Два чувства дивно близки нам —
В них обретает сердце пищу —
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
Животворящая святыня!
Земля была б без них мертва,
Как…. пустыня
И как алтарь без божества.
А. С. Пушкин
Перебираю старые фотографии – в тщетной надежде навести порядок в фотоальбоме.
Вот фотография моего прадедушки по материнской линии (т. е. это Никин дедушка, Наум Болотин), год примерно 1892 – т.е. ей больше ста лет! Указано и место съёмки – Казань.
Об его происхождении я знаю очень мало; в Казань он приехал из Средней Азии (Туркестан, г. Коканд). Как он туда попал, кто были его родители – покрыто мраком неизвестности. В Казань он приехал учиться в очень тогда известный Казанский университет, окончил юридический факультет (примерно в это время там учился и вождь мирового пролетариата В.И. Ленин-Ульянов). Красивое, интеллигентное лицо. Нашлось в Интернете упоминание про Наума Владимировича Болотина – присяжный поверенный Самаркандского окружного суда, издатель «демократической» газеты «Самарканд» – возможно, это он…
Учась в Казани, он зря времени не терял – познакомился с дочерью купца первой гильдии красоткой Амалией, которая ко времени их знакомства была замужем за человеком, о котором мне известно только, что его звали Сергей – это важно, а почему – станет ясно позже. Он – влюбился, она, видимо, тоже, поскольку согласилась тайно уехать с ним к его родителям в Среднюю. Азию (то ли в Коканд, то ли в Ходжент). О её первом муже, процедуре развода и пр. не знаю ничего, но есть одна пикантная подробность: моя бабушка Евгения (Женя) родилась в Средней Азии, но по одним документам она – Евгения Сергеевна, а по другим – Евгения Наумовна, и всегда считала своим отцом Наума Болотина. Но семейное предание гласит: к моменту побега с Наумом Амалия была беременна, но от кого – известно было только ей, и то не точно. Караул! Скелет в шкафу!
Родители Наума, видимо, были людьми прогрессивных взглядов, и очень любили своего сына. Они с радостью приняли Амалию и обожали свою первую внучку Женю, которая вскорости (в 1893 году) появилась на свет. Женя (т.е. моя бабушка) рассказывала, что одно из её ранних, детских воспоминаний такое: она сидит на горшке и ест шоколад, а дедушка и бабушка сидят рядом и умиляются! Ещё она вспоминала прекрасный дом, огромный сад, прислугу, жизнь обеспеченную и беззаботную (какой она и должна быть!). Но к Жене я ещё вернусь, а сейчас ещё немного о Науме. Человек с высшим юридическим образованием был «лучом света в тёмном царстве» всеобщей безграмотности местного населения. Среди узбеков он пользовался большой популярностью, т.к. защищал их, писал прошения, оформлял необходимые бумаги и пр.
Ещё одна подробность его биографии: Наум был большим театралом. В эти годы (начало 20-го века) в Москве процветал театр МХТ, где с огромным успехом шли пьесы Чехова А.П.: «Три сестры», «Вишнёвый сад», «Чайка». Он бывал на этих спектаклях, и, возвращаясь к себе домой, воспроизводил эти постановки на любительской сцене в своём городе. Мне кажется, что он был очаровательным человеком.
Амалия. О ней не знаю почти ничего, кроме того, что она была очень хороша собой, родила, кроме Жени, ещё несколько детей, я знаю двоих (Сергей Наумович, Лиля Наумовна), и слышала о третьем, которого звали Юлик – говорили, что он хотел получить хорошее образование, выучился, стал востоковедом, служил на Дальнем Востоке, и был казнён во времена сталинских массовых репрессий. В сети, в «Книге памяти жертв большевизма» о нём написано: Болотин Юлий Наумович: 1905 года рождения Место рождения: г. Самарканд; преподаватель японского языка курсов военных переводчиков; место проживания: г. Хабаровск. Арест: 23.09.1937 Осужд. 22.05.1938 Военная коллегия Верховного суда СССР, выездная сессия. Обв. по ст. 58-1б УК РСФСР. Расстрел 22.05.1938. Место расстрела: г. Хабаровск. Реабилитация 14.11.1957 По определению ВК ВС СССР*, основание: за отсутствием состава преступления….(*Военная Коллегия Верховного суда СССР).
Возвращаюсь к Жене. Несмотря на то, что она выросла в прекрасных бытовых и климатических условиях, обнаружилось, что у неё слабые лёгкие. Примерно в 16-ти летнем возрасте её отправили лечиться в один из Швейцарских горных курортов, которые считались тогда лучшим местом для лечения туберкулёза. По её воспоминаниям, она прекрасно там проводила время, получая из дома 200 рублей в месяц (это были очень большие деньги), катаясь на лыжах и проводя время в молодёжных компаниях. Там она познакомилась с девушкой, которую звали Вероникой (в быту – Верочкой), и, когда родилась моя мама, её назвали Вероникой в честь этой подруги, но всегда, с детства до глубокой старости, она для всех была Никой.
После успешного лечения Женя переезжает в Париж, где какое-то время живёт во французской семье, совершенствуя свой французский, и, примерно в 18 лет возвращается из Европы домой, в Среднюю Азию.
Очаровательная юная европейская особа. (Год примерно 1911)
И теперь самое время появиться на сцене моему любимому дедушке. Лев Максимович Канторович родился 26 января 1878 года в местечке Заскевичи, Ошмянского уезда, Виленской губернии – происходил из мещан. В августе 1888 года поступил в Виленское реальное училище, которое закончил в июне 1897 года (включая дополнительный курс). Видимо, он был самым способным в семье, и очень хотел вырваться из окружающей среды, преодолеть бедность и бесперспективность местечкового существования. Его родители (о которых я ничего не знаю) поддержали его в стремлении получить высшее образование и, вероятно, в том же году он уезжает в Берлин, в Королевскую Высшую Техническую школу, которую заканчивает в 1902 году по специальности инженер-машиностроитель. Получается, что к этому времени Лёвушке (как все его звали) было лет 25 (примерно). О дальнейшей его деятельности и карьере в течение последующих ~ 7 лет я не знаю ничего, но к 1910 году он оказывается в Туркестане, в Коканде (или Ходженте), в должности директора Туркестанского отделения Азовско – Донского банка. Довольно неожиданно! На фотографии 1910 года перед нами очень интересный, холёный, прекрасно одетый господин, занимающий весьма солидный пост в весьма солидном учреждении.
Именно в это время и в этом месте он знакомится с Наумом Болотиным, они часто встречаются за карточным столом, Лёвушка принят в его доме, отношения становятся близкими. Наума нравится этот образованный, преуспевающий холостяк примерно 35 лет от роду, и он решает, что Лёвушка будет прекрасной партией для Жени, которая ~ в 1911 году приезжает из-за границы. Ей около 18 лет, она прелестна, европеизирована, обеспечена – прекрасная партия для Лёвушки! В 1912 году состоялась свадьба.
Медовый месяц молодые проводят в Европе, а по возвращении начинают семейную жизнь. Женя становится хозяйкой большого дома с садом, прислугой из местных, кухаркой, двумя любимыми собаками (ирландский сеттер и волкодав). Думаю, она была счастлива, но для полного благополучия не хватало ребёнка, и, наконец, после 4-х лет брака рождается долгожданное дитя (год 1916). Т.к. врач предсказывал тяжёлые роды, Женя уезжает рожать в столичный город Ташкент. Всё проходит благополучно и очень быстро. (Думаю, благодаря бабушкиным генам я, в своё время, тоже родила Боряшу за 20 минут). Родившуюся дочку нарекают Никой, она очень смешная, и ни на кого не похожа. Дедушке уже к 40 годам, для него это – поздний ребёнок, и Ника навсегда становится его самой большой привязанностью в жизни – «папина дочка».
В 1917 году в Росси происходит революция, начинается гражданская война, хаос, разруха, голод, и все прелести большевистской власти. К 1919 году весь этот кошмар уже стучится в дома наших родных, и, однажды ночью в дом Болотиных приходит преданный им узбек с известием, что надвигается «газзават» (это – кровавая резня, которую устраивают фанатики-мусульмане против иноверных). Семья Болотиных и семья Канторовичей вынуждены, под страхом смерти, оставить всё своё имущество, и буквально бежать из Средней Азии в Европейскую часть России. В первый раз (но не в последний) Лёвушка потерял всё. Я не знаю подробностей этого тяжёлого путешествия, кроме одной: в пути Наум Болотин заболел тифом и скончался. Остальные добрались до Москвы. На руках у Лёвушки молодая беспомощная жена и трёхлетняя дочь; надо было выживать. Поскольку он имел высшее образование по специальности инженер-машиностроитель, его берут на работу в наркомат (министерство) тяжёлого машиностроения, который в то время возглавлял очень известный и популярный большевистский деятель Серго Орджоникидзе (Позднее, осознав беспредел, учинённый в России партийной верхушкой, он застрелился).
В 1922 году Ленин, подорвавший вместе с соратниками всю экономику России, объявляет о введении «новой экономической политики» – НЭП – основанной на рыночных отношениях и допущении частной собственности. Лёвушка оставляет работу у Орджоникидзе, он, как и многие, верит в НЭП. Вместе с приятелем он организует заводик по изготовлению огнетушителей, которые не производились в Росси в то время.
Дело начинает приносить доход, соответственно появляется квартира, прекрасная мебель, дорогой фарфор, и прочие атрибуты обеспеченной жизни, включая украшения для жены. Дедушка понимал толк в красивых вещах, любил карточную игру в хорошей мужской компании. Бабушка, свободная от хозяйственных забот (кухарка, няня), посещала театры, выставки, заказывала туалеты из Парижа, словом – вела светский образ жизни. Ника подрастала в обстановке любви и благополучия.
Когда Нике исполнилось 10 лет, дедушка заказал её портрет художнику Космину, портрет получился прелестным, к сожалению, у нас дома висит лишь его чёрно-белая фотография.
В 1924 году Ленин умер, а к 1928 г новое руководство страны в лице Сталина объявило о конце НЭПа. Нэпманы (такие, как дедушка, бизнесмены) были объявлены элементами, чуждыми социалистическому строю, а потому являющимися врагами государства. Начались аресты, дедушка оказался в Лубянской тюрьме. У бабушки, под страхом пистолета, отобрали всё золото и драгоценности, обещая взамен вернуть дедушке свободу (вся процедура отъёма собственности блестяще описана Булгаковым в романe «Мастер и Маргарита» – глава 15, «сон Никанора Ивановича»). Примерно через полгода дедушка вышел из тюрьмы. Приговор гласил – высылка из Москвы в 24 часа с конфискацией имущества и запрет проживать в 5 крупных городах России (это называлось «минус пять»).
Т.к. дедушка по специальности был машиностроитель, они решили уехать в Нижний Новгород, где в то время строился гигантский мост через Волгу и требовались инженеры. Дедушка уехал немного раньше, а бабушка вслед за ним, в поезде её обокрали – унесли 2 чемодана с остатками парижских туалетов… Так Лёвушка потерял всё во второй раз.
Ника, ещё подросток, некоторое время жила в Москве у дедушкиной племянницы Евгении Ароновны, с которой была дружна всю жизнь. Примерно в 1931 году, окончив школу, она тоже уехала в Нижний Новгород, где поступила в техникум. Примерно в 1934 году вся семья вернулась из ссылки и поселилась в Ленинграде, на Петроградской стороне, по адресу, который хорошо знаком Боряше: улица Мира 6, кв. 10.
На фоне всегдашнего и всеобщего жилищного кризиса в советской России нашему семейству очень повезло: они заняли самую большую комнату в коммунальной квартире (45 кв.м.). Какую-то мебель, красивые, и даже ценные вещи, ковры, посуду, прелестный Никин портрет каким-то образом удалось сохранить после конфискации. Комната приобрела уютный и пристойный вид. Дедушка работал, даже Женя чем-то занималась в таинственном «Институте Жиров», Ника начала учиться в Политехническом институте на энергомашиностроительном факультете. Жизнь продолжалась!
Для Ники началась типичная студенческая жизнь: театры, концерты, прогулки по городу-красавцу, конечно – романы… Кстати, о романах: за Никой начал настойчиво ухаживать её сокурсник Борис Гуткин – ленинградский юноша, окончивший немецкую школу, известную в городе, отличник и интеллигент, несмотря на своё весьма «пролетарское» происхождение. Мама его никогда не работала, а отец был дамским портным, довольно модным в то время. Мне кажется, Лёвушка был противником этого романа, но…. Примерно в 1939 году Борис переехал на ул. Мира, а 12.01.1940 на свет появилась Гуткина Ирина Борисовна. Ребёнок любимый, молодые счастливы. Борис начинает работать в закрытом (засекреченном) заведении, где его ждёт блестящая карьера. Они молоды, здоровы, мир прекрасен, и вся жизнь впереди.
Но 22 июня 1941 года этот мир рушится, и всё, что их окружало, уже никогда не станет прежним. В этот день Германия напала на Россию, и началась ВОВ. Начались налёты немецкой авиации, завыли сирены, призывающие население скрываться в бомбоубежищах. Ника рассказывала, что я стала ужасно пугаться, кричать и плакать. Было решено, что Ника со мной (мне полтора года) уедут из Ленинграда опять в Нижний Новгород (тогда – Горький), где жили родственники Бориса; кроме того, город был знаком по годам ссылки.
Был июль 1941 года, Борис провожал меня и маму на вокзал, с ним была мамина двоюродная сестра Наталья Григорьевна. Уже после войны она рассказала, что, проводив нас, отец сказал: «Больше я их не увижу», и заплакал. Так и случилось – его призвали в армию и 8 февраля 1942 года он погиб в боях под Ленинградом. Своего отца я, конечно, не помнила, и его как бы никогда не было в моей жизни. Ника осталась вдовой в 26 лет, была верна памяти своего мужа, и больше замуж не вышла.
О времени, проведённом в эвакуации в Нижнем Новгороде (с июля 1941 года до весны 1944) я кое-что помню: например – роскошную ёлку под новый 1944 год; ещё – крутой, высоченный берег Волги, называемый откосом, где мы с Никой иногда гуляли.
Весной 1944 года мы с Никой возвращались в Ленинград: помню вокзал, вагонную полку, на которой я устроилась, поедая какие-то сладости, и заплаканную Нику: дедушка с бабушкой оставались, и было неизвестно, смогут ли они когда-нибудь тоже оказаться в Ленинграде. Смутно помню Москву, через которую проезжали, и победные салюты в честь освобождённых от немцев городов.
Наконец, Ленинград, живём у родителей отца, т.к. наша комната на ул. Мира занята незаконно какими-то проходимцами. Думаю, что прошло около года, пока Нике удалось через суд вернуть её, к этому времени приезжают Лёвушка с Женей, и мы снова все в сборе по старому адресу (кроме отца). Я помню почти совершенно пустую огромную комнату, висит Никин портрет, у стены – прекрасный книжный шкаф с книгами, на нём массивная ваза в стиле ампир, у окна старинная двуспальная кровать, под потолком – люстра в форме чаши, она из мрамора, необыкновенно тяжёлая. Но в общем – комната совершенно разорена, украдено фактически всё; так Лёвушка теряет созданный им домашний уют и комфорт в третий раз.
Итак, на дворе лето 1945 года, ВОВ завершилась, Германия побеждена, наша послевоенная жизнь протекала в рамках, предписанных достаточно бесчеловечным социалистическим строем нашей страны.
Здесь я бы хотела поставить точку, т.к. дальнейшее повествование подразумевает написание мемуаров, что не было моей задачей. Пожалуй, не лишним будет упомянуть вот о чём: Лёвушка скончался 8 марта 1958 года, в возрасте 80 лет, от сердечного приступа. Женя умерла в 1988 году, на 94-ом году жизни, от старости. Оба они похоронены под Ленинградом, на кладбище дачного посёлка Комарово.
Если кто-нибудь из вас когда-нибудь захочет посетить это место, ориентиром послужит могила А.А. Ахматовой – её все знают, она рядом. Ника скончалась в 2002 году, в возрасте 84 лет, от старости, усугубленной болезнью Альцгаймера; она похоронена в Хайфе.
ОТЕЦ, КОТОРОГО Я НЕ ЗНАЛА
(слово «папа» в моём лексиконе не существовало никогда)
ГУТКИН БОРИС АБРАМОВИЧ
08.01.1915 – 08.02. 1942
Попробую разобраться, что же вместилось в эту жизнь длиною ~ 27 лет. Сначала немного о родителях: отец – Абрам Владимирович Гуткин, мать – Серафима Львовна Гуткина. Люди обычные, вполне заурядные, не cлишком образованные. С.Л. была дамой высокого роста, дородная, статная, по меркам довоенного времени – хороша собой. Характер имела не очень симпатичный: эгоистичная, властная, иногда деспотичная и избалованная своим мужем. Единственный сын был её кумиром, ему и только ему отдавала она всю любовь, на которую была способна. Я хорошо помню её в послевоенные годы, когда, потеряв Бориса, она не смогла полюбить свою внучку, я не помню никаких проявлений нежности, никакой заинтересованности в подробностях моего существования, всегда замкнутая, холодная, неродственная.
А.В. был полной противоположностью своей жене: невысокий, поджарый, быстрый, энергичный, и бесконечно добрый человек. Он всю жизнь проработал закройщиком женской верхней одежды, и его одежда пользовалась успехом у дам. Обожал свою жену и сына, стремился оградить их от сложностей быта, обеспечить безбедное существование и – очень важное для С.Л. условие – проводить летние месяцы на лучших тогдашних курортах: Сочи, Хоста, Мацеста, Кисловодск и др.
Я плохо помню своего второго дедушку, т.к. он умер, когда мне было лет 6, но я всегда чувствовала его любовь, нежность, заботу (всё это относилось и к Нике), его желание приласкать меня, чем-то порадовать. Я помню об этом до сих пор, детские впечатления не обманывают никогда.
Возвращаюсь к отцу. Думаю, что родился он в Ленинграде (тогда – Петроград, теперь – Санкт – Петербург), и, вплоть до женитьбы, свою сознательную жизнь прожил на ул. Рубинштейна, в районе так называемых коренными ленинградцами «пяти углов». Единственный сын, он рос в атмосфере обожания. Позднее, став взрослым, он скажет: «Мама относилась ко мне, как собственник к своей любимой вещи». Однако эти не очень образованные родители весьма разумно позаботились о его будущем, определив в одну из лучших школ города в то время – Annenßule(Анненшуле). Преподавание там велось в основном на немецком языке, программа обучения предусматривала углублённое изучение физики и математики, педагоги были первоклассными. Результат: отличная успеваемость по всем предметам и свободное владение немецким языком. Позднее уже, когда он стал студентом и познакомился с Никой, выяснилось, что он был молодым человеком с очень широким диапазоном знаний и интересов: был весьма начитан (в основном европейская литература), увлекался живописью, музыкой, архитектурой, театром и его историей. Кто открыл ему этот мир, кто был его наставником – мне не известно, но пища духовная стала необходимым условием его существования.
В 1934 году Борис поступает в Ленинградский Политехнический институт, на физико-механический факультет, и заканчивает его в 1939 году по специальности «гидроаэродинамика» – факультет самый сложный, специальность весьма перспективная. Учится, как всегда, прекрасно, получает диплом с отличием, и имеет все предпосылки для блестящей карьеры в том заведении, куда был распределён по окончании ВУЗа – закрытый исследовательский институт им. Крылова, специализирующийся на военной тематике.
Учёба – учёбой, карьера – карьерой, но так называемую «личную жизнь» никто не отменял. Напомню, что в 1934 году Ника тоже поступила в Политехник, но на факультет энергомашиностроения. В то время все студенты – политехники, независимо от выбранной профессии, первые два года занимались вместе, на т. наз. ОТФ – общетехническом факультете. Очевидно, молодые люди там и познакомились, и начался долгий, весьма бурный и захватывающий роман.
О развитии и перипетиях этого романа я могу судить по многочисленным письмам Бориса к Нике в период с 1936 по 1938 год. Эти письма носят очень личный характер, и комментировать их я не в праве, но всё же скажу: все они написаны в период летних каникул (период в 2 – 2, 5 мес.), и отправлены из самых разных курортов России, где, согласно желанию С.Л., её сын проводил с ней свой отпуск. Думаю, что Нике это не было по вкусу, поэтому письма перегружены выяснительно – объяснительными моментами, и вообще носят несколько литературный характер. Автору было немногим больше двадцати, он влюблён, и, помимо юмора, бытовых подробностей (в основном о состоянии местных библиотек), они полны нежности и страсти.
К весне 1939 года стало очевидным, что Ника ждёт ребёнка, Лёвушка настаивает на заключении официального брака, и Борис переезжает на ул. Мира 6. Выяснения отношений позади, дедушкино недовольство – тоже, наступает период всеобщего благополучия и семейного счастья. Отец продолжает успешно работать в ЦНИИ им. Крылова, Ника – дома с ребёнком, по-моему, есть даже домработница Оля. Как все они помещались в одной комнате большой перенаселённой коммунальной квартиры – загадка, но отношения сложились очень родственные. Наступает лето 1941 г., Ника со мной и с Олей переезжает на дачу около Ленинграда, отец бывает там наездами, обожает свою жену и маленькую дочку.
22 июня 1941 года Германия объявляет войну России, и с этого момента начинается другая жизнь, полная лишений, разлук и потерь. Я уже писала, что из-за постоянных бомбёжек и воздушных тревог мы с Никой в начале июля уезжаем в Горький. Отец остаётся в Ленинграде, переезжает к своим родителям на Рубинштейна, продолжает некоторое время работать. Все подробности его дальнейшей судьбы я знаю только из его писем, которые регулярно и очень часто приходили в Горький до декабря 1941 г. Ника сохранила их все до единого, и они в прекрасном состоянии дошли до наших дней. По ним я могу попытаться восстановить канву нелепых и трагических событий, финалом которых явился следующий документ:
14 июля 1941 года отца повесткой вызывают в военкомат, где ему официально предоставляется отсрочка от призыва в армию до 1942 года. Он продолжает работать, жизнь в Ленинграде ещё вполне сносная, письма полны надежды на встречу. Однако, через месяц положение на фронте ухудшается, и отца, в числе многих других, посылают под Ленинград на т.наз. «земляные работы» – видимо, рыть окопы и противотанковые рвы. Ему тяжело физически и морально, он пишет: «…я стал старше на две недели войны, я могу сказать, что видел её своими глазами и даже получил боевое крещение». !2 – ти часовой рабочий день, обстановка, близкая к фронтовой, но он справился. Далее события развиваются стремительно: 15 августа 41, на следующий день после возвращения домой, его вызывают в институт, где объявляют о возможности отъезда в Казань для продолжения работы. Отец счёл это за «признание целесообразности и нужности моей работы и меня как работника…». В тот же день в 2 часа дня его вызывают в райком комсомола, где ему предлагают вступить в диверсионный отряд особого назначения для действий в тылу врага. К такой деятельности отец совершенно не подготовлен: по заключению мед-комиссии он «годен к нестроевой», ни разу не был даже на военной подготовке, считает своё участие абсолютно бесполезным и даже вредным. На прямой вопрос: «Так Вы отказываетесь завтра отправиться?» отвечает: «Да, отказываюсь», заявляя, что готов к службе в армии на общих основаниях. (Вскоре практика формирования таких отрядов была признана ошибочной…).
Результат этого разговора: сутки спустя (16 августа вечером) его исключили из комсомола и уволили из института. Пережить эту ситуацию было непросто, ведь отец был всегда активным комсомольцем, был отмечен администрацией института как очень способный и перспективный работник, но ни один голос не раздался в его защиту.
19 августа отец получает повестку из военкомата – отсрочка автоматически отпадает. Совершенно неожиданную поддержку он получает от военкома, заявившего, что с ним поступили совершенно неправильно: на основании карты медосмотра он сам (военком) мог бы удостоверить отцовскую непригодность к этим отрядам особого назначения. Но дело сделано, и обратного пути нет. Наступает довольно длительный период ожидания дальнейших событий. Дома находиться тяжко: всегда оптимистично настроенный Абрам Владимирович отправлен на земляные работы, Серафима Львовна не справляется с обстоятельствами, угнетает и раздражает бесконечными причитаниями заботами о сохранении здоровья своего сына. Борис по собственной инициативе ходит в военкомат, там строго велено ждать вызова, и он ждёт, а пока дежурит на чердаках, учится гасить зажигательные бомбы, о быте пишет очень скупо: если выпадают час-два свободных от дежурств, учений и очередей – гуляет по любимым местам, памятным по той, мирной жизни. В письме от 11/09 41 года снова пишет о посещении военкомата, где снова получает ответ: «ждите и работайте на своём месте». Далее: «иду и работаю, как могу – ловлю зажигательные бомбы». Это опасно и очень страшно: вначале слышен гул приближающегося немецкого самолёта в залпах зениток, всё ближе, рядом, над головой, затем характерный свист и взрыв, от которого трясётся дом и звенят стёкла. В том же письме сообщает, что вернулся Абрам Владимирович – больной, исхудавший, но живой.
С восьмого сентября 1941 года Ленинград в кольце блокады, положение резко ухудшается, учащаются бомбёжки, в ход идут и авиабомбы и снаряды тяжёлой артиллерии. Вторую неделю Борис спит не раздеваясь, С.Л. уходит ночевать в бомбоубежище, кругом развалины, груды обломков, обезумевшие матери, ищущие своих детей. Но письма по-прежнему полны любви, нежности и заботы о нас с Никой, хотя по сравнению с его жизнью мы находимся в раю. Из военкомата по-прежнему никаких новостей, ждёт вызова, и «это ожидание делает жизнь ещё томительнее».
Время идёт, положение ленинградцев неуклонно ухудшается: нет света, нет тепла в домах, и практически нет еды. Отец и С.Л. живы лишь благодаря неукротимой энергии и бесконечной преданности Абрама Владимировича. Но письма в Горький продолжают приходить, и они – свидетельство того, что Борис силён духом, как никогда: его переполняют эмоции, его трогает новая, военная красота Ленинграда, он по-прежнему ощущает потребность в общении с классической литературой, он ненавидит войну и верит в победу. Остаётся только изумляться, что в этом измученном холодом, недосыпанием, недоеданием, физическим трудом на оборонных работах теле живёт душа, полная надежды, веры и любви; между тем – военкомат молчит, причина молчания необъяснима.
Устав от этой неопределённости, где-то в начале января отец устраивается на работу в Публичную библиотеку. Он в мире редких, ранее недоступных книг, и счастлив….
Но уже 19 января 1942 года приходит повестка из военкомата, ему предписано быть готовым к отправке в действующую армию 25 января, с формулировкой «годен к нестроевой», кем и куда – неизвестно. Ожидание закончилось, чувства остаются прежними, о чём он и напишет в своём последнем письме – от той же даты.
В соответствии с полученными документами, он погиб 8 февраля, т.е. хватило двух недель пребывания на фронте, чтобы его не стало. Город Колпино, находящийся в тридцати километрах от Ленинграда, в это время стал ареной ожесточённых боёв; очевидно, он попал в эту мясорубку, погиб и был похоронен в братской могиле.
Может быть, это прозвучит неуместно и слишком пафосно, но очень хочется позаимствовать у Некрасова его слова, обращённые к Добролюбову: «Какой светильник разума угас, какое сердце биться перестало».
P. S. Вернувшись из Горького, Ника устроилась на работу на очень крупный Ленинградский Металлический завод, в лабораторию паровых турбин. Её сослуживцем и начальником оказался некто Тубянский Лев Израилевич. Он был значительно старше Ники, женат, имел сына моего возраста, но все эти обстоятельства не помешали ему начать ухаживать за ней. Лёвушке он очень нравился, у них установились дружеские отношения, и Лев Израилевич стал частым гостем у нас на улице Мира. Ко мне он прекрасно относился, и я тоже ему симпатизировала. Но шансов у него не было никаких. Однако суть не в этом… Существует документ – «Отзыв о прохождении производственной практики с 1/05 по 27/06 1938 года на Ленинградском металлическом заводе, в лаборатории паровых турбин, студентом IV курса Политехнического института ГУТКИНЫМ Б.А.» Отзыв – с оценкой «отлично» – подписал зав. лабораторией паровых турбин ТУБЯНСКИЙ Л. И…
P.P.S. Это – Ника (Вероника Львовна Канторович); снимок 1939 года.
К ней в течение 7 лет знакомства были обращены мысли, чувства и поступки моего отца. Она всю жизнь оставалась вдовой, верной его памяти.
Оригинал: http://berkovich-zametki.com/2017/Starina/Nomer1/IIoffe1.php
