Не отпустит
«Кто варит варенье в России —
тот знает, что выхода нет»
И. Кабыш
Всё варенье сварено,
Песенки допеты.
В золотое марево
Утекает лето.
Мартобри ненастные
Станут править миром,
По полгода властвовать,
Обижая сирых.
И ледышки осени,
Словно злые птицы,
Клювиками острыми
Будут в сердце биться.
Но жива смородина
В баночках на полке.
…Не отпустит Родина,
Попугает только.
Я пела колыбельную ребёнку
Я пела колыбельную ребёнку,
Обняв тихонько худенькие плечи.
Усталый слабый голос мой негромкий
Звучал в каморке нашей каждый вечер.
Я пела про журавлика, про Волгу,
Про негасимый свет московских окон.
Он глазки закрывал, и долго-долго
Тянулся звук баюкающий тонкий.
И страх с обидой, словно в сказке Лихо,
Вдруг исчезали в круговерти белой.
На сердце становилось тихо-тихо…
Кому я пела? Сыну ли? Себе ли?
Остаться здесь — не значит выжить
Остаться здесь — не значит выжить.
Пригреться там — не значит жить.
Мотаться по развалам книжным,
Готовить борщ, точить ножи,
И там и здесь — труды, заботы,
Зарплата, дети, сон, стихи.
А в синем небе самолеты —
В другую жизнь проводники.
Да что вы
Да что вы, какие проблемы,
Всего-то проснулась однажды,
Увидела: жизнь пролетела,
А мальчик еще не родился.
Да что вы, какие обиды,
Осталась одна благодарность
За годы в холодном колодце,
За аленький теплый цветочек.
Да что вы, какие сомненья,
Одна только голая вера,
Что смысл мы постигнем когда-то,
Что всё это надо кому-то.
Кто-то
Кто-то странный и очень знакомый
Смотрит вниз на меня с сожаленьем,
Посылая скупые приветы.
Он создал меня не по подобью,
Сделал куклой беспомощно-жалкой,
Дал мне тонкие ручки и ножки,
Вместо цели — сонм глупых мечтаний,
Вместо сердца — открытую рану.
И отправил одну по дороге,
Полной ям, буераков, колючек,
Вдаль без спутника, компаса, карты.
А когда башмаки истоптала,
Он вручил мне писклявый сверток,
И сказал: «Люби и заботься».
Я люблю до потери сознанья,
И забочусь, как только умею.
С каждым днем тяжелей моя ноша,
Все труднее мне прыгать по кочкам,
Все труднее из ям выбираться.
Кто-то добрый и очень знакомый
Смотрит вниз на меня с интересом:
Упаду — расшибусь или встану?
Поднимусь наконец иль сломаюсь?
…А я плачу тихонько ночами
И шепчу: не оставь меня, Боже.
2004 г.
Несмотря на
Я отстала от жизни, она улетела вперед
На пугающей скорости в классном зеленом вагоне.
Вижу издали тот торопливый и жадный полет,
А в крови затихает горячечный голос погони.
Веселится, ликует в вагоне отважный народ,
И богатством и связями средь суеты обрастает…
Я бреду по путям, наблюдая закат и восход,
Как бегут провода и шумят перелетные стаи,
Как бушуют снега или падает дождик грибной,
Подбирается осень-подруга оранжевым лесом…
И сквозь смех или слезы и шага неспешного сбой,
-Я люблю тебя, жизнь! — повторяю опять за Бернесом.
Не пытаясь запрыгнуть успеть хоть в последний вагон,
Можно просто идти и идти — не назло, не упрямо.
Жизнь не там, где упорно штурмуют её бастион —
Там, где любят ее. Вопреки. Несмотря на…
Детство Апрель Пасха
Мама готовится к Пасхе,
думает про побелку,
загодя проверяет
форму для куличей.
Воздух весенний ласков,
солнце шныряет белкой,
метит и нос и щеки
точечками лучей.
Лес пестрит от скворешен,
радуются мальчишки:
будет в золе картошка,
вечером костерок
на проталинах вешних…
Дружно забросив книжки
дразнимся понарошку,
скачем, не чуя ног..
Весело! Мы пионеры!
Бабки всё врут про Пасху!
Мы лучше всех на свете —
чей-то победный клич!
В сердце, где алый галстук,
нет уголка для веры —
просто весна и ветер,
и на столе кулич.
Снова апрель настанет,
засеребрятся вербы,
и на пасхальной службе
будет венок свечей.
Только не будет мамы,
утром встававшей первой,
и не вернется детство,
вкус ее куличей.
Хватит, девочки
Хватит, девочки, строить глазки,
слушать глупости, ждать подсказки,
стринги вредные покупать,
пить мартини, болтать часами,
не в свои запрыгивать сани.
Не пора ли детей рожать?
Будет маленький человечек,
вы поймете: еще не вечность,
жизнь, по сути, лишь началась.
Станут теплыми ваши руки,
колыбельной простые звуки
поплывут, из груди струясь.
Он привычный ваш мир разрушит,
оживит уставшую душу,
теплым ротиком к сердцу прильнет.
Став и солнцем ему, и опорой,
вы свернете любые горы —
материнство свое возьмет.
Будут страхи, тоска, усталость.
Только это такая малость!
Важно путь до конца пройти
И, как Герда спасает Кая,
от всех благ земных отрекаясь,
его душу от зла спасти.
Это просто кусочек жизни
«Мой бедный друг!
Бессильем истомись
и обрети — попробуй! — сливы смысл,
минуя косточку, и кожицу, и мякоть.
Но не минуй меня!
Я буду плакать.»
Н. Хаткина
Это просто кусочек жизни,
А попробуй, вынь из контекста —
И увидишь, как алым брызнет
На прореху — пустое место.
Прорастает, пускает корни,
Где, казалось бы, тишь да пустошь,
Своенравно и цепко строит
Мост меж прожитым и грядущим.
Теплой мякотью спелой сливы,
Солью слез, что со щек сбегают,
Вдруг напомнит: покуда живы.
А что дальше — никто не знает.
Дикие утки свистят
Дикие утки свистят словно райские птицы,
Пруд в камышах и кувшинках, в серебряной тине.
Прошлое машет крылом, собираясь проститься,
Хочет взлететь, как утёнок в ожившей картине.
Лентой широкою вдаль убегает дорога,
Стелется, тянется к небу обманчиво близко.
Можно шагнуть на неё — приведет прямо к Богу…
Тёплый сентябрь благодатно над заводью длится,
Неторопливо в листву позолоту вплетает.
Берега нет у земли, кроме Отчего неба…
Мне бы шагнуть и идти, ни о чём не вздыхая,
Пусть обгоняют попутки и пешие…Мне бы.
Кошмар из деревенского детства
Когда мне было примерно 14 лет,
Мать, уезжая куда-то, сказала вдруг:
Завтра придется тебе подняться чуть свет
И подоить корову, пока не пришел пастух.
Выгнать ее ты к стаду должна успеть,
Иначе самой весь день придется пасти.
…Не проспала я ни разу за много лет,
Все успевала сделать часам к шести.
Давно не живу я в деревне, с 17-ти лет.
Но часто мне снится: уже прокричал петух,
Уже все проснулись, давно наступил рассвет,
Лишь я проспала, и стадо угнал пастух.
А наша несчастная Жданка в стойле одна
Недоенная, меня терпеливо ждет.
И так укоризненно смотрит в глаза она!
От мамы теперь уж точно мне попадет.
У Кумпана
Сижу у Кумпана, смакую строчки бреда,
Глотаю кофе по-восточному с корицей.
В ближайшей плоскости все песенки пропеты,
Грядет зима, и курица не птица.
И тот один, с которым мы любили
Двенадцать лет назад, когда летели
Во взятом напрокат автомобиле
Сквозь вечность в олеандровом туннеле —
Застыл, как мошка, в янтаре прозрачном,
Не раскусить, не взять, не дотянуться….
Горчит миндаль, и ничего не значат
Узорчатые символы на блюдце.
Сижу у Кумпана, а за окном Случайность
Шифрует, путает следы по-лисьи…
И осень по апрельским дням скучает,
Как капли янтаря, роняя листья.
Я слушала капли дождя
Я слушала капли дождя.
Сентябрь выпроваживал лето,
Все более медлил с рассветом,
Гулял по пустым площадям.
В листвы разномастной сугроб
Привычно ступни погружались,
Над городом тучи дрожали,
Цепляясь за огненный рог.
Туманом тянуло с реки,
Клесты на рябину слетались,
И двое как дети смеялись,
Забыв, что они старики.
Элизе
Ах, девочка, надо ли так себя мучить?
На кладбище, ночью, в разорванном платье…
Да полно, малышка, быть птицами — лучше,
Достойны ли жертвы такой твои братья?
Сочтут тебя ведьмой, казнят на рассвете,
Любимый твой муж не потерпит обмана.
Как жалят крапивные жгучие плети!
(Любите себя! — назидает реклама)
Ну хватит, глупышка, осталось мгновенье,
Откройся скорее, спасение рядом!
…Ни тени раскаянья или сомненья.
Крапива, рубашка, работа. Так надо.
Не плачь, героиня, победу отпразднуй!
…А то, что осталось крыло у братишки —
Так сколько нелепиц встречается разных
В любимых зачитанных сказочных книжках.
Каролине Павловой
То, что написано Вами, как эхо
Вздрогнет, невидимой стиснет рукою.
Как это странно: два человека,
В общем-то разных, но что-то такое…
Фраза, встревожившая не на шутку:
«Вера в улыбки, слова или слёзы,
Неподдающаяся рассудку…»
Жизни поэзия, старости проза,
Век девятнадцатый, век двадцать первый,
Русская баба ли, светская дама,
Нам одиночество — высшая мера.
Жизнь в ожидании. Жизнь без Адама.
Издалека, долго
Бездонный широкий тракт,
Вздыхающий о своем.
А солнце плывет в закат,
Ныряет за окоем,
Не тонет в седых волнах,
Но красит их золотым.
Кузнец, перекуй свой страх,
Переплавь его в дым.
Спасись, утопающий, сам,
Вручи сам себе медаль,
И мчись на всех парусах
Туда, где за далью даль.
Ребенок, не бойся слез,
Но если спасется мир,
Всмотрись в этот желтый плес,
И снова все повтори.
Позади Назарет, Галилейская Кана
Ольге Шевелевой
Позади Назарет, Галилейская Кана —
Два цветка в палестинских библейских садах.
Надышавшись их воздухом благоуханным,
Отправляемся дальше с тобою, туда,
Где душа суету и усталость забудет,
Где в зеленых холмах, среди гомона стай
Кинеретские волны напомнят о Чуде,
И расширится взор, и замолкнут уста,
И постигнешь сквозь сердца глухие удары
Что хранит Его след вековая вода…
А вдали, впереди ждет последний подарок:
Благодатный зеленый живой Иордан.
Ты войдешь в его воды, сольешься с теченьем,
Чтоб потом вспоминать до скончания лет
Потрясенные лица принявших Крещенье,
Просветленные души увидевших Свет.
Что-то схалтурили Парки
Что-то схалтурили Парки,
Нить получилась грубой,
Тонкой, вот-вот порвется.
В этой рубашке жарко,
Пересыхают губы,
Если пригреет солнце.
Впрочем…Придут морозы
На смену жаркому лету
Или весне певучей —
Заиндевеют слезы,
Рад будешь даже этой:
Грубой, худой, колючей.
Не трогай яблоко, Ева
Не трогай яблоко, Ева!
Порхай себе райской птичкой,
Купайся в садах Эдема,
Где счастье дружит с привычкой:
Вкушая прелесть натуры,
На солнышке с милым греться…
Зачем тебе разум, дура?
От разума ноет сердце…
Беги от злосчастного древа,
От Змея с его приколом!
Изгнанницей станешь, Ева,
Дорожку назад прикроют.
Узнаешь и страх и голод
В холодной пустой халупе…
А в трубке гнусавый голос
Напомнит: «Рай недоступен».
Улыбаясь, сидеть
«Улыбаясь, идти под раскрытым зонтом
С увядающем стеблем и детским лицом-
Безрассудство цветения (перед концом).»
О. Иванова
Улыбаясь, сидеть в ресторанном чаду,
слушать льстивые речи ученых мужей,
бизнесменов и грузчиков с грустным лицом,
возомнив себя Эвридикой в аду,
юной девой в мои почти сто уже —
безрассудство цветения (перед концом).
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2017-nomer9-gumenskaja/
