Три рассказа0

Красавица и спящее чудовище

Когда распорядитель замка объявил, что в городе появились незнакомцы и испрашивают аудиенции, молодой барон на миг даже растерялся.

Незнакомцев в округе не объявлялось уже очень давно. Поначалу, когда в их краях только началась вечная зима, сюда часто съезжались рыцари, герои и проходимцы. Привлечённые обещанной наградой, они пытались разбудить спящее чудовище, из-за которого округу сковало холодами, и завоевать обещанное серебро. Ни один не преуспел.

С годами охотников попытаться разбудить чудовище становилось всё меньше — несмотря на то, что обещанную серебром награду отчаявшийся батюшка Ингара заменил на золото и добавил затем в придачу руку младшей дочери.

Меньше становилось и местных жителей. Смирившись с тем, что раз наступившая зима останется теперь тут навеки, люди снимались с насиженных мест и уезжали в те края, где зиму по-прежнему сменяло лето.

Батюшка костерил предателей на чём свет стоит, а вот Ингар их не винил. На мёрзлой земле ничего не вырастить, торговать нечем, есть нечего, того и гляди все леса скоро на дрова переведут. Зачем же тут оставаться? Потому что родина? Что ж, правда, родина — это святое, родина — она одна. Но и жизнь одна. И хочется прожить её в радости и тепле, а не в холоде и борьбе…

Ингар и сам хотел её прожить по-другому. Сам одно время втайне подумывал уехать. Но пять лет назад отца неожиданно свалила жестокая инфлюэнца. А после похорон старший брат и наследник баронского титула заявил, что не собирается оставаться.

— Как ещё долг, братишка? — воскликнул он в ответ на замечание Ингара о том, что именно на нём теперь лежит ответственность за управление родовыми землями. — Кем тут править? Опустевшим городом и горсткой замёрзших людей? Ещё несколько лет, и здесь вообще никого не останется, кроме спящего чудовища. Зачем ждать?

Старший брат вскочил на коня и растаял в морозном воздухе, рассыпав позади себе звонкий перестук копыт. А Ингар остался в холодном замке, в опустевших замёрзших землях, с малочисленными голодающими подданными, младшей сестрой на руках, спящим чудовищем в окрестных лесах и не понят, откуда взявшейся уверенностью, что махнуть рукой и бросить всё это он не имеет права.

Давно смирившись с тем, что чудовище не разбудить, и их края обречены на вечную зиму, Ингар пытался придумать, как вернуть хоть немного процветания обезлюдевшим землям. Но так ничего и не придумал.

За пять лет его баронствования нового народу в их края не прибыло, разве что редкие торговцы заглядывали, только всё больше таял, разъезжаясь кто куда, местный люд.

И тут вдруг — незнакомцы, требующие аудиенции.

— Ведите, — приказал Ингар распорядителю.

***

Закутанная в яркую красную шаль Марисса устроилась рядом с братом и встревоженно прошептала:

— Если это очередные герои, собирающиеся будить чудовище, ты же не отдашь меня им в жёны, правда?

Официально награду, обещанную покойным батюшкой, никто не отменял, и потому Марисса тревожилась.

— Не бойся, не отдам, — пообещал молодой барон и с улыбкой добавил: — Разве что сама очень захочешь.

— Не захочу!

Ингар нахмурился. Марисса уже вошла в пору невест на выданье, однако не проявляла никакого интереса к молодым людям. Правда, и достойных молодых людей в округе почти не осталось, и всё же…

— Братья Феллер! — торжественно провозгласил тут распорядитель и распахнул тяжёлые двери, ведущие в зал приёмов.

Молодой барон не сдержал тихого возгласа.

— Ты их знаешь, Ингар? — удивилась Мариссса.

— Не знаю, — ответил он, — но наслышан.

Про братьев Феллер слышали все. Даже здесь, в холодных землях спящего чудовища. Если про успешных торговцев говорили, что у них есть коммерсантская жилка, то у братьев Феллер была не жилка, а целое месторождение. За что бы братья ни брались, они на всём наживались. Даже на том, из чего выгоду извлечь казалось невозможным! Однажды братья Феллер на спор получили прибыль даже от птичьего помёта! Пустили его в косметику, и богатые дамочки принялись раскупать баночки с птичьем помётом, словно горячие пирожки, ибо истово уверовали, что, намазанный на лицо, этот помёт сотворит чудеса… Творил ли он чудеса с лицами — неизвестно, но вот с доходами братьев он чудеса творил совершенно точно.

— Ваша светлость, — хором произнесли братья и поклонились.

— Господа Феллер, — поприветствовал их Ингар в ответ.

Марисса судорожно вздохнула. Барон оглянулся — и увидел, как залившаяся румянцем сестра восхищённо рассматривает младшего из Феллеров. Старший Феллер был кряжист, лыс и солидно бородат. Младший же Феллер был высок и худощав, золотоволос и голубоглаз, а улыбка на загорелом лице слепила белизной.

«Этого мне только не хватало», — нахмурился барон, уже позабыв, что ещё минуту назад переживал по поводу равнодушия сестры к противоположному полу.

— Я — барон Мейрис, а это моя сестра, леди Марисса, — представился Ингар.

— Я — Сайран, — представился старший из Феллеров, — а это мой брат Нихлас. И явились мы к вам, ваша светлость, с деловым предложением.

— Слушаю вас, господа.

— Прежде, чем мы изложим вам основы нашего коммерс-плана, позвольте, мы уточним несколько моментов, — попросил старший из братьев.

— Разумеется.

— Итак, двадцать лет назад в ваших краях разразилась страшная снежная буря. Она рвала крыши домов, ломала вековые деревья, раскалывала небо, а потом повалил снег — и шёл не переставая несколько недель. Когда буря стихла, в окрестных лесах вы нашли хрустальный гроб со спящим чудовищем; его занесла к вам та страшная буря.

Ингар медленно кивнул. Он знал это не по рассказам — он хорошо помнил ту бурю, ему было тогда уже десять лет.

— Зима всё длилась и длилась, и вскоре стало понятно, что она не закончится, и что виной тому — чудовище, — продолжил Сайран. — И покуда чудовище спит в своём хрустальном гробу и видит сны о зиме, лето здесь никогда не наступит. За двадцать лет от гроба не раз пытались избавиться, а когда не вышло, пробовали разбудить чудовище — самыми разными способами и средствами — но не преуспели. Что это за чудовище такое и откуда оно взялось, тоже не выяснили. Всё верно?

— Верно, — подтвердил Ингар. — Так что у вас за коммерс-план?

— По сути, план очень простой, — вступил тут в разговор Нихлас и обрушил всё своё голубоглазое обаяние на молодого барона, — Он состоит в том, чтобы сделать ваши земли процветающими.

Инраг не удержался и пренебрежительно фыркнул.

— Вы думаете, я не пытался? Не раз! Но на мёрзлых землях ничего не вырастишь, скот не разведёшь, полезные металлы не извлечёшь. Пушного зверя давно перебили, дерево нам самим нужно, а больше в округе ничего и нет. Разве что снег продавать… Вы придумали, как снег продавать? — озарило тут его. Если братья Феллер сумели торговать птичьим помётом, то они и снег сбыть смогут.

— Лучше, — ответил Нихлас. — Мы будем продавать вашу зиму. Построим здесь парк зимних увеселений под названием «Снежное королевство».

— Парк увеселений, — медленно повторил Ингар. — Да какие у нас тут увеселения?

— Пока никаких, — вступил Сайран. — Но это вопрос решаемый. Однако прежде чем мы пустимся в дальнейшие переговоры, нам нужно получить от вас принципиальное согласие… Договор у нас уже готов.

Ингар нахмурился.

— Прежде чем я дам вам это самое согласие и подпишу ваш договор, ответьте мне на один вопрос — что с этого парка получим мы?

По загорелым лицам обоих братьев Феллер, словно по команде, разлилась душевная улыбка.

— А вы с этого получите новые рабочие места для голодающих местных жителей и гарантированный процент с дохода в вашу казну. О размере процента поговорим позже, когда парк будет построен и заработает. Согласны?

Молодой барон встряхнул головой, пытаясь прояснить мысли. В коммерс-плане братьев Феллер ему чудился подвох. Даже два. Во-первых, как-то слишком всё просто. Кто в своём уме будет платить за то, чтобы поглазеть на зиму? Во-вторых, разве можно делать деньги, ничего не производя взамен? Однако… Новые рабочие места и долгожданный доход звучали чрезвычайно заманчиво для уже много лет голодающей и вымирающей округи.

— Согласен, — решился барон.

***

Братья Феллер круто взялись за дело. Город в считанные дни наполнился приезжими — мастерами на все руки, а улицы наполнились стуком, звоном, запахами и жизнью, которых уже давно не знали. Дома обновили и оснастили одинаковыми остроконечными крышами, улицы осветили фонарями и украсили цветными флажками и яркими вывесками. Тут и там открыли постоялые дворы, уютные харчевни и нарядные лавки, в которых, как и было обещано, братья Феллер оставили рабочие места местным жителям.

Впрочем, местных жителей прежде нужно было подучить основам увеселительной коммерции.

— Не постоялый двор, а хоте́л, — наставлял Нихлас. — Не лавка, а бутик. Не харчевня, а рест-о»ран. Готовить в рест-о»ране можно то же, что и в харчевне, главное — это прес-сентанция.

— Что за прес-сентанция? — подозрительно интересовались будущие рест-о»раторы. — Танцевать, что ли, придётся?

— Не придётся, — охотно отвечал Нихлас и оборачивался к одной из кухарок. — Скажите, что вы можете приготовить на обед, если у вас будут все продукты?

— Рыбную похлёбку с хлебом, тушёную говядину, колбасу с квашеной капустой, запеканку… — с готовностью начала перечислять она.

Феллер-младший поднял руку, перебивая.

— Не похлёбка с хлебом, с кориад с багетом, — значительно произнёс он. — Не тушёная говядина, а бёф а ля фисель, не колбаса с квашеной капустой, а шаркютри-а-шукрут, не запеканка, а жульен… Понимаете?

— Нет, — растерянно ответила кухарка. — Я жульё готовить не умею…

— И не надо, — терпеливо заверял Нихлас, — Вы же запеканку готовить умеете? Так вот, жульен — это она самая и есть. Только запеканка целый серебряный стоить не может. А жульен — может… — многозначительно помахивая бровями, пояснял младший брат Феллер.

— То есть если я подогрею вино со специями, — начал тут один из будущих рест-о»раторов, — но назову его, скажем, не горячим вином, а…

— Глинтвейном, — с готовностью подсказал Нихлас.

— То и продать его смогу не семь медяков, а за…

— Двадцать, — снова подсказал Феллер-младший — и удовлетворённо улыбнулся, увидев, как в глазах будущих рест-о»раторов зажигается огонёк понимания.

Сайран, тем временем, занимался ремесленниками — будущими владельцами бутиков.

— Торговать будете только суй-венирами, — наставлял он.

— Что такое эти ваши суй-вениры? — не понимали ремесленники.

— Что угодно, лишь бы напоминало покупателями об их пребывании в нашем парке.

— Это как?

— Вот так, — пояснял Сайран и брал глиняную кружку. — Делаете, положим, десять таких кружек. Только вместо того, чтобы раскрасить их обычной глазурью, пишете на них «Снежное королевство» и рисуете, ну, положим, снежинку. Или гроб этого вашего чудовища. Сколько вы обычно берёте за кружку? — обратился он к гончару.

— Три медяка.

— А за такую просите тридцать.

— Да кто ж в своём уме купит кружку за тридцать медяков? — поражённо воскликнул гончар.

— Кружку — нет. А суй-венир — да.

— И что, этот ваш суй-венир из чего угодно сделать можно? — заинтересовалась тут вязальщица.— Если я навяжу шарфов со снежинками, то их не только покупать будут, но и покупать втридорога?

— Именно, — расплываясь в широкой улыбке, подтверждал Сайран и довольно щурился, гладя солидную бороду и глядя на то, как взбудораженные, возбуждённые ремесленники расходятся по своим мастерским, бурно друг с другом переговариваясь.

— Давай ты мне выдуешь стеклянных гробиков, я им подставки выкую, выгравирую на них «Спящее чудовище», а прибыль — пополам? — услышал старший Феллер предложение кузнеца стеклодуву — и потёр руки: дело пошло.

Впрочем, рест-о»раны, хотэ́ли и бутики — это ещё далеко не всё. Для задуманного парка увеселений нужен был, собственно, парк и, собственно, увеселения.

Братья Феллеры засучили рукава — и взялись за дело.

Леса вокруг города и спящего чудовища облагородили, разобрав буреломы, протоптав дорожки и навесив указателей. Из замёрзшего озера сделали каток, на берегу которого соорудили бревенчатый ларёк с коньками напрокат. У обочины леса установили навес, под который складывали для будущих посетителей наплетённые местными лозоплётчиками снегоступы и наструганные местными столярами лыжи. На вершине холма соорудили сарайчик и набили его салазками, на которых гости будут бойко скатываться вниз. У северных племён закупили ездовых собак и упряжных оленей — для необычных увеселительных поездок. На главной площади установили ледяные фигуры, вытесанные наёмными скульпторами, а на окраине выстроили снежный лабиринт для детворы. Бывшее ржаное поле расчистили для игры в снежки. Выстроили даже целый хотэ́ль из обтёсанных глыб льда и за очень приличные деньги собирались пускать туда ночевать любителей острых ощущений. И, разумеется, везде понаставили платных нужников и разложили платные же костры, у которых можно будет немного обогреться.

Ошеломлённый масштабом разворачивающихся действий, молодой барон только молча кивал, и лишь раз подал голос — спросил, зачем Сайрон с Нихласом приказали налепить несколько снеговиков среди останков древнего капища на окраине города.

— О, господин барон, это начало будущей славной древней традиции, — гордо заявил Феллер-младший. — Вы, верно, и не знаете, но жили много лет назад в вашем городе муж с женой, и у них долго не было детей. Когда же они совсем отчаялись, то один мудрец посоветовал им слепить из снега снегурочку, принести её на древнее капище и оставить там на ночь. Муж с женой так и сделали, а наутро нашли там девочку, которая стала их дочкой. С той поры и повелось — если бездетная пара хочет обзавестись ребёнком, то ей нужно слепить снеговика на капище.

Услышав эту новую древнюю легенду, Ингар даже не нашёл слов, только покачал головой и махнул рукой. Пусть придумывают.

Братья Феллер и придумывали. Придумывали складно, направо и налево, и только со спящим чудовищем у них были проблемы. Чудовищу предстояло стать визитной карточкой «Снежного королевства», ему требовалась особая легенда. Однако она всё никак не складывалась, особенно потому, что с первого же визита к месту его спячки Сайран с Нихласом остались крайне недовольны.

— Некрасиво, — прокомментировал Феллер-старший унылую белую поляну и чёрные остовы обожжённых деревьев вокруг. — Неэстетично, — добавил он, поняв, что романтичное название «хрустальный гроб» вовсе не соответствует действительности. Вместо гроба из искрящегося кристалла, на гранях которого красиво играли бы лучи морозного солнца, на заснеженной белой поляне стояло нечто громоздкое и массивное, похожее на длинную медную лохань, только плотно закрытое сверху прозрачным материалом, смахивающим на стекло.

— Да и чудовище какое-то… нечудовищное, — подхватил Нихлас, заглядывая в гроб. Лохань наполняла мутная голубоватая жидкость, сквозь которую можно было с трудом рассмотреть неясные очертания его обитателя. Очертания не походили на человека, но и на чудовище тоже не походили — ни страшных клыков, ни грозных когтей, ни, на худой конец, шипастого хвоста.

Подумав, Сайран предложил устроить на поляне платный аттракцион «Разбуди чудовище». Каждый желающий, внеся изрядную сумму, мог попытаться поднять чудовище из его вечной спячки; топоры, дубины и прочие орудия будут предусмотрительно — и за дополнительную плату — сдаваться рядом напрокат.

Нихлас склонялся к тому, чтобы ограничиться обзорными экскурсиями.

— А вдруг сдуру кому и впрямь удастся чудовище разбудить? — говорил он. — После двадцати безуспешных лет шансы, конечно, невелики — но вдруг? И все наши деньги, которые мы сюда вбухали, растают — в прямом смысле этого слова.

Подумав, Сайран согласился с братом.

— Только чтобы заманить народ на эти экскурсии, нужна по-настоящему стоящая легенда, — прозорливо заметил он, и братья принялись за её сочинение. Однако истории выходили то банальные, то тривиальные; за такие россказни праздные богатеи ни за что не захотят раскошелиться, чтобы поглазеть на чудовище.

Нихлас уже прикидывал, не нанять ли для сочинительства профессионального виршеплёта-трубадура, как однажды, прогуливаясь по местам будущих достопримечательностей, не встретился с Мариссой. Хрустальный гроб с чудовищем был по-прежнему уродлив, лес вокруг — по-прежнему гол и холоден, но яркое красное пятно шали девушки внезапно придало мертвенно белой поляне чрезвычайно интригующий вид.

«Готичненько», — подумал Нихлас, глядя, как сестра барона задумчиво водит пальчиком по крышке гроба.

— Леди Марисса, что вы тут делаете? — вежливо осведомился он.

Девушка, увидев Феллера-младшего, залилась краской и стыдливо призналась:

— Я иногда прихожу сюда с ним поговорить.

— Поговорить? С чудовищем? — удивился Нихлас.

— Да, — смущённо кивнула Марисса и, прочитав в глазах загорелого золотоволосого красавца вопрос, продолжила: — Мне кажется, ему одиноко, вот я и с ним и разговариваю.

Девушка не стала добавлять, что ей тоже одиноко, и что за долгие годы спящее чудовище в некотором роде стало ей почти другом, с которым она делилась самым сокровенным, самым тайным, а оно внимательно слушало и никогда не её не осуждало.

— И о чём же вы с ним говорите?

Марисса покраснела. Перед тем, как на поляну явился Феллер-младший, она рассказывала чудовищу как раз о нём, о Нихласе и о его замечательной улыбке, от которой у неё начинало часто-часто биться сердце.

— О разном, — ответила девушка — и внезапно решилась на признание. — Я иногда думаю, что чудовище видит сны про зиму только потому, что не знает ничего другого. И потому я рассказываю ему сказки о лете. Вдруг он меня услышит — и начнёт видеть тёплые сны? И тогда вечная зима покинет наши земли… Или даже ещё лучше — вдруг одна из моих сказок его разбудит? Я бы очень этого хотела…

Щеки девушки пылали уже ярче, чем шаль на плечах.

— Это очень… мило, — пробормотал Нихлас, рассеянно посылая Мариссе свою отработанную белоснежную улыбку. Какая-то мысль появилась у него на краю сознания, но он пока не мог её ухватить.

Поощрённая его улыбкой, девушка решилась доверить Нихласу ещё одну свою тайну.

— А ещё я иногда думаю, что, может, чудовище не просыпается потому, что его просто не так будят? Ведь до сих пор все наскакивали на него нахрапом. Колотили оружием, стучали и гремели, пытались разбить гроб — словом, действовали силой. Никто никогда не пробовал подойти к нему с добром. Может, чтобы разбудить чудовище, нужен вовсе не особенно крепкий меч, а… положим… поцелуй принцессы? — едва слышно закончила она и смущённо отвернулась.

— Гениально! — воскликнул тут Нихлас и, осенённый ценной коммерс-идеей, бросился прочь с поляны.

***

— Не позволю, — отрезал Ингар. — Чтобы моя сестра — на потеху всякой там публике…

— Не на потеху, — твёрдо возразил, не дослушав барона, Феллер-старший. — На существенное коммерс-благо. Вот послушайте. Много лет назад жил в здешних краях маленький принц, и была у него лучшая подруга, — напевно заговорил Сайран, — Однажды принца похитила злая Снежная королева и поселила его в своём ледяном замке… Руины замка Снежной королевы можно осмотреть, купив отдельную экскурсию. Сбор в десять утра у снежного лабиринта. За отдельную плату собачья упряжка может забрать вас из вашего хотэ́ля, — быстро протараторил он и снова перешёл на плавную речь. — Принц жил у Снежной королевы долгое время, но никак не желал забывать о своём прошлом и о своей маленькой подружке. Так и не добившись своего, рассерженная Снежная королева заколдовала принца, превратив его в чудовище, а сердце его — в кусочек льда. Она заключила принца в хрустальный гроб, окрестные земли погрузила в вечную зиму, а сама скрылась неведомо куда… Прошло уже много лет, а подруга принца каждый день всё так и приходит к хрустальному гробу, надеясь, что в один прекрасный день она сможет растопить ледяное сердце чудовища, что чары рассеются, и принц проснётся… А вы знаете, кто она, эта преданная девушка? Это — сестра барона, леди Марисса. Каково?

— Чушь, — твёрдо ответил Ингар. — Мариссе всего семнадцать, а зима настала более двадцати лет назад.

— Поверьте, никто в такие детали вдаваться не будет. Зато, если гости будут «случайно» встречать на экскурсии саму Мариссу, преданную подругу детства заколдованного принца, от желающих поглазеть на гроб — и на неё — отбоя не будет! — пылко воскликнул Нихлас и послал сестре барона свою неотразимую обаятельную улыбку. — Вы согласны со мной, леди Марисса?

— Я запрещаю, — не дал ответить сестре Ингар.

— Господин барон, — нахмурился тут Феллер-старший, — Не хотелось бы вам напоминать, но вы подписали договор, по которому обязуетесь предоставлять нам полное содействие в наших планах коммерс-развития ваших земель. К тому же, мы с братом построили здесь парк на свои деньги, вы не вложили ни монеты.

— Я отдал вам свои земли, отдал в ваше распоряжение своих людей… — начал, было, молодой барон, но Сайран его оборвал.

— Не заставляете меня прибегать к помощи законоведов, — тихо сказал он, и в его голосе отчётливо прозвучала угроза.

Законоведы… Ингар поёжился. От законоведов только и жди беды.

К тому же… Он ведь действительно подписал договор, он действительно взял на себя обязательства. Но тогда он думал только о выгоде, которую принесёт это соглашение его землям. Ингар даже и предположить не мог, что братья Феллеры захотят сделать его сестру одной из главных достопримечательностей парка.

— Ладно, — нехотя согласился молодой барон, — Если только Марисса не против, — добавил он, с надеждой глядя на сестру и безмолвно моля: «Откажись».

— Леди Марисса? — с отработанной улыбкой повернулся к ней Феллер-младший.

Устоять под сконцентрированным голубоглазым обаянием Нихласа у неопытной девушки решительно не было сил.

— Я не против, — тихо ответила она. Ради одобрения Феллера-младшего она была согласна на что угодно. И втайне надеялась, что уже совсем скоро прекрасный Нихлас признается ей в любви — ведь не может же он ей так улыбаться без причины!

А уж её молчаливый приятель — спящее чудовище — совершенно точно не против, Марисса была в этом уверена.

***

— Больше трагедии, леди Марисса! — поучал сестру барона Феллер-старший. — Больше печали! Я хочу, чтобы при виде вас у зрителей наворачивались на глаза слёзы. Вы видите слёзы у меня в глазах слёзы, леди Марисса?

Про себя Марисса подумала, что единственное, что может вызвать у хваткого делового Сайрона слёзы — это упущенная выгода. Феллер-старший, тем временем, придирчиво обошёл девушку кругом, поправил у неё на плечах яркий красный плащ и задумчиво погладил широкую бороду. Каждый штрих должен быть отработан, каждый жест отточен, каждая деталь продумана.

— Как думаешь, может, под плащ всё-таки лучше белое платье? Как у невесты.

— Нет, лучше чёрное, — мгновенно возразил Нихлас. — В конце концов, наша леди Марисса уже много лет в горе. Чёрное подчёркивает это горе. Подчёркивает её хрупкость. Белый снег, чёрное платье, красный плащ. Сдержанно, стильно, красиво. Готичненько. Леди Марисса, — ослепив девушку очаровательной улыбкой, мягко продолжил он, — Повторим? Значит, вы стоите над гробом. Когда показывается экскурсия, вы склоняетесь над ним и медленно проводите кончиками пальцев по крышке — так, словно вы гладите своего принца. Так, словно хотите, чтобы он почувствовал ваше прикосновение сквозь хрусталь. И не поднимайте голову сразу. Зрителям должно показаться, будто вы в глубокой задумчивости и не слышите их. А потом вздрогните слегка, словно только что заметили посторонних, и медленно обведите их взглядом. В этот момент надо, чтобы капюшон упал, и по плечам у вас рассыпались волосы. Попробуем ещё раз?

Марисса согласно кивнула, нежно глядя на Нихласа.

— Вот! — воскликнул старший Феллер, перехватив это взгляд. — Вот так вы должны смотреть на гроб своего возлюбленного заколдованного принца!

***

— С тех пор прошло уже много лет, но каждый день, в солнце ли, в снежную бурю, леди Марисса приходит к спящему принцу, — разносился среди мёрзлых деревьев тихий голос Нихласа, лично выступающего сегодня экскурсоводом. — Она кладёт руки на крышку гроба и разговаривает со спящим принцем, надеясь, что он почувствует её тепло и услышит её голос. И, может быть, в один прекрасный день проснётся… Если нам повезёт, мы даже можем застать её тут…

Эти слова были сигналом. Марисса склонилась над хрустальным гробом и прижала к нему ладонь, затянутую в чёрную перчатку. Яркий красный плащ красивыми складками спадал с её плеч на белый снег. Края прозрачной крышки гроба ярко вспыхивали — по приказу братьев Феллер их густо оклеили блёстками, чтобы громоздкий чан хоть немного смахивал на своё романтичное название «хрустального гроба».

— Это она! Это леди Марисса! — послышался взволнованный шелест на краю поляны.

— Тише, пожалуйста, — попросил Нихлас и продолжил с трепетом в голосе: — Не будем ей мешать…

Медленно, словно выходя из глубокой задумчивости, Марисса подняла голову, позволяя капюшону соскользнуть на спину. Крутые локоны чёрным водопадом рассыпались по спине.

В толпе тихо ахнули:

— Какая она красивая!

Марисса, как было неоднократно отработано, обвела зевак печальным, исполненным бесконечного терпения и бездонной тоски взглядом, ласково провела ладонью по хрустальному гробу, словно медля, словно оттягивая расставание…

— До встречи, — едва слышно прошептала она своему верному чудовищу — а потом продолжила играть свою роль — напустила на себя вид возвышенный и трагичный и медленно прошагала сквозь расступившихся зрителей

— Вот это любовь, — всхлипнула в толпе какая-то дама, а кто-то другой шумно высморкался.

— Браво, леди Марисса, — скороговоркой прошептал ей Нихлас, когда она прошла мимо.

Девушка нахмурилась и поджала губы.

Изо дня в день она изображала скорбь по выдуманному возлюбленному, ожидая, что Нихлас вот-вот признается ей в любви. В конце концов, ведь это ради него она так старалась. Но Феллер-младший всё не торопился с признанием. Зато часто и охотно посылал хорошеньким девицам из числа гостей улыбку, которую, как считала Марисса, он дарил только ей.

Леди Марисса, верная подруга зачарованного принца, отличалась бесконечным терпением, ведь вот уже много лет изо дня в день она приходила к хрустальному гробу. Леди Марисса, младшая сестра барона Мейриса, таким легендарным терпением не отличалась.

***

Даже в ещё до-зимние времена в округе никогда не было столько народу! Глашатаи и трубадуры, нанятые братьями Феллер, разнесли истории о Снежном королевстве по всему свету, и заинтригованный свет решил во что бы то ни стало лично посмотреть на эти волшебные земли.

— Добро пожаловать в Снежное королевство! — десятки раз за день радостно приветствовали гостей в воротах города стражники, выряженные в дурацкую, но нарядную бело-голубую форму в снежинках.

— Лучшее консоме в городе! — зазывали посетителей в рест-о»раны.

— Самые необычные суй-вениры! — заманивали их вывесками бутики.

— Самый жаркий хотэ́ль города! Лохань горячей воды в ваши комнаты всего за десять минут!

— Бань… э-э… Сауны! Самые горячие сауны!

— Романтические прогулки на оленьих и собачьих упряжках! С музыкой!

— Ночные экскурсии к руинам ледяного замка Снежной королевы! Самые острые ощущения!

— Все пив-пабы города за одну ночь! Выпивка не ограничена и включена в цену тура!

И опьянённые атмосферой сказки и нескончаемого праздника, путешественники охотно покупали ненужные стеклянные гробики и дорогие кружки со снежинками и вкушали загадочное консоме, которое, вне всякого сомнения, на вкус было куда лучше обычно бульона. Они охотно катались на коньках, салазках и собачьих упряжках, затаив дыхание, обходили кругом останки ледяного дворца злой Снежной королевы и смахивали украдкой набежавшие слёзы, «случайно» заставая у хрустального леди Мариссу, такую хрупкую, красивую и печальную в своём мрачном чёрном платье и ярком алом плаще.

Для гостей Снежного королевства каждый день казался сказочным.

Никто из них не задумывался, что стоит за фасадом этой сказки.

А за фасадом стояли местные жители, которые изо дня в день в поте лица мастерили стеклянные гробики и кружки со снежинками, мыли тарелки из-под консоме в рест-о»ранах, собирали испражнения за ездовыми собаками — и всё это так, чтобы не попасться на глаза гостям и не испортить им ощущение праздника. И всё это — с улыбкой на лице, на случай, если гости их всё-таки увидят.

И всё это — за хорошие деньги. По крайней мере, так им казалось поначалу. Пока местные жители не поняли, что хоть и прибыль у них пошла такая, какой прежде и не снилось, но и расходы тоже стали поистине сказочными.

— Вы продаёте тарелку бульона за два серебряных, — фыркали приезжие торговцы в ответ на возмущения рест-о»раторов заоблачными ценами на товар. — Значит, вы можете позволить себе заплатить два серебряных за мешок картошки.

— Вы сдираете по тридцать медяков за кружку и по сорок — за никому не нужный стеклянный гробик, — говорили они суйвенирщикам. — Наверняка можете позволить себе отдать двадцать медяков за свечи.

И ошеломительная прибыль с суйвениров и жульенов с консоме тут же оседала в карманах приезжих торговцев. А точнее — в карманах братьев Феллер, потому что все приезжие торговцы работали на Сайрона с Нихласом и продавали феллеровские же товары.

Местный люд подходил к молодому барону, просил усмирить обнаглевших торговцев или пригласить других, которые не будут заламывать такие безбожные цены.

Местный люд не понимал, что молодой барон давно уже не правит городом — он был связан по рукам и ногам договором с братьями Феллер.

Поначалу Ингар пробовал говорить Сайроном и Нихласом. Однако братья его не слушали, их сложившееся положение дел более чем устраивало. А когда молодой барон пригласил в город других торговцев, готовых предложить более выгодные цены, братья извлекли всё тот же злосчастный договор и снова пригрозили законоведом и пунктами о нарушениях.

Шло время, Снежное королевство процветало, а город оказывался всё больше и больше во власти от братьев Феллер. И хотя Сайрон с Нихласом давно привыкли к деньгам и к могуществу, которое те давали, только в Снежном королевстве власть эта стала абсолютной. Вся округа на них работала, вся округа от них зависела, и власть эта ударяла в голову. Что братья ни захотят — то и делают, что не возжелают — то получат, хоть лучшие покои в баронском замке, хоть самое дорогое вино, хоть понравившуюся женщину. И никто и слова поперёк им не скажет, ведь это же они выстроили Снежное королевство, это они спасли округу от нищеты и вымирания. Местные жители им за это должны быть вечно благодарны! Да и просто должны.

***

— Ни за что! — возмущённо отрезал Ингар. — И не тыкайте мне этим своим договором, не пугайте меня своими законоведами. Ничего такого в договоре нет. А если вам так приспичило заделаться благородными, купите титул — и дело с концом, благо, денег у вас хватит даже на титул герцога.

Нихлас недовольно нахмурился. У него было очень плохое настроение — вчера его высокомерно отвергла приехавшая поглазеть на Снежное королевство красивая графиня.

— Чтобы я — да с неблагородным? С простым купчишкой? — фыркнула она — и тем ранила честолюбивого голубоглазого красавца в самое сердце.

И Нихлас вдруг понял, что, оказывается, остались ещё на свете вещи, которые он не купил. И одна из них — благородство.

— Купленный титул — это одно. А титул, полученный надлежащим путём — это совсем другое, — возразил Феллер-младший. — Купленный титул не сделает меня по-настоящему благородным.

— А женитьба на моей сестре сделает? — насмешливо спросил Ингар и снова повторил: — Ни за что.

— А вы подумайте хорошенько, господин барон, — не стал церемониться Нихлас. — Да, в договоре ничего такого нет, но я ведь и без договора вас разорить могу. Мы с братом построили парк, который вас кормит и поит — мы его можем и разрушить. И что вас ждёт без него? Да ничего! Нищета и голод, о которых вы, как я посмотрю, уже успели подзабыть — от хорошей-то жизни. От жизни, которую мы с братом вам дали. Так что подумайте, господин барон, хорошенько подумайте, стоит ли обнищание ваших земель руки вашей сестры. Тем более, — с самоуверенной ухмылкой добавил он, — Она сама давно обо мне мечтает.

— Уже не мечтаю, — раздался позади голос Мариссы.

Феллер-младший круто развернулся и послал девушке свою самую ослепительную улыбку. Он не знал, что Марисса уже давно устала ждать, когда же он признается ей в любви, уже с лихвой насмотрелась на то, как он улыбается хорошеньким посетительницам парка, и уже не раз слышала, как вечерами доносится из его покоев женский смех. И потому оказался совершенно не готов к тому, что его улыбка на девушку не подействует.

— Что ж, — пожал плечами Нихлас, быстро оценив ситуацию, — Ваши мечты, леди Марисса, никакой роли тут и не играют. Венчания проведём в это воскресенье, — распорядился он и послал ей ещё улыбку, только на этот раз — очень злую: — А если захотите свадьбу расстроить, подумайте прежде обо всех окрестных детишках, которых вы обречёте этим на голод и холод.

***

— Как я мог быть так глуп? — повторял Ингар, нервно расхаживая туда-сюда. — Как мог быть так слеп? Как не увидел, что нас покупают с потрохами?

— Ты думал о наших землях, — пыталась утешать его Марисса. — Ты думал о наших людях. Ты хотел нас спасти. Ты же не знал, что наши спасители окажутся такими… такими…

— Пусть делают что хотят, но я не позволю им заставить тебя выйти замуж! — запальчиво воскликнул молодой барон.

Марисса смотрела на него снисходительно, словно это она была старшей сестрой, а Ингар — неразумным младшим братом. Девушка понимала, что хотя никто не может силой заставить её выйти замуж за Феллера-младшего, она сделает это сама — она не позволит, чтобы из-за неё пострадали жители их земель.

***

Вечером накануне свадьбы Марисса убежала к гробу спящего чудовища — ей нужно было с кем-то поговорить. Кому-то выговориться. Кому-то поплакаться. И кто подходил для этой роли лучше, чем её самый старый, самый верный друг?

Марисса долго рассказывала спящему чудовищу о своих невзгодах, пеняла на двух злых братьев, захвативших из земли, на такого слишком умного старшего и слишком красивого младшего, а под конец, обняв крышку гроба и положив руки на холодное стекло, даже расплакалась от жалости к себе.

— Проснись! — умоляла она чудовище.

Девушка так долго рассказывала легенду о зачарованном принце, что и сама начинала понемногу в неё верить. А уж сейчас, в момент отчаяния, она всей душой желала, чтобы выдуманная когда-то братьями Феллер история оказалась правдой.

— Помоги мне! — просила она, то стуча кулаками по прозрачной крышке, то почти приникая к ней губами, чтобы чудовище её лучше слышало. Чтобы чувствовало её тепло… — Пожалуйста, проснись! Ты мне так нужен!

Спящее чудовище продолжало мирно спать в хрустальном гробу.

Холодный искристый снег укрывал Мариссу тонкой шалью, но она не чувствовала холода. Измученная горем девушка незаметно заснула рядом с хрустальным гробом, и снился ей прекрасный сон. Во сне она была большая-пребольшая, отчего братья Феллер сделались по сравнению с ней совсем маленькими. Сайран, увидев её, принялся икать от страха, а потом заплакал, будто малый ребёнок, а Нихлас вдруг весь как-то съежился, сморщился и покрылся пятами. Большая Марисса во сне наклонилась над крошечными братьями Феллер — и дунула на них, словно на две надоедливые пылинки. От её дуновения тут же поднялась белая метель — и закрутила, завертела братьев, затянула в свою снежную утробу — и унесла невесть куда.

А из белой круговерти ей навстречу вышел юноша с волосами цвета весеннего солнца и солнечными брызгами по всему лицу. И Марисса вдруг сразу поняла, что это — её спящее чудовище. Её заколдованный принц.

Это был счастливый сон.

***

…Нихлас проснулся с раскалывающейся от вчерашних весёлых возлияний головой и мыслью: «Сегодня моя свадьба!»

Приоткрыв глаз, увидел, что в покои уже прокрался сумрачный свет зимнего утра и нехотя заставил себя подняться из постели.

Разбуженная его движением, высокомерная графиня, которую он всё-таки уломал на интрижку, несмотря на всё своё неблагородство, довольно потянулась в пуховых простынях и улыбнулась Нихласу.

И вдруг пронзительно закричала, и, как была нагишом, выскочила из покоев.

Некоторое время оторопевший Нихлас с недоумением смотрел на дверной проём, в котором исчезла вопящая графиня, а потом, решив, что её испуг, вероятно, вызван его видом, бросился к зеркалу — что с ним не так?

Через мгновение вопил уже он. Из равнодушной блестящей поверхности на него смотрел сгорбленный, скособоченный карлик с реденькими волосами и выцветшими глазами. И даже белоснежных зубов, его гордости, его главного оружия у Нихласа не осталось — только какие-то желтоватые пеньки.

— Сайран! — испуганно заорал он и бросился в покои Феллера-старшего. Распахнул двери, ворвался внутрь — и замер, будто налетел на стену.

Феллер-старший сидел на ковре, возил туда-сюда ярко раскрашенные игрушечные салазки из суйвенироного магазина и сосредоточенно сосал большой палец. Время от времени вынимал его изо рта и, пуская слюни, словно годовалый младенец, говорил:

— Чух-чух!

***

— И вот так и сгинули без следа из наших земель злые братья, и никто никогда их больше не видел. И настали в наших землях счастливые времена, — торжественно закончила Марисса любимую сказку своей маленькой рыжеволосой дочки.

— А спящее чудовище? — сонно спрашивала малышка.

— А спящее чудовище по-прежнему спит в своём хрустальном гробу в чаще леса, — тихо отвечала Марисса. — И по-прежнему видит сны о зиме. И каждый день к нему приходит его лучший друг. Сидит рядом с ним и рассказывает ему сказки, чтобы ему не было скучно и одиноко…

Когда округа избавилась от братьев Феллер, на Ингара свалилось столько работы, что только успевай поворачиваться — управление «Снежным королевством» оказалось хлопотным занятием. У него совсем не было времени разбираться, почему это вдруг его сестра однажды настойчиво попросила отменить экскурсии к хрустальному гробу спящего принца, он просто согласился — и вновь обратился к насущным делам.

Прошли годы, лесные тропы к хрустальному гробу замело, указатели истёрлись, и новые приезжие уже и не знали, что раньше в «Снежном королевстве» желающих водили к спящему чудовищу. И даже местный люд уже почти позабыл про него и про то, что до сих пор никто так и не узнал, что оно из себя представляет и откуда взялось. Спит себе — и ладно. А что вечная зима — так с тех пор, как жизнь наладилась, она уже не донимала их так, как прежде. Притёрлись они к ней, приспособились, даже полюбили — ведь это благодаря ей есть у них кормящее их «Снежное королевство».

Однажды в зимний парк среди прочих гостей приехал молодой рыжеволосый и веснушчатый виконт. Увидел леди Мариссу — и влюбился без памяти. И был даже немного расстроен, когда их дочка родилась не черноволосой, как красавица-мама, а с такими же волосами цвета весеннего солнца, как у него самого.

Марисса только радовалась счастью, в котором жила и она сама, и вся округа. Однако даже в счастье, которое нередко делает человека эгоистичным, она никогда не забывала о спящем чудовище. Лучших друзей не забывают. Да и разве могла она его забыть — после того, как он помог ей с братьями Феллер?

Поначалу Марисса пыталась убедить себя, что произошедшее с Сайраном и Нихласом — просто случайность, и её сон у хрустального гроба совсем ни при чём. Однако год спустя, когда Ингар подхватил опасную инфлюэнцу, ту самую, от которой некогда умер их отец, и лекари всерьёз опасались за его жизнь, Марисса прибежала к спящему чудовищу и снова провела ночь рядом с хрустальным гробом. И снилось ей, что Ингар жив и здоров, что он улыбается ей и кружит её в танце.

На следующее утро барон пошёл на поправку.

Тогда-то Марисса и поняла тайну спящего чудовища. И донимавшие её прежде вопросы разом перестали её волновать. Кто бы ни было это чудовище, откуда бы ни явилось — это неважно. Главное, что пока оно здесь, пока оно спит и видит свои холодные сны, в их землях будут царить зима, а, значит, процветание и покой.

Лишь бы только не заснул рядом с ним тот, кому будут видеться страшные и жестокие сны…

Изо дня в день, из года в год Марисса преданно навещала поляну с хрустальным гробом, но ночи там больше не проводила. Со всеми неурядицами и досадными неприятностями они справятся и сами, а если за каждой мелочью прибегать к чудовищу, так это всё равно что использовать его. А друзей не используют. Друзей просят о помощи, когда случается по-настоящему серьёзная беда — и тогда друзья помогают.

И потому Марисса просто приходила на белую поляну, присаживалась у хрустального гроба и тихонько разговаривала со своим лучшим другом. Рассказывала ему о горестях и радостях, о серьёзном и о безделице, о важном и о смешном. Рассказывала обо всём.

И радовалась тому, что чудовище продолжало мирно спать и видеть сны о зиме.

Седьмой гном

Столица оказалась шумной, суетливой, пахла спешкой и конским навозом.

Несколько минут Ларс стоял у городских ворот и не решался сдвинуться с места, опасаясь попасть кому-нибудь под ноги, копыта или колёса. Наконец, набравшись храбрости, поправил перекинутый через плечо мешок, в котором хранилась его драгоценная цитра, и отправился на поиски дяди Бонзо.

Ни один гном не рисковал покорять Столицу, если у него не было дяди, прожившего в ней несколько лет и готового приютить родича из гор.

У Ларса тоже был такой дядя, и появлению дальнего родича он чрезвычайно обрадовался.

— Проходи, дорогой, располагайся, отдыхай! Значит, решил в Столицу перебраться? — тараторил он, усаживая Ларса у очага на кухне и ставя на стол закуски. — Правильно, чего там, в горах, делать? В шахтах киркой махать, или в тоннелях вагонетки тягать? То ли дело здесь! Перспективы! Возможности!

— Правда? — обрадовался Ларс.

— Правда! На гномов в Столице большой спрос! Ты бы куда хотел устроиться?

Ларс открыл было рот и потянулся к мешку с цитрой, но дяде Бонзо его ответы не требовались.

— На стройке нашего брата очень ценят! Камни уложить, вагонетки отвезти, погреб вырыть — никто лучше гнома не справится. На уборку нас охотно берут — улицы подметать или канализацию чистить. А хочешь, могу устроить тебя готовить и продавать шаурняк — наше национальное гномье блюдо последние годы в Столице стало очень популярным. Ну, что тебе больше по душе?

Ларс замялся. Не за шаурняком и не за чисткой канализации он ехал в Столицу. Он ехал сюда за мечтой.

Волнуясь, гном достал, наконец, из заплечного мешка свой драгоценный инструмент и пробежал по струнам пальцами.

— Я бы хотел стать музыкантом, — ошеломил дядю Ларс.

***

Угасли последние звуки цитры.

— Этничненько, — протянул Продюс-сир и неопределённо взмахнул рукой.

«Это хорошо или плохо?» — подумал Ларс. Но спрашивать не стал. Дядя Бонзо предупреждал, что с Продюс-сирами надо всегда соглашаться.

Вообще, дядя Бонзо не одобрял всей этой затеи.

— Работать музыкантом? Откуда ты вообще выдумал такую глупость?

— Я всегда любил играть на цитре, — смущённо признался Ларс. — Каждую свободную минутку. Меня и на гуляния играть приглашали, даже в другие кланы! Но в горах одной только музыкой не заработаешь, а в Столице есть специальная профессия — музыкант. Вот я и решил попробовать осуществить свою мечту.

— Мечту! — крякнул дядя Бонзо. — Это разве мечта? Вот у меня — мечта. Открыть собственную шаурнячную. Вникаешь? Не лоток на улице, не киоск на перекрёстке, а настоящую таверну, где продавали бы самые разные виды шаурняка!

Тем не менее дядя Бонзо всё же пообещал непутёвому родичу разузнать что к чему. Из надёжных источников выяснил, что для трудоустройства музыкантом нужно идти к людям по имени Продюс-сир. И просто так к ним не попасть, нужно караулить, когда будет проводиться специальный хвастинг.

Ларс для хвастинга выбрал самую лучшую мелодию, древнюю гномью балладу «Ах ты ж сланец блянц бум-бум!» и исполнил его как никогда вдохновенно. Теперь всё в руках Продюс-сира.

— Но, видите ли, мистер Ларс, — продолжил тот после долгой паузы, — для такой этнической музыки нет ни своей ниши, ни спроса. Ваша музыка, она не в тренде. И инструмент ваш — тоже. Вы меня понимаете?

— Да, сир, — ответил гном, хотя ничего не понял. Главное, чтобы его взяли, а что за тренды им требуются — это он выяснит по ходу дела.

— Вот и замечательно, — с облегчением заключил Продюс-сир. — До свидания!

Ларс помялся с ноги на ногу. С Продюс-сирами нужно соглашаться, это он знал. Но вот можно ли задавать им вопросы?

— Извините, сир, — наконец, решился он. — Так я не понял — когда мне на работу выходить?

***

— А я тебе говорил, — качал головой дядя Бонзо, когда Ларс возвращался с очередного хвастинга с отказом. — Не дело это — приличному гному музыками увлекаться! Пора уже браться за ум и кирку и начинать нормальную жизнь.

Ларс вздыхал. Он пробыл в столице почти месяц, но ещё не видел ни одного гнома, который занимался бы в городе чем-то другим кроме стройки, уборки или продажи шаурняка. И не важно, кем он был дома, в горах — добытчиком руды или врачом, возницей вагонеток или ювелиром, учителем или оружейником; в Столице, похоже, у гнома было только три дороги: стройка, уборка, шаурняк.

Ни одна из них Ларсу не нравилась. Строить или готовить шаурняк он с тем же успехом мог и дома, а уборка канализации просто от того, что делать это придётся в Столице, не становилась более привлекательной и менее вонючей.

Однако и сидеть на шее у дяди Бонзо дольше было нельзя.

Ларс попробовал было играть на улице, но после того, как мелкие человеческие воришки стащили у него все монеты, что накидали прохожие в шапку, понял, что с мечтой заниматься любимым делом и зарабатывать этим на жизнь, временно придётся распрощаться.

«Что же делать?» — размышлял Ларс, медленно бредя к дому дяди Бонзо, когда вдруг увидел над одной из дверей вывеску «Склад труда».

Любопытства ради Ларс зашёл внутрь и оказался в помещении, заполненном столами, за которых сидели самые разные работодатели, и бродившими среди них безработными.

«Вот это удача!» — обрадовался Ларс. Он уже не рассчитывал стать музыкантом, его бы устроило что угодно другое, лишь бы не стройка, уборка и шаурняк. Ларс поговорил с банкиром, с кузнецом, с хозяином лавки хоз-товаров и даже с циркачом. И везде ему вежливо отказали.

Расстроенный Ларс уже собрался уходить, когда в толчее у выхода его цепко схватил за руку незнакомый кудрявый гном в очках и спросил:

— Седьмым будешь?

***

— У нас есть шанс получить брачный контракт, но для его подписания обязательно нужна артель из семерых гномов, — объяснял Ларсу его новый знакомый, гном по имени Оззи.

— А что за контракт?

— Брачное агентство для особ благородных кровей объявило тендер на очередного клиента, вот мы и пытаемся его выиграть. Хотя соперники в этом году, конечно, серьёзные — тут и башню с драконом предлагают, и веретено, и горошину с периной, и хрустальные туфли…

— Не понимаю, — честно признался Ларс.

Оззи вздохнул.

— Ты недавно в Столице, да? — прозорливо заметил он. — Ну, слушай. Если девушки благородных кровей долго не могут устроить личную жизнь, то они обращаются за помощью в брачное агентство, и оно организует им благоприятные сценарии для знакомства с принцами. А для реализации этих сценариев нанимают суб-подрядчиков. Если мы выиграем тендер, то получим контракт и задаток, а когда его выполним — то и всю остальную сумму. А сумма очень приличная.

Ларс почесал бороду.

— И что надо делать?

— Да ничего особенного, — пожал плечами Оззи. — Снимем в аренду домик в густом лесу, встретим там клиентку, усыпим, уложим в хрустальный гроб…

— Зачем в хрустальный гроб? — перебил Ларс.

— Потому что принцы на хрустальные гробы слетаются как летучие мыши на… — Ози пощёлкал пальцами. — На что они там обычно слетаются?

— На темноту? — предположил Ларс.

— Возможно. Так вот, уложим её туда и будем ждать принца. А как только он явится, разбудит её поцелуем и женится, нам выплатят оставшуюся часть денег.

— А если принц не явится?

— Обязательно явится. Поиски девиц в беде — это очень популярный среди принцев спорт.

— Похоже, что у вас уже всё продумано, — заметил Ларс. — Я-то вам зачем?

— Говорю же, этот контракт подписывают только с артелью из семерых гномов. Так уж положено. А нас шестеро. Ну, так как — по рукам?

***

— Оззи, Ричи, Би-би, Игги, Марли, Пресли, Ларс, — прочитал по бумаге распорядитель брачного агентства для особ благородных кровей и оглядел стоящих перед ним гномов. — Договор аренды лесного домика?

— Прошу, — тут же передал ему золотую монету Оззи.

— Хрустальный гроб?

— Вот договор проката, — с готовностью отозвался Оззи, и ещё три монеты поменяли владельцев.

— Что насчёт принцев?

— Вот пробный рекламный флаер из типографии. Расклеим их на всех перекрёстках, трактирах и указателях.

— Что ж, — распорядитель задумчиво поковырялся в ухе и неуловимым движением убрал монеты в карман, — вижу, у вас всё хорошо организовано. Засим объявляю вас победителем тендера!

…Позже, когда гномы сортировали бумаги и договоры, Ларс не выдержал и спросил, зачем же давать взятки, если все документы и так готовы.

— Это ж Столица! — только и ответил ему Оззи.

***

Арендованный в лесу домик оказался довольно уютным, а хрустальный гроб, взятый напрокат — довольно массивным, его еле удалось запихнуть в сарай во дворе.

Уже через три дня после того, как гномы обустроились на новом месте, поступили новости, что клиент в пути.

— Марли, разложи еду по тарелкам! Ричи, заправь все кровати! Всё, уходим, уходим! — подгонял их Оззи, поправляя круглые очки на носу. — Рядом есть небольшая заброшенная каменоломня, там время и скоротаем.

— Но зачем нам уходить? — недоумевал Ларс. — Не лучше ли встретить клиентку?

— Не положено, — пояснял страдающий аллергией Би-би по пути на к каменоломне. — Девица должна… а-апчхи! прийти в дом, когда он будет пустой. Она поест из наших тарелок, поспит на наших кроватях, а там мы… а-апчхи! — вернёмся и застанем её за этим делом.

— И что? Заставим убираться?

— Да нет, что ты, предложим ей остаться жить у нас.

— А дальше что?

— А дальше — а-апчхи! — сообщил Би-би, — Принцесса остаётся, помогает нам по хозяйству, поёт песенки и всё такое. Молва о том, какая она милая и хорошенькая, расходится по свету и доходит до принцев. А потом девушке подсыпают снотворное, и мы укладываем её спать в хрустальный гроб…

— Зачем снотворное? — не понял Ларс.

— Это стимул для принцев. Проверено практикой — а-апчхи! — на просто «милая и хорошенькая принцесса» они едут не особо охотно. А вот если надо девицу спасти, из башни там выкрасть, у дракона отбить или поцелуем разбудить, принцы тут как тут. Так что элемент спасения нужен обязательно.

— Надо же, как всё сложно, — пробормотал Ларс, устроился на валуне у входа в каменоломню и взял в руки цитру. Пока они ждут девицу, он вполне может потренироваться в придумывании трендов — так, чтобы на следующем хвастинге с ходу сразить Продюс-сира.

Тренды, впрочем, упорно не получались — сложно придумать то, о чём не имеешь никакого понятия. Какую бы мелодию Ларс ни начинал сочинять, в итоге он неизменно переходил или на протяжную гномью «Ой, базальт, база-альт!», или на печальную «У шахты стояла тележка». Но чаще всего Ларс возвращался к знаменитой балладе «Ах ты сланец блянц бум-бум!», и стоило только первым звукам древней гномьей песни разнестись в воздухе, как они пробуждали в душе остальных что-то вечное и дремучее; гномы почти непроизвольно начинали притоптывать и прихлопывать в такт, а когда доходило до припева, то и подхватывать на разные голоса: «блянц бум-бум!»

Забыв о трендах и хвастингах, Ларс играл и играл, и от звуков гномьей мелодии сладко сжималось сердце, а перед глазами вставали родные горы, которые он с такой готовностью покинул ради мечты стать музыкантом.

***

Клиентка, как и положено, спала на одной из кроватей под грудой одеял.

И храпела, как не всякий лесоруб.

— Ничего себе, какая… крупная девица! Она мне весь матрас продавила, — недовольно пробурчал смешливый Пресли, владелец пострадавшей кровати.

— Эй, — взял инициативу в свои руки Оззи и ткнул пальцем в гору одеял, — Эй, девушка, просыпайся!

Гора зашевелилась, из-под неё показались кружева и серебро, прекрасные чёрные локоны, высокий лоб, точёные скулы… и щегольские усики! Мгновение спустя гномы ошарашенно уставились на довольно высокого молодого человека с длинными волосами.

— Ты кто? — наконец, заговорил Оззи.

— Я — Черноснег. Но вы можете меня звать просто Принс.

— И что ты тут делаешь, Принс?

Молодой человек нахмурился, поправил кружева на манжетах.

— А что, я ошибся адресом?

— А ты куда шёл?

— Маленький домик в самой густой чаще леса, где живёт семеро гномов. Это ведь здесь?

Гномы переглянулись.

— Но ты же не девица!

— И что? — пожал плечами Принс. — Где сказано, что это непременно мы обязаны скакать по свету, разыскивая девиц? Где написано, что нельзя наоборот? Я, например, за гендерное равноправие.

Гномы растерянно переглянулись. Принс, тем временем, уселся за стол и нетерпеливо хлопнул в ладоши:

— Так, а пока мы ждём мою принцессу, я бы чего-нибудь пожрал.

***

— Это безобразие! — распалялся Би-би под одобрительный шум остальных гномов. — Где это видано, чтобы принцы сидели и ждали спасения от прекрасных принцесс? А-апчхи! Давайте обратимся в агентство и потребуем расторжения договора! Или пусть присылают нам взамен девицу!

— Бесполезно, — покачал головой очкастый Оззи. — Я перечитал контракт, там сказано — клиент. Нигде не прописано, что клиент обязательно должен быть девицей.

— Но это же не по правилам! — возмутился недовольный Игги.

— Потребуем расторжения! — подхватил давно переставший улыбаться Пресли.

— Нет, братцы, — снова покачал головой Оззи. — Мы тогда окажемся в долгах по уши, как… — гном пощёлкал пальцами. — Кто там оказывается по уши?

— Зайцы? — неуверенно предположил Ричи.

— Возможно. Так вот, за преждевременное расторжение с нас сдерут такую неустойку, что нам сразу можно будет в долговую яму садиться. Да и сколько мы уже из своего кармана выложили, вы подумайте! За аренду дома — раз. За прокат гроба — два. Заплатили травнице за снотворное — три. Распечатали флаеры — четыре…

Гномы притихли — Оззи, как всегда, был прав.

— И что же нам делать? — тихо спросил молчун Ричи.

— Будем действовать по плану. Травница, гроб, а там, глядишь, и странствующая принцесса появится.

— А разве такие бывают? — подозрительно осведомился ворчливый Игги.

Оззи крякнул, нахмурился и почесал растрёпанную шевелюру.

— Не знаю, — честно признался он. — Но знаю, что неустойку за досрочное расторжение контракта мы точно не потянем.

***

Гномы сидели на каменоломне и отдыхали под умиротворяющую мелодию старинной гномьей баллады, которую Ларс наигрывал на цитре. Теперь они сбегали сюда каждый день — подальше от капризов Принса. То запросит чищенных овощей и фруктов, хлеб с кашей, видите ли, вредят его фигуре, то ему воду для ванной нагрей, то соль в неё добавь, то кружева ему заштопай, то серебряные бляхи начисти, то носовой платок постирай…

— Скорее бы уж его усыпить, — угнетённо пробормотал некогда смешливый Пресли.

— Сегодня ему попробует продать яблоко странствующая торговка, — тусклым голосом заметил Оззи. — Если повезёт, то, может, хоть сегодня он его съест и, наконец, завалится в спячку как… — гном пощёлкал пальцами. — Ну, кто там обычно надолго засыпает?

— Медведь? — вяло предложил Игги.

До сей поры гномам не везло. Пропитанные сонными травами яблоки Принсу пытались всучить маленькая девочка в красном беретике, якобы шедшая к бабушке, весь в доску свой дровосек и как бы заблудившийся охотник.

Однако Принс яблоки есть упорно отказывался.

— А, может, киркой ему по темечку — и в гроб? — отчаявшись, предложил как-то Би-би.

Гномы встрепенулись и оживились. Но потом Оззи всё-таки взял себя в руки.

— Нет, нам за причинение вреда здоровью такой иск вчинят, что век не расплатимся!

***

Принс встретил гномов на пороге, картинно уперев руки в бока.

— Торговка яблоками? В глухой чащобе? Серьёзно? — поднял он красивые чёрные брови. — Вы совсем за идиота меня держите? И вообще, я яблоки не ем, — продолжил Принс. — У меня от них сыпь по телу. И, кстати, вы контракт свой выполнять собираетесь? Я уже месяц торчу в этой глухомани, и ни одной прекрасной принцессы!

— Это потому, что вы отказываетесь сотрудничать, — не выдержал тут Оззи. — Заснули бы, как положено…

— Я спать не собираюсь! — возмутился Принс. — Если я буду спать, то не смогу оценить, нравится мне принцесса или нет. Так что забудьте — никакой спячки!

— Знаете что? — не выдержав, вспылил тут Игги. — Хотите устроить личную жизнь — полезайте, как вам велено, в хрустальный гроб!

— Ни за что! — отрезал Принс.

Гномы насупились и раздражённо запыхтели.

Разозлённый упорством Принса не меньше других, Ларс яростно ударил по струнам цитры. На сей раз вместо привычных любимых гномьих мелодий ярость и досада родили совсем новую музыку — резкую, агрессивную. Она захватила, закрутила, понесла за собой — гномы подхватили её, вымещая в ней всё своё разочарование, всю свою злость — колотили по медным тарелкам и хрустальным бокалам, дёргали за колокольчики на входной двери, дули в горлышко пустых бутылок. Какофония звуков складывалась в мощную музыку, ширилась, росла… И даже Принс не устоял, подхватил напористый ритм и принялся подпевать — непонятно, но в тон.

Получилось на удивление складно.

«Уж не это ли тот самый тренд?» — мелькнула у Ларса шальная мысль.

***

Счета за аренду дома и прокат хрустального гроба копились и обрастали процентами. Травница вчинила иск о просроченной долговой расписке, о чём артели пришло формальное уведомление. Типография, распечатавшая флаеры, отправила третье, последнее требование о выплате задолженности. Бакалейщик и булочник прислали записки с малограмотными, но вполне понятными угрозами расправы.

— Так мы и месяца не протянем, — грустно качал головой Оззи, сидя над кипой счетов. — Пойдём по миру как… — гном прищёлкнул пальцами. — Кто там по миру ходит?

— Пилигримы? — выдвинул версию Марли.

— Возможно, — вяло согласился Оззи и поправил очки.

В домике воцарилась гнетущая тишина, которую внезапно нарушил стук конских копыт.

Взбудораженные гномы тут же прилипли к окошку и зачарованно наблюдали, как на поляне появился всадник в солидных кожаных доспехах и на белом коне. Спешился, огляделся и откинул капюшон плаща, из-под которого рассыпались длинные золотистые волосы.

— О, — выдохнули как один гномы. — Неужели странствующая принцесса?

Девица решительно постучала в дверь носком сапога, и деловито осведомилась:

— Это у вас тут принц по объявлению?

— А вы — прекрасная принцесса? — робко спросил Оззи.

Девица кивнула на своего скакуна.

— А то! Видишь, конь белый-белый!

***

— Было бы намного лучше, если бы он лежал в хрустальном гробу, тихий-претихий, и молчал, — шипел Пресли, подглядывая в щёлку за Принсом и странствующей принцессой. — А так он обязательно чего-нибудь напортачит, вот увидите!

Принцесса тем временем прислонила свой тяжёлый двуручник к стене у входа и нетерпеливо ходила туда-сюда перед очагом, поскрипывая кожаными доспехами.

Принс же прихорашивался в спальне — он хотел произвести на девицу впечатление. Наконец появился — весь в кружевах и серебре.

— О, прекрасная дама! Ты пришла! — церемонно расшаркался он.

— Пришла, — немного растерянно ответила прекрасная дама, затем оценивающе прищурилась, взяла Принса за руку и увлекла на скамеечку к очагу.

— Ларс, сыграй-ка что-нибудь красивое, — звенящим шёпотом попросил Оззи. — Для романтического… — гном прищёлкнул пальцами. — Как же оно называется? Климата? Воздуха?

— Атмосферы, — подсказал молчаливый Ричи.

— Точно! — обрадовался Оззи. — Для неё!

Ларс с готовностью тронул струны, и от них тут же полились атмосфера и народная гномья песня «Старый гном, старый гном, старый гном стучит кайлом».

Гномы, жавшиеся к щёлке, вдруг засуетились, загомонили.

— Что он делает? Не уворачивайся, идиот!

Звон оплеухи на миг перекрыл все остальные звуки.

— Быдло! — раздался тонкий писк Принса.

— Истеричка! — припечатала его в ответ Странствующая Принцесса, пинком ноги отворила дверь, отчего гномы разлетелись в стороны как — ну, кто там разлетается в стороны? — и выбежала вон.

Принс стоял на пороге и, яростно раздувая ноздри, наблюдал за тем, как Странствующая Принцесса взбирается на своего скакуна.

Раздували ноздри и гномы, глядя на то, как уезжает на белом коне их гонорар за почти выполненный контракт.

Ларс в сердцах ударил по струнам, те отозвались мощной звуковой волной, пробравшей до самых костей, и высвободили на свободу всю накопившуюся злость. Закрыв глаза, Ларс отдался яростному ритму. Тот рос, ширился и креп — это остальные гномы подхватили его медными тарелками, хрустальными бокалами, колокольчиками и пустыми бутылками.

А потом в этот пульсирующий ритм ворвался голос — сильный, мощный; это Принс начал подпевать, снова непонятно и снова очень складно.

Когда музыка затихла, что-то с грохотом упало у входной двери. Обернувшись, гномы увидели на крыльце Принцессу. Выражение лица у неё было ошеломлённое.

— Я двуручник забыла, — сбивчиво пояснила она, подняла упавший меч — и ушла, почему-то робко глянув напоследок на вызывающе скрестившего на груди руки Принса.

***

На следующий день Странствующая Принцесса вернулась. Вежливо постучав, вошла в домик и робко попросила, смущённо теребя рукоять своего двуручника:

— А вы не сыграете ещё?

Принс презрительно фыркнул — вот ещё! А гномы переглянулись растерянно и пожали плечами — отчего же не сыграть, коли просят? Ларс, правда, начал было наигрывать красивый гномий гимн «По штольне гуляет горняк молодой», но Принцесса нетерпеливо перебила:

— А можно вчерашнюю?

Ларс пробежался по струнам, пытаясь вспомнить, что он играл вчера. Ноты упорно ускользали, отказывались складываться в сильную, агрессивную мелодию.

И тогда Ларс вспомнил, каким он был вчера разочарованным и разозлённым, позволил этим чувствам охватить себя — и мелодия вернулась тут же, сама собой. Она росла, набирала мощь, подхваченная остальными гномами и, наконец, захватила даже Принса — тот не выдержал и почти против воли начал подпевать.

Принцесса слушала, затаив дыхание. И на Принса на прощание опять бросила взгляд, только на этот раз не робкий, а очень даже горячий.

На следующий день Принцесса пришла не одна, а с приятелями — другой принцессой и рубакой-рыцарем, скептически кривившим губы. И снова попросила сыграть.

И тут в гномах проснулась коммерческая жилка.

— Нет, мы, конечно, не против, — выступил вперёд Оззи, — Но вы же должны понимать — пока мы тут играем, мы могли бы работать. В штольне. Самоцветы рубить, изумруды и всё такое…

— Я заплачу, — предложила Странствующая Принцесса. — Десять золотых.

Изумлённые гномы переглянулись — это покроет аренду домика за целый месяц! — и поспешили согласиться.

Ларс заиграл было родные гномьи мотивы, но на него тут же зашикали.

— Они платят! — прошипел Оззи. — А, значит, заказывают музыку! И они хотят вчерашнее!

Ларс вздохнул и попытался разозлиться; похоже, именно злость и досада рождали те мелодии, которые так нравились Принцессе. Пальцы пробежались по струнам, полилась знакомая агрессивная музыка. Гномы тут же подхватили её, и исполнение вышло ещё лучше прежнего, ведь на этот раз они подготовились: из медных тарелок сделали гонги, из коробов — барабаны, заменили пустые бутылки на дудочки, справа от Ларса усадили Пресли со звонкими деревянными гремушками, а слева Марли — за найденный на чердаке клавесин.

Когда музыка затихла, рыцарь восторженно ругнулся, а подружка Странствующей Принцессы послала Принсу воздушный поцелуй, за что схлопотала от Принцессы мрачный взгляд. Сама же Странствующая Принцесса на правах старой знакомой подошла к Принсу — и робко чмокнула его в щёку…

Чуть позже гномы прилипли к окнам и увлечённо наблюдали, как Принцесса и её подруга, позабыв о мечах, упоённо таскали друг друга за волосы и кричали:

— Он мой! Нет, он мой!

***

День проходил за днём, желающих послушать гномью музыку приходило всё больше и больше. Вскоре посетители перестали помещаться внутри, и Принсу с гномами пришлось выступать на лужайке перед домиком. Гномы не жаловались — благодаря этим гостям были погашены задолженности и за аренду дома, и за прокат хрустального гроба, и по кредитам бакалейщика и булочника.

Ларс смирился с тем, что народу нравилась только та агрессивная, шумная музыка, которую рождали у него злость и возмущение, и перестал пытаться играть красивые гномьи мелодии зрителям. Любимые древние баллады Ларс играл уже после того, как все расходились — тихо, для себя. Играл — и перед глазами вставали родные горы…

Вскоре с концертов пошла чистая прибыль — благодарные зрители оставляли банки с вареньем и копчёные окорочка, головки сыра, мотки шерсти, скатерти и полотенца, подковы, свечи, а порой и мелкие монетки.

Однажды после очередного выступления на поляне к гномам подошёл человек, в котором Ларс мигом признал Продюс-сира с самого первого своего хвастинга.

— Вам не хватает правильного подхода, — с ходу заявил он гномам. — Вам нужна раскрутка, нужен ажиотаж, вы меня понимаете? И нужен лейбл. Надо броско назвать жанр. Как же, как же?.. — защёлкал пальцами Продюс-сир. — Рок-Панк? Хардкор? Стим-Гранж? Не то, не то… О! Нашёл! Гном-металл!

Ошеломлённые гномы, сбитые с толку потоком незнакомых слов, только растерянно кивнули.

А вот Принс подозрительно нахмурился:

— Я тут, между прочим, не песенки петь нанимался! Я здесь в ожидании своей принцессы. А выбора пока особо нет. Так что спасибо, но я участвовать отказываюсь.

Гномы приуныли — без пения Принса их музыке, как ни крути, чего-то не хватало.

Продюс-сир и глазом не моргнул.

— Вот именно для этого нужно будет организовать мировое турне, — деловито сообщил он. — А в турне знаете, сколько принцесс будет собираться на каждой площади?

Принс задумался — и расплылся в мечтательной улыбке.

— Вот и чудненько, — хлопнул в ладоши Продюс-сир.

***

Они назывались «Черноснег и семь гномов», и их выступления всегда пользовались огромной популярностью. Особенно после того, как Ларс перестал настаивать на том, чтобы играть на концертах одну-две гномьи баллады.

— Фолк сейчас не в тренде, — пояснял ему Продюс-сир. — Даже если это гном-фолк. Понимаешь?

— Да, сир, — соглашался Ларс. Он не понимал, что такое тренд и фолк и почему красивым гномьим балладам зрители предпочитали агрессивную, напористую музыку, рождённую злостью и возмущением, но помнил, что спорить с Продюс-сирами нельзя.

Все обиды и разногласия между гномами и Принсем были давно забыты. Принс после каждого концерта не успевал отбиваться от желающих его принцесс, гномы подсчитывали полученные деньги и радовались.

На выручку от концертов Ларс купил дяде Бонзо таверну и заказал вывеску «Шаурнячная». Дядя Бонзо был счастлив.

И Ларс тоже был по-своему счастлив: как и мечтал, он стал музыкантом, он зарабатывал деньги игрой на цитре — пусть и исполнять приходилось совсем не ту музыку, какую ему действительно хотелось. Теперь его ставили в пример новоприбывшим гномам: «Видишь, чего наш брат в Столице добиться может!» Те всё равно в итоге строили дома, чистили канализацию и готовили шаурняк, но, по крайней мере, они знали, что для гномов в Столице возможны и другие пути, и это их утешало.

Можно было считать, что жизнь полностью удалась.

Впрочем, Ларс так и считал.

И лишь иногда, редкими ночами, когда темнота была особенно густой, а луна — особенно круглой, гнома одолевала щемящая тоска. Он не понимал, о чём тоскует — о горах, о родном клане или о какой-то неизвестной, так и не сбывшейся мечте.

В такие ночи Ларс брал цитру и, забыв о гном-металле, наигрывал старые гномьи баллады, непременно заканчивая знаменитым «А ты ж сланец блянц бум-бум!». И когда последний «блянц бум-бум» растворялся в ночном воздухе, на душу Ларса снисходил желанный покой.

Синдром Луи Вивэ

Рики считал, что его уже ничем не удивить.

Пристёгнутый к креслу «смертника», с иглой системы в вене, он равнодушно — эмоции парализовало, когда утром в его камере открылась дверь — наблюдал за высоким, аккуратно постриженными седовласым мужчиной в белом халате — врачом?.. палачом? Тот стоял у столика, на котором лежала смерть Рики — шприц с прозрачной жидкостью, и изучал какие-то документы.

Слишком долго изучал. Исполнитель приговоров приказы Трибунала должен был знать вдоль и поперёк, ведь он наверняка получал такие по несколько штук в день. Во времена глобального перенаселения смертной казнью не брезговали даже самые демократические государства; в далёком прошлом остались те дни, когда приговорённый к высшей мере десятилетиями дожидался исполнения приговора. Сейчас смертная казнь — дело, можно сказать, будничное. Поставленное на поток. Рики взяли, через три дня предъявили обвинение, через пять он был перед Трибуналом, через семь его осудили и приговорили. Дали две недели на апелляцию — пустая формальность, ни у кого нет таких денег. А вскоре пришло распоряжение о досрочном исполнении приговора.

Не отводя взгляда от документов, мужчина в халате подошёл к Рики, пристёгнутому к креслу. Несколько раз кашлянул, прочищая горло, и, наконец, поднял глаза на осуждённого:

— Я получил от Трибунала один документ, касающийся вас.

Рики не отреагировал. Что ещё можно с ним сделать? Как ни крути — казнят его только раз. Худшее уже произошло. Причём не тогда, когда оглашали его приговор. Худшее случилось, когда те женщины, раскинув руки так, словно могли обнять, заслонить собой своих подопечных, отказались уйти. И когда он, решив во что бы то ни стало выполнить заказ Зуана и забрать детей, зачем-то решил стрелять…

Хотя нет, худшее случилось ещё раньше. Когда он повёлся на деньги, обещанные Зуаном, и решил взяться за это — как ни крути — препаршивейшее дело.

— В отношении вас будет отменена смертная казнь…

Смысл сказанного не доходил до сознания. С самого утра Рики словно отрезала от мира невидимая стена — он стоял на пороге смерти, и всё, что осталось позади, уже не имело значения.

—…если вы согласитесь на сдвоение личности.

Видимо, поняв его состояние, мужчина в белом халате — врач?.. палач? — наклонился над ним и отвесил болезненную пощёчину. Дождался, когда взгляд Рики сфокусируется на нём, и громко, отчётливо произнося каждое слово, спросил:

— Вы. Согласны. На сдвоение. Личности. Взамен. Смертной казни?

Сквозь стену, наглухо отрезавшую Рики от мира, начало что-то пробиваться.

Сначала — боль в щеке.

Потом — удивление.

И что-то ещё.

Почти умерший Рики не верил в свою удачу.

— Согласен!

***

— Я согласен, — невпопад ответил мужчина.

— Вот и хорошо. Сдвоение личности — это не какая-то новая, сложная или опасная технология. Методика сдвоения личности основана на раздвоении личности, давно известном психическом феномене. Современная медицина просто научилась управлять раздвоением личности. А, немного подкорректировав, сумела создать и обратный процесс — сдвоение, когда в тело одного человека помещают личность другого. Последнее, как вы сами понимаете, очень актуальное решение в нашем перенаселённом мире…

Не вполне уверенная, что мужчина её слушает, молоденькая медсестра, тем не менее, продолжила:

— Процедура полностью безопасна, происходит под наркозом, занимает не более получаса. У нас квалифицированный персонал и самое передовое оборудование, абсолютно исключающее какие-либо сбои, — девушка окончательно замолчала, поняв, что зря тратит своё красноречие. Такие спичи нужно произносить, когда клиент сомневается, когда требуется убедить, уговорить, подтолкнуть к принятию решения. Продать услугу.

А сейчас эти спичи не нужны и неуместны. Вот уже две недели не покидавший реанимацию мужчина с тёмными кругами под глазами давно всё решил.

— Когда? — спросил он, не отводя взгляда от густо затканной проводами кровати. Там, в глубине этой паутины, лежала женщина. Голова в бинтах, лицо застывшее. Не расслабленное, как бывает во сне, а словно бы… выключенное.

— Если вы согласны, то сегодня вам необходимо встретиться с научным консультантом, который объяснит все детали процедуры, расскажет о рисках и последствиях сдвоения. Завтра вас будет ждать правовой советник нашей клиники, который пройдёт с вами по всему пакету юридических документов. И тогда процедуру можно будет назначать на послеза…

— А это не слишком поздно? — перебил мужчина. Кончиками пальцев осторожно погладил безвольно лежавшую на простыне руку и повернулся к медсестре. — Вы же слышали, доктор сказал, что ранение слишком тяжёлое, последние несколько дней кома развивается быстро. И если завтра Ася впадёт в вегетативное состояние, то послезавтра, — голос мужчины прервался. Он натужно кашлянул и продолжил: — послезавтра сдваивать будет просто некого.

Медсестра прикусила нижнюю губу. Смешливая длинноногая девчонка, всего полгода назад закончившая медучилище, каждое утро перед работой надевала аккуратный, строго по фигуре, белый халат и чёткую, регламентированную до мелочей, профессиональную этику клиники. Тесный, облегающий халат не сковывал её так, как невидимая глазу этика. Халат всего лишь не позволял свободно поднять руку; этика не позволяла сказать ни слова. Ответ на любой вопрос, реакция на любую ситуацию была строго прописана правилами — ни слова от себя.

Заглянув в глаза мужчины — серые, встревоженные, обведённые тёмными кругами, медсестра сделала ошибку. Но было уже поздно — она непроизвольно сделала шаг навстречу и, понизив голос, спросила:

— Олег, а вы уверены?

Ответа не услышала — увидела в глазах. И слова — неудержимые, нерегламентированные, хлынули, словно река через прорванную плотину.

— Вы всё продумали? Вы понимаете, что никогда не увидите её? Не сможете поговорить друг с другом? Взять за руку, обнять? Почувствовать её рядом? Ощутить её присутствие? Вы хоть понимаете, как это будет больно?

Олег медленно перевёл взгляд на полускрытую бесчисленными проводками фигуру.

— Не больнее, чем если я её сейчас потеряю…

***

— Вы никогда не сможете поговорить друг с другом, не сможете почувствовать его рядом. Вы не будете ощущать его присутствия. По сути, ваша жизнь никак не изменится. Просто вы будете… присутствовать не каждый день. В те дни, когда вас… не будет, в вашем теле… э-э… будет Дмитрий Львович.

Валентина Петровна перевела взгляд на грузного мужчину, утонувшего в огромном кожаном кресле напротив. Это вот с ним она будет… проживать в одном теле?

Тяжёлый взгляд, массивный подбородок, лысый череп. И заметно желтоватая кожа. Дмитрий Львович, известный защитник прав человека и политический деятель. У него есть власть, связи и деньги, в его распоряжении лучшие клиники и новейшие достижения современной медицины. Но несмотря на все усилия врачей и учёных, тела, хоть и служат куда дольше, всё-таки изнашиваются. И раньше или позже, но тело становится непригодно к дальнейшей эксплуатации. И в этом они равны — он, известный политик, которому осталось всего несколько недель, и она, одинокая пенсионерка.

— А как… — женщина засмущалась, принялась теребить ручки дешёвой дерматиновой сумки, которую держала на коленях, — А сколько дней каждому из нас полагается? И как это решать?

— К сожалению, хотя процедура сдвоения доведена до совершенства, мы ещё не научились регулировать, ну, скажем так, условия сосуществования, — с готовностью отозвался расторопный молодой человек с гладким лицом и внушающими доверие манерами — личный помощник Дмитрия Львовича. — Вам добавляют личность другого человека, но сколько дней достанется каждому из вас, мы сказать не можем. Переключение личностей происходит во время сна. Когда вы просыпаетесь утром, никто не может знать заранее, окажется ли это Дмитрий Львович или вы. Это можете быть вы два, три дня подряд, а потом следующие два дня будет он. Или вы будете меняться с ним каждый день. Или вы можете быть пять дней подряд, а он — всего один.

— Но может быть и наоборот?

— Может, — неохотно согласился гладкий помощник и тут же продолжил: — Но исследования показывают, что обычно на хозяина тела приходится больше половины всего времени.

— А сколько самое долгое время, которое я… или Дмитрий Львович может отсутствовать?

— На настоящий день периода отсутствия больше восьми дней подряд зарегистрировано ещё не было, — расторопный помощник выдержал короткую паузу и широко, душевно улыбнулся: — Как видите, всё просто и безопасно. Ну так что, вы согласны?

— Да, только… — женщина снова замялось. Было видно, что ей мучительно неудобно, но она всё же продолжила. — Только деньги мне нужно получить до конца недели. Всю сумму.

Гладкое лицо вытянулось.

— Мы запланировали процедуру только на следующую неделю. А перевод денег до сдвоения…

Он сознательно не договорил фразу, позволив паузе повиснуть в воздухе, наполнить собой помещение. Надавить на чувство вины.

Не сработало.

Женщина решительно сжала дерматиновые ручки бесформенной хозяйственной сумки и повторила:

— До конца недели. Могу дать расписку, что не откажусь от сдвоения, могу заверить её у любого вашего юриста. Но деньги мне нужны до конца недели.

Гладкий помощник решил сменить тактику.

— Хотите что-то купить? — понимающе осведомился он. — Если вам нужна вся сумма, значит, покупка значительная. Например, новый дом, да? Но, поверьте, жильё такого уровня не уведут у вас из-под носа. Подпишите контракт о намерениях, а платёж внесёте на следующей неделе.

— Мне нужны деньги на этой неделе.

— Но зачем такая спешка?

Женщина затеребила ручки бесформенной сумки и невнятно пробормотала:

— Срок апелляции заканчивается на этой неделе.

Гладкий помощник бросил быстрый взгляд на неподвижного Дмитрия Львовича, поймал едва заметный наклон головы и ответил:

— Хорошо, мы согласны.

Женщина облегчённо выдохнула.

Поднялась, засуетилась. Путаясь в словах благодарности и прощания вышла из кабинета.

Расторопный молодой человек закрыл за ней дверь и повернулся к Дмитрию Львовичу.

— И это — лучшее, что ты смог мне найти? — обвиняюще спросил известный правозащитник и политический деятель.

— Да, это лучшее, что я смог найти в столь короткие сроки, — твёрдо отозвался помощник, — вы же сами знаете, добровольно соглашающихся на сдвоение совсем немного, так что выбирать не из чего.

***

— И это — лучшее, что ты смог мне найти? — обвиняюще спросил Зуан.

— Да, — твёрдо отозвался Ши, не испугавшись выказанного недовольства. — Вы же сами знаете, добровольно на сдвоение почти никто не соглашается, так что выбирать не из чего.

Невысокий сухощавый мужчина средних лет с длинной, тонкой чёрной бородкой и гладко зачёсанными назад волосами покачал головой и перевёл взгляд чёрных раскосых глаз на стоявшую посередине комнаты девчонку лет десяти. Худющая, испуганная, с расцарапанными коленками и пустым взглядом огромных зелёных глаз.

— Кстати, она из того приюта, куда наведывался Рики, — тихо добавил Ши.

— Нет, это вообще не вариант, — заключил Зуан. — Кто, скажи мне, кто сможет воспринимать меня всерьёз — меня, главу одной из самых крупных тайских триад! — если я буду в теле вот этой вот соплячки?

— Это, может, и не лучший — но других вариантов у меня пока нет, — сдержанно ответил Ши. Всегда в строгом костюме, со спокойными манерами, тихим голосом и смешанными, полуазиатскими и полуевропейскими чертами лица. К нему поневоле прислушивались. — Мы продолжим искать, но пока пусть будет хотя бы это. А то вдруг…

— Ерунда, — перебил Зуан. — Рики казнили, так что толпа, требовавшая справедливости, должна утихнуть, и полиции уже нет до меня дела.

— Мои информаторы в полиции утверждают, что дело не закрыли.

Зуан задумчиво пропустил тонкую бороду через пальцы.

— Интересно, почему? Не из-за детей же, в самом-то деле.

— Конечно, не из-за детей, — едва заметно усмехнулся Ши.

На сирот в этом мире смотрели косо. Государство вело жёсткий счёт за числом людей, многие семьи годами ждали и так и не дожидались квот на детей. А тут эти — ничейные, никому не нужные, только занимают чьё-то место под солнцем. Стань на одну сироту меньше — и освободится квота на ребёнка, которую получит какая-то семья.

— Конечно, не из-за детей, — снова повторил Ши и поправил безупречный узел галстука. — Одна из воспитательниц в детском саду была женой какой-то важной шишки. Знаете, одна из тех богатеньких, мающихся бездельем дамочек, которые плачут над дохлыми птичками и подают нищим.

Зуан угрюмо кивнул. Да, в таком случае полиция продолжит копать.

Задумчиво посмотрел на девчонку. Конечно, сдваиваться с этой соплячкой — вариант, мягко говоря, не идеальный. Но если прижмёт, то тогда уж лучше жить в теле десятилетней девчонки, чем не жить вообще.

Чёрт бы побрал этого Рики! Ведь ерундовое было задание — прийти в приют, забрать детей и уйти. Сделай он своё дело по-тихому, никто бы и внимания не обратил, что пропала пара дюжин сироток. Люди бы втихомолку только порадовались, а уж как счастливы были бы переписчики населения! А сам Зуан мог озолотиться — цены на детские органы на чёрном рынке впечатляли. Но этот придурок Рики всё запорол. Пара перепуганных куриц решили защитить подопечных, а Рики вздумалось пострелять. В итоге детишки разбежались, одна воспитательница мертва, другая в коме и вот-вот умрёт, Рики — в камере «смертников», а сам Зуан — под колпаком полиции.

Девчонка вдруг уселась на пол и принялась грызть ногти. Зуан впервые обратил внимание на её отсутствующий взгляд и спросил:

— А чего это она такая странная?

Ши безразлично пожал плечами:

— У неё синдром Луи Вивэ.

— Какого ещё Виве?

— Вивэ. В девятнадцатом веке французские врачи Буррю и Бюрро опубликовали книгу, в которой описывали случай месье Луи Вивэ, имевшего шесть различных личностей. Так что теперь про тех, кого сдвоили больше, чем с одной личностью, говорят, что у них синдром Луи Вивэ.

Зуан нахмурился:

— Так сдваивать больше, чем с одним, нельзя, психика может не выдержать.

— Может. Но только у владельца тела, на остальных это не отражается.

— И сколько в ней уже?

— Трое.

— Трое?

— Джен Дин, владелец самой крупной сети ломбардов в Восточном квартале, Ки Дин, его старший брат, и Элеонора Фёдоровна, — сдержанный, собранный Ши знал всё.

— Элеонора Фёдоровна?

— Мама последней любовницы Джена, — скупо улыбнулся Ши. — Ломбардщик решил ублажить свою пассию, порадовав её престарелую мамашу, и, конечно, не знал, что через пару дней его хватит инфаркт, и единственное тело, оказавшееся под рукой, будет это.

— А Ки?

— А Ки отправили на тот свет любимые родственники, как только Джен откинулся — предприимчивые наследники ломбардной империи решили устранить главного конкурента. Но у Ки оказались преданные люди, которые и провели сдвоение. Ну, а мы забрали девчонку у них.

Зуан потеребил длинную тонкую бороду и чуть качнул головой:

— Быстро же её оприходовали — всего за две недели.

— А что вы хотели? — спокойно отозвался Ши. — Беспризорное тело. Естественно, её сразу возьмут в оборот. Раньше бы — только на органы, а теперь, сами знаете, со свободными телами туго, регламентация численности населения жёсточайшая, убивать теперь — это непозволительная роскошь, лучше вместо разборки пустить тело на сдвоение.

Зуан ещё раз задумчиво осмотрел девчонку и решил:

— Ладно. Сдваиваться пока не буду, но её подержим тут, на всякий случай. А ты продолжай искать.

***

— Пока не получается, но он продолжает искать. Вы же знаете, Сергей Иванович никогда не сдаётся, — услышал Рики сквозь сон. Нехотя поднял голову и обнаружил, что старик вчера снова заснул прямо за столом в лаборатории.

Плечистый белобрысый санитар Сева подошёл к нему и присел на корточки.

— Сергей Иванович? — почтительно спросил он.

Доктора Ковалёва здесь не просто уважали — его боготворили, это Рики понял довольно скоро. Боготворили — и были счастливы, что нашёлся способ продлить его жизнь, что государство оценило важность проводимых им исследований и вмешалось, предоставив ему тело.

А на самого Рики смотрели всего лишь как на хранилище великого учёного. Не пренебрегали, конечно, но и за человека не считали. По крайней мере, за человека, заслуживающего уважения.

— Какое сегодня число? — хрипло поинтересовался он.

— Восьмое, — отозвался Сева, поднимаясь на ноги.

Ага, значит, докторишка занимал его тело три дня подряд. Многовато.

— Ладно, ребята, пошёл-ка к себе домой, — сообщил Рики, вставая из-за стола.

Белобрысый санитар заступил дорогу.

— Доктор Ковалёв очень просил вас на этот раз не злоупотреблять алкоголем, — вежливо, но предельно твёрдо сказал тот. — Когда Сергею Ивановичу приходится страдать от похмелья, это сильно отражается на эффективности его работы. А он теперь и так появляется не часто.

«Не часто, как же», — зло огрызнулся про себя Рики. В среднем доктор забирал два-три дня каждую неделю.

— Я подумаю, — неохотно буркнул он санитару и попытался пройти в дверь.

Сева не двигался.

— По условиям подписанного вами контракта вы обязались принимать все меры к сохранности тела.

«Ха, конечно, подписал! И ты бы что угодно подписал, если бы тебе подсунули это, когда ты сидишь в кресле смертника».

— Обязался, обязался, — отмахнулся Рики.

Обязался, контракт — какие громкие слова! А на деле — что они с ним сделают? Теперь-то они его не казнят — ведь в его теле проживает доктор Ковалёв. Если уж на то пошло, у него теперь, можно сказать, иммунитет — никто его и пальцем не тронет.

Видимо, мысли отразились на лице Рики так отчётливо, что Сева, сложив на груди массивные руки, угрюмо произнёс:

— Вам и так дали огромное послабление. Мы вынуждены будем снова постоянно держать вас в клинике.

Хм, а вот это сделать они могли.

— Да не буду я пить, не буду! — пробурчал Рики. Он уже понял, что выйти ему просто так не дадут, и, засунув руки в карманы белого халата, скучающе огляделся по сторонам. Всё как всегда — лаборатория, набитая скучными мониторами и непонятными инструментами. Правда, на этот раз в углу, на сверкающем металлом столе лежало тело человека. Синеватый отлив кожи говорил сам за себя.

— А чё это он? — кивнул Рики в сторону неподвижного тела.

— Доктор Ковалёв проводит опыты, — строго ответил санитар.

— Гы! А я думал, эти чудаки опыты на крысках там всяких ставят.

— Эти опыты на животных не провести, только на людях.

— Хреново у него, я смотрю, получается, — сказал Рики.

«Меня-то сразу заклеймили убийцей, а его вот никто так не назовёт», — подумал он про себя, глядя на мёртвое тело.

Сева, кажется, оскорбился.

— Видите ли, это вам не от какого-нибудь там рака лекарство найти! Доктор Ковалёв работает над тем, чтобы научиться контролировать условия сдвоения.

— Контролировать условия сдвоения? — Рики заинтересовался. — Это, типа, чтобы можно было управлять тем, кто сколько времени тело занимает?

— И не только, — значительно отозвался белобрысый санитар. — Доктор Ковалёв ещё работает над удалением личности.

«Ах ты гнида!» — подумал Рики про себя. Значит, если этот докторишка добьётся успеха, то может его, Рики, просто-напросто выкинуть из собственного тела?

Видимо, его мысли снова отразились на лице, потому что Сева пояснил:

— Да нет, никто не будет вас удалять. Тем более что в парламенте вот-вот примут Билль о сдвоении, так что вы, как хозяин тела, получите права. А удаление — это для тех людей, кого в странах типа Китая используют для массовых сдвоений. Говорят, там чуть не по десятку в одно тело могут запихнуть.

Рики благоразумно промолчал. Ага, может, этот чудак Ковалёв и впрямь верит в то, что его изобретение будут использовать справедливо, что оно пойдёт только тем бедолагам, кого подпольно продают на массовые сдвоения. А на деле его методика будет служить сильным и богатым. Сдвоится какая-нибудь важная шишка с телом простого смертного, а потом удалит хозяина. И на этот ваш хвалёный Билль не посмотрит. Так всегда было — и так будет. Говорят, много веков один старикашка, изобретая порох, тоже просто хотел помочь всяким там строителям. А вышло вон как.

Сева решил, что Рики молчит потому, что проникся важностью и значимостью работы сдвоенного с ним доктора. Удовлетворённо покивал головой и посторонился.

А Рики решил, что с этого дня будет паинькой. Едва не сразу же после сдвоения он стал вынашивать мысль о побеге. Но на это ему нужно много денег — чтобы сделать пластику и уехать туда, где о нём никто ничего не знает. Только вот где взять такие деньги? А тут, похоже, они могут сами приплыть к нему в руки. Как только этот докторишка изобретёт удаление, он немедленно украдёт описание технологии.

От мысли, сколько денег могут выложить за неё богатенькие толстосумы, приятно закружилась голова.

— Ладно, Сева, я всё понял, — вполне искренне сказал Рики. — Я больше не буду пить.

***

«Пожалуйста, не надо больше пить. Ты ведь обещал!»

Олег уставился на лист бумаги на ночном столике у кровати. Потянулся — и охнул от резкой боли в боку. Опустил взгляд. Увидел растекающийся по рёбрам кровоподтёк.

«Пожалуйста, не надо больше искать. Ты ведь обещала!» — нацарапал он на обратной стороне.

Ася обещала прекратить поиски своих бывших подопечных. После случившейся трагедии восстанавливать приют никто не собирался, о пропавших детях просто забыли. Все — кроме Аси.

«Асенька, их наверняка уже распродали на органы. Это, конечно, печально, но что поделать? Прекрати подвергать себя опасности!» — писал он ей.

А какое-то время спустя обнаруживал на теле новые ссадины и кровоподтёки — в своих поисках Ася явно совалась туда, куда не следует.

«Она ведь обещала!» — злился Олег — и прикладывался к бутылке. Сам он тоже не без греха — ведь и он обещал не пить…

За два дня, что Олег отсутствовал, Ася навела в квартире идеальный порядок. В холодильнике — не надо даже проверять, он и так знает — стояла кастрюля с его любимым борщом. На столе, накрытые полотенцем, пироги. На зеркале в ванной, на двери в прихожей, на ночном столике у кровати — милые записки с глупыми сентиментальными нежностями. На мониторе — новое послание.

Только так они теперь и могли общаться — через монитор. Ася подробно писала ему о том, чем заполняет свои дни, делилась мыслями, рассказывала о переживаниях. Немножко обижалась на его немногословие.

А он просто не знал, что ей писать. Придумывать не умел, а написать правду не мог.

Невыносимо!

Он пил именно поэтому.

Чтобы заглушить горечь утраты.

Ася была близко — ближе не бывает, прямо в нём! Но с тем же успехом могла находиться на другой планете. Не дотронуться, не прижать к себе, не услышать голоса, не посмотреть в глаза.

Невыносимо…

Ничего, кроме алкоголя, больше не вызывало отклик в душе. Ничего не имело смысла.

Олег сжал пальцы на стеклянном горлышке и запрокинул бутылку.

***

Дмитрий Львович сжал пальцы на стеклянном горлышке дорогой бутылки коньяка — и с сожалением отпустил. Тело, которое ему досталось, плохо переносило алкоголь.

Да и не только в выпивке проблема. Как, спрашивается, ему быть, когда в нём просыпаются вполне мужские желания — ведь это бестолковое женское тело ни к чему не пригодно!

К тому же, несмотря на то, что Валентине Петровне было чуть меньше шестидесяти — а это на тридцать лет младшего его родного, но совсем изношенного тела, которое пришлось оставить — ощущал он себя паршиво. Ни энергии, ни сил.

— Почему? — требовательно осведомлялся Дмитрий Львович у докторов, когда наступал его черёд управлять телом.

Врачи вводили ему стимуляторы и витамины, направляли на оздоровительные процедуры — и всё без толку; апатия и упадок сил преследовали известного правозащитника.

— Я думаю, это потому, что Валентина Петровна в депрессии, — высказал предположение его гладкий помощник. — Вы же помните, она согласилась на сдвоение, чтобы достать деньги на апелляцию приговора сына. А на того пришёл приказ о досрочном исполнении смертной казни, и она опоздала. Вот с тех пор и убивается. А негативные эмоции на теле не отразиться не могут.

— И что мне теперь делать? На кой чёрт мне тело, которое того гляди сдохнет от печали? Может, это убить и найти другое?

— Дмитрий Львович, — попытался урезонить разъярённого работодателя расторопный молодой человек, — Вы же видный политический деятель. Если вы будете прыгать из тела в тело, это вызовет подозрения и не сможет не отразиться на вашей репутации, потому что всякому ясно, что легально столько тел вы не достанете.

Известный правозащитник с силой стукнул кулаком по подлокотнику мягкого кожаного кресла. Гладкий помощник был прав. Желающих добровольно пойти на сдвоение почти нет. Те, кто на это соглашается — обычно близкие или родные люди умирающего.

Конечно, с его связями он мог бы получить заключённого. Есть же государственная программа по презервации интеллектуального фонда, по ней значимых людей сдваивают с преступниками, чтобы внесённые в список важные личности могли продолжать свою неоценимую для общества деятельность. Зам руководителя программы — его старый приятель, он внёс бы Дмитрия Львовича в списки без проблем, но… Впереди ждали выборы, а оказаться в теле преступника накануне предвыборной кампании — неразумный шаг. Умом-то электорат будет понимать, что перед ним — он, известный правозащитник Бруевич, но глаза будут видеть убийцу или вора, и полностью отгородиться от этого фактора глупый люд не сможет.

— У тебя, я так полагаю, есть предложение? — небрежно осведомился Дмитрий Львович, заметив, что его гладкий помощник всей своей позой прямо-таки излучает вежливое нетерпение.

— Есть, — вкрадчиво отозвался тот. — Видите ли, на самом деле сына Валентины Петровны не казнили. С ним сдвоили какого-то известного доктора, ну, знаете, по программе презервации интеллектуального фонда. И я подумал, что если устроить ей встречу с сыном, она придёт в себя. Тогда и тело станет лучше функционировать.

— Дельная мысль, — одобрил Дмитрий Львович и потёр руки. — Ну, а теперь — за работу. Расскажи-ка мне, как там в Парламенте продвигается мой билль.

***

«Билль о сдвоении был принят в третьем чтении Парламента и будет передан для одобрения Президенту на следующей неделе. Новый билль гарантирует права хозяина тела и права сдвоенной личности. Оппозиция высказывает громкое недовольство артикулом двадцать восьмым Билля о сдвоении, по которому вводится обязанность каждого гражданина страны предоставить своё тело для сдвоения с лицами, внесёнными в список авторизированных правительством программ. Депутат Чирковский заявляет, что это положение открывает дорогу бесчисленным злоупотреблениям должностных лиц…»

Зуан выключил трансляцию и фыркнул. Раньше полицейские при исполнении могли реквизировать машину любого гражданина, если это было необходимо для расследования преступления. А теперь каждый, у кого есть деньги или влияние, сможет попасть в одобренные списки и реквизировать тело любого человека на основании закона.

Закон! Зуан хмыкнул. Закон вот уже несколько веков как превратился в насмешку над справедливостью и правосудием. И закончившиеся две декады назад Третьи юридические войны так ничего в стране и не поменяли. Что, в общем-то, ему в его сфере деятельности совсем не мешало, скорее — наоборот. На исторической родине, как рассказывали никогда не видевшему её Зуану, вместо закона правили догмы контролирующих тайские провинции триад. И от них спасения не было — догмы в равной мере распространялись на всех. И в этом была их жестокая, примитивная справедливость… Да, к счастью, в этой цивилизованной стране правят законы.

— Слышал? — обратился он развалившемуся на ковре старому сенбернару, — Скоро Билль примут. И если полиция не доберётся до меня до тех пор, то я смогу получить тело куда получше этой соплячки, да ещё и на законных основаниях.

Сенбернар вывалил из зубастой пасти язык и широко заулыбался.

Раздался треск — это распахнулись высокие двустворчатые двери, и в кабинет Зуана влетела разъярённая десятилетняя девочка.

«Сегодня очередь Элеоноры Фёдоровны», — с первого взгляда понял Зуан. Когда вздорная сварливая женщина занимала тело Юмы, об этом знали все обитатели дома.

Элеонора Фёдоровна пребывала в состоянии постоянной ярости из-за того, что оказалась в теле десятилетней девчонки, да ещё и вынуждена его делить с двумя другими людьми. Больше всего её угнетало то, что она была лишена возможности наслаждаться какими-либо радостями жизни. А поскольку радости её составляли вещи исключительно материальные — дорогие шмотки и шикарные салоны красоты, Элеоноре Фёдоровне казалось, что она просто-напросто лишилась смысла жизни.

Она уже собралась было закатить очередную истерику, когда в кабинет вошёл как всегда собранный, в строгом костюме, Ши.

— У нас проблема.

— Полиция? — напрягся Зуан. Он не хотел сдваиваться с Юмой, но уже давно решил, что если прижмёт, то придётся. С клиникой они договорились, заплатили самому опытному врачу, и тот был готов провести операцию по первому требованию.

— Нет. Её ищут, — Ши ткнул пальцем в Юму.

— Меня? — противно взвизгнула Элеонора Фёдоровна.

— Да кому ты нужна! — резко бросил Ши. — Ищут девочку.

— А она-то кому нужна? — удивился Зуан.

— Видимо, кому-то нужна.

***

«Кому я нужен?» — напряжённо размышлял Рики всю дорогу.

Его скрутили у подъезда в собственный дом. Настала его очередь — в последнее время доктор Ковалёв оккупировал его тело по три-четыре дня подряд, и вот он наконец-то вырвался.

И не просто вырвался. Он — почти на свободе. Сво-бо-де. Сдвоенный с ним учёный изобрел-таки способ удаления личности.

Лабораторные крысы всё тестировали новую методику, удостоверяясь в её эффективности и безопасности, но для Рики было достаточно того, что на столе в углу лаборатории больше не было трупов. Значит — работает. Значит — можно продать.

Осталось только украсть.

Несколько недель примерного поведения облегчили эту задачу — надзирающий за ним персонал смягчился и уже не провожал обвиняющим взглядом за то, что их любимый Сергей Иванович мучился по его вине с похмелья. На радостях от прорыва, совершённого доктором Ковалёвым, плечистый белобрысый санитар Сеня даже сам сболтнул кое-что, облегчившее Рики поиски.

Несколько дней осторожной работы плюс полная безалаберность персонала, уверенного, что недалёкий уголовник и не подумает красть информацию — и на жёстком диске в виде кулона на шее оказались все необходимые данные.

Теперь осталось найти покупателя — и всё, здравствуй, новая жизнь, здравствуй, свобода.

Рики только что договорился о встрече с Зуаном. Он, конечно, его здорово подвёл с тем приютом, но Зуан руководил крупнейшей тайской триадой столицы, у него были связи на всех уровнях, так что если кто и мог свести его со стоящим покупателем, так это Зуан.

Не вышло — у подъезда собственного дома Рики схватили неизвестные, напялили на голову мешок, скрутили руки за спиной, запихнули в машину и куда-то повезли, упорно игнорируя его вопросы.

Когда же мешок, наконец, сняли, Рики увидел, что оказался в просторном кабинете, обставленном тёмной мебелью из кожи и дерева. Напротив него стоял молодой человек с бойкими глазами и гладким лицом, а позади…

— Мама? — ошарашенно спросил Рики.

— Сынок! — мать бросилась ему на шею и заплакала.

— Ну будет, будет, — Рики неловко обнял её. Мать вцепилась одной рукой ему в плечо — намертво, не разожмёшь! — а другой утирала слёзы.

Рики терпеливо дожидался, когда мать успокоится, с интересом оглядывая дорогой кабинет с массивной мебелью вдоль стен и массивными мордоворотами у дверей. Встретился взглядом с гладким молодым человеком и спросил:

— Что происходит?

— С вашей матерью сдвоили известного политического деятеля. Ему требуется функциональное тело, а депрессия, в которой пребывала ваша мать, уверенная в вашей казни, разрушала её здоровье. Потому мы устроили встречу — чтобы Валентина Петровна успокоилась, а Дмитрий Львович получил, наконец, нормальное тело.

— И что, — задумчиво протянул Рики, оценивающе оглядывая дорогую мебель, — солидный человек этот ваш политик?

Гладкий молодой человек напрягся, будто уловил, что вопрос этот — не праздный.

— Весьма, — осторожно отозвался он.

— Тогда скажите своему политику, когда он вернётся, что я знаю про технологию удаления личности. Так что если заинтересуется — пусть сообщит мне.

— Технология по удалению? — скептически приподнял бровь гладкий. — У вас?

Рики прищурил глаза.

— Раз вы нашли меня, то должны знать, как я избежал смертной казни. И кого со мной сдвоили… Вот эта учёная крыса и изобрела способ.

Теперь прищурил глаза гладкий.

— Если способ и вправду работает, вы же понимаете, что мой начальник испробует его в первую очередь на себе?

«То есть удалит вашу мать», — мог бы добавить он — но не добавил. Это и так было ясно.

Рики прикрыл глаза и беззвучно выругался. Здорово он лоханулся, ничего не скажешь. На радостях, что нарисовался потенциальный покупатель, совершенно не подумал о деталях.

— Забудь, — наконец бросил он гладкому и отстранил всхлипывающую женщину: — Ну, будет тебе, ма! Хватит, успокойся. Всё, давай, давай, — он высвободился из цепкой хватки её рук и решительно отстранился: — Всё, мне пора, у меня важная встреча.

***

«Олег, милый мой, у меня к тебе огромная просьба. Пожалуйста! В пятницу у меня назначена очень важная встреча. Если вдруг получится так, что в пятницу меня не будет, сходи на неё ты, хорошо?»

Олег потянулся к бутылке, глотнул из горлышка. Квартира — в идеальном порядке. В холодильнике — гуляш с пюре, на столе — плюшки. На зеркале в ванной, на двери в прихожей, на ночном столике у кровати — милые записки с глупыми сентиментальными нежностями. А на мониторе — вот эта просьба… Он продолжил читать.

«Ты только не сердись на меня, но я не бросила поиски. И узнала, где находится одна из девочек нашего приюта, Юма. Я предполагаю, что тот человек может знать, где остальные. Если меня не будет, сходи, пожалуйста. Только будь осторожен, он вообще-то преступник».

Чёрт бы побрал Асю! Ей что, жить надоело? Мало ей, что своё тело потеряла?

«Пожалуйста» было выделено жирным шрифтом.

Олег вспомнил, как трогательно Ася надувала губки, когда просила его о чём-то. Интересно, она надувала их, когда набирала ему это послание?

«А вот не пойду! — решил про себя Олег. — Не пойду, пусть это будет ей уроком!»

Но он уже знал, что обманывает себя. Он пойдёт

***

— А ты уверен, что он не наврал? — строго спросил Дмитрий Львович.

— А какой ему резон? — возразил гладкий помощник.

Известный правозащитник задумался. Да, от такого обмана непутёвый сынок Валентины Петровны ничего не выигрывает. Остаётся поверить в невероятное — что у него и вправду есть информация о методике удаления.

Заполучить тело всецело в своё распоряжение! Дмитрий Львович даже закрыл глаза — настолько приятна была эта мысль.

— Узнайте, что у него есть.

***

— Ну-ка, ну-ка, что у нас тут есть? — Зуан с лёгким любопытством рассматривал мужика, так нагло навязавшего ему встречу.

Среднего роста, заурядной внешности, посредственно одет. Ничего особенного. Не может быть, чтобы за ним стоял кто-то серьёзный.

— Ты кто?

— Это Юма? — ответил тот вопросом на вопрос, кивнув на девочку с отсутствующим взглядом, сидевшую у окна.

— Допустим — и что? Хочешь её забрать?

— Да нет, — удивил его ответом незнакомец. — А там, откуда ты её взял, ещё детишек не было?

Зуан широко осклабился:

— Ты что, тоже запасное тело себе подыскиваешь?

— Ну, вроде того.

— Нет, там была только она. Да и тоже уже не в товарном виде, у неё синдром Луи Вивэ. Так что извини, но я и сам в поиске. А её держу так, на чёрный день.

Девочка медленно подняла свои огромные, пустые зелёные глаза на незнакомца, и тот, встретив её взгляд, вздрогнул.

— Синдром Луи Вивэ? Да она же ещё совсем ребёнок! Сдваивать больше, чем с одним, и взрослым опасно!

Зуан присмотрелся повнимательнее к лицу собеседника, к чуть заметному дрожанию пальцев — и ухмыльнулся про себя: да этот смельчак напился перед встречей с ним! Не иначе — для храбрости. Точно — никого за ним нет.

— А тебе какое дело? — куда резче спросил он.

— Да, в общем-то, никакого.

— Ну, раз так — вали отсюда. Тем более что у меня как раз одна интересная встреча сразу после тебя, — произнёс Зуан в спину уходящего.

На выходе из кабинета незнакомец столкнулся с Ши и следующим за ним Рики. Этот мерзавец, доставивший ему столько неприятностей с приютом, умудрился не только избежать смертной казни, но ещё и набрался наглости потребовать у него встречи, сообщив, что владеет ценной информацией.

Соглашаясь на предложение Рики, Зуан был движим почти исключительно любопытством.

И сейчас оно разгорелось с новой силой, когда он заметил, что незнакомец при виде Рики замер так резко, как будто налетел на стену. Уставился, словно увидел привидение, и не сводил с него взгляда до тех пор, пока один из охранников Зуана не толкнул его в спину — шевелись!

— Ты его знаешь? — спросил Зуан.

Рики обернулся, бросил равнодушный взгляд на удаляющегося мужчину.

— Нет.

— А он тебя, кажется, да.

Рики безразлично пожал плечами. Ши с непроницаемым лицом стоял у двери.

Зуан пропустил тонкую длинную бороду сквозь пальцы и спросил:

— Ну так что — ты решил, что стал бессмертным и поэтому решил показаться мне на глаза? Или у тебя есть для меня что-то, что заставит простить?

— Не просто простить, но ещё и заделаться моим лучшим другом, — усмехнулся Рики, вальяжно разваливаясь на одном из диванов. — У меня есть методика удаления личности. Я ищу на неё хорошего покупателя. Если это ты найдёшь мне того, кто предложит наивысшую цену, то тебе — десять процентов. — Несколько мгновений он любовался недоверчивым взглядом Зуана, а потом спросил: — Ну, что — рад теперь, что меня не казнили?

***

«Значит, его не казнили! Но почему?» — лихорадочно размышлял про себя Олег, уходя из поля зрения охранников, рассредоточенных по всему периметру роскошного особняка в самом центре тайского квартала.

Избежать смертной казни в стране можно было только одним способом — сдвоением приговорённого с кем-то очень важным или очень нужным государству.

Едва Олег увидел это ненавистное лицо, сразу понял, что дождётся его и убьёт своими руками. Быть может, это вернёт ему хоть немного если и не смысла жизни, то хотя бы покоя. Заполнит пустоту в душе.

Но, чуть успокоившись, Олег осознал, что, убив этого ублюдка, он тем самым убьёт ещё и того, кого с ним сдвоили. Вполне возможно, кого-то действительно важного, талантливого или значительного.

И что теперь — позволить этому мерзавцу жить? И творить свои дела? Ведь убийца его жены пришёл сюда, к этому бандиту, явно не за книгой по художественному искусству древнего Китая!

Всё так, но сдвоенный с ним человек — он за что погибнет?

«Не имеет значения, не имеет никакого отношения к делу. Этот ублюдок избежал казни, а, значит, справедливость не восторжествовала», — твердил про себя Олег.

И было неважно, что ещё совсем недавно он размышлял над тем, как это глупо — считать, будто смерть убийцы восстанавливает справедливость. Что нельзя исправить непоправимое, нельзя вернуть безвозвратное.

«Не имеет значения… Ну, давай, гад, выходи. Выходи, я жду».

***

— Ну, давай, я жду, — требовательно повторил узкоглазый таец, и Рики с ненавистью на него уставился.

— Ты что, за дурака меня держишь? Так я и буду держать при себе такую информацию!

— Не хочешь — не надо, — равнодушно отозвался Зуан. Самое главное он уже узнал — у Рики, если тот не врёт, есть уникальный товар. Но какой же парень дурак, если пришёл сюда, искренне рассчитывая что-то продать ему, человеку, которому он и так задолжал провалом последнего задания. Нет, если у Рики и впрямь есть информация о методике удаления личности, Зуан её просто заберёт.

Незаметный знак стоявшим позади охранникам — и те схватили Рики за руки и вытащили из кабинета. Проволокли по всему дому и с размаху швырнули на асфальт.

Рики ударился головой о бордюр и потерял сознание.

***

Когда Сергей Иванович прошёл в себя, он не сразу понял, что происходит. Благодаря хозяину тела он, бывало, просыпался и в пивнушках, и в клубах, и в той захламлённой конуре, которая, видимо, являлась домом владельца тела. Но ещё ни разу непутёвый хозяин его тела не просыпался на улице.

Голова раскалывалась. Сергей Иванович поднёс пальцы к виску. Увидел кровь.

Значит, переключение в этот раз произошло не во сне. Хозяин тела потерял сознание от удара, и это оказало тот же эффект, что и сон. Интересно, очень интересно…

Доктор Ковалёв с трудом поднялся на ноги и сделал всего несколько неверных шагов, когда кто-то схватил его и затащил в тёмный переулок.

— Вы кто такой? Что происходит? — испугался Сергей Иванович.

— Кто я такой? — тихо, но с убийственной яростью в голосе ответил незнакомый мужчина, обдав его волной перегара. — Я — муж Аси.

— Какой Аси?

Мужчина схватил его за грудки и ощутимо приложил спиной о стену дома.

— Конечно, ублюдок, откуда тебе знать её имя? Когда ты стрелял, ты ведь не думал, что у неё есть имя, да? Что у неё есть своя семья? Своя жизнь?

Доктор Ковалёв начал что-то понимать.

— Хозяин тела убил вашу жену, да?

— Не притворяйся! — снова встряхнул его мужчина, а потом схватил за горло. — У Зуана был ты, а не сдвоенный!

— От удара о землю он потерял сознание и, видимо, именно тогда и произошло переключение, — выдавил из себя учёный, ощущая, как сжимаются пальцы на горле. — Я — Сергей Иванович Ковалёв, доктор медицинских наук, изучаю удаление личности… — последние слова он прохрипел из последних сил.

Мужчина полу-выдохнул, полу-всхлипнул.

Разжал пальцы.

Доктор Ковалёв рухнул на асфальт.

— Тварь, он даже мести меня лишил, — пробормотал мужчина, как-то обречённо махнув рукой.

Жадно хватая ртом воздух, Сергей Иванович наблюдал, как шатающаяся фигура мужчины растворяется в сумерках, опускающихся на тайский квартал.

***

— Его засекли в тайском квартале, — бодро отрапортовал гладкий молодой человек.

Дмитрий Львович выразил своё удовольствие небрежным движением пальцев.

— Вы уверены, что хотите ехать с нами? — осведомился расторопный помощник.

— Да, уверен, — отрезал известный правозащитник. Он всё ещё не мог поверить, что теперь это тело — в его полном распоряжении.

Информация о механизме удаления у Рики впрямь была; непутёвый сын Валентины Петровны не обманывал. Но какой дурак — оставить жёсткий диск вот так запросто, дома, на столе.

И ведь методика оказалась такой простой!

То, что всё получилось, Дмитрий Львович понял сразу. Чужое, непривычное тело вдруг стало ему куда более близким и послушным. Почти своим.

— А вы уверены? — сомневался помощник. — Давайте подождём с недельку, и если она не вернётся, значит, и впрямь сработало.

— Ты не был сдвоен, потому ты просто не поймёшь, если я попытаюсь тебе описать. Это надо ощутить на себе. Я тебе говорю — сработало.

Гладкий помощник пожал плечами. Его дело — предупредить.

— Вон он! — негромко сообщил водитель.

Пошатывающийся Рики брёл по тёмной улице и не смотрел по сторонам.

— Давай, — скомандовал известный защитник прав человека, и, повинуясь его приказу, один из его охранников несколько раз нажал на курок пистолета.

Рики дёрнулся — и упал на асфальт.

— А что с тем тайцем, к которому он приходил час назад?

— Господин Зуан, лидер одной из триад, устранён во время полицейской операции, — с тонкой улыбкой отозвался расторопный помощник.

Вот теперь всё.

Никто, кроме него, не владеет секретом удаления личности.

Разве только оставшиеся без руководства доктора Ковалёва сотрудники сумеют продолжить его дело. Но пока они разберутся, что к чему, он уже успеет распорядиться этой методикой с наибольшей для себя выгодой.

Дмитрий Львович откинулся на спинку сидения и довольно улыбнулся. Раз методика работает, то в скором времени он подберёт себе нормальное тело. Молодое, не старше тридцати. Обязательно мужское. Здоровое, сильное и красивое. Сдвоится, удалит хозяина — и начнёт новую жизнь.

***

Когда Олег открыл глаза, ему почему-то показалось, что наступила новая жизнь.

Хотя всё выглядело по-прежнему.

Уже привычное ощущение, что он опоздал всего на минуту.

Что Ася вот только что вышла из комнаты.

Что она совсем рядом — в воздухе ещё витает её запах.

Олег зажмурился и позволил себе мгновение удовольствия, за которое — он знал! — придётся дорого заплатить. Представил себе, что Ася на кухне. Передник вот-вот упадёт, потому что она всегда небрежно его завязывает, а сама Ася что-то тихо мурлычет под нос и хлопочет у шкворчащей глазуньей сковородки.

Когда Олег почувствовал запах яичницы, он резко сел на постели.

«Я схожу с ума?»

На календаре, заботливо оставленном женой на ночном столике, было двадцать третье.

«Меня не было целых семь дней?»

Из кухни по-прежнему тянуло яичницей. Олег медленно приблизился к сковороде. Глазунья тихонько шкворчала. Даже если Ася заснула совсем недавно, яичница бы остыла. Да и не чувствовал он себя невыспавшимся.

Олег рванул к монитору. Там должно быть объяснение!

«Олег, милый мой, столько всего случилось, что я даже не знаю, как это всё описать. Зато вместо меня это может рассказать тебе кое-кто ещё».

Олег развернулся — и встретился взглядом с огромными зелёными глазами.

— Дядя Олег, — робко позвала девочка и протянула руку, — Пойдёмте, тётя Ася мне объяснила, какая яичница вам нравится.

Словно в тумане, Олег последовал за девочкой на кухню. Жевал механически, не ощущая вкуса. Девочка говорила, он отстранённо слушал.

Полиция пришла в дом Зуана, много стреляла, а потом Юму допрашивали, чья она, и она назвала тётю Асю, которую не узнала, потому что она стала дядей. После она рассказала тёте Асе о том, что слышала в доме Зуана про удаление личности и про доктора, который всё это придумал. Тётя Ася нашла клинику, где работал доктор, но узнала, что доктор погиб (тут Олег вздрогнул всем телом: неужели это он? неужели всё-таки задушил? он ведь разжал руки, правда?), что его застрелили бандиты. Но самое главное он уже успел придумать, и это работало. А когда тётя Ася в клинике рассказала, что у девочки синдром Луи Вивэ — дядя Олег, а что такое Луи Вивэ? — дяди и тёти в белых халатах забегали, засуетились вокруг неё, усадили её в жёсткое кресло, дали ей невкусные лекарства и велели пить по очереди и при этом представлять себе пустую комнату, и обязательно без дверей. Она заснула, а когда проснулась, дяди и тёти чем-то светили ей в глаза, прикрепляли к ней какие-то проводки, рассматривали разные линии на компьютерах, а потом долго радовались и обнимали её, а тётя Ася плакала. А после она привела её сюда и сказала, что теперь она будет жить с ними. Станет их — тут Юма нахмурилась, вспоминая выражение — связующим звеном. Девочка всё говорила и говорила, взахлёб рассказывая о том, как это смешно — называть дяденьку тётей Асей, что когда тётя Ася была собой, то была красивее и женщиной ей было лучше, что тётя Ася ей всё-всё рассказала про дядю Олега, про то, какой он умный и добрый, хороший и внимательный, про то, как любит яичницу на завтрак и смотреть футбол, про то, что тётя Ася хочет завести рыбок и просит его купить мешок сахара, а то у них почти закончился… А Олег слушал, не вслушиваясь в слова, и ощущал, как потихоньку отступает заполнявшая его душу пустота.

 

Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2017-nomer9-jasinskaja/