Януш Бардах: Человек человеку волк
Воспоминания выжившего в ГУЛАГе
Будь проклята ты, Колыма,
что названа чудной планетой.
По трапу сойдешь ты туда,
Возврата оттуда уж нету.
(Колымская лагерная песня)
Из колымского белого ада
шли мы в зону в морозном дыму,
я заметил окурочек с красной помадой
и рванулся из строя к нему.
«Стой, стреляю! – воскликнул конвойный,
злобный пес разорвал мне бушлат.
Дорогие начальнички, будьте спокойны,
Я уже возвращаюсь назад.
(«Окурочек». Юз Алешковский).
Западному человеку, который мало интересуется бывшим Советским Союзом, трудно себе представить, что творилось там в сталинский период. Мало какая страна испытала на себе геноцид по воле своего руководителя-маньяка. Теперь документально известно, что в период сталинского террора более 20 миллионов человек – мужчин, женщин и детей – были расстреляны или приговорены к долгим срокам в ГУЛАГе. После раздела Советским Союзом и нацистской Германией Восточной Европы в 1939-1940 годах сотни тысяч поляков, румын и жителей Прибалтики оказались в советских застенках или далёких сибирских лагерях. Мало кто из американцев знает, что самые страшные лагеря находились всего в нескольких сотнях миль от территории США. В каком-то часе лёта на запад от Берингова пролива, где территории США и России почти соприкасаются, находится бассейн реки Колыма. В недрах Колымского края таятся неисчерпаемые запасы золота. С начала 1930-х годов и на протяжении двух десятилетий в это место было отправлено более двух миллионов заключенных. Сотни тысяч из них умерли от голода, холода, болезней и увечий. Мало кто из заключенных вернулся с Колымы до смерти Сталина. Среди самых известных из них можно назвать писателей Евгению Гинзбург и Варлама Шаламова, которых Александр Солженицын назвал «лучшими писателями ГУЛАГа».
В середине 1930-х годов и особенно во время чисток 19937-1939 годов, сотни тысяч заключенных были сосланы на Колыму. В лагере Находка, последней остановке на пути на Колыму, одновременно находилось от двадцати до тридцати тысяч заключенных. В 1936 году территория, находившаяся под управлением Дальстроя, была расширена и включала всю территорию бассейна реки Колыма, а также Индигирки, Неры и Момы. В 1935 году уголовники составляли более пятидесяти процентов заключенных в колымских лагерях. Но массовые аресты 1937-1939 годов резко изменили эту пропорцию – политзаключенные стали составлять более девяноста процентов населения лагерей. Из-за нехватки сотрудников НКВД места охранников занимали уголовники, которые отличались особой жестокостью.
***
В бытность сотрудником «Голоса Америки» я рассказывал своим слушателям о книге человека, который провел пять лет в колымских лагерях и который в книге «MAN IS WOLF TO MAN» (Человек человеку волк) подробно описал всё, что ему довелось увидеть и пережить.
Его имя Януш Бардах. Он родился в еврейской семье в Одессе, но в детстве семья переехала в польский город Владимир-Волынский на родину отца. После оккупации города советскими войсками в 1940 году Януш Бардах был призван в Красную армию и направлен в танковую академию. В начале войны по ложному доносу одного из членов экипажа танка он был арестован и приговорен к расстрелу, который был заменен десятью годами лагерей. После досрочного освобождения он получил медицинское образование, переехал в Польшу, а оттуда эмигрировал в Америку. С 1972 года до самой смерти в 2002 году Януш Бардах жил в городе Айова, штат Айова, где заведовал отделением лицевой хирургии медицинской школы Айовского университета. Мне кажется, что читателям сетевого альманаха «Заметки по еврейской истории» было бы интересно ознакомится с содержанием книги человека, который прошел через многочисленные тюрьмы и лагеря, включая Колымские. Януш Бардах автор 12 книг по лицевой хирургии.
Януш Бардах
***
«Мне приказали выкопать яму. Советский офицер точно её вымерил. Сначала он палкой снял размер моего тела, той же палкой вычертил размер на земле в чаще леса и приказал мне копать. Он хотел убедиться, что я туда помещусь, - так начинается книга «Человек человеку волк».
«Я копал твердую землю, выкорчевывал корни, а он с явным вниманием следил за моими действиями. Ему было примерно столько же лет, сколько мне».
«Быстрее! У нас не так много времени», - рявкнул он, - и ткнул мне палкой в рёбра.
«Я продолжал делать то, что мне приказали, и, добравшись до мягкого черного грунта, воткнул в него лопату. Жирная земля облепила мои сапоги и лопату. Я на минуту представил себе, как я размахнувшись ударяю его по голове, и подумал, успею ли я это сделать прежде, чем он выстрелит в меня. Но он, видимо, прочел мои мысли. Его пистолет был направлен прямо на моё лицо».
По мере того, как яма принимала форму гроба, Януш Бардах представил себя лежащим на дне лицом вниз, окровавленный с простреленным черепом. Он не хотел умирать. «Я не заслуживал, чтобы меня застрелили без суда и следствия».
«Брось лопату сюда», - приказал офицер. «Сеня, иди сюда, мне нужна твоя помощь».
Из лесу вышел солдат. «Помоги мне связать его».
Солдат прыгнул в яму и так рванул Януша за руку, что чуть не вырвал её из плеча. Затем он связал Янушу запястья и лодыжки, приказал стать на колени и толкнул его лицом в грязь. «За что со мной так поступают? Какое преступление я совершил? Мой танковый батальон прикрывал отступление пехоты. Во время переправки через реку мой танк напоролся на песчаную отмель и перевернулся. Я забыл закрыть люк и танк наполнился водой. Но это нельзя считать преступлением. С помощью прибывшего тягача мне удалось снова поставить его на гусеницы и я был готов воевать против нацистов, которые захватили мой город. Что стало с моими родными?»
«Я лежал лицом вниз и думал, что это мои последние минуты. Я ждал выстрела в голову. Мне не было жаль себя, но жаль моих близких, которые никогда не узнают, где моя могила. Я ждал и ждал, но выстрела не последовало».
Наутро на опушке леса состоялся военно-полевой суд. По ложному доносу члена экипажа танка Януш Бардах был обвинен в предательстве за желание перейти на сторону немцев, в саботаже, за намерение сдать немцам танк, за нелестные высказывания в адрес мудрейшего из полководцев товарища Сталина, и приговорен к расстрелу. На счастье, прикомандированный к танковому батальону сотрудник НКВД, который оказался одесситом, сжалился над земляком и заменил смертную казнь на десять лет лагерей строгого режима.
В числе других арестованных Януш Бардах был сначала отправлен в тюрьму, где впервые ознакомился с представителями преступного мира, а затем, в числе других арестованных, отвезен на вокзал, где их ожидал товарный состав. Во время двухнедельного продвижения поезда на восток Януш Бардах познакомился с обитателями телятника. Здесь были и офицеры красной армии, и уголовники, и мелкие урки, которые рассказали своему собеседнику об условиях содержания в исправительно-трудовых лагерях, где надсмотрщики издевались над заключенными, выгоняя их без зимней одежды на работу в лютый мороз, чтобы посмотреть сколько они протянут в таких условиях, а то и стреляли в них ради потехи. За две недели более четверти обитателей телятника умерло от тифа и дизентерии.
«Если я не умру по дороге, то десять лет в лагерях - это смертный приговор в рассрочку. Когда мне заменили расстрел на лагеря, я думал, что спасен, но то, что я пережил за два дня в тюрьме и за две недели в поезде, дали мне ясно понять, чего мне следует ожидать», - подумал про себя Януш Бардах. И он решил во что бы то ни стало бежать.
Он стал прощупывать доски телятника в надежде найти слабое место. Одна доска поддалась. В предрассветную мглу, когда поезд сделал короткую остановку, ему удалось вытолкнуть одну доску. Протиснувшись наружу, он соскочил на землю и бросился бежать. Вдруг он вспомнил, что не втолкнул доску на место и подумал, что охранники могут хватиться и устроить погоню.
Он бежал без оглядки не переводя дыхание. Поблизости оказался лес. Он забыл всё, и голод и слабость, и смрад в телятнике, и смерть его попутчиков. Он не знал, где находится и не знал, как сможет выбраться из лесной чащи. Не знал он, сколько времени бежал, но вскоре услышал лай собак и голоса. Он добежал до густых зарослей и упал, надеясь, что собаки его не заметят. Но собаки шли по нюху и через несколько минут набросились на него. Собаки готовы были разорвать его на части, но по приказу подоспевших охранников оставили жертву. После нескольких зуботрощительных ударов Янушу связали руки и потащили к поезду, по дороге пиная его сапогами.
Януш Бардах подробно описывает избиения. Его лицо превратилось в кровавую массу, потом его бросили на пол и били пряжкой по ногам, по животу и по спине. Ему переломали рёбра и кровь из разорванной кожи залила всё тело. Он несколько раз терял сознание, но озверевшие охранники обливали его холодной водой и продолжали избивать. Когда избиения закончились, обращаясь к полуживой жертве, командир охраны сказал: «Жить будешь, ебать не захочешь».
«Давай выбросим его с поезда и отдадим на растерзание собакам», - предложил один из охранников, но их командир возразил. До Вологды было недалеко и он хотел сдать арестованного НКВД живым, чтобы не писать доклад о причине смерти. «Мы дали ему хороший урок. Я уверен, что он больше никогда не подумает о новом побеге».
«Мне приказали сойти с поезда и следовать за охранниками, - пишет Януш Бардах в книге «Человек человеку волк». – С каждым глотком свежего воздуха мне казалось, что я восстанавливаю свободу, чего никто не сможет у меня отнять несмотря на деспотические лагерные условия. Я знал, что впереди трудные годы, но я также знал, что я выдержал первые тяжелые испытания».
На грузовике арестованных доставили в поселение, обнесённое высоким забором с несколькими витками колючей проволоки. Это был лагерь под названием Буреполом. Здесь Януш Бардах впервые за шесть месяцев после ареста помылся в бане. Для других арестованных раздеться не представляло труда. Ему же, снять рубашку, прилипшую к окровавленному телу, и сапоги, была чистая пытка.
Через неделю их повели на этап. «Мы шли лесной дорогой два дня пока не достигли небольшого лагеря. Здесь было два деревянных барака с земляным полом, сооруженных из гнилых досок. Как и в телятнике, здесь были голые нары. Ни подушек, ни одеял. Стоял ужасный смрад. В бараках не было окон, и воздух проникал сквозь щели между досками», - пишет Януш Бардах. Сотни изможденных заключенных лежали на нарах подобно брёвнам. «Сколько времени они находились здесь, чтобы дойти до такого состояния. С тяжелым сердцем смотрел я на этих больных и умирающих людей, где мне придется провести неопределённое время и где за моими действиями будут следить вооруженные охранники».
Наутро, после завтрака, состоявшего из черпака грубой овсянки и пайки черного хлеба, заключенных повели на работу в гущу леса. Изнурительная работа на лесоповале продолжалась целый день с короткими перерывами на перекур. Один из политзаключенных сказал Янушу, что начальник лагеря хотел избавиться от политических – троцкистов, бухаринцев и зиновьевцев – осужденных за контрреволюционную деятельность. Он считал своим долгом закончить сталинское дело по уничтожению этих предателей. Он пытался распознать их по лицам и выводил их за территорию лагеря, откуда ни один из них не возвратился. Вскоре Януш Бардах узнал, что это был один из худших лагерей. Тяжелый труд, скудное питание и садистское обращение охранников снискали лагерю кличку доходиловка. Изможденный голодом, холодом и каторжным трудом Януш Бардах ждал возможности как можно скорее покинуть этот лагерь смерти. Вскоре он был вызван на этап.
С октября 1941 по март 1942 года с остановками в транзитных тюрьмах, сначала в телятниках, потом в столыпинских вагонах, Януш Бардах пересек Советский Союз с запада на восток – Горький, Киров, Свердловск, Новосибирск, Красноярск, Иркутск, Чита, Благовещенск, Хабаровск и, наконец, бухта Находка на Японском море. Вот этапы его большого пути.
Поезд сделал остановку в бухте Находка, где десятки тысяч заключенных ждали дальнейшего пути на север по Охотскому морю в колымские лагеря. Это можно было сделать только тогда, когда тронется лёд. Януш Бардах прибыл в Находку в марте. Следующий пароход на Колыму ожидался не ранее мая
Условия в находкинском лагере мало чем отличались от условий других лагерей – бараки без окон, скученность, антисанитария. Чтобы как-то облегчить своё существование Януш пожаловался на боли в животе и попросился в амбулаторию. Он попросил врача, тоже зека, дать ему белладонну. «Так вы уже знаете диагноз и лечение. Откуда у вас эти познания?» – поинтересовался врач. Януш Бардах сказал, что до войны был студентом медицинского факультета Варшавского университета. Сочувствуя коллеге, врач предложил Янушу ночное дежурство в клинике, что избавило его от ночевок на голых нарах в зловонном бараке. Врач также предложил ему дегустировать еду для заключенных и писать рапорты о её качестве, но предупредил быть осторожным, так как поварами были урки. Еда, которую повара давали Янушу на пробу, была значительно лучшего качества чем та, которой кормили заключенных.
Доктор Семёнов поведал своему молодому коллеге основы медицины, чтобы он мог представиться студентом хотя бы третьего курса и получить должность фельдшера. Когда фельдшера находкинской тюрьмы вызвали на этап, Януш Бардах стал правой рукой лагерного врача. Жизнь в таких условиях была намного легче, чем жизнь простого зэка, но вскоре его тоже вызвали на этап и Януш оказался в числе нескольких тысяч заключенных, преимущественно урок, в тёмном и зловонном трюме парохода, отплывавшего на Колыму.
За несколько дней пути Януш Бардах смог познакомиться с главой банды уголовников по имени Игорь, который, услышав историю ареста своего нового знакомого, проникся к нему симпатией, а когда Януш стал рассказывать безграмотным уркам рОманы, они приняли его в свою среду. Через несколько дней пароход достиг Колымы.
«Когда пароход причалил и нас прикладами стали подгонять к выходу, первое, что я увидел, это покрытые снегом сопки, наскальные портреты Сталина и плакаты», - вспоминает Януш Бардах.
СЛАВА СТАЛИНУ, ГЕНИЮ ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.
СЛАВА СТАЛИНУ, ВЕЛИЧАЙШЕМУ ВОЕННОМУ СТРАТЕГУ.
СЛАВА СТАЛИНУ, ВОЖДЮ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРОЛЕТАРИАТА.
СЛАВА СТАЛИНУ, ЛУЧШЕМУ ДРУГУ РАБОЧИХ И КРЕСТЬЯН.
СЛАВА СТАЛИНУ, ОТЦУ, УЧИТЕЛЮ, И ЛУЧШЕМУ ДРУГУ ВСЕХ СОВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ.
ПОД СТАЛИНСКИМ РУКОВОДСТВОМ, ВПЕРЁД К ПОБЕДЕ КОММУНИЗМА.
КОЛЫМА ПРИВЕТСТВУЕТ ВАС!
В морозный день плохо одетых для такой погоды заключенных погнали по гравиевой дороге в бараки, потом в индивидуальном порядке их вызывали к офицеру, рассматривавшему их дела. На обложке личного дела Януша Бардаха стояла большая надпись – КОЛЫМА-ТФТ. Последние три буквы означали «тяжелый физический труд». После тщательного медосмотра Януш Бардах определили первую трудовую категорию.
«Как ни странно, я не боялся работы на золотых приисках. В юношеские годы я зачитывался рассказами Джека Лондона и мечтал когда-нибудь последовать за его героями до Аляски и золотых приисков Клондайка, прокатиться на собачьих упряжках через горы и скованные льдом реки и озёра, на байдарке пройти по опасным порогам, поохотиться на медведей и волков, ночевать в деревянных срубах и процеживать через сито золото в горных ручьях. Эти образы формировали мои познания о Колыме несмотря на всё, что я слышал от вернувшихся заключенных», - пишет Януш Бардах.
Бригадиром бригады, куда определили Януша Бардаха, был некто по фамилии Громов. Бывший главный бухгалтер крупного промышленного предприятия в Свердловске. Он был арестован за присвоение миллионов рублей. Безграмотные урки держали таких в почете. Им импонировало его истатуированное тело с непристойными выражениями. Посмотрев на своего помощника, бригадир сказал: «Для начала мы дадим ему тачку. Посмотрим, как он справляется», а повернувшись к Янушу и ткнув пальцем в его грудь, сказал: «Будешь работать, будешь есть, перестанешь работать, умрешь. Я забочусь о моих людях, если они дают продукцию, а бездельники пусть пеняют сами на себя».
Бригада Громова работала по расчистке участка от камней, кустов и корней деревьев. Дневная норма на человека была вывезти от шести до восьми кубометров земли, в которой, к моему удивлению, редко содержала золото. Золото находилось на глубине от десяти до двадцати, а то и сорока метров под землей.
Во время работы Януш Бардах познакомился и подружился с несколькими политзаключенными. Верные сыны своей родины, коммунисты, они были арестованы по ложным обвинениям и признались в «контрреволюционной деятельности» под угрозами расстрела их близких. Заключенные работали парами – один должен был раскалывать большие камни, другой - нагружать тачку. Однажды Громов назначил напарником Януша Бардаха карманника, который сразу его невзлюбил. «Сначала мне дали в напарники религиозника, а сейчас еврея. Я не знаю, что хуже», - сказал он, глядя на Януша. Он питал особую ненависть к политическим и считал Януша одним из них. Воришка всячески саботировал работу, стараясь выехать на своем напарнике. Через несколько недель оба оказались перед печкой в бараке. Рядом лежали мокрые дрова. «Ёбаный жид», - сказал воришка и ударил Януша по подбородку так, что тот прикусил язык. «Ёб твою жидовскую мать». Не выдержав, Януш схватил полено и швырнул в подонка. Полено пришлось ему по плечу. В это время подоспел Громов и его помощник. Они свалили Януша на пол и потащили в охранное отделение. Громов доложил о происшествии и назвал Януша зачинщиком. Он даже не упомянул имени воришки.
«Пять суток изолятора», - сухо произнес начальник охраны.
Януш Бардах подробно описывает камеру изолятора. «Узкое бетонное помещение с вмурованной в цементный пол узкой и короткой скамьёй, на которой можно было лежать только на боку. Ноги не помещались, так что их приходилось потягивать под себя. С потолка и со стен скапывала на пол ледяная вода. «Я лежал скрюченный на скамье, считал падающие на пол капли в надежде, что это поможет мне заснуть. Я представлял себе архитектора НКВД, проектировавшего такие камеры, который обсуждал со своим начальством как лишить заключенного сна, возможности отдохнуть, измучить его до такой степени, чтобы он лишился рассудка и, может быть, совершил самоубийство. И всё это, чтобы не осталось никаких следов на его теле», - пишет Януш Бардах.
«На пятый день поздно вечером меня выпустили, - пишет Януш Бардах. - Было ужасно холодно, а ведь это было только начало сентября. В бараке Громов сидел на нарах, окруженный друзьями-урками. Он похлопал меня по плечу и сказал: «Ты держишься молодцом. Ты, наверно, устал. Завтра вместо тачки ты будешь загружать конвейер. Это позволит тебе восстановить силы. Потом поговорим».
Колыма, Колыма,
Прекрасная планета.
Одиннадцать месяцев зима –
Остальное, лето.
(Поговорка колымских зэков)
Зима на Колыме официально начинается, когда заключенным выдалась зимняя одежда, всегда поношенная, и добавки к утреннему рациону (сироп из хвои, содержащий витамин Ц – лучшее лекарство от цинги). Заключенные получали кирзовые сапоги и две пары байковых портянок. Валенки считались роскошью и доставались бригадирам, придуркам (бывшим сотрудникам НКВД, сотрудничавшим с лагерной администрацией) и охранникам. До работы заключенные должны были чистить снег и носить дрова для обогрева бараков. Януш Бардах чувствовал хроническую усталость, но пытался не отставать от других. Его напарник по работе на конвейере по имени Юрий, бывший председатель колхоза, огромного роста мужчина, проявлял заботу о своем молодом товарище и пытался всячески помогать ему выполнять норму. Невыполнение нормы грозило сокращением пайки, изолятором, а порой можно было и поплатиться жизнью.
Однажды разыгралась пурга. Повалил крупный мокрый снег, застеливший густой пеленой горы и сторожевые вышки. Темнело и охранники приказали идти в зону. Заключенные с трудом передвигали ноги по глубокому снегу. Некоторые были не в состоянии дальше идти, падали и их тут же заносило снегом. Это могло произойти и с Янушем, если бы не благородство Юрия, который, буквально тащил его на себе. Заключенных освобождали от работы только тогда, когда температура опускалась ниже 50 градусов по Цельсию. Сила ветра никогда не принималась в учет. Несмотря на морозы норма добычи, рабочие часы и рацион оставались неизменными.
«Больше всего заключенных умирало зимой, одни на работе, другие ночью на нарах, - пишет Януш Бардах. – Как только выяснялось, что кто то умер, его тут же раздевали другие заключенные. Однажды во время переклички один заключенный упал и не мог подняться. Мне казалось, что он поскользнулся и ударился. Возле него собралась толпа. «Я беру его шапку», - сказал один. Другие стащили с него сапоги, портянки, бушлат и штаны. Завязалась потасовка из-за его нижнего белья. Не успели его раздеть догола, как бедняга открыл глаза и произнес: «Почему мне так холодно».
Умерших относили в лес и складывали штабелями до весны, а потом хоронили в общих могилах. Придурки сооружали для этого высокие помосты, чтобы трупы не достались диким зверям, но заключенные видели много следов вокруг этих помостов. Охранники и придурки с явным удовольствием предупреждали заключенных, что волки особенно опасны зимой, что было видно по распотрошенным трупам. Но не только дикие звери нуждались в еде. Порой в бараках стоял прогорклый запах. Вокруг печи собирался кружок заключенных, которые что-то варили и тут же ели. Поговаривали, что это было трупное мясо. «Тогда ещё я не мог себе представить, что голод может заставить человека пойти на это, - пишет Януш Бардах. – Мне было очень трудно вынести по этому какое-либо суждение. Я часто думал о том, дойду ли я до такого состояния, чтобы поступать так, как они. Сперва я думал, что лучше умру от голода, чем буду есть человечину, но когда мои силы стали иссякать, я не был в этом уверен.
Януш Бардах стал сдавать. У него часто стала кружиться голова и на пайке хлеба стала появляться кровь –первые признаки цинги. Он часто не мог дотянуть до следующей кормёжки. К этому добавилась и куриная слепота – расстройство зрения, связанного с отсутствием витаминов А и Д в организме. Он стал принимать дойную порцию сиропа хвои, но состояние его здоровья продолжало ухудшаться. На его теле стали появляться красные пятна – признак кровотечения кровеносных сосудов. Раз в неделю в лагерь приезжали врач или фельдшер, но было очень трудно записаться к ним на прием. Попав всё же на приём к врачу, Януш соврал, сказав, что был студентом третьего курса медицинского факультета Варшавского университета.
«Почему ты работаешь на чёрной работе. Тебе следует работать в больнице. У нас не хватает врачей и фельдшеров», - сказал врач, и обещал походатайствовать, чтобы Януша сначала направили на лечение, а после выздоровления определили на должность фельдшера.
Но вскоре Януша Бардаха вызвали на этап. Зимой на открытом грузовике заключенных повезли в другой лагерь. По дороге грузовик перевернулся и загорелся. К счастью, Яношу и нескольким другим удалось вовремя спрыгнуть с кузова и они стали оказывать помощь пострадавшим. Многие сгорели заживо, другие получили тяжелые ожоги. Пострадавших доставили в центральный колымский госпиталь. Януш всё время думал о том, как избежать работы в тайге, что грозило явной смертью. При заполнении анкеты в графе ПРОФЕССИЯ он написал ФЕЛЬДШЕР, а в графе ОПЫТ – ТРИ ГОДА МЕДИЦИНСКОГО ФАКУЛЬТЕТА ВАРШАВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА, ДВА ГОДА НА СКОРОЙ ПОМОЩИ, ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ – ФЕЛЬДШЕР В БУХТЕ НАХОДКА. За исключением последнего, всё остальное было ложью. Просмотрев анкету, лейтенант НКВД сказал: «Так, значит у тебя есть определенный медицинский опыт. Я дам тебе возможность показать, на что ты способен. Если ты окажешься честным и надежным работником и если доктор Пяседский будет доволен твоей работой, мы оставим тебя в госпитале. Если же будут нарекания, мы отправим тебя первым же этапом снова на золотые прииски».
В госпитале Януш познакомился с медсестрой Марией Ивановной, которая обрадовалась новому сотруднику. Встреча с доктором Пяседским произвела на Януша приятное впечатление. Высокий, русоволосый с благородными манерами, трудно было поверить, что он был тоже заключенный. Доктор поинтересовался возрастом, биографией, образованием и историей ареста Януша и сказал, что определяет его на ночную смену в палату для больных с тяжелой стадией туберкулеза.
Януша не покидало чувство быть разоблаченным. «Если меня снова отправят в тайгу, через шесть месяцев я буду лежать в такой же палате, как эти несчастные или на куче трупов», - подумал он. Однажды он попросил доктора Пяседского дать ему почитать какую-нибудь литературу, чтобы узнать побольше о туберкулезе. Как ему показалось, это доктора не удивило.
Каждый день, когда на утренней перекличке выкрикивали его имя, у Януша подкашивались ноги. Он все время боялся быть разоблаченным. Доктор Пяседский не подавал никаких признаков недовольства его работой, но сам относился к своей работе серьёзно и мог доложить, что у Януша нет достаточного опыта для фельдшерской работы. Врачей, уличенных в том, что они помогают заключенным, записывая их в пациенты, санитары или фельдшеры, самих отправляли в лагеря. «Я не знаю, защищал меня доктор Пяседский, или он ещё не определил мою квалификацию, - пишет Януш Бардах. – Неожиданный шмон тоже держал меня на вздреме. Мне нечего было прятать, но я не сомневался, что они могут найти что то такое, что может резко изменить мою судьбу».
Прошло три месяца. Януш Бардах работал прилежно и пациенты были о нём хорошо отзывались. Как-то вечером доктор Пяседский позвал Януша в свой кабинет. «Мы довольны твоей работой, - сказал он, но мне кажется, ты должен немного подучиться. Скажи мне, сколько лет ты действительно занимался на медицинском факультете и какие дисциплины ты изучал?» «Его голос был приятен, его лицо спокойно, но моё сердце ушло в пятки, - вспоминает Януш Бардах. – Николай Рафаилович, - признался он, - я никогда не занимался на медицинском факультете». Широкая улыбка озарила лицо доктора Пяседского. «Наконец мы узнали правду. Мария Ивановна и я давно поняли, что ты не имеешь ни малейшего представления о медицине. Но на неё произвело большое впечатление твоё усердие и твой подход к пациентам. Мне нравится твоя смышленость и энтузиазм. Я бы хотел, чтобы ты оставался здесь и я хочу дать тебе основы медицины. Но не забывай, что мы заключенные. В любой день ты или я можем быть вызваны на этап. Я надеюсь, что как опытный фельдшер ты сможешь выжить, куда бы тебя не отправили. Но я был бы рад, если бы ты мог пока оставаться с нами».
Помогая неизлечимо больным, Януш Бардах сам заразился туберкулезом. Он был настолько болен, что потерял всякую надежду остаться в живых. Если бы не доктор Пяседский и повар, с которым он подружился и который его подкармливал, он бы вряд ли выбрался из обреченного состояния. Когда же Януш постепенно стал становится на ноги доктор Пяседский сказал ему, что позаботится, чтобы его перевели в другое отделение. Януш был настолько расстроен, что не мог выдавить из себя слова. Тогда доктор объяснил, мотивы своего решения. «Нам очень жаль с тобой расставаться, но ты не отдаешь себе отчета, насколько ты слаб. Для полного выздоровления тебе понадобится шесть месяцев, а то и год. Рецидив туберкулеза будет для тебя фатальным. Я не хочу тебя пугать, но я не хотел бы видеть тебя в нашем отделении пациентом. Я постараюсь продержать тебя на правах выздоравливающего шесть-восемь недель и ещё месяца три в отделении хронических больных. В психиатрическом отделении нужны фельдшеры. Я поговорю с доктором Ситкиным, главврачом отделения, чтобы тебя туда перевели».
Психиатрическое отделение резко отличалось от туберкулезного. Это была зона в зоне обнесённая высоким забором. Первое, что Януш Бардах увидел, это усмирение буйно помешанного двумя санитарами, на которого в конце концов всё же надели смирительную рубашку. Увидев выражение моего лица, доктор Ситкин сказал: «Здесь нужны крепкие нервы. Дай мне знать, когда твои нервы будут на пределе. Но я думаю, что работа здесь будет для тебя весьма интересная».
Утром доктор Ситкин совершал обход палат. Януш должен был записывать замечания, сделанные доктором. Их сопровождали три санитара – один открывал ключом двери каждой палаты, два других стояли рядом на случай нападения больных на доктора, что нередко случалось. Во второй половине дня Януш делал обход в сопровождении санитаров. Первым делом они заглядывали в изоляторы, где часто пациенты находились в смирительных рубашках. Поговаривали, что санитары нередко воровали еду у буйно помешанных и меняли её на махорку, одежду и другие вещи. Как заметил Януш, доктор Ситкин мало заботился о лечении пациентов. Больше того, он требовал от Януша записывать разговоры, которые вели между собой обитатели психиатрического отделения. «Наша цель состоит в том, чтобы выявить тех, кто притворяется ненормальным, - сказал он. – Ты не можешь представить, как много заключенных стараются увильнуть от работы, выбрасывая всякие номера. Притворяться ненормальным в лагере это преступление. Заключенный обманывает не только правительство и лагерную администрацию, но и меня лично».
«Я вдруг подумал, что доктор Ситкин выполнял роль надзирателя и стукача, а не врача, и мне хотелось поделиться моими мыслями с доктором Пяседским», - пишет Януш Бардах. Доктор Пяседский был рад встрече со своим подопечным. Он угостил Януша обедом, а после чая измерил его температуру, внимательно выслушал сердце и лёгкие. «У тебя всё ещё повышенная температура. Не перетруждайся. Тебе нужно побольше отдыхать», - сказал он.
Выслушав наблюдения Януша, доктор Пяседский сказал: «Мне кое-что известно о докторе Ситкине. Возможно, если я тебе кое-что расскажу, поможет тебе понять твоего нового начальника. Ситкин был восходящей звездой в московской психиатрической больнице имени Краснушкина. Как и все психиатры в Советском Союзе, он тесно сотрудничал с НКВД. В лагерном госпитале за его работой внимательно следят директор госпиталя и НКВД. Он обязан докладывать директору госпиталя и начальнику НКВД о поведении каждого больного. В Москве арестованных, которые отказывались давать показания против других, направляли в больницу имени Краснушкина. Доктор Ситкин был один из психиатров, которые должны были вырывать у них показания. Используя имеющиеся в его распоряжении химические препараты, он добивался показаний у ведущих советских и партийных официальных лиц. Он также использовал электрошок, вызывал судороги и делал операции лоботомии (удаление лобных долей мозга, ответственных за само-осознание и за принятие решений). Но несмотря на свое положение, он был арестован как и половина сотрудников НКВД, обвинен в контрреволюционной и антисоветской деятельности, шпионаже и групповом саботаже. Я знаю его уже шесть лет. Он умный человек и очень квалифицированный врач, но он очень напуган. Как и все мы, он старается выжить».
По распоряжению доктора Ситкина Янушу Бардаху приходилось делать больным инъекции камфорного масла. Эти инъекции могли сильно нарушить функции головного мозга и даже привести к смерти. Но ослушаться приказа он не мог. Работа в психиатрическом отделении доводила его до отчаяния. Он считал себя частью адской машины. Однажды после смены он рассказал доктору Пяседскому, что ему приходится делать и даже попросил перевести его в другое отделение. Доктор Пяседски посмотрел на него с сочувствием и сказал: «Януш, психиатрическое отделение это твое спасение. Там ты не можешь заразиться шизофренией или маниакальной депрессией. Ты хорошо зарекомендовал себя как фельдшер и тебя не вызовут на этап. У Ситкина большие связи с НКВД, чтобы защитить тебя. Он доволен твоей работой. Мой совет – перестань чувствовать себя виноватым. Перестань истязать себя. У тебя нет выбора. Если ты откажешься от этой работы тебе сразу найдут замену и вызовут на этап. Помни, что у тебя здесь есть друзья. Приходи, если я тебе буду нужен».
Одним из пациентов психиатрического отделения был Миша Перлман. Он был известным поэтом в двадцатые и ранние тридцатые годы 20 столетия, но в 1934 году его произведения были запрещены, а в 1937 году он был арестован вместе с рядом других поэтов. Он часто читал Янушу свои лирические стихотворения. Как то он с горечью сказал: «Я не писал о Сталине, героических тружениках и больших достижениях социализма. Мои коллеги и редакторы журналов предложили, чтобы я писал на эти темы, но у меня ничего не получалось». Пребывая в глубокой депрессии, Миша Перлман бывало днями не вставал с постели. Как то, сидя на скамейке в больничном дворике, положа руку на колено Януша, он сказал: «Я знаю, что ты хочешь мне помочь, но мне нельзя помочь. Мне страшно за всё, что происходит в мире. Ты единственный, кто меня понимает, всем остальным безразлично буду я жить или умру, я в своем уме или я ненормальный. Ситкин утверждает, что я маньяк».
Януш пытался убедить доктора Ситкина, что у Миши Перлмана никогда не было маниакальных приступов, что он только находится в состоянии депрессии. Ситкин его резко оборвал: «Что ты знаешь о депрессии? С таким диагнозом в больницу не помещают. В аристократических кругах это называют гипохондрия. В 19-м столетии это называлось меланхолия. Богатые, которые не знали, что с собой делать, страдали от депрессии. К такой категории можно отнести и Перлмана. Он думает, что он великий поэт, но его поэзия ничего не стоит. Если ты хочешь за ним ухаживать, я не возражаю. Я хочу его немного подлечить и отправить на золотые прииски».
Зима 1944 года пришла рано и была исключительно холодной. Лютый ветер проникал во все щели больничных палат. Пурга занесла все дороги вокруг госпиталя. Всех сотрудников госпиталя мужского пола выгнали на расчистку снега. Янушу, который ещё не совсем выздоровел, приходилось особенно тяжело. Он быстро уставал и обливался потом. Доктор Пяседский настаивал, чтобы Януша снова определили на лечение. Он хотел проделать ряд анализов, чтобы убедиться, что у Януша не было рецидива туберкулеза. Все анализы оказались негативными, а это означало, что Януш не заразный. Тем не менее, доктор рекомендовал не посылать его подопечного на тяжелую работу. Он представил дело на рассмотрение медицинской комиссии, и его рекомендация была принята. Если же Януша всё же вызовут на этап, он будет освобожден от работы на приисках на один год.
В госпиталь прибыла новая смена надзирателей. Как объяснил Янушу доктор Пяседский, это делалось каждые два-три года, чтобы пресечь всякое панибратство между заключенными и надзирателями. Новые надзиратели были преимущественно азиаты. Они плохо понимали по-русски и отличались особой жестокость.
Шмоны были постоянным явлением и проводились неожиданно. Всё подлежало грубой проверке, даже кабинеты врачей. Януш был свидетелем, как проверялись все книги в кабинете доктора Ситкина. Перетрясалась каждая книга, чтобы удостовериться, что там ничего не спрятано. Поговаривали, что начальство ищет показания, написанные группой политзаключенных, которые, видимо, хотели передать информацию о положении в лагерях на материк, а оттуда заграницу для опубликования в печати. Вечером доктор Пяседский сказал Янушу, что много его профессиональных записей было конфисковано и отправлено в Магадан. «Всё это может быть специально подстроено. Эти люди не знают медицинской терминологии. Они думают, что я писал закодированные контрреволюционные материалы. Они просто ищут, кого бы отсюда отправить».
И действительно, во время каждого шмона арестовывали несколько человек. Это нагоняло страх на всех обитателей госпиталя. Начальник госпиталя и офицеры НКВД требовали, чтобы заведующие отделениями выписывали побольше пациентов, а приехавшие с материка врачи просматривали истории болезней и оценивали состояние здоровья пациентов. Стране нужно было больше золота, а для этого нужно было больше людей на приисках. Количество этапов росло.
Каждый день на доске объявлений больничной столовой вывешивались вырезки из Колымской Правды об освобождении стран от немецких захватчиков – Эстонии, Латвии, Литвы, Польши, Чехословакии, Румынии, Австрии. Полковники получали звания генералов, генералы – маршалов, а в лагерях за восемь тысяч миль от Москвы единственное, что интересовало заключенных, будет ли объявлена амнистия. «Для нас поражение нацистской Германии ничего не значило. Лагерные правила по прежнему соблюдались, еда по прежнему была в дефиците, охранники по прежнему проявляли жестокость, приговоры оставались длительными. НКВД по прежнему обыскивало и допрашивало заключенных. Единственным изменением было пополнение лагерей новыми заключенными. По мере освобождения советскими войсками оккупированных нацистами стран НКВД производило аресты подозреваемых в коллаборационизме, а также представителей местной буржуазии» - пишет Януш Бардах.
Холодным январским утром Янушу дали знать, что на его имя пришло письмо. Открыв конверт он увидел два небольших листка бумаги, на одном было написано по-польски, на другом – по-русски. Сначала Януш решил прочесть письмо по-польски.
Дорогой брат,
Я рад, что наконец нашел тебя. Я капитан польской армии и я делаю всё возможное для твоего освобождения. Я надеюсь, что мы скоро встретимся. Посылаю тебе триста рублей, которые тебе понадобятся для покупки необходимых вещей. Скоро ты получишь от меня ещё одно письмо.
Целую,
Юлек
Януш был вне себя от радости, у не было никаких сомнений в том, что это был почерк его брата. Единственное, что его интересовало, это как он его нашел. Возможно, ему сообщили родственники из Одессы, которым Януш послал письмо пять месяцев назад. Он не был уверен, что они всё ещё живут по старому адресу.
В конце февраля Януш получил ещё одно письмо от Юлека. Он не упоминал, откуда пишет, но сообщал, что он всё ещё на передовой линии в Польше, что его повысили в звании и что его начальник написал письмо в Общество Польских Патриотов в Москве с просьбой об освобождении брата.
День победы 9 мая был объявлен нерабочим днём и лагерная администрация устроила праздничный обед для всех. Все столпились у доски объявлений в надежде прочесть объявление об амнистии. Но Москва не торопилась. Настроение у всех было подавленное. Во втором письме брат Януша сообщил, что его произвели в полковники и что он будет оставаться в армии. В июле доктор Пяседский сообщил Янушу, что он был освобожден, полностью реабилитирован с материальной компенсацией за все годы заключения. Януш был рад за него и питал надежу, что и его освобождение не за горами. В августе его вызвали в отдел регистраций, где ему сообщили о том, что военный суд сократил его срок на два года и что он будет освобожден при условии неразглашения того, что он видел со дня ареста и до последнего дня заключения. Если он нарушит обещание, он будет арестован и посажен в тюрьму как минимум на пять лет. Янушу предложили подписаться под приказом о его освобождении и для достоверности документа ниже подписи велели оставить отпечатки пальцев.
Янушу нужно было также явиться к директору госпиталя. В ходе беседы он узнал, что желающих покинуть Колыму очень много и что ему придется ждать своей очереди на пароход минимум три месяца. Директор госпиталя предложил ему на это время платную работу в качестве фельдшера в амбулаторной клинике Дальстроя, который руками заключенных собирался строить в тайге аэропорт. Янушу ничего не оставалось делать, как принять предложение. Несколько раз он наезжал в Магадан для встречи с доктором Пяседским, который остался на время в Магадане. Он принял предложение возглавить амбулаторную клинику Дальстроя. В конце марта доктор Пяседский сообщил Янушу, что ему удалось достать билет на транспортный самолет из Магадана в Хабаровск. Через четыре дня с большим трудом Януш достал билет на самолет рейсом Хабаровск-Москва. В то время самолёты не летали ночью и самолет, на котором летел Януш сделал две остановки - в Омске и Свердловске. На третий день самолёт приземлился во Внуковском аэропорту. По адресу, который сообщил Юлек, Януш нащел дальних родственников. Вскоре появился Юлек в польской офицерской форме. После обеда и приветственных тостов он отвёз Януша на машине с дипломатическими номерами в польское посольство. По дороге он сказал, что когда узнал, где Януш находится ему предложили должность военного атташе в Мексике, но он отказался, надеясь, что ему как-то удастся вызволить брата с Колымы. Через несколько дней Юлек пригласил Януша на прогулку. Вдали от посторонних глаз и ушей Юлек попросил Януша рассказать всё, что ему довелось пережить и сообщил, что нацисты уничтожили всю их семью. «Тебе надо получить образование, - сказал Юлек. У меня есть некоторые связи и я постараюсь определить тебя в Московский стоматологический институт на стипендию от польского правительства».
В Эпилоге мемуаров Януш Бардах пишет, что в период учебы в Москве он пытался разыскать Ефима Ползуна, капитана НКВД, который заменил ему смертный приговор на лагеря и нашел его родственников в Одессе. Всё, что ему удалось узнать это, что Ползун бесследно исчез во время войны. Много лет у Януша было предчувствие, что Ползун, возможно, был арестован и расстрелян за оказание ему помощи. В 1948 году, когда Януш был на втором курсе, он совершенно случайно столкнулся с доктором Пяседским в метро Измайловский парк. После приезда в Москву Януш послал ему несколько писем в Магадан, но не получил ответа ни на одно. Он думал, что потерял доброго доктора навсегда. Закончив работу в Магадане, доктор Пяседский переехал в Москву с женой и двумя детьми. ОН не отвечал на письма Януша потому, что на обратном адресе значилось польское посольство и что для советского человека было опасно переписываться с иностранцами. Письма всегда подлежали проверке цензурой и тех, кто переписывался брали на учет или арестовывали. Доктор Пяседский выглядел подавленным. Враждебность, с которой относились к евреям, именуемым безродными космополитами, ширилась и раздувалась правительством через газеты и радио. Доктор Пяседский всё время боялся, что его снова арестуют. После освобождения из заключения он мечтал о возвращении к академической карьере, но мир изменился и он не мог найти подходящего места. Напуганный кампанией, направленной против евреев, он решил оставить Москву и вернуться на Дальний Восток, чтобы найти покой и умиротворение. Он нашел место в больнице в Якутске.
В 1950 году Януш Бардах окончил Московский стоматологический институт и четыре года работал в отделении пластической и реконструктивной лицевой хирургии. В 1953 году он женился на сокурснице и на следующий год они уехали в Польшу. В 1972 году его пригласили на работу в Соединенные Штаты в отделение отолярингологии и реконструктивной лицевой хирургии Айовского университета в городе Айова. Долгие годы он боялся посещать Польшу из-за опасений ареста коммунистическим правительством и только через 15 лет он снова встретился со своим братом. В 1987 году Юлек получил разрешение посетить Соединенные Штаты. В 1995 году во время посещения Израиля Януш Бардах встретился с друзьями детства, которые рассказали ему, что в Пятыдневском лесу был установлен монумент в память о расстрелянных нацистами в 1942 году. Среди расстрелянных была его семья.
***
Мемуарам Януша Бардаха дали высокую оценку известные люди, близко знакомые с эпохой сталинизма.
«Захватывающее повествование ужасающего опыта того, что Солженицын назвал «полюсом холода и жестокости» системы сталинских лагерей: сага о человеческой стойкости».
Роберт Конквест, английский историк, автор трудов по истории советского общества, автор книг «Большой террор» и «Жатва скорби» о сталинской коллективизации.
«Экстраординарное повествование о человеческой жестокости, человеческой доброте и способности человека выжить в нечеловеческих условиях. Это должно продемонстрировать всем, кто всё ещё питает иллюзии о советском коммунизме и как близко он напоминает нацизм».
Ричард Пайпс, заслуженный профессор Гарвардского университета. Автор многочисленных трудов по истории России.
«Через опыт Януша Бардаха можно понять чувства бессчетного числа других жертв истории, которые оказались между молотом и наковальней по мере того, как безжалостные и бесчувственные силы гнали их из нацистских газовых камер на поля смерти коммунизма».
Василий Аксенов, русский писатель, сын Евгении Гинзбург, автора книги воспоминаний «Крутой маршрут». Евгения Гинзбург провела 10 лет в тюрьмах и колымских лагерях и 8 лет в «бессрочной» ссылке.
***
Мне не доводилось бывать на Колыме, но в бытность корреспондентом «Голоса Америки» я беседовал в Сиэтле с Генеральным Директором компании NC Internatioinal Андреем Кособутским.
Бывший москвич, он выиграл иммиграционную лотерею США и с женой и двумя детьми обосновался в Сиэтле. Инженер по профессии, он нашел работу в компании Caterpillar - мирового лидера производства строительного и горного оборудования, дизельных и газовых двигателей и газовых турбин. Проработав в компании Caterpillar около двух лет он основал свою компанию, которая поставляла оборудование компании Caterpillar для разработки золотых месторождений на советском Дальнем Востоке и севере. Каждый месяц, а то и дважды, он ездил в места разработок, чтобы следить за бесперебойной работой арендуемого им оборудования. «Час простоя оборудования обходится в килограмм золота», - сказал мне Андрей Кособутский. На прощанье мы обменялись сувенирами. Я подарил ему сувениры «Голоса Америки», а он мне фирменную бейсбольную кепку с логотипом по-русски мест, где его компания занимается добычей золота –
ЭН СИ ИНТЕРНЭШНЭЛ – Магадан-Чукотка-Корякия-Камчатка.
***
30 марта 2009 года мое внимание привлек заголовок статьи в немецкой газете Die Presse Золотая лихорадка в вечной мерзлоте. Её московский корреспондент Петер Мартенс пишет, что впервые с царских времен Москва хочет разрешить частную добычу золота.
"Собирать всей семьей грибы и ягоды - исконное занятие русских в свободное время", - пишет корреспондент, добавляя, что вскоре к грибам и ягодам может добавиться и золото. По указанию президента РФ Дмитрия Медведева правительство проверяет законопроект, который разрешит частным лицам добывать золото. Это разрешение, сообщает автор, для начала будет действовать на крайнем северо-востоке страны: в Магадане и на Колыме.
"В России, - пишет корреспондент, - инициатива президента Медведева представляет собой отказ от многолетней официальной линии". Дело в том, что золотодобыча строго контролировалась государством с советских времен. На Колыме долгое время львиную долю работы по добыче золота выполняли заключенные. После развала СССР добывать золото стали государственные компании и так называемые картели. При этом последние активно занимаются и нелегальным бизнесом. Тем не менее с началом финансового кризиса на регион обрушились и новые проблемы. Как отмечает автор материала, на Колыме, в царстве вечной мерзлоты, важнейшей отраслью экономики является золотодобыча. С ростом уровня безработицы по всей России ситуация на рынке труда на Колыме резко обострилась - многие начали покидать насиженные места.
А при помощи нового закона местные власти надеются привлечь к золотодобыче людей, тем самым снизив социальную напряженность. По сообщениям газеты "Известия", в частные руки планируется отдать те районы, в которых промышленная добыча становится нерентабельной - а вот для частных лиц пара сотен долларов будет неплохим подспорьем. Администрация в Магадане, продолжает автор, уже довольно потирает руки: частная золотодобыча укрепит регион, а самое главное, для оживления конъюнктуры не потребуется средств из федерального бюджета: "Будет вполне достаточно указа, кирки против вечной мерзлоты и лотка для промывания золота", - иронизирует в завершение автор.
