Безбожники покорно просят Бога:
— Помилуй, сохрани и пронеси.
Ион Деген, сентябрь 1944
Праздную я не день рождения,
а 21 января 1945 года
— день моего последнего ранения,
когда я был убит.
Ион Деген, май 2009.
***
Дела давно минувшей старины,
столетья прошлого кровавые страницы.
Бог миловал меня от той войны,
но подарил возможность в ней родиться.
И рваный шрам на голове отца
я трогал, от восторга холодея:
«Он воевал!», с наивностью мальца
мечтая, что на третью я успею.
И дух победы надо мной витал,
маня дурной лубочной красотою.
Отец ушёл — и я мужчиной стал.
И мать ушла — остался сиротою.
Теперь, когда за ними скоро мне,
среди благополучного покоя
непознанная правда о войне
дымится кровью над скупой строкою.
И я молюсь, чтоб их оберегло —
всех тех, кто это злое время óно
взял на себя и выжил злу назло,
как в чреве дага* яростный Иона.
Ион Деген
***
Сорок печальный, сорок проклятый,
сорок растерянный, сорок святой,
сорок невинный и виноватый,
сорок кровавый, сорок простой…
День за три года, год за полвека.
Жизнь— паутинкой в горящем лесу,
лучиком сквозь обожжённое веко,
жилкой височной дрожит на весу.
Сорок весёлый хрупкой пластинкой
хрустнул под болью чёрной луны.
Мальчик выходит, взмахнув хворостинкой,
против быков разъярённых войны.
***
Тогда, в свои шестнадцать лет
шагнувший в пекло преисподней,
он, божьей милостью поэт,
мудрее был, чем я сегодня.
Напластование времён
я чувствую душой и кожей.
Старею, стало быть. А он —
он и сейчас меня моложе.
Ион Деген
***
Солнце тлело вполнакала.
Смерть шептала: «Не дыши!»
Жизнь по капле вытекала
из простреленной души.
Без конца минута длилась.
Жизни бился бледный блик.
Бог войны дарил, как милость,
прерывающийся миг.
Вдоху не хватало тела,
выдох воздух ртом хватал.
Долго звёздочка летела
на алеющий протал.
Облака тянулись к раю.
Адом чёрный снег пропах.
Проступала соль земная
на искусанных губах.
Отражались в роговице
пух земли и неба твердь.
Умирал, чтобы родиться,
в жизнь переплавляя смерть.
И душа, изнемогая,
oтлистнула календарь.
Начиналась жизнь другая.
Двадцать первое. Январь.
***
Мальчик, бредящий о любови
и не знавший ещё любви,
шёл сквозь чад обугленной крóви,
омываясь в своей кровú.
Небеса оплывали мóроком,
он от них уплывал в забытьё,
с того света доставленный волоком
в эту жизнь, чтобы делать её.
А она обернулась не сказкой,
не журавликом с неба в горстú.
И судьба то лаской, то таской
не давала сойти с пути.
Годы страшные и прекрасные.
Силу не растеряла соль.
На снегу проталины красные
и второго рождения боль.
***
На земле обетованной
просыпаешься в поту —
память жмётся рваной раной
к подорожника листу.
И восставленный из смерти
улыбаешься себе,
жизни смертной круговерти,
взявшей за руку судьбе.
И ведёшь судьбу по бритве.
День другому дню пролог.
Дань труду, любви, молитве.
Остальное знает Бог.
***
Завершает июнь превращенье
года прошлого в будущий год.
Против ветра и против теченья
твой кораблик упрямый плывёт.
За кормой остаются буруны,
сединой серебрятся борта.
Ты такой же, ты всё ещё юный,
только жёсткие складки у рта,
только память прошита войною,
как любовью кисет с табаком.
Кровь твоя шелестит под страною
и гудит по ночам под виском.
Ты убит и восставлен из смерти,
чтобы жить, как живёшь — за троих.
В тополиных снегов круговерти
круг рождений вершится твоих.
И спускается с неба журавлик,
и с ладони синица клюёт,
и по синему морю кораблик
против времени ветра плывёт.
***
От лета до зимы и от зимы до лета
то осень, то весна, то проблеск, а то блик.
Молитва в алтаре промозглого кювета
под сенью на ветру поникших повилик.
Молитва наугад — наитье, откровенье:
спаси и пронеси, дай выжить, не убей…
Обугленной души молитвенно паренье.
Клюёт с ладони жизнь озябший воробей.
И к мигу миг прильнёт короче свиста пули,
и каждый миг, как дар, намоленный в огне.
А те, что на груди у смерти прикорнули,
молитву за живых бормочут в вечном сне.
Им тихо вторит Бог дрожащими губами
и посреди войны под мать и перемать
безбожником стоит с подъятыми руками
в молитве и тщете спасать и сохранять.
И месят с кровью грязь безбожники и боги —
теперь ли разбирать, кто свой, а кто не свой?
Закуришь на краю раздолбанной дороги —
спаси и пронеси … спасибо, что живой.
***
Сводит зубы попытка вдоха.
Меч дрожит на продрогшем луче.
Воробей— весёлый пройдоха
на впитавшемся в снег кумаче.
Ищет крови опохмелиться
бог войны и подносит война —
вся в крови и гное блудница.
Лейтенант третьи сутки без сна.
К двойке лепится единица.
Снова смерть накрывает фуршет.
Три по двести. Он будет сниться
семь десятков посмертных лет.
Будет сниться, не переставая,
оглушать наяву и во сне.
Проступает вода живая
солью пота на простыне.
Голоса оживают и лица,
боль и ярость, нежность и страх,
и надежды тлеет крупица
на растрескавшихся губах.
Жизни ствол прорастает из боли
в три обхвата, листвою шурша,
и под кроной покоя и воли
жизни радуется душа.
***
Тихий снег над грохочущим миром
продолжает идти, как тогда,
когда Бог онемел над клавиром
и катилась под траки звезда.
Двадцать первое. Смерть. Воскресенье.
Сорок пятый. Военный. Январь.
Кровь заходится в белом каленье.
Небо рушится в жирную гарь.
И ни жалости, ни снисхожденья
не прося, ткнувшись в землю страны,
обретаешь второй день рожденья
вопреки провиденью войны.
И звезда над твоею судьбою
подмигнёт сквозь года январю.
И молитвы слова — не мольбою,
только: «Господи, благодарю».
Ион Деген
***
Расставлены все знаки препинанья,
дописана последняя строка.
Нам негасимый свет воспоминанья.
Тебе свободный путь за облака.
Судьба завершена. И не роптанье,
не причитаний мутная река —
скорбящих кадиш и в любви признанье.
Колышет саван ветерком слегка.
©2008-2017
Примечание
* даг (иврит) — рыба
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2017-nomer6-kagan/
