* * *
Надо ли, чтобы слова разрастались,
Вместе с растеньями в песнях сплетались,
В сумерках прятались, в мыслях взметались,
В листьях сумбур учинив?
Сколько бы им на простор ни хотелось,
Как бы за ветром к дождям ни летелось,
Где бы развязка вдали ни вертелась,
Ток их широк и ленив.
Где бы решимости им поднабраться,
Как бы вольготностью им надышаться,
Как бы с наивностью им побрататься,
Чтобы опять одолеть
То ли стесненье, где некуда деться,
То ли смиренье, где впрок не согреться,
То ли томленье, где в тон не распеться,
Вырваться — и уцелеть?
С кем бы им там на пути ни якшаться,
Как бы о прожитом ни сокрушаться,
Где бы ни рушиться, ни возвышаться —
Нет им покоя, видать,
Ибо успели с раздольем вскружиться,
Ибо сумели с юдолью сдружиться,
С долей намаяться, с болью прижиться, —
Знать, по плечу благодать.
Дай же им, Боже, чтоб реже считались,
Больше ерошились, чаще скитались,
В дни переплавились, в годы впитались, —
В будущем, их ощутив
Где-то, насупясь, а всё же надеясь,
Что-то почуяв, что ждёт, разумеясь,
Кто-то изведает, высью овеясь,
Ясноголосый мотив.
* * *
Откуда бы музыке взяться опять?
Оттуда, откуда всегда
Внезапно умеет она возникать —
Не часто, а так, иногда.
Откуда бы ей нисходить, объясни?
Не надо, я знаю и так
На рейде разбухшие эти огни
И якоря двойственный знак.
И кто мне подскажет, откуда плывёт,
Неся паруса на весу,
В сиянье и мраке оркестр или флот,
Прощальную славя красу?
Не надо подсказок, — я слишком знаком
С таким, что другим не дано, —
И снова с её колдовским языком
И речь, и судьба заодно.
Мы спаяны с нею — и вот на плаву,
Меж почвой и сферой небес,
Я воздух вдыхаю, которым живу,
В котором пока не исчез.
Я ветер глотаю, пропахший тоской,
И взор устремляю к луне, —
И все корабли из пучины морской
Поднимутся разом ко мне.
И все, кто воскресли в солёной тиши
И вышли наверх из кают,
Стоят и во имя бессмертной души
Безмолвную песню поют.
И песня растёт и врывается в грудь,
Значенья и смысла полна, —
И вот раскрывается давняя суть
Звучанья на все времена.
* * *
Стоярусная выросла ли высь,
Теснящаяся в сговоре тенистом, —
Иль давнего названья заждались,
Огни зажгись разрозненным монистом, —
Нет полночи смуглей в краях степных —
Целованная ветром не напрасно,
Изведала утех она земных
Всю невидаль — поэтому ль пристрастна?
Весь выпила неведомого яд
И забытьё, как мир, в себя вобрала,
Чтоб испытал огромный этот сад
Гнев рыцарей, чьи подняты забрала.
Меж замерших стволов, обнажена,
Уже ошеломляюще желанна,
Плечом поводит Дева-тишина,
Свечой в воде отражена нежданно.
Полны значения и тропки перевод
С издревле чтимого наречья,
И чуждый взгляд, что мёд пчелиный пьёт
Из чаши жреческой — в ней участь человечья.
Ты всё мне выскажешь — я весь внимать готов,
Запечатлеть свободно, без усилий,
И отпечатки лёгкие следов,
И слой фосфоресцирующих лилий.
И вся фантасмагория ветвей —
Не более, чем новая обитель,
И будешь ты из многих сыновей
Один в избранничестве житель.
Гляди внимательней — понять и мы должны:
Где голос трепетней и пламень своевольней?
Кто в том порукою, что близко до луны
И дверь туда не обернётся штольней?
И в числах циклопических светла ль
Улыбка дальновидного Египта,
Чтоб доли не разгадывала даль
И пряталась отшельницею крипта?
Поведай при свидетелях живых —
Мерещатся ль огни святого Эльма
На вежах и вратах сторожевых
Иль слепота обманывает, шельма.
Сумеешь ли, героям не в пример,
Нащупать нить и справиться с кошмаром,
Избавившись от власти грозных сфер,
Где мрак ревёт библейским Велиаром?
Нет знахарей, чтоб травы принесли, —
Магическое зеркало разбили —
И лишь осколки, брошены в пыли,
Оправдывают путаницу были.
Другая жизнь воскреснет на холмах —
Из недр её рубин с аквамарином
Гелиотропам, вспыхнувшим впотьмах,
Поведают о горле соловьином.
Там осени заоблачная весь,
Где ощутима в воздухе безлистом
Замазка мудрости — таинственная смесь,
Открытая Гермесом Трисмегистом.
* * *
День ли прожит и осень близка
Или гаснут небесные дали,
Но тревожат меня облака —
Вы таких облаков не видали.
Ветер с юга едва ощутим —
И, отпущены кем-то бродяжить,
Ждут и смотрят: не мы ль защитим,
Приютить их сумев и уважить.
Нет ни сил, чтобы их удержать,
Ни надежды, что снова увидишь, —
Потому и легко провожать —
Отрешенья ничем не обидишь.
Вот, испарины легче на лбу,
Проплывают они чередою —
Не лежать им, воздушным, в гробу,
Не склоняться, как нам, над водою.
Не вместить в похоронном челне
Всё роскошество их очертаний —
Надышаться бы ими вполне,
А потом не искать испытаний.
Но трагичней, чем призрачный вес
Облаков, не затмивших сознанья,
Эта мнимая бедность небес,
Поразивших красой мирозданья.
* * *
К золотым ведёт островам
Свет нежданный луны в апреле —
Ближе к тайне, к заветной цели,
К этим выдышанным словам.
Наполняет желанный гул
Сонмы раковин — и в пустотах
Стынет эхо, звеня в высотах,
Если каждый давно уснул.
Может, жемчуг в ладони мал,
Может, водорослями вьётся
Чьё-то прошлое, — как споётся
Тем, чьим песням простор внимал?
Тем, чьи судьбы разброд ломал,
Бред корёжил, тоска крутила,
Стали отзывом лишь светила.
Смолы, скалы, солёный вал.
Смели попросту быть собой,
Смыли кровь, заживили раны, —
То-то плещет светло и странно
Морем вылущенный прибой.
Стали близкими тем, кого
Не доищешься в этой шири,
В небе пристальном этом, в мире,
Продлевающем душ родство.
* * *
Со свечой, точно встарь, — при свече,
У свечи, — в киммерийском тумане,
При тумане, в забвенье, в дурмане,
Сквозь туман — с лепестком на плече,
Сгустком крови сухим, лепестком
Поздней розы — в проём за кордоном,
В лабиринт за провалом бездонным,
В зазеркалье с таким пустяком,
Как твоё отражение там,
Где пространство уже не помеха,
Где речей твоих долгое эхо
Сквозь просвет шелестит по листам.
* * *
Навестила б сызнова меня
В серебре тускнеющего дня
Та, что столь желанною бывала
В те года блаженные, когда,
В час, как выйдет первая звезда,
Стольких песен строки даровала!
В тишине шагреневой, сквозной,
Сберегла бы отданное мной
Всем живущим щедрыми горстями,
Подняла бы светлое лицо,
Ненароком вышла на крыльцо,
Чтобы сладить, может быть, с вестями.
Знать, немало терний и корней,
Что упрямей были и верней,
Чем роенье позднее вниманья,
С этой тканью чаянья срослись,
Где преданья нитью запаслись
Все, кто ключ отыщут к пониманью.
Застилая шумной пеленой
Этот мир, поистине иной,
Чем когда-то, в юности прекрасной,
Свежий ветер за море летит,
Всех простит — и всё-таки грустит
На краю земли огнеопасной.
Кто его, скажите мне, хмельней?
Или впрямь в раздумиях полней
Этот круг, разомкнутый однажды,
Этот лад, распахнутый всему
И спасённый только потому,
Что не скрыл ни голода, ни жажды?
Нет ему ни отдыха, ни сна —
Не такие помнит времена —
И его за частыми слезами
Различишь, чтоб в бедах уцелеть,
Чтоб невзгоды вместе одолеть,
Постареть с открытыми глазами.
Нет мечтанью страхов или уз —
Не затеют разом девять муз
Невпопад общение с народом —
Что ему до слова моего? —
Вот и славим жизни волшебство
Под ещё родимым небосводом!
* * *
Разъединённые в сумятице мирской,
Утратили способность мы к сближенью,
А это значит — жизни продолженью,
И звенья сдерживаем россыпи людской
Уже с усилием — вот-вот и разорвётся
Цепь связей наших — и пойдёт разброд,
Где, хаос не приемля, небосвод
Над новой смутой горько усмехнётся.
Увидев то, что только нам дано
Увидеть было — долгую неволю,
И всё, что с веком выпало на долю,
И то, что в сердце было сожжено,
Познали мы немалую печаль,
Но знания такого, видно, мало
Нам было, — вот и терпим, как, бывало,
Терпели в дни, которых, впрочем, жаль.
И ждём чего-нибудь, да только вот — чего?
Не то, что радости — спокойствия хотя бы,
Шагаем через ямы да ухабы,
А рядом нету никого,
А рядом пусто, пусто и темно,
И ночь вселенскою нам кажется порою —
И то нас тянет вроде к Домострою,
А то затягивает скверное вино.
И нет возможности сдержать разлад и бред,
Скрепить мгновения хотя бы нитью тонкой, —
Уже и почва под кислотной плёнкой
Натужно дышит, и белёсый след
Солей несметных вытянулся вдоль
Земной оси, засыпал все широты —
И Млечный Путь настиг у поворота,
Где живы всё же — Дух, Любовь, Юдоль.
* * *
Есть две мелодии во мне, —
Одна — о том, что днесь я вижу,
О том, что речь намного ближе
Ночей, не сгинувших в огне.
Другая же — о днях былых,
О том, что свежесть их безмерна,
Что откровенность беспримерна
И неизбежна горечь их.
Когда густеют облака
И ропщет гром среди природы —
И зыблет призрачные своды
Его тяжёлая рука,
Покуда, радуясь родству,
На мир гармония нисходит —
И что-то в сердце происходит
В дожде, купающем листву,
Пока раскрытого окна,
Чтоб свет узреть, мне слишком мало, —
Уже звучит, как встарь бывало,
Неразличимая струна.
И вслед за нею слышу я
Иное музыки касанье —
Души доверчивой метанья
Меж испытаний бытия.
Так сочетаются порой
Порыв земной и дар небесный
В неизъяснимости чудесной,
Где рождены и смысл, и строй.
Знакомы ль вам они? — Бог весть! —
То знаки вечности-вещуньи,
То жизни зов при полнолунье,
Певучей подлинности честь.
* * *
Кто из нас в одиночку поймёт
Посреди беспристрастности буден
Тот порыв или, может, полёт,
Где о том, что мы знаем, не судим,
Где откроется — третий ли глаз
Или зренье обветренной кожи,
Не впервые? — и в этот уж раз
Кто-то сразу прозреет, похоже.
Посреди беспредельных щедрот,
Незабвенного сада затворник.
Неизбежный приняв поворот,
Бывший лодырь, богема и дворник,
Неумеха, бродяга, бахвал,
Кто-то выйдет на верную тропку —
И безмерного счастья обвал
Не отправит за листьями в топку.
Безмятежный, торжественный сон!
Ты-то мнился мне встарь нереальным,
А теперь, высотой просветлён,
Навеваешься словом похвальным,
Где роса на ветвях тяжела
От присутствия лунного в мире
И хула никому не мила,
Потому что участье всё шире.
Там, где прячется в скверах Москвы
Тот, до коего нету мне дела,
Даже рыбу едят с головы, —
Что же люди? — да так, надоело,
Где кочевья в порядке вещей
И пощады не ждёт наблюдатель,
Видеть въявь, как Дракон иль Кащей
Правит всеми, — спаси же, Создатель!
Разыскать бы мне ключ от чудес,
Приземлённых в ряду с тайниками,
Чтобы стаи в просторе небес
Пролетали в ладу с лепестками,
Чтобы зримая глубь обрела
Очертанья знакомые ночью —
И душа оставалась цела,
Всё живое приемля воочью.
* * *
Привыкший делать всё наоборот,
Я вышел слишком рано за ворота —
И вот навстречу хлынули щедроты,
Обрушились и ринулись вперёд,
Потом сомкнули плотное кольцо,
Потом его мгновенно разомкнули —
И я стоял в сиянии и гуле,
Подняв к востоку мокрое лицо.
Там было всё — источник бил тепла,
Клубились воли рвенье и движенье,
Земли броженье, к небу притяженье,
Круженье смысла, слова и числа, —
И что-то там, пульсируя, дыша,
Сквозь твердь упрямо к миру пробивалось, —
И только чуять снова оставалось,
К чему теперь вела меня душа.
Бывало всё, что в жизни быть могло,
И, как ни странно, многое сбывалось,
Грубело пламя, ливнями смывалось
Всё то, что к солнцу прежде проросло, —
Изломанной судьбы я не искал —
И всё, как есть, приемлю молчаливо,
Привычно глядя в сторону залива,
Где свет свой дар в пространстве расплескал.
* * *
Как мученик, верящий в чудо,
На острове чувства стою —
И можно дышать мне, покуда
Всего, что могу, не спою.
И вместо кифары Орфея
В руке только стебель сухой —
Но мыслить по-своему смею,
Затронутый смутой лихой.
И кто я? — скажи-ка, прохожий,
Досужую выплесни блажь, —
У нового века в прихожей
Ты места спроста не отдашь.
А мне-то жилья островного
Довольно, чтоб выстроить мост
К эпохе, где каждое слово
Под звёздами ринется в рост.
И всё-таки зренье иное
Дарует порою права
На чаянье в мире земное,
Чьим таяньем почва жива.
* * *
Ты думаешь, наверное, о том
Единственном и всё же непростом,
Что может приютиться, обогреться,
Проникнуть в мысли, в речь твою войти,
Впитаться в кровь, намеренно почти
Довлеть — и никуда уже не деться.
И некуда бросаться, говорю,
В спасительную дверь или зарю,
В заведомо безрадостную гущу,
Где всяк себе хозяин и слуга,
Где друг предстанет в облике врага
И силы разрушенья всемогущи.
Пощады иль прощенья не проси —
Издревле так ведётся на Руси,
Куда ни глянь — везде тебе преграда,
И некогда ершиться и гадать
О том, кому радеть, кому страдать,
Но выход есть — и в нём тебе отрада.
Не зря приноровилось естество
Разбрасывать горстями торжество
Любви земной, а может, и небесной
Тому, кто ведал зов и видел путь,
Кто нить сжимал и века чуял суть,
Прошедши, яко посуху, над бездной.
* * *
Тирсы Вакховых спутников помню и я,
Все в плюще и листве виноградной, —
Прозревал я их там, где встречались друзья
В толчее коктебельской отрадной.
Что житуха нескладная — ладно, потом,
На досуге авось разберёмся,
Вывих духа тугим перевяжем жгутом,
Помолчим или вдруг рассмеёмся.
Это позже — рассеемся по миру вдрызг,
Позабудем обиды и дружбы,
На солёном ветру, среди хлещущих брызг,
Отстоим свои долгие службы.
Это позже — то смерти пойдут косяком,
То увечья, а то и забвенье,
Это позже — эпоха сухим костяком
Потеснит и смутит вдохновенье.
А пока что — нам выпала радость одна,
Небывалое выдалось лето, —
Пьём до дна мы — и музыка наша хмельна
Там, где песенка общая спета.
И не чуем, что рядом — печали гуртом,
И не видим, хоть, вроде, пытливы,
Как отчётливо всё, что случится потом,
Отражает зерцало залива.
* * *
Страны разрушенной смятенные сыны,
Зачем вы стонете ночами,
Томимы призраками смутными войны,
С недогоревшими свечами
Уже входящие в немыслимый провал,
В такую бездну роковую,
Где чудом выживший, по счастью, не бывал, —
А ныне, в пору грозовую,
Она заманивает вас к себе, зовёт
Нутром распахнутым, предвестием обманным
Приюта странного, где спящий проплывёт
В челне отринутом по заводям туманным —
И нет ни встреч ему, ни редких огоньков,
Ни плеска лёгкого под вёслами тугими
Волны, направившейся к берегу, — таков
Сей путь, где вряд ли спросят имя,
Окликнут нехотя, устало приведут
К давно желанному ночлегу,
К теплу неловкому, — кого, скажите, ждут
Там, где раздолье только снегу,
Где только холоду бродить не привыкать
Да пустоту ловить рыбацкой рваной сетью,
Где на руинах лиху потакать
Негоже уходящему столетью?
* * *
Для смутного времени — темень и хмарь,
Да с Фороса — ветер безносый, —
Опять самозванство на троне, как встарь,
Держава — у края откоса.
Поистине ржавой спирали виток
Бесовские силы замкнули, —
Мне речь уберечь бы да воли глоток,
Чтоб выжить в развале и гуле.
У бреда лица и названия нет —
Глядит осьмиглавым драконом
Из мыслимых всех и немыслимых бед,
Как язвой, пугает законом.
Никто мне не вправе указывать путь —
Дыханью не хватит ли боли?
И слово найду я, чтоб выразить суть
Эпохи своей и юдоли.
Чумацкого Шляха сивашскую соль
Не сыплет судьба надо мною —
И с тем, что живу я, считаться изволь,
Пусть всех обхожу стороною.
У нас обойтись невозможно без бурь —
Ну, кто там? — данайцы, нубийцы? —
А горлица кличет сквозь южную хмурь:
— Убийцы! Убийцы! Убийцы!
Ну, где вы, свидетели прежних обид,
Скитальцы, дельцы, остроумцы? —
А горлица плачет — и эхо летит:
— Безумцы! Безумцы! Безумцы!
Полынь собирайте гурьбой на холмах,
Зажжённые свечи несите, —
А горлица стонет — и слышно впотьмах:
— Спасите! Спасите! Спасите!
* * *
Шумит над вами жёлтая листва,
Друзья мои, — и порознь вы, и вместе,
А всё-таки достаточно родства
И таинства — для горести и чести.
И празднества старинного черты,
Где радости нам выпало так много,
С годами точно светом налиты,
И верю я, что это вот — от Бога.
Пред утренним туманом этажи
Нам брезжили в застойные годины, —
Кто пил, как мы? — попробуй завяжи,
Когда не всё ли, в общем-то, едино!
Кто выжил — цел, — но сколько вас в земле,
Друзья мои, — и с кем ни говорю я,
О вас — в толпе, в хандре, навеселе,
В беспамятстве оставленных — горюю.
И ветер налетающий, застыв,
Приветствую пред осенью свинцовой,
Немотствующий выстрадав мотив
Из лучших дней, приправленных перцовой.
Отшельничать мне, други, не впервой —
Впотьмах полынь в руках переминаю.
Седеющей качая головой,
Чтоб разом не сгустилась мгла ночная.
* * *
И столькое было давно по плечу,
Что равного днесь и не знаю —
Но я разбираться во всём не хочу,
А просто грущу, вспоминая.
Круги разойдутся по вешней воде,
До осени там доставая,
Где даже в отзывчивой вроде среде
Гнездится пора грозовая.
Ладони открой этим ливням ночным,
Прибрежным валам неуёмным,
Замашкам дикарским и просьбам ручным,
Затерянным в мире огромном.
Не только событья в горсти собери,
Но — суть их, вселенские связи,
Сплетенья наитий, — и всех примири,
Чтоб в каждой аукались фразе.
Не зря ты когда-то шагнул в эту смоль,
В алмазное это кипенье —
И чуять грядущее снова изволь,
Чтоб стало блаженнее пенье.
* * *
Когда закручен лист жгутом —
И нет причины обольщаться
Всем тем, что сбудется потом,
И тени бросятся прощаться
Со всеми разом, наобум,
И, что-то важное решая,
Берутся вроде бы за ум,
Со светом встретиться мешая, —
Наверно, всё-таки пора
К тому, что медлит, приобщаться,
Чтоб там, где ждут ещё добра,
За нас не стали огорчаться.
И по-особому тепло,
Хотя и с дозою прохлады, —
И, может, изредка везло,
Но перебарщивать не надо
Ни с тем, что ночью леденит,
Ни с тем, что утром согревает, —
Пусть век наш тем и знаменит,
Что вдруг такое затевает,
Чему противится душа,
Чему препятствуют светила, —
А осень, право, хороша —
Всё поняла и всех простила.
* * *
Жёлтым салютом листья взлетают,
Ну и закат — йод!
Музыка стихнет — и возрастает,
Прошлое в лёт бьёт,
Вместе с тоскою где-то витает,
В небе гнездо вьёт,
За сердце, хмурясь, разом хватает,
Яд или мёд пьёт.
Что же, скажи мне, душу питает
Всем, что к судьбе льнёт,
Мысли читает, слёзы глотает,
В бедах своё гнёт?
Что за сиянье в дымке не тает,
Бездну сулит льгот?
Музыка вспыхнет — и прорастает
Ввысь — и любви ждёт.
НОЧЬ КИММЕРИЙСКАЯ
I
Ночь киммерийская — на шаг от ворожбы,
На полдороге до крещенья, —
В поту холодном выгнутые лбы
И зрения полёт, как обращенье
К немым свидетельницам путаницы всей,
Всей несуразицы окрестной —
Высоким звёздам, — зёрна ли рассей
Над запрокинутою бездной,
Листву стряхни ли жухлую с ветвей,
Тори ли узкую тропинку
В любую сторону, прямее иль кривей,
Себе и людям не в новинку, —
Ты не отвяжешься от этой темноты
И только с мясом оторвёшься
От этой маревом раскинувшей цветы
Поры, где вряд ли отзовёшься
На чей-то голос, выгнутый струной,
Звучащий грустью осторожной,
Чтоб море выплеснуло с полною луной
Какой-то ветер невозможный,
Чтоб всё живущее напитывалось вновь
Какой-то странною тревогой,
Ещё сулящею, как некогда, любовь
Безумцу в хижине убогой.
II
Широких масел выплески в ночи,
Ворчанье чёрное чрезмерной акварели,
Гуаши ссохшейся, — и лучше не молчи,
Покуда людям мы не надоели,
Покуда ржавые звенят ещё ключи
И тени в месиво заброшены густое,
Где шарят сослепу фонарные лучи,
Как гости странные у века на постое,
По чердакам, по всяким закуткам,
Спросонья, может быть, а может, и с похмелья —
Заначки нет ли там? — и цедят по глоткам
Остатки прежнего веселья, —
Ухмылки жалкие расшатанных оград,
Обмолвки едкие изъеденных ступеней,
Задворки вязкие, которым чёрт не брат,
Сады опавшие в обрывках песнопений,
Которым врозь прожить нельзя никак,
Все вместе, сборищем, с которым сжился вроде,
Уже отринуты, — судьбы почуяв знак,
Почти невидимый, как точка в небосводе,
Глазок оттаявший, негаданный укол
Иглы цыганской с вьющеюся нитью
Событий будущих, поскольку час пришёл,
Уже доверишься наитью, —
А там и ветер южный налетит,
Желающий с размахом разгуляться,
Волчком закрутится, сквозь щели просвистит,
Тем паче, некого бояться, —
И все последствия безумства на заре
Неумолимо обнажатся, —
И нет причин хандрить мне в ноябре,
И нечего на время обижаться.
III
Вода вплотную движется к ногам,
Откуда-то нахлынув, — неужели
Из чуждой киммерийским берегам
Норвежской, скандинавской колыбели? —
И, как отверженный, беседуя с душой,
Отшельник давешний, дивлюсь ещё свободе,
Своей, не чьей-нибудь, — и на уши лапшой
Тебе, единственной при этой непогоде,
Мне нечего навешивать, — слова
Приходят кстати и приходят сами —
И нет хвоста за ними — и листва
Ещё трепещет здесь, под небесами,
Которые осваивать пора
Хотя бы взглядом, —
И пусть наивен я и жду ещё добра
От этой полночи — она-то рядом, —
Всё шире круг — ноябрьское крыльцо
Ступени путает, стеная,
Тускнеет в зеркальце холодное кольцо —
И в нём лицо твоё, родная,
Светлеет сызнова, — неужто от волшбы? —
Пытается воздушное теченье
Сдержать хоть нехотя дорожные столбы —
От непомерности мученья
Они как будто скручены в спираль
И рвутся выше,
И, разом создавая вертикаль,
Уйдут за крыши, —
Не выстроить чудовищную ось
Из этой смуты —
И зарево нежданное зажглось,
И почему-то
Узлом завязанная, вскрикнула туга
И замолчала, —
Как будто скатные сгустились жемчуга
Полоской узкою, скользнувшей от причала.
ХОРАЛ
I
Думаю — о былом. Нечего жить ушедшим?
Помилуйте! — настоящее слишком связано с ним,
Чтоб уходить навеки. Всё оно — в человеке.
Вместе с грядущим. Каждый тройственным чудом храним.
Чудом времён, однажды кем-то соединённых?
Свыше? Конечно. То-то вместе им жить да жить.
В этом единстве — тайна граней их, опалённых
Жгучим огнём вселенским. Надо ли в нём блажить?
Нет умиранья свету. Песня ещё не спета.
Звук, возникая где-то, речь за собой ведёт.
Ночь на дворе иль вечер — снова пылают свечи.
Утро — ещё далече, но всё равно — придёт.
С днём драгоценным слиты все, кто с пространством квиты,
Чтобы искать защиты в том, что само собой
Станет поступком, шагом, взглядом, немалым благом,
Тягой к моим бумагам, песнею и судьбой.
II
Чудо не в том, чтоб взять его, словно птенца, в ладони.
Чудо — в том, чтобы ждать его. Верить упрямо в него.
Предстать пред ним — право, непросто. Постичь его — невозможно.
Недосягаемо чудо. Поскольку в нём — волшебство.
Пусть в измереньях новых звучат потайные струны.
Пусть Бах в парике сползающем слушает вновь миры,
В которых, сквозь все каноны, иные грядут кануны,
Планеты поют и луны. Звуки к нему — добры.
Клавир земного затворника. Вселенская партитура.
Хорал киммерийский. Фуга отшельническая. В глуши
Звучит извечная музыка. Горы упрямо хмуры —
Но вот и они светлеют. Отрада — есть для души.
Тише! Впрочем, настолько сроднился Бах с тишиною,
Что лишь в ней утешенье находит от невзгод мирских. Это сон?
Это явь для него. Напевы, как деревья, стоят за стеною,
Навевая что-то родное, вне законов и вне времён.
III
О чём я? Ах, да! — О времени. Об имени этого времени.
Земного? А может, небесного? А может быть, зазеркального?
О людях этого времени. О буднях имени в темени.
О празднествах, навевающих тревогу слова печального.
Печален мир. Потому что он изначально — радостен.
Радостен мир. Потому что — позже — он слишком печален.
С этой печалью и с этой радостью — мы уходим
В плавание. Но где-нибудь — мы неизбежно причалим.
О чём я? Ах, да! — Об имени. О времени этого имени.
О знамени, на котором вышито слово «свет».
О семени, прорастающем в степи. О море. О пламени,
В душе моей оживающем. А мыслям пределов — нет.
Радостен мир. Открытия в нём сменяют события.
Рушатся и воскресают неземные устои его.
Покуда в кругу созвездий мы хороводы водим,
Приходит к нам неизменно любви земной торжество.
IV
Постой! Побудь ещё рядом. Хотя бы чуть-чуть. Немного.
Никто тебя не заменит. Кому поведать о том,
Что сердце болит недаром, что вновь тяжела дорога
Меж слов, давно уже сказанных и спрятанных на потом?
С кем скоротать мне вечер? Кого увидеть в окошке —
Идущего наконец-то — из памяти ли? — ко мне?
Желтеют густые кроны. Листва лежит на дорожке,
Шурша на ветру приморском, как будто в живом огне.
Желания то сбываются, то сызнова не сбываются.
Не сдаются годам, упрямясь, чаяния мои.
Вдали, над холмами сизыми, что-то вдруг затевается —
Летят оттуда, сгущаясь, дум бессонных рои.
Куда мне теперь деваться от нового наважденья?
Со старым ещё не справился — а это настигло вмиг.
И что в нём за знак? Откуда? Возможно — предубежденья.
Возможно — предупрежденье. Нет, просто — рожденье книг.
V
Взгляд — и чутьё. И — шаг. В никуда? Нет, в немую бездну.
В неизведанную пучину. Без причины? О ней — потом.
Свет — и полёт. И — речь. Ниоткуда? Нет, из вселенной.
Из легенды былой, нетленной — в мире, вроде бы обжитом.
Речь — и порыв. И — взгляд. Шаг — и чутьё. И — след.
Звук — и восторг. Не спят? Музыка. Звёздный свет.
Бах. При свече и звезде. Век. При своей беде.
Круг. На морской воде. Далее — и везде.
Рукопись. При свече и при звезде? Я свыкся
С ними. С ними светлее — здесь, в ледяной ночи.
Летопись. На листе белой бумаги? Верно.
Скоропись. Набело. Так ли? Тающие лучи.
Реющее пространство. Таинство. Постоянство.
Ночь волшебства. Убранство далей: смола и мел.
Клич на пути к открытью. Ключ от высот. Наитье.
Голос. Вослед за нитью. Плач. Ты сказать — сумел.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2017-nomer8-alejnikov2/
