Через искусство возникает то,
формы чего находятся в душе.
Аристотель.
Хочешь быть философом — пиши роман.
Альбер Камю
В любом сопоставлении обожаемого мною Платона с Аристотелем я приму сторону Платона, за исключением одного вопроса — вопроса об искусстве.
На мой взгляд, искусство — не просто отражение реальности. Не «тень теней».
Искусство — это стремление к идеалу.
«Невозможно, чтобы в действительности были такие люди, каких изображал Зевксид; но так изображать лучше, потому что образец должен стоять выше действительности», — писал Аристотель в «Поэтике».
Начиная с Аристотеля литература — это не просто мимесис, а искусство возможного.
«Задача поэта — говорить не о происшедшем, а о том, что могло бы случиться, о возможном по вероятности или необходимости. Вследствие этого поэзия содержит в себе более философского и серьезного элемента, чем история: она представляет более общее, а история — частное».
А иногда литература — даже искусство невозможного.
«Невозможное, но вероятное следует предпочитать тому, что возможно, но невероятно». При этом «вообще невозможное необходимо ставить в связь с целью произведения, со стремлением к идеалу».
А, собственно, что такое невозможное и существует ли оно? Ведь любое помысленное уже есть возможное.
Рафаэль Санти. Леонардо да Винчи в образе Платона и Аристотель на фреске «Афинская школа»
Большинство из технических новинок и достижений сегодняшнего дня было описано писателями-фантастами прошлого века.
Какой ещё из видов искусств, кроме литературы, способен моделировать будущее и непосредственно влиять на него? И какой из видов искусств ближе всего к философии?
Не зря Хорхе Луис Борхес называл философию разделом фантастической литературы, в которой существует взаимное сопряжение уникального звучания и многоголосия.
Вообще «большая» философия сегодня теснейшим образом переплетена с литературой. Новейшая русская философия (Лотман, Мамардашвили, Пятигорский) случилась не в лоне русской религиозной философии, а именно в литературе. В Европе и Америке в XX веке именно литература в лице Борхеса, Кафки, Джойса и Пруста приняла эстафету от философской классики. Границы между наукой, философией и искусством были ликвидированы, и Альбер Камю объявил ложным противопоставление искусства и философии. Он призывал «писать роман философствуя» — вместе с Теодором Драйзером, Фридрихом Дюрренматтом, Симоной де Бовуар. Андре Моруа писал: «Мы стремились философию сделать литературой, а литературу — философией».
Собственно, вся постренессансная философская мысль Франции — от Монтеня до Жиля Делёза, — относится к компетенции литературы, а в словах Альбера Камю: «Хочешь быть философом — пиши роман» сконцентрирован многовековой опты французской ментальности. А ведь именно французы задали в прошлом веке основной тренд в философской мысли.
Наличие двухсторонней — именно двухсторонней, — связи между философией и литературой сегодня настолько очевидно, что, например, философ Бертран Рассел получил Нобелевскую премию именно по литературе — за работу «Брак и мораль», ибо по философии Нобелевская премия не предусмотрена.
Новейшая европейская философия, а вместе с ней и литература предлагает модель человека, сущностью которого объявляется свобода творить самого себя. Наиболее мощным орудием творения является слово, очевидность которого и демонстрировала литература.
А ведь именно Аристотель впервые назвал автора творцом.
Иногда мне кажется, что Вселенная гибко меняется вслед за изменениями наших представлений о ней. Что это не одно-, а двухсторонний процесс. Окружающий мир влияет на нас, мы влияем на него.
И люди творческие влияют в первую очередь.
В этом и предназначение человека как со-творца, и его ответственность.
Что будет сотворено? Какая мысль, какой образ выйдут из-под пера автора в окружающий мир? Это зависит от его «внутренности», от его мировоззрения, от его философии.
Ранее я употребил термин «большая философия», понимая его как собственно совокупность существующих философских учений.
Но «большая» философия складывается из совокупности «малых» философий, каждая из которых является чьей-то индивидуальной философией, мировоззрением, взглядом на мир.
Именно эта философия является у настоящих авторов основой их писательства.
Джек Лондон написал когда-то замечательное эссе «О писательской философии жизни», в котором он описывает разницу между ремесленниками и настоящими писателями.
«Они начинали с того же, с чего вместе с ними начинали и другие, оказавшиеся впоследствии неудачниками, в наследство им достался все тот же мир, с теми же банальными традициями», — пишет он о великих авторах. «Но их от неудачников отличало одно: они черпали прямо из источника, отвергнув материал, прошедший через чужие руки. Из мира и его традиций (иными словами — из человеческой культуры и знаний) черпали они, как из первоисточника, необходимый материал для создания собственной философии жизни».
И далее:
«Такая философия была у каждого, пользовавшегося продолжительным успехом писателя. У такого писателя есть особый, исключительно его собственный взгляд на вещи. Некая мера или набор мер, которыми он мерит все, что попадает в поле его зрения. Руководствуясь этой философией, он создает характеры и делает те или иные обобщения».
Аристотель в «Поэтике» давал «советы поэтам», как следует писать трагедии — необходимо ясно представлять и переживать самому то, что изображает поэт.
Джек Лондон вторит ему:
«Необходимо понять, что такая рабочая философия дает писателю возможность вкладывать в свой труд не только себя, но и то, что им рассмотрено и оценено, преломлено через его «я». Вышесказанное особенно ярко иллюстрируется на примерах гигантов интеллекта, знаменитого триумвирата — Шекспира, Гёте, Бальзака. Каждый из них был до такой степени самим собой, что невозможно даже проводить между ними сравнение. Каждый черпал из своей собственной кладовой, собственной рабочей философии. И в соответствии со своими собственными идеалами создавал свои произведения».
А на вопрос о том, стоит ли каждому мыслящему человеку философствовать — или отдать это право профессионалам, — прекрасно ответил один из лучших романистов XX века, давший в своём романе «Волхв» восхитительное описание Греции, Джон Фаулз:
«Сейчас повсеместно в ходу очень модное мнение, что философию следует оставить философам, социологию социологам, а смерть мертвецам. На мой взгляд, в этом одна из величайших ересей — и деспотий — нашей эпохи. Я решительно отвергаю точку зрения, будто бы о вещах, касающихся всех и каждого (как то, смысл жизни, природа справедливого общества, естественные пределы человеческого существования), только специалист вправе иметь своё суждение — причём только в рамках своей узкой специализации», — пишет он в предисловии к своей философской книге «Аристос».
И далее:
«Главная причина неудовлетворённости, которая довлеет над нашим столетием … как раз в том и состоит, что мы всё больше упускаем из виду наше неотъемлемое, данное нам от рождения первейшее право человека: иметь своё, самостоятельно сформулированное суждение по поводу всего, что нас так или иначе касается».
Любая настоящая литература проходит сквозь призму, сквозь фильтр ценностей автора. Сквозь его мировоззрение и философию.
Я упомянул ранее о двухсторонней связи философии и литературы. Точно так же, как философия становится основой литературы, так и литература становится основой философии — той внутренней философии, которую человек думающий взращивает в себе всю жизнь. А ещё по-настоящему глубокая литература учить мечтать. Открывает горизонты. Человек устроен так, что развивается до уровня своей мечты. И чем выше этот уровень — тем выше человек. А настоящий уровень мечты могут дать только хорошие родители, мудрые друзья и правильные книги.
В мире есть материя и наши представления о прекрасном.
Изменять материю, в том числе материю души, делая из неё прекрасное — вот настоящая жизнь.
Природа позволяет нам возделывать и украшать её. Природа позволяет нам возделывать и украшать себя. Не говорит ли это о том, что возделывать и украшать — назначение человека?
Всю свою жизнь мы познаём. Попытка приподнять завесу, отделяющую нас от тайны бытия — занятие для лучших из нас. Что может быть слаще, мучительнее, блаженнее и беспокойнее этого?
Кто мы? Зачем мы? Иногда мучительная, иногда восторженная попытка понять мир и Божественный замысел высекает в самых чувствительных из нас искру вдохновения.
Наши представления о прекрасном меняют плоть и материю. Резец скульптора высекает шедевр из глыбы камня. Перо писателя создаёт шедевр из массы слов, растворяя свою плоть в плоти текста.
Творчество — наш шанс на бессмертие. Творчество — наша попытка поднять себя до уровня Творца. Зачем и как можно жить иначе?
Творчество — это Божественный акт. Это путь, приближающий нас к Богу. А что есть философия, как не попытка понять Божественную природу? Попытки эти рождают в душе трепет волнения и желания поделиться своими находками. Это и есть основа писательства.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2017-nomer6-demenok/
