Продолжение. Начало в №8/2017
2
ОКТЯБРЬСКАЯ ЭЛЕГИЯ
I
Немало мне выпало ныне
Дождя, и огня, и недуга,
Смиренье — не чуждо гордыне,
Горенье — прости мне, подруга.
Дражайшее помощи просит,
Навесом шурша тополиным,
Прошедшее время уносит
Кружением неопалимым.
Внемли невесомому в мире,
Недолгому солнцу засмейся.
Безропотной радуйся шири,
Сощурься и просто согрейся.
Из нового ринемся круга,
Поверим забытым поэтам,
Прельстимся преддверием юга,
Хоть дело, конечно, не в этом.
Как будто и вправду крылаты
Посланцы невидимой сметы,
Где отсветы наспех примяты,
Отринуты напрочь приметы.
Как будто, подвластны причудам,
Невинным гордятся примером
Стремленья магнитного к рудам,
Служенья наивным химерам.
Где замкнутым шагом открытья
Уже не желают собраться,
Но жалуют даже событья —
А молодость жаждет остаться.
II
Скажи мне теперь, музыкантша,
Не трогая клавиш перстами, —
Ну что тебе чуть бы пораньше
Со мной поменяться местами?
Ну что тебе чуть поохрипнуть,
Мелодию петь отказаться,
Мелькнувшее лето окликнуть,
Без голоса вдруг оказаться?
Ну что тебе, тихий, как тополь,
Король скрипачей и прощений,
Разбрасывать редкую опаль
По нотам немых обольщений?
Ну что пощадить тебе стоит
Творимое Господом чудо,
Когда сотворённое стонет
И воды влечёт ниоткуда?
Ну что за колонны белеют —
Неведома, что ли, тоска им?
И мы, заполняя аллеи,
Ресницы свои опускаем.
А кто поклоняется ивам,
Смежает бесшумные веки? —
Да это, внимая счастливым,
На редкость понятливы реки.
И племя младое нежданно
К наклонным сбегает ступеням —
И листья слетаются рано,
Пространным разбужены пеньем.
И хор нарастает и тонет
В безропотной глуби тумана,
И голубем розовым стонет,
И поздно залечивать раны.
И так, возникая, улыбка
Защитную ищет заминку,
Как ты отворяла калитку —
А это уже не в новинку.
III
Бывали и мы помоложе,
И мы запевали упрямо —
И щурили очи в прихожей
Для нас флорентийские дамы.
И мы нисходили на убыль,
Подобно героям Боккаччо, —
Так что же кусаю я губы
И попросту, кажется, плачу?
А ну-ка, скажи мне, Алеко, —
Неужто зима недалёко —
И в дебрях повального снега
Венчальный послышится клёкот?
И что же горит под ногами,
И разве беды не почуют,
Когда колдовскими кругами
Цыганское племя кочует?
О нет, не за нами погоня,
Нахлынет безлиственно слава —
Покуда она не догонит,
Земля под ладонью шершава.
Коль надобно, счёты откинем,
Доверимся этой товарке —
Покуда ведь только такими
Опавшие вспомнятся парки.
Томленьем надышимся ломким,
Уйдём к совершенствам астральным,
Октябрь не в обиду потомкам
Сезоном закрыв театральным,
Где свёрнуты без опасений
Над замками мавров и троллей
Затёртые краской осенней
Афиши последних гастролей.
ПРОЩАНИЕ — ВСТРЕЧА
I
Не много ли досталось мне при свете
Фонарного мисхорского устоя?
Лишь волосы отзывчивые эти
Да моря воркование густое,
Где встреча очарованная машет
Платками убелёнными прощанья.
И если опыт — пажить, он-то нажит,
И нечего пенять на обещанья.
II
Вернутся ли беспамятные души
Сюда, на многокронные аллеи,
Где музыка развенчанная глуше
И мука просветлённая — смелее?
Неведомы им наши разногласья,
Приметы не чураются подспорья,
Но властвует и требует согласья
Гортанная отрывистость предгорья.
III
Предсказано ли векам разобщенья
Пожизненно чужими оставаться?
И что, однако, требует прощенья,
И верно ли, что проще — улыбаться?
Как в песенке слепой, недоумённость
Глядит из разговорчивого лада,
И радует имён определённость —
Самой незаменимости отрада.
IV
Как будто, пробуждению ночному
Бессмысленно вверяя наважденье,
Подобно притяжению земному
Присутствует вокруг перерожденье —
И, сразу за оградою играя
С луною, невесомою доселе,
Мелодия родная, умирая,
К небесной приближается капелле.
V
На львиную сноровку не позарясь,
Склоняет Август смуглые колени, —
Быть может, вы, когда-нибудь состарясь,
Прекрасной уподобитесь Елене —
Тогда-то тьмою послевисокосной,
Отселе различаемый не всеми,
Ваш юный облик, ревностный и грозный,
Мелькнёт на миг в предании иль гемме.
VI
И встанет над отравленной листвою,
Над сенью, отягчённою годами,
Мерцания биение живое
Меж явью и большими городами,
И вызовет участие немое,
Как некогда — внимание святое, —
И, связанная узами с зимою,
Вы это назовёте красотою.
VII
Пусть вам не помешает это, Ольга,
Отнекиваться в жизни безмятежной
От исповеди, видимой настолько,
Что вряд ли отличается от прежней —
Безмолвной, непрерывной, бестелесной,
Несбывшейся, — ну кто там пламя гасит
И в заповеди дали бессловесной
Чела венками нови не украсит?
VIII
Не с нами ли, бредущими в округе,
Таящими дремотную отвагу,
По кругу время движется на юге,
Ступени приноравливая к шагу?
Не нами ли загадка не раскрыта,
Сближенья не разгадана шарада?
И ровное молчание — размыто,
И кровного отчаянья — не надо.
IХ
Пускай же распоясанно и сонно
Прощанье нарастает, непреклонно,
Как замысла туманная изнанка,
Как всё, что изводило спозаранку,
Подобием приспущенного стяга,
Как женщины чарующая тяга,
Как в сумерках, что гнутся и гадают,
Деревья о сраженьях рассуждают.
ГРОЗА ИЗДАЛЕКА
Покуда полдень с фонарём
Бродил, подобно Диогену,
И туча с бычьим пузырём
Вздувала муторную вену,
Ещё надежда весь сыр-бор
Гулять на цыпочках водила, —
И угораздило забор
Торчать, как челюсть крокодила.
Осок хиосская резня
Мечей точила святотатство —
И августовская стерня
Клялась за жатву рассчитаться, —
И, в жажде слез неумолим,
Уж кто-то стаскивал перчатку
От безобидности малин
До кукурузного початка.
И обновившийся Ислам
Нарушил грёз обожествленье, —
И разломилось пополам
Недужных зол осуществленье,
И гром постылый сбросил груз
И с плеч стряхнул труху печали,
Как будто краденый арбуз
В мешке холщёвом раскачали.
И чтобы к ужасу впритык
Хозяин сдуру нализался,
Змеиный молнии язык
С надменным шипом показался —
И по-младенчески легко
Кочуя в стае камышиной,
Кормилиц выпил молоко
Из запотевшего кувшина.
Покуда в мальве с бузиной
Низин азы недозубрили,
Покуда в музыке земной
Охочи очень до кадрили,
Как в школе, балуясь звонком,
Тщета внимания ослабла —
И, кувырок за кувырком,
Пошли шнырять за каплей капля.
И повеленья полутон
Над ходом времени обратным
Оставил нас с открытым ртом
И лопотанием невнятным, —
И в уверении крутом
Уже разверзлась ширь дневная —
А где-то в ливне золотом
Ещё купается Даная.
ДВА ГОДА БЕЗ МОРЯ
Два года без моря и ласки!
Пусть осень не строит мне глазки, —
Сентябрь на ходулях чумным почтальоном
Не выставит скулы в порыве наклонном,
Где ветвь на ходу обвисает
Да пряные кудри спасают,
Где ищут ресницы да всё не находят, —
Тогда непонятное в лицах восходит.
Два года без ласки и моря!
Так что повторяется, вторя
Прибоя ли шуму иль разума свету?
Подобно волнам, проверяется лето
Иль пеной прибрежною, слишком успешной,
Иль склонностью к ценности, может, поспешной —
Одна за другою они набегут,
Когда дорогое вдали берегут.
Два года без вести зрачка и ветрила!
Незримые вместе вернутся мерила,
Безвестные части меняя местами,
Сойдутся, отчасти являясь мостами
Меж замком осенним опасным,
Расцвеченным жёлтым и красным,
И светлою областью наших обид,
Где облик влекут и обличье скорбит.
Два года опаски и всех превращений!
Прости мне огласку иных обольщений,
Прости неуменье, как мудрость прощают,
Когда на мгновение грусть обещают,
Прости мне опеку в быту обветшалом,
Тишайшие нити устань шевелить,
Как будто не к спеху порой разрешал им
Тебя вопрошать и себя не винить.
Строители верности высят стропила,
Над ними от пыла сгибаются пилы,
Плывут облака, — и по лужам вразброд
За годом растаявшим нынешний год,
Как братья хмельные с пирушки ночной,
Домой возвращаются поздно, —
И день надвигается грозно,
А небо с позиции смотрит иной.
Два года без меры — мы их променяли —
Платочек батистовый вгонит в тоску,
И счастье теперь раздают по куску,
И впишут в немые анналы,
В скрижали доверия — тень фитилька,
Да то, что к щеке прислонялась щека,
Да пахли под утро огарки, —
Вовсю улыбаются Парки.
Нам тени ночные разложат пасьянс,
Излуки речные не вгонят нас в транс,
Никто из тумана не выйдет встречать,
Никто на устах не поставит печать, —
А только сольются неспешно
С безропотной темью кромешной
Лишь два силуэта из всех на веку —
И проблески света уже начеку.
Ничем не могу своё сердце спасти
От тех отдалений, куда догрести
Нельзя, — перевёрнута днищем
Судёнышка крепкая суть —
И как здесь себя позабудь,
Когда по задворкам не рыщем,
Брести собираемся к чистой воде, —
Едва только выйдешь, не сыщешь нигде.
Желанная мгла, где от рокота лев
Из клетки бросается в ропот дерев,
Желанная глина, где клёкот орлиный
В обнимку с лавиной летит голубиной,
Где в нас вызревает, как семя, случайней,
Что чайка взлетает над ленью причальной, —
Заснежена даль, да и моря одышка
Опять, как всегда, хороша без излишка.
Стручками акаций челны и шаланды
Уходят от брега взбесившейся банды,
Матросы на бриге хлебают баланду,
И радио нам продаёт контрабанду,
Как шали персидские, — все миновало,
И снова спесиво стоит у штурвала
Моряк молодой с золотою кокардой
И скоро командовать станет эскадрой.
Наверное, всё-таки нет у любви
Ни риска остаться бездомным,
Ни сердца в груди и ни искры в крови,
Что вспомнится в море огромном, —
Зачем же тогда, затевая игру,
Мы мчимся, души в ней не чая,
И мучится тишь на всеобщем пиру,
Запросам иным отвечая?
Зачем же тогда, только хрустнет ольха,
Берёзы охаивать станут?
Ужели тогда и пройдёт по верхам,
Что к берегу скоро пристанут?
Не то мы умеем назвать второпях,
А только немеем в ненужных цепях, —
Дорожкою лунною где-то
Протянем цепочку брегета.
Горит ли кострами покой за углом,
Недвижное пламя сдаётся ль на слом,
Внимают ли люди, течёт ли вода —
Чего-то ведь нам не постичь никогда, —
Нельзя подчистую тому научить,
Что точится вами и прочит влачить
Уроком любым рисованья
Безмерное наше вниманье.
Нельзя ли кольцом обозначить испуг?
Лицо не рисуют без помощи рук,
Безликое помощи просит,
Безвестное время уносит, —
Ведь скачут же лошади цугом —
Ужели доверить подругам
Всё то, что открыто живёт в ремесле?
Ракиты, копыта, роса на весле.
Гончарного круга весомою степью,
Янтарного юга несомою крепью,
Резонною ношей, безмерною чашей
Всё чаще подчас приближается наше
Участье в раздумье Вселенной бывалом,
Уменье в бреду ограничиться малым,
Желанье, в саду засыпая, тесниться,
Где тает, слетая, что больше не снится.
Не так ли разведчики в Понте Эвксинском,
Тавриды разгадку почуя,
Её предпочли фараонам и сфинксам,
По редкостным гребням кочуя?
Не так ли они, наполняя амфоры,
На радость потомству и нам
Раскованным пением трогали горы —
И вновь доверялись волнам?
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИТАКУ
Северной ночи сквозит перехлёст —
Так далеко до звезды! —
Но для тебя ль не доищешься звёзд?
Хоть в получасе езды!
Хоть в неуменье забора обнять
Сад, затянувшийся долго,
Чудится прыть и сбывается стать
Летнего тёплого толка,
Хоть раскрывает, как сонм передряг,
Сосны сомненья и стадо коряг
Сон, не желающий знаться, —
Ты раскрывала ладони свои,
Белую смуту плели соловьи, —
Так же легко обознаться.
В обозначении чудится стук,
Дверь открывающий ряду потуг,
Осени шепчущий, что же неровно, —
Всё же значение это огромно —
Ветер кривляется в груде бумаг,
Демон старательный делает шаг,
Бог небесами заведует прочно, —
А на земле навсегда непорочно
Лист упадает и лес шелестит,
Кто-то рыдает, а кто-то грустит,
Невидаль пламени милого в лёт
Птицу сшибает чужую,
Время отважное поверху ждёт,
Так же себя не щажу я.
Что же меня ограждало порой?
Ну-ка поступки мои перерой —
Те позабыты, те приступом взяты —
То-то утраты во всём виноваты! —
Так-то отринут чреду предложений,
Чтобы раскинуть в чаду приглашений
Шёлковый купол, шатёр или свойство
Для неуверенной сметы довольства.
Так, пробивая дельфином лобастым
Гущу отбора мирскую,
Меру свою сознавал и не хвастал,
Плавал я, честно тоскуя, —
Люди, постылые скинув плащи,
Улицы вытянув тяжко,
Всё исходили — теперь не взыщи —
Горестно — так-то, бедняжка!
Так-то за пряжею дни протекут
Тонким потоком сквозь пальцы,
Так-то иные шутя завлекут,
Что не досталось скитальцу,
Так-то сетями не выловишь ложь —
Много её и на суше!
Так ли вслепую расстались — и всё ж
Души нисколько не глуше.
Гложет вода круговые устои,
Брезжит, вовсю разрастаясь, простое,
Прячется сложное, дремлет гранит,
Что-то тревожное гордость хранит, —
Что притомилось и в оба не смотрит?
Только ли милость без выдержки мокнет?
Только ли меркнет закат с якорями?
Лета раскат расцветёт фонарями —
И золотыми шарами жонглёр,
Вкось уходящий за крыши,
Спор разрешит — но настолько ли спор
Больше надежды и выше?
То ли тепло, то ли холод почуешь —
Словно назло, безраздельно кочуешь —
Пусто — да куст позарос паутиной,
В поле — колосья, а в доме — картины,
Свечи ненужные, сбивчивый тон,
Тайную дружбу несёт почтальон, —
Дыма изменчивый призрак на воле —
Этот ли признак? — из Гамлета, что ли?
Мел на асфальте с песчаною пылью
Сразу тебя познакомили с былью,
Даль задрожала в биноклях оконных, —
Что залежалось в понятьях резонных?
Что же украсит карниз голубями?
Любо ли глуби заигрывать с нами?
Что же я видел? — всего не откроешь,
Яму не выроешь, правды не скроешь —
Краешком блажи приткнулась Европа —
Так-то меня дождалась Пенелопа!
Нам азиатские струны бряцают,
Тянут к венцу и концу восклицают,
Мол, предназначено это началом —
Ах, как отзывчиво я отвечал им!
Трубным призывом, судьбы громогласней,
Прячется в зыби, что было опасней,
Что заставляло сдружиться с вниманьем —
Как я гордился его пониманьем!
Нет у меня ни уменья унизить
То, что поможет поверить и сблизить
Дрёму прощанья с поверьями встречи —
Так нелегко побывал я далече! —
Нет у меня ни желанья обнять
То, что за давностью может пенять,
Чуть прикорнуть — и, в углу закурив,
Время вернуть, нарываясь на риф.
Так и живут на московской Итаке —
Взор отвлекают дорожные знаки,
Кров обретают в порыве излишнем,
Кровь пробегает в изгибе неслышном,
Море ушло, даже дверь не закрыв,
Бремя навязчивый стелет мотив,
Тянет дождём освежиться иль делом,
Что навсегда проявляется в целом, —
Нет, ненадолго вина западала
Солью кристалла на донце бокала,
Нет, не навечно тебя привечали —
Больше корили, небось, обличали.
Ты возвратился, Улисс, — так смотри же —
В раже бесстыжем подёрнута рыжим
Совесть столицы, слегка приготовясь
Выслушать горести грешную повесть.
Стены твои вертикально внимают,
Снег, перемешанный с громом,
В гомоне брезжущем дом обнимает,
Жаждущим рвам уготован, —
И Провиденье рукой повернёт
Святость обители старой
К старости мысли и стае забот,
Всюду бренчащих гитарой.
Боги! — иль жертвы для вас не хватает? —
Гривы сражений над градом летают,
Троя сгоревшая брошена где-то, —
И бесконечности чёткое вето
Всё же позволит простить повседневность:
Крепости — святость, а древности — ревность.
Спи же спокойно, прекрасное, — то есть,
Может, увижу тебя, успокоясь,
Может, всегда улыбаясь чудесно,
Встанет безвестное жизнью иль песней —
И, просыпаясь и в зеркало глядя,
«Сколько ведь, — скажешь, — над лишнею кладью
Лет безутешных витает!
Мы-то с тобой ничего не забыли,
Мы и тогда неразлучными были —
Любим — и листья летают».
Там электричек распахнута суть,
Там раскрывают, кому — позабудь,
Временной ласки объятья,
Там занимает латунь или медь,
Что не могло на себя посмотреть,
Что променяло хотя бы на треть
Крыма отроги, — и так угореть
Не суждено благодатью.
Осень, как самка, дрожа, выжидает,
Бор ограждает и горе рождает,
Снег обещает, как белую манну, —
Это теперь и тебе по карману.
Всюду грибы вырастают нарочно,
Горечь растает в ограде барочной —
И за узором не знаются узы
С теми, кто сами не звали обузы.
Муза моя затевает поверья,
Птицы роняют последние перья,
Всюду воспетое нас убеждает,
Прежней порукою враз побеждает, —
С тем убедительней станет родное,
Что за стеною повёрнуто к зною,
Что провисало цветами нарядными
И заставляло меняться парадными,
Лестниц ценить многодумье
И доверяться колдунье.
Значит, к минувшему нету разгона —
Так просветим же во имя закона
Душ улетающих пару —
Пахнет безмолвье знакомой полынью,
Глина лукавая бредит теплынью
И поцелуями грезит отныне
Даже царица Тамара.
Просто нахмуриться иль опровергнуть,
Просто отпетое наземь низвергнуть,
Просто отвергнуть ветрила горячие —
Так по утрам просыпаются зрячие, —
Просто оставить, как тень оставляют,
Просто, как темень, наверно, меняют
На ослепительно сизый
Голубя взмах или города ветер,
Просто, как телу живётся на свете,
Как отвечают на вызов.
Где же развязка и ставень поспешность?
Так навсегда изменяется внешность
У берегов — и туманит мосты,
Где никогда не останешься ты.
ЛИШЬ ВЗМАХ КРЫЛА
Я чиркнул спичкой — ночь прошла,
Лишь взмах крыла да всплеск весла,
Лишь мгла в подоле унесла
Всю видимость морей, —
В ходу пылился бы хитон,
Валялся бронзовый ритон,
Плутал бы в поле Купидон, —
«Налей ему, налей!»
Неужто нежность не ушла?
Неужто грешным без числа
Забросить спешные дела
В долине голубой?
Кому шептал Шаляй-валяй?
Шутил ли с нами Шауляй?
Иль, может, дядюшка Гиляй
С усатой головой?
Куда податься посмелей?
Шатался ль в небе Водолей,
Февраль пришёл — не потому ль
Спокоен был июль?
Мешал ли кто-то нам? А жаль!
Как жало, впившееся в шаль
Кошачьей ласки или глаз,
Сжигает что-то нас.
Я листья сгрёб, костер зажёг,
Я утром вышел на порог —
Дебаты таборные впрок
Я нынче проводил, —
Немало минуло молвы —
Я выбор вынул из листвы,
Явил бы облик — но, увы! —
Не облак находил.
Не мой ли выведал оброк,
К чему присматривался слог?
К челу притрагивался рок,
Литанию влачил, —
Кому бы высказаться всласть?
Куда бы скрыться и пропасть?
Чего достичь? К чему припасть? —
Никто не научил.
Малейший выпотрошен шаг —
Милейше выброшен в овраг
Старейшин выпрошенный враг,
Достаток или срок, —
И что-то в большем находить
Не вавилоны выводить —
Кого же ждать да проводить?
А вечер неширок.
Летал бы где-то, да устал,
Читал бы что, да перестал,
Корил бы что да говорил,
Смирялся у перил, —
Смеялся, стало быть, Орфей —
Она Офелии мертвей —
О фея разума! — глупей
Чем то, что закурил.
Мишурный вышколен разрыв,
Шатры расшитые сокрыв, —
И в бровь, и в глаз, и вкось, и вкривь
Ударила зима, —
Низин снежинчатая глушь,
Разинь неистовая чушь,
Машин вмешавшихся к тому ж
Немая кутерьма.
Лишайный шелеста нарост,
Ушастый шёпота погост,
Мышастый шороха прирост,
Лешачий шарабан, —
Изношен шёлковым шитвом,
Сомкнувшись с шумом, с естеством,
Никак в обнимку с волшебством,
На что уж Гюлистан!
О Боги! Выгоды глоток!
Догадок милый локоток!
Загадок лоск, да лоскуток
Житухи на паях!
Как леска, вылазка узка,
Мотка изнанка не близка,
И сказка смотрит свысока
На сваях и в роях.
Царевен меток перехват,
Где что ни ветка, то и взгляд,
И принят ты, хоть шут и хват,
И чаем напоят, —
Не чаю в чём-то я души,
А ты отчасти не греши —
Не счастьем, к чести, хороши,
Участливы стократ.
Престиж утешится ли сам?
Платёж и тишь по небесам,
А дрожь и блажь по туесам
Не суетны отнюдь, —
Мечты отныне не отнять,
Ничуть не стыть и чуть не встать —
На что пенять и что понять?
Сочтёмся как-нибудь.
ИСКУССТВО ФОТОГРАФИИ
В Херсонесе, где много колонн
Поднимаются с разных сторон
Там, где моря кайма, зеленея,
Порывается вспыхнуть сильнее
И отчаянно выгнутый брег
Принимает раскопок ковчег,
Не дождались мы, к счастью, ночлега,
Точно песни в груди печенега.
Город был наперед разогрет,
Севастопольский замкнутый рейд
Кораблями играл по старинке,
Да вертелась в окошке пластинка —
И туманная дума басов
Надвигала на вечер засов,
Чтобы ехать да ехать без края,
По привычке себя укоряя,
В умилённом чаду угорев.
И запомнили мы, постарев,
Фотографий заполненный глянец,
Восходящего горя румянец,
Безмятежного счастья провал,
Словно вписано это в овал
Круговою порукой пространства, —
И забыли своё постоянство.
Мне не ведать теперь и не знать,
Что же может ещё ускользать
Изощрённой тропинкою горной, —
Мне не холодно в жизни просторной —
И, как смотрит часы часовщик,
Я увижу рождавшийся крик,
Шевелящийся сызмальства в пене, —
И предвижу я только ступени
Да стремящийся лестничный шквал,
Где струящийся голод пропал,
Заплутал под луною в июле, —
Ковыли не шумят потому ли,
Что не к спеху уж макам цвести,
Если можно себя обрести,
Словно случай дорожный, украдкой, —
И деревья при всём беспорядке
Не желают беседы вести,
И оплавленный камень в горсти —
Словно тёплый кусочек сиротства,
И немыслимо пьёт превосходство
Беспримерную чашу судьбы
Там, где бреду пора до борьбы
Дотянуться ладонью невольно.
А пока что — довольно, довольно
Оголтелых, как басни, гостей,
Заплутавших в пылу новостей,
Фотографий увидевших тягость
И змеящейся нови двоякость,
Словно есть в черноте негатива
Прозревание миру на диво,
Словно где-то кому-то фотограф
Не оставил спасенья автограф —
И замедлили шаг произвольно
Те, кто делали слишком уж больно
И себе и другим, — а вокруг
Паруса разворачивал юг,
Проверял запрещённые свитки —
И возможности были в избытке,
И будила, как эхо, угроза,
И цвели сердолики и роза,
И любовь, понимая влюблённых,
Сторонилась заслуг посторонних,
Ибо в сказке конец так конец, —
На примере разбитых сердец
Научились мы жить, не ревнуя, —
Но кого же зову да зову я?
То-то чайки, крича нарасхват,
Обрываются гроздьями спелыми
В Херсонесе, где люди не спят,
В Херсонесе с колоннами белыми.
ЛИТАНИЯ ЛИСТВЕ
Листвою ли, нагретою невольно,
Иль памятью, открытою едва —
Ведь нежности по-прежнему довольно —
Раскинуты спокойные слова.
Не старостью берут у поворота —
Усталости оставим неспроста
Немилости открытые ворота
И ненависти стылые уста.
Года прошли — святая канитель!
А сколько их вернётся беспричинно?
На всякий случай звонкая метель
Позванивает ложечками чинно.
Вино я воспевал иль не вино? —
Не всё равно ли в мире одиноком! —
Но кажется: забытое давно
Покажется в обличии высоком.
Окажутся ненужными права —
Не те, что нас, невысказанных, греют,
А те, не удружившие сперва, —
Да что до них! — о прошлом не жалеют.
И вот, до дна испив мгновений яд,
С тобою мы беседуем устало,
А это значит: с видимостью в ряд
Безмерное биенье нарастало.
И не устану всюду прославлять
Я эту вольность, честную до края,
Где некуда себя переставлять
И некому отказывать, играя.
Да здравствует и всячески живёт
Пружинистая чуда приземлённость,
Самой неуловимости налёт,
Живой невозмутимости влюблённость.
Не всяк на всё ли открывает глаз,
На вас взирая с важностью тотема?
Язычества невыветренный Спас
Развязывает эту теорему.
Иль нас порой не тянет на Восток
Скуластыми порывами Борея?
И мир жесток, и берег невысок,
И выросли грядою эмпиреи.
Листвою ли, прогретой наобум, —
Название шумит, не умолкая, —
И мы земной улавливаем шум,
В безумии шальном не отдыхая.
Заслуженная шепчется стезя
То с крышею, то с чашей, то с черешней,
И выпутаться более нельзя —
Для странника приют оставлен здешний.
Листвою ли, как смелостью простой, —
Иль медлит с ней томленья наважденье —
Повеяло? — так велено — постой! —
Представлены — ну вот и отчужденье.
На плотных струнах звук заворожён,
Минуй его отважными перстами, —
Мы тоже не разменивали жён,
Итожили — недаром возрастали.
Листвою ли, как зрелостью всегда,
Представилось былое ненароком?
Не чаяли вернуться — но куда?
Не всё равно ли в мире одиноком?
Вино я воспевал иль не вино?
Что было тем единственным когда-то?
Но было или не было дано
Примеривать, как истинное, даты?
Протянешь руку — след её простыл,
И в воздухе, как вотчине паучьей,
Доступнее невыезженный пыл
Средь сёл, где ограждения да сучья.
Дарительница дали дармовой,
Ну что тебе скажу на это, Гера?
Как дарственную надпись вперебой,
Храни меня сквозь пристальную веру.
Ирана ли отзывчивая синь
Скользит по Украине вечерами,
Сквозящая, куда её ни кинь,
Двоящаяся, бьющаяся в раме.
Да грешным делом катится к ногам
И радуется грусти домотканной, —
Я видел степь! — и мне кивал курган —
Была она невестою желанной,
Надеждою, поющей наверху,
Явившейся неведомо откуда, —
И с вами я искомое влеку,
Посланцы мотыльковые причуды.
Ещё бы мне не видеть в октябре,
Куда мы, набродившиеся, смотрим,
Покуда не объемлем на заре
Творимое, родившееся морем!
Не с вами ли сдружились мы, костры?
Успели бы — литания не та ли
Воистину уж выстелит ковры —
И мы её, впитав, не испытали.
Как будто бы над нами снова стяг есть,
Как будто бы глядят из-под земли
Те розы, что Гафизу были в тягость —
И ранили, и мучили, и жгли.
(продолжение следует)
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2017-nomer9-alejnikov2/
