(Пер. с английского Виктор Фет)
Камчатка
С вертолета времён вьетнамской войны
сначала видишь “дым”. Приближаясь,
видишь: озёра и разрушенная кромка
кальдеры Узон рисуют паром
голубые и жёлтые страны Клода Моне.
Совсем близко – прозрачные
водоёмы: один скоро станет оранжевым,
в другом через грязевую глину
угрожающе булькают пузыри.
Жизнь всех оттенков, кроме зелёного:
в этом мире отсутствует фотосинтез.
Мои серебряные кольца почернели
от сероводорода. Вода, пузырясь,
кипит при 95 градусах Цельсия;
лакмусовая бумага показывает,
что вода здесь – как азотная кислота,
а неподалёку – как щёлочь; я не стал бы
трогать ее и холодной. Вокруг
каждого водоёма – жизнь: тускло-красные,
желтые, бежевые маты архей и бактерий.
Восемь месяцев в году
кальдера Узон покрыта снегом. Вода
проникает до уровня магмы, оттуда
поднимается вверх, фильтруя,
осаждая, откладывая, растворяя.
Геохимия в скоростном режиме:
вот реальгар и золотая обманка; а на пять
метров глубже, возможно, и золото.
Некоторые любят погорячее.
Некоторым нужен кислород,
другим – не нужен. Образовалась ниша,
прочее – игра эволюции,
её мастерская; дайте ей время и шанс,
C, N, H, O, S и металлы, и жизнь
выберется на свою тропу;
бактериальные маты, несмотря
на адские (для нас) кислотность и жару,
продолжают свои любимые игры,
выживая с помощью горстки генов.
Pyrolobus fumarii лучше всего растёт
при ста тринадцати градусах Цельсия.
За ними – не дымное зеркало магов,
а мокрые молекулярные стратагемы.
Можно сварить яйцо (да и любой белок)
в водоёмах кальдеры Узон;
стенки обычных клеток расплавятся
в этом растворе. Но не таковы
гипертермофилы: стенки их клеток
сшивает эфирная связь; их белки
укреплены повторами стойких
аминокислот; их ДНК – под охраной
полиаминов, щелочных белков,
обратных гираз, и снабжена
надёжной ремонтною мастерской.
Так они приспособились жить – как и люди
в этих местах, те, кто раньше
обслуживал советские подводные лодки;
теперь корабли ржавеют; зимой
электричество включают лишь на три часа в день;
но люди всё ещё здесь – продают
ягоды и черную редьку на рынке;
ездят на краденых японских машинах;
трижды в день на столе у них рыба – и пьют.
Они живут здесь, на периферии,
в девяти часах лета от Москвы,
где орлы выкармливают птенцов;
где земля дрожит; где по ручьям медведи
ловят лосося, идущего в реки на нерест.
А кто-то из нас не ловит уже ни лосося,
ни человека, мы охотимся за археями:
могут ли люди есть одну только серу,
водород и соли железа? Хватит ли знаний,
чтобы узнать, как это сделать?
Ах, организм, заворожи нас своею
холистической сетью химических трюков
среди жары и кислот! А кто-то из нас –
нового рода ловцы, охотники за ДНК,
кроме неё, ничего не имеет значения, правда?
От неё зависит, станешь ли ты рыбой фугу
или лабораторною мышью; в ней
четырёхбуквенным кодом записаны все
схемы сокрытых в тебе сборочных линий.
Кто знает – может быть, в этой грязи
горячих источников прячется ген,
цена которому – миллионы?
А что получит Камчатка?
На куске моржовой кости
вырезан русский медведь,
тепло одетый, сидящий в санях,
усталый, как наши студенты.
После целого дня полевой работы
они, скрестив ноги, устроились на полу,
стабилизируя свою ДНК.
В лапах медведя – чашка горячего чая;
чайник стоит на снегу.
Где-то поблизости должен быть и огонь,
а позади дымится вулкан.
Славную жизнь порождает Камчатка.
Версия
Когда Бог делал солнце,
он лежал на белом песке,
и, простирая бледные руки в пространство своё,
сформировал он (Бог)
шар водородный, и зажёг в нём
ядерный огонь свой. И ощутил он
(Бог ощутил)
тепло его на мягкой
ладони своей. И это было хорошо,
это было его солнце.
Когда Бог потом решил
сделать луну, оперся он ногами своими
o ледяную шапку Марса
и, протянув снова
руки свои, ухватил он кусок
ранее сотворённого солнца, и запустил
его Бог, как снежок,
в землю свою. Земля
пошатнулась, и дала начало
луне, Божьей луне. И он
ощутил её отражённый свет,
И это было хорошо,
и хороша была луна его.
Когда же настало время Богу
населить эту голубую землю,
он погрузил ноги свои по колено
в воды морей и озёр своих
и, Боже милостивый, вовсе не стал он
делать людей по образу
и подобию своему, а просто
протянул свои руки, теперь уже
обожжённые солнцем, и заронил
зёрнышко риса, митохондрию,
глаз осьминога. И он дал им опасность и шанс,
и правила дал, и время Божье;
и уже существа появились,
заговорили. И этот разговор был хорош,
разговор между ними и Богом.
Берингов мост
Старики говорят,
раньше небо было так близко,
что если пустить стрелу вверх,
она отскакивала к тебе обратно. Небо
глотало птиц. Иногда оно возлежало,
как нежащийся туман,
прямо над нашими юртами,
и можно было взобраться
наверх, к отверстию, куда выходил дым,
и разговаривать с богами.
Потом появились секвойи, жертвуя
всем ради ствола, и они
приподняли и отодвинули небо,
а потом уже люди с помощью
воздушных шаров и телескопов
продвинули его ещё дальше,
так что стало трудно уже
разговаривать напрямую с богами –
приходилось кричать,
или брать в посредники шаманов.
А теперь я и сам перелетел через Тихий океан,
и сам я видел тёмно-синее небо
на высоте десяти тысяч метров.
Говорят, люди уже побывали на Луне. Говорят,
земля становится всё теплее.
Я вижу смог – небо, которое
спускается обратно на Калифорнию.
Лава
Я думаю, что чапарраль*
растёт по ночам, откровенно
нарушая законы фотосинтеза; ибо
здесь, в резком свете луны, существуют
признаки жизни – вот он блестит
тёмно-зелёным, звериным
мехом на фоне покрытых травою
бледных холмов. Это – тьма
чёрных как нефть совиных
угодий, чёрного как асфальт
пчелиного роя на его
пути к новому улью.
Чапарраль движется;
чапарраль, может быть,
движется из ложбины
в ложбину, каждую ночь.
---
* Стихотворение написано в посёлке художников в горах Санта-Круз. Чапарраль – это плотный, низкий кустарник; коровы могут через него пробраться, но для людей это не так просто. Он темнеет по ночам на фоне травянистых холмов.
Роальд Хоффманн (англ. Roald Hoffmann) – знаменитый химик-теоретик, профессор Корнелльского Университета (Итака, штат Нью-Йорк, США). Лауреат Нобелевской премии по химии (1981). Oсновоположник теории протекания химических реакций. Родился в 1937 году в Польше (Злочув, теперь Золочив в Львовской области Украины). С приходом нацистов попал в гетто, потом в трудовой лагерь, откуда бежал с матерью. С января 1943 по июнь 1944 их прятал школьный учитель, украинец Мыкола Диюк.
В США с 1949 года. Докторская степень получена в Гарварде (1962). Владеет несколькими языками, в том числе и русским. В 1960-61 годах учился в аспирантуре Московского университета.
Профессор Хоффманн – поэт, автор нескольких сборников стихов на английском языке. Автор пьес «Кислород» (с Карлом Джерасси) и «Должны ли мы?»
Из автобиографии Р. Хоффманна: «Я начал писать стихи в 1970-х, но опубликовал первое стихотворение только в 1984 году. Первая книга поэзии «Mетамиктное состояние» вышла в 1987. ...Я пишу стихи для того, чтобы проникнуть в окружающий мир и понять свои отношения с этим миром. ...Однa вещь несомненно неверна: то, что учёные понимают устройство природы глубже, чем поэты... Поэзия взмывает ввысь, невзирая на материальное, в кромешной тьме, сквозь мир, который мы открываем и создаём».
Его избранные стихи были не столь давно опубликованы в переводах на русский язык в двуязычном издании: Роалд Хофман / Roald Hoffmann, Избранные стихотворения. Изд-во «Текст», Москва, 2010 (переводы В. Михалевич, В. Райкина, Ю. Данилова, М. Базилевского, В. Фета). Путешествовал по всему миру, от Галапагосов до Камчатки. Сайт в Интернете: http://www.roaldhoffmann.com
18 июля 2017 Роальду Хоффманну исполняется 80 лет.
