В ожидании чуда
Кай Мунк
В одной из своих проповедей на Рождественский пост датский пастор и писатель Кай Мунк (1898–1944) рассказывал: «Однажды солнечным летним утром я находился в своем саду, наслаждаясь удивительной красотой и гармонией природы. Внезапно вдалеке послышался странный звук. И тут меня как ударило: «А не вернулся ли Господь?» Потом я узнал, что это спасательная шлюпка на море испытывала сигнальную ракету. Однако мне не стало смешно. И мне не было стыдно. Я узнал о себе нечто такое, что меня очень порадовало».
Мунк понял тогда, что главный смысл его жизни составляет ожидание чуда. При этом он не философствовал, не теоретизировал, не высчитывал дни Второго пришествия Христа на основе библейских текстов. Он просто жил, день за днем, сообразуясь с законами собственной совести и стремясь приносить людям добро.
…Французский писатель Ромен Гари в 1954 году написал, наверное, первый в Европе экологический роман «Корни неба», за который получил Гонкуровскую премию. Он рассказал о группе энтузиастов из разных стран, ведущих борьбу против браконьеров в Экваториальной Африке. Пытаясь защитить тамошних слонов от полного уничтожения, они ищут единомышленников, к которым могли бы обратиться за помощью и поддержкой. Один из героев романа ― датчанин Пер Квист,
«чтобы успокоить совесть и забыть об усталости, стал громко излагать планы будущей борьбы:
― Надо снова организовывать комитеты, рассылать воззвания, собирать подписи. Жаль, что старый шведский король Густав умер. Это был друг, он бы нам помог… И пастор Кай Мунк. Немцы его расстреляли. Большой был писатель…»
Сын мастера-кожевенника К.Петерсена, Кай в 5 лет потерял отца и воспитывался в семье мелкого землевладельца Мунка. По достижении совершеннолетия принял фамилию приемных родителей.
Закончив кафедральную школу и теологический факультет Копенгагенского университета, Мунк становится приходским священником в рыбацкой общине Ведерсе в Западной Ютландии.
Еще в девятнадцатилетнем возрасте он пишет свое первое литературное произведение ― драму на библейские темы «Пилат». Все основные события в ней проходят на фоне Иерусалима, и Мунк дает себе слово при первой же возможности посетить этот город, чтобы пройти Скорбным путем Христа.
Кай Мунк
Вторая пьеса Мунка ― «Самсон», законченная в том же 1917 году, продолжает тему истории Земли обетованной, которая со временем станет центральной в его творчестве.
В 1923 году появляется новая драма «Идеалист» ― о царе Ироде, который не сознает границы между добром и злом и в итоге оказывается в полном одиночестве. Два года спустя Мунк пишет для Королевского Датского театра пьесу «Слово». Она принесла ему мировую славу и выдвинула в число самых знаменитых датских драматургов своего времени.
Своеобразие Мунка состояло в том, что он не делал различий между своими проповедями в церкви и речами персонажей, произносимыми с театральных подмостков. Ожидание чуда пронизывает жизнь человека во всех его проявлениях:
«Бог приходит к нам и говорит: «Можете звать меня Иисусом». Иисус показывает нам сердце Бога, Божественную доброту и святость. Такое большое у него сердце, такое глубокое, так высока любовь Бога, что Он является как Добрый пастырь, чтобы спасти нас от волков».
…В 1934 году Мунк едет в Палестину. Ему не терпится поскорее увидеть не в театральных декорациях, а наяву библейский Ерусалим. И в то же время Мунка занимают не столько святые места, сколько собственные переживания, которые он здесь испытывает.
В книге дорожных впечатлений «Ведерсе ― Иерусалим» и обратно: с Кай Мунком по Южной Ютландии, Альпам, Италии, Египту и Святой земле», изданной в том же году, автор задается вопросом:
«Что можно увидеть в Иерусалиме? Давида здесь нет, и Давидова сына тоже. Наверное, статистики могут показать как результат иммиграции евреев в последние годы в город их большинство после перерыва в тысячу восемьсот шестьдесят лет, и что христиане всех церквей заняли второе место в его населении, а арабы должны довольствоваться третьим местом. Но какое нам до этого дело? Где Храм? О, я смог проливать слезы, смог стать среди старых евреев у Стены плача, прислонив голову к ее камням в сильнейшей скорби по Храму, от которого ничего не осталось; но на этом широком святом месте, ведущем прямо к отвесной скале и на этой дороге, возвышающейся над всей окружающей страной, высятся две яркие мечети, которые, как мне сказали, являются великолепными образцами магометанского искусства. Но я не хочу видеть их – честное слово, не хочу».
Мунк ведет за собою читателя по Виа Долороса, размышляя о том, насколько современные церковные таинства способны наставить на путь истинный. Он обходит придел за приделом Храм Гроба Господня и старается отыскать глубинный смысл произносимых там молитв. Ему хочется напомнить людям, что важны не конкретные реалии, а отношение человека к событиям, которые здесь происходили:
«Голгофа, так много говорящая нашим сердцам, больше не существует географически, но является местом в Книге ― центральной точкой в нашем Новом завете. Таким образом мы можем отправиться в паломничество с некоторой надеждой на выгоду ― паломничество, хвала Господу, которое не ограничивается только теми, кто имеет возможность приобрести билет, а доступно всему человечеству. Оно начинается с того, что ничего не осталось от Иерусалима, только его имя. Такова воля Божья».
И все же Мунк делает исключение для Гефсиманского сада – может быть, потому, что это не просто деревья и камни, а сама природа, призванная убедить в реальности страстей Иисуса.
Помимо книги дорожных впечатлений Мунк издал также сборник стихотворений «Небесная радость вселилась в нас», навеянных посещением Иерусалима.
…В начале 1930-х годов Мунка увлекают «сильные личности», способные привести свои народы к духовному и материальному процветанию. Он считает таковыми Гитлера и Муссолини. Однако очень быстро разочаровывается в них. Приехав в Берлин в 1938 году, Мунк собственными глазами видит издевательства нацистов над евреями. Нет, он не может смириться с варварским отношением к потомкам людей, давших миру Книгу книг, и открыто говорит об этом.
Во время нацистской оккупации Дании Мунк присоединяется к активистам местного Сопротивления. Наряду с протестными стихами, статьями и листовками он пишет пьесу «Нильс Эбессен» (1942) ― о вожде восставших против иноземного правления датских крестьян. Тот не только сразил врага, но возвратил соплеменникам веру. И отныне всякий раз, когда датчанам случится утратить мужество, одно упоминание его имени будет поднимать их дух.
…5 декабря 1943 года Мунк выступает с антинацистской проповедью в Церкви Богоматери в Копенгагене. Подобно одному из героев своей пьесы он спрашивает у присутствующих, действительно ли датчане такой никчемный народ? Неужели они ни во что не желают вмешиваться, вечно норовят остаться в сторонке, отказываются воевать за высокую цель?
Мунк вспоминает о своей поездке в Иерусалим, где Всевышний был явлен его взору как ожидание чуда – чуда пробуждения человеческого достоинства и отпора врагу. Если так, тогда есть за что уважать своих соотечественников.
…Страстная проповедь Мунка, о которой говорил весь Копенгаген, вызвала ярость нацистов. Утром 4 января 1944 года они ворвались в его дом, схватили пастора, вывезли его за город и там расстреляли. В двадцати метрах от места, где произошла казнь, позже была найдена личная Библия Мунка ― та самая, что побывала вместе со своим владельцем в Иерусалиме.
Весь этот джаз…
Шабтай Петрушка
На исходе лета 1962 года в Израиль приехал композитор И. Стравинский. Ему представили тогдашнего директора музыкального вещания радиостанции Кол Исраэль. Услышав фамилию собеседника, Стравинский расхохотался:
― А я вас опередил! У меня уже есть балет «Петрушка»! Теперь вам ничего другого не остается, как написать оперу «Стравинский»!
Шабтай Петрушка (1903–1997) уже привык к тому, что по фамилии его принимают за русского человека, хотя оба родителя были ортодоксальные евреи и несколько поколений семьи на протяжении столетий жили в германском Лейпциге. Впрочем, и тут имелись свои нюансы. При рождении Петрушка получил сразу два официальных имени ― Зигмунд Лео (в память о предках, хотя и евреях, однако официально носивших немецкие имена), а Шабтаем окончательно стал, иммигрировав из фашистской Германии в Эрец Исраэль.
Как всякий еврейский ребенок, Петрушка с раннего детства выказывал необыкновенные способности. К моменту поступления в школу он уже умел читать и писать не только по-немецки, но и на идише и иврите, а главное ― обладал абсолютным музыкальным слухом. Родители гордились тем, что их сын в таком раннем возрасте уже выступает кантором на ежедневных богослужениях в еврейской школе. Учителей музыки у мальчика было несколько: один по фортепьяно, другой по виолончели, а третий занимался с юным дарованием теорией. Когда подростку исполнилось шестнадцать лет, он был принят в лейпцигский Гевандхауз хор. Его дирижер Артур Никиш, тот самый, который в 1888 году триумфально исполнил в Петербурге Пятую симфонию П. Чайковского, возлагал на Петрушку большие надежды, но тот все колебался, продолжать занятия музыкой или приобрести серьезную профессию, необходимую для повседневной жизни.
В 1922 году Никиш умирает, и Петрушка чувствует себя свободным от всяких обязательств. Год спустя он едет в Берлин, поступает на инженерный факультет Технического колледжа в Шарлоттенбурге и после первой же вечерней прогулки по городу «заболевает» джазом.
Берлин в ту пору буквально расцветает после долгих лет культурного застоя, вызванного Первой мировой войной. Один за другим открываются танцевальные залы, ночные клубы, музыкальные кабаре. Джазовые мелодии покоряют город, и у молодого человека от них ходором идет голова. Он уговаривает себя, что станет играть джаз просто так, удовольствия ради, ну и еще, чтобы заработать на учебу. Вместе с однокурсником организует небольшой оркестрик с залихватским названием «Ребята Зига и Кая». Успех не заставляет себя ждать. Зиг, он же Зигмунд Петрушка и Кай, он же Курт Кайзер, быстро становятся звездами берлинской сцены. Первое время их приглашают для музыкального сопровождения развлекательных представлений и танцевальных вечеров, но вскоре оркестр начинает выступать с собственными оригинальными программами и пользуется успехом не только у берлинцев, но и у ценителей джаза Вены, Будапешта, Франкфурта, Барселоны и Мюнхена. Однако есть у этого безусловно талантливого коллектива один «маленький» недостаток: он почти полностью состоит из евреев. На музыке это, правда, не отражается, а вот в аспекте текущей политики…
В 1933 году в Берлин приезжает знаменитый американский джазист Сидней Беше. Центр столичной ночной жизни ― Танцпалас переполнен. Аккомпанируют неутомимому кларнетисту и саксофонисту «Ребята Зига и Кая». Зал, покоренный красотой и энергией джазовых композиций, буквально ревет от восторга. «Черного дьявола» долго не отпускают со сцены. За кулисами он благодарно обнимает Петрушку и его музыкантов, высоко оценивает их мастерство, зовет на гастроли в Штаты…
Однако на следующий день администратор Танцпаласа сообщает, что все ангажементы с оркестром расторгнуты. Оказывается, пришедшие к власти в Германии нацисты возмущены, что
«эти еврейчики вкупе с негром смеют оболванивать арийских слушателей ― пусть еще скажут спасибо, что их не посадили в тюрьму за оскорбление почтенной публики».
Петрушка остается без оркестра и без работы. Периодически он выступает с Оркестром Еврейского Культурного общества, которому пока еще дозволено играть, но исключительно перед своими единоверцами и в небольших залах. В свободное время (а его становится все больше) пишет музыку к театральным постановкам (и в том числе к пьесе по произведениям Шалом-Алейхема «Амха»). Чтобы скрыть свое еврейское происхождение, Петрушка использует псевдоним. Благодаря этому появляется возможность хотя бы изредка получать заказы на аранжировку произведений «арийских» авторов от фирмы Германский граммофон и киностудии УФА.
Но жизнь в стране, охваченной антисемитской истерией, день ото дня становится все безрадостней. Быть евреем не только постыдно, но и опасно. Пока еще можно выехать за границу, грех этим не воспользоваться.
В 1938 году Петрушка иммигрирует в Эрец-Исраэль, поселяется в Иерусалиме. Почти сразу же его привлекают к сотрудничеству на радиостанции Кол Иерушалаим, созданной двумя годами ранее (с 1948 года ― Кол Исраэл). При ней уже действует струнный квартет, который вскоре расширяется до малого симфонического оркестра. В 1942 году Петрушку назначают его дирижером и по совместительству аранжировщиком. При нем состав оркестра был увеличен, а репертуар расширился.
1946 год. Музыкант вступает в ряды Хаганы. Держать в руках винтовку ему, конечно же, непривычно, но вот выступать перед бойцами в перерывах между боями доставляет радость. В период Войны за независимость Петрушка организует концерты оркестра в иерусалимском зале ИМКА с прямой трансляцией на радио. (Эти концерты в ИМКА продолжались до конца 1990-х годов и автору данного эссе посчастливилось вместе с женой неоднократно бывать на них, о чем он вспоминает с чувством глубокой благодарности к организаторам).
С 1948-го по 1957-й год Петрушка работает исполнительным директором ряда музыкальных программ Кол Исраэл, а с 1958-го года и до ухода на пенсию – руководителем всего музыкального вещания. Одновременно он преподает основы дирижерского искусства и композицию в иерусалимской Академии музыки и танца имени Рубина.
Улица в Иерусалиме
Собственных сочинений в послевоенные годы Петрушка написал немного. Однако все они вошли в золотой фонд израильской музыки. И по сей день в концертных залах страны можно услышать «Пять восточных танцев» (1954), «Три еврейские песни» (1959), «Пикколо дивертименто» для симфонического оркестра (1970), «Еврейские танцы из Крыма» для духового оркестра (1973), «Три еврейских мелодии» для двух флейт и трех кларнетов (1972), «Три сефардских романса» для квартета деревянных духовых инструментов (1975).
…Однажды студенты спросили Петрушку, почему он не делает джазовых композиций, которыми прославился в далекой молодости в Берлине. Тот в ответ только пожал плечами:
― Не знаю. Наверное, потому, что они для меня ассоциируются с нацистским режимом. Когда я слышу звуки саксофона, то инстинктивно вспоминаю своего друга Курта Кайзера, исчезнувшего в гитлеровских застенках, других ребят из нашего оркестра, которые не сумели выжить… Мне повезло, что я снова обрел свою родину и народ, совершил алию в Иерусалим. Здесь мое сердце слышит иную музыку, которая стала частью меня самого и придает мне силы жить!
Наци едет в Палестину
ЛиМ – Леопольд фон Мильденштейн*
Трудно поверить, но факт: в 1934 году германская газета «Дер Ангрифф», которой руководил доктор Геббельс, опубликовала серию путевых репортажей «Наци едет в Палестину» своего корреспондента, укрывшегося под псевдонимом ЛиМ. Они были обильно иллюстрированы и содержали весьма лестные оценки как положения в Палестине, так и еврейских эмигрантов-первопроходцев, приехавших сюда из разных стран мира, в том числе и из нацистской Германии.
Вряд ли Геббельс не заметил восторженного тона лимовских репортажей, но до «окончательного решения» еврейского вопроса еще оставалось время и, видимо, на том этапе власти предполагали «выдавить» евреев из Германии, поощряя их эмиграцию в Палестину. Иного объяснения, почему в «Дер Ангрифф» были опубликованы столь доброжелательные по отношению к тогдашней еврейской жизни в Старом ишуве материалы, не подыскать.
«…Они распрямили спину, из их глаз исчезло выражение, свойственное евреям гетто. Большинство из них, будучи людьми свободных профессий, научилось какому-нибудь ремеслу. Им привили навыки, необходимые, чтобы обрабатывать землю, их Землю, Землю Израиля».
Таково первое впечатление журналиста от знакомства со своими будущими героями в поезде, идущем на Триест. Отсюда на борту парохода компании Ллойд «Марта Вашингтон» в феврале 1934 года ЛиМ отправляется к берегам Земли обетованной. Он ― единственный нееврей среди 750 пассажиров судна. И все, что попадает в поле его зрения, вызывает живейший репортерский интерес. Так, ЛиМ отмечает, что кошерную пищу подают только пассажирам третьего класса, т. е. тем, у кого денег в обрез. Те же, кто обитает в каютах первого и второго классов, законами кашрута себя не ограничивают. Правда, по субботам совершенно исчезают курящие. Зато на верхней палубе молодежь воодушевленно распевает песни и танцует хору.
Мильденштайны и Тухлеры на пути в Палестину
Несколько особняком держится группа евреев, решивших посетить Палестину с ознакомительной целью, прежде чем принять решение об окончательной эмиграции. Пассажиры называют их «январскими сионистами», намекая, видимо, на те проблемы, что появились с приходом Гитлера к власти в январе 1933 года.
…Чем ближе берега Палестины, тем явственнее чувствуется напряжение. Всем известно, что количество так называемых сертификатов, разрешающих въезд в страну, ограничено. Только ремесленники с опытом работы не менее четырех лет да предприниматели, везущие с собой не менее тысячи английских фунтов, могут рассчитывать на благожелательное отношение со стороны властей. Остальные пассажиры выступают в роли туристов, которым полагается трехмесячная виза. А там, глядишь, друзья и знакомые, уже осевшие в Палестине, помогут бесследно «раствориться» в еврейской массе.
Пароход становится на якорь в Яффе. ЛиМ обращает внимание, что рядом пришвартовалось германское торговое судно. Значит, несмотря на объявленный местными евреями бойкот немецким товарам, британская администрация по-прежнему привечает одного из ведущих европейских поставщиков промышленной продукции в Палестину.
В конечном пункте плавания ― Хайфе, где ЛиМ сошел на берег, он знакомится с молодым сторонником Жаботинского, который зол на англичан за то, что после Первой мировой войны они разоружили Еврейский легион. В конечном итоге некому было сдержать арабов во время еврейских погромов в Иерусалиме.
…Прежде, чем попасть в Святой город, ЛиМ на взятой на свое имя машине проезжает едва ли не полстраны. «Автомобили, велосипеды, пешеходы сплошь в европейской одежде, широкие улицы, залитые светом витрин. Где ты, Азия?», восклицает ЛиМ, впервые увидев «город евреев» Тель-Авив.
ЛИМ в Палестине
Пребывание в Иерусалиме дало Лиму новую пищу для размышлений. Он понимает, что пока этот город славен не столько своим настоящим, сколько прошлым. Тем не менее строительство новых кварталов здесь постоянно расширяется. Благодаря приехавшим из Европы эмигрантам налаживается культурная жизнь. Все более значительную роль в жизни горожан приобретает Еврейский университет, привлекающий в город много молодежи.
Однако, как всякий репортер, ЛиМ больше интересуется «горячими точками», к которым относится Храмовая гора. Здесь постоянно дежурит английский полицейский, снабженный телефоном, которому вменено в обязанность предотвращать возможные стычки между евреями и арабами. На саму Храмовую гору иудеям подниматься запрещено, христиане же должны платить за вход.
ЛиМ с сочувствием пишет о евреях, сгрудившимся в тесном проходе у Стены плача. Казалось бы, их горестные молитвы никому не мешают, но
«даже это раздражает арабов, которые находят удовольствие в том, чтобы мешать молящимся евреям, распевая и вопя из окон окружающих домов. Они швыряют нечистоты в священную Стену, в воздухе всегда висит угроза насилия».
Рассказ о посещении этого священного места ЛиМ завершает многозначительной фразой:
«За массивными стенами Старого города тяжко трудятся сионисты».
Один из еврейских первопроходцев говорит репортеру:
«Мы не получим свой дом на серебряном блюде ― мы должны заработать его своим трудом, и это будет нелегкий путь».
Из чего ЛиМ делает вывод:
«Евреи стали новым народом. Останутся ли они верны своей озабоченности судьбой их братьев в Европе?..»
Подытоживая завершающуюся поездку корреспондент «Дер Ангрифф» озвучивает и вовсе «вольнодумное» мнение:
«Следует ожидать массового возвращения евреев в Палестину. Перед ними стоит выбор ― стать левантинцами или построить собственную страну, создать свой национальный дом. Проблемы еврейской Палестины нельзя игнорировать. Они существуют и растут с каждым днем. Так и должно быть, ибо здесь мы видим путь к исцелению раны, которая веками не заживала на теле мирового сообщества ― еврейского вопроса».
…В отличие от автора репортажей, который фактически приветствовал решение еврейского вопроса путем поощрения эмиграции в Палестину, главный редактор издания доктор Геббельс совсем скоро вместе с руководством рейха предпочел кардинально иной путь решения того же вопроса. Путь, который привел к Катастрофе европейского еврейства.
…Репортаж ЛиМа, опубликованный в двенадцати выпусках «Дер Ангрифф» в течение сентября-октября 1934 года, разыскал в архивах мюнхенского Института современной истории иерусалимский житель Вим Ван Лир ― инженер, летчик и драматург. На газетный след его вывела случайно купленная в какой-то лавке медаль; на ней были две надписи: с одной стороны ― «Наци едет в Палестину», с другой ― «и рассказывает об этом в «Дер Ангрифф»». Тогда-то Ван Лир заподозрил пропагандистский характер этого мероприятия, который впоследствии показался властям слишком «мягким».
Памятная медаль со свастикой и звездой Давида
…Кто же скрывался под псевдонимом ЛиМ? Как ни странно, «расшифровать» его оказалось проще простого. Это был барон Леопольд фон Мильденштейн (1902–1964), один из высших нацистских руководителей. Аристократ и дипломированный инженер, он в 1929 году становится членом национал-социалистической партии Германии и вплоть до 1935 года находится с секретными миссиями на Ближнем Востоке (в том числе в Палестине).
Будучи с августа 1934-го по июнь 1936-го года начальником отдела «по еврейскому вопросу» в СД (на этом посту его сменил Адольф Эйхман), Мильденштейн проводил государственную политику организованной, широкомасштабной и тщательно подготовленной эмиграции в Палестину пронацистски настроенных немецких евреев. В связи с этим тесно сотрудничал с сионистскими организациями в США и Европе.
Еще в 1933 году Мильденштейн полгода пробыл в Палестине. В поездке его сопровождал лидер германских сионистов Курт Тухлер и его жена. Результатом этой поездки стала серия репортажей в «Дер Ангрифф».
Тот же Мильденштейн вместе с Хаимом Арлозоровым сыграл важную роль в создании агентства «Ха-Авара» («Трансфер»), благодаря которому в Палестину репатриировалось 60 тысяч германских евреев и было вывезено около 100 миллионов рейхсмарок, что на то время равнялось ста миллионам долларов.
Просионистские настроения Мильденштейна чем дальше, тем больше вызывали раздражение у верхушки рейха. После конфликта с влиятельным функционером Р. Гейдрихом он был перемещен на второстепенный пост начальника отдела пропаганды за рубежом имперской канцелярии.
Во время войны Мильденштейн из-за своих взглядов вообще оказался не у дел, что, видимо, и спасло ему жизнь. Союзники не нашли оснований привлечь его к ответственности за преступления нацистов. Он нашел работу в государственном архиве Федеративной Республике Германии, однако на самом деле, имея еще довоенные связи с правительственными кругами стран Ближнего Востока, помогал налаживанию тайных контактов между американской и египетской разведками.
Мильденштейн сочувственно отнесся к появлению Государства Израиль, возобновил контакты с Куртом Тухлером и его женой, жившими к тому времени в Тель-Авиве, и свои письма к ним подписывал давним журналистским псевдонимом ЛиМ, который был использован единственный раз – в репортажах из Земли обетованной.
* На эту же тему см. статью Евгения Берковича «Смятение умов: свастика и звезда Давида» («Заметки по еврейской истории», №8 2008).
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2017-nomer7-reznikov/
