Суббота, 6 февраля, Уголок
В три часа, как договаривались, пришёл Лёша. Пообедали, поболтали, а вечером пошли на сквот к нашим.
Все были очень рады меня видеть. И Давид, и Пурпур, и вся наша «эсэнгэшная» компания – почувствовал себя одновременно путешественником, вернувшимся домой из дальних стран и авторитетом, прибывшим в родной барак из ШИЗО. Сразу крепкие объятия, общий шум, налитый стакан, вот я подсел для доверительной «тетатетки» к Давиду (разговор авторитета с паханом – где был, что видел, а тот, в свою очередь сообщает последние новости и сплетни семейной жизни), а вот вальяжно раскинулся в кругу своих; незнакомые мартиниканцы (новички) поглядывают на меня с известным уважением – блин, да это всё совершенно невероятное ощущение, да ради него одного стоило иметься все эти два месяца в Святой Рите.
И ещё мне подумалось, что все эти подонки или мудаки стали мне настоящими товарищами, и что на них часто можно положиться (но по-настоящему, конечно, только на Лёшу да на девочек, а теперь ещё и на Валери), и что я чувствую за них ответственность, и как это ужасно – иметь таких товарищей, и что я уже без этого товарищества не могу, оно стало частью меня, вопреки моим принципам. А ещё, одновременно, понял разницу между товариществом и дружбой и испытал облегчение от того, что не обязан со всеми этими людьми дружить, не смотря даже на то, что называем мы друг друга – «друзья».
Главные герои: Дав
Дав, Давид Пастор (это не псевдоним, а фамилия) – сорока двух- или трёхлетний трансвестит. У него женоподобное лицо, а, главное, целиком и полностью женская одежда и укладка волос. Но бижутерии не носит и под женщину не маскируется. Лицо, как я сказал, женоподобное, но, скорее, это следствие стиля и тонких черт лица – увидь я его в чисто мужской одежде и с мужской стрижкой – я бы не заметил ничего такого. На гормонах, вроде бы, не сидит. Знаток и любитель женского пола, не гей близко.
До сорока лет вёл нормальную жизнь: с женой воспитывал сына (сейчас ему, то есть, сыну, между восемью и двенадцатью – ну не помню), жил в собственном доме и сдавал другой, работал в строительстве, был директором двух малых фирм строительных услуг. В сорок лет всё бросил: стал учиться играть на гитаре (теперь он шикарный рок-н-рольщик), купил мини-вэн, взял с собой собаку Лизбет (помесь гончей с кем-то ещё) и отправился в непрекращающееся странствие.
Когда Фьёриль и Барон объявили идею манифестации 14 июля, двинулся в Париж, а после в числе «непримиримых» жил сначала на Инвалидах, а после в церкви – до самого переезда в Уголок. Логика требует, чтобы не с него, а с его друга Пурпура я начал описание Уголка, но именно из-за Давида я приехал в Жантийи.
Идеал, цель деятельности Дава – это идеал, объявленный Фьёрилем: объединить абсолютно всех, чтобы вместе снять правительство и создать режим «прямой», «референдальной» демократии, как в Швейцарии или как (но это уже мой пример) в викингских Скандинавии и Исландии.
В первый день, а точнее, вечер, когда я, вместе с Тома и Олегом, пришёл в церковь Св. Риты, Давид мне резко не понравился. Нас троих встретил Нико – по лестнице мы влезли в комнату второго этажа и перешли в противоположную. Нико задавал конкретные вопросы, а нам давал конкретные ответы. Потом поднялся Сириль и дал добро на то, чтобы мы продолжили разговор внизу – в общем зале. Там заканчивалось общее собрание, и Давид цапался с Бортом. Борт, не смотря на истошные вопли (у Борта – ломающийся голос подростка, со спонтанными переходами от мужского баса к девическому визгу), понравился, искренностью и хипповато-панковским обликом. А Давид показался насквозь фальшивым, как бы деликатным, как бы открытым и «клёвым», а на деле – истеричным, закомплексованным и обиженным на весь свет.
Приятельствовать с ним мы начали гораздо позже, к концу первого месяца в церкви. Я был (да это, собственно, не изменилось) чуточку влюблён в Крикри, «птицу небесную», как охарактеризовал её Роман, и остался как-то ночевать у них, тем более, чудесная гитара, обилие ковриков и подушек, а так же передаваемая по кругу бутылка вина этому способствовали.
Нет, началось даже не с ночевки. Началось с утра, когда я пришёл к Давиду убеждать его не бойкотировать «общее собрание» в курилке. Давид с наслаждением набивал свой утренний косяк, а потому атмосфера была не серьезная, располагающая. Тогда-то выяснилось, что Давид единственный из всех в церкви умеет выслушивать собеседника и выстраивать контр-аргументы (в церкви подобными вещами не затруднялись, прибегая к проверенному «лому» в виде ора и убеждений типа «сам дурак», или, как Карен, просто не слышали тебя, и не специально, а искренне не умея слушать, воспринимать никого, кроме себя), что он желчно, очень похоже и дико смешно имитирует реплики идиотов («Нет, ну как было бы здорово, если бы все собрались, и тогда все бы могли решить, что наконец-то нужно собраться и быть вместе, потому что только вместе мы можем решить, что мы должны быть вместе и что это здорово» – это Карен, а главное – это не преувеличение, с последнего, скандальнейшего собрания, положившего конец всем начинаниям по спасению Святой Риты, мне дословно запомнилась реплика вусмерть обдолбанного Паскаля: «Надо ебать в зад всех этих пидорасов (это о Давиде и Пурпуре), поскольку это пидорасы, и в зад их всех ебать»; а вот, возвращаясь к имитациям Давида, Лоик: «Ну, нельзя забывать, что, в некотором роде, всё не так просто, и, в некотором роде, мы-то все знаем... Но ещё, как бы сказать, я замечу, в некотором роде, это крайне сложная для оценки ситуация... В ней всё очень не просто...»). А уже потом был вечер, и Крикри, и гитара, и даже присутствие Пурпура не могло испортить ситуации.
Долгие споры с Давидом (прямо, «мои черничные ночи», будь оно всё неладно), критика целей «Движения-14»
1. Первый вопрос – и мой, и Ромы, и Герри, и Макса – какая у вас конкретная программа по решению проблем. Конкретной программы, оказывается, нет: «соберёмся все вместе, а потом решим».
2. Отсутствие конкретной программы помешает Движению прийти к власти, или хоть к какой-нибудь мало-мальски серьёзной победе. В политической борьбе, особенно во время стихийного революционного движения, можно победить или с помощью оружия или средствами пиара, победит идеология, отвечающая общей политической моде и доступная каждому, как говорил Ленин, «Советы – это просто».
3. Что нужно, чтобы решить какую-то проблему? Нужна квалификация, нужен полный набор объективных сведений. Чтобы решать крупную стратегическую проблему (не важно, в какой области) нужно перелопатить сотню литературы. Но:
a. вся эта литература составляется специалистами, а кто будет называть специалистов специалистами? представьте грызню на кафедре и помножьте её на миллиард
b. как при составлении обобщающих энциклопедий избежать диктатуры тех, кто владеет информацией?
c. даже если вообразить, что у человека будет доступ к полной и объективной информации по проблеме – ему нужно есть, пить, работать, ему некогда знакомиться с этой информацией – а проблем десятки, сотни, может, даже, тысячи. Возвращаемся к старой системе «делегированных специалистов», то есть к нынешнему «демократическому государству» со всеми его недостатками.
4. Когда мы разговаривали с Ромой и с Нико (внём уже плескалось изрядное количество пива, и поэтому разговор был «нецензурирован»), я спросил у Нико, как он думает «всенародно» решать вопрос о количестве необходимых инвестиций в исследования ЦЕРН-а? – А зачем нужен ЦЕРН? – ответил Нико. – Людям нужно, чтобы у них была еда, тёплый дом, чтобы не было войны, и всё, всем плевать на эти микро-атомы. – Нико прав, этим людям(а, кстати, большинство из тех, кто был в церкви, отличались завидной безграмотностью) наука не интересна, не нужна.
5. Но без науки, да и при общем стремлении альтермондиалистов к экологическому обществу, мы возвращаемся к антично-средневековому («экологически чистому») общинному укладу жизни. А это значит:
a. что «идеальные люди» должны вести суровый, почти монашеский образ жизни, днём заботясь о хлебе насущном (сей, тки, разводи скот, чини дом и инструменты) , а вечером собираясь с соседями для решения общих и частных проблем (позже, в «зоне обороны» в Нотр-Дам-де-Ланд, я увидел, как подобные экономические начинания оборачиваются «капитализацией» в виде организации «сырьевых полей», гостиниц и внутреннего рынка наркотиков);
b. что невероятно возрастёт влияние религии – а это во имя религиозных целей были уничтожены леса на острове Пасхи, не говоря о человеческих жертвоприношениях, жестокой иерархии, общей радикализации общества;
c. что при суровом образе жизни нужно будет регулировать рост популяции, а без производства резины, без средств предохранения это означает строгую регламентацию семейной жизни, суровые наказания за нарушения брачных запретов; систему браков не по любви а по возможности/необходимости;
d. что современный человек не долго продержится на таком скудном пайке и ценность человеческой жизни, а с ней и все гуманистические завоевания «идеальной», «всенародной демократии» быстро опустятся до нуля.
6. Жульян из Кондо, которому я рассказывал о «Движении Четырнадцатого июля», провёл верную параллель между «14» и ВКП(б), в которой, при внешней горизонтальности структуры, сохранялась жесточайшая иерархия. Эту аналогию хочется продолжить другой – изложенной Мунвульфом – между ВЦИК ВКП(б) и Европейским Советом. Перефразируя популярную поговорку, с чем боролись, на то и напоролись.
7. Наконец, не возможно состоять в одном движении с теми, кто преследует отличные от твоих цели, или с теми, с кем различаешься принципами. Поэтому Фьёрилевская попытка объединить вместе правых и левых провалилась; а мне, как историку, повезло – я видел начало и конец «Святой Риты», а так же фактический конец всего «Движения-14».
Пурпур
Впервые его я увидел на общем собрании «Движения-14» в Святой Рите, пятого, кажется, ноября (вот практически уверен, что пятого, но может, в самом конце октября, на том же собрании я впервые встретил Фатима, Моргана и Себа, там точно был Лим, но его я уже встречал, там же был Сильван, но он почти не говорил, и запомнил я его с позднейших встреч, это Морган сказал мне, что Сильван должен был меня помнить по собранию), там собрались представители «14» со всей области, но всех их (кроме упомянутых) я видел первый и последний раз. Там же Стеф сказала замечательные слова (единственная её чего-то стоящая реплика за три месяца нашего знакомства): «Мы – это энергия нашей страны».
Итак, Пурпур. Впервые я увидел его на собрании пятого ноября, он был в кожанке и мотоциклетном шлеме, и я решил, он – байкер. Во время общего представления он назвал своей целью «приятное для всех посильное участие в жизни коллектива Святой Риты, Движения Четырнадцатого Июля, равно как и всех остальных многочисленных движений изменения существующего социального мира, с которыми он сталкивался и сталкивается в ходе своего паломничества по жизни». Выходя из церкви, он пожал мне руку и поблагодарил за реплику (без хвастовства скажу, я один из немногих говорил по делу).
Потом он приехал в церковь. Оказалось, он был (или, во всяком случае, назывался) координатором движения «АльтернатиБа», каждую дискуссию он прерывал своими (совершенно лишними) комментариями об уместности того или иного слова, день на пролёт курил анашу, при этом называя и искренне считая себя человеком действия, едва приехав, вознамерился было установить традицию «семейных ужинов», в первый вечер сам поджарил всем стеки (когда готовили Фатим или Крикри или Карен, никого созывать не требовалось), но уже назавтра забыл о полезном начинании. Потом он много раз обижался на общую неорганизованность, пытался взять слово, говорил очень долго и многословно, а когда его обрывали, немедленно превращался из хиппи в сердитого старпера; короче, это был Мудак с большой буквы.
Я избегал всяческих контактов с ним (поскольку меня, человека, воспитанного на американской литературе, бесили его семантические искания), и поэтому по-настоящему познакомился с ним только в эту субботу, 6 февраля, когда переводил его рассказ Герри, Роману и Максу. Ему 62 или 63 (хотя он никогда не говорит возраст, у него его просто нет). Своё настоящее имя он скрывает, его просто нет. Возможно, он последователь книг Кастанеды, и тогда его автобиографию нельзя считать достоверной. Но мне она почему-то кажется правдивой. Во всяком случае, эта история достаточно точно характеризует душевные терзания определённой группы людей.
Он работал трейдером в Счётной палате Парижа, его выручка в среднем была в пять раз больше ежемесячной зарплаты генерального директора банка БНП. Тринадцать лет назад, в сентябре 2002 года, у Пурпура случился нервный срыв, спасаясь от которого, он попросил своего друга отвести его в глубь леса в заповеднике на севере Франции (названия я не запомнил) и оставить там. На Пурпуре была только его собственная одежда (обычная, городская), а в кармане дешевая «биковская» зажигалка и ключи от дома. Он думал провести там пару недель, но вот осень подходила к концу, и он спросил себя, какой будет зима, зима подходила к концу, и он спросил себя, как будет расцветать природа весной, и так он провёл в заповеднике пять сезонов. Потом он вернулся в свой особняк. Он отпер дверь, собрал походный рюкзак, сложил его в машину, и уехал – на этот раз навсегда.
Он знал, как живут люди, стоящие на верхних ступенях экономической лестницы. Но этого было недостаточно, чтобы узнать людей, и он решил оказаться среди людей с другого полюса финансовой жизни. Он примкнул к бездомным. К опускающимся. К брошенным. Он думал пожить с ними пару недель, но провёл так пять лет.
Когда эти пять лет прошли, он отправился в странствие по Франции и обошёл её всю, с севера на юг и с запада на восток, где пешком, где на попутках, задерживаясь то тут, то там, общаясь и живя с самыми разными людьми и объединениями. Заводить знакомства с людьми сделалось его страстью – в его телефонной книжке тех лет насчитывалось до трёх тысяч контактов.
Я – не француз. У меня нет возраста. Я не хочу носить иное имя, иной ярлык, кроме цвета. Я – старик. Я – младенец. Я – девушка. Я – цветок. Я – звезда. Я – русский. Я – китаец. Я – араб. Я – волк. Я – орёл, парящий среди гор. Я – форель, скользящая среди речных камней.
Всё это время, все эти тринадцать лет, – говорит Пурпур показывая татуировку с неким гибридным существом, – я был счастлив. Я понял, что счастье – не более, чем умонастроение. На моей спине изображены форель, волк и орёл. Когда мне тесно, и нечем дышать, я становлюсь волком и убегаю в лес. Когда меня одолевает жар, я становлюсь форелью, и скольжу между холодными речными камнями. Когда мне не хватает простора мысли, я становлюсь орлом и воспаряю над землёй.
Конечно, это не более чем фантазии. Но они помогают мне оставаться счастливым в любой день, в любое время.
Чтобы люди стали счастливы, достаточно, чтобы они захотели этого. Но для этого должно произойти качественное изменение человека как вида. Я хочу показать людям ворота в новую эволюцию.
Реэволюция
13 мая следующего года примерно 20 человек выйдут из Парижа, от фонтана на площади Шатле, и пойдут пешком через всю Францию, до Страны Басков. По пути они будут устраивать спектакли, выставки, культурные мероприятия, встречи, дискуссии. Любой желающий сможет присоединиться к ним, и пройти с ними столько, сколько захочет – пять, десять минут, один час, один день, одну неделю, один месяц, весь путь до конца. Любой желающий сможет принять участие в любом мероприятии или организовать своё собственное – неся импульс мира, счастья, света. Мы пройдём так через всю Францию.
Вопрос (Герри): А люди точно соберутся, кто-то придет смотреть на это? – Уже сейчас в разных уголках Франции есть сотни и сотни моих знакомых и знакомых знакомых, которые готовы хоть сейчас бросить всё и выйти в путь.
Вопрос (Герри): И какой след останется от этого, кто вспомнит? – По пути мы будем встречаться с журналистами и отвечать на их вопросы. Но так же будет организованно огромное количество культурных мероприятий, в первую очередь музыкальных концертов. Мы запишем «Диск человечества» – непрерывную мелодию длящуюся час, три часа, день, три дня, восемь часов, сорок четыре минуты и двадцать одну секунду – на струнных, духовых, ударных инструментах, на языках Европы, Африки, Америки, Азии, на мотивы народов с берегов четырех океанов и из сердца десяти пустынь, из всех климатических поясов – диск, который станет посланием человечества потомкам и космосу.
Вопрос (Герри): Каждый будет производить что-то необходимое, что будет потом разделяться среди всех, как в некоторых самоуправляемых коммунах, или предполагаются «членские взносы» на покупку еды, гигиенических принадлежностей и всего необходимого для дороги – за счёт каких ресурсов вы собираетесь существовать? – Нам не нужно будет ничего покупать, люди, приходящие на концерты и дискуссии, сами будут приносить всё необходимое и ненужное, нам будут помогать гуманитарные ассоциации, такие как «Ресто дю Кёр», «Красный Крест» или «Секур Католик» – мы будем завалены едой и одеждой, как из рога изобилия, нам даже придётся раздавать многое по дороге, поскольку всё унести мы не сможем. Мы ни в чём не будем знать недостатка.
(Герри очень доволен, он узнал всё, что хотел. Когда Пурпур отойдёт, он подытожит: «Слышал, Олег, Пурпур сказал, тут не нужно ничего делать, и при этом у нас будет полно вина, и травы, и девочек. Мне такое предложение нравится, я остаюсь»
А вообще во всех этих философствующих бомжах (и я не о нормальном любителе халявы Герри (причем, самом отвратительном – декларированном, открытом, да ещё и всерьёз считающим себя богемщиком, Музыкантом), я о Пурпуре, который рисует будущее человечества) мне больше всего нравится их открытая, честная убежденность в том, что работать – не нужно, их ведь и так накормят и напоят – зачем же работать, действительно?)
Вопрос (Макс): Хорошо, диск запишут, Францию обойдут, концерты покажут. Какая связь этого с новой эволюцией? – Диск, дорога – это надводная часть айсберга. Главной целью будет осуществление духовной эволюции человека посредством открытых диалогов, в ходе которых мы покажем, как можно быть счастливыми, и какие выходы существуют из накопившихся негативных ситуаций. Все основные проблемы – хотя нет, точнее сказать, все нерешённые большинством людей вопросы – мы сгруппируем в тридцать основных направлений. Возьмём для примера одну из них. Старики. Мы бросаем их, забываем о них, сдаём их в дома престарелых и вспоминаем только когда нужно убедиться в том, что завещание оформлено «по-честному».
Макс: «Ну, у вас хоть как-то государство решает эту проблему, не то, что у нас» – Проект «Реэволюция» будет решать проблемы не только во Франции, но во всём мире, наш дом – Земля. – Как, как будет решать? – Поверь, у каждой, даже самой крупной проблемы (а я взял далеко не самую серьёзную) – существуют десятки решений, людям просто надо открыть глаза. – Я видел, как проплачивалась революция на Украине, как проплачивались абсолютно все стороны (Рома кивает), всё зло от денег. – Поверь, деньги – далеко не самое страшное, это всего лишь универсальный эквивалент нашей алчности, нашего желания обогатиться. Чтобы решить эти проблемы, нужно, чтобы человек изменился духовно, для этого и начнётся не революция, а реэволюция.
(Мда, порочный круг. Мы начнём эволюцию заново, чтобы решить проблемы человечества, но чтобы решить эти проблемы, нужно, чтобы человек эволюционировал духовно. Читай – «Движение-14»: «Соберёмся, а там и решим». Два мудака – пара)
Воскресение, 7 февраля, Уголок
Пьём кофе с Пурпуром.
- Ну как, нравится наш новый дом?
- Да, в самом деле, очень здорово: библиотека, компьютеры; да и лоск вы навели, что надо. А знаешь, забавно, в церкви нас было гораздо меньше, а грязной посуды было существенно больше.
Смеётся. (Давид пошутил по этому поводу: «Потому что у нас здесь не демократия»)
- Это ещё ничего. Через каких-нибудь пару недель здесь будут толпы и толпы проезжающих и приезжающих со всех концов Франции.
- Значит, это место существует, как своего рода штаб проекта «Реэволюция»? (Про себя: прямо, «Проект «Разгром»»)
- Не место. Уголок. Место – это вообще любое место в пространстве, любые координаты. А уголок – это что-то особенное.
Здесь будет поддерживаться определённое состояние души. Мы попросим наших художников написать крупную табличку: «Оставьте ваше самомнение и ваше недовольство по ту сторону двери»
- Поставьте за дверью, прямо перед входом, большую корзину для мусора. А сверху табличку для посетителей.
Смеётся.
- А как вы будете называться?
- Просто Уголок. Уголок в Жантийи. Нет. Не важно, в Жантийи мы, или нет. Уголок.
Сен-Рита: дневниковые записи первых дней
Я живу в Доме Господнем. Церковь Ste-Rita в XV окр. Парижа, метро Sèvres-Lecourbe, была приобретена какой-то строительной компанией. Ни прихожане, ни мэр округа, ни какое-то официальное лицо об этой сделке ничего не слышали. Несколько дней назад церковь перегородили, а 3 дня назад пригнали технику - сносить. Прихожане, естественно, недовольны, а ещё беспокоятся соседи – поскольку при строительстве использовались соединения аммиака, и снос здания может способствовать их выбросу в атмосферу.
Это первый сквот, который получает добро от муниципалитета (и Церкви, в лице кюре). Днём нас навещают прихожане - поддержать, поблагодарить. Такое вот место.
...
Итак, гигантская площадка для игр. Брошенная церковь - без церковного убранства (крестов, картин), - но со всей мебелью. Залитое воском кадило в углу. Книжная полка с богословской периодикой и требниками. Подвалпозапрошлого века: два сундука с молитвенными подушечками, генераторы, Библия на полу, пустой гроб, брошенный топор, какие-то мелочи для воскресной школы. Из подвала в подвал дома напротивведёт лаз, но выход залит цементом.
...
Наконец. Стал бродягой дхармы. Всё, как хотел: хожу с рюкзаком, болтаюсь в разных слоях богемы и дна...
Всё началось с...
В октябре Тома – мой знакомый бомж, душевнобольной, ищущий универсальную истину о счастье человеческом на пересечениях психоанализа, физики, химии, анатомии, христианства, буддизма и даосизма - привёл меня в церковь Святой Риты в 15-ом округе Парижа. Сам он зашёл принять душ, а меня и Олега завёл познакомиться – Олегу (это сорокапятилетний гастарбайтер-молдаванин, большое клише молдаванина в Париже: запои, на гитаре – смесь шансона с цыганским романсом, душа на распашку, доброе сердце, безграмотная речь с жутким акцентом да щенячье-славянская тоска в глазах пронзительного оттенка, если цвет может обладать таким свойством, как пронзительность) негде было ночевать, а мне (хотя в тот момент я тоже вел по преимуществу кочевой образ жизни) просто было интересно "прорваться" в мир сквотов - до сих пор закрытый, ибо не был я ни художником, ни музыкантом, простым наркоманом, никогда не принадлежал к политической оппозиции и не участвовал в демонстрациях (кроме одного раза, когда моему другу надо было встретиться со своим другом, и затесался я за компанию - к счастью, манифестовали против полицейского насилия, что, в целом, неплохо, да и попал я под черные знамена - все же, лучше, чем под красные или, паче чаяния, под коричневые).
Сопровождаемые незнакомым молодым мужчиной (это, как я узнал впоследствии, был Нико), мы прошли за забор и поднялись по шаткой лестнице в окно второго этажа (я испытал небольшой прилив гордости, ибо впервые влезал куда-то по такой лестнице, тем более в окно забетонированного здания, тем более - церкви, предназначенной на снос, короче - романтика), зашли в пустую комнату с разбитым окном и перешли в комнату напротив - в ней окна были целы, а на старой кровати лежал чей-то рюкзак.
Потом поднялся Сириль и разрешил нам спуститься; были, кроме него и Нико, Карен, её тогдашний возлюбленный, Крикри, Паскаль, Пьер, Давид, Борт, какой-то мудак с видеокамерой (то ли Жереми, то ли Жером - его я впоследствии видел только раз, тогда и узнал, что – мудак), Айна. Айна встретил меня шумно (Айна, в принципе, все делал шумно), сообщил, что любит Путина.
Церковь я не смог разглядеть, из-за полумрака и табачного дыма. Понял только, что мы перешли из дома священника в саму церковь; и сели (скамеек не было, на следующий день оказалось, они все были задвинуты в угол к выхода) в алтарной части; были расстелены ковры и подушечки для молитвенных кресел; повсюду лежал пепел и припасы – атмосфера осадного положения, я вспомнил, как у Ремарка пацаны пустили на дрова рояль.
После собрания все разошлись, и когда через часа полтора после нашего прихода пришли менты, вывели из здания только Олега, Тома, Сириля и Пьера (Олег и Тома тут же сбежали – у первого были проблемы с документами, а второй просто боялся полиции – без всякого резона), Давид был снаружи, а мы с Нико и Бортом не подчинились приказу (Борт и Нико со сдержанным скандалом, я спокойно, посмеявшись и повеселив ментов) и остались внутри – можно сказать, я прошёлиспытание на право остаться, а так же оказался запечатлен на видео Нико (хотел это видео найти, но, очевидно, Нико не выкладывал его на ФБ, как и фотки следующего дня).
Церковь Святой Риты была епархией Галликанской Церкви, но поскольку Святая Рита – одна из важнейших святых католического пантеона, подавляющее большинство прихожан были католиками, причем, многие из них считали Ватикан-2 кощунством, это ещё одна из причин популярности церкви Сен-Рита, где, как и во всех галликанских епархиях, молились по старому укладу.
Архиепископ Доминик, несший ответственность за церковь, в течение многих лет не выплачивал символическую (называлась сумма 25€ в месяц, но у меня на руках никогда не было ни малейших документальных свидетельств, а слухи обо всем, касающемся судьбы церкви, были самыми противоречивыми) плату за здание, которым владела некая швейцарская компания, специализирующаяся на содержании мест культа.
Позже священник организует сбор пожертвований на покрытие долга, но по каким-то причинам объявление о продаже церкви все же будет вывешено в интернете.
Через три года церковь будет приобретена строительной компанией из Бреста; она решит снести здание и построить на его месте жилой комплекс. Мэрия округа попытается запретить снос, но мэрия Парижа даст добро.
После пасхальных месс вход в церковь был забетонирован и перегорожен трехметровым забором из листового металла. Архиепископ Доминик покинул место службы (ходили слухи, что он был в доле от продажи), но его епископ решил продолжить борьбу за церковь. Когда в октябре стало известно об окончательной дате сноса, епископ и мэрия решили прибегнуть к крайнему средству – выдать ключи группе манифестантов из «Движения Четырнадцатого Июля» (с Паскалем был знаком исполнительный директор ассоциации прихожан Николя Стокер); таким образом сквот Сен-Рита возник с неофициального «благословения» официальных лиц.
Идеал Движения – объединение всех борцов (левых, правых, черных, зеленых), а затем и всех жителей Франции в борьбе с правительством; но не с властвующей партией, а с любым правительством. Создание системы открытого голосования по любым вопросам путём референдума. Создание подлинно демократического общества.
Движение носит ярко выраженный маргинальный характер. Это чтобы не сказать – отбросы. В него пришли те, кто считал себя революционером, но не смог вписаться в какие-то группы или создать свою собственную группу. Идейные коммунисты, идейные анархисты или идейные фашисты на призыв объединяться не откликнулись. И пришли – фашиствующие, анархиствующие; но все больше фашиствующие, поскольку Фьёриль и Барон стоят в полутора шагах от Сораля и Дьёдонне.
И тем не менее, не смотря на правый уклон, движение вышло хаотическим. В него вошли люди со смутными идеалами и неустойчивой психикой. И – разных религиозных убеждений.
И вот мне стало интересно, как католик, счастливый от того, что еретическая церковь вошла-наконец под широкое крыло Ватикана (а это случилось, в самом конце ноября), будет биться над общей задачей вместе с человеком, который называет себя истинным католиком, а Папу – Сатаной?
А позже, войдя в заветный мир сквотеров, борцов, свободных художников, я пришёл к мысли, что у большинства людей (кроме идейных материалистических атеистов, а таких очень не много) существуют те или иные религиозные идеи, верования. Кто-то позиционирует себя как христианин, кто-то – как мусульманин, кто-то верит в привидения, кто-то – в целительную силу Земли или Огня, кто-то – в Душу Воды, которая принимает форму всего живого, один ждёт воздаяния после смерти, а другой – еще при жизни.
И представьте теперь себе, что где-нибудь на Востоке, в Турции например, где, кроме классических суннитов, шиитов и курдов разной степени обращенности (а все это – не отдельные течения, а общие глобальные направления, подразделяющиеся в свою очередь на большие и маленькие направления), есть всякие секты, вроде проходящих посвящение ракой, а есть ещё христиане (православные и католики), иудеи и даже зароастрийцы. И если когда-нибудь, не дай бог, там начнутся волнения, как будут взаимодействовать политические и религиозные веяния? В какой момент гражданское чувство будет превалировать над религиозным, а когда – наоборот? Какие универсальные механизмы поведения верующего в ситуации межрелигиозного контакта в пределах своей политической группы можно открыть, наблюдая за группами, вроде «Непримиримых Четырнадцатого Июля», поселившихся в Сен-Рита?
Полевая социология (этим сентябрём, в Версале)
Проведя два месяца среди неприятных людей, я, тем не менее, поднялся по лестнице внутренней иерархии. Дважды или трижды меня оттаскивали от оппонентов, случалось и мне разнимать дискутирующие стороны. Градус моей нетерпимости повышался одновременно со степенью терпимости и открытости – такой вот парадокс.
После Сен-Рита была «Зона обороны» Нотр-Дам-де-Ланд, потом – Уголок (ещё две драки), потом – демонстрации против поправок к рабочему законодательству (перечный газ и щиты СиЭрЭс, правда, дубинкой мне ни разу не прилетало, вообще, вопреки повседневной логике, менты, особенно, в гражданском, воспринимали меня почти своим), потом – замечательный сквот художников, в котором я провел четыре месяца и закончил замом начальника (тем не менее, цапался ещё раз пять), и всё это время – магистрская в школе социологии, хотя и по посторонней, менее вонючей теме. Ответ на вопрос, «державший» меня в Сен-Рита, – с помощью каких механизмов обеспечивается межконфессиональное согласие внутри протестных групп? – оказался очевиден: межконфессиональные конфликты возможны только при наличии священнослужителей, в условиях европейских протестных групп (во всяком случае, их большинства) наблюдение теряет смысл. Марш – уж не знаю, к сожалению, или к счастью – не состоялся, не свершился новый крестовый поход детей. Где-то в марте Давид с Пурпуром рассорились, а 31 марта началось «Ночное стояние», и оба отца реэволюции забыли о своём детище.
Когда, ещё в Уголке, я подводил итоги своей работы в Сен-Рита, то решил, что самым стоящим были реплики людей о вере. Вообще, думается мне теперь, каждый человек создает себе собственные веры и неверия, и нет разницы между верой и суеверием. Два человека могут считать себя православными, но один молится Святому Илье, а другой – нет. У одного католика страдания души после смерти носят метафизически-расплывчатый характер древнегреческого Тартара, а другой мыслит более приземленно: «Нельзя сидеть одной жопой на двух стульях (имеется ввиду: между добром и злом). А то провалишься, попадёшь прямёхонько на хуй Люцифера, и вот уже горишь синим пламенем» (это – дословная запись). Короче говоря, сколько людей, столько и мнений. А сколько мнений, столько и вер. Так что пора писать примечания.
Примечание первое. Тома (тот, который привел меня в Сен-Рита)
Для чего рождается человек? Нет, не для свершений. Не затем, чтобы оставить след в истории человечества. Просто – чтобы жить.
Не затем, чтобы умирать.
Смерть – это отнюдь не естественный конец жизни, это следствие болезней, неправильного образа жизни, гибели по причинам, которые не имеют к естественным никакого касательства.
Рождены, чтобы жить. Эта мысль должна внушаться людям с детства.
Жизнь – это естественное состояние, а смерть – нет.
Тело полностью подчинено мозгу, вечная жизнь – это, в первую очередь, вечная жизнь мозга. Во вторую очередь – это вечная жизнь сердца, которое кровью питает мозг.
Здоровье сердца и здоровье мозга обеспечиваются потреблением кислорода. Следовательно, человек, стремящийся жить вечно, должен:
è жить на природе, там, где воздух богат кислородом,
è желательно – в стране с тёплым и влажным климатом,
è стимулировать кровообращение (ток воздуха в крови) физическими упражнениями,
è пить подогретую воду – чтобы постепенно приручать тело к повышенной температуре, к ускоренному, по сравнению с обычным, обмену веществ,
è не употреблять в пищу продукты, забивающие сосуды или замедляющие обмен веществ,
è есть не больше, чем это необходимо для поддержания жизни тела (идеал адептов – несколько горстей риса или другой злаковой культуры растягиваемых на день, вечером – какой-либо овощной бульон, плюс обильно потребляемая в течение дня подогретая вода).
Человек с древнейших времён стремится жить вечно. Все культурные герои древности – будь то индийские мудрецы, Адам, Гильгамеш – живут по несколько сотен лет. И пытаются найти секрет вечной жизни.
Во всех религиях разбросаны ключи к верному пониманию бессмертия. Это половое воздержание, вегетарианство, избегание сильных душевных волнений, воздержание от дурных деяний и помыслов. Читая Библию, Коран или любую другую древнюю религиозную книгу, подставляй вместо слова «Бог», слова «Твой разум». И сказал твой разум тебе, возлюби ближнего твоего, как самого себя.
Как удобно: жить в тёплых странах, думать о добре, с удивлением пересказывать друг другу, что, оказывается, был такой человек, Джордано Брунэ, нет, Бруно, и ты знаешь, его сожгли и т. п., говорить, что нейтроны, то есть, нейроны действуют по принципу электроэнергии, что это – естественное электричество, а мозг – его гигантский генератор, что интеллект – это позитивные элементы, а чувства – негативные, и что работая вместе, они дают Разум, и что человече се Господь, и что раз есть капусту – полезно для мозга, то капустные листья – это разум, это Бог.
И меч разума наполнится кровью, и убитые им будут разбросаны, и от их трупов поднимется смрад.
Примечание второе. «Зона обороны»: воды, призраки и огонь
На более чем полутора тысячах гектаров вокруг живут революционеры. Здесь – реальный островок свободы, государство в государстве, и жандармы играют самую незначительную роль. Мы сидим в просторном салоне брошенного (и заново обустроенного) фермерского дома, потрескивает камин, и высокий блондин в пыльных космах (сначала я подумал – это дреды, но приглядевшись распознал в нем простого, вроде самого себя, лохмача) завороженно смотрит на пламя. Если ты веришь, что огонь всего лишь греет – то он и будет всего лишь греть. Но он может и лечить тебя, надо только верить. Он был в Курдистане, и сейчас рассказывает, как курды, спасаясь от бомбёжек, превращаются в птиц. А кто-то вспоминает про торговца наркотиками-африканца, утверждавшего, что во время облав он становился псом, и его поймали только раз, поскольку среди полицейских оказался его земляк.
Почему-то именно здесь, а не в церкви, мы чаще говорим о боге. А ещё чаще – о травах и о призраках. Видимо, виной тому густые декабрьские туманы, которые с шести вечера до часу дня укрывают влажные поля и рощи. Патрульные и даже обычные машины кажутся призрачными, и даже громыхающие трактора приобретают сказочный вид. И поэтому так естественно, что сидя вечером перед живым огнём, друзья, которые пришли или приехали на велосипедах из домов, отстоящих от нашего на пять-десять километров, говорят об ином мире с той же простотой, с какой обычно говорят о баррикадах, патрулях и новостях местной прессы.
Раньше (это говорит наш главный знаток трав, старенький неунывающий Оливье) мне казалось, главная стихия – это земля, что всё произрастает из неё и ей становится. Я даже хотел, чтобы после смерти моё тело отдали на корм зверям, поскольку экскременты разлагаются в земле быстрее, чем тело целиком. В 16 лет я начал курить марихуану, и вскоре посадил её у себя в саду. У меня созрел неплохой урожай, и, окрылённый успехом, я стал интересоваться огородничеством. Посадил помидоры, цукини, потом, хоть никогда не учился в училищах сельского хозяйства, стал читать специальную литературу, увлёкся ботаническими атласами, книгами о лекарственных травах. Со временем я пришёл к выводу, что главная стихия – это всё-таки вода, это она даёт жизнь растениям, вообще, растения, люди, может, даже призраки – это всё разные формы воды, как снег или туман.
Нет, вряд ли призраки связаны с водой. Призрак – это, думаю, душа дома. – Но ты слышал, что нельзя строить дома на воде, иначе в них точно поселятся призраки?
Готов настой из трав, который тут пьют вместо чая, Рене достаёт буханку домашнего хлеба, и разговоры мешаются в общий гул. Оливье отсел с Максом в сторону, и они продолжают делиться размышлениями о приведениях, а потом разговор соскальзывает на рептилий, лохмач передаёт косяк, ещё двое возобновляют спор о дате штурма. Ничего особенного.
Вместо эпилога
Осень прильнула к тебе
своими холодными губами из дождя, выхлопных газов, огней,
теряющихся в печальной размытой тьме,
влажного дерева скамеек в парке
и льда металлических скамеек на перроне.
Осень ласково обнимает
тисками промозглого одиночества.
У меня был друг,
когда гитарист начинал "Отель Калифорния", он по-собачьи
подвывал, и, смеясь, говорил: "Как могу, вывожу лейт-мотив".
Нас всех любит только осень.
Под мраморной крышей перед стеклянной дверью
мы прячемся от её любви, чтобы набить косяк.
Иногда друзья пропадают, и полиция разводит руками.
Сумасшедший приятель, Арно,
во всём винит франк-масонов.
"Во Франции каждый день пытают людей".
По вечерам в брошенной церкви он разламывает стену подвала,
надеясь открыть тайные подземелья,
где до недавнего времени варили кровь младенцев. Нет, это не шутка,
очень многие верят, что Средневековье – в шаге.
А во что же ещё верить, когда тебя обнимает осень,
когда она дарит сновидения, полные дождя и слёз?
"Ты хочешь гром?" – спрашивает она
и даёт лязг поездов.
"Ты хочешь солнце?" –
она сбрасывает с себя всю бижутерию из листьев и остаётся ещё более нагая, чем раньше.
"Ты хочешь дальние страны?" –
и ты вдруг находишь открытки
под ногами,
втоптанные и, как брошенная листва, мечтающие только об окончательной смерти.
Они уходят.
Сначала они возвращаются
внезапно,
и когда вновь исчезают, всё не веришь, что навсегда.
Оставшиеся собираются, где придётся,
словно ветераны. Словно рабы ацтекской веры.
Ветераны осенней любви.
А она, богиня в золоте,
не меняется год от года.
Только мы становимся старше,
и холод глубже проходит в кости.
Мои друзья – вышедшие в тираж любовники осени.
Оригинал: http://7iskusstv.com/2017/Nomer4/Vetrov1.php
