Скрипка для меня, как и для всякого профессионального музыканта, не просто инструмент, при помощи которого можно обеспечить себе материальное благополучие.
Каждая скрипка имеет свою историю, свой отличительный характер и звук. Это также образец мастерства. У некоторых мастеров это доходило уже до уровня гениальности, как у великих артистов, таких как Антонио Страдивари, Андреа Гварнери, Андреа Амати и других, творивших в Италии в период между серединами 16-го и 18-го веков.
Скрипка не нуждается в описании. Все знают что это такое, и кто слышал ее голос — помнит это всю жизнь.
За последние четыре с половиной века она звучала в домах, церквях, концертных залах и кабачках, на свадьбах и торжествах. Величайшие композиторы поручали скрипке ведущую роль в оркестрах, камерной музыке и сольных концертах.
Ну и, конечно, представители различных жанров, как например, джаз, народная и классическая музыка, пользуются этим инструментом и по сей день.
Как народный инструмент скрипка прославилась благодаря цыганским и еврейским музыкантам.
Прародителями скрипки были разные инструменты на Ближнем Востоке и в Европе. Многие из них по форме отдаленно напоминают скрипку, но в сегодняшнем обличье она появилась в Италии в середине 16-го века.
Родоначальником первой династии великих скрипичных мастеров был Андреа Амати. Он стал хорошо известен примерно в 60-х годах 16-го века — когда по заказу королевского двора Франции изготовил десятки инструментов.
Одна из самых ранних из сохранившихся скрипок его работы находится в музее в итальянском городе Кремона. Она была сделана в 1566 году для короля Франции Карла IX.
У Андреа Амати были сыновья и внуки, которые продолжали традицию мастерства Андреа и прославились на весь мир. В Kремоне также жил самый знаменитый скрипичный мастер Антонио Страдивари (1644–1737).
Середина 16-го века считается началом жизни скрипки как инструмента, на котором стали играть настоящую музыку. До этого ею пользовались, чтобы аккомпанировать танцорам и играть в один голос с певцами. Ее звук тогда считался слишком пронзительным по сравнению с популярными инструментом Виола де Аморэ.
Виола де Аморэ
Скрипка работы Антонио Страдивари
Звучание скрипок того времени сегодня кажется тихим и довольно невыразительным. Тем не менее Андреа Амати сумел найти решение этой проблемы и создал сладкозвучные скрипки и прочие струнные инструменты. С тех пор скрипки прошли через ряд модификаций, чтобы удовлетворить запросы скрипачей, которые постоянно искали более мощного звука, по мере того как концерты для широкой публики становились более популярными и доступными. Как раз в начале 17-го века начался расцвет светской музыки, и скрипка постепенно переместилась из музыкальных салонов особняков и дворцов в концертные залы.
Появились виртуозы, которые развили технику игры до уровня, который остался непревзойденным по сегодняшний день. Самым известным из них был легендарный итальянский скрипач-виртуоз Никколо Паганини. Его умение играть с бешеной скоростью одновременно два разных голоса, — при этом он умудрялся еще по ходу дела щипать струну пальцами левой руки, в то время как правая рука выделывала неслыханные трюки с помощью смычка, — было настолько превосходным и даже казалось неправдоподобным, что церковь пришла к выводу: так может играть только колдун, заклеймила его позором и обвинила в связи с дьяволом.
Автору этих строк посчастливилось не только увидеть и испробовать скрипки Страдивари и Амати, но даже играть на них концерты в течение нескольких десятилетий. Но начну с самого начала.
В нашей семье музыкантов не было, но отец музыку любил, особенно пение, и сам пел в хоре. Он был часовых дел мастер: чинил будильники, маленькие часы и большие — настенные и напольные. Он внимательно прислушивался к их тиканью и на слух определял равномерно ли они тикают. Больших часов у нас было пять. Они заводились передвижением цепей вниз. Он их заводил с разницей в одну минуту. Каждые четверть часа они о себе напоминали, и мы слушали бой часов в течение пяти минут. И так круглые сутки — и днем и ночью. Приходя домой из часовой мастерской отец сразу после ужина садился за свой рабочий стол, который он каким-то чудом умудрился втиснуть в крошечную каморку рядом с кухней, и продолжал работать дотемна. Времена были трудные — семью надо было кормить. У него и мыслей не было о том, чтобы учить меня музыке… Мне было всего шесть лет, и я больше всего любил читать. Но как-то к нам заглянула его кузина, — она была профессиональной пианисткой. Она сразу разглядела во мне что-то:
— Твоего сынишку надо учить музыке, я его с удовольствием буду учить игре на пианино.
Мысль о том, что нужно покупать пианино и потом тесниться с ним в нашей маленькой комнатке, моего отца не увлекла, но тут он вдруг подумал о скрипке и сказал:
— Пианино … э-э-э.., а вот скрипку я люблю!!
Моя судьба была решена…
Вскоре я начал два раза в неделю брать частные уроки у студента рижской консерватории. Он жил в ужасающе тесной и темной комнатушке в квартире, где в таких же темных и тесных комнатушках жили еще человек шесть.
Первые несколько лет особенного интереса к занятиям я не проявлял и ходил на уроки только потому, что родители этого хотели.
Мои первые скрипки были, прямо скажу, дрянью. Хороших в те времена было крайне мало, они были дорогими и доставались очень немногим.
Революция в России привела к тому, что богатые и аристократы, которые были основными их владельцами, сбежали от большевиков за границу, прихватив свои музыкальные инструменты. В результате в бывшей России осталось очень немного таких инструментов.
Но все-таки некоторые инструменты остались в стране. Многие из них были конфискованы у владельцев, не успевших эмигрировать. Конфискацией занимались чекисты с помощью профессиональных музыкантов.
«Виолончелист Виктор Кубацкий выступал в зале Моцарта в составе квартета имени Страдивариуса, созданного постановлением правительства в 1919 году. В том же году была организована Государственная коллекция редких и древних инструментов, к которой Кубацкий имел самое непосредственное отношение. Работая заведующим музыкальной частью Большого театра, он был зачислен в реквизиционную комиссию по изъятию музыкальных инструментов.
Как пояснял инициатор создания комиссии Луначарский: «Нужные нам музыкальные инструменты на полках не лежат. Их придется искать и выявлять. Комиссии предстоит трудная и кропотливая работа. Без чекистов в таком деле не обойтись».
И вот чекист Прокофьев (однофамилец композитора) и виолончелист Кубацкий поехали в Одессу реквизировать инструменты для коллекции, которые позже звучали в том числе в зале имени Моцарта”.
Катерина Вахрамцева. Зал, найденный в шкафу. Новый музыкально-выставочный проект на Большой Дмитровке
При Московской консерватории была коллекция таких инструментов. Эти инструменты выдавали во временное пользование самым талантливым молодым музыкантам на рассвете их карьеры.
Покупали скрипки где и у кого только смогли; часто они бывали в плохом состоянии, с трещинами и потускневшим от времени и плохого ухода лаком. Первую взрослую скрипку мне купил отец по совету моего педагога Владимира Андреевича Стурестепа — он был чрезвычайно заботливым и добрым человеком, и прославился тем, что воспитал скрипачей, которые сейчас известны всему миру. Эта неказистая простая скрипочка была сделана в Тироле. У нее была привлекательная нижняя дека (нижняя доска) из клена, с маленькими пятнышками и точками. Такой вид дерева стали называть «птичий глаз».
Скрипка, сделанная из клена типа “птичий глаз”
Потом мне встречались несколько таких скрипок. В основном они были такие же простые и дешевые, как и моя, но потом, уже на Западе, мне попались две скрипки именно с таким деревом, но сделанные выдающимися итальянским мастерами. От них невозможно было оторвать взгляд.
Но что было особенно примечательно — звук у них был тоже изумительно красивым. Но в те годы, в Союзе, мне приходилось довольствоваться моей «безродной дворняжкой».
Спасало меня то, что в то время я еще не знал — что такое замечательный звук. Ни у кого из моих друзей хороших скрипок не было, а солисты были так далеко на сцене, что я не мог по-настоящему оценить их превосходный звук. Я как-то приспособился к моей скрипке и, по-видимому, у меня получалось совсем неплохо, потому что мне удалось и на этой коробке выиграть премию на Всесоюзном конкурсе скрипачей…
На этой же скрипке я выиграл конкурсы в Большой театр и оркестр Московской филармонии на должность второго концертмейстера.
Когда я стал готовиться к эмиграции в Израиль, мне пришлось здорово поволноваться.
Власти все время придумывали какие-то преграды на пути людей, собиравшихся уезжать. Накануне был издан указ о предметах искусства, музыкальных инструментах, книгах и нотах. С книгами и нотами все было просто: все, что издано было до 1950 года, не подлежало вывозу.
Инструменты можно было вывезти только с разрешения министерства культуры. Вот так — с трепетом и волнением ходили мы в музей имени М.Глинки, где сидел специалист из министерства культуры, якобы хорошо разбиравшийся в скрипках. Его назначили оценивать скрипки и прочие музыкальные инструменты. Смысл был такой: поистине ценные экземпляры вывозу не подлежали. Они считались ценностями нации, хотя фактически принадлежали людям, которые их купили за свои деньги. В таких печальных случаях приходилось их продавать
Все, что оценивалось а пределах 200 рублей, можно было вывозить, предварительно заплатив пошлину в размере суммы оценки инструмента. В моем случае это обошлось мне именно в 200 рублей. По тем временам это равнялось примерно двухмесячному доходу молодых инженеров, врачей или музыкантов довольно высокого ранга.
Скрипку мою провели через процесс «заклеймения» — сквозь отверстия в ней продернули какой-то тощий шпагат и закрепили его концы куском свинца с печатью. В результате невозможным становилось до отъезда заменить ее на более дорогой инструмент.
Только уже по приезде в свободный мир можно было эту проклятую веревку отрезать и выбросить. Ощущение было как будто сбрасывались цепи рабства…
Вспоминается очень смешной случай.
Мой хороший друг решил весь этот официальный процесс обойти и как ни в чем не бывало отправился со своей скрипкой на почту, чтобы ее послать обычным образом.
Через какое-то время мне, уже в Израиле, пришла от него посылка. Он позвонил еще будучи в Москве в ожидании разрешения на отъезд:
— Ну как, — пришла посылка? Да? Ну а ты ее открой и посмотри — все ли дошло?
Я взял молоток и открыл деревянный ящик, в котором должна была лежать его скрипка. Первое, что я увидел в ящике, — это были какие-то простыни, полотенца, свитер, подушка — и под всем этим лежал убогий футляр для скрипки с отрезанной «головой». Отрезана была верхняя часть футляра, где музыканты держали всякие принадлежности для скрипки. Для самой же скрипки оставалось вполне достаточно места.
В футляре лежала совершенно «голая» скрипка, без струн и прочих частей, необходимых для игры и настройки струн. Инструмент этот был сделан руками известного европейского мастера, который любил головки скрипок вырезать в форме льва.
Головка скрипки в форме льва
Имя этого мастера было в списке мастеров, чьи изделия не подлежали вывозу. Но мой друг решил идти ва-банк и в описи товаров для посылки он указал все простыни и полотенца, а также… балалайку. Скрипка волшебным образом превратилась в балалайку, а балалайка не подлежала строгому анализу на ценность. Так и отправилась эта скрипка-балалайка в Страну обетованную, и ее Алия завершилась.
С моей безымянной тирольской скрипкой у меня никаких проблем при вывозе не было, поскольку ее оценили всего лишь в 200 рублей. И вот в апреле 1973 года, на первый день Песаха, я приехал в Израиль и вскоре поступил на работу в Израильский камерный оркестр, где мне предложили место концертмейстера. Вскоре мне пришлось играть концерт Й.С. Баха для клавесина, флейты и скрипки. У флейты звук значительно сильнее, чем у скрипки. Это заметил и дирижер и стал постоянно мне говорить, что надо играть громче… и громче…и громче!! Стало ясно, что мне нужно искать адекватный инструмент.
Местный дилер одолжил мне очень приличную скрипку какого-то французского мастера. Французские скрипки известны тем, что у них звук очень яркий и даже иногда пронзительный. Я продолжал на ней играть вплоть до отьезда в Америку.
Американский этап
Где-то поздней осенью 1973 года я получил приглашение на конкурс в Бостонский симфонический оркестр, один из лучших в мире. В 1950-х годах он был в СССР на гастролях и совершенно пленил публику своим мастерством и благородством звучания. Потом я узнал, что в мире любителей музыки его называли оркестром аристократов.
Особенный восторг у публики Москвы они вызвали исполнением гимнов США и СССР. Гимн СССР в их руках звучал так благородно и красиво, что терял свою помпезность. Никаким гимном там и не пахло. Советский гимн в их исполнении звучал так изумительно, что вполне мог бы сойти за сочинение Шуберта или Мендельсона!
Мой конкурс в оркестр должен был начаться в раннем апреле 1974 года.
В конце февраля 74-го года я сошел по трапу самолета и ступил на американскую землю. В руках я держал свою тирольскую битую скрипку.
Потом, много лет спустя, в антикварном книжном магазине мне попалась миниатюрная афиша. На ней была изображена группа эмигрантов, сходившая по трапу с парохода в нью-йоркском порту. По всей видимости, дело происходило в начале 20-го века. Там были люди всяких возрастов и профессий. Кто нес швейную машинку, кто шел с боксерскими перчатками на шее. И там еще был явно растерянный пассажир с книгой подмышкой, на которой ясно были видны два слова: Карл Маркс… Пассажир, который мне особенно приглянулся, был молодой интеллигентный человек со скрипкой в руках. Как мне сразу вспомнился мой приезд в эту страну!… Мое родство с этими людьми, полными надежд на лучшую жизнь и свободу, было совершенно очевидным.
Моя посредственная Тиролька мне бы не очень помогла выиграть конкурс в Бостонский оркестр. Мне нужно было где-то одолжить приличную скрипку!
Скрипичный мастер в Израиле, который мне в свое время одолжил скрипку, дал мне рекомендательное письмо своему коллеге в Нью-Йорке. Его звали Моше Хавиви, он был продавцом струнных инструментов. Располагался он в здании рядом с Карнеги Холл. Этот самый знаменитый концертный зал по эту сторону океана был нам всем хорошо знаком. В нем выступали и продолжают выступать все знаменитые музыканты мира. Здание это было построено в начале двадцатого столетия, во время так называемого золотого века. Квартиры в этих домах громадные, с очень высокими потолками. В квартире, которую Хавиви использовал в качестве магазина, потолки были высотой почти с двухэтажный дом. Стены были обиты панелями из красного дерева. Много антикварной мебели и картин. Хавиви встретил меня очень любезно и принес на выбор несколько скрипок, которые он выложил на антикварном столике, обитом зеленым бархатом.
Я стал на них играть и искать самую мне подходящую. В итоге я остановился на скрипке французского мастера. Эта скрипка была лучшей в этой группе, но не выдающейся, хотя и явно лучше моей. Будучи человеком скромным, я решил довольствоваться ею.
Позже, когда я прошел в финал конкурса, обнаружил, что моя скрипка оказалась самой неказистой на фоне инструментов моих конкурентов — у всех финалистов были «именитые инструменты». Однако конкурс на ней я выиграл и получил работу в Бостонском оркестре — одном из великих оркестров мира, и на самом видном месте: на первом пульте, рядом со знаменитым концертмейстером Иосифом Сильверстайном.
В моем контракте, наряду с прочими требованиями, было прописано условие, что от меня ожидают игры на скрипке высокого класса.
Наступила пора искать выдающийся инструмент. Самый популярный продавец скрипок в Нью-Йорке был всемирно известный Жак Франсэ. В его магазине можно было часто встретить звезд скрипичного мира. Это были его клиенты, которые или купили у него инструменты, или приносили их на проверку либо починку.
Жак был похож на киноактера. Его манеры, элегантная дорогая одежда и, конечно, французский акцент сразу создавали экзотическую атмосферу, мне до тех пор незнакомую.
Когда он вынес мне несколько инструментов стоимостью в мою, тогда годовую, зарплату, я остановился на итальянской скрипке мастера из известной династии мастеров Гальяно. У нее был звонкий и светлый звук, и на ней было легко играть.
Сплошная радость! Просто сказка! Никогда еще я не играл на такой замечательной скрипке…
Придя в себя я попросил Жака разрешения взять ее на пробу в Бостон. В таких случаях дилеры дают инструмент на неделю-две, зная, что начальное впечатление от инструмента может оказаться обманчивым. Разочарование часто приходит, когда выясняется, что инструмент недостаточно хорошо или сильно звучит для сольной игры, но хорош, к примеру, только для камерной музыки.
По приезде в Бостон я позвонил моему новому другу, профессору медицины Гарвардского университета, он к тому же был заядлым скрипачом-любителем. В свои юные годы он проводил массу времени в магазинах, где продавали скрипки и перепробовал много превосходных инструментов, и в итоге приобрел себе скрипку замечательного итальянского мастера Томмазо Баллестриери.
Когда я ему поиграл на моей привезенной Гальяно, он сморщился и сказал мне с присущей ему прямотой:
— Молодой человек, вы должны попробовать много скрипок, чтобы научиться распознавать качество звука. И только тогда вы сможете найти себе подобающий инструмент. Эта скрипочка звучит светло и обаятельно, но однообразно. От этого звука быстро устанете и вам вскоре будет не хватать темного, более богатого тембра.
Я послушал его и решил, что не надо спешить с этим делом. И начались мои поиски… Они продолжались около двух лет. Я познакомился со многими дилерами, хотя визиты к Жаку Франсэ были самые частые. Число скрипок, мною опробованных, приближалось к двумстам, а я все еще не нашел себе “ту самую, единственную”…
Дилеры таких нерешительных клиентов не любят, но в моем случае Жак Франсэ набрался терпения и продолжал мне показывать скрипки.
К тому моменту он уже хорошо знал стиль моей игры и характер звукоизвлечения и вот в один прекрасный день он позвонил мне в Бостон и сказал:
— Эмануэль, у меня в магазине скрипка, ну просто — как по заказу для тебя! Я знаю, что тебе она очень понравится. Приезжай!!
Когда я вновь появился в его магазине, он меня уже ждал и проводил в одну из нескольких комнат, где клиенты пробовали струнные инструменты.
С волнением я взял в руки скрипку потрясающей красоты и изящества, но также носящей на себе значительные следы серьезного возраста. Задняя дека и головка были просто как работа великого художника, явно навеянная женской красотой, в то время как верхняя дека напоминала мне “Портрет старика” работы Рембрандта.
Старой она выглядела неслучайно. Наклейка внутри гласила: «Сделано в Кремоне Иеронимом и Антонио Амати в 1608 году». Иероним и Антонио были сыновьями первого великого мастера Андреа Амати, того самого, у которого королева Екатерина Медичи и ее молодой сын Карл IX купили скрипку в середине 16-го века.
Моему другу в Бостоне эта скрипка очень понравилась и он поддержал мое решение ее купить. Он был очень рад за меня и с тех пор с большим удовольствием на ней играл.
На этой скрипке я сыграл тысячи концертов в оркестре, сотни концертов с оркестром.
Солировал с великим скрипачом Иегуди Менухиным в Концерте для двух скрипок Баха, играл концерт Сен-Санса в Карнеги Холле по приглашению выдающегося американского композитора и дирижера Джона Уильямса.
Скрипка работы братьев Амати, сделанная в 1608 году в Кремоне, Италия
Мой даллаский период
В 1985 году, после 11 лет работы в Бостонском оркестре, мне стало ясно, что быть вторым концертмейстером даже в таком изумительном оркестре до конца моей карьеры мне уже было мало. Хотелось стать первым.
Такой возможности в Бостоне не предвиделось. И когда мне представилась такая возможность в оркестре в техасском городе Далласе, я выиграл там конкурс на место первого концертмейстера. Даллас Симфони не входил в лигу великих оркестров мира, каким являлся Бостонский оркестр, но меня в этой работе привлекало то, что как концертмейстеру мне давали возможность солировать с оркестром дважды в году все, что я захочу, у меня было около полугода свободного времени, мне представилась возможность играть ключевую роль в росте оркестра на пути к статусу одного из лучших оркестров Америки, чего он в итоге достиг.
А также мне как концертмейстеру полагалась почетная возможность играть на одной из скрипок Антонио Страдивари. Скрипка эта стала собственностью оркестра благодаря одному меценату, который подарил ее оркестру за восемь лет до моего приезда в Даллас.
Она была сделана в 1726 году — к тому времени Страдивари было уже за 80. Она очень отличалась от моей Амати. Страдивари все время экспериментировал в поисках более звучных, мощных инструментов.
Мои первые впечатления от работы в новом месте были очень волнующими. Четыре недели ушли на репетиции, и сразу после этого мы отправились в турне по Европе. Это была первая поездка в Европу за всю историю этого оркестра.
У нас был громадный успех, и мне было очень приятно, что во время нашего концерта в Берлине публика, избалованная игрой лучших в мире коллективов, разразилась аплодисментами, длившимися около двадцати минут.
Моя душа наполнилась радостью и гордостью за мой новый коллектив и мой новый дом — город Даллас. В Европе про Даллас знали, что там много сказочно богатых людей, сделавших состояние за счет нефти, скота и хлопка. И, конечно, многие ожидали, что мы будем играть концерты чуть ли не в ковбойских шляпах и сапогах… И вдруг такой оркестр!
Очень интересно отметить, что к моему приезду в Техасе наблюдался невиданный до сих пор бум в экономике. Незадолго до этого в Далласе весной 1985 года открылся первый крупный музей изобразительных искусств, построенный с одобрения жителей города, проголосовавших за то, чтобы на строительство было выделено свыше 75 миллионов долларов.
В настоящее время, по прошествии более трех десятилетий, Даллас завоевал почетное место среди мировых культурных центров. Свой вклад в это внесли самые знаменитые архитекторы мира: Им Пэй, по дизайну которого воздвигли шикарный концертный зал, — нынешний дом Даллаского оркестра, Норман Фостер построил оперный театр, Рензо Пиано — музей современной скульптуры. Первые экземпляры, которые «вселились» в этот музей, были пожертвованы магнатом недвижимости Рэй Нашером, самым крупным коллекционером современной скульптуры в мире. Концертная жизнь в городе тоже расцвела.
Но тогда, до 1985 года, ничего еще не было и мы играли в громадном помещении, неприспособленном для симфонических концертов. Там в основном ставили мюзиклы. Акустика там была неважная. Но мы знали, что новый зал уже планируется и деньги на его строительство уже начали собирать.
У всех было приподнятое настроение. Будущее строилось у нас на глазах….
И ВДРУГ!..
…Как гром среди ясного неба…
В мою квартиру, которую я снимал в многоквартирном комплексе, вломились воры и за несколько минут ее полностью обчистили. Украли все, что представляло хоть какую-нибудь ценность, даже крошечный телевизор с экраном размером в пять инчей и настенный телефон на кухне … Но самое страшное было то, что моя скрипка Страдивари, принадлежавшая оркестру, тоже исчезла…
Я от шока онемел и не мог понять что происходит и что я должен делать.
В итоге я набрал номер телефона директора нашего оркестра, и он сразу позвонил председателю городского совета. Тот связался с правоохранительными органами и на следующее утро у меня в квартире появились два детектива.
Увидев как я был расстроен, они отнеслись ко мне с сочувствием и повели себя очень вежливо. Они мне сразу сказали, что видят во взломе почерк мелких преступников, и не думают, что взломщики охотились за скрипкой. Когда я спросил, что, по их мнению, они сделали со скрипкой, они мне сказали, что воры, осознав, что у них в руках очень дорогая вещь, постараются от нее как можно скорее избавиться… Если поймают со скрипкой в руках, то посадят на много лет. Первым делом они отправятся к скупщику краденого. Очень возможно, что он не захочет связываться с таким дорогим «товаром».
— Что же воры в таком случае сделают, — спросил я?
— Выбросят в помойку или сожгут, — сказал детектив Браун.
— Как это?! На помойку! — вскрикнул я. — Варвары!! Подонки!!
Детективы понимающе закивали головами.
И тут вдруг они мне говорят:
— Уважаемый мистер Борок, при всем нашем сочувствии и уважении к вам, мы все-таки должны действовать согласно правилам любого следствия. И первое правило — это то, что тот, кто последним видел украденное, является подозреваемым. Это во всех наших учебниках.
Мы хотим вас попросить пройти детектор лжи, чтобы таким образом себя исключить из числа подозреваемых раз и навсегда!
Я уже к тому времени знал, что этот тест из себя представляет и согласился.
Но я не знал, что далеко не все результаты такого теста принимаются как доказательство. Многие тесты проводятся малоквалифицированными операторами, часто прибегающими к явно жестким мерам давления.
Один крупный юрист, связанный с нашим оркестром, посоветовал мне пойти посоветоваться с адвокатом, который пользуется услугами высокоуважаемого специалиста в этой области, председателя общества так называемых экзаменаторов детектора лжи.
Мне назначили встречу с этим адвокатом. Он заседал в громадном офисе со стеклянными стенами, из которых открывался вид на весь Даллас. Его звали Фил Бурлесон. Он оказался громадного роста. Высокие каблуки его ковбойских сапог делали его еще выше. Он уселся в своем кресле заложив руки за затылок и положил свои роскошные сапоги из кожи аллигатора на громадный письменный стол.
Все в этом офисе было громадного размера. Вот уж воистину Texas Size!!
Он стал мне объяснять все, что мне нужно было знать об этом тесте, и предложил назначить встречу с экзаменатором.
Он уже знал, кто я, и был заинтригован, когда узнал, что я эмигрант из России.
И вдруг с улыбкой заявил:
— Вы, наверное, слышали про моего бывшего клиента? Его звали Джек Руби…
У меня, как говорится, отвалилась челюсть!
Это тот самый Руби, который застрелил Ли Харви Освальда, покусившегося на президента Джона Кеннеди в ноябре 1963 года. Убийство это потрясло весь мир и на долгие годы привило городу репутацию бандитского логова. Во всяком случае, в глазах жителей восточного и западного побережья.
Даже 20 лет спустя мои бостонские либерально настроенные друзья были очень расстроены, что я собираюсь «променять Бостон на Даллас».
Кадры кинохроники, заснявшие момент убийства Освальда в коридоре полицейского участка в тот ноябрьский день 1963 года, показывали по телевидению по всему миру. И мы, в Союзе, тоже увидели эти кадры.
Мы очень полюбили Джона Кеннеди. Молодой, симпатичный, красавица жена. Особенно если их сравнивать с главой советского государства, свиноподобным мужланом Никитой Хрущевым и его деревенской женой.
Кеннеди в наших глазах был героем, олицетворявшим свободный, цивилизованный мир. Да к тому же он оказался поистине героем, заставив Хрущева убрать советские ракеты, размещенные на Кубе и нацеленные на Америку.
Как в этот момент воспоминания тех дней ожили и показались мне более острыми!
Это же надо — вот передо мной сидит человек, который был одним из принимавших прямое участие в тех исторических событиях!..
Тут лицо адвоката посветлело и он почему-то мне сказал, что он уверен, что Руби не собирался в этот день убивать Освальда, а сделал это в порыве гнева и из патриотических побуждений. С точки зрения правосудия преднамеренное, запланированное убийство влечет за собой самое суровое наказание, смертную казнь, а убийство, продиктованное спонтанным взрывом неуправляемых эмоций, — сравнительно короткий срок тюремного заключения.
Я осмелился спросить его — откуда он это знал? В ответ адвокат мне с умиротворенной улыбкой заявил:
— Вы знаете, Джек Руби хоть и был известным гангстером, был способен на любовь и заботу. Предметом его подлинной и безграничной любви была его собачка. Он с ней никогда не расставался. Но в тот роковой день, подъехав к зданию полиции, он оставил ее в машине. Он всего-навсего хотел своими глазами увидеть Освальда.
По радио в тот день как раз объявили, что Освальда должны в таком-то часу перевезти в местную тюрьму. Руби не собирался отлучаться надолго.
Джек Руби стреляет в Ли Харви Освальда в здании полицейского участка в Далласе Ноябрь 1963 года
Мой тест на честность и правдивость
Итак, в одно солнечное утро я отправился «защищать» свою репутацию как честного человека. Следует заметить, что хотя кражи такого порядка и ранга, к сожалению, случались не раз, но я знаю только о трех случаях, когда ворами оказывались профессиональные скрипачи… Мои коллеги это знают тоже и я уверен, что никому из них даже в голову бы не пришло, что я на это способен.
Дверь открыл стройный и опрятно одетый человек невысокого роста. Он завел меня в свой кабинет и показал прибор, который измеряет мельчайшие внезапные изменения в температуре кожи и частоте сердцебиения.
Он подключил датчики прибора к разным точкам на моей руке и груди. Предложил сесть поудобнее и начал задавать вопросы. Сначала это были элементарные вопросы типа правда ли, что меня зовут так-то и так-то, правда ли, что я такой-то и такой-то … и вдруг:
— Не знаю ли я — кто украл скрипку?
Потом опять пошли до глупости простые вопросы и вдруг:
— Не украл ли я сам эту скрипку?
Отключив датчики он предложил мне встать и сказал, что результаты теста будут мне сообщены через пару дней.
Через два дня в моей квартире раздался телефонный звонок Мне обьявили, что я сдал экзамен «WITH FLYING COLORS”. На русский язык это точно не перевести. Но что-то вроде «с блеском»…
Наверное, все-таки надо рассказать непосвященным читателям историю кражи профессиональным скрипачом одной из лучших скрипок Страдивари.
Его звали Джулиан Альтман. Он играл халтуры и случайные концерты на разных площадках, но, в основном, в русском ресторане. Иногда ему удавалось в составе того или иного оркестра играть на сцене Карнеги Холла.
В тот примечательный день он прошел через служебный вход Карнеги Холла, кивнул сторожу головой и дал ему в подарок сигару. Сторожу он был уже знаком. Сигара подняла настроение сторожа на весь день.
Таким образом Альтман проник в зал, а потом за сцену, где в незапертой артистической лежал двойной футляр со скрипкой, принадлежавшей знаменитому скрипачу Брониславу Губерману. Он в тот момент был на сцене и репетировал с оркестром на другой скрипке. В те времена некоторые солисты разъезжали по свету с двумя скрипками, чтобы менять их в зависимости от климата или просто характера музыки.
Альтман спрятал скрипку в глубокий карман плаща и удалился…
Чтобы никто не заподозрил ничего странного он покрасил скрипку сапожной ваксой в коричневый цвет. От скрипки так сильно пахло, что желание даже приблизиться к ней, не говоря о том, чтобы на ней поиграть, у всех пропадало на месте. Так он проиграл на этой скрипке около 50 лет, и никто даже не подозревал, что эта вонючая уродливая скрипчонка на самом деле является одной из лучших Страдивари в мире. Уже на смертном одре Алътман признался жене, что скрипка была им украдена 1936 году. Страховая фирма Loyds of London заплатила потерпевшему скрипачу Брониславу Губерману $30 000, что по тем временам была огромная сумма денег. Вдова Альтмана, конечно же, вернула скрипку им, и они, как это ни звучит невероятно, присудили ей приз в $400000. Эти денежки ей пришлись кстати в ее убогом трайлер-парке, где она прожила свои последние дни…
В течение года реставраторы скрипок очень осторожно, миллиметр за миллиметром, удаляли слои сапожной ваксы и прочей грязи с этой драгоценной скрипки. После чего знаменитый молодой американский скрипач Джошуа Бэлл купил ее и продолжает на ней играть концерты.
Скрипкам присуждают имена их знаменитых владельцев или просто богатых аристократов. Она известна под именем Гибсон.
Взгляд с портрета или “Great News!”
Весной 2005 года Даллас Симфони приехал в Нью-Йорк на гастроли в Карнеги Холл.
Карнеги Холл — это для музыканта одно из самых важных и исторических мест в мире. Этот концертный зал был построен в 1891 году по проекту известного американского архитектора Уильяма Татхилла на деньги магната сталелитейной промышленности Эндрю Карнеги. Карнеги заработал огромное состояние на развитии железных дорог в Америке. В последние 18 лет его жизни он потратил громадные деньги на благотворительные цели, создав филантропические фонды в области науки, образования, искусства и разные общественные организации, а также многочисленные библиотеки.
Открытие этого зала в мае 1891 года вошло в историю мировой культуры еще благодаря тому факту, что на концерте в тот вечер дирижировал оркестром гениальный русский композитор Петр Ильич Чайковский.
С тех пор Карнеги Холл и продолжает быть одним из самых престижных концертных залов мира и является мерилом успеха в карьере артиста. Знаменитый анекдот по этому поводу звучит так.
Идет человек по улице в Нью-Йорке и обращается к прохожему:
— Извините, пожалуйста, как попасть в Карнеги Холл? Прохожий отвечает:
— Заниматься надо, батюшка, заниматься…
По-видимому, я эти условия выполнил, и в числе музыкантов Бостонского оркестра там бывал, как минимум, трижды в году. А в начале 80-х годов с этим оркестром под управлением широкоизвестного и почитаемого американского композитора Джона Уильямса я выступил на сцене этого зала как солист. С Далласким оркестром мы там выступали тоже неоднократно.
Тем не менее мое волнение и благоговение перед этим «Храмом музыки» не увядало.
Так вот, в тот вышеупомянутый день я находился в моей артистической и разыгрывался перед концертом. Я настроил струны и начал повторять концерт для скрипки великого финского композитор Яна Сибелиуса к моему предстоящему концерту в Далласе. Это гениальное сочинение является одним из пяти самых популярных концертов для скрипки с оркестром.
Оно наполнено поэзией, страстными чувствами и уникальной, ярко выраженной мужской силой!
И вот стою я в моей артистической, играю эту гениальную музыку и вдруг вижу, что на стене висит портрет самого Сибелиуса.
Великий финский композитор Ян Сибелиус
Раздался стук в дверь. Пора было начинать концерт. Конечно же, взволнованность, связанная с нахождением на этой сцене, меня полностью отвлекла от моей сюрреалистической сессии с Сибелиусом…
Спустя несколько дней я уже стоял за кулисами в Далласе и ждал сигнала выйти на сцену, где весь оркестр уже сидел в ожидании начала концерта. В этот момент ко мне подошел один из наших менеджеров и так походя мне сказал:
— Эмануэль, вы наверное уже слышали, что Страд нашли, да тот самый, который у вас украли 20 лет назад…
ШОК, РАДОСТЬ, ЗЛОСТЬ к негодяям, которые так вот просто украли такое драгоценное «существо».
ОБИДА от того, что кто-то мог меня заподозрить в краже. Бесчисленные бессонные ночи… И вот так простенько: «Нашли» …
Концерт мой прошел очень успешно, но мне показалось, что меня куда-то несло и темп от моей взволнованности везде казался слишком быстрым.
Как же все-таки нашли этот Страд?
Оказывается за два дня до моего концерта в Далласе, в журнале “СТРАД”, издаваемом в Англии для музыкантов, играющих на струнных инструментах, появилась реклама предстоявшего аукциона компании Бонам в Лондоне. На фотографии была изображена скрипка, которую у меня украли. Девятнадцать лет тому назад…
До аукциона дело не дошло, потому что мы оповестили аукцион и они сразу изъяли скрипку из продажи и заперли в сейф в банке, в ожидании решения суда, который должен был установить — кому же она на самом деле принадлежит? Кто ее законный хозяин? Тут, кстати, очень интересное событие, связанное с тем, кто и как ее нашел после стольких лет.
Оказывается, есть в аукционах человек, который по заданию аукциона отравляется на поиски музыкальных инструментов. Его называют scout по-английски, что-то вроде разведчика.
Так вот, этот господин приехал в Лос-Анджелес, зная, что там много богатых людей, потенциальных владельцев ценных скрипок… Он стал ходить по всяким магазинам, где продают редкие музыкальные инструменты и стал спрашивать — не знают ли они кого-нибудь, у кого есть что-нибудь в таком плане?
Ему посоветовали связаться с одним местным адвокатом, у которого, по их мнению, есть инструмент работы Страдивари.
И вот наш Разведчик отправляется на встречу с этим адвокатом. Тот ему показывает скрипку, и Разведчик сразу понимает, что перед ним инструмент работы Страдивари. Тут он, как всякий сотрудник аукциона, должен по закону спросить:
— А скажите, пожалуйста, — как эта скрипка к вам попала?
Адвокат ему говорит:
— Понимаете, у меня был клиент, который не мог деньгами мне заплатить и взамен предложил эту скрипку. Она у меня уже несколько лет, и я не знаю что это и сколько она может стоить, и мне все равно, за сколько вы ее продадите, мне больше 50 000 английских фунтов и не надо.
— Хорошо, — говорит представитель аукциона и увозит скрипку в Лондон…
Выяснилось, что этот адвокат был дисквалифицирован за какие-то махинации и, что самое интересное, он занимался криминальной юриспруденцией.
Мы, конечно, никогда не узнаем через сколько нечистых рук прошла наша Страдивари перед тем как она попала к нему.
Британский суд через год постановил, что владельцем скрипки в данном случае является страховая компания, которая заплатила оркестру за потерю в 1987 году.
Нужно было с ними теперь расплатиться, и тогда скрипка, наконец, вернется в наш оркестр.
Мы им должны были $250 000, ровно столько, что они нам заплатили в 1987 году. Теперь же, двадцать лет спустя, она стоила во много раз больше. Однако они ожидали от нас только компенсацию их затрат и ни цента больше. Деньги на это нужно было собрать у богатых друзей оркестра.
Энтузиазм и предвкушение рекламы сделали свое и в течение нескольких дней сумма была собрана.
Пресса просто облизывалась от удовольствия! Скрипку Страдивари украли и через двадцать лет она вернулась!..
Сенсация!
Драгоценную эту находку, по моему совету, дали в пользование моему первому заместителю. Вы спросите, — а почему же не мне?
А вот послушайте….
Не хотите ли поиграть на нашей скрипочке?..
Как-то в июле 1994 года, через девять лет со дня кражи моей Страдивари, у меня в доме раздался телефонный звонок. На линии был господин по имени Тоби Гуин. Он был известен как талантливый дизайнер стерео-колонок. Звонил он мне от имени своей жены. Оба они жили в городе Fort Worth, бывшем центре по продаже скота и хлопка.
Ныне же там находятся несколько музеев мирового значения, а также каждые четыре года проходит один из самых важных конкурсов пианистов мира — Конкурс имени великого американского пианиста Вана Клиберна.
Люди моего поколения, жившие в Советском Союзе, хорошо помнят этого молодого очаровательного пианиста из Техаса, получившего золотую медаль на Первом конкурсе пианистов имени Чайковского.
Так вот, этот человек говорит:
— У моей жены есть Страдивари по имени Мак-Кензи, и мы бы хотели, чтобы вы на ней играли. Вы не возражаете?
— Не возражаете?!!
Конечно, — сказал я!!! — Я эту скрипку хорошо знаю…
Она была сделана в 1685 году самим Маэстро в возрасте 41 год. Это считают ранним периодом в его жизни. Он творил до 1744 года. То есть до самого конца жизни. Двое его сыновей помогали ему и делали части скрипок. Но эту скрипку он сделал сам, с начала и до конца. Его сыновья тогда еще были детьми.
— Хорошо, — говорит Тоби. — Когда ее вам привезти?
Привезти? Прямо так, на дом..!!
Ничего себе подарочек — и даже с доставкой на дом!
Ну где такое бывает?!
Из 1000 скрипок, сделанных Страдивари, уцелели всего 520. Многие не пережили грозные времена войн и революций, некоторые погибли в пожарах, наводнениях. Все же 520 еще остались. Они стоят громадных денег, но мне вот так просто и бесплатно дают на ней играть и даже с доставкой на дом. Как я ни хотел, чтобы это сразу произошло, я должен был ехать в Италию на фестиваль на две недели. Звонок меня застал при погрузке чемоданов в машину. Самолет улетал через два часа.
— Пожалуйста, подождите пока я вернусь, —
сказал я и вдруг спросил его:
— А вы вообще-то серьезно? Вы не передумаете?
— Нет-нет, — сказал Тоби. — Не волнуйтесь, все будет в порядке.
Всю дорогу по пути в Италию я не мог ни о чем другом думать. Одну Страдивари у меня отобрали и вот, не прошло и девяти лет — как мне дают другую скрипку! Того же Страдивари и даже еще лучше!
Всю ночь в самолете я не спал. Было у меня очень четкое сознание, что моя жизнь вступает в новый период. И в то же время мне не верилось, что это реально и мне казалось, что какое-то обстоятельство вторгнется в мое счастье и все разрушит…
Самолет приземлился в аэропорту в Риме, и через два часа мы на нашей арендованной машине приехали в мой любимый город Сиену.
Сиена, кстати, и в сердцах итальянцев занимает особое местечко. Этот город обладает каким-то особым романтическим, притягательным свойством.
Для широкой туристической публики там не так много сногсшибательного, но во Флоренции, всего в 50 километрах, — огромное количество феноменального искусства, и вот весь мир валит туда.
В Сиену же туристы приезжают на несколько часов. Так что утром и вечером на улицах, в основном, только итальянцы.
Вот и в то утро по улицам ходили местные жители, но какие-то мрачные у них были лица. Явление, надо сказать, довольно редкое. Итальянцы — и вдруг мрачные. Мне эта тягостная атмосфера сразу передалась и я опять стал сомневаться, что телефонный звонок, который раздался в моем доме за день до этого, был на самом деле, а не во сне…
Выяснилось, что Италия накануне проиграла Бразилии Кубок мира по футболу… Вот поэтому в стране такой «траур»!!!
Теперь понятно. Все-таки бегу звонить Тоби и спрашиваю, все ли в порядке, не передумали ли они?
— Нет-нет, — говорит он, — все в порядке! Наслаждайтесь Италией и когда вернетесь — она будет вас ждать…
На следующий день после нашего возвращения приезжают Тоби и его очаровательная жена и вручают мне эту изумительную скрипку. Конечно, это она в своей ослепительной красоте, янтарно-оранжевого цвета, как и полагается скрипкам раннего периода Страдивари.
Ну как будто привезли мне мою невесту — познакомиться… Как бывало в добрые старые времена.
Ну я, конечно, сразу в нее влюбился и в следующие семнадцать лет с ней не расставался…
Мак-Кензи Страдивари 1685 года, на которой я имел честь и счастье играть в течение почти семнадцати лет
Если кому интересно, — вот пластинка “По Малознакомой Дороге”, записанная на Мак- Кензи. На ней менее известные произведения Иосифа Гайдна для скрипки с оркестром.
Вот еще запись Cantabile Paganini, которую я написал на Страдивари:
Вот весь компактный диск “Songs For The Lonely Heart” (Песни для одинокого сердца).
Расстался я со Страдивари в 2011 году, после того как ушел из оркестра на пенсию. Хозяева передали ее в пользование заместителю концертмейстера оркестра в городе Форт Ворс, где она проживала до нашей встречи в 1994 году.
Так и нужно. Пусть она продолжает звучать на радость тому, кто на ней играет, и публике.
Большой День Рождения
2008 год в моей профессиональной жизни был особо примечательным. Моей собственной скрипке Амати, которую я приобрел в Нью-Йорке в 1976 году, должно было исполниться 400. Она «родилась» в городе Кремона в Италии в 1608 году.
Я уже описал вначале как она мне досталась и историю ее происхождения.
Все эти годы я на ней много играл, в основном, — в поездках, поскольку я боялся, что со Страдивари что-то случится, и тогда мне придется «сделать звонок» ее владельцам!! А на это у меня не хватило бы сил, ведь у меня уже один раз пропала Страдивари…
Так вот. Как же справить скрипке день рождения?
Самое главное — надо ее отвезти на родину, показать там любителям музыки и скрипичным мастерам и сыграть на ней концерт для гордых горожан Кремоны. Вдобавок нужно на ней записать пластинку, заказать скрипичный концерт.
И что-нибудь еще такое…
Да — сделать документальный фильм о ней и о поездке в Кремону.
Концерт был заказан мною замечательному русскому композитору, живущему во Франции — Александру Раскатову.
Он попросил мои записи, чтобы ознакомиться с характером моей игры и звуком этой древней скрипки.
С композитором Александром Раскатовым во Франции
Концерт был написан к началу моей поездки в Кремону. Он был почти полностью посвящен теме истории гонений еврейского народа и его религии.
Оркестровка была невероятно красочной, с использованием экзотических инструментов из разных стран. Содержание было навеяно трубными звуками древнего инструмента из бараньего рога — шофара, по еврейской традиции звучащего в канун главного праздника в еврейском календаре — Йом-Кипура, мелодиями еврейских молитв — звуки оркестровки местами тревожные, а порой звучат даже устрашающе.
Договорились, что встретимся с Раскатовым во Франции, где я ему поиграю этот концерт и воспользуюсь ценнейшими указаниям по поводу того, как донести до публики скрытые за нотами чувства и переживания.
Было решено, что я заеду к нему по пути в Кремону…
Он проживал в 70 километрах от Парижа во дворце восемнадцатого века. Владельцы этого дома пригласили его у них жить и отвели ему три комнаты и даже устроили студию в сторожке. Вот в этом домишке в старые времена жил сторож, в обязанности которого входило открывать ворота.
Ворота в данном случае нам открыл сам Александр. И после ленча, приготовленного для нас его очаровательной женой — известной певицей Еленой, мы удалились в сторожку-студию, и в этой романтической атмосфере вскоре раздались первые звуки концерта, написанного для меня и моей скрипки.
Проработали мы несколько часов, и пора было возвращаться в Париж, где мы остановились с кинорежиссером из Далласа, которого я пригласил снять об этой поездке фильм. Квин Матьюс был мне знаком уже много лет, и выбрал я его потому, что он был большим любителем музыки и уже имел значительный опыт в этой области как режиссер.
На следующий день мы отправились в Италию.
В Милане нас встретил представитель городского совета Кремоны, и на новеньком BМW помчались мы в Кремону. С этого момента мы стали почетными гостями города Кремоны.
Мой друг, талантливый скрипичный мастер Борис Свердлик и его очаровательная жена Фаня к тому времени уже несколько лет проживали в Кремоне, где он основал мастерскую по производству замечательных скрипок. Фаня фактически и была организатором нашей поездки. Она принадлежит к той породе людей, которым невозможно отказать. Как только она узнала о моем намерении отпраздновать день рождения моей Амати, — буквально не теряя ни минуты отправилась к мэру города и предложила ему идею устроить мой концерт.
Борис Свердлик, очень талантливый скрипичный мастер
Фаня, жена Бориса Свердика
Нас расположили в гостинице в самом центре города и предоставили зал в Музее изобразительных искусств для концерта.
С этого момента начался сон…
Репетировали мы во дворце 18-го века, который принадлежал адвокату из Рима. Он ему достался по наследству, но особенно много времени он там не проводил. Сдавал его в аренду для всяких мероприятий и свадебных церемоний.
Прежде чем добраться до комнаты, где проходили мои репетиции, нужно было пройти через несколько залов, уставленных антикварной мебелью и украшенных росписями на потолках.
По пути на репетицию во дворце в Кремоне Коридор по пути к залу, где проходили наши занятия. Справа — подруга Фани, очаровательная Винченца, помогавшая нам в организации моих мероприятий и даже настаивавшая на том, чтобы нести мою скрипку…
Репетиционный зал. За роялем моя пианистка из Греции Деспина
Потолок в комнате. Замечательно помогает красиво играть. Достаточно только взглянуть… Сквозь открытые окна нам “подыгрывали” современные звуки с улиц этого старинного города
Типичная картина в Кремоне. Сотни людей приезжают сюда учиться изготовлению скрипок и вскоре оседают на долгие годы, уж очень по-видимому вдохновляет их атмосфера города, где жили самые знаменитые мастера…
В планы моего визита в Кремону также входили встречи со скрипичными мастерами. В Ассоциации скрипичных мастеров очень тепло меня приняли и даже подарили мне изумительно оформленную книгу фотографий с видами Кремоны.
Мы также посетили одну из самых старых мастерских в городе, где мастер, с восхищением осматривая мою скрипку, торжественно провозгласил: «Alta Classe!!» — Высший класс!
Мой кинооператор всюду со мной ходил и снимал почти каждый мой шаг
Особенно интересной оказалась наша частная экскурсия в дом, где прожил последние годы жизни гениальный оперный композитор Джузеппе Верди. Дом сохранили в его первоначальном виде, казалось, что Верди просто ненадолго удалился и скоро вернется, настолько сугубо индивидуально выглядел этот дом…
Дом композитора Джузеппе Верди
Визит к Отцу
Одним из самых волнительных моментов в моей жизни был визит в музей музыкальных инструментов, расположенный в городской ратуше Кремоны.
Во-первых, я хотел познакомится со Страдивари, на котором играл великий австро-венгерский скрипач, композитор и педагог ХIХ века Жозеф Иоахим. Он был одним из самых важных музыкантов Европы, личным другом великих композиторов Иоханнеса Брамса и Роберта Шумана.
Этот инструмент под названием Il Cremonese («Кремонец») теперь находится в этом музее. Всем избранным гостям города дают возможность увидеть и поиграть на нем не покидая музея. Незадолго до приезда в Кремону я узнал от моей знакомой американки, которая в то время училась в Кремоне мастерству изготовления скрипок, что в музее также находится скрипка Андреа Амати, отца братьев Амати, авторов моей скрипки.
Это тот самый Андреа Амати, которого считают родоначальником скрипичной эры.
Моя американская подруга сказала, что мало кто играл на этой скрипке и она не уверена насчет ее звучания, все-таки «старушке» 460 лет…
Визит этот мне устроил городской совет по просьбе неотразимой Фани.
Я пришел к ратуше за 15 минут до открытия музея. Куратор музея встретил меня у входа и привел в зал. В плексигласовых коробках были выставлены около тридцати выдающихся инструментов. Среди них находился и «Кремонец» Иоахима. Но первое, что мне бросилось в глаза, была скрипка, выставленная отдельно от всех. Она была в таком же плексигласовом контейнере, что и остальные, но в данном случае она стояла спиной к стене и лицом ко всем остальным скрипкам.
Как будто королева, перед которой выстроились на прием послы из разных стран. Это была скрипка Андреа Амати, отца двух сыновей, которые сделали мою скрипку.
По моей просьбе куратор открыл шкаф и бережно ее мне преподнес. Этикетка перед экспонатом сообщала:
Сделана для Короля Франции Карла IХ
Я наконец справился с волнением и стал на ней играть!
О Боже мой, какой сладкий, благородный звук, как на ней легко играть. Какая она красавица!!!
Скрипка работы Андреа Амати, отца двух братьев, сделавших мою скрипку Некоторые сохранившиеся буквы посвящения Королю Карлу IX, 1566 год
Лицо куратора засияло радостью!
И так я продолжал играть на ней минут десять.
— К сожалению, — сказал куратор, — мы должны открытъ двери для туристов через пять минут. Вы, кажется, хoтели познакомиться с «Кремонцем»?
— Да, — сказал я. — Конечно!
Скрипка работы Страдивари “Il Cremonese” (“Кремонец”)
Я сходу начал на ней играть концерт Брамса, написанный для владельца этой скрипки. На этой скрипке он, наверное, не раз играл этот гениальный концерт. Звук у нее был огромный и густой, совершенно другой, нежели у “Карла IX”. Ощущение, конечно, было впечатляющее! Великий инструмент, но меня почему-то тянуло к той сладкой и очаровательно звучащей скрипке короля Франции.
Мой друг, кинооператор Квин Мэтьюз, снимавший мой визит, не мог снять мою встречу со скрипками из соображений безопасности. По крайней мере, я смог сфотографироваться с обеими скрипками (моей Амати и “Королем Франции”).
Король Карл — в моей левой руке, а в правой — моя Амати… Рядом — куратор музея
Мой приезд широко освещался в местной прессе и мне даже пришлось дать интервью корреспондентам местных газет…
Пресс-конференция в ратуше Кремоны Справа от меня — Фаня
Финальным событием моего визита должен был стать концерт в городском музее. Собралось так много людей, что пришлось нескольким десяткам зрителей расположиться в соседнем зале. Стульев тоже не хватило — так они стоя слушали.
Было жарко и душно, но никто не ушел…
Вот эпизод моего концерта. Я исполняю сонату австрийского композитора Генриха Бибера, который родился в 1640 году, через 32 года после рождения Амати. В этой сонате Бибер изображает звуки животных, — особенно примечательны лягушка, петух и курица, кошка, — а также Марш мушкетеров.
День рождения моей Аматьки, как ее любовно называют мои друзья, закончился. Кроме поездки в Кремону, компактного диска “ Песни для одинокого сердца” — Songs for a lonely heart” и концерта Александра Раскатова она еще получила “в подарок” документальный фильм о моей поездке в Кремону под названием «A Cremona con Amore” (В Кремону с дюбовью):
Ну вот, пора закругляться.
Трудно поверить, что период, о котором я вам рассказал, охватывает более полувека и четыре континента, тысячи выступлений и еще больше — часов, потраченных на занятия, необходимых, чтобы овладеть мастерством игры на скрипке. Многому я, конечно, научился, но еще осталось порядочно.
Конечно, ничего этого бы не было, если бы в один день не пришла к моему отцу его кузина и не посоветовала бы отдать меня учиться музыке.
Ничего этого бы не было, если бы мои родители не поддерживали меня материально и духовно.
Огромную роль в моей возрастающей любви к скрипке сыграли мои близкие друзья «по оружию», постоянно увлекавшие меня своим энтузиазмом и личным примером.
Некоторые из них стали всемирно известными солистами, профессорами, моими сослуживцами.
Я в Музее Медоус в Далласе в 1985 году
Самое главное, что помимо моей незыблемой любви к скрипке, моя любовь к музыке и прочим видам искусств продолжает меня вдохновлять и духовно обогащать!
Даллас, 2016-201
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2017-nomer9-borok/
