ЧЕРНОВИК
Откуда вы, стихи, берётесь?
Я рада и удивлена,
Когда нежданно вы вернётесь
Ко мне, как в январе — весна.
Я режу лук. Я плачу слёзно.
Стихи?!. Я вас сейчас не жду.
А вы явились! Несерьёзно…
И всё ж от вас я не уйду.
От вас не сделаю ни шагу!
Не потеряйтесь, я прошу!
На ту, что под рукой, бумагу
Я поскорей вас запишу.
Что под рукой? От упаковки
Клочок с ладонь величиной.
И на него без остановки
Бежит мой почерк озорной.
Стихи записаны. Пытаюсь
Я лук дорезать, окосев.
С небес на землю опускаюсь
И становлюсь опять как все.
Как все... Уже я не владею
Тем, что не каждому под власть.
Как все. И я — уже не фея.
Мне был отпущен только час.
Как все… Как будто не ловила
Ниспосланных мне свыше строк…
Но вот же он — со мной — мой милый,
Замызганный черновичок!
***
Спасибо, судьба, спасибо
За то, что рядом рассвет
Плывёт златопёрой рыбой
И мне девятнадцать лет,
Что совесть пока спокойна
И не в чем себя винить,
За то, что любви достойна,
За то, что могу любить,
За то, что живу в надежде
На лучшее впереди,
За то, что иду, как прежде,
По праведному пути,
Спасибо, что ты лишила
Непрочных земных побед,
Что в сердце я зла не носила
И злом не платила в ответ.
ЧУЖИЕ
Жёлтый лист на асфальт
Мягкой лапкой ложился.
Невозможно на нём
Взгляда не задержать.
Неказистый наш двор
Клёном так осветился,
Словно клён возмечтал
Жарким солнышком стать.
И зачем же ты, осень,
По-царски одета?
Может, хочешь печали мои исцелить?
Всё равно пропадёт
Столько тёплого света,
Если не с кем его
Пополам разделить.
Спрячу эти стихи,
Мужу не покажу их,
Чтоб не стало обидно
До зелёной тоски, —
Взглянет он на меня,
Будто бы на чужую,
Да промолвит:
«Поштопала б лучше носки…»
И ребёнок не в силах связать воедино
Двух чужих
И, по сути, далёких людей.
Оттого ли,
Что лада у нас нет в помине,
Он заходится плачем
В коляске своей?
ТРЕБУЮ РЕМОНТА
Мне ль покорять вершины?
Следовать за горизонтом?
Я — человек-машина,
Требующая ремонта.
Требую я ремонта.
Нет моей больше силы,
Так как стреляют с фронта
И не жалеют с тыла.
С фронта — уж пусть стреляют,
Это удел их вражий.
Пусть, как собаки, лают,
Пусть поколотят даже —
Это не так уж страшно,
Это не раз уж было.
Страшно — когда продажно
То, что считаешь тылом.
МАМЕ
Тает снег в феврале. Перегнать
Зимний месяц весна замышляла.
Мама… Мамочка... Я же опять
Твои руки во сне целовала.
Помнишь — детство. Вечерняя тишь.
Ты с вязаньем при свете торшера
До полночи сидишь и сидишь,
Словно символ надежды и веры.
Вьюга, злобно стеклом скрежеща,
Сотрясает оконную раму.
И, как будто защиты ища,
Я прошу: посиди со мной, мама.
Мама, вдруг это Баба-Яга
Тарабанится в окна рукою?
— Что ты, это всего лишь пурга.
Спи спокойно. Ведь я же с тобою...
Ты обнимешь, и тёплый покой
От ладоней твоих разольётся.
Да, я знаю — пока ты со мной,
Всё уладится, всё утрясётся.
Но в сегодняшнем мире тревог
Я, уже повзрослевшая дочка,
Словно брошенный в воду щенок,
Выплываю сама. В одиночку.
А вокруг хуже, чем на войне, —
Ни друзей, ни врагов настоящих.
А вокруг — лишь подобные мне.
Много их — обозлённых, пропащих.
Может, лучше тебе и не знать,
Сколь от прихоти чьей-то зависим?
Я о том не пишу. Но как мать
Ты услышишь меня и без писем.
И опять через все города,
Через месяцы нашей разлуки
Снятся мне, как живая вода,
Руки помощи — мамины руки.
И такая от них благодать! —
Словно жить начинаешь сначала.
Мама… Мамочка… Я же опять
Твои руки во сне целовала.
СТРАНСТВИЯ МОИ
Мой путь лежал за три деревни.
По зимним сумеркам, пешком,
Знакомой тропкой стародревней
Я шла с тяжёлым рюкзаком.
А буйный ветер предо мною
Тропинку в поле заметал
И с ног сбивал со злобным воем,
И снегом по щекам хлестал.
Но я всё шла. Согнувшись, боком,
Лицо спасая от пурги.
И теплились навстречу окна
Избушки старой у реки.
В порывах вьюги свет оконный
Живой огонь напоминал —
Горел мерцающе, неровно,
То угасал, то оживал.
Казалось, это сердце билось.
А рядом — ночь. И, может, смерть.
И краешком души страшилась
Я в ту избушку не успеть.
И знала я — меня там ждали;
И на словах не передашь,
С какой надеждою шептали,
В окошко глядя, «Отче наш».
И мне, не раз судьбою битой,
Разочарованной не раз,
Так близок был и так открыт Он —
Кто Ангела в пути подаст.
РОДИНА
Моя Родина — в этой деревне заброшенной,
В заколоченном доме со старою крышей.
Там до окон осот дотянулся некошеный,
Но оставленный дом ещё жив, ещё дышит.
Этот дом ещё ждёт петушиного пения.
А надежду последнюю кто же отнимет?
И по-старчески скрипнет крылечко ступенями,
Мол, когда же хозяин придёт и починит?
Этот дом ещё ждёт, что проснётся деревня
И на все голоса замычит и залает.
А в деревне сквозь крыши ветвятся деревья,
И в округе берёзой поля зарастают.
СТРИЖ
Кружат в лазури быстрые стрижи.
Я сеном, словно в детстве, надышалась.
Покойно так. Ни зависти, ни лжи,
Ни злобы лютой будто не осталось —
Всё растворилось в этот летний зной.
Луга пестрят нехитрыми цветами.
Возможно ль даже мыслию одной
Грешить пред их невинными глазами?
Ещё чуть-чуть и, кажется, взлетишь,
Как в детстве давнем я ещё хотела.
Да только жаль, что я — не лёгкий стриж.
Да только не поднять мне в небо тела.
Я знаю, почему так лёгок он —
Ведь он в людских пороках не замешан.
Я знаю, почему он окрылён —
За то, что он беззлобен и безгрешен.
ИСПОВЕДЬ
Каюсь ведь.
Тех, кто кается, Бог не карает.
Исповедь.
Но души она не облегчает.
Отпустил
Мне священник грехи. Рвёт бумажку.
Он простил.
Отчего же по-прежнему тяжко?
Значит, нам
Непонятная Высшая Сила
В небе там
Не простила ещё. Не простила.
Выхожу
Из притвора под зимнее небо.
Не прошу
Я у неба насущного хлеба.
Мне — просить?
Я просить ничего не посмею.
Не простить.
Наказать. Но тогда — побыстрее.
Снег идёт.
О, какой он пушистый сегодня…
Сердце ждёт
И суда, и укора Господня.
Божий взор
На меня с этим снегом исходит.
Не укор
В нём, легчайшем, что тает в полёте.
И до дна,
До глубин, до души тоже — тает.
Прощена!
Если греет, то, значит, — прощает.
Не огнём,
А рассветом душа воспылала.
Я о Нём
И о том, как прощают, не знала…
ТЫ ПРИДЁШЬ
Ты придёшь. Я не знаю — когда.
Ты придёшь. Я не знаю — откуда.
Ты придёшь, моя боль и мечта.
Ты придёшь — я надеюсь на чудо.
Почему-то всё кажется мне,
Что однажды в метро иль в трамвае,
Может быть, на чужой стороне,
Всё равно я тебя повстречаю.
Мы узнаем друг друга в толпе.
И, мешая снующим прохожим,
Остановимся, оторопев.
Не иначе. Иначе — не сможем.
Я за это бы всё отдала,
Всю себя до последней кровинки.
Почему я тебя не ждала?
Не по той убежала тропинке?
А тропинке не видно конца,
И обратно идти — нету силы.
Почему два заветных кольца
Не с тобою навек разделила?
Перед кем же погибельней ложь —
Перед ним или перед тобою?
Ведь однажды ты всё же придёшь
И оставишь без сна и покоя.
НЕ ЗАПЯТНАН!
Гаснет летний день без мук,
День остывший.
Здравствуй, мой далёкий друг
Позабывший.
Здравствуй. Встречи не прошу.
И, тем паче,
Писем больше не пишу
И не плачу.
Не надеясь ни на что,
Захандрила.
Неизвестного в пальто
Закадрила.
А точнее, он и сам
Закадрился —
Познакомился да вслед
Покатился.
И неглупый вроде он,
И небедный.
И не старый. А не тот,
Не заветный.
Не понять одним умом —
Что мешает?
Всё меня коробит в нём,
Раздражает.
А когда он обнимать
Стал пытаться —
Захотелось убежать,
Потеряться.
Что и сделано уже.
И не каюсь.
Сразу легче на душе.
Улыбаюсь.
Улыбаюсь-то зачем?
Непонятно…
Ты никем, никем, никем
Не запятнан!
***
Не одиноко одной.
Тоненький колос —
Сын подрастает. Давно ль
Был мне по пояс?
И не давал заскучать,
Быстрый, как птица.
Нынче он мне до плеча.
Рост — метр тридцать.
Всюду я об руку с ним.
Как же иначе?
Вместе картошку растим
Летом на даче,
Вместе в походы идём,
Варим варенье,
В церковь на службу — вдвоём
По воскресеньям.
Может, напрасно хожу?
Сына таскаю?
Бог-то, как я погляжу,
Нас не спасает.
Та же осталась нужда,
Те же невзгоды.
Видимо, тянет сюда
Русское что-то:
Голос ли русских корней?
Прошлых ли жизней?
То, что рассудка сильней
И атеизма.
Веровать — вера слаба.
Может, напрасно
Старой молитвы слова
Лью безучастно?
Или (настырный вопрос!)
Даже такою
Хладной молитвою мост
К Богу построю?
Вот что такое — расти
В годы безбожья.
Нет предо мною пути,
Лишь бездорожье…
Если бы кто приучал
Сызмальства к храму…
Сын, что уже до плеча,
Вышел не в маму.
Будит меня по утрам,
Как на зарядку:
Мама, молиться пора.
Молимся кратко.
И перед сном-то опять:
А помолиться?
— Сын, я ложусь уже спать.
— Хватит лениться.
Я полусонно ворчу:
Ах ты, диктатор!
Сказано — спать я хочу!
— Встань, мама! Надо!
Что ж… Под иконы встаём.
Как из колодца
Наша молитва вдвоём
Чистая льётся…
Не одиноко одной…
