Х Х Х
Жизни не хватит полюбить Альпы,
Такие они большие.
Да и увидеть их трудно —
Как мухе, ползущей по темечку,
Невозможно увидеть красоту лица человеческого.
И времени нет уже,
Чтоб по альпийским лугам бродить,
По тропам крестьянским
Подниматься, собирая по зернышку
Опыт любви к нечеловеческим этим местам,
Обмораживать щеки, кожу сдирать на колене,
лыжу ломать или встретить однажды на склоне человека,
Который на долгие годы останется братом,
А потом навсегда улетит…
Галке альпийской бросить
Хлеба кусок, чтоб она
На лету его подхватила.
То ли дело любовь моя Крым
человечный и мне соразмерный…
Х Х Х
Здесь нищих нет. Им стыдно здесь просить.
Куда они отсюда подевались?
А, может, им пособия хватает
По той причине, что налоги платят
Богатые сограждане?
Лишь птицы просят —
Лебеди и утки в дворцовом парке
И альпийских галок
Нахальная крикливая команда
На высоте трех тысяч метров,
Куда доставил нас фуникулер.
Мне кажется, что нищим подавали б
Все эти люди в лаковых машинах,
Одетые, причесанные люди.
Но где же нищих взять?
Они у нас. В подземных переходах,
На вокзалах, на сквериках,
И просто в подворотнях.
Уроды, сумасшедшие, больные.
Бежавшие от бешеной войны,
Безногие, безрукие, пьянчуги,
— вот достоянье наше,
Наш позор. А, может быть,
Благословенье Божье.
Х Х Х
Здесь, в предгорьях, погода работящая:
День стирка, день сушка, день глажка,
Гроза вперемежку с жарой,
Но когда тишина, то она совершенна.
Мы, равнинные люди,
Ленивы, как наша природа:
Вместо немецкого трудолюбия —
Русская лень и еврейская грусть.
Нет высокогорного Рильке –
Зато оба Иосифа прекрасны,
Оба — любимцы небес,
Хлебавшие тюремную похлебку,
Евшие хлеб изгнанья
В Воронеже, в Вологде, в Магадане.
Такова русская погода.
И.Э.
Вот темный свет и светлая старуха,
И горький кофе, и подсохший хлеб.
У изголовья подлинник Мане,
Рисунок острый.
О своих собаках старуха размышляет:
Таксы, пудель, дворняга Тома,
И пишет главы жизни, разделяя
Их по своим собакам...
Смерть сидит поодаль, любуется.
Красивая старуха, жизнь длинная,
И времени не стало…
А смерти надоел предсмертный ужас,
Стоны, холодный пот,
И мужество так редко
Встречается на этом ложе.
Да и собаки заждались хозяйки,
Толкаются у смерти в рукаве..
Да и вообще … Пора…
21-29.5.16
Если смотреть отсюда — пышная подушка
Покрывает гору Беука и одноименную деревню на склоне,
Прозрачная подушка неподвижной тишины,
Подпорченной на западе древней дорогой
От Парижа до Рима, которая фырчит вдали
Фурами, исчезающими в круглой дыре тоннеля.
Если смотреть отсюда — белые полосы и кресты
Расчерчивают верх окоема,
Параллельные линии трижды пересекаются
Только горизонт обманчиво прям и прост.
Если смотреть оттуда, то жизнь счастливо закончена
И мелкие предметы — обувь, автомобили, корабли
и вся суетная начинка здешности,
как и сброшенные изношенные тела,
больше не видны.
Только белые полосы и кресты
от давно пролетевших самолетов
видны оттуда,
но видящего глаза тоже нет…
16 июня 16.
Хочу завести собаку,
Чтоб была похожа на лайку, хвост крендельком,
уши острые, взгляд умный, цвет более или менее рыжий.
Ну, охра, что ли, или умбра. Дворняга, конечно.
Цвета земли, которая напоминает о себе все сильнее.
Бодрая молодая собака, веселая. На поводок я брала бы ее,
Шла пройтись по аллее, а она бы нюхала почву,
По которой гуляли другие собаки и пахли собачьей жизнью.
А потом я брала бы билет на самолет
В Берлин или в Геную, или в Лондон,
а собаку выключала бы, как музыкальный центр
и прочие электроприборы. И она бы спала смертельным сном,
пока я не вернусь. А я бы возвращалась,
включала музыку, стиральную машину
и собаку, и мы шли бы опять гулять,
пока меня не выключат однажды в начале осени,
когда астры празднуют свою прогулку.
Не забудьте выключить и мою дворнягу.
Ей без меня никуда.
10.07.16
Вот так я буду жить на этом свете отныне:
просыпаться, когда придется, презирая время, забывши про будильник,
и сверяясь лишь по теням на белой занавеске,
а засыпать я буду — по сезону — под кваканье вечернее лягушек,
под циканье цикад в зените лета, под тихий шорох зимнего дождя.
Ленивым будет утро — без разбега, без списка дел, без маяты долгов,
А вечер будет — сплошь благодаренье за светлый день,
за сумерки благие, смывающие все излишки красок, чрезмерность звуков, суету сознанья,
благодаренье за преклонный возраст, избавивший от полового зуда,
от рабства и от страсти детородной, зовущейся любовью по ошибке,
за то, что дети выросли и новых
рожать уже не требует природа, освободив от власти эстрогена.
Сварю себе я кофе поутру, израильского, в пыль, но с кардамоном,
тебе, мой муж и лучший собеседник, я заварю пуэр или лунцзин,
а кашу сваришь сам из разных злаков, полезных старикам,
и Фейнберг Самуил давно ушедший сыграет нам клавир, наполнив утро
нездешним светом.
Ты будешь проводить полоски по листу,
А я, Бог даст, усну под эти звуки…
без ИВЛ, без памперcа, без ношпы.
http://litsvet.com/index.php/%D0%BF%D0%BE%D1%8D%D0%B7%D0%B8%D1%8F/472-%D0%BB%D1%8E%D0%B4%D0%BC%D0%B8%D0%BB%D0%B0-%D1%83%D0%BB%D0%B8%D1%86%D0%BA%D0%B0%D1%8F-%D0%B0%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%B5-%D0%B6%D1%83%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B9
