В отличие от немецких славистов, живших по ту сторону Стены, Изольда Эйхлеб (настоящая фамилия Эхлепп) не занималась загадками русской души, равно как и не бредила русским революционным авангардом, этой путеводной звездой западной культурологии. Собственно, даже не славистка — просто учительница русского языка, который изучала в «глубинке», в Казанском университете, Изольда Эйхлеб была плоть от плоти гедеэровской служилой интеллигенции: первого мая в синей блузке дефилировала со своим классом перед трибунами, размахивая красной гвоздикой; произносила в положенное время положенные фразы; казалось, не замечала той Германии — как в хорошем обществе не замечают совершенной кем-то оплошности. А режим время от времени подкидывал ей дармовые путевки на Черное море и закрывал глаза на шуточки по адресу хонекеровского «максимус-ленинус» (аналог брежневского «сиськи-масиськи»). Впрочем, ей была близка господствующая эстетика, каковая могла наполняться любым политическим содержанием. Если в СССР смена курса означала смену стиля, то искусство ГДР на протяжении всей своей сорокалетней истории питалось исключительно «пролетарским» экспрессионизмом двадцатых годов да ротфронтовскими маршами вкупе с «испанскими мотивами». Через брехтовский театр, озвученный Куртом Вайлем, это обретало фундаментальность, способную вынести идеологическое бремя тоталитаризма.
С концом ГДР прекратилось и преподавание русского языка в большинстве школ Лейпцига, где проживала Изольда Эйхлеб. Она — на сильнейшем социальном сквозняке. Все, что представлялось замурованным раз и навсегда, оказалось лишь временно заколоченным — и наоборот, жизненный уклад, еще вчера поражавший воображение своей стабильностью, рухнул в одночасье. Не знаю, скандировала ли Изольда Эйхлеб вместе со всеми: «Мы — народ! Мы — народ!» — на знаменитых лейпцигских манифестациях против Николаускирхе, непосредственно предшествовавших падению хонекеровского правительства. Рубить сук, на котором сидишь, — любимое занятие интеллектуалов всего мира.
Изольда Эйхлеб ударилась не сильно. Семьи у нее не было — причем не было никогда: двухлетним ребенком спасенная из дымящихся руин, Изольда выросла в евангелическом приюте, позднее преобразованном в школу-интернат. Жизнь сделала ее жесткой, самонадеянной, предприимчивой. На Западе такой тип женщины иронически называют эманса. И вот «эманса» пытается выкарабкаться из той унизительной ситуации, в которую попадает вместе с сотнями тысяч других гедеэровских гуманитариев, лишившихся страны, профессии, работы. Ничтоже сумняшеся она пускается во все тяжкие мелкого предпринимательства. Тут и просуществовавший менее полугода модный бутик, тут и бюро путешествий, специализирующееся на экскурсиях по Волге — но новые бундес-граждане предпочитают экскурсиям по Волге дешевые автобусные туры в замки Луары. Тогда Изольда Эйхлеб переселяется в ту часть Германии, где замками Луары никого не удивишь.
В начале девяностых годов мода на Россию еще себя не исчерпала, хотя и на излете: одежда и сумки со стилизованным кириллическим алфавитом снабжены, как правило, табличкой «уценено». В это время Изольда Эйхлеб пишет пьесу, а точнее — мюзикл, полагая, что русская тематика в соединении с русским же музыкальным извозом (композитор — русская немка) обеспечит ему успех. Этого не произошло, мюзикл «Наташа» затерялся в потоке третьеразрядных музыкальных спектаклей, которыми изобилует провинциальная немецкая сцена. Многим, очень многим лавры Ллойда Вэбера не дают покоя, но секрет успеха на то и секрет, чтобы большинство охотников возвращалось с пустыми ягдташами. В значительной мере драматург сама же была виновата: полагаясь на сделанные ею музыкальные ремарки, доверилась какой-то студентке, берущей уроки композиции.
Первое мое впечатление от мюзикла «Наташа», которому, волею обстоятельств, я подпиликивал, сидя в оркестровой яме Ганноверш-Миндена, естественно было: «Ну, клюква! Ну, кегелеголовые немцы!» Ни малейшей симпатии не вызвала и страшно худая долговязая женщина, вышедшая на аплодисменты в джинсах и T-shirt. Разумеется, я не мог знать, что Изольда Эйхлеб была уже смертельно больна. Одно это удержало бы меня от публикации заметки, назначение которой исключительно в том, чтобы позабавить читателя[1]. Но возможно и другое: даже по первому впечатлению водевиль «неводевильно» обжигал, раз уж я так на него отреагировал — хотя в этой своей реакции и не удосужился разобраться, пускай по какой-то душевной лености… Чтоб ее преодолеть, понадобилась весть о смерти автора и — чего греха таить — понадобились признаки пробивающегося интереса к сочинениям Изольды Эйхлеб (пьеса эта — не единственный ее опус). И надо сказать, что по прочтении авторской машинописи — на которую до сих пор никто не посягал — понимаешь: пред тобою нечто в высшей степени оригинальное, а вовсе не нахальная вампука с наляпанными как попало русскими именами. Подлинная «Наташа» не аутентична тому, что звучало со сцены в Ганноверш-Миндене. Взять даже такую мелочь, как запомнившаяся мне Катя Ивановна — вместо Катеньки Измайловны.
При инсценировке совершенно пропадал — тонул в бессмысленной попсе — второй, более сложный интертекстуальный ряд, на поверхности оставалась лишь банальная пародия на экранизацию Голливудом русской классики. В действительности же переводчика постоянно подстерегает опасность обратного перевода: «Был Кочубей богат и знатен». А то, допустим, я читаю: «Und nun stosse an auf Wirtin woll!» И вдруг меня осеняет: да ведь это не что иное, как пушкинское «выпьем чарочку за шинкарочку». Проверяю — прав. Отдельные пассажи, а главное, тексты песен переводить не имело смысла. Лучше было сочинить все самому — как, например, «Балладу об оторванной ноге». Здесь моя задача состояла в том, чтобы как можно дальше уйти от музыкальной сатиры Пауля Дессау «Швейк в денщиках у Гитлера» и песен Рольфа Бирмана (гедеэровского Галича — но только по жанровому определению). Пришлось имитировать вагонных нищих первых послевоенных лет с их актуализацией жестокого романса, в котором перемешались голоса деревни, лагеря и рабочего поселка.
И еще. Поскольку в немецком обиходе иностранные слова и целые фразы на чужом языке используются гораздо шире, чем в повседневной русской речи, то я счел необходимым их все перевести — порой не без сожалений. Так, в первой картине в уста графине Мироновой вложены слова Аррии, жены заговорщика Кекины Пэта, давным-давно ставшие самопародией и превращенные гимназистами в непристойную двусмысленность: «Non dolet, Paete» («Не больно, Пэт»), что в переводе начисто теряет соль.
Изольда Эйхлеб умерла от заболевания, с которым ассоциируется представление о «группе риска». Однако эта успокоительная ассоциация обманчива: относить Изольду Эйхлеб к данной группе нет никаких причин — тем не менее в ее кровь проникла роковая инфекция (по вине персонала косметической клиники). За несколько дней до смерти она позвонила к одной своей знакомой — израильтянке, отягощенной российским прошлым — это было курортное знакомство, из тех, что завершаются беззаботным обменом телефонами: «будете — звоните».
— Наташа, это Изольда — помните? Молитесь обо мне. Вы там ближе к Богу.
Леонид ГИРШОВИЧ
«НАТАША», ИЛИ ВЗГЛЯД ИЗ ОРКЕСТРОВОЙ ЯМЫ
Помимо постоянной службы в оркестре государственного ганноверского театра, мне нередко приходится играть халтуры в самых разных местах, от гамбургской оперы до крохотного городского театрика в Ганноверш-Миндене, на сцене которого и был показан мюзикл «Наташа». Мюзикл этот — продукт сугубо женского творчества, причем композитор — наша соотечественница, выпускница ленинградской консерватории, впоследствии учившаяся в Дрездене у известного Х.-Ю. Венцеля. Об авторе текста мне известно только то, что ее зовут Изольда Эйхлеб, что она хорошо сложена, коротко подстрижена и считает возможным выходить на аплодисменты публики в джинсах.
Я попытаюсь пересказать содержание мюзикла «Наташа», взяв за образец имеющийся у меня под рукой оперный путеводитель.
Россия, 1919 год, город Злодейск (Slodejsk). Большевики свирепствуют, идет облава на бывших царских офицеров и аристократов. Однако кавалергарда Андрея Бронского удерживает в Злодейске интрижка с легкомысленной Катей Ивановной.
За Бронским следят. Заметив слежку, он первым нападает на крадущегося за ним по пятам агента, тщедушного человечка в непомерно огромной одежде. Борьба длилась недолго. Выясняется, что нелепый агент — не кто иной, как юная графиня Наташа, которую Бронский помнит еще ребенком. Теперь Наташа сирота. Старый граф Миронов и старая графиня казнены — ведь они отказались присягнуть на верность Троцкому и поцеловать красное знамя. Наташа призывает Бронского уехать из Злодейска в город ее мечты Париж. Бронский отвечает, что это невозможно, у них нет пропусков.
А между тем легкомысленная Катя Ивановна выходит замуж за выжигу-трактирщика. Свадебный процессия направилась в церковь, где поп Сергий могучим басом совершает обряд венчания. По лицу Бронского Наташа обо всем догадывается. Бедная! Еще девочкой была она влюблена в этого человека. Любовь овладевает ею с новой силой. В своих мечтах она видит себя на балу — кружащейся в вихре вальса с блестящим кавалергардом. Бронский ничего не замечает, для него Наташа все еще ребенок.
Перед церковью митинг. Красные матросы, опоясанные пулеметными лентами, размахивают наганами и шашками. Они слушают выступление своего комиссара — толстой женщины в кожанке и фуражке, которая, стоя на броневике, возвещает скорое наступление коммунизма. При коммунизме люди всем будут владеть сообща, исчезнут богатые, а любая собственность будет считаться кражей. Матросы одобрительно машут шашками и стреляют в воздух. Ораторша не скрывает своих симпатий к Потемкину, моряку с гармонью, и, кажется, не прочь сделать Потемкина своим фаворитом.
Наташа, украдкой подмигнув себе, прикидывается больной. Бронскому она говорит, что помочь ей может только народное средство: надо растолочь десять головок чеснока и этим натереться. Бронский, не раздумывая, бросается на поиски «лекарства», а Наташа в его отсутствие берет перо-бумагу и за подписью Ленина-Троцкого пишет декрет такого содержания: «Отныне кражей объявляется любая собственность, включая жен. Каждый гражданин обязан по первому же требованию рабоче-крестьянской власти предоставлять свою благоверную в общественное пользование. Инвалиды Красной армии обслуживаются вне очереди. Лиц эксплуататорских классов, духовенство и царских офицеров просят не беспокоиться». Наташа спешит распространить этот подложный декрет, она надеется с его помощью положить конец дон-жуанским похождениям Бронского.
На рыночной площади обнищавший люд продает последнее, что у него осталось. Здесь же и Бронский, обвешанный гирляндами чеснока. Наташа прячется от него. Она незаметно расклеивает декрет об обобществлении женщин, ей удается привлечь к нему внимание горожан. Отдельные скабрезные реплики и непристойные шутки тонут в общем гуле народного возмущения. Комиссарша, при появлении которой прилавки мгновенно пустеют, встречает новость с энтузиазмом и готова лично подать пример.
В трактире свадебное застолье, но вскоре слух о предстоящем обобществлении женщин нарушает царящее веселье. Наташа первая, кто сообщает об этом. Однако черноокая Катя Ивановна только разражается веселым хохотом. Вот она уже кокетничает с пригожим пареньком, не догадываясь, что перед ней переодетая девушка. Катя Ивановна даже предлагает Наташе, не медля, подать на нее заявку, а то от таких заявок скоро отбоя не будет. Наташе не остается ничего другого, как согласиться. А число желающих и впрямь начинает расти. Не устояв перед соблазном, слагает с себя сан отец Сергий. Матрос Потемкин, счастливо избежавший домогательств комиссарши, настолько пленен красавицей-невестой, что умоляет пригожего паренька уступить ему очередь — пригожий паренек согласен, но взамен хочет два пропуска на выезд из захваченного большевиками Злодейска. К тому времени, когда Бронский, сбившийся с ног в поисках Наташи, появляется в трактире — с огромной банкой чесночного зелья — Катя Ивановна расписана по дням и по часам на целый год вперед. Два инвалида спорят, чьи заслуги перед революцией больше, трактирщика вполне примирила с происходящим коммерческая выгода, а у ветреной красавицы новое увлечение: моряк с гармонью. И когда Бронский пытается вернуть ее благосклонность, то в ответ слышит: «Ну и чеснок!» Тут же хор поклонников Кати Ивановны восклицает: «Декрет читал? В очередь!» На предположение, уж не офицер ли это, Наташа со смехом замечает: «С каких это пор царские офицеры чесноком воняют вместо французских-то духов?»
А в городе восстание. Отцы, мужья, братья предпочитают умереть, чем примириться с декретом. По слухам, на подавление бунта сам Троцкий двинулся во главе войска. Слышна канонада. Распахивается дверь трактира, и на пороге в клубах порохового дыма появляется Троцкий. Он приказывает арестовать комиссаршу. Это она вызвала контрреволюцию в Злодейске, тем что подхватила белогвардейскую байку. То же вменяется в вину и саморасстригшемуся отцу Сергию. Один инвалид вспоминает, что именно у Наташи в руках видел он листовки с мнимым декретом. Наташу хватают, из-под крестьянской шапки выбиваются длинные девичьи волосы. Раздаются возгласы: «Молодая графиня Миронова! Дочь старого графа!» Бронский кидается ей на выручку, обезоружив одного из матросов. Сброшен с плеч тяжелый крестьянский полушубок, теперь на Бронском белый офицерский мундир с золотым шитьем, в руках сабля и револьвер. «Ах, кавалергард…» — вырывается у всех вздох изумления. «Взять их!» — визгливо командует Троцкий. Но Бронский, ловко расшвыряв бросившихся на него моряков, приставляет револьвер к груди Троцкого.
Воспользовавшись общим замешательством, Бронский и графиня Наташа бегут. Перед ними броневик.
— Скорей в него! — кричит Наташа. — У меня есть пропуска.
— Зачем ты все это сделала? — спрашивает, с трудом переводя дыхание, Бронский.
— Катя Ивановна… была слишком хороша для вас одного… Я решила ее немножко обобществить…
— Наташа…
Их глаза встретились.
— Андрэ! Мы убежим далеко-далеко, в Париж. Там мы будем счастливы.
— Постойте! — доносятся крики. — Подождите!
Это разочаровавшийся в революции матрос Потемкин со своей верной гармонью и с Катей Ивановной впридачу. Трактирщица сделала свой выбор, уже навсегда.
И еще одна пара присоединяется к беглецам: отец Сергий и комиссарша. На ходу втискиваются они в уже тронувшийся броневик, башня которого вдруг начинает бешено вертеться, обдавая преследователей пулеметным огнем. Курс — Эйфелева башня.
Как говорят немцы, keine Kommentarе.
Изольда Эйхлеб
НАТАША,
или
Как обобществляли наших жен
Пролог
(в пудреном парике, взбитом по последней моде; камзол, жилет, панталоны, чулки, туфли — все белое; в левой руке трость слоновой кости, в правой — кружевной платок)
Почтенный публикум, прошу внимания. Прежде, чем будет разыграна эта пиеса, мне бы хотелось поделиться с тобою следующим соображением. Натурально, нет и не может быть ни дурного, ни хорошего вкуса. То, что во времена оны считалось прекрасным, во времена ныи объявляется верхом дурновкусия. Потому-то и не спорят о вкусах — в сущности, это был бы спор о времени, в коем нам выпал жребий жить. Итак, мы начинаем. Маэстро, урежьте свет.
Текст на экране
«Много веков назад одна шестая часть суши на Земле была объята пламенем гражданской войны».
Электронный голос
(по слогам, звуковысотность соответствует четырехтакту «Коль славен»; и так же в дальнейшем)
Что значит «гражданская»?
Текст на экране
«Имеющая отношение только к жителям одной административной единицы, как то: посада, губернии, державы и подобных сим».
Электронный голос
А «война»?
Текст на экране
«Война есть раздор среди людей в виде ратного боя».
Электронный голос
То есть они водились на суше? Сомнительная гипотеза.
Текст на экране
«Это полет фантазии художника».
Электронный голос
Он что, специально запустил ее на Землю?
Текст на экране
«Не специально. Фантазия стартует когда хочет и куда хочет. Эта улетела в направлении Солнечной системы».
Электронный голос
Ясненько. Ну все, приступаем. Закрытый просмотр под открытым небом.
Текст на экране
(другим шрифтом)
гОрОд злОдейск, гОд Одна тысяча 919
Картина первая
(Броневик, на броневике Троцкий с лицом эйзенштейновского царя Ивана, но при этом в пенсне. Революционные солдаты, матросы, народ, Наташа в рабоче-крестьянской одежде, няня. Здесь же Андрей Бронский в крестьянском полушубке. Троцкому приводят пленных, среди них гр. и граф. Мироновы).
Солдат
(пленному)
Целуй красное знамя на верность товарищу Троцкому. (Тот целует). Отлично. Кто следующий? А вы чего олухами стали?
Граф и графиня Мироновы
(поют на мотив «Боже царя», он женским голосом, она мужским)
Троцкий убийца И кровопийца.
Вор, проклятый от века,
Чтоб ты сдох.
(Нисходящий тетрахорд медных).
Собака презренная
И непогребенная,
Будешь ты гнить в веках…
Солдат
Товарищ Троцкий, это старый граф Миронов со своею старухою.
Наташа
Батюшка! Матушка!
Няня
(обнимает ее)
Таись, таись, дитятко…
Троцкий
А, комендант крепости? Пала твоя цитаделька? Ну-ка, чмокни мой флажок. (Солдату). Угости-ка их, дружок. (Солдат срывает с себя пулеметную ленту и несколько раз ударяет графиню пониже спины). Ну как, ваша светлость, стал посговорчивей?
Графиня Миронова
(мужу)
Это совсем не больно.
Граф Миронов
Пес!.. Гнилой нос!.. Адская ты морда!..
Троцкий
(в ужасе хватаясь за нос)
Расстрелять! Повесить! Изрубить на мелкие кусочки! (Солдаты волокут прочь графа и графиню. Барабанная дробь. Звучит «Боже царя», исполняемое хором без слов, «смеженными устами»). И так будет с каждым, кому не люба рабоче-крестьянская власть. За победу мирового пролетариата! (Революционный кравчий в комбинезоне «Shell» опускает в кубок шланг, отходящий от цистерны с надписью «Ритуальный напиток». Троцкий одним духом осушает кубок и пускается в поганый пляс).
Любо-любо-любомир!
Чиви-чиви-чевенгур!
Возведем большой сортир,
Чтоб мочить там разных шкур.
Хор
Любо-любо-любомир!
Чиви-чиви-чевенгур!
Возведем большой сортир,
Чтоб мочить там разных шкур.
Обыватель
Манюня, я не ослышался, шкурки теперь в сортире будут мочить? Это же революция — в скорняжном деле.
Троцкий
Дойдем до Красного моря
На страх и ужас буржуям,
Огонь революций раздуем.
Хор
О горе, о горе, о горе!
Троцкий
Рыдают буржуйские жены,
В одеждах своих невесомых.
Штыком их, штыком их, штыком их!
Хор
Штыком их, штыком их, штыком их!
Троцкий
Рыдают буржуйские сестры,
Подошвы лизать небрезгливы.
Язык сапогом отдави ей!
Хор
Язык сапогом отдави ей!
Троцкий
Рыдает буржуйская дочка,
Красива она, пролетарий.
Покажь ей свой трихомонарий!
Хор
Покажь ей свой трихомонарий!
Троцкий
Рыдают их дедки и бабки,
Рыдают их сучки и внучки.
Им горе, а нам пир горою.
Хор
(речевое восклицание)
Коммуна — не за горою!
Троцкий
(сойдя с броневика, комиссару)
Товарищ, мы выступаем сей же час. До южных морей путь далек, а наша революционная пассионарность не терпит проволочек. Вас, товарищ, назначаю комиссаром города Злодейска, корчуйте гидру пока горячо. С вами остаются моряки-кронштадтцы. (Обращаясь ко всем). На бой, товарищи! (Броневик трогается).
Хор
Мы смело в бой пойдем
За власть советов
И как один умрем
В борьбе за это
(Уходят маршем с развевающимся красным знаменем. Одновременно с другой стороны маршем выходят на сцену солдаты с развевающимся российским триколором).
Хор
Мы смело в бой пойдем
За Русь святую
И как один прольем
Кровь молодую.
(Хоры чередуются, возникает модуляционная секвенция. Все уходят, кроме Наташи и няни. Наташа плачет).
Няня
Ах, дитятко мое болезное, да все же глазки свои распрекрасные выплачешь, сиротка моя невинная. Нет у тебя ни батюшки, ни матушки, ни заступника, друга сердешного. Кабы я могла сама твои слезы выплакать и всю муку твою на себя взять… Отдай, отдай старухе страдания невмерные…
Наташа
Нет, няня, нет, добрая старушка, свой крест я понесу сама.
Няня
Хорошо, неси, дитятко. Своя ноша не тянет.
Наташа
(поет, «Коль славен» в миноре, в характере баркароллы)
Нет, смерти нету, небо сияет,
Слезы на солнце высохнут вмиг.
Только сиянье слепит до боли.
Солнышко, скройся, сил больше нет.
Небо, ты любишь Наташу, я знаю,
Жестокой любовью!.. Люби же сильней…
Крест подарило, в гору несчастий
С ним подымаюсь: слава тебе!
Нет, смерти нету, небо лазурно.
В этой лазури мы встретимся вновь.
Обнимем друг друга, пригубим из чаши,
Слезы на солнце высохнут вмиг…
Няня
Тише, дитятко! Еще, глядишь, голосок твой ангельский узнают. То не лютые звери по лесу рыщут, то большевики по домам ходят: нет ли юнкеров да офицеров. А дочь графа Миронова для них, поди, роты стоит. Тихо… Чегой-то?
(Слышен смех. Входят Бронский и Катерина Измайловна).
Бронский
Катерина Измайловна, душа души моей… Один поцелуй!
Катерина Измайловна
Один: поцелуй его, другой: поцелуй его, третий тож: поцелуй его… Сколько тут вас? А у меня губки не казенные. Свои вишенки, из своего садика. От поцелуев распухают… и дуются… Ах, какой вы проказник, господин офицер! Вот сюда можете… и сюда… Ха-ха-ха! И в мизинчик… и в попончик… ах-ха-ха! А я ведь и выдать могу. Крикну: эй, хватайте его, офицера моего. Ваша жизнь в моих руках.
Бронский
Моя жизнь и без того в ваших руках… Катенька Измайловна!.. Когда истомленный у ног твоих дивных… в восторге безмолвном…
Катерина Измайловна
Ах-ха-ха! Я-то думала, ваша жизнь в моих руках, а она в моих ногах.
(Поет).
Ваше благородие, господин поручик,
У меня бывали и господа покруче.
Купчик был с пудовым задом,
Барин был с вишневым садом,
Генерал с лампасами — попробуй всех уважь.
Бронский
Катенька Измайловна, «нет» не говорите.
«Красное» и «белое» не произносите.
Губки бантиком сложите,
Поцелуй мне подарите,
На часах стоит-тоскует одинокий страж.
Катерина Измайловна
Ваше благородие, глупости оставьте,
Стражников-печальников, мой совет, отставьте.
Раз один король червонный
Разорвал мне все препоны,
Зашивала ниткою суровой я корсаж.
Катерина Измайловна и Бронский
(вместе)
Но как трудно, милый друг, малым обходиться,
Губками касаться, телом сторониться.
Жизнь нас учит осмотренью,
Страсть не терпит промедленья,
Вот ведь лажа, в революцию нашла такая блажь.
(Скрываются в зарослях).
Няня
Во бесстыдники-то, во срамники-то! Россия кровью умывается, реки багряные текут. Последние времена наступают. А они прыг-скок да под ракитовый кусток. А он, чай, из благородных будет. Офицер, небось.
Наташа
А ты, няня, не узнала его?
Няня
Я нынче стала бестолкова… тупеет разум.
Наташа
Да это же Бронский, Андрей Бронский. Он у нас в доме бывал. С папенькой играл в вист, с маменькой в четыре руки, со мной в горелки. А потом… я с ним мазурку танцевала на своем первом балу. (Видение бала. Мазурка. Мазурку сменяет медленный вальс). Конечно, я была для него ребенком, а любовь к детям — не по его части. (Угрожающе, в сторону кустов). Ну, Катенька Измайловна… Слушай, няня, простимся. Я выросла, ты постарела. Я летать хочу, а тебе ходить невмочь. Перекрести меня, няня, да и ступай в родную деревню к Варваре-куме. (Няня, которая на глазах стареет, крестит Наташу дрожащею рукой и собирается уйти — «Русью уходящей»). Нет, постой! Вот тебе. (Снимает с себя медальон). Выменяешь на картошку. (Няня уходит, унося медальон. Оставшись одна, Наташа поет).
Я не сержусь, но в сердце острый нож.
О если б я могла его возненавидеть!
За царство грез, за сладостную ложь, (два раза)
За сны любви — их больше мне не видеть…
Их не увидеть больше никогда,
Как не увидеть больше мирные селенья.
Стоит высоко в небе та звезда, (два раза)
Которая казнит без сожаленья.
Она — убийца звезд, звезда убийц,
Она чернеет в небе раною сквозною.
Его лицо из миллиона лиц…
Она найдет из миллиона лиц!
По жару сердца моего, по зною…
Я не сержусь, но в сердце острый нож.
О если б я могла его возненавидеть!
За царство грез, за сладостную ложь, (два раза)
За сны любви — их больше мне не видеть…
(Голоса, смех Катерины Измайловны. Из зарослей выходят Катерина Измайловна и Бронский).
Бронский
Только один поцелуй…
Катерина Измайловна
Ха-ха-ха!.. Опять! Опять поцелуй его. Да у меня ж губы не железные. А что мой кабанчик скажет? Поди заждался крошечку-хаврошечку свою.
Бронский
Катюша…
Катерина Измайловна
Да я уж двадцать лет как Катюша, ваше благородие. И на маслобойке — Катюша, и господам в нумерах прислуживать — Катюша. Теперь буду Катериной Измайловной. Эвона Зиновий Борисович какой трактир держит. Пять самоваров в высоту, десять в ширину. Полы струганы, квасом вымыты. Подошвы липнут — не оторвать. Сам ходит в высоких сапогах, галоши новые сверкают. В них завтра поведет меня к аналою, кабанчик мой.
Бронский
Катиш!
Катерина Измайловна
Прощайте, мусью. Трактир велик, может, и свидимся.
(Вырывается и убегает).
Бронский
Проклятье! (Подбирает фуражку, надвигает ее на самые глаза, проверяет пистолет, поднимает воротник полушубка. Крадется. Наташа за ним. Заметив слежку, Бронский прибавляет шагу. Наташа, путаясь в долгополых одеждах, не отстает. Тогда Бронский резко поворачивается к ней лицом. Полусхватка — полубуги-вуги, завершающиеся победой Бронского). С русским офицером сразиться — это тебе не расстреливать несчастных по темницам… Шпионить за мной! Да я большевицких агентов… (Замахивается. Наташа вскрикивает. Бронский в недоумении смотрит на нее). Кто вы… такая?
Наташа
Андрэ, вы не узнаете меня? (Бронский напряженно всматривается в ее лицо. Кажется, он вот-вот что-то вспомнит). Я — Наташа… Наташа Миронова.
Бронский
Боже… (Заключает ее в свои объятия. Наташа беззвучно рыдает на его груди). Я там был, я все видел… Я должен был разделить судьбу ваших родителей.
Наташа
О нет! Тогда бы у меня совсем никого не осталось.
Бронский
Честный сын России, граф Миронов остался верен Богу, царю и отечеству. (Звучит «Боже царя»). Имя святое: русский офицер. Да спится тебе, как в большом оренбургском платке.
Картина вторая
(Церковь. Под звон колоколов Зиновий Борисович ведет к алтарю свою невесту, Катерину Измайловну, в окружении празднично одетых горожан. Позади алтаря в ризнице о. Сергий считает деньги, складывая монеты стопками. Перед ним штоф водки, к которому он порою прикладывается. Входит причетник).
Причетник
Отче благий, народ ждет.
Отец Сергий
Подождут. В долготерпении обретается благодать. Соври им чего-нибудь. (Причетник уходит). Прости нам, Господи, прегрешения наши. (Сгребает деньги в мешочек, кладет его за пазуху, облачается в шитую серебром ризу, хлебнув при этом многократно).
Причетник
(выйдя к собравшимся)
Отец Сергий зван к умирающему. Сейчас воротится.
Отец Сергий
(появляясь в алтаре)
Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко…
Причетник
Отче благий, нонче не отпевание, нонче венчаются.
Отец Сергий
Мм… Что ж ты молчал, иудина твоя душа? Венчается раб Божий… как звать-то?
Причетник
Да Зиновий с Катериною, батюшка.
Отец Сергий
Венчается раб Божий Зиновий рабе Божией Екатерине, о еже ниспослатися им любви совершенней, мирней и помощи Господу помолимся.
(Молятся. Извне доносятся звуки: шум, пальба, пение. Дверь с грохотом распахивается. Вместе с ярким светом церковь наполняется революционными матросами с женщиной-комиссаром во главе. Слышится гармошка, звучат богохульные речи. «Кто Марию-деву, батя, обрюхатил? — Да вестимо кто, голубок». «О Господи Исусе, возьми меня за уси…» Другой голос: «А я тебя за бороду, пойдем гулять по городу». «Дорогу архангелу Гавриилу, мать твою за ногу!..» И т.п. Все, бывшие в церкви, включая о. Сергия, прячутся кто куда. Молодые в страхе смотрят на бесчинствующих матросов. Зиновий Борисович затискивается под свадебное платье невесты).
Комиссар
(смерив Катерину Измайловну насмешливым и одновременно ревнивым взглядом)
Ну что, очи черные — платье белое, обвенчаться захотелось? (Наступая на Катерину Измайловну). А без ентова не тово? (Катерина Измайловна пятится, из-под подола появляется голова Зиновия Борисовича). Так вас еще и двое?! (Матросу с гармонью). Эй, Потемкин!
Потемкин
(поет)
Фаворит ее терзал,
Царь им свечечку держал,
Опосля сам Гришке дал.
Эх, эх, елы-пал!
Там три трупа поутру…
Что, товарищ комиссар?
Комиссар
Вот жених, а вот невеста. Хотели повенчаться, да поп сбежал. Не заменишь?
Потемкин
Попа аль жениха?
(Все смеются).
Комиссар
(смотрит на Катерину Измайловну, потом на Потемкина, потом снова на Катерину Измайловну)
На кого глаз положила, контра ползучая? На революционный флот? (Подходит к Потемкину). Отвечай, а ты ни с кем не венчался? А со мной хотел бы? Только не по-поповскому обряду, по-нашему, по-революционному.
(Поет).
Морду от меня не смей воротить!
А иль тебе меня не удовлетворить?
Поп, обвенчай меня с орангутангом,
Станцую с ним я и фокстрот, и танго-манго.
Я тебя, козел, скручу в бараний рог,
Будет у тебя все задом наперед!
Геморрой с мигренью спутаешь на раз,
Со мною в бой вступить не больно ты горазд.
В детском доме с сухофруктами компот.
И с той поры я не беру их в рот.
Свежий плод, в нем витаминов до фига.
С такой начинкой хочу я куска пирога.
Ты еще не знаешь, что в дугу
Я согнуть любого могу.
Как нашлю я сифилис и эйдс,
Ройял мэджести оф юнайтед стэйтс!
(Выходит на авансцену — паперть — и обращается к зрительному залу).
Товарищи революционные матросы! Разорваны цепи самовластья. Дворцы сметены вихрем революции. Близится эра коммунизма, когда рабочим не надо будет работать, крестьянам — гнуть спину в поле, солдатам — воевать, а матросам — служить на флоте. Товарищи матросы! Можете навсегда позабыть о море.
Возгласы
Ура! Век моря не видать!
Комиссар
Никогда больше вы не услышите офицерских свистков. Пусть ржавеют ваши корабли, их ждет участь динозавров и мамонтов.
Моряк
(Потемкину)
Слышь, Потемкин? Кто такие эти мамонты?
Потемкин
Слоны. Каждый величиной с крейсер. Их сожрали с голодухи. Дикари. На Северном полюсе.
Комиссар
Они бегут! (О. Сергий, причетник и гости обращаются в бегство. Катерина Измайловна и Зиновий Борисович присоединяются к ним. Появляются Наташа и Бронский). Ха-ха-ха! Жених и невеста — тили-тили-тесто!
Наташа
(заметив порыв Бронского броситься следом за Катериной Измайловной, удерживает его)
Андрэ…
Комиссар
(подставляет ножку отцу Сергию и, когда тот падает, наступает ему сапогом на бороду)
Ничего, ничего, отче святый. Господь терпел и нам велел. Не вы ли, попы, учите, что в долготерпении да в страдании обретается благодать господня? Сейчас обрящешь искомое. По законам революции тебя следует немедленно р-р-рас… (моряки наставляют винтовки и наганы на о. Сергия) …стричь. (Достает маникюрный набор и вынимает из него маленькие ножницы). На, батюшка. А то бороденка встать не дает. (О. Сергий состригает себе бороду и встает). Сразу на тридцать лет помолодел. Не мужик, а ягодка. (Игриво толкает его локтем).
Наташа
(Бронскому, который по-прежнему смотрит с тоскою вслед Катерине Измайловне)
Андрэ, уедем отсюда, эмигрируем в Париж. Будем как птицы в парижском небе. Совьем гнездо на Эйфелевой башне.
Бронский
Это невозможно. У нас нет транзит-виз.
Наташа
Андрэ, признайтесь, что вы не хотите уезжать, что вы слишком любите… родину. Ах, что со мною? Ах, это опять начинается!.. (Комически дергается, изображая припадок). У меня аллергия на здешний климат с детства. В Париже это быстро проходит, а здесь помочь мне может только одно средство. Это няня умела. Нужна чесночная мазь. Берется десять головок чесноку…
Бронский
Пойдемте, я отведу вас в безопасное место. (Идут). Вот здесь подождите меня, я скоро вернусь. Десять головок чесноку, вы говорите…
(Уходит).
Наташа
Теперь перо-бумагу и за дело. (Пишет. Речитатив). «К гражданам Злодейска. Отныне кражей объявляется любая собственость, включая собственных жен. Оные жены немедленно переходят в общественное пользование. Инвалиды Красной армии обслуживаются ими вне очереди. Лиц эксплуататорских классов и духовенство просят не беспокоиться. Подпись: Троцкий». (Говорит). Ну, теперь держись, Катерина Измайловна!
Картина третья
Рынок. Среди прочих о. Сергий, продающий ризу и крест; няня, продающая медальон. Тут же, под транспарантом с надписью «Клоун тоже хочет жить», странствующие комедианты разыгрывают сцены в стиле революционной графики.
Отец Сергий
Риза и крест! Риза и крест! Риза настоящая! Крест наперсный, украшенный полудрагоценными камнями! Подходи, покупай, люд православный!
Няня
Господский медальон, милые, не нужон?
Манюня
Ложечка серебряная, на первый зубок!
Обыватель
Манюня, вот я тебе покупательницу привел. Говорит, у нее есть взамен солонка, полная соли. Засолим чего…
(Меняются).
Баба
Картошечка кругленькая! Навались, робяты!
Няня
Женщина, за медальончик господский сколько дадите картошки?
Баба
Да бери всю, вот, их у меня всего-то три штучки.
(Меняются. Входит Бронский).
Бронский
(бабе)
Чесноку у вас нету? Мне десять головок нужно.
Баба
А что дашь? Часы дашь золотые?
Бронский
Дам.
Баба
Жди. (Идет к бабе напротив). Сергевна, дай чесночку.
Сергевна
А ты чего дашь?
Баба
Да вот, медальончик господский. (Возвращается). Давай свои часы сюды.
(Слышна иностранная речь. Мужчина в дорожном костюме, в кепи, с фотографическим аппаратом через плечо, говорит что-то своей спутнице, указывая на о. Сергия).
Отец Сергий
Крест наперсный! Риза! Люд православный!
Иностранец
Хау мач?
Отец Сергий
Тен долларс… Тен долларс все вместе… И еще иконка впридачу…
(Иностранец многозначительно смотрит на свою даму, быстро расплачивается, после чего они исчезают со своими покупками. Входит Наташа, незаметно наклеивает лжедекрет на театральную тумбу. Вокруг тумбы начинает собираться народ).
Голоса
Ну, вот еще… Эй, Свиридыч, баба-то твоя общей станет… Пусть сунутся, я их кашей из топора угощу… Правильно, кашки из топора им, нехристям, захотелось…
Инвалид
(инвалиду-кукле)
А инвалидам-то лафа. Бывало баба нос от тебя воротит, а таперича — первый кавалер. (Бронскому, который, будучи увешан гирляндами чеснока, останавливается при виде толпы, осаждающей театральную тумбу). Ступай, ступай, тута не про тебя писано. Бывшим велено не утруждаться.
(Бронский повсюду ищет Наташу. Между тем ропот растет).
Голоса
Костьми ляжем!.. Не отдадим наших жен и дочерей вам, злодеям, на потеху!.. Топоры, мужики, востри!..
Обыватель
Манюня, не знаю, что и подумать. Нужно подготовиться к этому морально.
(Входит комиссар с матросами. Торговцы быстро прячут товар).
Комиссар
Ну! Что за шум, а драки нет? Что прищурились, контрики? Что там написано?
(Народ расступается в мертвой тишине. Комиссар подходит к афишному столбу. Звучит песня, Потемкин поет на два голоса с кем-то, беззвучно подыгрывая на гармони. — Прилагаются ноты).
Жди ме-ня, ми-ла-я, жди не-на-гляд-на-я, жар своих рук для меня сбере-ги. Во-и-ну-
рат-ни-ку мыслью от-рад-но-ю – тем, что вер-на-, – по-бе-дить помо-ги. Шел я до-
ли-на-ми, гор-ны-ми тро-па- ми на Пе-ре-коп, счет врагам поте-ряв. За пе-ре
ва-лом в бой с белы-ми ро-та-ми, как та-лис-ман, чер-ный ло-кон твой взяв.
Потемкин
Жди меня, милая, жди ненаглядная,
Жар своих рук для меня сбереги.
Воину-ратнику мыслью отрадною —
Тем, что верна, — победить помоги.
Шел я долинами, горными тропами
На Перекоп, счет врагам потеряв.
За перевалом в бой с белыми ротами,
Как талисман, черный локон твой взяв.
(Резкий выдох гармони).
Комиссар
Положим конец мелкособственническим инстинктам в сфере брака. Мой долг комиссара заразить вас личным примером.
Обыватель
Манюня, чем она сказала, будет меня заражать?
Комиссар
(о. Сергию)
Вот ты, как тебя зовут?
Отец Сергий
Отцем Сергием, матушка.
Комиссар
Ну, отцом при этом становиться необязательно. Что скажешь о новом декрете?
Отец Сергий
(неуверенно)
Хорошее дело… отчего ж не побороться с инстинктами…
Комиссар
Отлично, товарищи. Наша первоочердная задача — наглядная агитация масс. (О. Сергию). Серёнь, значит… Товарищи матросы! Идейно разоружим контрреволюционный инстинкт! В коммуне все должно быть общим — ударим по мелкособственническому институту брака!
(Уходят).
Обыватель
Ну вот, Манюня, начали с продразверстки, кончили похищением сабинянок. (Вдруг в исступлении).Граждане Злодейска! Опомнимся, восстанем на супостатов! Что делают!.. Что творят!.. Граждане Злодейска!
Причетник
Люд христианский! Люд честной злодейский! Да что ж это ворог замыслил? Сколько терпеть еще будем? Берись за топоры!
(«Коль славен» в ритме марша).
Вставай подымайся христианский народ,
Последние дни наступают.
И всяк скоро в царство Господне войдет,
Кто с бесами в битву вступает.
Вкруг Божьего трона сбирается рать
Отмстить неразумным хазарам,
Подвалы «чека» поскорее предать
Мечу, топору и пожару.
Себя опозорить врагу не дадим.
Хоть ужас внушает порою,
За все преступленья ему воздадим,
Движимые верой святою.
(Отыгрыш: четыре такта «Родина слышит, Родина знает…», соответствующая вариация Рахманинова «На тему Паганини»).
Картина четвертая
(В трактире. Зиновий Борисович с сачком для ловли бабочек, Катерина Измайловна томится).
Катерина Измайловна
Скучно, как на вечере квартетной музыки.
Зиновий Борисович
Ась?
Катерина Измайловна
Так культурные люди говорят. Вам, Зиновий Борисович, не понять.
Зиновий Борисович
Чего, Катюша?
Катерина Измайловна
А Катюшей будете звать, буду звать вас Зямой. (Зиновий Борисович в ужасе отшатывается, крестится).Устраивает — пожалуйста. Катюши выходят на берег… на высокой… на крутой. Чтобы с него потом — бултых! Не дождетесь.
Зиновий Борисович
(в очередной раз бьет сачком)
Не понимаю, что за берег?
Катерина Измайловна
Темный вы, Зиновий Борисович, вот и не понимаете. Я думала, у вас народ, веселье. А у вас-то всех посетителей-то — вон, тараканы одни.
(Указывает на сачок).
Зиновий Борисович
Да времячко худое, Катюш… Катерина Измайловна. Бывало вино рекой лилось, закусей — что твоих гусей. Угораздило ж нас вляпаться в такую историю, как революция. Никакому народу не пожелаю, даже китайцам. Вот вы темным браните, а не будь я темный, стоял бы я сейчас на базаре да менял шило на швайку. Только боюсь, пойдет дальше так — не минует и меня чаша сия (крестится), пронеси, Господи… (Входит инвалид с инвалидом-куклой). Вас только не хватало. Нету прибытка, не с чего подавать.
Инвалид
А мы не за милостыней. Сударушка нам ваша того… больно приглянулась.
Зиновий Борисович
Что?! Рехнулись, что ли? (Берет ухват). Я вам живо мозги вправлю. Чешите отсюда.
Инвалид
Потише, дяденька. Таперича не те порядки. Таперича твое-мое отменяется. Эвона, блин какой — женка твоя… Румяный. Сдоба. Таперича про всякого она будет, не только тебе одному. А который инвалид да за народное счастье с культей гуляет, тому почетное членство. Билет первый номер. Манифест батюшки Троцкого читал?
Катерина Измайловна
Ну-ка ты, петушок на палочке, что ты выдумал? Тебе и смотреть-то на меня только в щелочку можно.
Инвалид
Эк сказанула! Не в бровь, а в глаз. (В приоткрытую дверь). Эй, малец! Скажи его трактирному степенству, какой порядок таперича будет заведен. Да заходи, не конфузься.
(Входит Наташа).
Наташа
(грубым голосом)
Было б перед кем конфузиться.
Инвалид
Скажи, скажи им про манифест.
Наташа
Ах это… (Решительно). Да, господа, полная национализация частной собственности. Причем не только на средства производства, но и на средства воспроизводства.
Зиновий Борисович
Ась?
Наташа
(доходчиво)
Ну, кто тебя воспроизводит в потомстве? Твоя жена. И заметь, только тебя, больше никого. С этим покончено. Теперь она будет воспроизводить и других.
Катерина Измайловна
(брезгливо показывая на инвалида-куклу)
Этого, например?
Наташа
Почему бы и нет?
Инвалид
Кто инвалид за революцию, тем без очереди отпускают. (Наташе). Скажи, скажи им.
Зиновий Борисович
Скучно вам было, Катерина Измайловна, вот теперь зато весело. (Инвалиду, топая ногой). Вон!
Наташа
Это, между прочим, контрреволюционный саботаж.
(Зиновий Борисович страшно пугается).
Катерина Измайловна
А где написано, что ты за революцию инвалид? А может, за что другое. Где у тебя справка?
Инвалид
Справка? (Обращается к залу). Какая справка? Люди добрые, опомнитеся… (Поет).
Когда возвращались герои,
В почетный уволясь запас,
То был среди их один воин,
О ем поведу свой рассказ.
Михалка красавец был парень.
Когда уходил воевать,
Ен крепко обнял свою Варю,
Себя приказав долго ждать.
Поля и дома пролетали,
В Каховку летел эшелон.
Винтовки герои сжимали,
Сроднился с винтовкой и ен.
Настала пора Михаилу
Геройство свое проявить.
Явился боец к командиру:
В разведку приказ был сходить.
Отправились трое робятов
В глубокий во вражеский тыл.
Старшой был Володька Поддатов,
По кличке, Вован Нашатырь.
Дорогой поймали двух панов,
Вован только сплюнул: ништяк.
Стрельнули в них, гадов, с наганов,
Тут видим — неужто общак?
Одних сорок штук енералов,
Насупившись, харч свой едят.
Стреляем. Патронов не стало.
Поддатов гранатов — звездяк!
Врагов полегло тут несметно,
Харчом все окрест залило.
Вован награжден был посмертно,
Мне но-о-гу оторвало.
Не помню, как полз я безногий.
«Ты ждешь меня, Варя, аль нет?»
В ответ только месяц двурогий
Средь звезд рисовал мой портрет…
Катерина Измайловна
Слушай, Маресьев. Без справки твоя нога все равно недействительна.
(Шум, входят люди. Трактир заполняется).
Вошедший
Эй, шалманщик!
Зиновий Борисович
(строго)
Чем расплачиваемся?
Вошедший
Продуктом. (Показывает бутыль). Полведра.
Зиновий Борисович
(принимая бутыль к уплате)
Чего желаем-с?
Вошедший
Водочки.
Зиновий Борисович
Слушаю-с.
(Уходит).
Вошедший
(вслед)
Жена твоя пусть обслужит! (Многозначительно). Про декрет знаешь?
(Прочие тоже достают, кто штуку материи, кто пару сапог, кто связку вяленой рыбы).
Голоса
Хозяйка пускай обслужит!
(Входит о. Сергий, за ним комиссар).
Отец Сергий
А у меня копеечка есть. (Достает десять долларов и протягивает Зиновию Борисовичу). Выпьем чарочку за шинкарочку!
Комиссар
Ах ты, валютчик!
Отец Сергий
Да я, матушка…
Комиссар
Молчать! Что в декрете про лиц духовного звания сказано? (Зиновию Борисовичу). Я сама его обслужу!
Голоса
Где здесь с восьмым мартом проздравляют? Один поцелуй!..
Катерина Измайловна
И этого поцелуй, и того поцелуй… Сколько тут вас? А у меня губки не казенные. Свои вишенки, из своего садика. А ну-кось в очередь!
Голоса
Правильно, в очередь!
Активист
Товарищи, отпускать только по спискам. У кого какой номер?
(Выстраивается очередь с протянутыми руками. Активист что-то пишет каждому на ладони).
Отец Сергий
(с досадой)
Не было печали, черти накачали.
Зиновий Борисович
(поглядывая на сваленную в кучу выручку)
Не было счастья да несчастье помогло.
(Входит комиссар с подносом, ставит перед о. Сергием, сама усаживается рядом и, подперев ладонью щеку, смотрит, как он ест).
Комиссар
(мечтательно)
Серёнь…
Зиновий Борисович
(разглядывая на свет десятидолларовую купюру)
Ах ты моя зеленая ящерка… ах ты лучшая в мире денежка… полезай к тятеньке. Уж он тебя никому в обиду не даст… (Сует за пазуху). Никому не дам, и не просите…
Активист
В первую среду месяца отмечаться. А первый номерок у кого?
Катерина Измайловна
Да у него.
(Показывает на Наташу).
Наташа
(в ужасе)
У меня?
Катерина Измайловна
Коль рядом сядем, то мы поладим. (Подсаживается к Наташе). Чего ты так испугался? Я не кушаю маленьких детей. Пора уж в школу… Ой, этот еще на мою голову!
(Входит Бронский с огромной ступой, в которой вертит пестиком).
Бронский
Катерина Измайловна! Катерина Измайловна! Катиш!
Катерина Измайловна
Катиш уехал в Париж, чего и вам желаю… Фу, чеснок!..
(Со всех сторон Бронскому кричат: «В очередь! Куда без очереди прешь!»)
Потемкин
(подходит к Наташе)
Послушай, друг… (Наташа испуганно отодвигается). Выручи!.. Будь человеком!.. Прикипела у меня душа к ней крепко. Не могу я! Не могу я!
Наташа
Чего вы не можете?
Потемкин
Сто шестьдесят шестым быть. (Показывает ладонь). Уступи мне свою очередь. (Наташа задумывается). Я тебе за это все, что хочешь, сделаю.
Наташа
Все, что захочу?
Потемкин
Вот тебе крест.
(Крестится — но спохватывается, оглядывается).
Наташа
Хорошо. Мне нужны две транзит-визы.
Потемкин
(после некоторого колебания)
Ладно.
(Звучит песня «Жди меня милая, жди, ненаглядная…» В продолжение этого времени в Потемкине как бы происходит внутренняя борьба. Наконец он достает из полевой сумки визы. Между тем Бронский не оставляет попыток вернуть себе расположение Катерины Измайловны, которая лихо отплясывает цыганочку на буфетной стойке. Все взоры устремлены на нее).
Инвалид
(с подозрением оглядывает Бронского)
Стойте, робяты. А не офицер ли это? (Музыка смолкает, все внимание на Бронского. Во взгляде Катерины Измайловны насмешка и сочувствие одновременно). Сдается мне, что это офицер.
Наташа
(выступая вперед)
Этот что ли? С каких пор от офицеров вместо французских духов чесноком разит?
Катерина Измайловна
Офицер-чеснок!.. Ха-ха-ха!..
(Все начинают покатываться со смеху, держась за бока: «Офицер-чеснок!..»)
Бронский
(Наташе)
Где вы были? Я сбился с ног, вас разыскивая.
Наташа
Меня? Вот кого вы разыскивали — ее! Катеньку Измайловну.
Бронский
Помилуйте…
Наташа
Да-да, ступайте к своей прекрасной кабатчице. Только не забудьте при этом с ног до головы чесноком натереться.
Бронский
Погодите же, выслушайте… Вам нельзя больше ни минуты здесь находиться. Большевики постановили, что отныне все женщины — наложницы мирового пролетариата.
Наташа
И вы этому поверили? Поверили этой шутке?
Бронский
Я своими глазами видел декрет.
Наташа
А я своей рукой его написала.
Бронский
Что?!
(Вбегает матрос с перевязанной головой).
Матрос
Братва, полундра! Из-за этих чертовых баб в городе контрреволюционный мятеж! Буржуи дерутся как бешеные, нам с ними не справиться… Революции хана…
(Падает).
Бронский
Зачем ты все это сделала?
Наташа
Катенька Измайловна… была слишком хороша для вас одного… Я решила ее немножко обобществить…
Бронский
Натали!
Наташа
Андрэ! Мы убежим далеко-далеко, в Париж. Там мы будем счастливы!
Бронский
Это невозможно, у нас нет виз.
Наташа
Вот! Две транзит-визы…
(Оглушительный грохот, в помещение врываются клубы порохового дыма).
Картина последняя
(Уличные бои. Баррикада, над пушкой образца 1812 года реет российский триколор. Повсюду тела убитых в картинных позах. Вот сраженный падает бомбардир).
Обыватель
(прочищая дымящееся жерло пушки)
Манюня, боеприпасы, быстрее! (Манюня тщетно пытается сдвинуть с места ядро, подступаясь к нему и так и эдак). Манюня, вспомни, к чему принуждают нас большевики!
(Манюня начинает кидать ядра как мячики. Из жерла пушки с грохотом вырывается пламя, перед баррикадой растет гора тел. Двое моряков, пригнувшись, выкатывают пулемет «максим»).
Причетник
(скинув кожух, хватает огромную оглоблю)
А ну, подходи, кому жить надоело!
(Побивает ею несметное количество врагов. С криками «ура! да здравствует учредительное собрание! многая лета!» защитники баррикады преследуют отступающих, завязываются схватки. Под звуки морзянки на заднике проецируется телеграфная лента с текстом: «Председателю реввоенсовета товарищу Троцкому. Революция в опасности. В городе белый мятеж». В сполохах взрывов мечутся тени).
Обыватель
Манюня! Троцкий идет — бежим!
Причетник
Эх! Плетью обуха не перешибешь!
(Бросает оглоблю).
Голоса
Троцкий! Троцкий подходит во главе огромного войска!
(Выезжает броневик с ярко зажженными фарами. Разом оживают все павшие моряки).
Моряки
Ура Троцкому!
Троцкий
(выходит из кабины, осушает кубок, наполненный из цистерны с надписью «Ритуальный напиток»)
Любо-любо-любомир!
Чиви-чиви-чивичок!
Возведем большой сортир,
А покедова — молчок.
Хор
Любо-любо-любомир!
Чиви-чиви-чивичок!
Возведем большой сортир,
А покедова — молчок.
Троцкий
Что все это значит? Что происходит? Комиссар, вам поручена зачистка города Злодейска. Почему не была своевременно обезглавлена гидра контрреволюции?
Комиссар
Товарищ председатель реввоенсовета, согласно вашему декрету, мы производили экспроприацию женского населения города…
Троцкий
Экспроприацию чего?
Комиссар
Женского населения города Злодейска, с тем чтобы злодейки не обслуживали впредь собственнические инстинкты своих мужей, а стали достоянием всего трудового народа.
(Подает Троцкому листовку).
Троцкий
(читает)
«Отныне кражей является любая собственность, включая жен». Кто это написал?
Комиссар
Вы, товарищ Троцкий.
Троцкий
Это провокация белых! Где ваша революционная бдительность? Проявив преступное легковерие, вы оказали неоценимую услугу капиталистам всего мира. Из-за вас я отменил бросок к южному морю. Вы ответите за это перед революционным трибуналом! Приговор будет приведен в исполнение в двадцать четыре секунды. Я лично позабочусь об этом. (Комиссара берут под стражу). Приказываю во что бы то ни стало найти авторов фальшивки.
Инвалид
(показывает на Наташу)
Да ефтот… Он клеил, я сам видел.
Троцкий
(визгливо)
Взять!
(Наташу хватают. Из-под крестьянской шапки выбиваются длинные девичьи волосы).
Возгласы
Молодая графиня Миронова! Дочь старого графа!
(Бронский кидается ей на выручку, обезоружив одного из матросов. Сброшен с плеч крестьянский полушубок, теперь на нем белый офицерский мундир с золотым шитьем, в руках сабля и пистолет. Вздох изумления: «Ах, кавалергард…» С легкостью расшвыряв бросившихся на него моряков, Бронский приставляет пистолет к груди Троцкого. Воспользовавшись общим замешательством, Наташа садится за руль броневика).
Наташа
(Бронскому)
Скорее сюда!
(Бронский отступает к броневику, угрожая Троцкому пистолетом).
Потемкин
Куда вы?
Наташа
Туда, где вечная весна, в Париж!
Потемкин
Мы с вами!
(Вслед за Бронским впрыгивает в броневик — со своей верной гармонью и Катериной Измайловной впридачу).
Отец Сергий и комиссар
(вместе)
Подождите! Нас забыли!
(Уже на ходу втискиваются в броневик, башня которого вдруг начинает бешено вертеться, обдавая преследователей пулеметной очередью. Прямо по курсу — Эйфелева башня. На ней сверкает огнями надпись «Фантазия». Из основания Эйфелевой башни забил протуберанец: превратившись в ракету, она взмывает в синюю ночь. Фейерверк. Музыка играет «Коль славен»).
Ганновер, 2001 — 2002 гг.
[1] «Итоги» от 18 апреля 2000 года.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2017-nomer6-girshovich/
