Гюнтер Грасс как зеркало европейской ситуации
Знаешь, почему бургомистр
притворяется душевнобольным?
Чтобы скрыть, что у него и вовсе нет души.
Е. Шварц
Господа! Это жестокое существо погубит вас всех.
Он у вершины власти, но он пуст. Он уже теперь
томится и не знает, что ему делать. И он начнет
мучить вас всех от тоски и безделья.
Е. Шварц
Это стихотворение появилось сразу в трех газетах с солидными тиражами и репутацией трех разных европейских стран, сопровождалось хорошо организованной пиар-кампанией (что вообще для автора характерно), отреагировали на него маститые журналисты, множество безымянных комментаторов, профессиональные политики и даже один министр внутренних дел. Появилось именно сейчас, в полном соответствии с тем, что на нашей доисторической именовали обыкновенно «международным положением», и нельзя не признать – момент выбран был очень точно. Вот такой перевод и еще такой обнаружила я в интернете. Еще один получила от Леонида Комисаренко, и наконец, попыталась перевести сама.
Всю эту макулатуру я натаскала исключительно в свое оправдание, дабы неудобоваримость текста не сочли виной бедного переводчика. Творение сие, по сути, не художественное, а на строчки порублено, чтоб за нецензурность не придирались. Потому – свобода искусства, художнику все дозволено, хоть Иисуса Христа в ночном горшке заместо короны изобрази – никто и не почешется даже, чай не Мухаммед! Все равно как на нашей доисторической известное слово из трех букв не приведи Господи в книжке упомянуть, а на заборе – сколько угодно. Не стихи,
определенно. Политический манифест? Да, пожалуй, но… далеко не только. Это текст очень многослойный, так что, любезные читатели, приглашаю вас в археологи.
Самый верхний слой, конечно, антисемитский, его заметили все, так что политики немецкие на всякий случай тут же отмежевались, а Натаньягу зарычал. Антисемитизм прогрессивный, во всем своем нынешнем многообразии, естественно, в тех формах, что как раз в Европе популярны.
Есть в нем нюансы современные, например, когда неприязнь к живым евреям как бы компенсируется преувеличенным почтением к мертвым, с мемориалами Холокоста у каждого столба и юбилеями Освенцима на каждый сезон – из этого ритуального словаря «запятнанное происхождение» и «прошлые грехи». В эту тенденцию прекрасно вписывается и объяснение Грасса, данное в одном интервью уже после публикации – он-де не против Израиля, а только против Натаньягу – естественно, поскольку последний обнаруживает безнравственное стремление сохранить свой народ в живых, а уничтожение Израиля позволило бы обмузеивание евреев поднять на недосягаемую высоту.
Есть и специфика чисто немецкая, которую некий психолог сформулировал: «Никогда немцы не простят евреям Освенцима». Освенцим – зеркало, в котором видит немец рожу такую гадкую, что ни в сказке сказать, ни пером описать, и переживает ужасно, поскольку на самом-то деле он был всегда белый и пушистый, а это все коварные евреи нарочно подстроили. Они еще до нашей эры истребительные войны вели (см. Библию, книга Иисуса Навина!) и личным примером кротких германцев совратили, те бы сами ни в жисть до такого не додумались. Палестинцам бедным устроили форменный геноцид в форме демографического взрыва и вот-вот уже незаконной бомбой своей с подлодки Made in Germany одним махом весь Иран побивахом.
Но есть и моменты вполне традиционные. Прежде всего – вера в еврейское всемогущество, в способность по своему хотению вызывать или, соответственно, отменять эпидемии чумы, экономические кризисы, извержения вулканов и мировые войны. Покуда, скажем, американцы Ирак оккупируют, Россия в Грузию на танке въезжает, Хуссейн курдов травит газами или НАТО в Ливии своими бомбами провоцирует межплеменную войну, это все – мелочи жизни. Но стоит только Израилю ударом на удар ответить – так сразу в ход пойдут термояды, и всей планете капут. На «мировую закулису» ссылок, правда, нету, но явно имеется в виду, что ничего какой-то там жалкий Иранишка супротив такого сверхчеловеческого могущества не сможет. Тем более, и президент-то у них бахвал, не более того… Так вот сразу и вспоминается эпизод из «Семьи Оппенгейм», как сидит Густав с другом-директором гимназии и издеваются они над плохо написанной книжкой: «Где, мол, ему, неумытому, в калашный ряд!»… да, а книжка-то, между прочим, называлась «Майн кампф»… но это я так, к слову.
Разумеется, коль скоро еврей, по определению, даже в цунами на Филиппинах виноват, тем более не может он быть правым в конфликте, в котором участвует на самом деле. Он, и никто другой, «зачинщик смуты». Смертный грех убивать бедных людишек, и бомбы-то путевой не имеющих, только за то, что они сами хотят тебя убить. Не тот, кто нападает, угрожая уничтожить и поработить, есть источник опасности, но тот, кто смеет защищаться… Стоп, стоп, вот тут мы уже вышли на следующую тему.
«До сих пор молчал» товарищ Грасс не только потому, что открытое выражение антисемитизма до недавнего времени не в чести было на Западе, но и потому, что по всей Европе не представлялась еще любая война бессмысленным процессом убивания и умирания. Только теперь, с распадом цивилизации, у нас на глазах происходит выход из подсознания и словесное оформление фактически принятого решения: сдаемся, сопротивление бесполезно. Как сказано в одной очень вредной книге: разве ты не знаешь, что Филистимляне господствуют над нами? что ты это сделал нам? (Суд.15, 11). Они – наши господа, ибо не хотим и не можем мы сопротивляться их (ну, например, арабов!) претензиям на господство. Именно теперь не только в Германии оказались востребованы пацифистские, гуманистические фестончики, маскирующие капитуляцию под ну очень отважное сокрушение устарелых предрассудков, прорыв к солнцу, свободе и самовыражению. Грасс молниеносно и безошибочно учуял это своей натурой КОНФОРМИСТА.
Нынче в моде Грассу нацизм приписывать, членством в Ваффен-СС его попрекать. Но справедливы ли такие упреки? Ваффен-СС – это ведь не одни айнзатцгруппы, что только с безоружными воевать умели, под тем же брендом сражались (и сражались геройски!) фронтовики, в переводе на русский – гвардия. И не в вохру освенцимскую все-таки юный Грасс (как бы не совсем) добровольно записался, а в танковую дивизию.
Был ли Грасс в 1945 году в самом деле нацистом? Или социал-демократом, когда в 1965 году сочинял оды Вили Брандту и агитировал за него на выборах? Или антинацистом в 1966, когда публично нападал на канцлера Кизингера за то, в чем, кстати, и сам был грешен? Или в 1967 леваком-хулиганом, планировавшим со всею коммуною вкупе торт по роже размазать американскому вице-президенту? Или анархистом, всерьез собравшимся отменить проклятую частную собственность, как заявил он в 1999 году в нобелевской речи? Или поклонником восточных культов, переехав в Калькутту в 1986 году?
Мой ответ – нет. Ни одно из этих мировоззрений не было и не стало его собственным, всю жизнь он попросту «уклонялся вместе с линией партии», точнее – с общественным мнением Германии и всей Европы. Он не лицемерил, но в сорок пятом вполне искренне верил в фюрера, а в шестьдесят шестом – в ужасную вину нацизма. В шестьдесят пятом был столь же горячим сторонником идеологии просвещения, как индийской мистики в восемьдесят шестом. Сорок лет назад он обожал и приветствовал государство Израиль, а сегодня без зазрения совести возводит на него традиционный кровавый навет, потому что никогда не мог, неспособен был думать иначе, чем как положено, о чем нагляднее всего свидетельствуют его романы.
Писатель он, как хотите, все же не бесталанный (хотя не случайно Нобелевский комитет его награждал с обтекаемой формулировкой, вроде как не за литературное качество, а все больше «за общую хорошесть»), а талант соврать не дает. Сравним хотя бы его описания нацистского прошлого с описаниями Генриха Белля (которому он, по слухам, всю жизнь завидовал, и если да, то, по-моему, не без оснований!).
Герои Белля сопротивляются, взрывая священные для нацистов фетиши, эмигрируя («Бильярд в половине десятого»), приходя на помощь жертвам нацизма («Час ожидания», «Групповой портрет с дамой»). Но главное – все они противостоят внутренне, отказываются перенимать преступное мировоззрение, потому что сохраняют другое, свое, будь то традиционный католицизм или просто семейные ценности.
У Грасса единственно возможной формой противостояния оказывается жестяной барабанчик слабоумного карлика, очевидный символ полной асоциальности и внутренней пустоты. Нацизм предлагал этой пустоте, какое ни на есть, наполнение, и Грасс, естественно, за него ухватился, с энтузиазмом записавшись в СС... Но с проигрышем войны столь же естественно переключился на следующую идеологическую моду, потом устарела и она… В конце концов, как сам он, опять же, честно сознается в романе «Траектория краба», кроме возвращения к нацизму никаких наполнителей обрести ему так и не удалось, но и нацизм получился какой-то картонный, ненастоящий, не корабль, а макет, на то только и годный, чтобы от всей души об пол его швырнуть. Не затем он всю жизнь маски меняет, чтобы коварно скрыть свое истинное лицо, а затем, чтобы скрыть (от самого себя в первую очередь), что у него вовсе нет лица. Так что же делать бедному конформисту, постоянно лихорадочно соображающему, чему бы ему соответствовать?
Самый правильный ответ дал один мой знакомый, в трудную минуту подготовки докторской диссертации повесивший над столом плакатик: «Если нет, так делай вид!». Нет лучшего прикрытия для конформиста, чем репутация ниспровергателя авторитетов и разрушителя табу, нет лучше занятия при отсутствии собственной нравственности, чем должность оберморалиста.
Табу – необходимая принадлежность любой культуры. Не время и не место сейчас разбирать, зачем они нужны, достаточно упомянуть, что, например, исчезновение табу, связанных с сексом, стабильно сопровождается распадом семьи с последующим вымиранием сообщества. (Кстати, Белля тенденция, все табу крушить без разбору только за то, что они табу, тревожила, и весьма. Вспомним хотя бы «Глазами клоуна», «Групповой портрет с дамой», и прежде всего, конечно, «Долину грохочущих копыт»). Склонность к их демонстративному нарушению – свойство того самого возраста, который в России именуют деликатно «переходный», а в Израиле откровенно «типешэсре», что в переводе означает приблизительно «дурнадцать». После 68-го года в Европе принято впадать в восторг и умиление при виде продвинутых личностей, умудряющихся остаться подростками до старческого маразма. Может, Грасс и в самом деле такой, а может только имитирует, но если да, то очень удачно.
Антисемитизм в Германии табуирован был полвека. Причину объяснять, думаю, необходимости нет, но согласитесь – настало время для атаки именно на это табу, препятствующее сближению с новыми господами, наименее безболезненному подчинению их власти. Тем более что и самим срочно требуется «козел отпущения», чтобы объяснить длинную цепь поражений и неудач. А еще государству, чье население стареет, промышленность эмигрирует, чиновничество и всякого рода вечные безработные размножаются как кролики, не говоря уже о грандиозных проектах по охлаждению глобального потепления и штопанью озоновых дыр, нужны деньги. Очень большие деньги, а деньги в наше время понятно, у кого просить и какими поступками заработать. Нет-нет, сами они, конечно, снова убивать нас не пойдут, но… в общем, легко найдут моральное оправдание, если пойдет кто-нибудь другой.
По моральным оправданиям они вообще большие специалисты. Например, общеевропейский конфликт поколений 1968 года стилизуется в Германии под угрызения совести за ужасные преступления предков, шкурный страх перед советской агрессией во времена достопамятной «гонки вооружений» – под идейный пацифизм, уплата дани палестинскому разбойнику – под поддержку несправедливо обиженных. Место оценки своего и чужого выбора по шкале ценностей заступает подгонка «ценностей» под свой конкретный выбор.
И всюду Гюнтер Грасс впереди на лихом коне. Он – глашатай своей среды, озвучивающий, формулирующий то, что среднестатистический обыватель чувствует, но неспособен выразить сам, он очень профессионально пиарится, и сам, и команду подобрал соответствующую, от издателя до переводчиков на самые немыслимые языки, он стал шикарным брендом и всякое слово его эхом отдается по всей глобализованной планете. Момент выбран правильно, и не случайно уже раздался в Германии первый призыв, выдать Грассу нобелевскую премию мира.
…Конечно, нет, не стихи, и даже на политический манифест, откровенно говоря, не тянет. Но – симптом, по которому нетрудно предсказать, что нас ожидает в ближайшем будущем. Как сказал А. Галич: Вполне весомая примета,\Что новые настали времена.
Приложение 1
Что должно быть сказано
Перевод Леонида Комиссаренко
Почему я молчу, слишком долго замалчиваю то,
что совершенно очевидно имеет место и разыгрывается
на военных картах, то, в результате чего мы, выжившие,
окажемся лишь сносками в конце страницы.
Утверждается наличие права на первый удар,
который может привести к уничтожению
иранского народа, подчиняемого и
принуждаемого к ликованию демагогом,
по одному только предположению,
что он в силах создать атомную бомбу.
Но почему же я запрещаю себе
назвать по имени другую страну,
которая на протяжении многих лет – даже если это держится в тайне –
располагает постоянно растущим ядерным потенциалом,
находящимся, однако, вне контроля только потому,
что никакая проверка недоступна?
Всеобщее замалчивание состава этого преступления,
которому подчинено и моё молчание,
я воспринимаю как обременяющую ложь
и принуждение, которое в перспективе,
при злоупотреблении, наказуемо;
из опасения привычного вердикта – «Антисемитизм».
Но сейчас, когда из моей страны,
которую раз за разом настигает
и требует к ответу исконное,
не имеющее аналогов преступление,
чисто по-деловому, пусть даже и сквозь
зубы объявленная в порядке реституции,
должна быть поставлена Израилю
ещё одна подлодка, предназначенная для того,
чтобы направить всеуничтожающие
боеголовки туда, где не доказано наличие
хотя бы одной атомной бомбы, но, боясь
отсутствия доказательств, хотят её видеть;
я говорю то, что должен сказать.
Но почему я молчал до сих пор?
Потому что считал, что моё происхождение,
обременённое неискупимой виной,
не позволяет мне требовать от Израиля,
страны моей привязанности сейчас и в будущем,
признания этого факта как очевидной истины.
Почему я, состарившийся, на исходе
жизненных сил, говорю только сейчас:
«Израиль в качестве ядерной державы
представляет собой опасность
для и без того хрупкого мира на Земле»?
Потому что должно быть сказано то,
о чём сказать завтра уже может быть поздно;
также ещё и потому что мы – достаточно
отягчённые как немцы – можем оказаться
поставщиками орудия преступления,
что предсказуемо и отчего наше
соучастие в нём не может быть заглажено
никакими обычными отговорками.
И, совершенно откровенно: я больше не молчу,
потому что сыт по горло лицемерием
Запада; к тому же можно надеяться,
что многие хотели бы освободиться от
молчания, потребовать от возбудителей
явной опасности отказа от насилия
и одновременно настоять на том,
чтобы правительства обеих стран
допустили неограниченный и непрерывный
контроль со стороны международных органов
над израильским ядерным потенциалом
и иранскими атомными установками.
Только таким образом можно помочь всем –
израильтянам и палестинцам, более того,
всем людям, живущим вплотную во вражде
в этом охваченном безумием регионе,
и, в конечном итоге, самим себе.
Приложение 2
Это должно быть сказано
Перевод Эллы Грайфер
Почему я молчу, почему так долго молчу
о том, что давно уже в играх штабных
отработано, а нас, еще живых,
упоминают лишь в сноске в конце страницы.
Они утверждают право на первый удар,
что уничтожить способен иранский народ,
порабощенный бахвалом
и принужденный организованно ликовать.
Уничтожить только за то, что в его краю
подозревают создание атомной бомбы.
Но почему я не смею
Упомянуть другую страну,
что долгие годы, хоть и негласно,
копит ядерный арсенал,
неподконтрольный, ибо проверить
не дозволено никому?
Всеобщий заговор молчания об этом,
в который влилось и мое молчанье.
Давит меня эта ложь,
принуждение под страхом кары
в случае несоблюдения:
всем привычный вердикт «антисемитизм».
Но ныне, когда моя страна,
согбенная под тяжестью
беспримерного преступленья,
снова и снова
призываемая к ответу,
вновь с деловым хладнокровьем,
привычно сославшись на «возмещенье за содеянное»
шлет в Израиль еще и подлодку
для доставки смертоносных боеголовок
туда, где не удалось обнаружить
ни единой атомной бомбы,
и доказательством служит лишь опасенье,
я выскажу то, что сказано быть должно.
Отчего я молчал до сих пор?
Думал – происхожденье,
что навеки запятнано,
права меня лишает
высказать эту правду
в глаза государству Израиль,
чья судьба мне была и осталась небезразлична.
Почему говорю я только сейчас,
Составившись, исписав все чернила:
Израиль – ядерная держава – угроза
такому непрочному, хрупкому миру?
Я обязан сказать,
завтра может быть уже поздно;
ибо нам, немцам, хватает прошлых грехов,
ни к чему нам довесок соучастия
в будущем преступленье,
вина за поставку, что привычными оправданиями
не сумеем уже загладить.
Сознаюсь, что прервал молчанье
Потому что обрыдло мне
лицемерие Запада, к тому же надеюсь,
что прервут молчание и другие,
что зачинщику смуты запретят прибегать к насилью
и власть имущих в обеих странах заставят
открыть для постоянного и беспрепятственного контроля
международных инстанций
и израильское атомное оружие,
и атомные установки Ирана.
Только так мы поможем
израильтянам и палестинцам,
и всем прочим, живущим бок о бок
и враждующим непрестанно,
в регионе, пораженном безумием,
и в конечном итоге – поможем самим себе.
