Конфликт «отцов и детей» на фоне нынешнего тотального распада родовых отношений особенно остро проявляется в современной литературе. Семейная тема редко звучит в мажоре. Так и в рассказе «Зануда» мы встречаем настоящий пожар трагических чувств — отчаянную битву главного героя за своего внука.
Одну сторону представляет дед Пётр Иванович, всегда верный «своей звезде», страстно жаждущий «лада», ощущающий родство со всеми живущими на земле людьми, любящий своё Отечество, уважающий свой род и его традиции, желающий передать свою доброту, знания и опыт внуку — самоотверженно, как Прометей. Как назовут такого человека сегодня? Да конечно же — «занудой»!
С другой стороны — внук Илья, типичный «продукт» неправедного материнского воспитания. Илья извращает и переворачивает самые высокие понятия: Прометей у него оказывается обычным вором, укравшим огонь; капля уважения к учительнице превращается в издевательский плевок; чистая преданная любовь девочки Ани в лазоревом платьице оказывается скучной историей — седьмой по счёту «любовью» двенадцатилетнего мальчика, не ощущающего ни священного трепета, ни страха утратить своё чувство.
В рассказе присутствует и «среднее» — «промежуточное» поколение — сын Андрей и невестка Инга (по ироничному слову автора, «противная сторона»), но их историю мы оставим за скобками предисловия, чтобы у нашего читателя был простор и для собственных размышлений.
А пока зададимся вопросом: вырастет ли из мальчика Ильи богатырь, настоящий «волк»? Не прервётся ли семейная традиция в семье Волковых? Однозначный ответ вряд ли возможет, но будем учитывать тот факт, что имея такого «занудного» деда трудно очерстветь душой до конца. Возможно когда-нибудь внук также превратится по некоторым современным понятиям в настоящего «зануду» и, как его дед, паря на неизмеримых высотах духа, сможет найти «свою звезду», неколебимую никакими историческими катаклизмами точку опоры, и сказать: «Да, я мал, (…) жизнь моя коротка. Чем утверждаю себя в Вечности? Чистотой. Мыслей и дел. Чтобы сподобиться кристаллу нетленному. Поэтому не боюсь смерти…»
«Сладим…»
Сладим ли?
Ирина КАЛУС
— Дед! Ну ты и зануда! — прервал очередные поучения Петра Ивановича 12-летний Илья.
«Крепки мамашины гены… — привычно подивился 70-летний наставник, глядя в насмешливые потемки внуковых глаз. — Ничего, сладим…»
В благом помысле «сладим», который подразумевал участие сообщников, Петр Иванович, естественно, рассчитывал на помощь «среднего звена» между ним и внуком, — на сына Андрея, не менее старика озабоченного вопросами воспитания «несмышленыша». Ну а противную сторону, понятное дело, представляла мать Ильи.
— Так… сказали мы с Петром Иванычем… — слегка улыбнулся Илье назойливый ментор. — Завтра будем забор красить. А сейчас — спать.
— Дед! Какой забор! Я устал! Достал ты меня со своей работой. А купаться?! А на лошади, обещал отцу, меня покатать?!
— А скажи-ка, дорогой внучек, забор — чей?
— Наш.
— Твой. Дом в Басове принадлежит твоему отцу, значит, — тебе. Почему я должен горбатиться там один? Далее. Страна, в которой живешь, чья? Тоже твоя. Поэтому ты в ответе за ее безопасность и процветание…
— В армию я не пойду.
— Дезертируешь?
— Если пойду, то в спортроту.
— Танковый биатлон нравится…?
— Дед…
— Далее. Люди вокруг тебя. Твои. Родственники. Прикинь цифру своих бабушек и дедушек с большим количеством приставок «пра», живших, скажем, в начале ХVI века. Получается число, равное всему количеству людей, обитающих в те времена на Руси. Следовательно, те, с кем ты существуешь на своей земле, одной с тобой крови. И относиться к ним надо по-доброму. А ты? Вспомни, что сотворил на уроке музыки?! Интересно, достанет тебе духа еще раз описать, что было?! Ведь ты не только оскорбил учительницу, ты плюнул в нашу фамилию, — в отца, в меня?!
— Давай, дед, спать.
— Понятно.
— Она конкретно дура, наша музычка.
— Не музычка, а учительница музыки. Вертишься ужом, лишь бы обелить себя, любимого. Слабак.
— Да? А чего она пристала? У нее такая скучища на уроках, что пацаны стали прикалываться. Она подходит ко мне: поимей хоть каплю уважения…
— И?
— Я плюнул каплю на ладонь: пожалуйста.
— Да-а… — ощутив озноб, катящийся по спине, выдохнул Петр Иванович. — Ты знаешь миф о Прометее?
— Слышал. Мне еще в три года отец читал о нем книжку. Чувак такой был в Древней Греции.
— Прометей принес огонь людям… научил…
— Сначала украл; принес потом.
— Не-ет. Похищение огня — акт преодоления человеком животного эгоизма, осознанное действие, нацеленное на более высокий уровень познания действительности. Поступок героя, направленный на защиту близких не только от холода, но и от тьмы невежества.
— Дед, прикинь: кто вокруг, кроме нас, разговаривает сейчас о Прометее? — хмыкнул Илья, заползая под одеяло.
Поворотясь к стене, Илья быстро уснул. Выждав пару минут, Петр Иванович выбрался из кресла, подправил подушку под головой внука, перевел взгляд на фотографию отца, хорошо видимую в свете настольной лампы: лики Ивана и Ильи Волковых не имели различия даже в прическе, демонстрировали полную схожесть. На фото, окаймленном деревянной рамкой, стояла надпись «Ст. сержант Волков Иван Трофимович. Карельский фронт», а исполнил ее на портрете гвардейца Андрей — незадолго до своего участия в акции «Бессмертный полк». «Сладим…» — противясь столбняку грусти, «прижал» свою озабоченность «дед».
За внука старый Волков бился давно и упорно. Разгар боев достигал апогея в летние «кампании», когда Илья жил в дедовом доме, в деревне. Зато в другие времена года…
В условиях городской жизни противная сторона, носящая имя Инга, довольно успешно губила ростки добронравия, что пестовал в ее сыне прилежный дедушка, давила разум мальца наледями тщеславия и эгоизма. Так, во всяком случае, полагал сам Петр Иванович. Недалеко от его точки зрения находился и сын Андрей.
В здешних местах у самого младшего Волкова имелась еще одна «крыша» — отцова: усадьба в соседнем селении, приобретенная Андреем по здравому размышлению. Как некий компромисс, она учитывала нежелание Петра Ивановича знаться с невесткой, собственную андрееву охоту почаще видеться с отцом, влюбленность жены в красоты местной природы, необходимость приобщения маленького «бездельника» к деревенскому труду. (Москва-то хоть и большая, огорода в ней не сыщешь…). Туда вот, в Басово, поутру и наметился поехать Петр Иванович с внуком.
Солнце не успело еще раскалить улицу, когда мастера малярного дела вышли к машине.
— Я! Я! Я! — запрыгал Илья, желая заполучить из рук деда ключи.
— Нет, за руль сегодня сяду я. Пятница… Сам знаешь, сколько на выходные прибывает сюда народу.
— Ура! Вечером папа и мама приедут! Пу-пу, пурум! Пу-пу, пурум! Как я по ним соскучился…
— Надоел дед-зануда? — раскрыв дверь синей «шестерки», шутливо попрекнул постреленка благонравный ворчун.
— Папа не запретил бы мне тут порулить, — насупился Илья.
Пару километров дороги на Басово дед и внук провели в молчании. Чувствуя, что внук разобижен всерьез, Петр Иванович решил вразумить «Волчонка» образным изложением своих дум.
— Послушай, Илья, внимательно. Есть у меня, так уж пришлось, — Волков мельком взглянул на Илью, — знакомая женщина, которая считает себя пупом земли. Ей ничего не стоит поругаться с соседями, обложить матом старика, вроде меня. Бог бы с ней. Но она воспитывает сына, моего внучонка, в том же режиме, в каком росла сама. Поэтому глупое чадо тоже приучилось считать себя центром мира. Пуп земли, изначально, имеет значение места, где собрана сущность планеты. Позже данный фразеологизм приобрел иронический смысл, характеризующий человека. Кичливого и тупого, смешного в потугах казаться особым. А коли уж ты особый, то и место твое — особое. Ставлю вопрос: не кажется ли тебе, мой внучек, что эта территория отдает сортиром?
— Как я тебя ненавижу, — не вступая в визуальный контакт с дедом, прошипел Илья.
— А я тебя люблю, — с показным смирением уколол спесивое чадо хитроумный «Волк».
Оставив позади пять километров пути, синие «Жигули» въехали в тихое Басово и остановились в тени березы у андреева дома. Петр Иванович пораскрыл замки на постройках усадьбы, достал кисти и краску, позвал внука к середине забора.
— Вот отсюда и до обеда, — махнул рукой в конец огорода. — А я начну спереди.
— Нет-нет! Спереди я! — задергался Илья, будто его обделили в чем-то.
— Я понимаю, почему ты перечишь, — с хитринкой в голосе признался старший маляр. — Хочешь, чтобы Аня заценила, какой ты работящий? Правильно. Любовь накладывает большую ответственность на человека. Раз уж вы полюбили друг друга, надо беречь это чувство, не жалея сил…
— Ты мне это уже рассказывал! Можно я потом за мороженым съезжу? На машине…
— Два мороженых несложно доставить и на велосипеде.
— Два?!
— Тебе и Ане. Любит он…
О чувствах внука к сверстнице Ане Волков услышал неделю назад. Илья прибежал с улицы радостный, как получивший «отлично» троечник: «Дед, представляешь, мы с Аней сказали, что любим друг друга!». И протянул в умилении:
— Она такая классная…
— Целовались?
— Нет, — замялся Илья. — Она мне щеку только погладила и быстро ушла.
А далее он слушал об этике отношений между мужчиной и женщиной, но вскоре терпение лопнуло. «Дед, а Аня у меня седьмая. Здесь меня любят Наташка с Аленкой, в Москве вместе с Аней теперь стало пять», — сообщил горделиво.
— Ты яблоки убрал в саду? Султан жулебинский… — не сдержал в тот момент своей горечи записной моралист.
После часа работы внук запросил перерыв. Петр Иванович проконтролировал «озелененную» Ильей часть забора и выдал «призовые». Только тот укатил в магазин, в калитку зашел сосед, Анатолий Кузьмич Полунин.
— Привет, Иваныч. Чем, молодежь, занимаетесь? — протягивая руку, а следом кулек, осведомился бодрый старик.
— Привет, Анатолий Кузьмич! Ты все балуешь нас? Чего опять принес?
— К приезду Андрея рыбки нажаришь. Нина почистила — тебе только на сковородку бросить. Скоро приедет?
— Пока не звонил. А сам я не рискую — вдруг за рулем или на совещании.
Полунин поднял с земли яблоко, понюхал. Петр Иванович понял намек, позвал приятеля в дом. Полунин выпил рюмку водки, от второй отказался: «Боюсь, что Нина заметит».
«А я уже сколько годов никого не боюсь…» — дрогнул внутренней скорбью Петр Иванович, вспомнив покойницу-жену.
Во второй половине дня, несмотря на свое недовольство трудами Ильи, Волков все же дозволил тому пойти на «свидание». Среди детворы, резвящейся на улице, маячила тихая Аня в лазоревом платьице. Сам взялся править изъяны в работе «лентяя», готовиться к приезду сына.
Андрей предстал пред очи отца еще засветло.
— Здорово, папаня, здорово! — раскинул руки навстречу, вымахнув из внедорожника. — Здорово, батяня, — стиснул щадящим объятием стариковские плечи. — А где малой? — озарился сердечной улыбкой.
— Папа! Папа! — врезался сбоку в Андрея выскочивший из дома Илья. — Мама! — кинулся к выползавшей из машины Инге.
Петр Иванович отвел на несколько шагов Андрея в сторону, чтобы не видеть невестку.
— Как добрался?
— В обычном режиме: до Гжели — пробки, потом — как по ветру.
— Я побуду часок у Кузьмича, пока вы тут намилуетесь. А там заберу Илью, и мы уедем, — предложил в совещательном тоне родитель. — Тебе надо хорошо отдохнуть. Больше рюмки не пить, — добавил на «полном серьезе».
— Какой же ты у меня большевик, папаня, — совершенно расцвел Андрей, облапив отца.
— Льстишь отцу?
Довольный происходящим, старший Волков невольно прислушался к восторгам Инги, несущимся из-за забора. Градус его настроения несколько спал. «Ай, молодец! Ай да умница! — хвалила та сына за малярный успех. — Неужели ты сам столько сделал?! Красава! Чемпион!». В голосе ее чуялась фальшь, неестественность.
Вернувшись из Басова, дед и внук порешили улечься спать, хотя за окном еще тлела заря. Назавтра предстояла рыбалка и, разумеется, завершение покраски ограды. Но раздался телефонный звонок от Полунина.
— Але, Иваныч… Ты приехай-ка сюда, забери Андрея… — обжег полусонного Волкова его голос.
— Где он? Что с ним?
— Приезжай, сам узнаешь… — так же загадочно промямлил сосед.
— Ты можешь толком ответить на вопрос? — меняя тон, потребовал Петр Иванович.
— Вот он, рядом. Передаю трубку…
Когда Волков услышал «Алло, пап, тут такое дело…», от сердца малость отлегло.
— Мы с Ингой подрались, — кратко сообщил Андрей, видимо не желая обсуждать при Полунине детали случившегося.
— Бутылку не поделили?
— Почти угадал. Жду.
«Так… сказали мы… — остановил свой взгляд на внуке озадаченный Волков. — Ты кого любишь больше, Илья: отца или мать?».
— Конечно, папу.
— Твои родители крупно поссорились. Отец просит забрать его из Басова. Тебе предстоит выбрать: остаться ли с матерью, либо вернуться сюда втроем.
— Я с мамой останусь. Она, наверное, сейчас плачет.
— Правильно, Серенький мой. Утешить мать — святое дело. Только учти, что не меньшее благо, помочь ей в беде. Поначалу неплохо бы дать ей совет — быть поскромнее. («А мне бы сделать ей “замечание” в глаз, — ощетинился мыслью “Волк”, выглядев в памяти слово “ублюдок”, которым наградила его невестка лет десять назад. — Правда, скорее рука отсохнет, чем пойду на такой “курьез”»).
Старость, старость… По молодости Петр Иванович был куда тверже. На службе, дома… Бывало, и ремешком пользовал детей, научал уму-разуму. Раза два или три… Как-то и внучку шлепнул по попе: малышка противилась вернуться в детсад, чтобы отдать «позаимствованную» там игрушку. Какими мы — люди — бываем курьезными…
Спустя полчаса Волков сызнова обнялся с сыном. В небе тускло мерцали звезды, затуманенные светом луны; тишина и прохлада ласкали улицу. Пустив меньшого к матери, старшие залезли в машину поговорить.
— Веришь, пап, выпили мы всего ничего, по две рюмки, — начал Андрей. — Я пошел прибраться на огороде, потом присели с ней на крыльце подышать кислородом. Сидим… Идут Наташка с Аленкой: «Здравствуйте, дядя Андрей!». Улыбаются, руками машут. Моя: «Это что они так оскаляются? Тут, случайно, не шуры-муры?». Хлесть мне пощечину…
— Наташа с Аленой видели?
— Нет — прошли. Я ей — пендаля, она меня — жердью, я ей — в глаз. Пошел за сотовым, она визжит: «завтра милицию вызову…», матом меня кроет. Телефон не нашел, обнаружил бутылку пустую. В ней — больше половины было…
— Интересный момент. Но мне до ваших отношений дела нет. Как быть с Ильей? Сейчас эта стерва прикинется овечкой, будет давить на жалость — тянуть его на свою сторону.
— Напрасно, пап, ты ее обзываешь. Инга — хорошая.
— Чем?
— Она — прямая. Она не хитрит, всегда говорит то, что у нее на уме.
— Жердь, которой тебя огрела, тоже прямая…
— А Илью мы заберем с собой.
— Дом не сожжет?
— Не сожжет. Я уверен, что и в милицию не станет звонить.
— Сегодня. Потому как пьяная. А завтра?
— Остынет до завтра, — проронил Андрей и задумался.
«Добрый ты у меня, Андрюшенька», — смягчился душой Петр Иванович, припомнив давнишний спор с Андреем по поводу его брака. «А может вам развестись?» — предположил он тогда. «Сына не брошу», — был андреев ответ.
Утро субботы выдалось хмурым. Три рыбака добрались до Басова, пересели во внедорожник, по колдобинам заливных лугов подались к реке. Несмотря на ухабы, Илья вел машину спокойно и плавно, демонстрировал приличный навык. Было заметно, как он доволен.
— Что — Инга? — спросил Петр Иванович сидящего на заднем сиденье Андрея.
— Спит.
Волковым повезло: место, где обычно рыбачили, оказалось незанятым. Но берег имел небывалый вид. Повсюду валялись бутылки, топорщились кучи мусора.
— Похоже, что здесь случился шабаш, — поморщился Андрей.
Он переглянулся с отцом, расправил форсисто плечи; старший согласно кивнул; оба заметно повеселели. Илья без труда разгадал их безмолвный сговор:
— Поехали отсюда! Я не буду здесь убирать! Не хочу! Не хочу! — замахал руками.
— Без паники! — повелел Андрей. — Мы же не заезжие бесы, чтоб так — оставить. Быстренько приберем, на обратном пути завезем на свалку.
— Река — чья? — завел старую песню для внука заботливый Петр Иванович. — Твоя. Ты здесь рыбачишь, здесь отдыхаешь, здесь потребляешь лучшее. Воздух свежий, чистую воду… Значит должен блюсти порядок…
— Ох и собственник ты, пап, — заметил Андрей, сдерживая улыбку.
— Был когда-то. Был владельцем огромной страны. Вместе с другими, живущими в ней. В дружбе и равноправии. А сейчас лишь крупицы остались. Растащили ворюги мое добро.
Средний Волков достал пакеты, хлопнул крышкой багажника:
— Общенародная собственность, как ни крути, дело прошлое. Я помню, как бедно мы жили: каждый рубль на счету, мороженое — праздник, холодильники по талонам, автомобили по очереди, за границу не съездишь.
— И что? Бедность — порок? Ты позабыл сказать, что заботились друг о друге, жили по справедливости. Были уверены в завтрашнем дне. А насчет заграницы… Есть такое понятие — Родина. Мне предлагай, хоть за так, хоть какой «париж» — не поеду. Моя радость — Камчатка, утешение — Сибирь, свет — Рязанщина, тепло — Кубань.
— Ты нелогичен, пап. Часто твердишь, что уважаешь предков, а предки наши не чурались побывать в «парижах»: году в 1814-м хотя бы, — не преминул подшутить Андрей. — А ты что уши развесил? — с притворной строгостью обратился к сыну.
— Интересно, — буркнул Илья, уткнув отрешенный взгляд мимо взрослых.
— Интересно будет потом, когда уберемся.
Проведя «субботник», удильщики спустились к воде, заняли «позиции», сосредоточились на поплавках. Петр Иванович поймал подлещика, Андрей и Илья по окуньку. Клевать перестало…
— Иди… посидим… — окликнул Андрей родителя, мостясь невдали, на траве.
Старший Волков пристроился рядом, средний заговорил, посчитав, очевидно, важным продолжить «полемику», начатую часом ранее.
«Поплакал» о заключенных, погибших в ГУЛАГе; высказал антипатию к Ленину; чуток похвалил Сталина; распек государство, допустившее голод в 30-х. Свои «эмоции» выплеснул громко, решительно. Закончил спокойно:
— Меня, пап, сегодняшняя жизнь устраивает. Жить стало легче, свободней; появились социальные лифты, поэтому есть возможности реализовать себя в меру способностей. Каждый вправе иметь личный взгляд на события и процессы действительности. Добавилось справедливости: она не там, где царит уравниловка, а где сполна получают за труд и с доходов платят налоги на нужды общества. Мои, вон, в Швеции были…
— В Египте! На Кипре! — вставил подошедший Илья.
— Не шуми, — одернул Андрей. — Вот там люди живут!
— С твоей способностью убеждать тебе бы в рекламе сниматься, — оценил Петр Иванович восторги Андрея, думая по «параллели»: «Когда же ты разум по ветру пустил, мой сыночек?». Уточнил между прочим: — В Швецию ты не ездил.
— Я, батяня, работаю.
«Он очень много работает, — пахнул на Волкова небесный ладан издалека. — Вспомни: ты позвонил Андрею в 22.45, а он еще у себя в кабинете, корпит над бумагами. Наши дети, Петруня, благость моя и упоение здесь».
— Дед! В Швеции клево! Маме понравилось, — не выдержал Илья.
— Так. Не будем болтать; собираем мозги в кулак. — Старый наставник пригладил траву, выдернул сухую былинку. — Свободней стало, говоришь… А это кому как: жулью, шпане — наверняка. В современной трактовке «свобода» — словцо приблатненной публики. Смысл его показался бы диким нашим достопамятным предкам: полная вседозволенность — сорняк на русской ниве. Стрежнем стремлений наших пращуров в жизни из века была воля, а не свобода.
— Стоп, стоп, пап. Как там у Пушкина: «Пока свободою горим…».
— И рядом: «Мы ждем с томленьем упованья, минуты вольности святой». Заметь: святой. Кстати, в те времена тезис «свобода» еще не превышал рамок закона. Далее. Концепция воли в русском сознании всегда имела две нити. Первая — существование без ярма на шее; вторая — четкое соблюдение священных норм, диктуемых совестью.
— Дед! А если ее нет! — отморозил Илья.
— Тогда и права жить нет.
— А кто вправе определять это право, — пыхнул скороговоркой Андрей.
— Честная строгая власть. Облеченная доверием народа. Наподобие той, начало которой положил Великий Октябрь.
— Диктатура, что ли?
— Да. Но идущая в ногу со временем. Способная оберечь людей от плотоядной дряни. Убийц и насильников. От тех «свободных», чья доминанта — «я — пуп земли, мне можно все».
— Ты жаждешь репрессий, пап?
— Я не хочу, чтобы мир накрылся атомным тазом. Люди, Андрюша, разные. Есть какой-то процент «продвинутых», которые ума не имут. Им бесполезно читать морали. Дальше додумывай сам: о звериных началах этих «свободных»; об инстинктах, что движут ими; о Хиросиме и Нагасаки… Задайся вопросом, — старый Волков покосился на внука, — почему наш Илья очень медленно красит забор; почему устает.
— Хлюпик, — усмехнулся Андрей.
— Не потому ли, что силы у человека — двадцатая часть лошадиной?
— Дед! Ты на лошади так и не покатал меня, — с претензией на юмор поник головой Илья.
— Объясни в связи с этим, — Петр Иванович перевел взгляд на сына, — какой ветер наносит в лапы слабых двуногих многомиллиардные состояния, неисчислимые гектары земли, когда норма на одного — метр на два.
— Дед! У тебя клюет! — снова покусился на юмор внук.
— Голод 30-х… Известно, что в той полосе, где он случился, крестьяне тогда перестали сажать хлеб. Клюнули на провокацию кулачья: мы, мол, и так проживем, а рабочие в городах озлятся и скинут новую власть…
Считая, что высказал главное, старший поставил точку: «Что-то, Андрюша, я твоего поплавка не вижу». Он не шутил: удилище сына упруго качалось над тихой водой. Средний сорвался с места, содеял нехитрый маневр, вытащил судака. «Вот и уха!» — доложил в полный голос. Младший рыбак, оценив ситуацию, запросился домой. И удивился, что с ним согласились.
— Пу-пу, пурум! Пу-пу, пурум! — подскакивая на ходу, нацелился он к дверце водителя.
— Удочку кто будет сматывать?! — крикнул Андрей.
Минут через двадцать автомобиль рыбарей подъехал к «базе». Средний Волков отправился в дом — «наводить мосты». Младший кинулся вслед за отцом, но был остановлен. Затем получил приказ: собрать опавшие яблоки, половину отнести Полуниным, половину раздать пацанам. Петр Иванович, вольный в поступках, сторонясь дорожек, где мог бы столкнуться с невесткой, побрел в конец огорода «доозеленять» забор.
Вскоре за его спиной зашуршала трава — подошли сын и внук. «Дед, завтра я уезжаю», — с подчеркнутой грустью объявил Илья. «Да, пап, — словно додумывая что-то свое, заговорил Андрей. — Инга не хочет его оставлять. Неделя осталась до школы: надо собраться, пройти медкомиссию. Тренер звонил — беспокоится. Команда уже на сборах, а наш прохлаждается тут, на «курорте».
— Ты, смотрю, рад, — укорил Петр Иванович внука. — Бросаешь деда?
— Дед… я хочу в Москву.
— Ладно. А как же Аня?
— Аня — скучная. Зря я с ней замутил.
— Ты яблоки отнес Полуниным? — тая усмешку, рубанул Андрей. — Бегом!
Оставшись вдвоем, старшие «волки» немного «повыли» один на другого.
— Не держишь слова? — взял Петр Иванович начальную ноту. — Обещал, что Илья поживет у меня подольше.
— Инга переживает — он пропускает важные тренировки, — в тон отцу ответил Андрей.
— Она за себя болеет, не за него. Видит его чемпионом, который натащит ей миллионы. Его мозговое развитие ее не интересует.
Андрей возразил примиряюще:
— Илья, пап, неглупый. Прыткий, конечно. Но в целом — он наш, Волков.
— Сомневаюсь, однако, — отреагировал старый «разбойник».
Остатки, как говорится, сладки: последние «капли» субботы понежили «серых» душевным покоем. Была образцовая баня, затем шашлыки у костра в саду. Вдогонку запели песни.
Инга не покидала дома; только раз выходила нарвать укропа. Старый Волков нашел, что висок у нее припухлый. Время от времени средний и младший бегали к ней «повидаться».
Дважды сад навещал Полунин, на удивление дважды не упустил «пропустить» с Андреем.
Вечером, перед отъездом, Петр Иванович услышал от сына: «пусть Илья заночует здесь; так надо, пап». Петр Иванович не стал возражать.
Ночью он долго не мог уснуть. Поворочавшись с боку на бок, встал, оделся, вышел на улицу. К этому часу небо отмылось от хмари; над полем, за краем деревни, блестела «его» звезда. «Не спится, однако…» — потянулся к живому свету старик, присев на скамью под окном.
Странно: где бы ни жил, не служил Волков, он всегда был «настроен» на эту звезду. «Как же огромна Вселенная?! Бесконечность во времени, неисчислимость пространства и, должно быть, необъятный разум — что я? и где? в этих бескрайних формах», — поверял ей подчас свои «схоластики». Но ответ получил лишь однажды.
«Да, я мал, — думал он в ту ночь, — жизнь моя коротка. Чем утверждаю себя в Вечности? Чистотой. Мыслей и дел. Чтобы сподобиться кристаллу нетленному. Поэтому не боюсь смерти…»
Невероятно: ночное светило на миг превратилось в луч, кольнуло его в сердце. «Ты далек от совершенства, но я вижу тебя», — растеклась по телу незнакомая явь.
Было девять утра, когда Волков проснулся. «Ну и ну, — подивился себе, обнаружив очки на носу. — Телевизор выключил, а телескопы не снял». Позавтракав, он поспешил в Басово.
— Вовремя ты, папаня, — встретил его у ворот Андрей. — Мы почти собрались, осталось на родник съездить.
— Привет, дед, — вышел в калитку Илья.
Петр Иванович поманил внука пальцем, отошел с ним к березе: «Поддался мамаше? Не ожидал от тебя такого…» — склонился к его макушке. Пострел отстранился, строго вгляделся в наставника: «Дед! Я тебя люблю».
— Хитришь… — покачал головой Волков.
— Илья! — раздался визгливый голос. — Иди сюда!
— Все, дед, все… мама зовет, — оглянулся на джип Илья.
— Пап, мы ненадолго, — помаячил ладонью Андрей.
Спустя полчаса белый джип возвратился. Андрей слетал к соседям, вручил им бутыль с родниковой водой, раскланялся с Анатолием Кузьмичем и его женой… Настал черед прощаться с отцом…
— Ну, папаня, держись. В ближайшую пятницу снова приеду, пойдем с тобой по грибы, — приободрил он старика.
Обнялись. Младший Волков примкнул к старшим… Помолчали…
Когда внедорожник сына скрылся за поворотом, Петр Иванович вздохнул со стоической грустью: «Сладим…»
