Перевод с французского Эдуарда Шехтмана
О границах терпения
У иных людей велик соблазн быть добрыми той добротой, что доходит до слабости. У них живое воображение, потому они угадывают радость, которую породит уступка, печаль, которую вызовет отказ; эти люди видят глубокие и скрытые причины, делающие извинительными тут каприз, там гнев ― то, что другой сурово бы осудил. «Всё понять ― всё простить»… Эти превосходные существа идут от прощения к прощению и от жертвы к жертве.
Мы говорили бы об их святости, если б они приносили в жертву лишь самих себя. Но люди не созданы, чтобы жить со святыми, и снисходительность становится недостатком, когда она опасно портит тех, кто является её объектом. Слишком нежный муж, недостаточно требовательный отец лепят такие же характеры у жены и детей, сами того не желая и не ведая. Они приучают их не встречать отпора. А ведь условия человеческого существования не таковы. Когда эти жертвы нежности столкнутся с настоящим жизненным испытанием, а однажды они неизбежно с ним столкнутся, им тяжело будет его выдержать, куда тяжелее, чем тем, кто был воспитан без сантиментов. И они попытаются тогда прибегнуть к оружию, которое им служило до сих пор безотказно: к жалобам и слезам, к меланхолии и болезненному состоянию. Они встретятся с безразличием и насмешкой ― и впадут в отчаяние. Многие жизненные неудачи не имеют другой причины.
Надо, чтобы в каждой семье её члены знали, что их любят, что готовы ради них на великие жертвы терпения, но что существует предел, и, когда он перейдён, они окажутся наедине со своими прихотями. Действовать по-другому ― значило бы подвигать их к ошибкам, которые их же погубят. Это значило бы также оказаться в положении, в котором никто не сумеет находиться долго. Кто станет платить долги игрока или мота, разорится сам, не сумев ни помочь тем, кого желал бы спасти, ни исправить их. Кто женится на женщине из жалости, не любя её, тот ввергает в несчастье и себя, и эту женщину. «Братья мои, будьте твёрдыми», ― сказал Ницше. Поправим его: «Братья мои, умейте быть твёрдыми, если это необходимо». Фраза стала менее совершенной, но более человечной.
То, что я говорил здесь о людях, применимо, естественно, и к человечеству, в чьей семье есть народы слишком добрые. В международной политике, как и в политике семейной, «всё понять ― всё простить» ― опасная сентенция. Терпеть (не реагируя на них) акты, которые уже есть акты войны, ― это не значит служить миру. Здесь тоже пределы должны быть ясно очерчены. Система сил находится в равновесии, когда действие равно противодействию. Если противодействие равно нулю, равновесие становится невозможным.
Теперь вы знаете, что вас ждёт. Я снисходителен и нежен с вами. Если б вы когда-нибудь это заслужили, я сумел бы быть твёрдым. Итак, Незнакомка, оставайтесь мудрой и мило рассеянной. Прощайте.
О даме, которая знает всё
– Вот так встреча! Вы мой сосед, доктор!
– Верно, мадам. Один из ваших двух соседей.
– Доктор, я в восторге! Давненько же я не имела случая поболтать с вами вот так, запросто.
– Я тоже рад, мадам.
– Я должна, доктор, задать вам тысячу вопросов. Вас не затруднит мне ответить?
– Если быть откровенным, мадам…
– Начать с моей бессонницы… Вы припоминаете мою бессонницу? Но что я вижу, доктор? Вы наливаете себе суп?
– А почему бы нет, мадам?
–Вы просто ненормальный, доктор. Ничего нет вреднее для здоровья, чем эта прорва жидкости в самом начале еды…
– О, мадам…
– Отодвиньте же этот бульон, доктор, прошу вас. Давайте-ка лучше изучим меню вместе. Сёмга, да… в рыбе много протеинов. Пулярка, да… Вот, смотрите: наш витамин А мы получим из масла, наш витамин С ― это фрукты… Витамин В… я его не вижу. Это так огорчительно. Вы не находите, доктор?
– Уж как-нибудь обойдусь.
– Скажите мне, доктор, сколько калорий в день нужно женщине, которая ведёт активную жизнь, как я?
– Не знаю точно, мадам… По-моему, это не имеет никакого значения
– Что значит «никакого значения», доктор? Это то же самое, если бы вы сказали, что уголь не имеет никакого значения для паровоза, а бензин ― для автомобиля!
Для меня, которая крутится почище иного мужчины, нужно три тысячи калорий ― или я зачахну.
– Вы их считаете, эти калории, мадам?
– Считаю ли я их! Вы шутите, доктор? Мой карманный счетчик всегда при мне (она открывает сумочку). Следите за мной, доктор… Итак: ветчина: 1.750 калорий в килограмме. Цыпленок: 1.500… Молоко: 700…
– Это восхитительно, мадам! Но знаете ли вы, сколько, к примеру, весит крылышко цыпленка?
– Дома, доктор, я заставляю взвешивать каждую порцию. Здесь же, в гостях, сужу приблизительно, на глаз. (Она вскрикивает.) Ах, доктор!
– Что случилось, мадам?
– Заклинаю вас, доктор, остановитесь! Это причиняет мне страдания, это как звук ножа по стеклу, как диссонанс, как…
– Что я такого наделал, мадам?
– Доктор! Вы мешаете протеины с углеводами… О, доктор, прекратите, прошу вас!
– Хм… Что за чертовщина, мадам, я ем то, что подают.
– Это говорите вы! Великий врач! Но вы ведь не можете не знать, что обычная еда среднего француза ― бифштекс с яблоками ― это опаснейший из ядов, который когда-либо производили?
– Однако, замечу, средний француз ещё жив…
– Вы просто еретик, доктор… Всё, всё, больше я с вами ― ни полслова. (Понизив голос). Кто этот человек, мой второй сосед? Я слышала его фамилию, но не знаю, кто он.
– Один из руководителей министерства финансов, мадам.
– Правда? Но ведь это так интересно! (Она решительно поворачивается направо.). Как же всё-таки быть с нашим бюджетом, мсье? Скоро ли он будет сбалансирован?
– О, мадам, прошу, пощадите. Я только что восемь часов кряду говорил о бюджете… Я рассчитывал хоть здесь, на обеде, отдохнуть от него.
– Отдохнуть? Мы тогда разрешим вам отдохнуть, когда вы уладите наши дела… А это ведь так просто…
– Так просто, мадам?
– И ребёнок бы справился… Какой там у вас бюджет? Четыре триллиона?
– Около того, мадам.
– Вот и отлично! Сократите все расходы на двадцать процентов… (Врач и финансист обмениваются за спиной Дамы-Которая-Знает-Всё заговорщическим взглядом, в нём сквозит и отчаяние).
– У вас, дорогая, достаточно мудрости, чтобы ничего не знать. Именно поэтому вы обо всём догадываетесь. Прощайте.
Две разные манеры любить
Однажды, когда в присутствии Виктора Гюго говорили о жизни и о том, что в ней действительно чего-то стоит, он заметил, что это не слава, не богатство, не гений, но возможность любить и быть любимым. Он был прав. Ничто не имеет цены, если этого нельзя разделить с тем, кто вас любит, любит от всего сердца (но сама эта любовь дает вам мало, если вы не любите их). Совсем необязательно, чтобы таких людей было много. Я всегда думал, что можно быть счастливым и в самом маленьком городишке, даже в каком-нибудь оазисе в Сахаре, если только там есть у вас два-три верных друга. И, наоборот, я не думаю, что иной блестящий артист сумеет вкусить счастья, если рядом с ним нет хотя бы одного существа, перед которым он мог бы снять маску. Отсюда значительна роль, которую играют в жизни великих друзья, жёны или возлюбленные. «Я так одинок», ― сказал мне один знаменитый человек, казалось бы, любимец многих. Любовь, пусть она будет сыновней, в браке или дружеской, разбивает тиски одиночества.
Но есть две разные манеры любить. Первая ― это любовь ради себя, то есть привязываться к другим из-за того, что они нам дают. Есть женщины, любящие ― и очень искренне ― мужа, в браке с которым они находят всё сразу: и безопасность, и нежность, и удовольствие, но они его любят потому, что они не представляют себе жизни без него. Он им необходим; он гарантия их счастья и счастья их детей; он центр их жизни. Но они думают очень мало о его собственной жизни; они не спрашивают себя, есть ли у него другие желания и потребности; они находят совершенно естественным, что он изнуряет себя в заботах о счастье других.
Мужей и любовников того же типа более чем достаточно; они тоже любят женщину за то, что они получают, и никогда им не придёт в голову вникнуть в её внутренний мир. Дети, любящие своих родителей, почти всегда любят их таким же образом. Отец для них ― это человек, на которого всегда можно рассчитывать; мать ― существо бесконечно снисходительное. Но многие ли дети озабочены тем, как найти возможности уменьшить груз жизненных тягот родителей? Вот то, что я называю любить ради себя.
Любить какое-нибудь существо ради него ― это значит думать не о том, что от него получают, а что ему дают. Это значит столь тесно слить его жизнь со своей, разделять столь полно его чувства, что его счастье становится и вашим. Не думайте, что такая любовь ― редкость. Многие родители более счастливы успехом их детей, чем своим собственным. Я знавал немало пар, которые жили друг для друга. Существует возвышеннейшая дружба. Бальзак нарисовал такую в «Кузене Понсе» и в «Обедне безбожника». В истинной дружбе гораздо больше предупредительности, чем требовательности. Вот что я называю любить людей ради них.
Важно отметить, что такая бескорыстная любовь даёт гораздо больше счастья, чем любовь и привязанность для себя. Почему? Потому что человек уж так устроен, что забвение самого себя способно сделать его счастливым. Пока думают о себе, пребывают в сомнении и недовольстве, рассуждая приблизительно так: «Всё ли я имел, в жизни, что я мог от неё получить? Какая ошибка сделала меня таким, каким я стал? Что люди обо мне думают? Любим ли я?» Как только другой (или другая) становится центром нашей жизни, все обретает ясность. Каков наш долг? Сделать тех, кого мы любим, более счастливыми. Жизнь с этого момента наполняется смыслом, она поддерживается им, как опорой. Неземное счастье, которое даёт вера, увы, недостижимо для всех. Но любовь земная имеет свою сладость и свою цену. Прощайте.
***
От переводчика: перевод этих трёх писем я опубликовал (в «Неделе») в начале 80-х прошлого века, насколько мне известно, впервые на русском; в полное издание «Писем…» они вошли, выполненные другим переводчиком, в конце 90-х.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2017-nomer7-eshehtman/
