Эсэсовская поэма о "главном"
Почему бывший эсэсовец, нобелевский лауреат и самозванная „совесть нации“ Гюнтер Грасс учинил маленький литературный погром против Израиля и как в нем шевелится „комплекс Холокоста“.
Как известно, в России поэт больше, чем поэт. Не то в Германии. Там такие, которые "больше", имеются в одном-единственном экземпляре, и экземпляра этого зовут Гюнтер Грасс (впрочем, есть еще Мартин Вальзер, но это в лучшем случае полэкземпляра). Во многих отношениях он напоминает Солженицына (тоже лауреата Нобелевской премии), вот только куда менее талантливый и в лагерях не сидел, но мании величия, пафоса и приводящего к корявости стиля стремления выражаться повычурней, чтобы уважали, - не меньше, скорее даже больше.
Давненько о Грассе не было слышно, но вот в сегодняшней "Зюддойче Цайтунг", одной из самых левых газет Германии, появился его антиизраильский пасквиль, произведший в немецких СМИ фурор средних масштабов. В одном только "Шпигеле онлайн" в первый же день появилось семь статей на эту тему, на нее высказались и лидеры всех парламентских партий (о чем речь ниже).
Гюнтер Грасс
Одновременно этот пасквиль появился также в других газетах мира - итальянской "Репубблика", испанской "Эль-Паис" и американской "Нью-Йорк таймс", которая хотя и издается в основном евреями, но лишний раз доказала свою антиизраильскую направленность (стоит ли удивляться, что 62% американских евреев все еще собираются голосовать за Обаму, лишь 4% заявляет, что интересы Израиля при выборе кандидата в президенты стоят для них на первом месте, а удар по Ирану поддерживает меньше американских евреев, чем американских неевреев). Такая синхронность говорит о том, что речь идет не о литературном произведении, а о политической акции. Не случайно всего за 5 дней до этого, в прошлую субботу, в той же газете появился оформленный как рекламное объявление на полполосы призыв "группы товарищей" общей численностью в 1500 человек защитить от Израиля "иранский народ, который не хочет ни войны, ни атомной бомбы“; подписанты требуют также "пакта о ненападении" и прекращения санкций против Ирана.
Абсолютно в ту же дуду дует и Гюнтер Грасс. Его пасквиль, именуемый "Что должно быть сказано", оформлен как белые стихи, но в этих "стихах" нет не только рифмы, но и ритма, и уже только поэтому грассовская агитка выглядит скорее как самопародия. Если же вдаваться в ее содержание, то это впечатление лишь многократно усиливается. Зачем Грассу понадобилось облекать свою примитивную агитку в квазипоэтическую форму? А затем, что на художника распространяется принцип свободы творчества, а на публициста нет, с него спрос другой. И Грасс этим пользуется много лет, борясь таким образом со „злом“ (Израилем, Францем-Йозефом Штрауссом, капитализмом) и за „добро“ (СДПГ, „обиженных“ карикатурами и „угнетением“ мусульман, повстанцев Никарагуа и т.п.).
В 1958 году Грасс написал свой первый роман "Жестяной барабан", где события войны отображаются глазами мальчишки, отказавшегося расти из протеста против нацистов и то и дело барабанящего в свой барабан, как только ему хочется против чего-то протестовать. Метафора, на мой взгляд, совершенно бессмысленная и натянутая, поскольку мальчишка в романе - не еврейский или цыганский, а немецкий, дети в политике не разбираются, а про лагеря смерти этому "протестанту" никто не рассказывал; но самому Грассу собственная метафора настолько понравилась, что впредь он сам полвека выступал в роли такого барабанщика и "совести человечества" и делает это до сих пор.
Кадр из фильма Ф. Шлендорфа "Жестяной барабан"
Так или иначе, а роман "Жестяной барабан" так и остался единственной более или менее приличной вещью, вышедшей из-под пера Грасса. Не то чтобы он с тех пор перестал писать - напротив, он писал много и упорно, да только получалось все настолько серо и бездарно, что читатели не хотели читать, да и критики не жаловали. К примеру, самый известный литературный критик Германии - живущий во Франкфурте польский еврей Марсель Райх-Раницкий, в юности сбежавший из варшавского гетто и несколько лет прятавшийся от нацистов у поляков на чердаке вместе со своей юной женой Теофилой, многолетний ведущий популярного "Литературного квартета" на втором канале (ZDF), которому ныне идет 92-й год, в 1995 году подверг очередной роман Грасса "Широкое поле" настолько уничтожительной критике, что с тех пор Грасс не упускал ни одного случая выпустить яд по его адресу; ненависть к Райх-Раницкому наверняка подпитывала и антисемитизм Грасса, который тоже нет-нет да и вырывался на поверхность. Тонкий ценитель слова, Райх-Раницкий в тот раз был настолько возмущен тем, что такое вообще печатают, что в прямом смысле порвал роман Грасса, а фотокорреспондент "Шпигеля" запечатлел его в этот момент и вынес фотографию на обложку.
И надо же такому случиться, что в 2005 году о Грассе, о котором в Германии все уже почти забыли как о писателе, воспринимая его больше как постоянного кверулянта, склочника и политического моралиста, вдруг вспомнил Нобелевский комитет. Я уже писал однажды про причудливость его выбора лауреатов, но в тот год этот комитет переплюнул сам себя по части гротеска, не просто присудив свою премию графоману, но и присудив ее за его первый роман - тот самый "Жестяной барабан", написанный за 47 лет до этого, как будто ничего нового и более стоящего за эти 47 лет в литературном мире не появилось!
С тех пор, как Грасса перестали читать, он со страстью бросился в политику, чтобы хотя бы таким образом подогревать внимание к собственной персоне. Причем, как я уже сказал выше, писатель не только активно участвовал в политической борьбе, но и усердно изображал из себя Совесть Нации. Второго такого моралиста, одаряющего "паству" ценнейшими сентенциями, не сыскать больше в Германии. В 60-е он увлеченно участвовал в предвыборных кампаниях на стороне СДПГ и Вилли Брандта (их обоих закидывали, бывало, тухлыми яйцами), когда же Брандт ушел в отставку, то Грасс накинулся на него с обвинениями. В 1985 году он устроил разнос Гельмуту Колю, посетившему вместе с Рейганом солдатское кладбище в Битбурге. На этом кладбище были похоронены американские и немецкие солдаты, 49 из которых были членами Ваффен-СС (почти все они погибли в возрасте до 25 лет). Грасс метал на Коля громы и молнии.
Каково же было всеобщее изумление 21 год спустя, когда Грасс вдруг признался, что и сам служил в Ваффен-СС и что эсэсовские руны (знак "SS") ему в те годы импонировали (согласно биографу Грасса Михаэлю Юргсу, будущий писатель поступил в Ваффен-СС добровольно). Произошло это признание аккурат накануне публикации его очередного опуса, и тогдашняя президентша еврейского Центрального совета Шарлотта Кноблох не без оснований заметила, что признание было всего лишь пиаром для раскрутки этого опуса. Тем более, что Нобелевская премия, о которой он мечтал много лет, как раз уже была уже у Грасса в кармане и причин отмалчиваться больше не было. Несколько политиков тогда потребовали от Грасса отказаться от этой премии, а Лех Валенца - отказаться от почетного гражданства Гданьска, но вскоре все стихло, и это признание ничуть не помешало Грассу в том же году снова выступить "совестью нации": на сей раз он клеймил Запад за карикатуры на Мохаммеда, вызвавшие тогда массовые истерики и погромы в исламских странах, которые "совести нации" не бросились в глаза как нечто непотребное.
И вот - очередной опус, на сей раз настолько очевидно антисемитский и антиизраильский, что даже немецкие левые издания вроде "Шпигеля" и "Франкфуртер Рундшау" разнесли этот пасквиль в пух и прах. Справедливости ради надо заметить, что, несмотря на общую антиизраильскую направленность этих изданий, у них есть некоторые табу и флажки, за которые они стараются не заходить. Два из этих табу Грасс нарушил: во-первых, смешал в кучу израильтян и евреев, навалив вину и на тех, и на других, а во-вторых, встал на защиту Ахмадинежада, который в Германии все же является пугалом (каким он, впрочем, сделал себя сам). Я уже не говорю про очевидную чушь, которую Грасс городит в своем опусе, обвиняя Израиль в том, что тот хочет якобы нанести не просто удар по иранским атомным объектам, а ядерный удар и уничтожить весь иранский народ, а Германию в том, что она за полцены предоставила Израилю подлодки "Dolphin" для такого удара (кстати, специалисты сомневаются, что эти подлодки, хотя они и лучшие в мире, подходят для такого удара: они дизельные и потому легко обнаруживаются из космоса, не подходят для операций в мелких водах Персидского залива, да и не факт, что запущенные с подлодки боеголовки сумеют преодолеть иранскую ПРО; в борьбе против Сирии и Ливана от них тоже не много пользы).
Немцы после 1945 года - довольно уникальный народ: многие из них живут с чувством вины. Обходятся они с этим чувством по-разному: одни принимают его, другие вытесняют, а третьи упорно пытаются доказать, что никакой вины нет либо что она "погашена" мнимыми преступлениями евреев или преступлениями союзников по отношению к немцам после войны. К этой третьей категории принадлежал Вернер Фассбиндер (я писал уже недавно о том, как причудливо это чувство в нем гуляло, переливаясь красками), принадлежит к ней и Гюнтер Грасс. Ну, а утверждение Грасса в его „поэме“ о том, что критика Израиля в Германии запрещена и карается обвинением в антисемитизме – это не просто десятилетиями гуляющий по стране шаблон, но издевательская ложь, доходящая до гротеска, поскольку маленький Израиль в немецких СМИ критикуется больше, чем все остальные страны мира, вместе взятые.
Уже начало опуса - "Почему я молчу, молчу так долго..." - говорит о том, что Грассу не дают спать лавры Льва Толстого и Эмиля Золя с их памфлетами "Не могу молчать" и "Я обвиняю". Но если Золя обвинял антисемитов, раздувших дело Дрейфуса, да и Лев Толстой горячо высказывался против антисемитизма, то в случае их горе-наследника все с точностью до наоборот: сразу же выясняется, что молчит он, чтобы его не припечатали как антисемита, впрочем, и не молчит вовсе, а так, кокетничает ради красного словца (все же как бы стихи, хотя и не стихи, конечно, надо же хотя бы напустить „художественного“ тумана или навести тень на плетень). В названии после слов "То, что должно быть сказано..." явно угадывается невысказанное, но подразумеваемое продолжение: "...и что кроме меня никто не решится больше сказать". А впрочем, здесь я предоставлю слово Генрику Бродеру, лучше которого не скажешь.
Генрик Бродер
Статья его называется "Günter Grass – Nicht ganz dicht, aber ein Dichter" - "Гюнтер Грасс - чокнутый, но поэт" (непереводимая игра слов: "dicht" (нормальный) и "Dichter" (поэт)).
«Гюнтер Грасс написал поэму. В среду она вышла сразу в трех газетах ("New York Times", "La Repubblica" и "Süddeutsche Zeitung"). Начинается она со слов "Почему я молчу, молчу так долго...".
Непредвзятый читатель мог бы подумать, что Грасс решил, наконец, объяснить, почему он так долго молчал о своей службе в Ваффен-СС. Ну уж нет, Грасс не таков. Эту фазу своей жизни поэт-моралист давно оставил позади. Теперь речь идет о большем, о чистом выживании:
"Почему я молчу, молчу так долго, о том, что очевидно и что тренируется на штабных учениях и в конце чего мы, как выжившие, будем не более, чем сноской".
"Утверждаемое право на превентивный удар"
Грасс больше не хочет молчать. Что послужило поводом для его словесного поноса? "Утверждаемое право на превентивный удар" одной не называемой прямо страны, которая угрожает Ирану, [согласно Грассу] управляемому "пустозвоном" (Грасс утверждает, что угрозы Ахмадинежада стереть Израиль с карты не более, чем бахвальство – Авт.).
"Однако почему отказываю я себе в том, чтобы назвать по имени ту, другую страну, в которой имеется растущий ядерный потенциал, недоступный никакому контролю?"
Грасс взял обет молчания, поскольку не хотел рисковать тем, что его назовут антисемитом.
"Это всеобщее замалчивание состава преступления, которому подчинено мое молчание, я ощущаю как изобличающую ложь, а также как принуждение, угрожающее наказанием, если ему не подчиняться; вердикт "антисемитизм" всем хорошо знаком“.
Вербальная прелюдия перед нарушением табу
Итак, это обычная вербальная прелюдия перед нарушением табу, которое обосновывается ответственностью поэта, желающего предотвратить катастрофу. У Грасса это звучит так: "Однако сейчас, поскольку из моей страны, страны исконного преступления, которое не имеет аналогов, снова и в который уж раз, только в интересах бизнеса, даже если мимоходом тут упоминают "искупление вины", посылается еще одна подлодка в Израиль, чья специализация состоит в том, чтобы направлять уничтожающие все и вся боеголовки туда, где не доказано наличие даже одной-единственной атомной бомбы, однако хочет числиться легендой о силе доказательств, говорю я то, что должно быть сказано" (В этом месте у любого нормального читателя наверняка создастся впечатление, что из меня никудышный переводчик; на самом же деле я перевел слова этого "писателя" дословно и близко к тексту, в оригинале они выглядят столь же нелепым и косноязычным нагромождением придаточных предложений и тщетных попыток рассовать их по местам: "Jetzt aber, weil aus meinem Land, das von ureigenen Verbrechen, die ohne Vergleich sind, mal um Mal eingeholt und zur Rede gestellt wird, wiederum und rein geschäftsmäßig, wenn auch mit flinker Lippe als Wiedergutmachung deklariert, ein weiteres U-Boot nach Israel geliefert werden soll, dessen Spezialität darin besteht, allesvernichtende Sprengköpfe dorthin lenken zu können, wo die Existenz einer einzigen Atombombe unbewiesen ist, doch als Legende von Beweiskraft sein will, sage ich, was gesagt werden muß." - Авт.).
Грасс всегда был склонен к мании величия, но теперь он чокнулся окончательно. Занимаясь целыми днями написанием своих корявых текстов, он, очевидно, не слышал ни одну из речей иранского президента, в которых тот говорит о необходимости удалить из региона "раковую опухоль", оккупирующую Палестину. Поскольку все это "бахвальство", как утверждает Грасс, не нужно принимать всерьез, так же, как и наличие ядерной бомбы "не доказано" лишь до тех пор, пока эта бомба не будет пущена в действие. В этом случае Грасс будет печалиться о жертвах и утешать переживших, поскольку он "чувствует себя связанным со страной Израиль".
Проблемы с евреями у него не новы.
"Однако почему я молчал до сих пор? Поскольку я считал, что мое [немецкое] происхождение, на котором лежит несмываемое пятно, запрещает предъявлять эти факты в качестве высказанной правды стране Израиль, с которой я связан и хочу и дальше оставаться связанным" (На сей раз мой перевод выглядит значительно более гладко, чем весьма корявый оригинал :) - Авт.).
Грасс нарушает свое молчание, поскольку он не хотел бы снова оказаться виноватым, поскольку ему "опостылело лицемерие Запада" и он надеется, что тем самым источник опасности (Израиль) откажется от насилия и поставит свое ядерное оружие под международный контроль (как и Иран).
В то время, как у Израиля "имеется атомный потенциал", у иранцев - всего лишь "ядерные установки", которые предположительно нужны лишь для производства электроэнергии. Источник явной опасности - это Израиль, который уклоняется от контроля, тогда как для иранцев нет ничего приятнее, чем открыть все свои "ядерные установки" международным инспекторам.
У Грасса всегда были проблемы с евреями, но так явно, как в этой "поэме", он их еще не артикулировал. В интервью "Шпигелю" в октябре 2001 года он объяснил, каким видит решение палестинского вопроса: "Израиль должен освободить не только оккупированные территории. Весь захват палестинской территории и ее заселение евреями - это преступные действия. Это должно быть не просто прекращено, а полностью аннулировано. Иначе не будет никакого мира".
Это было не больше и не меньше, чем требованием к Израилю отдать не только Наблус и Хеврон, но Тель-Авив с Хайфой. Так же, как Хамас с Хизболлой, Грасс не делает никаких различий между территориями, "оккупированными" в 1948 и 1967 годах, для него все это - "оккупация" и "преступные действия". Точно так же видит это и президент Ирана.
10 лет спустя, летом 2011 года, Грасс принял для беседы израильского журналиста Тома Сегева (типичного израильского ультралевого клеветника - Авт.). Сегев свободно говорит по-немецки, так что они спокойно трепались без переводчика на все возможные темы 2,5 часа, в том числе об откликах на [автобиографический] роман Грасса "Очищая луковицу (памяти)". Дебаты об этом романе были для него болезненными, сказал Грасс, ему ведь вменяли в вину, что он добровольно пошел в Ваффен-СС, а правда в том, что его туда рекрутировали, как и многих других.
Когда Сегев поинтересовался, почему Холокост в этом романе упоминается лишь мимоходом, Грасс ответил: "Безумия и преступления выражались не только в Холокосте и не прекратились и с концом войны. Из восьми миллионов немецких солдат, взятых русскими в плен, выжили, может быть, только два миллиона. Остальные были ликвидированы".
Не нужно быть дипломированным математиком, чтобы найти отгадку грассовского математического ребуса: русские уничтожили после войны шесть миллионов немецких солдат. То, что в действительности в советском плену оказалось около трех миллионов немецких солдат, из которых не выжило примерно 1,1 миллиона, не играет никакой роли. В голове у Грасса крутятся не какие-то там исторические факты и числа, а одно Число: 6 миллионов. Это Число, о котором всегда идет речь. The Lucky German Number. Шесть миллионов мертвых евреев на одной стороне, шесть миллионов мертвых немецких военнопленных на другой, а под чертой остается Чистый Ноль и чистая совесть.
Грасс - прототип образованного антисемита, у которого хорошие намерения по отношению к евреям. Гонимый чувствами вины и стыда и одновременно желанием закрыть старые счета истории и подвести черту, он выступает теперь за то, чтобы разоружить "источник опасности".
Немцы никогда не простят евреям того горя, которое они им причинили. Для того, чтобы на Ближнем Востоке наконец воцарился мир и Гюнтер Грасс обрел душевное спокойствие, Израиль должен "стать историей". Так говорит иранский президент и о том же мечтает немецкий поэт при чистке лука».
Другие отклики на пасквиль Грасса
Как я уже сказал выше, на сей раз Бродер в своей критике оказался отнюдь не одинок. Так, журналист "Шпигеля" Себастиан Хаммельэле пишет, что Грасс вляпался во все антисемитские клише и врет, утверждая, что критика Израиля наказывается обвинениями в антисемитизме: вот председатель СДПГ (партии самого Грасса) Габриэль недавно назвал Израиль "государством апартеида" и кто его за это критиковал или обвинял в антисемитизме? К тому же, пишет Хаммельэле, обвинение в том, что кто-то, неважно, евреи или израильтяне, запрещает нам их критиковать, - это обвинение в мировом заговоре, и это - уже чистой воды антисемитизм.
Грасс настолько тщеславен, пишет далее Хаммельэле, что он ухитрился даже в статье в "Цайт", посвященной похоронам Белля (которому Грасс всегда жутко завидовал), почти от начала до конца писать только о себе. Вместо невыносимого пафоса этой очередной поэмы о себе, любимом, лучше бы почитал немножко о том, в какой ситуации находится Израиль и каково его жителям жить в постоянно враждебном окружении. И о том, что если "пустозвон" Ахмадинежад все же нападет на Израиль, то тому очень даже понадобятся те же немецкие подлодки. Он "чувствует себя связанным с Израилем", как трогательно! Хотя это всего лишь очередное клише, с такими "друзьями" и враги не нужны. Это дурной вкус, пишет Хаммельэле, когда немцы объявляют Израилю, что он должен делать, однако еще ни один немецкий интеллектуал не высовывался публично с такими идиотскими клише об Израиле, как Грасс. Еще неизвестно, нападет ли Израиль первым на Иран, но один превентивный удар уже совершен - с немецкой территории.
Итальянская "La Repubblica", публикующая текст Грасса, в отличие от "Зюддойче", снабдила этот текст комментарием, где называет его "конфузным сотрясением воздуха".
"Пфорцхаймер цайтунг" пишет, что если бы под этим опусом не стояла фамилия Грасса, то любая редакция просто отправила бы его в мусорную корзину.
Глава Центрального совета немецких евреев Дитер Грауман заявил, что поэзией этот памфлет, наполненный ненавистью, и не пахнет. Обыгрывая название самого известного романа Грасса, Грауман заявил, что "Грасс несет "жесть" и барабанит в ложном направлении".
Израильский посол в Берлине Эммануэль Нашон заявил, что это старая традиция - на пасху обвинять евреев в ритуальных убийствах. Израиль - единственная страна в мире, легитимность существования которой вечно подвергается сомнению, но он не готов принять на себя ту роль, которую ему приписывает Грасс, пытаясь преодолеть собственное прошлое.
Представители всех фракций Бундестага, кроме отдельных представителей Левой партии, горячо осудили Грасса, даже председатель Комитета Бундестага по иностранным делам Рупрехт Поленц, известный своей неприязнью к Израилю, отмежевался от него. "Эта поэма мне не нравится", - заявил он "Миттельдойче цайтунг". - "Гюнтер Грасс - крупный писатель, но когда он лезет в политику, у него всегда трудности и он говорит не то".
Спикер фракции ХДС по иностранным делам Филипп Миссфельдер (который когда-то требовал от Грасса вернуть Нобелевскую премию) в интервью "Кельнер штадтанцайгер" заявил следующее: "Поэма Грасса грешит безвкусицей, антиисторична и демонстрирует незнание ситуации на Ближнем Востоке".
Спикер Ангелы Меркель Штеффен Зайберт выразился куда более уклончиво: "В Германии существует свобода самовыражения художников, а также свобода для правительства не комментировать каждое их произведение". В 2006-м году, когда Грасс выпустил свои воспоминания, Ангела Меркель уже заявляла о том, что у нее с Грассом имеются значительные расхождения во взглядах на немецкую историю.
Спикер МИДа заявил лишь о том, что ему неизвестно об официальной реакции Израиля на поэму Грасса. Правда, потом глава МИДа Гвидо Вестервелле, не упоминая имени Грасса, заявил, что нельзя недооценивать опасность, исходящую от Ирана.
Марсель Райх-Раницкий (о котором сказано выше) не захотел комментировать опус Грасса. Сам Грасс в первый день не желал давать никаких комментариев, но на второй опомнился и в интервью телеканалу NDR обидчиво начал выговаривать прессе, что она-де устроила против него кампанию, «клеит» ему ярлык антисемита, использует старые клише и не вдается в суть его, Грасса, «критики». При этом как раз сам он решил ни на йоту не вдаваться в суть того, что ему было сказано в день публикации многими разумными критиками. Грасс вообще из тех, кто не слышит никого, кроме себя. Вечером он еще раз гордо продекларировал свою поэму по телевидению.
Историк Михаэль Вольфзон заявил, что этот опус, в котором не забыто ни одно антисемитское клише, мог бы красоваться в любой неонацистской газете. Глава издательства «Шпрингер» Маттиас Дёпфнер заявил, что Грасс пытается релятивировать вину немцев за Холокост, выставляя преступниками евреев.
Зато, как и следовало ожидать, горячую похвалу Грасс получил в Иране. На иранском телеканале «Press TV» было объявлено, что «никогда еще в послевоенной Германии ни один интеллектуал не решался так смело напасть на Израиль, как Грасс. Образно говоря, Грассу удался смертельный лирический удар по Израилю». Взял Грасса под защиту и президент Академии искусств Клаус Штаек: «Недопустимо, чтобы на человека сразу доносили как на врага Израиля, как только он осмеливается высказать критику».
В общем, удивительно, но факт: сказав во многом то же самое, что публично и не раз говорили и писали уже многие в Германии, в СМИ Гюнтер Грасс неожиданно оказался в изоляции. Не то он всем уже настолько надоел со своими поучениями, не то его "художественное слово" имеет свойство оказывать действие, противоположное желаемому. Однако если верить публицисту Яну Фляйшхауэру, обольщаться этим не стоит: в тех кругах, где Грасс считается великим, его популярность только возросла, а на интернет-форумах заметное большинство выражает ему горячее сочувствие.
