Дорога успокаивает, отвлекает, настраивает. Мелькающие незнакомые пейзажи пробуждают любопытство и разного рода желания. Увидеть, потрогать, разузнать, присвоить, наконец. И вот уже клокочет энергия и вырывается любимым мотивом под ровный шум мотора преданного автомобиля и свист ветра в открытое окно. Опостылевшая работа, семейные заботы, горечь разлуки и подлость друзей - всё остаётся в другом, ирреальном мире.
Куда несёт нас, Лёха? На дикий Запад, други! В прерии… Да и какая разница. Куда и как! Наслаждайтесь.
На заднем сидении подрёмывал Борис, вздрагивая и тараща спросонья глаза, когда на поворотах ящик упирался ему в бок. Точного маршрута у трёх друзей не было. Верьте-не верьте, но ещё пару месяцев назад никто из них даже и не мечтал о путешествии. Их осталось трое друзей-приятелей, волею стихии оказавшихся рядом в чужой стране, словно сбившиеся щепки в речном потоке. Увидев друг друга, страшно обрадовались и уж не расставались с тех пор надолго. Когда-то, аж в прошлом тысячелетии, вместе учились в московском Нефтяном институте.
Жизнь непредсказуема и чаще неожиданно выкидывает дивные коленца. Так оказалось, что в пору поздней зрелости встретились в портовом Нью-Йорке, что шумно приютился на берегах Гудзонова залива... И обалдели! «Ты что ли, Лёха? А где кудри? А где набриолиненный кок, сводивший с ума девчонок. Слушай, какая у тебя приплюснутая черепушка. Там ещё что-то осталось или всё истратил на развитие советской науки». Володька заржал. Густые, белые волосы разлетелись от налетевшего шального ветерка с океана. Алексей, бессмысленно улыбаясь, озирался по сторонам, тискал приятеля, видя удивление в глазах спешащих граждан, не понимающих ни языка, ни приступа внезапной радости у двух почтенных джентльменов. «Пуф! Пуф!» - раздался сбоку громкий возглас. - «Всех убивахом. Падай братва». Граждане совсем опешили, некоторые пригнулись. Лёшка с Володькой обернулись и, увидев бегущего господина, держащего трость наперевес, словно винтовку, заржали в два голоса. Картинно вздев руки, они стали медленно оседать на тротуар. Тут уж граждане вообще были ошарашены. Некоторые защебетали почему-то на английском языке. Некоторые на одесском. Последние зашумели...
Киносъёмка, киносъёмка. А где же камеры, где свет? Где массовка? И с любопытством озирались вокруг. Володька, выпрямившись, с поднятыми руками, шел на господина с тростью. А тот уже издали орал:
«Ага, сдаёшься! Это тебе не Карабах. Но перед смертью сыграешь мне любимый фокстрот генерала Эйзенхауэра!»
Вскоре они трижды «со слезами на глазах» прослушали памятный фокстрот в уютном ресторанчике на Брайтон Бич. Вот так встретились и уже три года испытывали муки адовы, если по пятницам, вечерком, не встречались в том ресторанчике. Только апокалипсис мог помешать. Правда, Борис приходил не всегда. А когда бывал, то в разговорах, тем более шутках и розыгрышах, почти не участвовал. Молчал, катал хлебные шарики и почти не пил. Поначалу Володька, помня его весёлый нрав в пору студенчества, старался расшевелить друга. Но, замечая муку в глазах, виноватую улыбку и неуклюжую попытку что-то схохмить, замолкал. Друзья интуитивно чувствовали какую-то душевную травму и не расспрашивали. Сам расскажет. Придёт время.
Нередко в разгар встречи хозяйка ресторана шутливо объявляла, что известный шансонье проездом из древнего Еревана даст единственный концерт для уважаемой публикум. Армяно-еврейские завсегдатаи шумно встречали седовласого Володьку. Он садился за рояль и фокстроты 50-60 годов разогревали до слёз души российских беженцев. В такие вечера стол ломился от бесплатных напитков и лишь приезд одной из трёх жен сохранял здоровье и спасал от опасного знакомства с полицией.
Чаще приезжала жена Алексея, крупная и яркая рыжеволосая женщина. Орлиным взором она окидывала зал ресторана, находила расшалившихся друзей и властно приказывала мужу следовать за ней. Бодрость Алексея моментально пропадала и он, словно послушный ребёнок, следовал за ней, бормоча признания. За ними вскоре уходили и друзья. Реже появлялась черноокая горянка Нателла, жена Володьки. Но никогда не возникала жена Бориса.
Изредка неизвестные ресторанные доброжелатели подбрасывали жидкие конверты с денюшкой. Так родилась идея с путешествием. Деньги - это свобода. Но ещё некоторое время идея не могла осуществиться. Работа, работа, работа. Будь она трижды проклята. Алексей преподавал в артколледже и обучал на дому юных оболтусов богатеньких российских нуворишей. Кроме того, подрабатывал редактированием в русскоязычных газетах, да и сам втайне марал бумагу. У Володьки было небольшое фотоателье. Борис допоздна засиживался в мастерской по ремонту автомобилей. Жены трёх друзей как-то не ладили друг с другом. Особенно с женой Бориса. А уж если жены не ладят, то, как говорится, - против лома нет приёма...
И всё же друзья переломили судьбу. Скопив денюшек, выбрались на светлые необъятные просторы земного океана. Старенькая “Антилопа-Гну” мчала возбуждённых джентльменов, предчувствующих небывалые приключения, на дикий Запад. Экспедиция началась в предместье Чикаго, где знакомый с удовольствием освободился от старенькой японки Хонды, а умелые руки молчаливого Бориса в два дня восстановили карету. Лёшка, возомнивший себя крупным организатором, осуществлял общее руководство. Володька ведал финансами и фотохроникой событий, а Борис, естественно, технической частью. Джентльмены не торопились, чтобы насладиться природой и семейными ресторанчиками маленьких городков.
Антилопа плыла, другое слово трудно подобрать, вдоль канадской границы по великолепной 90-ой федеральной дороге. По сторонам проплывали ландшафты срединной Америки. Чистые, ухоженные, лесистые, густо зелёные холмы южной Миннесоты, переплетённые озёрами и речушками, застроенные обширными домами старинной колониальной архитектуры. Покинув уютные холмы Миннесоты, дорога нырнула в широченную корытообразную долину реки Миссури. Это уже была Южная Дакота. Антилопа резво спустилась к зелёной пойме и вот за поворотом, в дымке розового тумана, проглянула река. Голубоватая, золотистая от солнечных лучей, красавица, опоясанная ажурным железным мостом. Редкие островки заросшие лесом, зелёные бухточки, берёзовые рощицы - всё манило к себе. Но как подберёшься к райским местам, всё в частном владении.
Проглотив невольную обиду, друзья плыли далее. Ещё день пути строго на запад, через плоские распаханные прерии Вайоминга, как две капли воды похожие на Барабинские степи, - и возникли холмы Блэк-Хиллс. Здесь, с осмотра каменных симфоний на куполообразном древнем поднятии и начались… приключения. В череде разновысотных гранитных сопок, что скопились возле городка Кейстон, они и заночевали. На следующий день до полудня восхищались природой, и Володька бегал, как затравленный пёс, беспрестанно щёлкая затвором. Потом зашли в бистро перекусить. И двигаться дальше. Но судьба распорядилась по иному. Она отныне будет открыто распоряжаться нашими действиями.
В бистро было шумно. Все столики были заняты и лишь в углу возле огромного окна под нависающими листьями фикуса виднелся свободный стол. Туда и направились. Только было приземлились, как подошли трое растрёпанных молодых людей и неожиданно развязно стали требовать, чтобы убирались и освободили столик. Они явно были навеселе, размахивали руками, что-то угрожающе говорили. Володька попытался урезонить, объясняя что, мол, мы первыми подошли к столу. Но молодые люди внезапно от слов перешли к действию, и один из них, плотный и слюнявый, решительно схватился за спинку стула, за которым сидел Борис. Тут и произошла жуткая сцена. Алексей и Володька опешили, не успев издать и звука, увидев, как Борис неожиданно резко вскочил и схватил слюнявого парня двумя руками за рубашку на груди. Рывком поднял на вытянутые руки и упёрся кулаками в подбородок слюнявого с такой силой, что голова “врага” чуть не отлетела в сторону. В глазах Бориса полыхала звериная ярость. Повисший в воздухе парень страшно испугался и заплакал, как ребёнок. От испуга лепетал: «Excuse me! Excuse me, uncle...» А Борис, посерев лицом от неистовой внезапной злобы, орал, повторяя одну и ту же фразу - «Убью подонок!!! Убью, сучье вымя!!!»
Слава Богу, что говорил по-русски, и никто не понимал. Испуганный слюнявый, когда его наконец отпустил Борис, быстро ушел с друзьями. Вышли и путешественники. Точнее, Алексей и Володька вытащили Бориса из бистро. Тот не упирался. Так же внезапно, как в ярости вскочил, так минутами позже свалился в ступор. Друзья подтащили Бориса к лавочке в маленьком парке. Он упал мешком, не шевелясь. Долго сидели. Молчали. Курили. Алексей, обняв друга, запустил ладонь в его густую жесткую шевелюру и тихонько гладил черепушку. Наконец Борис очнулся. Тихим голосом произнёс:
- Давайте парни, подбросьте меня до ближайшего аэропорта. Не буду вам портить отпуск. Полечу домой. Не по себе мне.
Володька встрепенулся, как петушок на насесте.
- Нет, мой дорогой. Денёк отдохнём и тронемся вместе дальше. Тебя отдыхать отпустили, а ты вдруг прилетаешь. Внезапно, как муж из командировки. Картина Репина - не ждали...
И он захохотал, разведя руками. Борис грустно улыбнулся. Друзья пошли в мотель.
- А что, други, - продолжал по пути неуёмный Володька, - а не организовать ли нам междусобойчик. Российский. Как бывалоча раньше в общаге. У меня и фляжка с собой. Посидим, себя и близких вспомним. Придём в наилучшее настроение. Ей Богу, други! Спешить нам некуда. Никто не дёргает, не отвлекает.
Алексей осторожно тронул Бориса:
- Ты как? Может, не стоит.
Борис в ответ лишь вновь молча улыбнулся.
- Не там ударение делаешь, Лёха, - кричал Володька. - Сейчас всё будет нормалёк. Только забежим вон туда. Там видел лавчонку “Деликатесы”. Заправимся, и в мотель.
В тот длинный вечер Борис поведал друзьям печальную историю.
- Счастливчики вы. У тебя, Лёшка, трое детей, да и внуками Бог одарил. У Володьки две внучки в Канаде. У вас семьи. Нормальные, здоровые. Живёте в любви, наверное и не замечая её. А меня Бог обидел. Крепко! Так крепко, что жизнь порой не мила, что петля иногда кажется избавлением. Если бы не страдания Марины, если бы не её упорство, давно бы уже...
Он тяжело, исподлобья, не мигая, смотрел в одну точку. Пальцы крепких мозолистых рук дрожали, вопили взбухшие вены на кистях. Друзья выпили немножко, но после такого вступления Бориса уже как-то и не тянуло к стакану. Даже Володька, балагур, замолчал.
- У меня ведь есть сын. И есть и нет. Нет, нет! Конечно, есть. Есть!!! Есть!!! Есть!!! - Как и ранее, в бистро, голос его загремел от боли и непонятной обиды. И вдруг погас. Послышался быстрый шепот.
- Тоже Борис. Ему тридцать. Но ни одна живая душа из моих близких друзей и вообще приятелей, да и родственники, никогда его не видели. Когда он родился, мы работали на Камчатке. Ты, наверное, помнишь, Алексей. Я - под началом твоего приятеля Илларионова, а Марина на местном радио дикторшей. Красавица Марина. Местная знаменитость. Мужики прохода не давали в Петропавловске. Не было меры моей гордости. В поля уезжал - страдал, а возвращаясь, гоголем ходил по Ленинской. Рожать приехали в Москву, к Грауэрману. Помнишь, Лёшка той весной, как раз 8 марта, вдвоём сидели в “Праге”. Отмечали день рождения твоей Танюши и моего Борис Борисыча. Они ведь родились в один день. Седьмого марта. Мир казался прекрасным и будущее лежало на ладони. Это были последние месяцы безмятежной жизни.
Вскоре Марина заметила, что сын стал хромать. Да и воспитатели в детском садике обратили внимание, что мальчик быстро устаёт, мало ест. Мышцы рук, шеи, ног перестали расти, стали обвисать, да и напрячь их не мог. Больно, говорит. И плачет. Тогда-то и обратились ко врачу. И вскоре страшный диагноз потряс Марину и меня. Мышечная дистрофия. Редчайшая болезнь с летальным исходом к 25-30 годам. Мы не поверили. Жена забросила работу, да и я стал редко на ней бывать. Перешел в технический отдел, забыл о полевых изысканиях. Чего мы только не перепробовали. Каких врачей, какие лекарства... Всё распродали. Мотались по всей стране, по всем народным целителям. Даже в Туве были у тайных шаманов. Шли годы, а Борису становилось всё хуже. Бывали периоды, когда легчало и, казалось, болезнь уходит. Но вскоре вновь становилось невмоготу. Он почти не двигался. Руки висели, как плети, а голова держалась только благодаря специальному устройству. Марина сходила с ума. По ночам рыдала и каталась по полу. А утром вставала и продолжала, продолжала, продолжала... Драться... Парни! Дорогие мои!
Борис вскочил и забегал по комнате. Друзья, как кролики, смотрящие на удава, потрясённые его рассказом, молчали. У сентиментального Володьки на глазах сверкали слёзы. А страстный шепот не умолкал...
- Вы бы видели глаза моего Бориса. Умные, молящие. Сделайте что-нибудь! Мамочка. Папа! Потом они потухли, даже порой сверкали злобой. Тут рухнула советская власть. И мы поспешили в Израиль. Есть там знаменитая клиника Хадасса. Сделали генетический тест, и по анализу крови подтвердилось, что это точно дистрофия Дюшенна. Проклятый ген! Проклятая жизнь!
Борис замолчал. Выпил. Скатал кусочек чёрного хлебца, глубоко вдохнул запах и зажевал. Выпили молча и друзья, боясь и не зная, что сказать.
- Там долго лечили разными комбинациями препаратов и физиотерапией. Ничего по-настоящему не помогало. Даже, наоборот, появилась дыхательная недостаточность, возникли нарушения функции сердца. Тогда мне помог один богатый человек из России. У него дочь тоже лечилась в Израиле. Дал денег, и мы вот оказались в Америке. Сначала в клинике Ассута в Пенсильвании, а потом прикатили в Нью-Йорк, где уже не лечат. Лишь поддерживают, продлевают уровень и качество жизни моего Бориса. Там один мудрый человек сказал, что надо привыкнуть к мысли о смерти. Любить и прощаться ежедневно. Так и живём. Утром ухожу на работу и не знаю, увижу ли сына вечером. Жена поседела, давно забыв о женском счастье. Красавица Марина! Вот весной Борису будет тридцать. Если будет... А он всё понимает, други. Всё понимает и уже привык к мысли, что скоро уйдёт. Смотрит телик, и я иногда из кухни слышу его задыхающийся смех. Мороз по коже. А Маринка столбенеет, у неё подгибаются колени и она с трудом держится за стол. Готова отдать дьволу душу. Взамен…
Понимаете, парни. Жизнь, только начавшись, быстро прошла. Мы с женой не знали радости. Ни на час! Вот ведь впервые за тридцать лет выбрался в горы, в леса и в степи. Развеяться немножко. Марина упросила. Я и согласился. Видимо, мы уже привыкли к этой мысли. Да нет! К ней, наверное, невозможно привыкнуть. Накапливается горе. Вот и взрывается, как давеча... Вы уж простите.
Они выпили ещё по одной и уже больше не говорили друг другу значащих слов. Что тут можно было добавить. Мужественность крепкого и красивого мужика казалась заоблачной.
В ту ночь Лёшка долго не мог уснуть. Ворочался, а потом и вовсе проснулся, услышав всё тот же страшный шепот с соседней кровати. Скрипели зубы, и чуть слышно доносились слова: «Ты не кори меня, сыночек... Не кори!.. Я ненадолго. Скоро приеду… Скоро, мой золотой Борисыч… И расскажу про Америку».
Утро Володька начал с анекдотов. Он знал их тысячи, а уж как живописал! Всегда гогот стоял гомерический. Он и сегодня очень старался и, видя, как смеётся Борис и Алексей, чувствовал себя героем. Плотно позавтракав и напоив Антилопу, путешественники ринулись в путь. Антилопа быстро катила от злополучного городка. В машине стояла напряженная тишина. Потом происшествие забылось, потому как путешественники окунулись в мир красных гранитных сопок и широких безжизненных плоских долин восточной части Вайоминга, поднимаясь к главной достопримечательности края, к небольшому поселку Дэвил-Тауэр. Джентльмены подъезжали к нему вечером, когда жаркое солнце уходило на покой. Зной спадал, и лёгкий прохладный ветерок всё настойчивее напоминал о желаемом ужине и всенепременном посещении местного пивного общества. И вдруг в косых лучах заходящего солнца, за очередным поворотом дороги, странники углядели нечто поразительное. До того вокруг простиралась всхолмленная равнина с редкими сосновыми колками и густой степной дурманящей травой. Лишь где-то далеко за горизонтом маячили черно-синие горы Миссури-Батс. Алексей знал по рекламным проспектам Tour Book, что вот-вот должно появиться чудо, названное Башней Дьявола. Но одно дело знать и ожидать, другое - внезапно увидеть. Увидев, джентльмены не сговариваясь издали вопль, в котором русское ухо непременно бы уловило специфические выражения. Зрелище ошеломило. На горизонте в лучах заходящего солнца торчала… Пизанская башня собственной персоной. Американское чудо - Башня Дьявола.
Американцы не были бы американцами, если бы не провели к чуду идеальную дорогу. Из любого чуда можно и нужно извлекать прибыль. Это - американская аксиома. Не доезжая полумили, дорогу облагораживала яркая будочка. На стеночке - открытый ящичек с проспектами и конвертами. Надпись на “чисто” английском языке гласила: “Уважаемые сэры, сэрухи и ихние взрослые дети! Не забудьте опустить в ящик $5 (дети и пенсионеры $3) и наклеить на ветровое стекло разрешение на въезд“. И ни одного служащего на расстоянии десятков миль вокруг. Попробуй не положить, замучает совесть до конца дней твоих. Молодцы!!! Мудрые психологи, пробуждающие лучшие качества людей.
Они были одни. Понимали, что не надо подъезжать слишком близко. Теряется эффект. Ярко-красные и желтые сланцы и песчаники, украшенные крупными и мелкими кристаллами чёрного и белого кварца, составляли широкое основание башни. Чудовищная сила взрыва раздвинула породы основания и взметнула на 200-метровую высоту овальную скалистую чёрную глыбу диаметром в 240 метров. Было заметно, что кверху башня немного сужается, а вершина, как гласил проспект, совершенно плоская. Чёрную башню составляли сотни накрепко сцементированных столбчатых отдельностей гладкого крепчайшего фонолитового порфира. В массе порфира, словно звёздочки, мерцало великое множество хаотично разбросанных кристаллов полевого шпата-ортоклаза. Словно великий зодчий искусно вклеил в чёрный порфир крупные кристаллы “алмазов”, нестерпимо блестящих и постепенно гаснущих в уходящих лучах солнца. По мере удаления от башни, благодаря меняющейся яркости блеска “алмазов”, казалось, что она медленно вращается. Ошеломляющая картина одинокой покинутой крепости Кащея Бессмертного, застывшей в мире окружающего безмолвия.
Пора было покидать Башню Дьявола. Володька вдоволь нащёлкался, да и солнце вот-вот должно было зайти за горизонт, и тогда жуткая темнота навеет страх одиночества. Мы это знали по прошлым скитаниям среди тундры и горных пустынь. Потянуло к людям. До посёлка Дэвил Тауэр было чуть менее получаса езды. Уже в темноте, в слабом мерцании редких фонарей, расставленных вдоль единственной Мэйн стрит, с трудом отыскали мотель. Посёлок, казалось, давно заснул. Даже собаки не обратили внимания на появление Антилопы. В головах уставших путешественников сверкала лишь одна мысль. Уже и в паб не тянуло. Лишь бы добраться до койки, да хлебнуть стакан горячего сладкого чифиря с бубличком и… провалиться.
Но судьба в этот примечательный день вновь решила продлить праздник. Расцветить новым, невиданным подарком. Джентльмены, под звон входного колокольчика, вошли в небольшой холл гостинички, тесно уставленный старыми диванами, креслами и кадками с пыльными неизвестными растениями. Открылась боковая дверь и… взошло солнце. Озарило! В проёме двери стояла смуглая Женщина в открытом, длинном, обтягивающем сарафане. Воплощение красоты, гордости и чарующей невинности.
- Вот тебе и второе чудо природы, - тихо произнёс Алексей, пристально глядя на женщину, - ещё одна башня. Не много ли для одного дня? С ума сойти, как хороша!
- Только вот, - открыл рот Володька, - первое чудо в народе назвали дьявольским, а это явно ангельского происхождения. В одном месте, в одно время. Такого не может быть. Это сон!
Словно не слушая его, Алексей продолжал философствовать:
- Подкупает в ней даже не столько красота, уважаемые сэры, сколько неподкупная гордость, необъяснимая нежность и целительная девственность. Всмотритесь внимательно. Они проявляются в каждой черточке лица, в улыбке, в блеске ровного ряда белых зубов, в пухлых губах бантиком. А какая стать!
Женщина нахмурилась, вслушиваясь в незнакомую речь солидных джентльменов. Потом вдруг широко открыла глаза, словно почувствовав давно ожидаемое событие. Из глаз брызнул сноп света.
- Обратите внимание, шеф - продолжал Володька. - Нефертити прекрасная. Господи! А какая грудь, ноги. И это кому-то принадлежит.
- Ваши сентенции, Владимир, попахивают пошлостью, в данной ситуации оскорбительной. Здесь сама чистота!
Неожиданно вперёд вышел до того молчащий Борис. Нежным взволнованным голосом, никогда доселе не слышимым друзьями, негромко сказал:
- Мэм! Нам необходима комната или две на три койки.
Решительно подошел к стойке и предъявил водительское удостоверение. Подошла к стойке и женщина. Они во все глаза глядели только друг на друга, обворожительно улыбаясь, как давно знакомые и незримо связанные крепкой нитью люди. Хозяйка отеля предлагала варианты, Борис выбирал и явно старался затянуть разговор. Женщина охотно следовала немой просьбе мужчины. Глаза её светились и в обычных фразах звучало столько подтекста, что понимающие друзья разинули рты. Удивляясь не столько поведению женщины, сколько разительной перемене Бориса. Хотя чему было удивляться, - Борис был всё ещё статен, словно былинный герой славянского эпоса.
- А ведь это судьба, Лёшка, - шепнул Володька, - она посылает ему большое счастье. Она его разбудила. Её появление - это внезапный бурный паводок накопившихся чувств в его душе. Паводок, кажется, прорвал плотину. Ты ж помнишь Бориса! Студентом. Теперь эту женщину ничего не спасёт. Да и она кажется готова раствориться в паводке. Дай им Бог! - Неожиданно патетически закончил Володька.
- Так что спрячем наши слова и глаза. На этой сцене мы только статисты. Бери сумки и пошли в уголок. Перекурим. Перетрём.
Они “курили” трое суток. Три дня и четыре ночи. Словно рыцари, охраняющие любовь короля. Но Боже! Какие это были дни. Друзья видели Бориса и хозяйку только за завтраком и иногда за ужином. Туристов не было. Маленькая семейная гостиница пустовала. Завтракали вчетвером в пустой зальце, сидя на лавках за длинным массивным дубовым столом. Единственное кресло, словно трон, стояло во главе стола. Над ним, в центре стены, висели пучки перьев, курительные трубки, сумки с замысловатыми амулетами. Отдельно, в углу под потолком, красовалось чучело огромного чёрного ворона с горящими глазами. Точно родовые святыни, старинные амулеты охраняли покой дома. Джэнни, так звали хозяйку, не баловала разнообразием блюд. Всякий раз предлагала сладкие горячие пончики с вишней, козий сыр и ароматный крепчайший кофе. Она теперь постоянно сидела по правую руку от Бориса, усадив избранника на трон. И откровенно любовалась им, рассматривая словно идола, который принёс счастье. А бледнолицый славянский идол багровел от смущения, поглощал в огромном количестве пышные пончики, и молчал. Возмещали пустоту молчания верные друзья. Володька горячился, помогая себе выразительной мимикой лица и отчаянными взмахами волосатых рук. Он очень старался объяснить Джэнни, как бородатый богатырь Борис в одиночку ходил на медведя в горах заснеженной Камчатки, как руками вылавливал десятки огромных рыбин, заполонивших весной прибрежные речки, как бочками готовил красную икру, как ставил капканы на белоснежных песцов...
Борис багровел всё больше, испуганно смотрел на Алексея, умоляя прекратить бред сивой кобылы. Тогда вставал не избранный шеф: - Заканчивайте сэр! Нам пора на пленэр. Солнце уже высоко.
Он решительно поднимал Владимира. Дженни, до того молчавшая, инстинктивно схватывала Бориса, прося не уезжать с друзьями. Спохватившись, понимала что друзья обязательно оставят ей любимого и… краснела, смущалась. И уже никакой гордости не было во взгляде. Лишь застенчивый взор влюблённой женщины.
Так было три утра. И каждый раз Алексей делал вид, что сдался. Они с Володькой “запрягали” Антилопу и выезжали по дальним и ближним окрестностям. Хозяйка подсказала дорогу до горного озера в 10 милях от посёлка. Два джентльмена загорали, купались, лазили по диковинным скалам, заросшим толстыми соснами, растворяясь в призрачном мире окружающих прерий. И философствовали о перипетиях судьбы. Володька говорил с восхищением и завистью о сияющих лицах влюблённых, о непредсказуемости праздников в жизни, а рассудительный Алексей - о том, что всё когда-нибудь кончается и что за каждый праздник надо платить. И чаще горькими событиями. Эти тревожные мысли, стремительные, словно холодный обжигающий горный поток, Алексей аккуратно заносил в компьютер.
Исчезали и влюблённые, скрываясь от посторонних глаз. Закрывалась маленькая гостиничка, и лишь жаркий ветер неутомимо качал на дверной ручке никому не понятный Володькин плакатик: “Все ушли на фронт…”
Вечером по утомлённым лицам Джэнни и Бориса, торжественной умиротворённости слов и движений, по нескрываемо счастливым взглядам, по тому, как они искренне не замечали друзей, можно было судить о пронзительности любовных чувств, неисчерпаемости ласк и полном слиянии душ влюблённых. Даже неутомимый Володька приумолкал и обалдело взирал на них, как на невиданное чудо, негромко повторяя слова: - ... мудрый Шекспир точно знал о Ромео и Джульетте, это не поэтический миф прошлого... Вот он, перед нами.
К ужину третьего дня два джентльмена вышли со страстным желанием попытаться обсудить вопрос о движении дальше. Повлиять на благоразумие друга. Любовь без сомнения важна, но движение вперёд прогрессивнее. Так думали друзья, выставив на стол бутылку припрятанной водки, как российский символ встреч и расставаний. Алексей предвидел немалые трудности. Любовь друга виделась ему последней отчаянной и, конечно, невольной надеждой каким-то чудесным образом выползти из долгой беспрерывной трагедии. Именно невольной. Алексей чувствовал нутром, что его друг все эти годы подспудно ждал любви. И вот она возникла вспышкой сверхяркой звезды, затмившей безнадёжность существования. Но ведь параллельно и любовь к страдающему сыну, и высочайшее чувство долга… Что победит? Куда склонится чаша весов. Брррр… Вот тебе и сюжетец с непредсказуемым концом, - мелькала мысль.
Увидев водку на столе, Дженни сразу всё поняла. И тревожно встрепенулась, словно подраненная птица. Подошла к стене с амулетами. Скрестив руки под грудью, гордо и надменно оглядывая друзей, она заговорила вдохновенно, стараясь поразить воображение мужчин незнакомого народа.
- Я из племени западных сиу. Наш бэнд называл себя катаваба. Мы пришли в степи с востока из долин и предгорий Аппалачи. Мы двигались за стадами вольных бизонов, миллионами кочевавших по прериям. Земля дрожала, когда по степи неслись косматые чудовища со скоростью стрел. Мой прямой потомок - великий жрец и вождь Сидящий Бык. На нашем языке Татанка Ийотаке. Хранитель нашей веры и традиций. Таких называли Никие - наследственный покровитель племени. Здесь на стене висят завещанные им тотемы. Мудрый человек. Он оставил слова о смысле существования индейцев прерий и они были переданы мне как единственному прямому потомку. Потом на наши земли пришли белые люди с длинными ружьями. Начали истреблять наших воинов и зубров. Без разбора. Всех подряд. Убивать тысячами, а зубров сотнями тысяч. Стали оттеснять в горы, лишая пищи. Уводили самых красивых и здоровых женщин. И тогда мой предок, владевший Вакандой, возглавил восстание племён и разбил генерала Кастера на Литтл-Бигхорн. Но затем был схвачен и убит в 1890 году. Нас крестили, силой загоняя в церкви. Мы не сопротивлялись. Но сердца наших женщин ждали и до сих пор ждут появления новых крепких бойцов. Мы знаем, что они придут! По нашим древним верованиям, души после смерти воплощаются вновь и входят в тело человека - одного из потомков умершего или убитого воина. Чаще всего, во внука или правнука. В каждом ребёнке сидит душа его деда или прадеда. А чья именно душа - определяет шаман.
Моё настоящее имя Мут-си-ах-во-тан-акки. Дух моего знаменитого предка витает надо мной. Он ждёт воплощения. Зримого воплощения. Достойного моего великого предка. Он должен возглавить мой народ. Я долго искала достойного, соблюдая чистоту и отвергая недостойных. Слишком долго ждала. Я нашла тебя. Нашла!!! - Дженни теперь смотрела только на Бориса пронизывающим откровенным взглядом. - Слушайте! Дважды в год мой бэнд и родственные ему собираются на религиозные обрядовые праздники. Все, кто остались. Верховный шаман готовит для каждой женщины из цветного песка “песчаный рисунок” в виде креста, на концах которого условными человечками обозначается покровительство одного из четырёх главных духов, определяющих судьбу женщины. И всякий раз моя судьба была связана с духом огня Вакиньян. Он всегда красного цвета и прилетает с Востока. Оттуда, где ваша страна. Я много читала и много слышала о ней. Знаю о долгой кровавой истории вашего народа. О любви и уважении к красному цвету. В моём сердце крепла смутная уверенность, что моим избранником должен быть мужчина славянского племени. И вот, вы возникли.
Она замолчала. Протянув руку, Дженни тихо добавила: - Я ждала тебя...
Горящий взор прекрасной индианки буквально поднял Бориса, взволнованного страстным откровением. Она подошла к нему и, обняв, прижалась всем телом.
- Я хочу быть всегда с тобой. Я, праправнучка Сидящего Быка, обязана показать своего избранника совету старейшин и главному шаману катаваба на обрядовом празднике. Он будет скоро в священной долине озера Tenaya, что на половине пути между Yosemite и Mono Lake на востоке Калифорнии. Прошу тебя Борис и вас всех последовать вместе в священную долину.
Дженни замерла в ожидании, прижав к груди амулет предка. Они стояли крепко обнявшись, словно на вокзале при расставании. Борис гладил её блестящие чёрные волосы, погружая пальцы в тесноту прядей, нежно целуя губы, щёки и смуглый лоб, и что-то шептал на ушко. Слеза, как застывшая капля смолы, держалась на краешке ресниц индианки, сверкая в луче света. Замерли и мы с Володькой с рюмками в руках. Явно не ожидали такого поворота событий. И всё же, согласно укоренившейся славянской привычке, выпили, крякнули, переглянулись и молча вышли на улицу.
На дворе было темно. Время было далеко за полночь. Видны были только силуэты деревьев да тёмные крыши соседних домов. Посёлок давно спал. Царила тишина. Даже те редкие умные американские собаки, что жили в дворовых будках, не гавкали, уважая сны хозяев. Лишь фонарь на ближнем пабе призывно мигал. Из открываемой двери падал сноп света, освещая фигуры последних завсегдатаев. Жара спала, но было душно и дурманящее дыхание степи плотной мглой окутывало посёлок. Но вот прилетел ветерок с дальних гор, подхватил степные испарения, унёс на восток и сразу посвежело. Друзья молчали, боясь нарушить словом нарушить хрупкий мир счастья друга. Наконец, первым не выдержал Алексей.
- Знаешь, Володька. Самое рациональное в нашей ситуации не давать Борису никаких советов, тем более не читать мораль. Он всё понимает и думаю мучается беспредельно. Давай будем статистами на этом балу и, поверь мне, Бог всё расставит по своим местам. Придёт время, бури улягутся, и что-то мне подсказывает, что через мрачные тернии и Борис и Дженни увидят яркие звёзды.
- Ты мудр, стоящий бык, - не удержавшись, сострил Володька. - Пошли спать.
Они уходили, когда сквозь ночную мглу стало пробиваться солнце. Его первые косые лучи заскользили по траве, мокрой от росы. Но уснуть друзьям не пришлось. У камина, в широком угловом кресле, сидели виновники торжества. Они молчали, запаса понятных друг другу слов уже не хватало, и потому лишь руки и глаза продолжали “говорить”.
Алексей замешкался, не ожидал увидеть друга. Наконец, решился и спросил:
- Борис! Что ты молчишь. Какие у тебя планы?
- Муторно мне, парни. Ночами не сплю. То решаю бросить всё и остаться с ней, а через минуту вспоминаю, нет, ясно вижу глаза сына. Его вопрошающий взгляд. Что ты делаешь, отец! А мы как? Подохну я, парни. Не знаю что делать. Лёшка! Ты всегда был мудрый. Скажи!
Пока он говорил, глаза индианки наполнились тревогой. Она инстинктивно, как дитя природы, ощутила непонятную борьбу чувств любимого человека.
- Ты ей говорил о жене, о состоянии сына?
- Только то, что женат. Но для сиу это, оказывается, не столь важно. У них принято иметь несколько жен. Да и понятие брака у них, как я понял, более духовное, нежели материальное, и тем более физическое. Не как у нас. Поедем, други, на озеро. А там видно будет.
- Знаешь, Боб. Не буду я тебе ничего говорить. Время и дорога лучший лекарь. Ты так решил, значит так тому и быть. Впереди ещё более недели дорог, встреч и событий. До обрядового озера. За это время ты обязан всё ей объяснить. Она женщина! Она всё поймёт и примет правильное решение.
Скрипели половицы лестниц старого дома, скрипели стулья и деревянные кровати в комнатах. Казалось, что машина времени вернула участников разыгравшихся событий в эпоху колонизации дикого Запада, и сейчас на улице возникнет стрельба, погоня и захват почтового дилижанса... С этим и уснули обитатели гостинички.
Проснулись поздно и, хлебнув горячего кофе со вчерашними пончиками, поспешили попрощаться с Башней Дьявола. И слава Богу, что поспешили. Застали необыкновенное зрелище. Лучи солнца освещали вершину башни и скользили вдоль поверхности переплетённых столбчатых сооружений. Неистовая пляска постоянно меняющихся границ света и тени, сказочных фигур, возникающих в блеске фонарей-алмазов и танцующих под звуки волшебных флейт, создаваемых ветром в межколонных трещинах, наполняла сознание восторгом. Люди забыли о вчерашнем разговоре. Антилопа, урча от удовольствия, как застоявшаяся лошадь, мчала трёх джентльменов и красавицу индианку по ровной бесконечности прерий Южной Дакоты и Небраски. Виднелись редкие фермы, белеющие вдали от дорог, да бескрайние распаханные поля. Людей вообще не было видно. Казалось, что и за рулём редко пробегающих автомобилей никого нет. Всё было сухо и безжизненно, и миражи от перегретого воздуха создавали ощущение ирреальности.
Вскоре повеяло свежим ветерком. Рельеф изменился. Пологие холмы на глазах выросли до невысоких сопок, на склонах которых тут и там появились колки хвойного леса. Да и травы выглядели по-другому - густые, зелёные, проросшие яркими полевыми цветами. Дорога петляла меж сопок. Вниз- вверх, вниз-вверх! И вот за очередным поворотом появились на горизонте остроконечные снежные пики гор. Скалистые горы! Они возникли вдруг и казались близкими. Но ещё добрых три-четыре часа машина петляла по дороге, а их белые шапки всё также были далеки. Дорога между тем извивалась змеёй по межгорной долине, постепенно и незаметно сужающейся. Уже справа и слева высились крутые борта морщинистых гор, порой покрытых смешанным лесом, порою бесстыдно обнажённых. Внизу слышался гул реки, ласковые шорохи речных перекатов и грозные шумы водопадов. Горные массивы теснили друг друга, и некогда раскрытые долины превратились в глубокие узкие ущелья, каньоны. Красота и необузданность каньонов поражали воображение. Стоишь на краю пропасти, глубиной в 1,5 километра. Там, внизу, копошатся букашки-люди и букашки-коровы возле спичечного ручейка. А между ними и нами сотни слоёв разноцветных пород - горизонтальных, волнистых и просто вертикально залегающих. Чётко видны ступенеобразные стены каньона и лестница этих ступеней стремительно падала вниз немыслимыми виражами.
Остановились в маленьком туристическом посёлке. Пообедали и, разминая уставшие тела, двигались по тропинке вдоль края каньона. Впереди шли Дженни и Владимир. Женщина держала раскрашенный игрушечный лук и старалась смеяться над неисчерпаемыми шутками собеседника. Поодаль шли Борис и Алексей. Шли молча, но Алексей почувствовал ещё за обедом напряжение в поведении друга. На скуластом лице часто менялось выражение. То мрачное и решительное, то светлое и безвольное. Словно играющие пятна на солнце. Борис остановился возле распластанной по камням кривой сосне, шагнул к пропасти, качнулся и вдруг распростер руки, словно крылья: - Господи! Прими душу! Никому-то она не приносит счастья. Что ж за судьба такая. Почему вы имеете право влюбляться, а я нет?
Алексей схватил его за куртку. - Ты что! Обезумел! Что задумал? Ты же не желторотый мальчишка. Тебе уже под пятьдесят.
- А что мне делать? Душа разрывается на части. И так почти тридцать лет. - Борис повернулся к Алексею. В глазах крепкого мужика стояли слёзы: - Дженни отпустила меня. Понимаешь! От-пус-ти-ла!!! Великая женщина. Я всё ей рассказал. Всё выплеснул. Она даже не плакала. Слушала, словно окаменев. Только губы шевелились в какой-то молитве. И произнесла в конце разговора: «Ты мой муж. Где бы ты ни был. Ты всё равно придёшь ко мне. Так духи говорят». Нет, Лёшка! Нам не понять их. Они дети природы. А уж так потом нежно ласкала, что я обревелся. Лёшка, друг ты мой. Ей нельзя быть долго со мной. Я приношу несчастье. Я давным-давно исчерпал свой запас счастья. Почти три десятилетия живём с Мариной в диком напряжении. Уже давно не видим друг в друге мужчину-женщину. Как две безмолвные няньки. Ничего себе не позволяя. Ни отдыха, ни удовольствий, ни развлечений. Не хотел ехать с вами. Понимал, что испорчу вам отдых. Предчувствовал.
- Пойдём, Боб. Пойдём. Не знал до поездки ничего о тебе. Теперь понимаю. Ей Богу, ты достоин почитания. И то что злая судьба на минутку отвлеклась и засияла любовь, да ещё такой женщины, это знак. И как бы ни было печально, даже пошло сказано, используй её любовь. Это твоё единственное лекарство. Может, знак поворота судьбы. В любом случае ещё несколько дней такого редкого счастья. А там сам решишь. Или случай решит за тебя. Пошли.
Антилопа громко урча, преодолевала перевалы. Теперь правил Володька. Друзья направлялись в Йосемитскую долину в горах Сьерра-Невада. Поздним вечером достигли туристического центра. Переночевали. Утром долго гуляли, и возбуждённая Дженни, не умолкая, рассказывала. «Давным-давно здесь каждую зиму и лето звучали бубны и гортанные призывы шаманов. Стройные юноши и прекрасные девы становились мужчинами и женщинами, рожали детей и старели, но страх и почтение перед Природой сохраняли на всю жизнь. Потом нас вытеснили белые туристы. Мы ушли ещё выше. На озеро Tenaya. Туда мы и направляемся».
Ранним утром третьего дня к мотелю подкатила машина. Смуглый молчаливый юноша взял вещи Дженни и исчез. Она обняла Бориса, нежно поцеловала и шепотом сказала, чтобы ждал весточки. Скорой весточки. Старенький Jeep Wrangler Sport быстро затерялся меж деревьев.
- Поехали на речку, парни. Вчера я уже окунулся в речной поток. Водичка холодная, родниковая. Ты-то, Борис, знаешь ей цену по Паужетке. Представляешь, плещусь в одиночестве и вдруг замечаю, что собирается группа зевак-туристов и давай щёлкать затворами. Нет, чтобы поддержать и влезть ко мне. Ни один мерзавец не поддержал. Стоят и вежливо глазеют. Прямо как в зоопарке на зверя смотрели. Поехали.
- Нет, Лёха. Я позже приеду. - Только что при прощании с Дженни лицо его светилось. А тут вдруг сразу посмурнело. - Надо домой позвонить. Как там! Боюсь звонить. Надо что-то говорить. Что - не знаю. Надо одному побыть... Собрать в башку мысли пучком.
- Когда я разводился с третьей женой... - начал было Володька очередную шутку.
- Замолкни. Сейчас в лоб получишь. Ей Богу, - Алексей тряхнул друга.
День прошел нервно. Алексей и Владимир чувствовали наступающую развязку драмы. Борис присоединился к друзьям только к вечеру. Был хмур и непроницаем. Володька вновь пытался шутить, но остроты, словно тупые стрелы, не долетали и падали, не производя эффекта. За ужином услышали русскую речь и разговорились. Посчастливилось увидеть москвичей, и уже через час четверо мужчин, сидя на лавках возле бассейна, резались в преферанс под привычные карточные шутки и побасенки. Под столом пряталось пиво. Всё было, как обычно на ялтинском пляже.
Ранним утром следующего дня в дверь постучались. На пороге стоял знакомый юноша. Приветливо улыбаясь, сказал, что всех троих ждут на ближнем озере. Вскоре Антилопа двинулась за вчерашним Wrangler’ом. Дорога поначалу была забита машинами туристов, но уже через час стала пустынной узкой лентой, поднимающейся круто в горы. Первозданная красота царила вокруг. Двигались медленно. Дорога петляла по крутым склонам гор. Она то поднималась к заоблачным высотам, то падала к шумным перекатам хрустальных вод мелких ручьёв, заросших ореховым кустарником. Громадой нависали молчаливые остроконечные заснеженные вершины. И ни единого звука. Лишь высоко в небе парили орлы, словно разведчики, просматривающие врага. Впереди показался плоский участок земли с добротным домом, нависшим над рекой. Их ждали. Две смуглые индианки, играя улыбками, пригласили к столу. Жареные лепёшки, белый сыр, кусочки отварного мяса в остром соусе и крепкий чёрный чай, приправленный пахучими травами. Рассиживаться было нельзя. В горах быстро темнеет, и потому, наскоро перекусив, странники с сожалением покинули уютный дом. Смуглый молчаливый шофёр попросил оставить Антилопу и пересесть в его мощную машину. - Нам ещё три часа до озера, но впереди опасный и очень высокий перевал. Ваша машина может не выдержать.
Странники вскоре почувствовали высоту. Ломило уши, не хватало кислорода, а горы-красавцы всё маячили впереди, маня спутников холодным безжизненным бело-голубым величием. Последние сотни метров подъёма к перевалу были особенно неприятными. Густой туман, пронизывающий ветер, крутые развороты с неожиданно крутым подъёмом, опасность схода снежных лавин - всё будоражило сознание джентльменов удачи. Wrangler ревел всеми лошадиными силами и буквально обессиленный “свалился” возле маленькой каменной часовенки с крестом. Побегали с десяток минут, разминая руки-ноги, и тронулись дальше. Через час молчаливый шофёр неожиданно разверз уста и, указывая пальцем, произнёс: - Вон впереди два голубых пятнышка. То, что правее, - Tenaya lake. Наше святое озеро.
Оно встретило белых пришельцев десятками типи и сотнями, казалось бесцельно бродящих людей по травяному полю на высокой террасе, круто нависающей над водами озера. Терраса выглядела словно упавшая с небес плоская каменная глыба размером с футбольное поле, на одну четверть ушедшая в воды озера. С остальных сторон синела крона густого леса. На опушке в зарослях орешника стоял мощный Ford Lariat шерифа и много старых облезлых машин. В стороне тарахтел передвижной генератор с топливной цистерной. Между шалашами бегали, прыгали, возились и до удивления негромко кричали ватаги малышей. Возле типи сидели молодые и старые женщины, что-то стряпая, стирая, лениво перебрасываясь фразами. Поодаль на отёсанных брёвнах расположилась группа стариков, молчаливо дымящих короткими трубками. Молодых мужчин не было видно. Возле обрыва террасы выделялись три больших вигвама, покрытых плотным материалом, имитированным под бизоньи шкуры. Они были расшиты разноцветным бисером, украшены шелковыми лентами и хвостами белок. В центре поля был вкопан свежеструганный ствол огромной, прямой как стрела, сосны, с которой свисало множество длинных лент сыромятной кожи. На вершине ствола грозно нависало чучело орла-беркута с распростёртыми крыльями. Чуть ниже, словно с нижних ступенек трона, на орла взирали два больших чёрных ворона. Основание ствола было выложено плоскими чёрными камнями, покрытыми золотистыми хвостовыми перьями молодого орла. Линия окружности большого круга вокруг ствола была выложена черепами бизонов.
Путники подошли к одному из больших вигвамов. Открылся полог, и вышла Дженни, а за ней, ковыляя и опираясь на толстую палку, высокая массивная пожилая индианка. Прежнюю хозяйку гостиницы было не узнать. Свежее без обычного грима лицо, обрамлённое косами чёрных волос, было необычайно привлекательным. Переплетённые разноцветными лентами косы, как две высушенные змеи, привольно раскинулись на длинной тунике из кусочков кожи и разноцветных тканей, расшитой цветным бисером, из-под которой виднелись лосины, прошитые лентами, и босые ноги. Она улыбалась, а пожилая женщина в плаще из сотканных одеял строго смотрела на белых мужчин, переводя испытующий взгляд с одного на другого. Она как-то сразу вычислила Бориса, как избранника Дженни, и протянула ему руки ладонями вверх. Остальных джентльменов просто не удосужила вниманием.
- Положи свои ладони, Борис. Таков обычай, - сказала Дженни, - это моя мамка, воспитавшая меня после ранней смерти мамы. Одна из старейшин бэнда.
Борис исполнил просьбу и замер, ощущая внимательный взгляд старой женщины и щекотливое прикосновение пальцев к линиям-морщинам на ладонях.
- Пойдём за мной, Борис - произнесла мамка, делая ударение на первом слоге. Не ожидая ответа, мамка повернулась и пошла к вигваму. За ней, словно привязанный, последовал Борис.
- Не обижайтесь. Так велят традиции моего племени. А вы ступайте вон в тот вигвам. Он приготовлен для вас. Отдыхайте. Завтра большой день. С вами всегда будет молодой человек, который привёз вас. Будет вашим гидом. Он очень знающий человек и не столь молчалив, как вам кажется. Недавно окончил учёбу на факультете народной музыки Тэнглвудского музыкального центра и к тому же в совершенстве знает четыре языка. Он мой самый младший брат.
Дженни говорила улыбаясь, а в глазах скользила тревога.
- Как здесь уютненько. И даже холодильник c пивом. И макровэй. Господи! Благословенная страна. В самом глухом уголке весь набор сервиса. - Володька ходил, цокал языком и прикасался к каждому предмету в вигваме.
- Давайте, наконец, познакомимся, - произнёс младший брат. - Моё индейское имя - Мато Нажан, а по паспорту Мэтью Пратта. Зовите просто Мэтью. Я немного знаком с вашей страной. В Тэнглвуде у меня была девушка из Минска.
- Вон оно что! Наверное, она звала тебя Мишей, - Володька лукаво улыбнулся – по-российски.
- Да, да! Вы угадали. Мато-Мэтью-Миша, - вдруг нараспев произнёс молодой человек, - звучало как песня.
- Ну значит, споёмся, - засмеялся Володька. - Пойдём на озеро, Лёха. Скоро закат. Пощёлкаю. Альбом будет потрясающий.
- Нет, мой лукавый сэр! Ты топай и щёлкай, а я уже три дня не подходил к компу. Надо собраться с мыслями, да и почту проверить.
Через час Алексей догнал их на берегу. Лицо было хмурое, встревоженное. Володька и Мэтью стояли, провожая взглядами две шеренги молодых мужчин, несущих на плечах шесты с нанизанными тушами двух больших кабанов. За спиной ещё одного виднелся мешок, из которого разносился визг поросят.
- Лёха! Мэтью рассказал, что завтра с утра главное торжество. Пляска Солнца. Танцы с обручами и, наконец, костры и горы жареной кабанятины. Кому рассказать - не поверят. Но в альбомчике будет всё зафиксировано. - Он радовался, как дитя. Чуть ли не прыгал от возбуждения. - Альбом будет первоклассный. Смотри, какие кровавые клыки, какой страшный взгляд.
- Мэтью! А где Борис?
- Не беспокойтесь Алексей. Он в вигваме старейшин. С ним беседуют и готовят к завтрашней церемонии.
- А с ним нельзя поговорить?
- Он придёт к вам вечером. Не надо беспокоиться.
Друзья вернулись в вигвам. Только тогда Володька обратил внимание на хмурое лицо Алексея.
- Что случилось, Лёха.
- В компе обнаружил письмо Марины. Она пишет, что всё утро старалась дозвониться до Бориса. Но не смогла. Ты понимаешь. Мы высоко в горах, и мобильники здесь не фурычат. Ну и дальше пишет: «Прошу тебя, Алексей. Срочно передай Борису, чтобы возвращался. С сыном плохо. Он задыхается, Борис всё поймёт». Вот и весь текст. А завтра понятная церемония. Что делать? Не знаю.
Володька стоял, как вкопанный. Они пристально смотрели в глаза друг другу и молчали, боясь сказать то, что думали. Алексей ходил кругами по вигваму, потирая ладонями лысую башку. Встал напротив друга. - Ну что! Возьмём грех на душу. Возможно, страшный грех. Что скажешь?
Володька протянул руку. Алексей крепко пожал. Больше они не произнесли ни слова.
Настал вечер. Лагерь погрузился в тишину и темноту. Лишь одинокие светильники перед жилищами освещали узкое пространство, да ещё слабые блики света из верхних отверстий типи говорили, что жизнь там мерцает. Пронизывающий холодный ветер со снежных вершин гнул верхушки деревьев, с воем уносясь на озеро. Вот он ворвался через верхнее отверстие вигвама двух белых джентльменов, раскачивая свисающий светильник. Стало холодно и неуютно. Друзья молчали. Но тут открылся полог, и вошли две индианки с подносами, а за ними улыбающийся Борис.
- Еда, парни. Еда пришла, - потирая руки, громко произнёс Борис, - ух, как я проголодался. Володька, открывай пиво.
Они сели за маленький столик. Лицо Бориса было задумчиво, спокойно и торжественно. Он много ел, погруженный в свои мысли. Вероятно светлые, так как улыбался и не обращал внимание на озабоченные лица и молчание друзей. Окончив трапезу, Борис встал и потянулся крепким телом, вытянув кверху руки.
- Спать, парни, спать. Устал. А знаете, они искренние и мудрые люди. А моя Дженни божество. Её современность - это патина, скрывающая древнее золото.
И плюхнулся на топчан. Через минуту послышалось ровное сопение.
Рано-рано утром ритмичные звуки барабанов и тонкие мелодии флейт разбудили спящую тишину над озером.
- Вставай, вставай, - Алексей тормошил друга. - Бориса опять увели, пока мы спали. Вставай! Кофе стынет.
Друзья вышли из вигвама, и взору открылось невероятно красивое зрелище. Солнце лишь самым краешком поднялось над водами большого озера. Склоны гор были закрыты тёмно-серым туманом, над которым возвышались ослепительно белые пики гор. А под нижней кромкой тумана первые лучи осветили зелёные кроны деревьев и большую поляну на берегу озера. Грозное воинство людей в строгом геометрическом порядке окружало центральный столб, и вздыбленный орёл, словно полководец, призывал воинов к битве. Ритмично и тихо звучали барабаны и бубны. С одной стороны стояли женщины и дети. С другой мужчины. Лицом к озеру, навстречу восходящему солнцу, на невысоком помосте разместились старейшины племени и главный шаман. Люди были одеты в поразительно красочные одежды. В передних шеренгах стояли молодые женщины в тканных юбках, лосинах разной длины и фасона и мокасинах. Все наряды были орнаментированы бахромой и вышивкой из игл дикобраза и разноцветным бисером. Чёрные волосы женщин, туго заплетённые двумя косами, украшали торчащие разноцветные перья. Серьги и ожерелья из раковин в ушах и на груди сверкали медным и перламутровым цветом. Пожилые женщины с детьми стояли в задних шеренгах. Мамки были разодеты в разного фасона длинные рубашки, туники и платья из одного куска оленьей кожи. На плечах некоторых ярко выделялись накидки из сотканных одеял, украшенные традиционным узорами. И снова бисер, бахрома и сверкающие иглы дикобраза. Мужчины были одеты более строго и однообразно. Военные рубашки из оленьей кожи, украшенные хвостами белок и вышивкой из бисера, гамаши-ноговицы, прикреплённые к поясу, накидки из оленьей шкуры и на ногах мутлук. В пышных чёрных шевелюрах торчали белые перья. На разукрашенных лицах горели глаза, в напряженных руках дрожали копья и тёмные деревянные щиты. Истовая тишина окружала грозное воинство.
Два белых джентльмена обалдевшими глазами взирали на невиданный парад. Рядом с ними молчаливо стоял Мэтью. Владимир даже забыл про фотоаппарат, и лишь бессмысленная улыбка, блуждая по лицу, выдавала минимум мыслительного процесса.
- Ты смотри на трибуну, Лёха. Вон Борис, рядом с Дженни. В чём это он?
- В каком-то вышитом плаще. Вид дурацкий. Но старейшины, шаман и особенно Дженни выглядят бесподобно. - Через минуту Алексей вполголоса, как будто беседуя с собой, вдруг проговорил по-английски: - Удивительно! Ни единого детского крика или вопля. Как это достигается?
- Извините, сэр! - Нарушил молчание Мэтью. - Но сейчас лучше думать о вечном. О душе! Американские индейцы очень духовные люди. Со дня рождения. Вся наша жизнь исполнена не столько стремлением к выживанию, сколько к духовному обновлению, к поддержанию гармонии со Священными Силами природы. И даже у грудных детей это в крови. Ритуал Пляски Солнца - тому доказательство. Танец извечно устраивался раз в год, в начале лета, когда бизоны собирались в стада после длинных суровых зим. Это символическое обращение к верхнему миру, к будущему, в лице молодого орла-беркута, и к нижнему миру, к прошлому, приписанного мудрому ворону. Обращение к Ваканде - великой силе Духа земли, воды, воздуха и огня с просьбой помочь нам оставаться гордыми и добрыми в горе и радости.
«Умненький мальчишка, - мелькнуло в сознании Алексея, - он меня учить вздумал». Но лишь улыбнулся. Володька вообще ничего не воспринимал. Он всецело был занят необычайным зрелищем и мыслями о том, как подобраться поближе к разодетым людям.
Бубны и барабаны продолжали ритмично звучать. Вот их звуки усилились. Передние шеренги напряглись, как перед стартом. Люди смотрели то на восходящее солнце, то на великого шамана, сидящего в центре помоста. Строгое аскетическое лицо нестарого мужчины. Невысокая красная кожаная тулья на голове жестко удерживает на затылке копну чёрных волос. По окружности тульи прикреплены медные бубенцы и торчат золотистые перья орла, а по бокам свешиваются шкурки горностая. Над перьями возвышаются небольшие рога оленя. Вот шаман встал во весь рост. Он пристально глядел на солнце. Медленно вошел в круг бизоньих черепов. Звуки музыки почти смолкли. И угасли, когда нижняя кромка солнца сравнялась со свинцовой поверхностью безжизненного озера. В этот момент шаман воздел руки и запел. Все мамки вторили ему негромкими возгласами. Шаман побежал по кругу, всё громче и громче завывая с резкими придыханиями, всхлипыванием и шипением. И старые мамки повторяли его звуки громкими воплями. Шаман, убыстряя бег, носился по кругу, не выходя за черепа бизонов. Наконец, встал и начал приплясывать. Глаза его были закрыты. Лицо выражало блаженство. Звуки бубнов, барабанов и флейт поддерживали ритмичность танца шамана. Тихие удары сменялись быстрыми и громкими и вновь затухали. Шаман пел и приплясывал. Пение внезапно сменялось ритуальным смехом. И тогда лицо, бывшее мгновение назад строгим, вновь наполнялось блаженным выражением. Шаман вновь остановился и покачивался на ногах. А старые женщины уже буквально истязали себя воплями, плачем и показным вырыванием волос. И вновь шаман понёсся по кругу.
В какой-то момент в обряд Пляски вошли и передние шеренги. Молодые женщины, обняв друг друга за плечи, ритмично пританцовывали на месте, то убыстряя, то замедляя темп. Молодые воины, поднимая и опуская копья и щиты, грозно вторили им непонятным коротким резким возгласом.
- Шаман вызывает духов Орла и Ворона, - шепотом сзади пояснял Мэтью. - Он ведёт с ними битву и духи легко несут его по необъятной нечеловеческой вселенной. Духи поют устами нашего шамана. Шаман обещает жертвенное поклонение безликой силе Ваканды и духам верхнего и нижнего мира, а в ответ просит помощь и благополучие для племени. Но сегодня особенное камлание, - продолжал Мэтью. - Шаман просит духов ещё и конкретно вызвать душу вождя Татанке Ийотаке, нашего с Дженни дальнего предка. Сейчас будет самое главное.
Старейшины бэнда вывели Дженни и Бориса. Женщину ввели в круг, а Борис остался с внешней стороны, окруженный старейшинами. Наряд женщины был ошеломляющим. Красную высокую тулью головного убора, удерживающую волосы, связанные высоким пучком на затылке, украшали 12 пышных золотистых хвостовых перьев орла и свисающие хвосты горностая. Со стороны спины от головного убора тянулись почти до земли две красные кожаные ленты, переплетённые параллельно и унизанные яркими перьями птицы-кардинала. Жакет, рубашка, короткая юбка и высокие мокасины, всё коричнево-зелёных тонов, были узорчато орнаментированы традиционными узорами и обильно украшены разноцветным бисером и иглами дикобраза. Вновь громко и ритмично застучали барабаны. Шаман и трое молодых воинов, потрясая щитами и копьями, приплясывая, окружили Дженни и громко запели с шумным придыханием. И внезапно смолкли. Послышался тонкий голос Дженни. Воздев руки к Солнцу и покачиваясь на месте, женщина с громкой призывной мольбой взывала к предку и Духам.
- Она просит возникшую душу Сидящего Быка вселиться в её чрево, - вновь шепотом пояснил Мэтью. - Просит Верхних Духов согласиться с её избранником из далёкого восточного племени.
Дженни закончила пение и, встав на колени, опустила голову. Яркие перья скрыли фигуру. Шаман, под звуки барабанов и флейт, ввёл в круг Бориса и в диком танце завертелся вокруг согбенной фигуры женщины и стоящей навытяжку фигуры Бориса. Он кружился то поодаль от них, то приближался вплотную и в те моменты руками, не прикасаясь, творил священный обряд над головами, громко завывая пронзительные мелодии. Все стоящие, завершая обряд, громко пели, приплясывали, благодаря духов. Поляна гремела от звуков, и эхо неслось по лесу, пугая зверей и птиц.
Володька уже давно исчез. Несмотря на запрет, он шнырял между шеренгами, ловил кадры, забыв всё на свете, в неистовой творческой жажде сделать “альбомчик”. И Мэтью исчез.
Радостное возбуждение Алексея вдруг исчезло, сменившись мыслями о письме Марины. Надо сказать Борису. Но когда и как? Тут к нему подошла мамка Дженни и пригласила в вигвам. Его встретил вопросительный извиняющийся взгляд Бориса. Тот словно осознавал грех происходящего и мучительно ждал конца странного счастья. Алексей выдержал взгляд, подошел к счастливой Дженни со словами поздравления. Ему ужасно хотелось опрокинуть стакан водки и хоть на время стать храбрым в предстоящем объяснении. Но водки не было. Не полагалось пить крепкие напитки на обрядовом торжестве.
- Алексей, на вас лица нет, - произнесла Дженни. Она мгновенно всё поняла и оценила. Возможно, даже ранее всё узнала. До торжества. И шепотом, чуть наклонившись, произнесла: - Не надо! Прошу вас, не надо. Только не сегодня. Умоляю!
Он вспомнил, что в загашнике у него была бутылка коньяка и, что-то пробормотав, извинившись, выбежал из вигвама. Коньяк обжег горло. Мысли выпрямились. А чёрт! Живём одним днём, сегодняшним…
День клонился к закату. Над лагерем разносились запахи жареной свинины и звуки уже современной музыки. Молодые девушки в набедренных повязках яростно соревновались в танце с обручами. Меж ними носились разгорячённые алкоголем и молодыми полуголыми телами два седовласых джентльмена, забывших о возрасте. И вообще обо всём на свете. Поздним утром следующего дня в вигвам друзей пришли Дженни и Борис. Дженни, сославшись на какие-то обязанности, через минуту стала уходить, но в дверях остановилась и долгим печальным взглядом посмотрела на друзей. Такой её и запомнил Алексей. Изящный гордый профиль у открытых дверей, освещённый солнцем.
- Ну, как вы здесь? Вчера отплясывали так, что шериф даже встревожился и всё пытал о вашем здоровье. А уж тебя, старый хрен, - обращаясь к Володьке, - он даже хотел проводить в вигвам, увидав, как, спотыкаясь и падая на колени, пытаешься собрать для съёмок самых грудастых женщин. Те упираются, визжат и хохочут, а ты всё тащишь и заливаешься смехом. Как дети малые. Что молчите?
Он был счастлив и на лице блуждала блаженная улыбка.
Алексею было муторно. Болело сердце, мучила изжога, и он безвольно сидел на топчане, свесив голые ноги. Посмотрел на Володьку, но тот опустил глаза. Нашел силы, встал. Остановился возле друга и пристально посмотрел на него.
- Что случилось, Лёха!
Улыбка мгновенно пропала с губ друга, и тревога прорезала лицо. Привычная, тридцатилетней продолжительности тревога.
- Вчера пришло письмо от Марины. Открой компьютер и прочти.
Друзья вышли из вигвама, оставив Бориса. Повалились на траву, окидывая взглядом остатки вчерашнего пиршества. Казалось, что прошла вечность, прежде чем показался Борис. Угрюмый решительный вид его поразил Алексея. - Я уезжаю, парни. Спасибо, что дали мне ещё один день счастья.
Вскоре Мэтью осторожно вёл машину через перевал, а ещё через пару часов отдохнувшая Антилопа резво мчалась, увозя друзей в ближний Сан-Франциско. В аэропорту они простились с Борисом. Он улетал, а друзьям надо было вернуть Антилопу в Чикаго. Там они пересели на машину Алексея и не спеша возвратились домой.
- Будешь звонить ему, Лёха?
- Не знаю. Боюсь. Подожду с недельку.
- Не забудь меня оповестить. Ну в общем, если что… Я всегда с вами.
Они и встретились втроём через недельку. На похоронах.
В небольшом изящном гробу лежал тощий сморщенный желтый старичок, сложив ручки на груди. У изголовья стояли Борис и Марина, не отрываясь смотря на сына. Тупое равнодушие зверски усталых людей сквозило в их взгляде. Слёз не было. Мимо, прощаясь, проходили друзья и знакомые. Алексей шел медленно вдоль гроба. На секунду остановился. Мелькнула дурацкая мысль: «Мощный, статный красавец Борис и нежная милая Марина. И это - результат любви. Неужели и оно Божье создание…»
От небольшого пирса отошел бело-голубой катер, украшенный множеством венков и цветов. Он шел на восток, в открытый океан. На корме стояли двое. Чуть поодаль все остальные. Когда город почти скрылся из вида, катер остановился. Под звуки колыбельной Блантера мужчина сделал шаг вперёд, открыл небольшую коробочку и рассыпал по волне пепел. Женщина опустилась на колени и склонила голову. Губы мужчины шевелились, но Алексей, пристально смотревший на друга, понял слова. «Не кори меня, сынок. Умоляю! Ты будешь вечно со мной. Вечно!!!» Люди бросали цветы и венки в зелёную бездну океана.
Прошло полгода. Друзья не виделись всё это время. Работа, поездки, домашние заботы да и опасение разбередить прошлое - всё препятствовало встрече. Но вдруг потянуло, потянуло отчаянно. Инициатором, к удивлению, был Володька. Он почему-то тормошил и Алексея и Бориса, произносил какие-то таинственные слова. Непонятно было. Ну, в общем, встретились.
Друзья не изменились. Да и русский ресторанчик был всё так же ласков и вкусен. За окном “бушевала” нью-йоркская метель. Шел обильный снег, и порывы ветра устраивали к радости мальчишек и девчонок снежную истерику. Снег облепил дома, заметал машины и лёгкий морозец рисовал на окнах узоры. Володька громко веселил компанию, и его анекдоты, словно горячительный напиток, вызывали бурное веселье, и не столько у друзей, сколько у людей за соседними столиками. Сегодня он был особенно в ударе. Таинственно улыбался, часто вскакивал, бегал кому-то звонить и, возвращаясь, хитро поблескивал глазами. Алексей расстегнул пиджак и поправил галстук.
- Как ты, Боб?
- Да чё как? Бобылём живу, Лёха. В мастерской чаще и ночую.
- Что так? А где же Марина?
- Бросила, Лёха. Не могла жить со мной, горемычным. Ходила неделями по дому, натыкалась на Борисовы вещи и плакала. Вся изрыдалась моя Марина. А потом как-то тихо собрала вещички, обняла меня, извинилась и сказала, что улетает к сестре под Ярославль. На Волгу. Не может больше. И даже не звонит и не пишет. Пропала начисто, друг ты мой ситный.
- А я вот всё колупаюсь по школам, да по газеткам. Знаешь, если бы не моё бумагомарательство, то давно бы загнулся. Оно единственно держит на плаву.
Они замолчали. Подбежал Володька с бутылкой шампанского.
- Что загрустили, други. Жизнь только начинается. Сегодня начинается.
- Ты чего-то разошелся, мин херц. По какому поводу тётушка Клико на столе? Али богатая клиентка возникла?
В это время морозный воздух ворвался в зал. Володька аж взвизгнул от радости и устремился ко входу. Друзья обернулись. И замерли. Борис стал медленно подниматься, не отрывая взгляда от дивной картины. К нему шла Дженни, на ходу расстёгивая дублёнку и снимая белый шарф. Вот она сбросила шубку и протянула к Борису руки. И тут мужественный славянин… заплакал. Молча, лишь вздрагивали плечи. Дженни, наклоняясь, пыталась обнять мужа. Мешал большой, опущенный к ногам живот...
Хлопнула пробка. И Володька, подняв бокал, заорал во всю глотку:
- За рождение Вождя! За Вождя!
И тихо добавил: - И за мой новый альбомчик.
Леонид Рохлин (1937, Москва). Геологический институт, экспедиции, наука, диссертации. 5 лет работы в Монголии. С началом капитализма в России – успешный бизнесмен. С 1996 г. – в Сан-Франциско. Работал педагогом в русскоязычных школах. Автор многих публикаций и нескольких книг.
