Легенда Дагестана
Плюгин в неизменном вельветовом пиджачке и в очках-хамелеонах столкнулся с Бадри на углу Мясницкой и Харитоньевского. День был будний, но оба они никуда не спешили. Бадри предложил зайти куда-нибудь — посидеть, поговорить. Они познакомились лет десять назад на конференции в Праге. Потом несколько раз встречались в Москве. И в каждую встречу обязательно о чем-то спорили, иногда слишком горячо.
Кафе подвернулось не ахти какое, но был свободный столик у окна, за которым меланхолично, словно вальсируя, опадали листья.
— Ну что, коньячку возьмем? — осведомился Бадри и углубился взглядом в меню, облаченное в шикарный коленкоровый переплет.
Водку он не любил, но и «Курвуазье» выглядел дороговатым.
Остановились на отечественном — «Легенда Дагестана».
— Будем придерживаться импортозамещения, — патриотично пошутил Плюгин.
На закуску заказали салат из свежих овощей и жаркое в горшочке.
Бадри попросил еще «Боржоми», недавно появившееся в Москве, как знак улучшения отношений между ныне враждебными, а еще недавно дружественными странами.
Ожидая заказа, обменивались свежими профессиональными новостями, российскими и грузинскими. Вспоминали старых знакомых, скорее знакомок.
— Ах, как постарела Амалия! — сокрушался Бадри, имея в виду бывшую однокурсницу, с которой Плюгин познакомился тогда же, когда и с Бадри, — в Праге.
— А ты молодец, выглядишь еще на все сто! — польстил он Плюгину, что вряд ли соответствовало действительности: Плюгин месяц как выписался из больницы.
В кафе вдруг нахлынули накрашенные девицы и молодые мужчины в пиджаках и с галстуками.
— Офисный планктон потянуло на бизнес-ланч — прокомментировал Плюгин.
— Ну почему, — возразил Бадри, — может, студенты собрались или молодежная какая-нибудь организация, мало ли что.
— Это ты уже какую-то легенду сочинил — усмехнулся Плюгин.
— Легенда, легенда, — забормотал Бадри. — Попробуем-ка, что это за «Легенда Дагестана»? — провозгласил он, плеснув коньяку на донышки своего и плюгинского бокалов.
— Кстати, о легендах!
И он рассказал о недавней презентации нового исторического журнала.
— Там о новом государственном празднике России, о 4-м ноября, говорили. Об изгнании поляков из Кремля в 1612 году. Только было это не 4-го ноября. Говорили, что при назначении этой даты ошиблись при переходе с юлианского на григорианское летосчисление.
— А ты как туда попал? — удивился Плюгин.
Приятельница моей жены, очень давняя, там работает, вот она и пригласила — объяснил Бадри. Пообщались во время фуршета.
И продолжил:
— Потом говорили об Иване Сусанине, что это тоже лажа.
— Как лажа? — вновь удивился Плюгин.
— Да так, лажа — подтвердил Бадри, — никаких документов, никаких исторических подтверждений нет. Зарезали его обыкновенные разбойнички на большой дороге, а брательник, или зятек, придумали легенду, чтобы бабла срубить, говоря по-нашему.
— Что-то, я смотрю, тебе это очень понравилось? — заметил Плюгин.
— Да нет, просто рассказал, что на презентации слышал, — миролюбиво ответил Бадри.
Ну, и что ты еще слышал? — спросил опрокинувший очередную порцию коньяку Плюгин.
— Еще обсуждали легенду о генерале Раевском, который с двумя своими пацанами, держа их за руки, пошел впереди солдат на штурм позиции французов. И что Толстой потом в «Войне и мире» высмеял…
— Вот как, — перебил его Плюгин, а грузинские легенды там не разбирали?
— Так журнал-то русский, — возразил Бадри, — грузинские легенды в грузинском журнале разбирать будут.
И снова разлил коньяк по бокалам.
Молодежь в центре зала действительно была какая-то непонятная: никуда не спешили, потягивали из бокалов спиртное, вели какой-то общий разговор. А одна девушка подняла свой смартфон на уровень глаз и щелкнула эти двух чудаков, сидящих у окна. А, может, и не их, а красноватые кленовые листья, выписывающие за его стеклом спирали.
— Видно, прав оказался Бадри, никакой они не планктон, — подумал Плюгин и перевел взгляд на приятеля.
Седина здорово проредила его черную шевелюру, и морщины на лбу обрели скульптурную завершенность. Но глаза, глаза сохраняли живость и выразительность.
— Легенды, говоришь? — спросил он, и сам вдруг почувствовал, что в нем взыграли патриотические чувства.
— Я тоже могу тебе развенчать одну легенду.
— Ну давай, согласился Бадри, — еще не понимая, куда клонит приятель.
Плюгин начал свой рассказ, а Бадри, слушая, поднял свой бокал, предлагая снова выпить.
В студенческие годы ходил Плюгин в туристические походы по Кавказу. Главным испытанием было перевалить через Большой Кавказский хребет. Тот маршрут пролегал через Клухорский перевал. Встали чуть ли не на рассвете, надели рюкзаки — и вперед! Долгое было восхождение. Но спуск оказался еще тяжелее: пошел дождь, несколько часов пришлось идти вниз по скользкому склону на полусогнутых.
— Это тебе не «Легенду Дагестана» попивать в кафе, — сострил Плюгин.
И продолжил рассказ. Дошли они до южного приюта, там комнаты с кроватями, водопровод, столовая. Вдруг и солнышко показалось, дождь кончился. Можно было отдохнуть, полюбоваться горным пейзажем. Следующий переход — только завтра, утром.
Взяли шахматы, сели во дворе за дощатый столик. А местные — тут как тут. Два грузина. Давайте, — говорят, — сыграем: ваш сильнейший с нашим сильнейшим, а проигравшая сторона пойдет в магазин и купит две бутылки водки.
И как раз третий грузин, видимо, сильнейший, подходит. Так оно и оказалось. Знакомимся все друг с другом. Мне ребята доверяют сесть за доску. Их сильнейший садится напротив. И начинаем.
— Ну, ты в шахматах не силен, не буду тебе голову подробностями морочить: там, d2—d4, староиндийская защита и прочее — продолжил Плюгин.
В общем, поначалу игра была равной, местные подначивали: вот, мол, скоро побежите в магазин!
А потом Плюгин начал пересиливать и в конце концов, как говорится в военных сводках, преодолев ожесточенное сопротивление противника, победил. Сдался их сильнейший.
— И что ты думаешь, — обратился Плюгин к Бадри, — пошли они в магазин, твои соотечественники? Сделали вид, что и уговора никакого не было. Дали нам адрес в Сухуми к какому-то своему другу.
— Вот найдете его в Сухуми, скажете, что я прислал, — он вас чачей угостит. Чача у него яблочная, такой запах! — восхищенно втянул воздух проигравший.
— Поблагодарил меня за игру, — ехидно усмехнулся Плюгин, закончив свой рассказ.
И выдал итог:
— Вот тебе, Бадри, легенда о необыкновенном грузинском гостеприимстве! Ты мне про наши легенды взялся рассказывать, а я тебе — про ваши.
— Ну, а вы в Сухуми нашли этого их дружка? — задумчиво спросил Бадри.
— Даже не искали, — отрезал Плюгин, — как можно верить тому, кто слово не держит?
— Не настоящие были грузины! — возмущенно заключил Бадри и попросил у официанта счет.
-
Я расплачиваюсь, — строго сказал он Плюгину.
И снова повторил в сердцах:
— Не настоящие грузины были!
Жизнь прекрасна
В Москву Марк вернулся самовольно. Его не устроило распределение в Калининград: инженер-механик с местом жительства на судне. Что это за место жительства, он прекрасно знал. Был на плавательной практике в Мурманске, в тралфлоте. Там… Да что тут объяснять — за год до того «Новый мир» напечатал «Три минуты молчания» Георгия Владимова. Там все было написано, лишь слегка подчищено, подправлено — иначе бы цензура не пропустила…В общем, Марк вернулся к родителям-пенсионерам. На свою Ивановскую улицу в Тимирязевском районе Москвы. Теперь рядом с тем местом, где был его дом, высится гостиница «Молодежная». А раньше здесь были одноэтажные домишки, построенные для временного пользования, но простоявшие чуть ли не полвека. В одном из них располагалась их семейная комнатушка, четырнадцать квадратных метров на троих. В ней Марк жил с самого рождения. Родители обрадовались приезду сына, отметили и его приезд, и получение диплома инженера. Во время семейной трапезы была выпита бутылка сухого грузинского вина Мукузани. Но радости радостями, а предстояли нешуточные дела: нужно было прописаться, устроиться на работу, ну и вообще налаживать жизнь после долгого отсутствия. Проведя несколько дней в приятном бездействии, повидав кое-кого из школьных приятелей, Марк пошел в милицию прописываться. Заведующий паспортным столом по фамилии Заяц (статный майор, совсем на зайца не похожий) поинтересовался, почему Марк выписался два года назад.
— Институт, — начал не без патетики объяснять Марк, — по решению Никиты Сергеевича Хрущёва, из Москвы перевели в Калининград, так сказать, поближе к производству…
— Ну и что? — спросил Заяц без улыбки.
— Товарищ майор, когда я выписывался, Вы же еще сказали: вернешься — пропишем снова, — продолжил Марк без прежнего воодушевления.
— Пропишем, — согласился майор, отрешенно глянув в окно, — но ты прежде должен устроиться на работу.
Марк тоже взглянул в окно. Старенькое деревянное здание милиции находилось на той же улочке, где он жил, по которой двадцать лет ходил мимо. Но из милицейского окна с детства знакомая улочка выглядела как-то иначе.
— Устроишься — заходи, — майор закончил разговор и встал из-за стола.
В первом же КБ, куда пришел Марк, потребовалось предъявить паспорт с московской пропиской.
Терпеливо выслушав рассказ Марка о том, что он уехал из Калининграда из-за отсутствия жилья, что по закону молодому специалисту жилье должны предоставлять, кадровик развел руками:
— У меня тоже закон. Пропишетесь — приходите, возьмем.
Марк еще раз посетил паспортный стол. Заяц отказался его принять.
— Вы должны меня прописать, — воззвал Марк к паспортистке, сидящей перед кабинетом начальника, — я ведь здесь с рождения живу, родители пенсионеры!
— Не могу, — отрезала паспортистка, — сначала устройтесь на работу.
Марк наведался по поводу работы еще в 3-4 места, ответ был один и тот же:
— Пропишетесь — приходите.
Тогда он понял, что означает прежде слышанное выражение «замкнутый круг». И не представлял себе, как вырваться из этого круга.
Дни шли, а у него — ни прописки, ни работы. Вот и первое сентября уже наступило, и Марк первый раз за последние пятнадцать лет жизни остался в этот день дома: идти было некуда.
Уже и радость от возвращения домой стала тускнеть, и невыносимы стали эти бессмысленные хождения и разговоры.
Тут мама вспомнила, что ее троюродный брат Нильчик — инженер, да еще, как говорится, с положением. Нашла в потертой записной книжечке его телефон. Дозвонилась ему из уличного автомата — телефона дома, конечно, не было, как и других, еще более необходимых удобств.
Нильчик был любезен и предложил Марку зайти к нему на службу.
И вот Марк отправился на работу к Нильчику. Нильчик был начальником технического отела. Проектной организация, в которой он служил, располагались на Рочдельской улице и занимала первый этаж девятиэтажного кирпичного дома. Помещение это первоначально предназначалось, видимо, для магазина. В широких окнах, когда Марк подошел к дому со стороны переулка, вместо прилавков и витрин видны были ряды кульманов. Кое-где между ними мелькали вполне привлекательные женские головки.
Вход был со двора. Нила Викентьича Марк видел когда-то, но, встреться он ему на улице, не узнал бы. Дядюшка был небольшого роста, очень сутул, чем напоминал гигантскую черепаху. У него были большие выразительные глазами, очень похожие на глаза матери.
Они обменялись ничего не значащими приветствиями, и Нил Викентьич провел Марка через узенькую приемную в кабинет директора, который о его визите был, конечно, предупрежден. Представив Марка, дядюшка удалился.
Константин Иванович, так звали директора, оказался человеком весьма радушным. Кабинет был залит солнцем, и на лысом черепе директора, обритом под Котовского, играли солнечные блики. Он сразу приступил к делу, показывая тем, что вопрос о приеме Марка на работу решен. Для начала предложил юному гостю посмотреть фотоальбомы гидростанций, на которых уже работало спроектированное организацией, куда собирался устроиться Марк, оборудование. С гордостью давал пояснения. Так они пролистали несколько альбомов: Куйбышевская ГЭС, Волгоградская (только что переименованная из Сталинградской), строящаяся Братская. Потом Константин Иванович вызвал инспектора по кадрам, пышнотелую, очень невозмутимую женщину средних лет, и небрежным тоном дал указание:
— Софья Васильевна, зачислите, пожалуйста, молодого человека в 3 отдел с завтрашнего дня.
Софья Васильевна, как Марк вскоре узнал, имела прозвище «Сонька-золотая ручка». Она, величаво ступая впереди Марка, повела его к себе в кабинет, где сделала необходимые записи. Когда все было закончено, Марк, запинаясь и смущаясь, пролепетал:
— А Вы не могли бы дать мне справку о том, что я у вас работаю.
И замолчал, со страхом ожидая ответа.
— Сейчас напечатаю, — ответила она, чуть помедлив.
Потом еще раз сходила к Константину Ивановичу за подписью, и вот долгожданная справка оказалась у Марка в руках.
Не помня себя от счастья, он выскочил во двор. На детсадовской площадке шебуршилась детвора, откуда-то с верхнего этажа доносился приятный голос Марка Бернеса, вопрошавшего мир «Хотят ли русские войны», а между кронами дворовых тополей просвечивало серо-голубое московское небо.
Оригинал: http://litsvet.com/index.php/%D0%BF%D1%80%D0%BE%D0%B7%D0%B0/441-%D0%B2%D0%B8%D0%BA%D1%82%D0%BE%D1%80-%D0%B5%D1%81%D0%B8%D0%BF%D0%BE%D0%B2-%D1%80%D0%B0%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B0%D0%B7%D1%8B
