Если «физическая школа» пройдена,
то появляются нестандартные подходы
к весьма далёким, на первый взгляд,
от точных наук проблемам.
Сергей Капица
Если я гореть не буду,
Если ты гореть не будешь,
То кто ж тогда рассеет тьму?
Назым Хикмет
Эту заметку я посвящаю Сергею Петровичу Капице — человеку, которого в СССР и РФ, да и за границей знали в первую очередь как ведущего популярной телепередачи «Очевидное — невероятное», которая существовала почти сорок лет — с 1973 по 2012, то есть до момента смерти её ведущего. Когда он умер, известнейшие люди выступали с приличествующими моменту воспоминаниями. Но разговор шёл опять-таки про телепередачу, и инспирированную ею общественную деятельность С. Капицы. А он ведь был вполне известным физиком и организатором науки. О ряде аспектов его деятельности, изрядно и незаслуженно подзабытых, я собираюсь рассказать в этой заметке.
Нас познакомили в конце шестидесятых, на конференции по физике атомных столкновений, которая проходила на Рижском взморье. Дело было осенью, и мы гуляли по берегу, обсуждая то, какие атомные эксперименты можно было бы поставить, имей мы в своём распоряжении источник электромагнитного излучения, много более мощный, чем лучшая, из тогда доступных, рентгеновских трубок. В качестве такого источника рассматривался синхротрон, ускоритель электронов, первоначально предназначавшийся для исследований в области физики элементарных частиц.
Синхротрон — это прибор, в котором под влиянием магнитного поля электроны движутся по замкнутым орбитам, в простейшем случае — круговым, а их энергия возрастает благодаря наличию в том же приборе электрического поля. Движущийся по такой орбите электрон испускает электромагнитные волны, тем самым теряя энергию. Долгое время такие потери на излучение рассматривались как вредные, и с ними боролись. Но потом возникла идея использовать это излучение для исследования твёрдых тел и биологических объектов, подобно тому, как с такими же целями использовалось излучение рентгеновских трубок. С той разницей, что синхротронное излучение по мощности легко может превзойти излучение трубок. Мы обсуждали исследование объектов заметно меньшего размера, чем биологическая молекула.
Эти разговоры оказались очень важными для меня — я понял, что новые установки имеют хорошее будущее в исследовании структуры атомов, а, следовательно, а, следовательно, открывают область, где есть чем заняться теоретику. Вскоре, вместе с будущим профессором С. Бобашевым, мы написали программу таких работ. До сих пор жалеем, что тогда её не опубликовали, поскольку имели шанс из бывших комсомольцев перескочить сразу в пионеры. Поленились «застолбить» за собою целые области будущих исследований буквально росчерком пера. Лень не помешала нам, однако, стать адептами этого излучения «на всю оставшуюся жизнь», ездить на разные конференции по данной тематике. Тогда мы не могли предположить, что придёт время, когда каждая уважающая себя страна будет иметь свой синхротрон или более эффективный как источник электромагнитного излучения, в принципе подобный синхротрону, накопитель.
Сергей Петрович Капица
С. Капица был если не единственной, то одной из очень важных душ этого дела. А чтобы дело в СССР кипело, требовались правительственные совещания, решения, соответствующие комиссии при АН СССР, тогда обладающей очень большой властью. Стоит напомнить, что и ядерное оружие, и ракетостроение, и даже сварка танков развивались тогда в первую очередь в рамках АН СССР. Случай синхротронного излучения, с военной точки зрения, был явно не столь важным, однако опытные люди сразу пошли по проторенной дороге. Уже в 1972 была создана Комиссия по синхротронному излучению при Президиуме АН СССР, где председателем стал будущий академик, а тогда член-корреспондент В. И. Гольданский. Учёным секретарём Комиссии стал, и до конца её жизни оставался С. Капица (СП). Наши заседания проходили в Конференц-зале Института Физических проблем, директором которого был отец СП — Пётр Леонидович.
Комиссия собиралась часто, работа её была интересна. Особенно врезалось в память одно заседание — в октябре 1978. Объявили обычный перерыв. Я обратил внимание, что в сторону кабинета директора шли почти толпой явно важные люди. Заседание возобновилось без СП. Он появился лишь через несколько минут и, явно волнуясь, сообщил: «Пришла телеграмма, извещающая, что моему отцу и директору этого института присуждена Нобелевская премия».
П. Л. Капица был фигурой легендарной и колоритной. Я его несколько раз видел на семинарах в ФТИ, на юбилеях ФТИ и АН СССР. Он был, разумеется, человеком «вхожим» и влиятельным. Допускаю, что сравнительная простота, с которой шла организация комиссии, обязана его весу и имени. Даже в мелочах проявлялась его необычность. Помню, как ему на шею повесили микрофон, от которого шёл провод к усилителю. Реакция ПЛ была мгновенна. «Я не привык ходить с ошейником и на поводке», — сказал он твёрдо и властно. Рассказывали, что году в 1920 в коридоре института его случайно остановил художник, который искал знаменитых учёных для будущей картины. ПЛ ответил мгновенно, предложив нарисовать себя и Н. Семёнова. И обещав: «Ну а мы будем знаменитыми». Художник Кустодиев в 1921 написал известный «Двойной портрет», а молодые его герои становятся Нобелевскими лауреатами.
Б. М. Кустодиев. Портрет профессоров П. Л. Капицы и Н. Н. Семёнова. 1921 год
Я неоднократно ловил себя на зависти, которую испытывал к людям, двигавшимся в жизни по дороге, проторенной их родителями или близкими родственниками и друзьями. Насколько проще им даются первые шаги! С раннего детства они испытывают благотворное влияние своих именитых родственников, узнают «из первых рук» про важнейшие научные проблемы, смолоду участвуют в их обсуждении. Им легко, почти не замечая, удаётся преодолевать жизненные препятствия. На это у человека «безродного» уходит очень много энергии. Притом не всегда с пользой. «Наследнику» есть, от кого получить дельный совет. Их первые работы, первые шаги автоматически оказываются известны обитателям «научного Олимпа». А этот Олимп мог многое. Отношение власти к нему было особое. Например, П.Л. Капице в праве на возвращение в Англию отказывал не какой-то там паршивый клерк, а заместитель председателя СНК Межлаук. Ещё более ярко проявился «двойной стандарт» в переписке Нобелевского лауреата И.П. Павлова и председателя СНК В. Молотова. Павлов ему пишет 21 декабря 1934 г. (!) «Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было». А Молотов его в ответ не приказывает пытать, сгноить в лагере или просто расстрелять, а полемизирует и частично соглашается с ним!
Ощущение своих прав проявлялось у «олимпийцев» и в делах по их масштабу мелких. Помню почти первый вопрос, который мне задал известнейший специалист по физической химии, академик П. А. Ребиндер после того, как я рассказал ему свою кандидатскую диссертацию. Я встретился с ним с подачи отца моей жены. Ребиндер спросил: «А почему вам не предложили защитить её в качестве докторской?». Признаюсь, мне это и в голову не приходило. А мой научный руководитель такого сделать просто не мог, даже если бы счёл нужным и захотел.
Замечу, кстати, что по до конца не ясной причине известные мне «наследники» обитателей Олимпа, элиты не в современном, а хорошем смысле слова, обладали аристократизмом, внешним и внутренним, поведенческим. Возможно, гены всё-таки оказываются более важными, чем воспитание.
На примере С. Капицы, однако, бросалась в глаза и оборотная сторона «высокого родства»: оно требовало «соответствия». «Наследникам» нестерпимо и непереносимо хотелось выйти из-за заслоняющей их «высокой спины», а в случае СП, так и двух — отца и деда, знаменитого А. К. Крылова, и постараться обогнать их. А ведь был у СП и ещё один родственник, пусть и не кровный — крёстный отец И. Павлов. Иметь таких предков и соответствовать им, не говоря уж о том, чтобы перерасти — задача сложнейшая. У «безродного» это было естественным — достиг, значит сам, и всё полученное тобой — твоё. «Наследникам» же требовалось доказывать это право себе и другим.
О. Бор был уже сам Нобелевский лауреат, а называя его имя, люди добавляли «Сын Бора», даже не указывая имени последнего. У СП было немало хороших работ, и его вполне могли избрать членом — корреспондентом АН СССР или, позднее, академиком РАН. Когда я обдумывал, почему этого не произошло, увидел косвенный «след предков» — сравнение с великим отцом было не в пользу СП. Как-то я спросил В. Гольданского, почему между избранием его в члены-корреспонденты в 1962 и в академики прошёл необычно большой срок — 19 лет, хотя он работал не просто хорошо, а блестяще. Простого ответа я не получил, но понял, что для окружавших его «олимпийцев» (напомню, что отец его жены был Н. Семёнов — Нобелевский лауреат и директор института, в котором Гольданский работал) он был Витька, молодой парень, и сделать его своим ровней им было психологически трудно.
Я говорю об этом столь подробно потому, что без понимания проблемы соревнования со знатными предками поведение самого СП, человека очень образованного и разностороннего, понять трудно. В этом противостоянии вижу одну из причин, по которой СП тянуло не только к чистой науке, но и к общественной, организационной, публичной и, в этом смысле, околонаучной, деятельности, да и определяло его большое честолюбие.
Эта публичная деятельность сталкивала его с определёнными ограничениями и людьми, эти ограничения определявшими и сохранявшими. Нередко СП был вынужден свои выступления, вплоть до текстов докладов, занимаемых в дискуссиях позиций и излагаемых взглядов, согласовывать с высокими чиновниками из аппарата ЦК — моськи к нему не допускались.
Чего-то подобного «двоемыслию» я, однако, у него не замечал. Он поддерживал то, что считал правильным, осуждал ошибочное и вредное, но оставался строго в тех рамках и касался тех вопросов, где его взгляды и требования ЦК не входили в непримиримое противоречие. А то, что было пусть и на границе властью допустимого, он умел и примирять.
Науку СП любил страстно. Одним из последних его увлечений была разработка методов предсказания будущего всего человечества. Об этом периоде мне напоминает его книга, обложка которой с дарственной надписью приведена ниже.
Книга 1997 г
Этот опыт теории человечества
СП тянуло к новому не только в науке, но и в других областях человеческой деятельности. Помню одно совещание по синхротронному излучению году в 1985, которое проходило в Новосибирске. Одновременно там была выставка моего знакомого художника, которого я «пустил по рукам» среди физиков — И. И. Орлова. Про него я писал в заметке В ежедневной сутолоке четыре года назад. СП в Орлова буквально влюбился, сразу оценив то, что образ возникал на листе бумаги не под кистью (или её прямым аналогом) художника. Тот как будто в произвольной последовательности разливал акварельные краски разных цветов по влажному листу ватмана, а затем накрывал и придавливал этот лист стеклом. Получались причудливые, удивительно красочные картины, подчас вполне реалистичные пейзажи, производящие на многих сильнейшее впечатление.
Что-то невидимое двигало руками художника, когда он лил краски, давил стеклом, смещал его. В получаемых картинках (для примера см. Рис. 3) сразу проявился дух того, что было сочетанием очевидного и невероятного. Интриговало, как кажущиеся случайными движения рук превращаются в законченные, привычные образы, т.е. как беспорядок переходит в порядок. Где это происходит — подсознательно в наших руках, или в мозгу, оставалось неясным. СП предполагал тему проработать, и сделать её предметом одной из своих телепередач. Но время решило иначе.
И.И. Орлов, Акварель, 12.1986
Е.Г. Рапис, «Ядро и клетка»
Переход беспорядка в порядок постоянно привлекал СП. Именно поэтому он оценил работы профессора Л. Рапис. Она обнаружила, что при высыхании водного раствора белка возникают трещины, напоминающие клеточную структуру, особо привлекательно выглядящую при рассмотрении в поляризационный микроскоп. Пример приведен на Рис. 4, взятом из книги Е. Г. Рапис, «Белок и жизнь», Москва, 2010. СП с большим интересом обсуждал её результаты и высоко оценивал далеко идущие обобщения, которые могли последовать из этих наблюдений.
Перестройка позволила СП резко усилить общественную активность. Он был одним из создателей Евразийского физического общества, которое должно было объединить ряд местных физических обществ, возникших в бывших республиках СССР и даже отдельных крупных городах. От этой деятельности сохранилось немного. У меня значок в виде буквы Фита, которым СП наградил прилюдно за предложение открыть научным работникам-«невозвращенцам» беспрепятственную дорогу назад, прекратив рассматривать их «изменниками родины».
Значок Евразийского физического общества
Много ждал СП и от организуемой при его живейшем участии Российской академии естественных наук. Он сразу стал там вице-президентом. Вероятно, СП хотел создать альтернативу РАН, свободную от её недостатков, ну и утолить свою тоску по членству в академиях. Поначалу в РАЕН оказалось значительное число достойных научных работников, включая, например, позднее ставшими академиками РАН И. В. Грехова и В. И. Нефёдова. Идею создания РАЕН одобрил А. М. Прохоров. Но поток лжеучёных и просто жуликов оказался слишком силён. В целом проект не удался.
СП был активным участником англо-советского научного сотрудничества по синхротронному излучению. Зная, что в его основу лёг проект ФТИ, составленный мною, СП старался вывезти меня в Англию, на симпозиум, проводимый в рамках этого сотрудничества. Результатом его усилий стал замечательный документ с двумя резолюциями «многостаночника» Е. П. Велихова, появившимися с интервалом в одну неделю: сначала «Командировать, нельзя отказать», а затем — «Командировать нельзя, отказать», которые я храню как реликвию времени.
Наши пути буквально пересеклись в Лондоне, в декабре 1988г. Я был там в Имперском колледже. В течение нескольких дней в том же месте проходила конференция «Остановить гонку вооружений». СП кооптировал меня в состав советской делегации. «Кстати, еда будет неплохая», — сказал он. На конференции были разные люди, и академик Р. З. Сагдеев, и ставший «голубем» бывший министр обороны США Р. Макнамара. СП был главой делегации и знал буквально всех. Не только в докладах, но и на ланчах обсуждались опасности ядерного оружия, которое обычно осуждали. Я возьми и брякни: «Не будь ядерного оружия, не было бы 43 лет без мировой войны!» Что тут поднялось — застольные «эксперты» — адвокаты, архитектор, практикующий врач и писатель объясняли мне, сколь я неправ.
То же повторилось на банкете. Мы стояли с известнейшим физиком сэром Р. Пайерлсом. Он был знаком с несколькими моими атомными работами. Разумеется, я заочно знал его, человека, очень близкого к ФТИ в тридцатых годах, приятеля многих старых Физтеховцев. И вот к нам подкрадывается корреспондент телевизионной службы Би-Би-Си с просьбой об интервью, в котором его особо интересовали советские взгляды. Я, как всегда, поговорить был готов и сообщил корреспонденту то же самое, что соседям по ланчу. Ему и его ТВ аппаратуре, словно крылья приделали… Длинный язык лишил возможности дать интервью столь мною уважаемой тогда (но не сейчас — меняются не только люди!) радио- и телекомпании.
В конце сентября 2000 начались массовые выступления арабов против евреев, положившие начало так называемой второй интифаде. Многочисленные террористические атаки следовали одна за другой. В поддержку Израиля в мире практически не раздавалось голосов. Я вспомнил, что В. Гольданский и С. Капица являются членами «Пагуошского движения учёных, выступающих за мир, разоружение и международную безопасность». Гольданский с 1987 десять лет был председателем Пагуошского комитета Советского Союза, членом международного исполкома и совета Пагуошского движения. СП был его заместителем в СССР, видным деятелем всего движения. Я к ним позвонил с просьбой организовать от имени движения заявление в поддержку Израиля. Они отнеслись к идее с энтузиазмом. Но после нескольких звонков я увидел, что их энтузиазм сходит на нет. Они сказали, что на международном уровне столкнулись с препятствиями, которые преодолеть не смогли. А предпринимать резких шагов и демаршей, как я понял, не захотели.
Последний раз мы виделись на дискуссии между директором Института физики США М. Бродским с одной стороны и Ж. Алфёровым и С. Капицей с другой на тему будущего американо-российских научных отношений. Она проходила в ФТИ осеню 2001. СП сказал Бродскому: «Вы нам должны минимум по миллиону долларов за каждого российского специалиста, переехавшего на работу в США. Ведь столько вам стоит подготовить его самим». Бродский был явно ошарашен, а СП — не прав. Не американцы переманивают специалистов, а российские руководители создают неприемлемые условия для своих научных работников.
Подводя итог, скажу — С. Капица не догнал своего отца, но стал известным, достойным и популярным человеком. Можно сказать, перевикипедил самого П. Л. Капицу. А это совсем не мало.
Иерусалим
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2017-nomer6-amusja/
