Научные школы в физике появились в германских университетах во второй половине XIX столетия. Школа П.Н. Лебедева (1866–1912), сформировавшаяся в Московском университете в начале XX века, опиралась на уже выработанные в немецкой физике организационные формы. Во многом опыт Лебедевской лаборатории стал основой для других школ, во множестве возникавших в СССР в 1920-е годы. Последнее было веянием времени, «заказом» времени. Среди них и школа по люминесценции Сергея Ивановича Вавилова (1891–1951). «Случай Вавилова» интересен тем, что о нём можно аргументировано судить благодаря появлению новых материалов о жизни и деятельности Вавилова — в первую очередь, его дневников, ставших доступными в начале XXI в. [1, 2], архивных материалов, недавно введённых в научный оборот; и, конечно, опубликованных ранее воспоминаний учеников, сотрудников С.И., книг о нём.
Науковедческая литература по научным школам достаточно обширна. Укажем на две работы: «Социально-психологические проблемы науки» [3], вышедшую в 1973 году, и одну из последних по этой теме — обстоятельную статью В.П. Визгина и А.В. Кессениха [4]. Предлагаемая статья не претендует на науковедческий анализ данной проблемы. Её задача — рассмотреть, как создавалась школа люминесценции, как она строилась Вавиловым.
Приведём два определения «научной школы», которые исчерпывают содержание этого понятия. По К.А. Ланге, научная школа «представляет собой неформальный научный коллектив, формирующийся при крупном учёном на базе высшего учебного заведения с целью обучения научному творчеству. Этот коллектив связан общностью принципов и методических основ решения научных проблем» [5. С. 207]. Второе определение дано через сорок лет и принадлежит оно Ю.А. Храмову. Он неоднократно обсуждал этот вопрос, и последнее по времени определение таково: научная школа — это «неформальная общность исследователей разных поколений высокой научной квалификации во главе с научным лидером в определенном научном направлении, с единым подходом к разрешению проблем, с единым стилем работы и мышления, оригинальностью и новизной идей и методов реализации исследовательской программы. Вследствие этого получены значительные результаты, завоеваны авторитет и общественное признание в данной области знаний» [6. С. 807].
Школа академика С.И. Вавилова по люминесценции является классическим примером научной школы. Сергей Иванович Вавилов считал себя учеником П.Н. Лебедева, хотя фактически с ним лично не общался: он только слушал его вводные лекции по курсу физики в Московском университете. 18 сентября (1 октября) 1909 г. он записывает в дневнике:
«Вчера и сегодня слушал Лебедева; впечатление хорошее; это первый виденный мною пока здесь ″учёный″. От него-то узнал я и как трудна наука; сколько усилий нужно, чтобы быть учёным, нужно знать языки, математику, нужно работать; от него же получил стимул к работе. ″Плох тот казак, который не надеется стать атаманом″. Ну, а я надеюсь» [1. С. 57].
К школе Лебедева он, несомненно, принадлежал: С.И. начинал свою исследовательскую работу в лаборатории Лебедева под руководством его помощника, с 1916 г. академика Российской АН, П.П. Лазарева (1878–1942), принимал участие в коллоквиуме, созданном Лебедевым. Таким образом, он был встроен в коллектив, который назывался школой Лебедева.
В связи с этой темой интересен вопрос, почему только Лебедеву удалось создать большую научную школу физиков в России. Ведь у него в Московском университете был предшественник — крупный физик, как и Лебедев, хорошо известный и уважаемый в Европе учёный А.Г. Столетов (1839–1896). У него были ученики, прошедшие, как он сам и как Лебедев, школу немецких физиков и воспринявший организацию учебного и научного процесса, принятую в германских университетах. Он создал первую физическую лабораторию, где студенты проходили практикум, а преподаватели могли заниматься собственными исследованиями (подробнее об этом см. книгу М.С. Соминского [7. С. 145–166]). Тем не менее школу Столетов не создал. Он сделал другое — он воспитал среду, в которой только и могла возникнуть научная школа. Без деятельности Столетова не появилась бы, на наш взгляд, школа Лебедева: столь же важным условием для возникновения школы, как личность научного руководителя, является и соответствующее окружение, способное воспринять идеи учителя. И пример Столетова красноречивое тому доказательство.
Возникает ещё один вопрос: насколько правомерно считать С.И. Вавилова учеником П.П. Лазарева. Для Ю.А. Храмова [8] это бесспорно. Но Вавилов думал иначе. Об этом можно судить по немногим его публичным высказываниям, правда, очень сдержанным, в частности по некрологу «Памяти академика П.П. Лазарева» [9]. Две основные физические работы Лазарева, считал Вавилов (и с его мнением, безусловно, можно согласиться), это его магистерская диссертация по физике «О скачке температуры при теплопроводности на границе твёрдого тела и газа» (1910) и докторская диссертация по физике «Выцветание красок и пигментов в видимом спектре» (1911–1912). Обе работы выполнены в лаборатории Лебедева и под его непосредственным присмотром, причём и тема первой работы была предложена П.Н.
С.И. Вавилов с группой студентов МГУ в 1929-30 гг.
Откровенно о своём отношении к Лазареву С.И. говорит в дневниках за 1910–1916 годы. Приведём некоторые из относящихся к данной теме его высказываний.
«Раньше я его (Лазарева — Е.П.) считал из породы ″приват-доцентов″, теперь вижу, что ошибся, он оригинален, умён, но иногда совсем не физик». И далее фактически противопоставляет ему П.Н. Лебедева: «Смерть П.Н. ещё большим ужасом отзывается в памяти. Наша лаборатория всё же похожа на могилу, и порой, особенно когда никогда нет никого, и ходишь один, прямо страшно становится: Ci gît laphysique russe[1]. Лебедев пришёл, кроме личного таланта, с единственным организаторским талантом, талантом основателя школы, это-то сознавать теперь особенно жутко» [1. С. 144].
Это написано 21 ноября 1912 г., т.е. через восемь месяцев после смерти Лебедева. А 26 апреля следующего года: «Всё хорошее здесь (в лаборатории — Е.П.) — только то, что осталось от Лебедева» [1. С. 152].
И ещё две цитаты из дневников Вавилова.
«7 марта [1914]. <…> Кажется, рушится лаборатория, наконец, все раскусили, что такое П.П. 1) Это безусловно не физик <…>. Если скандал разразится, то вместе с прочими неприятными вещами у меня останется очень скверный паспорт — моя работа, в которой выражается благодар[ность] и проч. <…> meinem hochverehrten Lehrer Prof. P. Lasareff!» [1. С. 220].
И, наконец, запись от 13 октября 1916 г., сделанная, когда Вавилов находился на фронте: «Получил сегодня письмо от Лазарева. Пишет, что представил меня кандидатом на премию Мошнина. Подкладка этого представления довольно ясна, но перспектива заниматься физикой в стиле П.П. незавидная» [1. С. 582]. Подчеркнём, что всё сказанное относится к Лазареву-физику.
«7 марта [1914]. <…> Кажется, рушится лаборатория, наконец, все раскусили, что такое П.П. 1) Это безусловно не физик <…>. Если скандал разразится, то вместе с прочими неприятными вещами у меня останется очень скверный паспорт — моя работа, в которой выражается благодар[ность] и проч. <…>meinem hochverehrten Lehrer Prof. P. Lasareff!» [1. С. 220].
И, наконец, запись от 13 октября 1916 г., сделанная, когда Вавилов находился на фронте:
«Получил сегодня письмо от Лазарева. Пишет, что представил меня кандидатом на премию Мошнина. Подкладка этого представления довольно ясна, но перспектива заниматься физикой в стиле П.П. незавидная» [1. С. 582].
Собственно отношение к Лазареву Вавилова и определило стремление последнего не оставаться в университете для приготовления к профессорскому званию (т.е. не идти в аспирантуру), хотя П.П. Лазарев «делал довольно прозрачные намеки на этот счёт» [1. С. 217]. «По крайней мере в течение 3–4 лет необходимо будет освободиться от П.П. и начать работать либо за границей, либо в другом городе» [1. С. 218]. Это запись в дневнике от 8 января 1914 г.
Впрочем, отказ остаться при университете означал другую альтернативу — быть призванным в армию. И в июне 1914 г. Вавилов прибыл в расположение своей части. «Тогда всё казалось очень просто. 1½ года вынужденного почивания от дел. За это время всё передумаю, разработаю планы <…>. А потом пойдёт физика, и так de finem»[2] [1. С. 391]. I Мировая война перечеркнула эти планы. Однако и на фронте, оказавшись в 1916 году в радиотелеграфной роте, Вавилов получил возможность экспериментировать. Результат — две статьи, датированные временем его нахождения в армии: «Метод определения расположения радиостанции по силе приёма её работы», законченная им 17 октября 1916 г. (она была обнаружена только в 1952 году и опубликована в 1954 [10. С. 65–74]), и «Частота колебаний нагруженной антенны», которую он доложил по возвращении с фронта в феврале 1918 г. в Физическом институте Научного института Наркомздрава (позднее это Институт физики и биофизики), директором которого до его закрытия в 1931 г. был П.П. Лазарев ([10. С. 75–77]).
Итак, единственным учителем С.И. Вавилова-физика, на наш взгляд, был Пётр Николаевич Лебедев. Однако немалую роль в формировании Вавилова — создателя научной школы, кроме Лебедева сыграл его старший брат Николай Иванович Вавилов (1887–1943), будущий великий генетик. Ещё в годы учёбы в коммерческом училище в 1905 г. С.И. организовал кружок, в котором обсуждались, по преимуществу им самим сформулированные, различные вопросы: о творчестве Л.Н. Толстого, Н.В. Гоголя, Ф.И. Тютчева, Э. Маха, «о декадентах, о самоубийствах как общественном явлении. Я писал, читал и говорил, остальные слушали» [11. С. 118]. Как признавал С.И., он следовал в этом примеру старшего брата. Известный физик-оптик, сотрудник ФИАН Н.Д. Жевандров вспоминал: «Сергей Иванович был младшим братом. Он сам всегда подчёркивал, что он в этой семье младший брат во всех смыслах» [12. С. 38]. Возможно и выбор в пользу научной стези в жизни также им был сделан под влиянием Н.И., который был другого характера, чем С.И.: «смелый, решительный,″драчун″» [11. С. 104].
В университете, начав посещать коллоквиум Лебедева, С.И. увидел, как должен (или может) быть организован научный семинар. Важное для нашей темы описание этих занятий дал В.К. Аркадьев (1884–1953), сам основавший впоследствии научную школу. Заседания проходили так: кто-либо выступал с докладом о текущих статьях из иностранных журналов, причём вопросы задавались по ходу сообщения; затем происходило их обсуждение.
Важна была не только организация коллоквиума, но и личность его руководителя.
«Все его [Лебедева] замечания на коллоквиуме приближали нас к самому горнилу научной работы за границей. Близкое соприкосновение с иностранной наукой <…> держало П.Н. постоянно в курсе всех новейших веяний в области физики.
В его выступлениях на коллоквиумах часто сквозила экономическая подкладка многих научных исследований, ставившихся в то время на Западе: получение абсолютно чёрного тела, проблемы освещения, многие проблемы электротехники и т.п. Он невольно вскрывал перед нами внутреннюю связь между промышленным ростом той или иной страны и расцветом в ней научно-исследовательской работы» [13. С. 96].
Когда читаешь эти строки, сразу вспоминается, как тесно были связаны работы учеников Вавилова по принципиальным вопросам люминесценции с техническими разработками по применению люминесцентных ламп, люминесцентного анализа на производстве, в медицине уже с первых шагов вавиловской школы.
Вероятно, Вавилов задумался о своей школе после смерти Лебедева. 1 апреля 1913 г. С.И. записал в дневнике: «Если бы не злосчастная история с Лебедевым, был бы я теперь, может, оставленным, был бы горд, спокоен и каждый бы шаг мой был целесообразен» [1. С. 151]. Не случилось. И вокруг не оказалось никого, кто мог бы стать его руководителем. Опереться он мог только на собственные силы. Фактически С.И. сформулировал (в записи от 26 декабря 1912 г.) кредо руководителя научной школы: «Ведь к чемустремишься? 1) Быть со всеми, 2) быть первым» [1. С. 145]. И добавляет: «Все вещи неприятные» (Там же). Тем не менее, Вавилов вступил на путь, который привёл его к созданию физической научной школы. И первым шагом на этом пути стал организованный им коллоквиум.
Мы мало знаем о том, как проходили заседания коллоквиума, который организовал Вавилов в лебедевской лаборатории в Мёртвом переулке[3] уже после смерти П.Н., но знаем, что привлекало в него многих молодых физиков: это эрудиция С.И., «уменье подсказать пути исследования и литературные данные в самых разнообразных вопросах, желание создать атмосферу коллективной научной работы» [14. С. 161]. Об этом вспоминал знакомый с С.И. с 1911 г. С.Н. Ржевкин (1891–1981), впоследствии профессор МГУ, организовавший там кафедру акустики. Он делает удивительное признание:
«Мы все хорошо знаем и помним прекрасные по форме и содержанию выступления Сергея Ивановича на различных научных и общественных собраниях в период его деятельности в течение последних 20 лет жизни. И вот сейчас я почти не верю своим воспоминаниям о первых научных докладах Сергея Ивановича в студенческие годы. Он совершенно не умел владеть речью, произносимые слова были неразборчивы, смысл выступлений с трудом воспринимался слушателями <…>. В дальнейшем путём практики и сознательных усилий (выделено мной — Е.П.) Сергей Иванович достиг совершенных форм лекторского и ораторского искусства» [14. С. 161].
О том же писал П.А. Ребиндер (1898–1972), впоследствии, как и С.И. Вавилов, академик АН СССР. Его воспоминания относятся к более позднему времени — к 1920-м годам, когда они оба были сотрудниками Института физики и биофизики Наркомздрава и участниками проводившихся там еженедельно коллоквиумов. На них приходили и приезжали москвичи и физики, работавшие в других городах СССР, а также учёные из зарубежных стран. На этих заседаниях Вавилов «часто выступал с докладами о ходе своей собственной работы или с рефератами о новейших достижениях науки, иногда и в областях, не очень ему близких (опять перекличка с Лебедевым — Е.П.) <…>. В то время его далеко нельзя было назвать хорошим лектором или докладчиком. В дальнейшем, лет через 15–20, трудно было представить себе более блестящие и вместе с тем глубокие публичные выступления, чем доклады С.И. Вавилова как на различные научные темы, так и по истории науки или философии» [15. С. 202]. Кроме общеинститутского коллоквиума работал так называемый малый коллоквиум, организованный уже Вавиловым. Его посещали все интересовавшиеся проблемами физической оптики. Семинары, а также преподавание[4] позволили Вавилову познакомиться со многими начинающими физиками и студентами, желавшими идти в науку. И когда он определился с тематикой собственных исследований, он смог приступить к созданию научной школы. На первом этапе (1918–1921 гг.) С.И. только выбирал направление собственной научной деятельности. Об этом можно судить по хранящейся в Архиве РАН тетради Вавилова [16]. В ней мы находим теоретические выкладки, расчёты, результаты опытов по фотохимии, по электронной теории Лоренца, по теории абсорбции. В 1920 г. в этой тетради появляется заметка «Теория флюоресценции».
Делом жизни стала для Вавилова оптика. Изменение взглядов на природу света, совпавшее по времени с началом интенсивной научно-исследовательской деятельности С.И. Вавилова, заставило его задуматься над целым рядом проблем, возникших в связи с этим. Первой следует назвать задачу прямого доказательства квантовой природы света, затем обсуждение вопроса о границах применимости линейных соотношений в оптике, и, наконец, вопрос о свойствах молекул и их оптических характеристик, приведший к изучению люминесценции. Начало всем трём направлениям дали три работы, опубликованные в 1920 г. Назовём их: «Поглощение света ничтожно малых интенсивностей» [10. С. 84–87], «О независимости коэффициента поглощения света от яркости» [10. С. 80–83] и «О соотношении между размерами молекулы и её абсорбционной способностью» [10. С. 78–79]. Исследования в этих трёх направлениях, переплетаясь, подпитывали друг друга. И самый яркий результат такого взаимовлияния — открытие в 1934 г. нового явления — эффекта Вавилова–Черенкова.
Люминесценция — вот та область физической оптики, в которой С.И. Вавилов получил наиболее значительные результаты, и та область, в которой им создана мощная научная школа. Почему С.И. остановил свой выбор на этой области оптики, достаточно понятно. К началу XX в. явление люминесценции было известно уже свыше 300 лет. Но только в 1852 г. Дж. Стокс сформулировал первый закон (правило Стокса) люминесценции: длина волны фотолюминесценции больше длины волны возбуждающего света. Объяснить его удалось ещё через пятьдесят лет, в 1905 г., А. Эйнштейну. С этого времени постепенно начинается систематическое изучение этого явления не только в газах, но и в конденсированных средах.
В рецензии на книгу П. Прингсгейма «Fluoreszenz und Phosphoreszenz im Lichte der neueren Atom theorie» (1921) Вавилов подчёркивает: «Сама книга кончается меланхолическим замечанием, с которым приходится согласиться, что ″до сих пор есть только кирпичи, и для возведения завершенной постройки практически ничего еще не сделано″» [17. С. 314]. Таким образом, перед исследователем в этой области было огромное поле работы.
Ещё один довод в пользу коллективной работы в области люминесценции — возникавшие технические применения её. Уже в середине 1920-х годов один из студентов-дипломников С.И. Вавилова в МВТУ выполнил работу, позволившую повысить световую отдачу газосветных ламп: внутренняя поверхность баллона ртутной лампы покрывалась люминесцирующим веществом, способным флуоресцировать под действием коротковолнового излучения разряда. На этом нововведении в дальнейшем было основано действие ламп дневного света, нашедших широкое применение в технике и быту.
Оба фактора — отсутствие достаточных работ по люминесценции жидких, а также твёрдых веществ, с одной стороны, и предполагаемое Вавиловым широкое применение результатов исследований в этой области в науке и технике делало в его глазах весьма перспективной работу большой группы учёных, возможно, и под его руководством. И он не ошибся.
Когда мы читаем воспоминания учеников Вавилова, надо помнить, что они его знали, начиная с конца 1920-х годов либо с 1930-х. А в начале деятельности он был несколько другим — достаточно обратиться к уже цитированным заметкам о С.И. Вавилове [14, 15]. Ему понадобилось около десяти лет, чтобы воспитать самого себя, чтобы сделать себя руководителем начинающих учёных.
В.Л. Лёвшин (1896–1969) стал первым сотрудником Вавилова (с 1921 г.), но не учеником в строгом смысле слова. Понадобилось ещё несколько лет, чтобы начала формироваться школа Вавилова. Этому способствовало то, что С.И. в те годы много преподавал и везде пытался заинтересовать студентов исследовательской работой.
По воспоминаниям И.М. Франка (1908–1990), который оказался в первой группе студентов МГУ, работавших у Вавилова, тот начал с организации специального практикума для общего курса физики. Выполнив это задание преподавателя, Франк получил от Сергея Ивановича предложение «продолжить работу непосредственно у него и над поручаемой им темой. Вскоре я понял, какая это была для меня удача» [18. С. 187]. И таким оказался путь многих, составивших школу Вавилова. Важным было и отношение Сергея Ивановича к студентам и сотрудникам как к коллегам по общей работе [19. С. 199]. И ещё одно обстоятельство сыграло значительную роль в становлении этой научной школы: Вавилов постоянно интересовался работой студентов, а затем и сотрудников в лаборатории, спрашивал каковы её результаты. И его внимание играло роль естественного отбора, ненавязчивого, не осознававшегося ни студентами ни сотрудниками, но действовавшего безотказно — оставались только безусловно преданные науке. Уже с начала 1930-х годов по предложенным им темам работали студенты, недавние выпускники МГУ и даже лаборант (Е.М. Брумберг). В связи с назначением Вавилова в середине 1932 г. заместителем директора по научной работе Государственного оптического института (ГОИ) некоторые из них по его предложению переехали с ним в Ленинград, среди них Е.М. Брумберг (1907–1977), Б.Я. Свешников (1901–1962). Но и оставшиеся в Москве продолжили работу под его руководством по изучению люминесценции и её приложений в технике (М.Д. Галанин, В.А. Фабрикант и др.). Так из научного коллектива в 1930-е годы вырастала научная школа С.И. Вавилова.
Таким было начало школы С.И. Вавилова. А через двадцать лет 17–22 мая 1948 г. в Москве состоялось II Всесоюзное совещание по люминесценции и применению светящихся составов. На нём было прочитано 39 докладов, посвящённых различным вопросам теории люминесценции и её практическому применению. Основные разделы повестки совещания: 1. Люминесценция и структура молекул. 2. Люминесценция кристаллофосфоров и стёкол. 3. Методика исследования люминесценции. 4. Люминесцентный анализ (для сортировки оптических стёкол, при поиске полезных ископаемых и т.д.). 5. Люминесцентные источники света и их применение. 6. Применение светящихся составов (в искусстве, архитектуре). И всё это в значительной степени было сделано С.И. Вавиловым и его учениками. Подводя итоги совещания в дневнике, он записал 23 мая 1948 г.: «Прошедшая неделя почти полностью пошла на люминесцентную конференцию, 6 дней, по два заседания каждый [день]. Было приятно смотреть, как почти из ничего выросла большая наука, притом своя наука. Сотни две людей, живые разговоры и много интереса. Так вот человек должен бороться с энтропией» [2. С. 351].
Когда говорят о школе люминесценции Вавилова, надо иметь в виду, что не только результаты в этой области оптики отражают научную деятельность Вавилова и его учеников. Открытие эффекта Вавилова–Черенкова стало её естественным следствием.
В заключение несколько слов о заглавии статьи. С.И. Вавилов в прямом смысле этого слова строил свою школу. В сопоставлении с тем, как создавалась школа его учителя П.Н. Лебедева, становится ясным, в чём между ними разница. Так, Вавилов последовательно везде, где работал, организовывал семинары, на которых сам же и учился, тогда как инициаторами знаменитого лебедевского коллоквиума стали его ученики. Один из них Т.П. Кравец (1876–1955) так описывает этот процесс:
«Мы, его старшие ученики, наслушавшиеся его рассказов о коллоквиумах у Кундта, не раз приставали к нему с просьбой попробовать и у нас завести нечто подобное. Он смотрел на нашу ещё маленькую кучку, недоверчиво улыбался и отказывался. Он ещё не знал и сам размер ростка, который пустило зерно его пропаганды. Но он попробовал. Попытка удалась, и П.Н. сам загорелся, увлёкся своим новым успехом» [20. C. 319].
Литература
-
Сергей Иванович Вавилов. Дневники . Книга 1. 1909–1916. — М.: Наука, 2016. 655 с. (Научное наследство. Т. 35) Сергей Иванович Вавилов. Дневники Книга 2. 1920, 1935–1951. — М.: Наука, 2012. 605 с. (Научное наследство. Т. 35). Социально-психологические проблемы науки. Учёный и научный коллектив. Под ред. М.Г. Ярошевского. — М.: Наука, 1973. 252 с. Визгин В.П., Кессених А.В. Физическое сообщество СССР 1950–1960 гг.: кадровый потенциал и научные школы // Научное сообщество физиков СССР. 1950–1960-е и другие годы: документы, воспоминания, исследования. Вып. 2. — СПб., 2007. С. 15–82. Ланге К.А. Организация управления научными исследованиями (по материалам развития физиологической науки в СССР). — Л.: Наука. 1971. 248 с. Храмов Ю.О. Iсторiя фундаментальних iдей, теорiй та вiдкриттiв. — Киiв: Наукова думка. 2012. 816 с. Соминский М.С. Александр Григорьевич Столетов. — Л.: Наука. 1970. 351 с. Храмов Ю.А. Научные школы в физике. — Киев: Наукова думка. 1987. Вавилов С.И. Памяти академика П.П. Лазарева (1942) / Вавилов С.И. Собр. соч. Т.З. — М.: Изд-во АН СССР. 1956. С. 202–208. Вавилов С.И. Собрание сочинений. — М.: Изд-во АН СССР, 1954. Т. 1. 450 с. Вавилов С.И. Начало автобиографии // Сергей Иванович Вавилов. Очерки и воспоминания. 3-е изд. — М.: Наука, 1991. С. 100–123. Братья Николай и Сергей Вавиловы. Вечер воспоминаний. Из цикла «Былое и думы» Ленинградского отделения Советского фонда культуры 6 января 1989 года. — Москва: ОНТИ ФИАН. 1991. 64 с. Аркадьев В.К. О П.Н. Лебедеве // Труды Ин-та истории естествознания и техники. Т. 28. — М.: Изд-во АН СССР. 1959. С. 91–105. Ржевкин С.Н. Воспоминания о С.И. Вавилове // Сергей Иванович Вавилов. Очерки и воспоминания. 3-е изд. — М.: Наука. 1991. С. 160–163. Ребиндер П.А. О С.И. Вавилове // Там же. С. 201–203. АРАН. Ф. 596, оп. 1, д. 6. Вавилов С. Рецензия на книгу: P. Pringsheim. Fluoreszenz und Phosphoreszеnz im Lichte der neueren Atomtheorie. — Berlin. pp. VIII+202// УФН. 1923. Т. 3, вып. 2–3. С. 313–314. Франк И.М. Воспоминания студенческих лет // Сергей Иванович Вавилов. Очерки и воспоминания. 3-е изд. — М.: Наука. 1991. С. 186–198. Фабрикант В.А. С.И. Вавилов — воспитатель научной молодежи // Там же. С. 199–201. Кравец Т.П. П.Н. Лебедев и световое давление // УФН. 1959. Т. 66, вып.3. С. 306–320.Примечания[1] Здесь покоится русская физика (фр.).
[2] До конца (лат.).
[3] Туда перенёс свою деятельность П.Н. Лебедев после ухода весной 1911 г., вместе со многими профессорами и преподавателями, из университета, в знак протеста против нарушения университетской автономии тогдашним министром народного просвещения Л.А. Кассо.
[4] В 1918–1927 гг. он читал лекции в Московском техническом училище (ныне МВТУ им. Баумана), в 1920–1930 гг. – также и в Московском высшем зоотехническом институте, а в 1918–1932 гг. – в Московском университете.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2017-nomer8-pogrebysskaja/
