Ж Е Н Щ И Н Ы И М О Р Е
Катерок «Орлан Ушастый» качало на легкой волне. Из машинного отделения слышалось ритмичное постукивание гаечного ключа и не совсем лестные замечания моториста к финансовому положению дел команды.
Боцман Матушкин вздохнул и посмотрел на звезды.
«Красивые какие...» — с уважением подумал боцман.
— Ой, девочки, смотрите, мужчина за бортом, — донеся откуда-то снизу веселый женский голос.
Боцман опустил голову: на посеребренной ярким лунным светом воде, плескались женщины. Их веселые и задорные глаза с любопытством смотрели на боцмана.
— Мужчина, вас в корму подтолкнуть? — хихикнул второй голосок.
— Или якорь на палубу бросить?
«Курортницы, понимаешь!» — неодобрительно поморщился Матушкин.
Боцман встал и выпрямился во весь свой гигантский рост. Он даже открыл рот, но нужные слова не пришли. Точнее говоря, они пришли, но годились только для управления морским, сплоченным коллективом.
— Может быть, вы хотели сказать «три тысячи чертей»? — поинтересовался голосок, первым окликнувший боцмана.
— Или «Пиастр-р-ры, пиастр-р-ры, пиастр-р-ры»?
— Не стесняйтесь, пожалуйста.
«Да что я, попугай?!» — возмутился про себя Матушкин.
Боцман в сердцах пнул ногой хлам на палубе. Две полуторапудовые гири, тихо шурша железными боками, покатились к борту. Матушкин чертыхнулся и торопливо схватил спортивное железо.
«Я лучше зарядку делать буду, — решил боцман. — Ну их, этих... Ну, красавиц, в общем!»
Боцман стащил с себя тельняшку и стал спиной к морю. Гири легко взлетели вверх. Могучие, похожие на канаты, мускулы Матушкина налились упругой силой.
— Ах, какой мужчина! — снова засмеялись за бортом.
— Геркулес.
— Нет, полтора Шварценеггера.
Матушкин покраснел от удовольствия и развел руки в стороны. Вращая кистями рук, он привел гири в эффектное вращательное движение.
— Хочу такого мужчину, — потребовал голосок за бортом.
Два других потопили смех в морской воде.
— Хочу и все.
«А вот фиг тебе!..» — подумал боцман и тут же оступился на старом чайнике. Фальшборт не выдержал могучей тяжести Матушкина, увеличенной спортивным железом. В воздухе мелькнули босые ноги сорок шестого размера и через секунду, с торпедным шорохом, боцман ворвался в прохладную морскую глубину.
Прежде чем вынырнуть, Матушкин стащил с себя ремень и связал им гири: появляться на поверхности без них, то есть выказывать признаки гражданской паники, боцман не хотел.
— «Пиастры» всплыли! — радостно приветствовал Матушкина женский голосок.
Боцмана неприятно удивил звук наконец-то заработавшего двигателя «Орлана Ушастого» — катерок на полных парах удалялся к горизонту. Матушкин оглянулся по сторонам. До пляжа было не больше двух километров, но проплыть их с ищущим покоя на дне морском железом было не легко.
«Не брошу, — решил про себя боцман. — Из принципа не брошу!»
Матушкин набрал полную грудь воздуха и начал свой скорбный путь.
Женщины легко кружили возле тяжелого, как допотопный дредноут, боцмана.
— Увы, он счастия не ищет... — щебетали веселые голоса.
— ...Он уже его нашел. Теперь на пляж тащит.
Гири тянули ко дну, как якорь.
— Врешь, не возьмешь! — процедил сквозь зубы боцман.
— Возьмем, девочки? Возьмем-возьмем!.. — взорвались смехом женские голоса.
Две головки исчезли с поверхности и тут же боцмана рвануло вниз. Матушкин вынырнул через полминуты, отфыркиваясь, как старый морж. Очень хотелось выругаться, но не хватало воздуха. Боцман переложил ремень из левой руки в правую и продолжил путь.
— Продайте гири, — нежно и очень близко попросил Матушкина женский голосок. — Хотите, мы заплатим вам миллион пиастрами?
— Врешь-не возьмешь! — огрызнулся боцман.
— Это глупо. Вы же утонeте.
Перед боцманом мелькнуло удивительно красивое, но уже не веселое, а скорее озабоченное женское лицо. Матушкин сжал зубы и уткнулся носом в воду. Гири снова рвануло вниз.
— Хорошо, два миллиона.
«Хоть три, все равно не отдам!..» — решил Матушкин.
Мягкие женские ладошки внизу принялись разжимать бронзовый кулак боцмана, две другие пощекотали его под подмышками. Боцман по-поросячьему взвизгнул от смеха и проглотил пару литров воды.
— Ладно, три миллиона, только отдай гири, дурак!
— Бу-бу-бу!.. — пробормотал в воду боцман.
Красавицы стремительно атаковали захлебывающегося боцмана. Когда он погружался в воду, его выталкивали на поверхность, и борьба возобновлялась с прежней силой. Матушкин отчаянно сопротивлялся.
— Четыре миллиона, водохлеб несчастный!
«Варяг никогда не сдается, — мелькнула тающая мысль в мозгу боцмана. — Особенно красавицам...»
Неожиданно из воды поднялся большой, русалочий хвост и обрушился на голову Матушкина.
...Боцман пришел в себя уже утром. На пустынном пляже никого не было. Рядом стояла древнегреческая амфора, доверху наполненная чем-то желтым. Гирь не было видно.
«Золото, что ли? — безразлично подумал Матушкин, тронув мокрым пальцем желтые кружочки. — Интересно, откуда?..»
…Новенький красавец-катер «Орлан Ушастый 2» стремительно неcся по волнам. Боцман Матушкин сидел на корме, смотрел на серебристое море и думал.
«Почему женщины на корабле не к добру? — рассуждал про себя боцман. — Потому что море красивое и женщины тоже красивые... Красота — к красоте. Отпускать их в море нужно — пусть себе плавают... На счастье, в общем!»
Где-то вдалеке раздался легкий женский смех, но за мощным гулом новенького мотора боцман Матушкин так его и не расслышал.
З В Е Р С К А Я М О Р Д А
Валентин Иванович, бывший инженер и теперешний полубезработный дворник, целый год выращивал на даче свинью Замарашку. К любому делу Валентин Иванович привык относиться, что называется, с душой, и со временем из худосочного поросеночка Замарашка превратилась в роскошную и толстую свинью.
Замарашку баловали. Например, она всегда пользовалась куда большей свободой передвижения, чем обычно позволяется свинскому роду-племени.
— Гляди-ка, какая хорошая свинка, — говорил один дачник другому, показывая пальцем на роющуюся на задворках Замарашку. — Пудов на восемь, не меньше. Пора бы ее уже и того самого...
В конце концов, жена Валентина Ивановича, Люба, уговорила мужа заколоть безмерно растолстевшую свинью. Замарашка только что вернулась с прогулки по окрестностям. Она стояла посреди двора, что-то задумчиво пережевывая и внимательно посматривая на хозяина.
Валентин Иванович вздохнул и поплелся в сарай. Огромный ржавый нож, едва коснувшись точильного камня, высек кровавые искры. Валентин Иванович с ужасом смотрел на багровые цвета и старался не думать о предстоящей казни Замарашки.
— Скоро ты там? — окликнула мужа Люба. — Целый час уже точишь.
Валентин Иванович вышел во двор. Люба подмигнула мужу и кивнула на курятник:
— Там она спряталась. Поняла все, наверное. Ну, иди, с Богом.
Валентина Ивановича качнуло:
— Как это с Богом? — со страхом удивился он.
— Просто говорят так, — отмахнулась Люба. — А, вообще-то, конечно, Бог тут ни при чем. Ну, иди-иди!
— Не могу я, — жалобно простонал Валентин Иванович, — тошнит меня что-то...
— Тоже мне мужик! — возмутилась Люба.
— Да говорю же, что не могу, — Валентин Иванович вырвал локоть из цепкой ладошки жены. — Я еще никого в жизни не резал и это самое... Боюсь я.
Люба презрительно осмотрела мужа с ног до головы. Впрочем, довольно быстро женский взгляд смягчился.
— Нет, я тебе вообще-то сочувствую, — сказала Люба. — Это действительно трудно. Тебе нужно настроиться. Понимаешь?..
— Понимаю, — Валентин Иванович облизал пересохшие губы. — А как?
— Представь, что ты — крутой мужик. Ну-ка, изобрази зверскую морду.
Валентин Иванович послушно выполнил требование жены. В результате на лице бывшего инженера появилась гримаса измученного зубной болью меланхолика.
— Не пойдет, — Люба немного подумала. — Валя, ты должен внушить себе, что ты — «черный берет». То есть головорез и убийца. Кстати, можно крикнуть что-нибудь...
— А-а-а!.. — тонко взвизгнул Валентин Иванович.
— Стоп-стоп. Можно подумать, что это не ты собрался резать, а тебя на вилку накалывают, — Люба потерла лоб, собираясь с мыслями. — Ты пойми, Валя, кто такой головорез? Это тип без нервов и извилин в башке. Тупой убийца. Кстати, в наше время большинство красивых женщин предпочитает влюбляться именно в головорезов. Усек, да?
— Ы-ы-ы!.. — страстно замычал Валентин Иванович.
— Ты — животное! — в глазах Любы вдруг зажегся азартный огонек. Женщина сделала несколько гипнотических, завораживающих пассов руками перед застывшим лицом мужа. — Ты — зверь! В тебе нет ничего человеческого.
— Р-p-p!.. — по-собачьему зарычал Валентин Иванович.
— Ты способен на все, — продолжила гипнотическое внушение Люба. — Ты жаждешь крови и смерти. Свинья... Она такая противная. Убей ее!
Валентин Иванович слегка присел и, выставив вперед огромный тесак, громко крикнул странно изменившимся, жутким голосом:
— Га-а-а!
— Молодец. Убей ее!..
— Га-а-а!
Муж застыл в позе японского самурая, решившего сделать себе харакири. Его перекошенное лицо напоминало морду индейского бога смерти.
— Отлично, — Люба хлопнула в ладоши. — А теперь, быстро в курятник.
Валентин Иванович бросился вперед. Едва не сорванная с петель дверь глухо стукнулась о стену.
— Га-а-а!.. — донеслось из курятника. — Га-а-а!
Люба прикусила кулачок. Прошла томительно долгая минута. Предсмертного визга свиньи не было слышно.
Люба осторожно подошла к сарайчику и заглянула внутрь. Ее муж стоял посередине помещения и смотрел на Замарашку. Свинья лежала в углу и тихо, блаженно хрюкала. Валентин Иванович оглянулся.
— Я уже посчитал, — почему-то шепотом сказал он. — Ровно десять штучек.
Взгляд мужа светился такой тихой и светлой радостью, что Люба не выдержала и улыбнулась в ответ. Валентин Иванович был по-настоящему счастлив: рядом с Замарашкой, возле ее толстого брюха, бодались, пытаясь прорваться к материнским сосцам, крошечные и смешные поросятки.
Теперь Валентин Иванович и Люба поросятами торгуют. По сколько-то там тыщ рублей штука. Ничего-ничего, проживем как-нибудь и без зверства!..
Котов Алексей Николаевич. Родился 30 марта 1958 года. Живу в Воронеже, работаю церковным сторожем. Образование высшее (техническое). Oпубликовал массу юмористических рассказов, анекдотов и пр. миниатюр. Но со временем я стал более серьезным. На ЛитРесе вышло семь небольших электронных книг. От юмора отошел, но не откажусь от него никогда. "Возбуждение сострадания к осмеянному и не знающему себе цены прекрасному и есть тайна юмора" (Ф.М. Достоевский).
