Когда она стареет на глазах
(Стихи об уходящей эпохе)
Когда она стареет на глазах,
Ей остается только мерный взмах
Расправленных до нетерпенья крыльев.
И трепет их по ветру величав:
Так расстилают флаги на парчах
И план рисуют на машинах пыльных.
Когда она кидается с моста,
Не досчитав (положено до ста),
Устав на девяносто (два, четыре?),
Она летит, и воды напрямик
Её влекут на бежевый родник,
Где прошлые крылатые почили.
Другою будут люди вспоминать —
Её судьбу им строить и стирать,
Но где-то там, на приграничье Слова
Она опять ступает, голосит,
А молодых ребенок веселит,
И это все не повторится снова.
V. U.
Слишком тоненькая — так, что боюсь сломать.
Только скажи слово и «мир, держись!»:
Будут ветра по берегам стенать,
Будут валы в море утюжить жизнь.
Если уйдет в мысли, что глубоки,
Если веки покроют как пеленой глаза —
Это услышат как соловьиный крик,
Или как будто рядом летит стрекоза.
Поговори теперь, или иди на покой —
С нею всегда выбор один из двух.
Она кружит голову теплотой,
А глубиной захватывает дух.
По лезвию и обуху ножа
Хожу по лезвию и обуху ножа,
Мне все равно, зачем и где ходить,
Ты на меня пытаешься нажать,
А я тебе пытаюсь угодить.
И это обух только, оборот.
Я по иной ступаю стороне
И по—другому открываю рот,
И говорю «изыди» сатане.
Вот круговой назначенный мне путь:
Спиралью вверх и по спирали вниз.
И ты про это помни, не забудь:
Матерый волк и очень хитрый лис.
Внутри раздор и почва для стихов
Не заживает грифельной грядой
И стая белых ласковых волков
Бежит сюда за небом и едой,
А стая рыжих огненных лисиц
Скрывается за выжженным холмом.
Бывает сон у вешних даже птиц.
На дне своих запущенных хором
Они сидят и ждут рассветный час,
На них находит времени набег,
Что каждого живущего из нас
Преображает в жаркий майский снег.
Напиться бы водою из ручья
И по ножам огромным не ходить.
Была бы ты, поэзия, ничья,
Но кто же будет в храме том кадить?
И на алтарь забрызганный вином
Не меньше сердца ежедневно класть.
Поэзия: украсить и украсть?
Поэзия в ином.
Рифмы
Когда миллионы хороших людей
Живут в ситуации бреда,
Когда больше нечему верить
И снег на душе,
Внимать поворотам реки
И сокрытое ведать,
И рифмы писать, поверяя настройки ушей.
То вечный процесс созидания строчки в футляре
Квадратного ямба, иль дольника лиги плюща.
И если та улица будет приравнена к яме,
То я напишу тебе рифму на звонкое «ща».
Но если та улица, дом, пересвет, переулок,
Практически город, который заветно люблю,
Останется к нам
Нелюдим, бесприютен и гулок,
То я укажу тебе рифму на резкое «You».
Ведь я не хозяин
Ни звуку, ни верному слогу
Летящему птицей,
Скользящему рыбой поверх кораллов,
Родящему смех и слёзы на лицах,
А также смятение среди интегралов —
В итоге счислениям не поддаётся
Ни слово, ни всякое правое дело.
В груди у меня неистово бьется
Слепая душа и безумная вера.
В пути
Едешь вот так,
Веришь во что-то, друг.
А за окном проносится незнакомо
В белой муке, насколько хватает рук,
Хижины города вострякового.
Едешь ты быстро,
Или ползёшь поворот —
Это неважно — цель далеко наметил.
Ты далеко от первых своих ворот
И посреди пути ощущаешь ветер.
Едешь весомо,
Чтобы себя оправдать,
Вести плохие мимо ушей пропуская.
Если познал, что не может тебя предать
Только стена снежная, городская.
Шорохи жужелиц в сене
Шорохи жужелиц в сене,
Горевший от праздника форт,
Метущий по улице веник
И тлеющий зимами торф.
Вот вещи, смешавшие с мраком
Движение тощих планет,
Как булку печеную с маком
И с порохом твой пистолет.
Заряжено всё от начала,
Начинка пресыщена – смерть.
Ты маком сегодня чихала,
Ты порохом чистила клеть!
Не видел я больше такого,
Но знаю, что скоро капут,
Ведь жужелиц в сене так много,
И веника выверен прут.
Вальс
Выхватывая воздух из тайги,
Выманивая искры из пожаров,
Ты ставишь «лайк» у каждой из могил
И от живых не принимаешь жалоб.
Ты понял всё, печаль твоя легка,
Как вата неугодных междометий.
Ты, уходя, бросаешь им: пока,
Ещё свою Ахматову не встретил!
И вспоминая лучший день и час,
Когда в тебе сознание открылось,
Ты шум лесов поведаешь как вальс,
А их пожар как милость.
Полынь
Обрывчатая нервная полынь —
За черной сажей цвет неразличаем,
Как ветер злой нахлынь бы он на Крым
И распугай у вод прибрежных чаек.
Она внезапна, голосом тонка;
Она страшна, но после беззащитна.
Она такая, но не такова.
Щепотку соли за порог отщипнуть,
Ввернуться в пол на низких каблуках
И от нее бежать к царице ночи!
Но я стою… и сам не знаю как
Узнать чего на самом деле хочет.
Кузнецкий мост
Если хочешь избежать костра,
Сигани с Кузнецкого моста,
Чтобы и забористо, и мокро
Ты плеснул чернеющей воды,
И сигары, бьющие поддых,
Одобряя помигали охрой.
Если хочешь избежать красот,
В мире из наклеек и пустот,
Ярких магазиновых коробок,
Будь не тоньше буковой коры
И фейсбука проигнорь надрыв,
Потому что занят, или робок.
Если хочешь избежать судьбы,
Просто суть немедленной ходьбы
Замени на суть ходьбы неспешной.
И уже не огненный болид
Повезет где штырит и болит,
А комфорт, что бизнесово — Е-шный.
Это всё, инструкция проста:
Не сигай с Кузнецкого моста,
Классом Е не едь,
Не притворяйся
Ты сухою буковой корой
И сигар не трогая рукой…
В общем, тяжело,
Но постарайся.
Ремесло
Красные, синие полосы;
Локоны красные, синие.
Волки мы разноголосые,
Птицы мы некрасивые!
Крайние и блестящие
Лезвия на пути.
Выросли настоящие —
Не буди, не буди!
Синим вихрем закрутимся
В красное «не причём».
Это не наша улица?
— Учтем, учтем.
— Это не ваше логово!
— Будем кусать сильней.
Идолу тащат Богово,
Синее всё красней.
Синее в мак сливается,
Поле горит огнем —
Это закат срывается
С вечной узды конем,
Это судьба красуется
В сером эскизе дней,
Чтобы не наша улица
Стала вольней, вольней,
Чтобы не наше поле
Через асфальт росло.
Красное — наше горе;
Синее — ремесло.
В полупустом вагоне
В полупустом вагоне
Сумрак и галдеж.
По городу ветер гонит
Пудру
И ты идешь
Заснеженная, как остров
Тропический в ураган.
И оплетают остов
Пряди твоих лиан.
Я способен ещё на шёпот прохладных губ
Я способен ещё на шёпот прохладных губ
И ветряный сон после часов ходьбы.
Если я был с тобой недостаточно груб,
То это было из-за моей любви.
Я способен долго думать и сочинять
Разные вирши, смысла не видя в них.
Но если увижу пару слепых щенят,
В руки возьму и приму их за своих.
Так и в тебе трогательно найдя
Что—то душе дарящее в разрыв,
Я пишу стихи для лучшего дня
При свете всполохов грозовых.
Ангел Рима
Ты меняешься так искренне в лице,
Что в этом виновато подсознанье,
И в Царскосельский в Питере лицей
Тебя влечет гордыня и призванье.
А я иду обочиной дорог,
Мне ни к чему колонны и лепнина,
Но дорог я тебе как скоморох,
А ты мне дорога как Ангел Рима.
И разница меж нами все сильней,
Когда пути и ближе и короче.
Порежу я на завтрак сельдерей,
А ты морковь граненую захочешь.
Меня терзает мысль о том, что я покойник
Меня терзает мысль о том, что я покойник
И отказался в мире от всего.
Я вижу то село, я вижу рукомойник
И два зрачка асиневато-колких
Мне ёмко говорят идти на всё.
Я призываю этот же нездешний
Твой образ бессознательно сейчас
На белый луг, который не безгрешный,
На чёрный вальс, на бежевый матрас.
Но солнце так опрыскает кроваво
Небесную, быть может, синеву,
Что захочу я, чтобы ты упала
И в тот же миг я сам же уплыву
Спиной в Неву – замёрзнув, околею,
Но буду всё же синими шептать
Назло себе – «люблю»,
Назло тебе имею
Я что сказать, а после растоптать
Свои слова в потоке рассуждений
Холодных, как название реки.
Пост этих фраз не подавай руки,
На пальцах избегая топи жжений
От благородных этих унижений
У темнотою дышащей строки.
Снится
Тебе уже, наверное, весна
Всю суть мою от солнца заслонила —
Напоминает изредка во снах
Былой мечты сияние и сила.
Напоминает, или предстает
Мне параллельным миром, или курсом.
В краю из трещин множество пустот,
Но поцелуи в нем сродни укусам.
Я просыпаюсь, чувствуя печаль.
Уж навсегда получится проститься…?
__________________________________
Как будто жизнь сама дает на чай
И унижает, позволяя сниться.
309 лет (Александру Емельяненко)
Тебе уж 309 лет,
А всё равно, что только 20.
Но что же нам с тобой делить:
Червей могил, иль шквал оваций?
Забвение то, что вровень всем,
А, может, славу, что капризна?
Да ты сошёл с ума совсем
Ещё при той советской жизни!
А я при этой, молодой.
Какая разница-то право?
Нам встать велят вдвоём с тобой:
Тебе налево, мне — направо.
Полдела сделано, и вот
Полдела сделано, и вот
Не ждешь хлебов твоих развязных
И не читаешь старых нот.
Ну вот, сынов своих прекрасных
Ты всех подряд перелюбил,
Желая их очеловечить.
От потребления мобил
Их излечить и изувечить.
И сколько радости мне тут,
Тебе — количество печали.
Мы выбираем новый кнут
И ты даешь, чтоб не пищали.
Госпитальный вал
(Розе Солнцевой — моей бабушке)
Рыжая в белую проседь
Женщина без каблука
В самую позднюю осень
Хилого прёт старика.
В серых щитах голубятни
Птичий разносится гул.
Сторожу было приятней,
Что у больницы уснул.
И проходя сквозь ворота
От Госпитального пять
Верила ты, что работа
Душу согреет опять.
«Мал золотник, да дорог!» —
Ей поговорка шла.
Искренне твой потомок,
Выросшая душа.
Всё, что сказать имею,
С нужного дня пишу.
Ты поняла затею,
Или я просто шут?
Верлибры
Хищная птица в тесной комнате
Хищная птица в тесной комнате,
Стрелой пронзенная.
Рыцарь правды на поле боя
Лежит распластанный.
Город заняли мародеры и гопники.
Голос слышен из помещений ласковый,
Лгущий всем о врагах революции.
Вместе с ним выходят на марши.
В катакомбах от заклинаний «круцио»
Гибнут все наши.
Птица когтями в двери судорожно…
Рыцарь за меч сбитыми руками…
Если мир вокруг тебя не закружится,
Значит ось сломали.
Значит каждый сам по себе и в хаосе,
На колесном бублике восьмерка.
Птица взлетит, спикирует яростно.
Миру, покрытому серой алмазной коркой
Покажет удаль рыцарь названный,
Птицы клюют и смотрят глазами волка.
Помни, в эпоху наказаний
Это расплата только.
Я вышел из леса на Привокзальной 6
Я вышел из леса
На Привокзальной 6
Города N, где урки УАЗ чинили.
Это тюрьма? — спросил я —
Нет, говорят, это плен —
1964.
Где же фронт горит? В какую посылать
Сторону всё: людей, пулемет, канистры?
Они говорят, что все повалились спать,
И войну ведут одни министры.
Что же трудитесь вы день ото дня,
Не разбегаясь по деревням и бабам?
Они говорят, что какая-то здесь фигня
И спрашивать их о ней совсем не надо.
Я обратно ушёл, принял возврат мой лес,
А за спиной канистра с пулеметом…
Под моим плащом есть небольшой обрез,
Я не знаю, кого найду и спасу кого там.
Поэты
Поэты — это стая
Из очень разных птиц
И к солнцу одна за другой
Летит в вираже дугой.
Но тот, кто не смотрит в небо
Не разбирает лиц —
Он видит пепел с неба летящий.
Другой — смотрящий — видит факел,
Сгорающий в тишине.
И только в вышине
Ведомый тем же светом
Видит перья,
Которые были поэтом,
А теперь кружат на колючем ветру,
Не оседают пеплом,
Не поднимаются к звездам
И не сгорают на солнце.
Потому что поэты — не кольца древа,
А новые ветви,
Которые сломали.
И все, что они сказали и записали
Посыпает землю ровным слоем
Белой солью,
Черным пеплом,
Красным маком,
Крестами с новым прозрачным лаком.
Поэты — это такая стая,
Не забывайте это.
Перья гонит над сушей холодным ветром.
Круг замыкается
Поясом над землей,
Новой орбитой, где каждый каждому свой,
И Бог заполняет все промежутки светом.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2017-nomer9-abulanov/
