Тихоход
Роман посвящается самой красивой ведьме Елке, которую сожгли на костре инквизиции еще в незапамятные времена. Мне посчастливилось подружиться с ней. Елка сгорела, но жар от ее огня до сих пор опаляет влюбленных в рыжих красавиц.
Все герои романа вымышлены.
Автор. Ю.М.
«Не будь тороплив в походке своей без необходимой потребности, заставляющей поспешить» Исаак Сирин
«Я часто разговариваю вслух
Когда стерильно комнаты чисты
И невесомый призрак пустоты
На горло жмёт, захватывая дух
Тогда я разговариваю вслух…»
Элла Бурдавицына ( Элана )
Глава 1.
Сегодня ночью мне приснился карась. Ей-богу. Серебристый, увесистый, крупный. Я держал его в руках, а он выскальзывал и норовил плюхнуться в озеро. Никогда раньше мне не снилась живая рыба – к чему бы это? Карась был так велик, что едва помещался в ладонях, гелеобразная слизь покрывала его чешуйчатое тело, пахло тиной и ранним августовским утром. Именно августовским. И я тут же вспомнил, что третьего августа у Натальи День рождения. Хотя сегодня апрель. Карась был каким-то таинственным образом связан с моей бывшей супругой. Не иначе как был ее посланцем в мой сон. Дело в том, что моя милая Наталья – ведьма. Очевидно, потомственная. Она никогда не скрывала этого, но говорила всегда с усмешкой. И напевала про себя тоже с усмешкой, и называла меня в шутку «тираном», который запрещает своим любимым петь. Господи, как она хороша, моя ведьма. Уже не первый раз я просыпаюсь с этими мыслями в апреле. Но сегодня что-то решительно сдвинулось в мире, ибо ко мне в сон явился странный посланец – карась – и хотел что-то прошептать своим беззубым «окающим» ртом, но не успел. Я проснулся в половину четвертого утра.
Думал ли я о карасе вчера вечером? Конечно, нет. И надеюсь, что никогда в жизни не буду думать перед сном о каком-то карасе. Я размышлял об ином. О том, что жизнь моя в пятьдесят лет распалась как бы на две половинки: в прошлом осталось здоровье и кураж, в неясном будущем – хромота, прогрессирующий артроз коленного сустава и, возможно, инвалидность. Сказать, что при этом я не думал о Наталье, было бы глупо. Она незримо присутствовала рядом со мной повсюду, хотя географически была очень далеко. Не только географически, но и физически. Я разделяю эти понятия, потому что первые месяцы после разрыва я чувствовал ее запах, теплоту смятой постели, на которой мы спали, сходил с ума от ее незримого присутствия.
Вчера я не удержался и на пике своих размышлений принял немного горячительного, чтобы снять боль. Не помогло. Принял еще. Принимал до тех пор, пока не отключился. И вдруг в похмельном предутреннем мозговом тумане – совершенно ясный и красивый карась с выпученными глазами. Честно говоря, я и на рыбалку никогда раньше не ходил. Только в раннем детстве. Летними туманными утрами плелся за кампанию с друзьями на озеро, которое называлось Карасевка и таскал на удочку каких-то мелких рыбешек для рыжей кошки Эльзы, которая жила у нас в семье. Но то, детское, уже давно не беспокоило меня воспоминаниями. Оно казалось таким далеким и неясным, что не являлось ко мне во сны, как утерянный навсегда рай. А карась во сне и Наталья были явными, сегодняшними переживаниями. И боль в коленном суставе, и общая хандра. То, детское, карасевое и сегодняшнее настоящее объединяло лишь то, что они были напоминанием о потерянном рае. Мне бы хотелось когда-нибудь стать «достаточно старым», чтобы снова почувствовать себя ребенком и начать читать сказки. «Будьте как дети». Это призыв не потерять рай, не изгнать его из души омерзительными мыслями. А я изгнал. И теперь сам себе напоминаю изгоя. И гонителя в одном лице. А еще, как верно замечала Наталья, я был «тираном», запрещающим родным людям петь. О боже, как же она хороша, моя рыжеволосая ведьма!
Не сползая с постели, я перетянул коленный сустав шерстяным шарфом. Потом доковылял до холодильника, в котором оставалось пиво. Открыл ноутбук и заглянул в сонники. «Женщинам караси снятся к беременности, если карась…» Не то! «Мужчинам – к прибыли, если карась был пойман». Своего карася я не поймал, но и не упустил, кажется.
Уж лучше бы мне приснилась моя прелестная Наталья с золотистыми локонами до плеч и светящимися кошачьими глазами. Все-таки апрель. Весна. Воздух напоен хмельными ароматами. Красавица могла приходить во сны даже против моего желания. Обладала каким-то сверхъестественным даром. Мы умели общаться на расстоянии. Иногда я этому вовсе не противился потому, что после Натальи у меня не было постоянных женщин. Были случайные. О них я забывал быстрее, чем марку автомобиля, на которой мы подъезжали к моему дому, чтобы ночью за деньги или без них на время забыть об одиночестве. Впрочем, все это в прошлом. Даже это. В том самом прошлом, в котором осталось здоровье и кураж. Теперь – надвигающая инвалидность и карась во сне весеннем. Что-то очевидно изменилось в мире за эту ночь. «Надо бы посмотреть на себя в зеркало, - с горечью усмехнулся я. - Не превратился ли я в какое-нибудь чудовище из кошмарных видений Франца Кафки? Быть может, я увижу в зеркальном отражении не пятидесятилетнего седого журналиста К., а покрытого щетинистой шерстью упитанного кабанчика, которого можно пускать под нож добросовестному мяснику? Фу, какой бред несется утром с похмелья».
И все же что-то очевидно изменилось за эту ночь.
В комнате холостяка все как обычно – «художественный» беспорядок. Пахнет мазями с пчелиным и змеиным ядами. Вчера втирал все эти снадобья в больное колено. Змеиный яд «горячее».
«…Уж лучше бы мне приснилась Наталья, а не карась».
Что-то поменялось в окружающем мире за эту ночь. Я это чувствую. Прошла боль? Надолго ли? Скоро вернется. Я изучил боль за последний месяц так, как изучают женщину, с которой не расстаются ни на секунду. Наталья…не выходит из головы. Если боль вернется, то по латыни это будет звучать благозвучно и даже немного радостно - ност алгия. В переводе - «возвращение боли». Черт бы побрал такую ностальгию. Если бы во сне апрельском появилась моя бывшая супруга, это была бы приятная ностальгия.
Что же поменялось? Трость. Точно! Тросточка.
В углу в прихожей серебристым светом отливал новый для меня предмет – приобретенная на днях в аптеке алюминиевая трость с рукояткой из орехового дерева. Трость. Да. Отнюдь не романтическое копье Донкихота. И не орудие воина Георгия – Победоносца. И не «денди трость» из стихотворения Гейне. Скорее, символ нового мировоззрения. Знак новой философии тихохода. Удилище, с помощью которого я поймаю первого в своей жизни карася. Нечто незыблемое, как потерянный рай, и эфемерное, как ад, в который вступаю. Ад и рай понятия реальные, но совершенно неопределимые. Где заканчивается рай и начинается область ада? Если при жизни, то рай – это утраченное навсегда детство. Ад – невозможность любить. Кажется, любить я еще был способен, несмотря на внешнюю атмосферу ада. Значит, рай не окончательно покинул меня. Иногда во мне скапливалось столько нежности, что я не знал, на кого излить ее. Знакомился с девицами по Интернету и признавался им в любви, а они шарахались от меня, как от маньяка, и были правы: нежность нужно изливать на любящих, тех, которые находятся рядом. Со мной рядом находился черный кот Тихон, которого я иногда в шутку величал «Архиерей» за его монашество и горделивую осанку. Монашество его было вынужденным. Я тиранил кота и не выпускал его на улицу, боялся, что пропадет там среди своих сородичей, влюбится в какую-нибудь рыжую красавицу и сбежит с ней в жизнь вольную. Окончательно меня забудет, и мне не с кем будет разговаривать долгими зимними вечерами. «Архиерей Тихон» - не тот, для кого копилась моя нежность. Ему доставалась моя боль и раздражение. Впрочем, и капли любви, когда я понимал, что он единственное существо, которое разделяет со мной одиночество холостяка.
Кажется, я понял, что изменилось в эту ночь. Я должен попытаться принять новую философию жизни. Стать другим. Спокойным, тихим, смиренным. Научиться жить с болью и тростью тихохода. Перестать быть «тираном», уничтожить в себе эгоизм собственника, по утрам пить крепкий чай, а не пиво, читать перед иконками утреннее правило, иногда бывать в церкви. Учиться молиться. Не думать об апрельских снах, в которых я жду Наталью. Никогда никого не осуждать. Даже мысленно. И ходить…ходить…ходить…малыми шагами…малыми кругами…без ропота накручивать круги как молитвенные четки. О господи! Как это много для такого «потерянного для рая» типа, как я! Как это много для человека бегущего. Все равно, что взлететь. А мне предстояло научиться ползать без ропота.
И можно теперь не бояться смотреть на себя в зеркало. Оттуда не выглянет чудовище из кошмаров Кафки. Все будет по-прежнему. Кроме одного – новой философии и необъяснимого карася во сне. И смиренно дряхлеющего тихохода.
Глава 2.
Вероятно, карась во сне – все же посланец моей Натальи. Не зря я так усиленно думал о ней в последние дни. И она обо мне помнит. Какого же черта? Восемь лет порознь. И восемь лет не могу забыть эту ведьму, похожую на британскую королеву с треугольной марки из моего филателистского детства. Зачем нужно это идиотское астральное общение? Кому это нужно? Мне?
Мне. В первую очередь - мне! Иначе я с ума сойду и начну разговаривать сам с собою вслух. Впрочем, так оно иногда бывало. Если не сам с собой, то зачастую мои философские бредни выслушивал «Архиерей Тихон». И отвечал. Либо понимающим мурлыканием, либо молчаливым презрением, либо укоризненным помахиванием хвоста. Мой кот – идеальный собеседник. У него нет ни одного шанса оставить разговор и скрыться. Я найду его повсюду. Он это знает и уже не прячется. Лишь обреченно выслушивает мои бредни. Предполагаю, что если бы, как в сказке, он превратился бы в тигра, а я в мышь, то с каким бы садистским наслаждением он сначала поиграл бы со мною в «прятки», а потом скушал меня? Я этого достоин. Затиранил беднягу Тихона, не оскопил его в ветеринарной клинике и не пускаю на улицу. Против воли сделал его монахом. Разве так можно? Я кошачий изверг. И не только кошачий. Наталья называла меня «тираном, убивающим в людях музыку». Она права. Я не люблю никакую музыку, кроме тишины. Моя благоверная и ушла от меня потому, что я затиранил ее своими предпочтениями. «Ненавязчиво» навязывал ей только то, что мне казалось ценным в этом мире. Остальное высмеивал. Господи, какой же я был сатрап! Наталья умница, что оставила меня. Такого типа, как я, не вынес бы я сам. Приходится терпеть себя постольку, поскольку я ношу «кожаные ризы». А так бы выпрыгнул из самого себя и ускакал, показывая на бегу «рожицу». Адью, господин журналист. Вы слишком высокого мнения о собственной персоне.
Да. Карась не просто всплыл в моем сне. Наталья была рядом. После сонника я заглянул в электронную почту. Предчувствие не обмануло меня. Моя красавица-ведьма оказалась прозорливее, чем я думал. И внимательнее. Чертовка! Не ведаю, как она узнала об артрозе, но на моей электронной почте висело ночное письмо, в котором она обрушивала на меня «ласковые» проклятия. Гневалась за то, что я не рассказал ей о больном колене, грозила приехать-прилететь из Парижа и привезти какое-то дорогое снадобье, способное воскресить даже покойника. Я улыбался, когда читал. В этом была вся Натали. Унизить так возвышенно, что и подкопаться не к чему. «Воскресить покойника». Очевидно, покойником она считала меня. Мы не жили с ней уже восемь лет, а она обращалась со мной как с новобрачным. Прелестная женщина. И гнев у нее всегда великолепен. И юмор. Воскресить покойника. Да. Для нее я стал «покойником», которого можно иногда «воскресить». Иногда. Для того только, видимо, чтобы поиграть в любовь, а затем скушать. Наталья тоже была кошкой. Только рыжей. Она сама признавалась мне в этом. В одной из своих прошлых жизней она была золотой Эльзой – кошкой из моего детства. Думаю, что именно поэтому у нее было подавленное желание меня съесть. Кошки не терпят тирании. Наталья терпела, но не долго. Впрочем, десять лет – это большой срок для рыжей ведьмы. Быть хорошей женой при дурном муже, оставаясь в душе ведьмой – это великий подвиг. Я понимаю ее. Все десять лет я не давал ей петь. Своей язвительностью. Как только она напевала что-то себе под нос, мурлыкала, я тут же иронично осведомлялся: «Этот стон у нас песней зовется?» А она пела и не могла не петь. Теперь поет в различных парижских клубах и ресторанах, и получает гонорары, которые мне и не снились. Вот так-то. Се ля ви. А я сижу с болью в колене и замотанной в шарф ногой, и не желаю петь. Только стонать хочу. И потом иронизировать: «Эта песня у нас стоном зовется?» Нет, я доволен своим существованием. Это уж я так. От избытка чувств. Уж больно я тоскую иногда без ее тела, запаха, улыбки.
Иногда мы поддерживаем общение в социальных сетях. Но там ведь один глянец – улыбающиеся фотографии с насквозь лживыми комментариями, лайки, похвала. Страна тщеславия. Мир приятных иллюзий. Моя любимая не знала, что за одну ночь я превратился в тихохода. Поймет ли она меня? Едва ли.
Ко мне на колени запрыгнул черный лохматый кот и принялся ласкаться. Я усмехнулся. Такого эгоиста, как мой Тихон, нужно еще поискать. Ради куриных лап он будет «распинаться» в своей любви ко мне, «бить поклоны не по чину архиерейскому», притворяться, что сочувствует моей боли. Разместится, хитрец, на больном колене для того, чтобы я подумал, что он «кот лекарственный» и за это должен получить от меня двойную порцию «наркотических» куриных лап. Тишка ничего не ест с таким сладострастием, как отварные куриные лапы. Съедает две-три и сонно плетется куда-нибудь в уголок, чтобы его не трогали. При этом засыпает на ходу, как наркоман, принявший дозу героина. А когда спит, то иногда от удовольствия пускает слюну.
Я завел кота после того, как ушла Наталья. Она забрала с собой не только сына Дмитрия, но и десять сказочных лет. Теперь образовавшийся вакуум сидит во мне. И очевидно долго еще будет ломить ностальгической болью. Десять лет. Из них пусть только одна десятая наполнена истинным счастьем. Но каким?! Счастье иногда бывало настолько пронзительным, что мне казалось, что моя душа покидает тело. Взрывы. Выхлопы. Фейерверки. Мне кажется, что за несколько таких минут можно отдать годы жизни. И это правда. Только с ведьмами можно быть так яростно счастливым. Но Наталья – одна. Наташа – штучный товар. Она не из категории сериальной пошлости в искусстве любви. Она сама – воплощение любви и нежности. При полном отсутствии терпения. Фейерверк чувств без склада добродетелей. Она – копия «я». Зеркальное отображение. Может быть, поэтому мы и не сумели быть вместе?
Глава 3
Наталья снова была повсюду. В смятой постели, в чашке утреннего кофе, в ванной, в зеркале, в темноте ночи, в провале холостяцкого быта, в глазах моего монаха поневоле Тихона, в музыке пианино за стенкой, в голосе разносортных певичек по радио. Повсюду присутствовала она – рыжеволосая ведьма с глазами, похожими на два эфиопских опала, в которых застыли моря. И я разговаривал с ней, когда Тихон спал. Разговаривал с ее фотографиями, с ее зрительным образом, который сопровождал меня даже во снах. Кажется, что она была даже в моей новой философии тихохода – в серебристой трости, в малых шагах, в ироническом отношении к собственной персоне. Она пропитала своим присутствием пространство квартиры. От нее нельзя было укрыться ни в молитвах, ни в морозных утрах, ни в пиве. Да и не хотелось укрываться – с ней было лучше, чем без нее. Доходило до смешного. Я знакомился с Ириной, Викой, Александриной, но уже через месяц начинал по ночам называть их Наташами. Она смогла проникнуть даже в женщин, с которыми я спал – спал, чтобы выгнать из себя бывшую супругу. Вероятно, нужно было смириться с тем, что наша связь какая-то особенная. Начало ее положено на земле, но существует она в вечности. Ни с одной женщиной у меня не было ничего подобного. Весеннее обострение? Апрельский синдром? Атмосфера талого снега и обновленных запахов? Если я «заболел» ей снова, то болезнь эта была приятнее, чем оздоровление.
Итак, что же изменилось за эту ночь, кроме того, что я в очередной раз поставил себе диагноз – «влюбленность в собственную жену, с которой расстался восемь лет назад»?
Понимание того, что теперь я другой? Возможно.
Прогрессирующий артроз коленного сустава и в самом деле переломил мою жизнь на две половинки: в прошлом остался человек бегущий. Во вторую половину жизни ступил человек хромающий. Причем, хромать мне приходилось с оглядкой на сильную боль, которая пронизывала мое существо всякий раз, когда я забывал о том, что отныне принадлежу к категории тихоходов. Теперь быстрая ходьба или бег мне были заказаны. Необходимо было подружиться с самим собой, с новым «я». А это было не так-то просто, учитывая безбожный образ жизни человека бегущего, подчас – летящего в пропасть или вытаскивающего себя за волосы из болота. По существу, мне предстояло смириться раз и навсегда с моей палочкой и невозможностью отныне вести иной образ жизни, кроме как перестать бежать. Палочка волшебным образом примиряла меня с действительностью, обрубала любое неловкое движение мысли в сторону недавнего прошлого, в котором я и в страшном сне не мог бы предположить, что когда-нибудь вольюсь в стайку гуляющих по вечерам по бульвару местных инвалидов и пенсионеров. Стану одним из тех жалких тихоходов, совершающих променад с одной целью: не забыть, как ходить, дышать и мыслить. Я и раньше, бывало, прислушивался к тому, о чем они говорят – «люди вяло ходящие». Мне всегда становилось грустно – они поругивали власть, жаловались на пенсию, обсуждали последние политические события из телевизора.
« Неужели и я когда-нибудь стану одним из них?»
Этот вопрос подвергался уничтожению в самом зачатке.
Раньше – когда бежал.
Не теперь – когда не мог ходить без помощи трости. Мой бунтарский нрав подвергся жестокому анализу и проверке. Стану ли я послушным? Смирюсь ли с «малыми шагами» или же сорвусь и полечу в пропасть? Неужели у этих людей нет своей «Натальи в сердце»? Неужели ведьмы посещают лишь избранных? А может быть, они просто научились скрывать это? За воскресными посещениями церквей, за стояниями в душных храмах, за «перечислениями проделанных грехов» на исповедях? Разве можно каяться в том, что греховно насыщает твою душу? Разве можно просить у Бога освобождения от сердечной истомы? От услаждения образом, слитым с твоими телесными и душевными переживаниями? Разве можно просить у Бога «убить» в себе самого себя? Нет. Наверное, эти люди – хорошие притворщики. И у каждого из них есть своя «Наталья» в душе. Иначе – мрак и провал в серость тихоходной жизни. Без радужных просветов, без греха, в котором можно на время утолить жажду полета. Святость не зарабатывается серостью. Низкопоклонством. Святость даруется тем, кто научился вставать после падений. Но и сама святость – это не свойство самого человека, склонного к падениям. Это свойство Бога, которое иногда даруется человеку на время. Как мне когда-то была дарована сильная и взаимная любовь к женщине.
Я бросил ироничный взгляд на серебристую трость в прихожей.
Символ новой философии.
Знак новой жизни. Так ли это?
В запасе у таких своенравных типов, как я, всегда должно быть что-то, кроме палочки тихохода. Сверкающая трость, символизирующая начало новой философии, не может стать твердой опорой в жизни. Я должен «одухотворить» инвалидную палку, придать ей сказочное свойство. Да. Тело мое ходит по земле, но душа витает в пространствах эфирных. Мечта могла окрылить меня, сделать атмосферный столб не таким тяжелым.
Я не сомневался в том, что мысль материальна. Читал, что йоги способны взглядом убить слона. Впрочем, не верил, что индус станет уничтожать концентрированной энергией мысли священное животное. Скорее всего, это лишь красивая легенда. Миф. Однако миф – не есть фальсификация какой-то идеи. Иная интерпретация – да. Но не извращение истины. Итак, мысль – это сгусток энергии.
Мыслью можно заразить дух, и он сотворит чудо. Это опробовано. Внушение мыслью – один из лучших способов борьбы с недугом. Не зря сами медики считают, что верующие в помощь невидимых сил переживают болезни легче. Быстрее поправляются. А иногда случаются и чудеса. Главное – глубина переживания, сила веры. В одном из патериков описан случай чудесного исцеления слепой монахини. В женский монастырь пришел разбойник, переодетый в облачение святого старца. Вид у разбойника был внушительным – горящие очи, седая борода, худоба аскета. Потому и пошла молва в округе о том, что это есть великий пустынник, способный исцелять одним прикосновением. Монахини с благоговением встретили «старца», омыли ему ноги по обычаю древней Палестины. Подвели слепую. Опрыскали ее лицо водой после ног «святого старца», и слепая прозрела. Вот что значит сила веры. Сила внушения. Потенциал человека неисчерпаемо велик.
Потому-то я не торопился стать человеком хромающим. Вяло переставлять ноги и болтать о какой-нибудь чепухе, вроде политики, которую я, признаться, терпеть не мог, не входило в мои планы на будущее. Уж лучше что-нибудь придумаю, окружу себя духами-служителями, внушу мысль о полном исцелении с помощью веры, займусь плавной йогой, настрою себя на «мелодию боли», чтобы проникнуть в ее существо, сольюсь с ней в смирении, приму ее, как самого себя, полюблю ее, как производное меня самого. И в этой любви потеряю ее, забуду о существовании боли и хромоты, чудесным образом преобразую боль в какую-нибудь сказку. Иными словами, что-нибудь придумаю. Не зря же наш ум называют рулем всего корабля по имени «существо человека». Куда поведет ум мой корабль, туда и пойдет сам корабль - то есть я - человек хромающий, - и, возможно, плывущий по океану фантазий. В мире моих грез боли быть не должно. Как прозрела слепая монахиня от слепой веры, так должен «прозреть» ногами и я. Тем более, я не одинок в этой борьбе. Сколько людей творческих одержало победу духа над плотью! Меня это радует. И не может не вдохновлять на подвиг мягкой войны с самим собой. Боль не вышибают клином – не тот случай. Боль вымывают из себя грезами и любовью. Фантом боли не может вернуться в обитель, очищенную от разрушений войны. Не может вернуться хищный зверь в публичное пространство, залитое солнцем любви и фантазий. Таков был мой продуманный подход к своему артрозу: сильнее, чем боль, ничто не мотивирует человека на перемены в жизни. Разве что…рыжая ведьма с глазами, похожими на два эфиопских опала?
Итак, главная моя перемена произошла не в окружающем пространстве, а во мне самом.
Бутылка пива и реанимированная влюбленность к Наталье освежили мои мысли и настроили на позитивный лад.
( продолжение следует )
