«В пространстве между альфой и омегой,
наполненном солнцем и болотными водами.»
С.Э.В./G-21
«Серьезно, но не буквально.»
Питер Тиль Уленшпигель
Дождь, озаренный фразой назывной,
Мы миром нарекли, как колбу оспа,
Как остров созван берегом, как остро
Влюбляются, склоняясь над больной —
Двойное дно, где после ветра зной,
И свет двойной. Но я не рядом — возле:
Как кровью — льва, вступающего в возраст,
Гортанный свод ошпарен белизной.
«Бери», — рябит и дразнит кисть рябины,
Что узел цел, который век рубили.
Приеду — и с кольца ключи сниму:
Со мной на той последней-первой миле
Не мир, не меч и не мечта о мире,
Но время червоточиной в снегу.
1.
Дождь, озаренный фразой назывной,
Впитался в воздух: время акварели.
Седы колонны; выцвели колени,
И вместо всех печалей над волной
Горит тунгусской глыбой ледяной
Зажженное, встревоженно-оленье
Магнитно-мезосферное пыленье;
И сны везет фургончик расписной
Здесь в синеве давно не без колей,
И всюду дом, и верится скорей
Идущим не на Нобеля — на «Оскар».
Так зеркало сомкнули мы, и вот
Небесным сводом наш законов свод
Мы миром нарекли, как колбу оспа.
2.
Мы миром нарекли, как колбу оспа,
«Исходом» плот, и в щели деготь тек.
За нас всегда ходили на костер.
Теперь мы ходим в класс. Сложенье просто:
Вест пятьдесят, норд сорок — девяносто…
Но что за торф под нами, что за терн?
Шотландской клеткой плот переплетен,
На карте шторм, живьем на лигу плоско.
И мед, и млеко — снова целина,
Из цвета лишь фонарного пятна
Выходишь; из народа ли, нароста —
И смотришь — «я», «не я» — ладони на.
Как поздно знать, что тайный орден наш,
Как остров, созван берегом; как остро…
3.
Как остров созван берегом — как остро
Была ты от противного верна!
К тебе все в гости были времена.
И щедро опрокидывались гнезда,
И траур астр, и морда «Норда-Оста»
Пластинки были шорохи зерна.
Тогда касалась нас, обнажена,
Железом-медью-серой алконоста
Воздушная несказанность твоя,
Не выходя из пены — состоя,
Чтоб вовсе ничего не потеряли
Мы в свете дня. Лишь дуют уголь мой,
Кто, небыли ища, небытия ли,
Влюбляются, склоняясь над больной.
4.
Влюбляются, склоняясь над больной,
На бал Младенца скатывают цуги,
И если просят голову, танцуя,
На том балу с улыбкой озорной —
То лишь злодея масти козырной.
Благословенье кисти ли, резцу ли
Морщины этих улиц, шрамы судеб
И гибель неба каждый выходной.
Открытье ли то, что бережем и прячем?
Парк с девяти до трех — «распад захвачен».
Месть и надежда выгнуты казной
Врасцвет, в колодце пойманные листья;
Бинтованный Китай, походка лисья,
Двойное дно, где после ветра зной.
5.
Двойное дно, где после ветра зной,
Изгиб бумаги желтой. Дом поэта,
Как Каспий море; вымпел «ЭСТАФЕТА»,
Как тиснутый в медали антиной;
Чай, курабье и черный нарезной.
И от Земли до Веги и от Беты
Сквозь океан на дно летит монета
И падает четвертой стороной.
Как с тем идти, кто обликом смешон,
Как обходиться облаком, штрихом,
Перетворять — за курсом, локтем — после,
Я там впитал в пыли притертой рамы.
Щепит звезду пластинка голограммы,
И свет двойной. Но я не рядом — возле.
6.
И свет двойной. Но я не рядом — возле,
Как серый шест на фоне облаков,
Как облака. Орел, небесный кот,
Срывает мышь, как розу. Ветер в розлив
Бурлит во фляге. По долу, по воле
Провешена тропа — глотки подков
Чернеть еще должны бы, но поток
Истек, иссох; мостки в траву, как в воду.
Ты есть — как пели, точно такова:
Гнешь сталь и слово. Веришь на слова
И сталь. И проникает и тревожит
Одним в обмен сомненьем на ходу:
«Чем с тенью, что ты носишь, совпаду?» —
Как кровью, льва, вступающего в возраст.
7.
Как кровью льва, вступающего в возраст,
Горел в нас каждый звук издалека.
Дома в просветах леса. Стон гудка
Над озером — в ряды чистоговорок
От умолчанья греческого воска
К эллипсису грузинского песка,
На дно земли со дна черновика
Взойти, пока не стал бесплатен воздух.
Копье в породу, Рыжий в горло фьорда
Входили, зная — будущее твердо
И бьет непроницаемой стеной,
Но нас, как флору, выведут к воротам
Не хлором, где вы — чистым кислородом…
Гортанный свод ошпарен белизной.
8.
Гортанный свод ошпарен белизной,
Встающей с побережья. Вниз пора бы.
Сполна пирамидальные хуралы
Шумели напряженной вышиной —
Перемотай их снова в путь кружной!
Пряди помалу. Замерли веранды,
Не окнами — на камне номерами
Карандашом протянут доступ в ночь.
Перевязать неловкий узел нош
Раскроешь нож. В огней плывущий снимок
Грядет не выстрел клавиши, как ждешь,
Но в небо продолжаются, как снилось,
Еще четыре: склеена бобина.
«Бери», — рябит и дразнит кисть рябины.
9.
«Бери», — рябит и дразнит кисть рябины.
Мальчишка с линзой в азбуке цветной,
Прижав фонарь, гадает в ней одной
Еще молчащий лес, где льют стремнины
Ту волю, чьи пути неистребимы,
Но таен след. Он, верно, занятой —
В заботах весь о каждой запятой —
Но все же расскажи ему, Регина,
Что здесь за чертежи его, круги мы
Вставали и в Севилье, и в Сибири,
И не истлело азбуки зерно,
Что лезвие штыка отведено,
Что кузнецам не отдан шар земной,
Что узел цел, который век рубили.
10.
«Что? Узел цел? Который век рубили…» —
Но трубка вновь лежит на рычаге.
Ансельм стирает капли на челе,
Прикрыв проспект про руны и руины,
И в кольцах неестественны рубины,
Как угли в застекленном очаге.
Лишь ярок дождь на черном — ночи герб.
Там, Жанной Хулигановой поимы,
Высотные огни в тумана бельмо
Впитались, как огни святого Эльма,
Без цели — но ладони параллельно
От Ленина и за спину Вильгельму
Окно мое просверливает тьму.
Приеду и с кольца ключи сниму.
11.
Приеду — и с кольца ключи сниму.
Лови меня, молва, на добром слове!
Я труден, но радушен, точно фловер.
Не все снежинки падают в Неву,
Не каждый шпиль цепляет синеву,
Но только бесконечное число их.
Пытайте, что в настольном стонет слое,
Не то, неровен, вас переживу!
Густа листва. Причуда сетева —
И то сказать, не лука тетива.
Но для одних всегда хранится в силе
Без соли мед, без росстани глава:
Для тех, что лиц примерясь не кривили
Со мной на той последней-первой миле.
12.
Со мной на той последней-первой миле,
Ты знал, не поправляя. Как клейму,
Предшествию доверясь твоему,
Ко мрамору пещеры отступили,
Вольны в именованьях: не одни ли,
Как пыль в камине? В убранном дому
Нам в руки шло всего по одному.
…Квартала не узнать. Из трех, семи ли,
Конечно же, сгорели номера.
Но как разлить, за ради ли обола,
Альбома ль нас скружила для любого
Числа персон настольная игра,
Парящая жемчужина для Миа —
Не мир, не меч и не мечта о мире?
13.
Не мир, не меч и не мечта о мире;
Одно, что амальгам не разделю.
Где мы перебегали колею,
Ни знать, ни угадать на камомилле —
Когда вы нас во время обронили,
Его мы приразились острию:
Июль в дыму и ягодном клею,
Янтарный март, осенний алюминий.
Как ни один поющий в хоре в церкви
Не в очаге, но каждый — в эпицентре,
Так я не Рим в кармане берегу,
Но rimland: «параллакс» — «Парнас», но сварен
Без тени сплав — «Армани» и «Альмарен»,
Но время — червоточиной в снегу.
14.
Но, время, червоточиной в снегу!
Подайте хмурой леди на прореху.
Верните кепку старому морпеху,
Ведь там какие ветры наверху.
Онлайн, онлайн, куда рулить стиху?!
На Interstate, но знаю и объехал.
Идите спать, к утру — спешить не к спеху —
И спеку, и беспеку испеку.
Мы кинем крюк в расселины Селены,
Растрелим прутья ивовой весной
Без пояса, без клеммы, без эмблемы
Вброд по торчащим камешкам вселенной —
С нас глину смыл болот святой эвглены
Дождь, озаренный фразой назывной.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2017nomer7-romanovsky/
