Шамсетдин Заки – один из талантливых башкирских поэтов первой половины XIX века. От собратьев по перу он отличался тонким лиризмом, своеобразной поэтичностью и, в какой-то степени, мастерством сэсэнов. Многих литературоведов в этом поэте привлекает проникнутое философскими мотивами творчество, которое волнует душу и заставляет задуматься.
Шамсетдин Заки родился в 1822 году в деревне Зак-Ишмат, расположенной на берегу реки Зак в Оренбургском уезде одноименной губернии (ныне Куюргазинский район Башкортостана), в семье башкирского муллы Ярмухамета Губайдуллина. Именно по названию реки Шамсетдина позже и прозвали Заки (Закский).
Отец Шамсетдина, будучи очень религиозным человеком, строго следовал законам шариата. Увлекаясь религиозными делами, он не уделял должного внимания воспитанию сына. Когда Шамсетдину было четыре года от роду, Ярмухамет отправился совершать хадж и в родную деревню вернулся лишь спустя семь лет. Вскоре он вновь отправляется в Мекку и в пути умирает. Маленький Шамсетдин остается на руках у робкой, терпеливой и работящей матери, Фатимы. Хотя он и являлся шакирдом деревенского медресе, начальное образование все же ему дала мать. Каждую свободную минуту она старалась посвятить сыну: слабому от роду зрением мальчику она читала вслух разные книги, а находчивый Шамсетдин быстро усваивал их и учился пересказывать наизусть.
Вскоре он совсем ослеп. В тринадцать лет мать отдает его на обучение в медресе деревни Атяс Стерлитамакского уезда, в тридцати километрах от родного аула. Здесь юноша впервые сталкивается с нуждой, унижением и несправедливостью со стороны сверстников. Но никакие трудности не могли стать препятствием в его стремлении к знаниям, к постижению духовных ценностей. Наоборот, назло своим обидчикам – богатым и состоятельным шакирдам – он с еще большим усердием берется за учебу: за один год полностью усваивает фарси, курс грамматики – морфологию и синтаксис. Он свободно декламирует произведения таких великих поэтов, как Саади, Гаттар, вскоре и сам начинает пробовать себя в стихосложении.
Помня пословицу «Джигиту и семидесяти ремесел недостаточно», он, пользуясь любым моментом, учится различным ремеслам, в частности, освоил даже мастерство часовщика. После завершения четырехлетнего обучения в медресе мугаллима Кутлугильде в деревне Атяс он переходит в медресе муллы Габдурахмана в деревне Ашкадар-Балыклы. Но и там его не удовлетворяют программы и методы обучения, что вынуждает его поехать в Казань и поступить в медресе хазрета Мухамметкарима. От природы находчивый, умный и поэтически одаренный шакирд быстро завоевывает авторитет среди своих сверстников. В медресе Шамсетдин достиг звания пишкадама – передового шакирда, окончившего полный курс обучения. Как-то его пригласил к себе домой профессор Казанского университета А.К. Казембек с тем, чтобы определить уровень его знаний. Ученый был поражен осведомленностью и глубокими знаниями юноши не только в области религии, но и филологии, философии, арифметики. А вот хозяина медресе насторожило, что молодой человек, обладающий таким огромным багажом знаний, смело высказывает свои мысли и взгляды. И, опасаясь его нежелательного влияния на других шакирдов, он поспешил избавиться от него.
Вернувшись из Казани, Ш. Заки берется за обучение детей в медресе на родине. Открытый и сильный духом молодой человек любил бывать среди людей, общаться с ними, делиться своими знаниями. Он многих поражал мастерством изложения наизусть произведений великих поэтов Востока, таких как Саади, Гаттар, Хафиз, Физули, Навои, Аллаяр, Ясави. Он не ограничивается только декламированием стихов, а показывает себя в то же время мастером слова, ученым, носителем философской мысли. В результате слава о нем и Зак-Ишматовском медресе разнеслась на всю округу. Многие, желая получить образование у знаменитого учителя, приезжали в его медресе из-за Урала, с берегов Сакмара, Агидели. Для тех, кому не хватало мест для проживания, прямо во дворе медресе были раскинуты юрты.
Но даже здесь, в родном ауле, нашлись противники и преследователи его просветительской деятельности. Не прошло и трех лет его пребывания на родине, как он был вынужден со всеми шакирдами переехать в медресе знаменитого Хариса Биктимерова в селе Стерлибаш. За время преподавания в этом учреждении ему выпало счастье работать вместе со знаменитым поэтом Гали Сокороем, а позже учить будущего поэта и просветителя Мифтахетдина Акмуллу. Между учителем и талантливым учеником быстро установились творческие отношения. Вот что вспоминал о встрече с Акмуллой в Троицке Зиннатулла Мухаммед-Рахими, составитель рукописного сборника стихов Ш. Заки: «В те времена, когда запрещалось читать вслух не только свои собственные сочинения, но и книгу «Мухамадию», учитель с учеником уединялись от посторонних глаз подальше в широкой степи и там от всей души читали, декламировали свои собственные стихи и произведения других поэтов, всласть наговаривались о литературе».
Когда пошел четвертый год работы в Стерлибашевском медресе, Ш. Заки по просьбе своих односельчан вновь возвращается в родной аул, где восемь лет дает уроки шакирдам. В 1865 году отправляется в Мекку. Вернувшись оттуда, он хотел вновь начать работу в медресе с. Стерлибаш, но этому намерению не суждено было сбыться: в сентябре 1865 года он неожиданно умирает по дороге в Таганрог.
Поэтическое наследие Ш. Заки невелико. Г. Сокороя говорил об этом так: «Не видя, он не мог писать. Помощников не находил. Просить не решался...». Поэтому многие его произведения, которые так и не были изложены на бумаге и изданы в печати, распространялись в народе устно и постепенно забывались. Все же одному из его шакирдов из аула Баимово Загретдину бин Мухамметгали, бурзянскому башкиру, удалось записать некоторые произведения поэта. Судя по утверждению З. Мухаммеда-Рахими, односельчанина Ш. Заки, эти самые записи составляли пять книг. Как знать, возможно, рукописные произведения – касиды1 и газели2, китги3 и мунажаты4, переданные в свое время орскими и темясовскими муллами Ризаэтдину Фахретдинову, и были теми самыми записями. Но, к сожалению, Р. Фахретдинов, первый обративший внимание на творчество Ш. Заки, в свою книгу «Асар» (1907) из-за нехватки места смог внести лишь пять стихотворений поэта и одно его письмо. Так что литературоведы, интересующиеся историей башкирской и татарской литератур, оценивали творчество Ш. Заки исходя лишь из этой малой толики его литературного наследия.
Книгу на тюрки «Слова-жемчужины» («Дурр аль-калам»), предназначенную для шакирдов низших ступеней, Ш. Заки написал сразу же после возвращения из Казани5. В книге он с помощью различных поэтических приемов, образного языка призывает детей уверовать в существование вечной жизни, выполнять надлежащие обряды. В своем учебнике на арабском языке «Указания ислама, требующие обязательного выполнения» («Фараиз аль-ислам») поэт на конкретных примерах объясняет основы ислама (судя по записям З. Мухаммеда-Рахими, произведение Р. Фахретдинова «Ар-рисалят аль-фариза», вошедшее в его «Асар», возможно, и является этой самой рукописью поэта). Его третья книга – стихотворный перевод из «Хафтеяк» («Одна седьмая часть Корана»), четвертая (на арабском) и пятая (на фарси) состоят из жизнеутверждающих и полусуфийских стихотворений. К сожалению, последние книги Ш. Заки до сих пор не обнаружены. На сегодняшний день, помимо опубликованных Р. Фахретдиновым произведений, известен только рукописный сборник из сорока стихотворений, составленный в 1915 году З. Мухаммедом-Рахими»6, а также сборник, состоящий из пятидесяти стихотворений, обнаруженный в 1979 году во время археологической экспедиции в деревню Килдегул Бурзянского района Башкортостана.
Большую часть поэзии Ш. Заки составляет философская лирика и, прежде всего, произведения, выраженные суфийским и полусветским духом посвящения восточным поэтам, комментарии и толкования к их произведениям и другим источникам. В результате в его поэзии сливаются воедино жизненные взгляды представителей восточной классической литературы – Фирдауси, Навои и других, религиозно-мистические идеи назимистов – Ясави, Аллаяра. По Ш. Заки, бог создал мир и все условия для жизни на земле:
Благодарю всевышнего за то,
Что положил всему начало.
Он создал мир из ничего,
Из земли же – человека.
Исходя из его стихотворений («Рабы божьи – символы чистоты», «Все, что не делается, все по воле божьей» и др.) можно сказать с уверенностью, что поэт во всем видит божью руку, даже причину «возвышения и упадка человеческого» видит в боге.
В стихах поэта прослеживается призыв жить с надеждой на божью милость и избавить душу от всего земного. В ряде стихотворений приветствуется идея о бренности жизни («Где бы ни был я, там мое пристанище», «Братья, не верьте этой жизни», «Душа полна смирения» и др.). Поэт говорит, что все человеческие желания и душа его – преходящи, истинная же жизнь только на том свете. По мнению Ш. Заки, настоящий человек – это тот, кто терпеливо выносит все жизненные невзгоды, довольствуется тем, что имеет, и не жалуется на свою судьбу. Только в таком случае ему уготовано место в раю.
Надо сказать, что размышления Ш. Заки о мире и человеке не подчинены какой-то определенной, устоявшейся системе взглядов. Мысли, на первый взгляд кажущиеся несовместимыми, в его поэзии удивительным образом переплетаются. Поэт, который совсем недавно проповедовал то, что мир создан богом, призывал всей душой верить в него, обещал райскую жизнь на том свете, начинает вдруг говорить о мирских делах – повседневной рутине, ежедневных заботах, предается философским размышлениям о роли человека в их решении, неожиданно для самого себя выражает натуралистические идеи обожествления самой природы, самого человека, укоренившиеся в пантеизме и близкие к материалистической поэзии. Он приходит к мысли о том, что человек – самое совершенное дитя природы, именно он – наивысшее существо в этом мире, стоящее наравне с богом:
Твое существование –
доказательство бытия вселенной...
Твое драгоценное существо –
зенит ее совершенства.
В то же время поэт еще далек от понимания того, что человек не только раб божий и дитя природы, а прежде всего общественное лицо. Причину всех бед он видит в нем самом, ищет в его духовном мире. Ш. Заки казалось, что стоит духовно очиститься, морально усовершенствоваться, как не останется места злу, несправедливости, унижениям и восторжествуют красота и справедливость.
Произведения «Падшей душе», «Говори ты слова сдержанно» свидетельствуют о том, что Ш. Заки не совсем отдаляется от жизни и не может противоречить религиозно-этическим учениям. Автор призывает людей не совершать зла, а наоборот, быть уважительным, отзывчивым и открытым. Он резко высмеивает тех, чье «зеркало души... заржавело от разврата», кто «утопает в невежестве».
Надо заметить, что Ш. Заки часто обращается к форме мактуб – стихотворного послания. Он считает, что таким способом можно пробудить совесть у морально опустившихся людей. Например, в своем стихотворении «Нужда в зрячих очах» он призывает мужчин познавать мир, разглядеть его красоту, для чего, возможно, необходимы не только зрячие очи, но и «третий глаз» – глаз души, чуткое сердце:
Глаза нужны, нужны глаза, эй, мужчина!
Зрячего всегда будет удивлять этот мир.
Но и зрячему не постичь смысла всего,
Нужны глаза души – чуткое сердце твое...
Поэт проводит идею необходимости совершенствоваться духовно, учиться, быть в постоянном поиске. Он выступает против застоя мысли, ума, здравую мысль противопоставляет ограниченности мышления. Доказательством этому является его ответ на письмо некоего муллы Ахметзяна бин Нуримана: «Эй, ты, призывающий меня удержаться от изучения и пропаганды философии, слушай!.. Я завещаю тебе: и в безнравственности, и в благородном деле придерживайся среднего пути, и в безверии, и в вере, а также, когда будешь выступать «за» или «против» кого-либо, всегда прибегай к вещему разуму. Не отвергай всего того, чего сам не знаешь: в то, что ты считаешь плохим, может быть заложено богом очень много хорошего. Хотя блуждающие в стороне от правды думают, что истина далека, на самом деле она не дальше, чем артерия шеи по отношению к голове... Я считаю, что ищущий истину кафир [неверующий. – Г.К.] лучше испорченного мусульманина».
Эти строки позволяют разглядеть в Ш. Заки рационально мыслящего философа и умного человека. Он, как и Габденнасыр Курсави, Габдрахим Усман (Утыз Имяни), в поисках истины призывает придерживаться трезвого ума, рациональных действий. Особенно в таких стихотворениях, как «Искусному ювелиру дорого золото», «Будет – не будет», «Путешествию надо учиться у бегущей воды» высказывает глубокие мысли, дает советы людям в повседневной жизни. И всё это далеко от мистики и аскетизма. Поэт призывает не забывать о временном характере пребывания на этой земле, пользоваться любой возможностью и, беря пример с «проливных дождей», со «светлого и теплого солнца», с «шаловливой ночной бабочки», путешествовать, познавать мир, творить и созидать, стремиться скорее претворять в жизнь намеченные цели и желания, «стать полезным, заботливым и почитательным спутником» для людей.
Стихотворение Ш. Заки «Будет – не будет» своей философичностью и глубиной размышлений, афористичностью занимает отдельное место в башкирской поэзии первой половины XIX века. В нем поэт напоминает о быстротечности времени. Человеческая жизнь – это миг, и её надо прожить так, чтобы каждое мгновение наполнялось смелым и активным постижением нового. А поэт должен спешить создавать произведения, высказаться, пока он в состоянии делать это. С помощью глагольной формы «Будет – не будет» поэт старается воздействовать на читателя, донести до него свою мысль. Нельзя не отметить в этом поэтического достижения, успешную находку поэта:
Пока можешь седлать ты коня,
путешествуй, дойди до края земли,
А ведь коня может и не быть под тобой.
Пока в руках ты держишь кречета,
скорей охоться от души,
Когда же ты кликнешь его,
он может и не услышать тебя.
Эти поэтические строки ярко показывают, что талант Ш. Заки не всегда подчинялся суфийским идеям и вступал с ними в противоречие. Он верил в силу человеческого разума, многие его поэтические высказывания таят в себе философскую мысль, отображающую действительность, реальную жизнь, что их автор в отличие от многих поэтов-назидателей мистического толка умеет воспроизводить действительность через ее частные проявления и в конкретной чувственно-наглядной форме, сохраняя достоверность предметов, которые выступают в качестве художественных образов. Это может подтвердить хотя бы следующий отрывок из его стихотворения «Путешествию надо учиться у бегущей воды»:
Неустанному путешествию
надо учиться у бегущей воды,
Истинной красоте надо вежливо
учиться у неба.
Горению в огне любовном, если умен ты,
Надо учиться у пламени свечи.
Умению жертвовать,
чтобы с любимой соединиться,
Если мужчина ты, надо учиться
у мотылька.
Воздействию на слушателей
страстных слов
Надо учиться у трута,
зажженного кремнем.
Если знания хочешь получить,
и ничтожный станет учителем:
Просветительству надо учиться
у младших и старших.
Р. Фахретдинов, имея в виду такие философского содержания стихотворения Ш. Заки, сравнивает его с видным арабским философом и поэтом Абульала Маарри (973–1058), который с четырех лет был слепым и удивлял мир своей памятью на прочитанное и услышанное. «После смерти Маарри, на его могилу пришло 180 поэтов и 80 из них сочинили в честь него марсию7. Но когда ушел из жизни наш поэт, не было не только некролога или марсии, но даже среди считавших себя близкими друзьями поэта не нашлось человека, который бы знал что-либо о его творческом пути и биографии. Прослышав о его смерти, удовлетворились только тем, что один раз молитвенно провели ладонями по лицу», – пишет Р. Фахретдинов в своем «Асаре» (т. 2, кн. 3). Если бы все было иначе, с горечью продолжает он, имя нашего поэта, как и имя Маарри, давно бы получило широкую известность, упоминалось бы с превеликим уважением.
В поэзии Ш. Заки кроме стихотворений философского, морально-этического содержания много места занимает и лю-бовная лирика. Поэт не ограничивается мыслями о месте человека в жизни, он также уделяет внимание внутренним, душевным переживаниям, прекрасным чувствам. Например, если в газели «Не суждено ей стать моею» он описывает душевные переживания влюбленного, то с надеждой, то обреченно ждущего своей участи от судьбы, то в другой газели под названием «Положение влюбленного» отражает страдания потерявшего всякую надежду лирического героя, его обиды на черствость и равнодушие возлюбленной:
Кто не горел в огне любовном –
Состояния влюбленного не поймет...
Не могу считать человеком того,
Кто не имеет к другим сострадания.
Следует особо сказать о сложном со-держании любовной лирики Ш. Заки. Скажем, при первом рассмотрении его произведений «О боже, просьба к тебе», «Изнемог я, больше нет терпенья», «Как отвернешься от врат божьих?!» кажется, что речь идет о том, как лирический герой горячо признается в любви своей возлюбленной. Но более внимательный читатель убеждается, что не земному человеку адресованы все эти признания в любви: под такими вроде бы всем яс-ными словами и словосочетаниями, как «украшающая душу», «возлюбленная», «красавица», «душа моя» подразумевается, как можно понять, бог. Вообще, в своих произведениях Ш. Заки широко исполь-зует такие аллегории, присущие суфизму, как «душа» и «душевный друг», «вино», «опьянеть от вина» и др. Поэтому для того, чтобы отличить его любовные стихи от традиционной интимной лирики, воспевающей чувства земного человека, необходимо особо обратить внимание на поэтические средства, описывающие состояние влюбленного героя. Если в обычных любовных стихотворениях, как правило, любовь изображается открыто, внешний облик влюбленных образно сравнивается с чем-либо, что дает воз-можность представить их портрет, то в любовных иносказательных произведениях Ш. Заки подобные параллели вовсе отсутствуют, лирический герой не наделен конкретными человеческими чертами и качествами. Он лишен индивидуальной определенности. Более того, в обобщенных суждениях поэта или в отдельных его поэтических строках дается некий смы-словой намек на бога. Ш. Заки мастерски владеет образным иносказанием, при по-мощи которого эмоционально и трепетно передает свои чувства. Яркий пример тому – стихотворение «Изнемог я, больше нет терпенья». Приведем отрывок из него:
О жалость! Изнемог я, больше нет
терпенья,
Я потерял покой, в растерянности я...
Все потому, что полюбил большой любовью,
Узнал, что не ступить и шагу без тебя...
Лишь только о тебе мечты мои и мысли,
И нет совсем в них места для других...
Я веру потерял во все, тебе лишь верю,
Сердечным другом будь – одна ты у меня...
С тоскою жду – взгляни хоть раз мне
в умершую душу,
Последняя надежда ты моя.
Взгляд на жизнь как на причину всех бед, уподобление ее «темнице», невозможность принять её со всеми противоречиями приводит лирического героя, беззаветно любящего только бога, к замыканию в самом себе, к мистическим мыслям о том, что «надо разрушить это бренное жилище и построить вечное пристанище». Отрекшись от реальности, автор начинает жить одним желанием воссоединиться с абстрактным богом, посвящает ему свои стихи о любви. В них он находит душевное утешение, единственную возможность в преодолении жизненных трудностей. Как пишет З. Шарипова в книге «Пером и словом» (Уфа, 1993), суфийствование для Ш. Заки означает «воздержание от дурных желаний и пагубных страстей, как залог сохранения чистой души, не запятнанной ни обманом, ни насилием. Поэтому он... бичевал... лицемеров, использующих маску суфия для своих корыстных целей».
В свое время Р. Фахретдинов, имея в виду стихотворения Ш. Заки противоречивого содержания, заявил о своем несогласии с «некоторыми направлениями его дея-тельности». В то же время он приходил к мысли, что «Шамсетдин-Суфий, конеч-но, – не багдадский Физули, все же без сомнения, он является Физули всего Урало-Поволжья». Вслед за ним великий Г. Тукай, восхищаясь поэтическим талантом поэта, его тонким лиризмом, нарек его «Марьям ана»8 среди других мастеров слов того времени.
Действительно, стихи Ш. Заки, как и произведения других башкирских и татарских поэтов-суфиев, хоть и ос-новываются на традиционных поэтических шаблонах и жанровых формах, заим-ствованных из восточной поэзии, все же отличаются своим совершенным строением, музыкальностью, гладким стилем. Поэт, хорошо владеющий старотюркским, арабским и персидским языками, широко использует их фонетические, лексические и грамматические возможности. В то же время он часто обращается к лексическому арсеналу башкирского разговорного языка, опирается на традиции фольклора и изустной литературы. Его произведениям присуще ритмическое совершенство, мелодичность и образное остроумие, свой-ственное поэтике народного творчества. В них часто можно встретить поэтически поданные афоризмы, пословицы и пого-ворки. Например:
Мужчину возвысит честь,
А птицу – крылья;
Богач никогда не насытится добром,
А голодный – едой;
Умные слова, как пища для души,
А болтливость всегда таит
в себе опасность.
Поэт также обращается к образам, берущим свое начало из устного народного творчества, природы родного края и повседневной жизни народа. Например, в стихотворении «Будет – не будет» таким является образ кречета-шункара, столь характерный для фольклора. Надо заметить, что этот оригинальный образ, кроме творчества Ш. Заки и его шакирда Акмуллы, больше не встречался ни у одного башкирского поэта вплоть до ХХ века. Или другой пример. В произведении под названием «Бедный студент» поэт обращается к образам кукушки или часто встречающихся в народных песнях и баитах вечно ищущих друг друга Сака и Сока, через них он отражает страдания и душевные переживания талиба, вынужденного из-за стремления к знаниям разлучаться с родными местами и близкими. Талиб сравнивает себя с птицей со сломанными крыльями, которая не может улететь на любимые озера. Но все же, хорошо понимая то, что эти страдания от расставаний – явление временное, не предается глубоким переживаниям, наоборот, утверждает, что «от горя и переживаний не умирает человек, лишь бы не коснулась смерти рука».
Ш. Заки сочинял свои стихи в форме рубаи9, маснави10 и газели. Но в большинстве случаев он не следует формальной структуре этих поэтических форм. Если в рубаи поэт дает рифмованные образцы (ааба; аааа; аааб; аббб), то в газели и маснави, даже сохраняя принцип смысловой самостоятельности их бейтов11 и по содержанию, и по форме, свободно манипулирует традиционными нормами этих жанров. Поэт старается творчески использовать жанровые каноны, поэтические нормы восточной поэзии, а не следовать им механически. Скажем, если рубаи традиционно состоят из строк по 12 слогов, то у Ш. Заки – по 15.
В поэзии Ш. Заки, наряду с множеством образцов рефренных, внутренних, заглавных рифм, можно встретить и такие произведения, где строки полностью рифмованы между собой. Например:
Майданад кадер галим – маг галим,
Ча данад кадер галим мард залим.
Майданад кадер гул ра тутый хуш гуй,
Ча данад кадер гул ра заг сия руй.
(На майдане в почете ученый смелый,
Как оценить ученого мужа невеже?
На майдане в цене попугай –
красота сильна,
Как оценить его красоту
уродливой вороне?)
Конечно, из-за тавтологии нельзя сказать, что подобные произведения поэта являются наивысшим образцом абсолютной рифмовки, все же они свидетельствуют о степени совершенства его поэтического мастерства.
Таким образом, поэзия Ш. Заки – это сложное и противоречивое явление. В ней сильны суфийские мотивы, мотивы любви к божественному. В то же время в некоторых своих произведениях он поднимает вопросы безбожного существования, реальности мира, видения человека в нем как высшего существа, отражения его внутреннего мира. В отдельных произведениях он старается сблизить совершенно противоположные мысли и взгляды. Творчество Ш. Заки сыграло огромную роль в развитии медитативной и манифестационно-публицистической лирики, различных жанровых форм и поэтической образности. И то, что поэт-просветитель Акмулла, оставивший неизгладимый след в истории башкирской литературы, обращается в своем творчестве к его поэтическим традициям и развивает их в дальнейшем, – является ярким тому примером.
1 Касида – стихотворная форма восточной поэзии со сквозной рифмовкой строк.
2 Газель – вид моноримического лири-ческого стихотворения, основное содержание которого – воспевание любви к женщине.
3 Китга – небольшое стихотворение фило-софского или дидактического характера.
4 Мунажат – напевное стихотворение, мо-литва, псалом.
5 Текст этой рукописной книги до сих пор не обнаружен. Книги с таким же названием есть и у Х. Салихова, и у Г. Сокороя.
6 Этот рукописный сборник был подвергнут текстологической обработке автором этих строк и некоторые стихи Ш. Заки опубликованы им в книге «Система жанров в башкирской литературе» (Уфа, 1980. – С. 35-46).
7 Марсия – траурная касида.
8 Среди мусульман считается, что «Марьям ана» является сотым, самым крупным кораллом в четке. Отсчет начинали обычно с этого боль-шого коралла.
9 Рубаи – афористичное четверостишие.
10 Маснави – строфа, состоящая из двух рифмующихся стихов или поэтическое произ-ведение, написанное такой строфой.
11 Бейт – двустишие в любом поэтическом жанре, в котором выражена законченная мысль.
