Наши привычки, предпочтения, неприязни, отторжения чаще всего какими приходят в раннюю пору, такими и остаются. Труднее всего изменить свое отношение к чему—либо, если таковое крепко засело с детства. Когда отроку предстоит превратиться в мужчину, он хочет это всячески ускорить. Если ему предложить картину со златокудрыми пастушками, поющими на лужайке, то большей обиды ранимой душе подростка трудно себе представить. Помню, что в ту пору я даже «Пасторальную» Симфонию любимого Бетховена умудрился расценить как предательство («как он мог такое?!»). Если быть честным до конца, и сейчас все так же гораздо больше люблю его «нечетные», начиная с Третьей.
Нет, серьезно, что это за странный жанр? Всегда казался то ли капризом моды для пресыщенных богатых вырожденцев, одержимых поиском изысканных наслаждений, то ли подобием «потемкинской деревни», проявлением фальши, лицемерия, эрзац-человечности, чтобы весело раскрашенная амурами, девами и женоподобными юношами картинка прикрывалa гадкий лик и жестокую разоренную действительность. Когда я узнал, что Гитлер был вегетарианцем и любителем слащавой опeретты — не удивился этому.
Так и получилось, что подростковый максимализм, некогда обусловленный гормональными переменами, оставил надолго порожденные им оценки. Чтобы пересмотреть их не всегда находились время и повод. Без того забот и хлопот слишком много. И к чему же теперь я об этом? Странно. Неужто возраст заставляет вновь все пересмотреть, внести поправки?
Мой начальник недавно справил новоселье. Правда, есть некоторая особенность. Стоял старый дом, неказистый и печальный, на улочке в тихом лакомом квартале северного Тель-Авива. В нем квартир мало, одна из них принадлежала ему, сдавали на съем много лет. Дом обветшал до безобразия, хозяева пришли к согласию и приговорили дом к такому ремонту, что проще это назвать перестройкой заново. Недавно эпопея завершилась, люди въехали в фактически новый дом. А улочка — все та же, повсюду деревья, садики, цветы, и птички поют беззаботно. Дома вокруг — либо еще старые, либо прошедшие обновление в той или иной степени. Новые высотки поднимаются совсем неподалеку, ближайшая улица с транспортом и шумом — метрах в ста, с другой стороны — обрамленная парками река Яркон, но островок покоя и умиротворения в этом тихом квартале сохранился.
Кроме недавнего новоселья моему боссу отсрочили выход на пенсию еще на год, чему мы в общем-то рады. А тут подоспел праздник Шавуот, он пришелся на последний день мая. Поводов для празднования оказалось много, время и место — очевидны. Шеф созвал коллег к себе в гости, переговорил с каждым, так что лишь дежурные в тот день имели право не приехать. Он пообещал веселье, пиршество и сюрприз.
У нас большая команда работает, отделение крупное, их даже два, целый этаж занимаем. Устройство всего организма понять довольно сложно: есть экстренное и есть плановое, в каждом свой командир, но над всеми существует общий босс. Традиционно врачи разделяются на молодых и старших. Первые — это ребята, что проделывают долгий и нелегкий путь резидентуры, чтобы получить заветное звание специалиста. А вторые — те самые специалисты, что давно это прошли, почивают на лаврах и учат молодых. С точки зрения первых нередко старшие — зарвавшиеся бездельники, которые готовы переложить всю работу на замученную бесконечной пахотой молодежь. И наоборот, старшие поражаются, откуда понабрали этих молодых придурков, ленивых, неизвестно как выучившихся, безруких и бездарных. То и дело слышно ворчание по углам:
«Вспомни, да в наше время разве такого взяли бы?»
«А за это в наше время он пробкой вылетел бы с работы да еще с волчьим билетом!»
Как вы понимаете, это голоса старших.
Среди младших чаще услышишь такое:
«А он задницы своей оторвать не хочет, прилип к креслу в кабинете, его на обход позвали, велел самим все сделать. А потом у него претензий целый список!»
«Небось вокруг своих частных больных танцует кругами, а здесь его никто не волнует!»
Увы, довольно часто и те, и другие оказываются правы. Но наши будни состоят не из этого. Поворчать — это завсегда готовы, не нужно принимать близко к сердцу. Младшие действительно тянут лямку повседневной работы и многочисленных дежурств. Старшие учат их в отделении, в приемном и в операционной, это процесс долгий, складывается у всех по—разному. Cтаршие дежурят на дому, их вызывают, когда нужна операция или когда возникает любая проблема. Старшие несут за все ответственность, и это — самое непростое дело. Часто молодые, переходя на следующую ступень, честно признаются, что прежде им все виделось иначе. Работа у нас непростая. Каждому это понятно еще до того, как сам в нее втянется. Люди готовы к трудностям, когда выбирают хирургию. И тем не менее очень многие начинают работать, а через несколько месяцев уходят. Либо не выдерживают, либо испытывают разочарование, либо не ладят с коллегами. Причин много. Если сомневаешься — лучше уйди пораньше. Зато те, кто одолевает первый год, как правило, уже остаются. У нас немало и женщин работает. Вопреки устаревшим представлениям они нормально совмещают работу, семью и детей. Все успевают. Среди моих коллег кого только не встретишь: и уроженцы страны, и приехавшие со всех концов света, горожане и сельские жители, дети разных общин, арабы-мусульмане, арабы-христиане. Многие закончили университеты здесь, а многие — за границей. Несколько арабских врачей учились в России или Украине, отлично знают русский язык и наш специфический «черный» юмор. Мы вместе варимся в котле общей работы, мы рядом живем, мы иногда шипим друг на друга, подкалываем один другого, собачимся по пустякам, быстро миримся. Мы учим друг друга, волнуемся и переживаем, когда молодые идут сдавать экзамены, радуемся вместе, если все проходит успешно, расстраиваемся и утешаем, когда кого-то постигает неудача. Мы празднуем вместе, когда есть для этого любая причина.
Шавуот — один из таких праздников, который еще древнее, чем его официальный титул. Так давно сложилось, что любая религия свои знаменательные даты встраивала в те, которые людям привычно отмечать с первобытных времен. Проходит самая длинная ночь в году, начинает день прибывать — есть повод. Уравнялись день с ночью, утвердилась весна окончательно — снова празднуем. Наступили самые короткие ночи — отмечаем с размахом. И так далее. Эти дни указывали время сеять, время собирать урожай, время ждать. Шавуот, он же День Седьмиц, Пятидесятница — праздник дарования Торы. И приходится он на время сбора первого урожая в наших краях. Совершенно естественно сходятся воедино благодарность за дарование Главной Книги и плодов земли. Атрибутами праздника становятся снопы колосьев, букеты, красивые фрукты в корзинах, венки, белые платья. На улицах зазевавшегося могут облить водой (но это в некоторых кварталах, где так принято) — изволь принять со смехом. В кибуцах и мошавах праздник этот особенно хорош, он же сельский, крестьянский по сути. Давно уже традицией стало устраивать шествие с младенцами, родившимися за последний год, на руках или провозить их на разукрашенной снопами и цветами повозке, чтобы все жители салютовали им как принимающим парад. Это красиво, весело и трогательно. Праздничный стол в Шавуот обязательно молочный. За несколько дней до праздника к отделам сыров уже не пробиться, а каждая хозяйка творит изыски в виде запеканок, блюд из лапши, творожных тортов и прочего. Вечером в гости друг к другу приезжают и бережно на вытянутых руках несут коробки, специальные формы с каким-то свежеиспеченным шедевром, столь хрупким и воздушным, что нельзя ни тряхнуть ненароком, ни наклонить, ни дунуть на него, ни посмотреть лишний раз.
Хозяева пригласили гостей к пяти. В эту пору еще солнце стоит высоко, Из города многие жители укатили куда-нибудь в парки, на пляжи, в заповедники, на Кинерет и в Галилею. На въезде шоссе оказалось свободным, в самом городе только светофоры задерживали, а машин на улицах встретилось меньше обычного. Самое удивительное, что даже будто исчезла «ахиллесова пята» старого Тель-Авива: место припарковать машину я нашел сразу именно там, где хотел. Оттуда два шага по крошечным тенистым улочкам.
Новый аккуратный дом — на своем старом месте, сад вокруг него сохранился. Большой белый салон выходит на просторную террасу снаружи. Между ними лишь стекло во всю высоту. Терраса уже в саду, там сидишь в тени большого дерева. Погода оказалась идеальной: солнце, прохладный ветерок с моря. Не нужен кондиционер, выход из салона на террасу открыли настежь. На столах поджидали деликатесы молочной кухни. Негромко звучала приятная спокойная музыка, а в саду ей аккомпанировали птицы, в лад, без надрыва, с пониманием. Гости съезжались один за другим, поздравляли всех с праздником, а хозяев — с новосельем. Приезжали парами и поодиночке. Некоторые привозили что-нибудь изысканное. Наша грузинская пара Рувен и Лейла привезли какое-то особенное вино прямо из Тбилиси в пузатой бутылке.
Одни сразу начинали рассматривать новый дом во всех подробностях, а другие привычно через минуту обсуждали последние события на работе. От этой дурной привычки мы избавляться не научились. Двое наших молодых ребят как раз в эту пору взяли отпуск и готовились к экзаменам, до него осталось две недели. В гости они тоже приехали. Пусть отвлекутся на вечер, полезно. Их разговоры об экзамене мы пресекли сразу же. Гости сидели, стояли, ходили, угощались, болтали. Приятный гул разговоров, смех слышались тут и там. Внезапно разом стало тихо, взгляды обратились к входной двери, в которую вплывала детская коляска.
Наша молодая доктор Адас и ее муж Лирон прибыли с родившимся два месяца назад сыном Иври. Сегодня Шавуот, самое время представить публике малыша. У них уже есть дочь, ей три года. Теперь — сын. Понятное дело, выстроилась очередь поздравить, посмотреть, пожелать. Юный Иври никого не боялся и сам с нескрываемым интересом глядел из коляски на эти умиленные дурашливые лица. Адас уже через месяц вернется на работу. Отпуск после родов дают здесь короткий, все как-то приспособились, не ропщут. А она справится, в этом мало кто сомневается.
Приехала со своим другом Лиор, она уже у нас проработала несколько лет, скоро пойдет на главный экзамен. Она выросла в мошаве, энергичная, иногда шумная. Лиор — светло-рыжая, наделенная крепкой статью ашкеназской крестьянки, со взрывным норовом, острая на язык, не дающая никому спуску, упрямая, бесстрашная порой сверх меры, но при этом чувствующая здравый смысл. А еще у нее — совершенно детская улыбка на обветренном лице. Она приехала в белом платье, отчего на таком фоне ее друг, смуглый поджарый тайманец (потомок выходцев из Йемена), контрастировал еще больше. Когда у нас видят такую пару, говорят, что «дети красивые получатся». Впрочем, тут мне виднее: мой зять как раз из йеменитов, и наша внучка с рождения (или даже до него) оправдывает эту формулу стопроцентно.
Народу собралось много. Так уж получилось, что все возрасты и статусы перемешались. От наших самых начинающих резидентов до почтенно предпенсионных. Крутились, сплетничали, болтали, подкалывали один другого, «перемывали косточки» отсутствующим, склевывали закуски, выпивали. Присутствие жен и мужей все-таки заставляло болтать не только о работе. Всем хотелось потискать маленького Иври, к чему тот относился с олимпийским спокойствием, а родители великодушно позволяли это делать. Каждый гость постигал устройство нового дома. На работе зачастую каждый день так жестко расписан, что поболтать друг с другом просто так не получается. Забавно было наблюдать за публикой. Вот главный торакальный хирург Илан уже спорит с боссом, причем наверняка по пустякам, но у него никогда не поймешь, где шутит, а где серьезен. А в другом углу тихо беседуют Рафи с Витей, не слышу, но догадываюсь, на кого «бочку катят». Из угла слышится хохот. Там Алон, Гена и Рувен вспоминают один свежий казус прошедшей недели. Да, ситуация получилась смешная, но в подробности лучше не вдаваться. Света, наш колоректальный хирург, задумчиво сидит одна, держит бокал тифлисского вина. Время летит быстро. Вроде бы еще недавно она тоже училась, сдавала экзамены, а после этого проделала еще и новую узкую специализацию. А ежели посчитать, то лет прошло немало. У нее уже дети совсем взрослые, а сама она не изменилась совсем.
Позже вместе приехали Ашраф, Мустафа и Диб. В этом году Шавуот совпал с серединой месяца месяца Рамадан. Поэтому им стоило появиться поближе к закату, чтобы долго не мучаться, взирая на наше чревоугодие при свете дня. Хорошо еще, что белых ночей здесь нет. Ашраф — триумфатор. Совсем недавно с первой попытки сдал наш самый тяжелый экзамен. Мы этому очень рады, потому что он по-настоящему талантливый человек, осваивающий наше ремесло невероятно быстро. Такой завидный союз головы и рук, замешанный на готовности пахать в полную силу, встречается крайне редко. Мустафа еще только начинает, работает у нас первый год. Учился в Донецке, успел закончить там еще до всех событий. Мы часто переходим на русский, на котором он говорит свободно. Мустафа — задумчивый человек, неспешный, скромный, сострадательный. Учится всему жадно. Понимает, что для попадания в операционную нужно делать много скучной, рутинной и, увы, необходимой черной работы. Он совсем недавно женился. Жена его тоже молодой врач, осваивает педиатрию. Диб — из христианской семьи, на него пост не распространяется. Как и Ашраф, он учился в Аммане. Судя по ним, учат там неплохо. Диб — истинный интеллигент совсем в нашем понимании. Он скромен и надежен, по-человечески очень располагает к себе, всегда с улыбкой, никаких взрывных эмоций, несколько флегматичен. Вообще он из тех, с кем приятно поболтать на кухне, как когда-то было заведено в нашей прошлой жизни. Но на то она и прошлая, чтобы только вспоминать о ней.
Все изменилось. Прошло много лет с тех пор, как мы приехали. Я все время задаю себе вопрос: кто я здесь сейчас, по-прежнему новичок, гость или хозяин? Нет, явно не новичок, слишком много пройдено, много труда вложено и потом полито. И явно не гость. Гости столько налогов не платят, до пятидесяти лет в армию не ходят. Хозяин? А я не люблю этого слова в том значении, которое вкладывается в вопрос. И дело не в том, что мне некоторые готовы разъяснить, почему нет. Я не хочу называться хозяином. Просто здесь мой дом. Да, и тот, где мы живем, и тот, где работаю, и эта маленькая страна, которую я люблю. Она уникальна помимо всего прочего, и так всем известного, даже тем, что больше ни к какой другой на белом свете не встретишь снаружи лишь двух совершенно полярных отношений. Ее либо горячо обожают, либо столь же страстно ненавидят. Если последнее мешает совершенно очевидно, то первое, поверьте, тоже и иногда очень сильно. Это как бесконечные шумные посиделки фанатов на лестнице в доме какой-нибудь «звезды». И такие, как «филы», так и «фобы» убеждены, будто знают нас насквозь и досконально. С ненавистниками и так все понятно. Их «знание» вытекает из ненависти. А вот обожатели… Я говорю уверенно: НЕТ! Не знают. А еще со своими рецептами решений наших проблем так и лезут. Ежедневная лента новостей, которая почти никогда без нас не обходится, дает информацию, но не понимание, не знание. Проблем у нас слишком много, очень серьезных, далеко не все лежат на поверхности. Здесь нужно долго прожить, чтобы узнать. И не просто прожить, а доверять своим глазам, своему уху, а не только переваривать поток новостей и чужих даже авторитетных мнений. Стоп, я отвлекся. У нас сегодня праздник.
Пока я рассматривал и без того знакомую публику, даже не заметил, что посреди салона появился легкий столик, на котором какой-то незнакомый лысый дядечка лет шестидесяти неторопливо и педантично раскладывал обыкновенные предметы: несколько книг, какие-то папочки с бумагами, ручку и карандаш, настенные часы с замершими стрелками. Потом он приготовил и подключил микрофон. Все так были поглощены болтовней и чревоугодием, что даже не заметили его появления. Дядечка то ли почувствовал мой взгляд, то ли просто повернулся в мою сторону, мы улыбнулись друг другу. Он продолжил свои приготовления. Постепенно его заметили и остальные. Уже Рафи что-то съязвил насчет культурной программы с затейником. Бег в мешках по террасе? Викторина? Песни будем разучивать?
Стемнело. Нужно было срочно накормить соблюдающих рамаданский пост. Их усадили за стол и умильно смотрели, как трескают, словно на проголодавшихся детей, что вернулись с лыжной прогулки домой, а там давно уже гости сидят.
Наконец, шеф попросил тишины и объявил, что настал час обещанного сюрприза. Он предложил нам сегодня нечто, что позволит «взглянуть за горизонт». А для этого к нам приглашен необыкновенный гость. Совсем необыкновенный, потому что он волшебник.
Лысый дядечка представился. Я не запомнил его имя, поэтому назову его Вольф Мессинг. Он немного рассказал о себе. В прошлом — математик, есть ученая степень, позже работал в сфере высоких технологий, входил в число топ-менеджеров одной серьезной компании. Но в свое время примерно десять лет назад понял истинное свое призвание, оставил прежнюю стезю и пошел учиться на волшебника. Да, в нашем глубоко забюрократизированном мире и этому нужно выучиться, сдать экзамены, получить лицензию и место в соответствующей гильдии. У нее не одно название, он перечислил. Я запомнил лишь слово «менталисты». А еще вспомнился протокол суда над Иосифом Бродским:
«А кто сказал, что вы волшебник, вы где-то этому учились? «
«А я думал, это от бога… «
Выяснилось, что когда наш гость уже вовсю готовился к экзамену, случилась беда: у него обнаружили рак пищевода. Нужна была немедленно операция, лечение. Он рассказывал об этом спокойно и с улыбкой. А мы застыли в изумлении. Слишком хорошо знаем предмет.
«Пищевод? Десять лет? » — думаю, что эти вопросительные знаки повырастали в каждой голове, потому что взгляды вперились в складную округлую фигуру Мессинга, оценивая его прекрасный внешний вид и здоровый цвет лица. Мы же доктора в первую очередь, даже забыли на минуту, что перед нами волшебник. А он, прекрасно улавливая наши мысли, с улыбкой продолжал рассказывать:
— А мой доктор говорит: будь готов, что недели четыре, как минимум, ты пролежишь в больнице после операции, да и то если все пройдет гладко, — Мессинг сделал паузу, окинув нас шальным взором. — А я ему отвечаю: нет у меня никаких четырех недель, у меня экзамены скоро.
— И как же? — прошелестело по рядам.
— Ровно через две недели я был здоров и экзамен сдал. И с тех пор все замечательно.
И наступил час волшебства. Помню, что в пору моего детства такие вещи дипломатично назывались в афишах «Психологические опыты» и пользовались успехом. Я уже не застал того, настоящего Вольфа Мессинга, о нем только рассказывали. Но выступали и другие. Не помню, сколько мне было лет, когда ходили с мамой в Театр Эстрады, где свое искусство демонстрировал известный тогда Михаил Куни. Помню его голос, поющий акцент и милейшую картавость. И помню номера с перемножением огромных чисел, угадыванием мыслей, нахождением предметов, запоминанием последовательности цветных кружков, развешанных кем—нибудь из зала, а маэстро давали долю секунды, чтобы увидеть. Смешно, но я помню эти цвета до сих пор, и голос его помню:
«Оганжевый, синий, белый, голубой, чегный, малиновый, кгасный, желтый, зеленый и го-зо-вый, товагищи!»
Наш волшебник тоже называл задуманное кем-то число, узнавал код мобильного телефона, весело предварял ожидаемые вопросы насчет банкомата. Потом показывал и более изысканные трюки. Мы радовались как дети. А его фокусы все усложнялись. Тут по рядам пошел шепот. При всем почтении к Мессингу именно нас волшебством как раз удивить не столь просто. Дело в том, что в нашем отделении работает свой волшебник, Марк. Сегодня его с нами нет, потому что пока мы развлекаемся, он как раз работает. Но он такие чудеса устраивает, что непонятно, кто бы кого пересилил, случись им встретиться. Если поступает больной с кишечной непроходимостью, Марк кладет ему руку на живот, и через минуту больной мчится в туалет, откуда выходит здоровым. А если не помогает, то тогда уже — только в операционную.
Волшебник продолжал нас радовать. Его искусство почему-то не показалось мне удивительным, нереальным. Если есть — значит реально, мало ли что кажется невозможным? Мы такого в жизни насмотрелись, что зашориваться незачем. Лично я всегда готов узнавать и признавать все новое и необычное. Один из последних своих номеров Мессинг начал с того, что взял бумажку со стола, скомкал в подобие шарика и попросил перебрасывать друг другу, чтобы он побывал во всех уголках. А сам пригласил добровольцев-ассистентов. Адас задумала число от одного до пяти, Лиор загадала уже число трехзначное. Шарик летал по углам. Ашрафа попросили перемешать порядок толстых книг, что лежали стопкой на столе. Мессинг угадал сперва малое число, задуманное Адас и взял из стопки четвертую книгу. Потом он угадал трехзначное число и попросил открыть книгу на соответствующей странице.
— А теперь, пожалуйста, начни читать с верхней строки, — попросил Мессинг тихо и даже строго.
— «…девочка тринадцати лет, выбежала из дома… » — Лиор начала быстро, потом замедлилась, не понимая, что же последует.
— А где же шарик, вы его все еще перебрасываете?
— Вот он!
— Бросайте его мне.
Мессинг поймал шарик, медленно развернул, с притворным изумлением взглянул на него.
— Здесь что—то написано. Лиор, прочитай.
— «…девочка тринадцати лет, выбежала из дома… «
Мы довольно громко зааплодировали, кто-то даже взвизгнул от восторга, но из дальних рядов на террасе мы услышали строгое «Шшш! «
Я посмотрел туда. Маленький Иври сладко спал на руках Мустафы. Тот держал его нежно, напоминая лицом мадонну, только умолял нас не шуметь. Мне захотелось, чтобы время остановилось, хотя бы ненадолго.
Волшебник еще продемонстрировал кое-что. А мне хотелось снова тихонько разглядывать лица моих коллег. В больнице дел много, когда еще так посидим? Все такие разные, за своей работой, которая отнимает много сил и времени, мы не строим иллюзорный мир, не прячемся от проблем. Иногда невольно приходится разговаривать жестко, высказывать собеседнику не самое приятное и от него тоже выслушивать.
Я пo взглядам вовсе не отношу себя к каким-нибудь «левакам». Жизнь обязывает оставаться реалистом. Просто повторю снова простое правило, которое установил для самого себя: смотри, слушай, думай, доверяй себе. А еще полезно видеть людей не общей массой, а каждого по отдельности. Это позволяет по-настоящему взглянуть за горизонт. Как бы на все наши трудности и проблемы по-разному ни смотрели, мы очень ценим то общее, довольно хрупкое, что связывает нас.
Кстати, праздник получился. Как-то все сошлось удачно в этот вечер. Солнце и ветерок с моря были? Да. Уют дома, зелень и тень на террасе, цветы? Да. Младенца представили публике? Да. Угощения удались? Еще как! Девушка в белом платье приехала? Да. И даже сам Волшебник оказал нам честь.
А что насчет странного жанра? Имеет ли он право на жизнь? Пожалуй, да, как и все живое. Бывает, что и в нем есть правда, и в чудесах, и в красивом сельском празднике. И есть правда в малоприятной действительности, что окружает нас повседневно, в потоке трагических новостей. Нам ли не знать? То, что для других — лишь строчки сообщений о взрывах, ракетах, авариях, нападениях для нас нередко становится кошмаром адской работы, которую мы делаем вместе, все.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2017-nomer8-9-serglevin/
