Температура в городе опустилась за минус сорок – никто не хотел высовывать носа из дома без крайней нужды. Даже дороги опустели. Тишина. Непривычная для беспокойного города-миллионера, в котором почти невозможно теперь услышать, как громко, на сотни метров вокруг, скрипит под ногами прохожих на сильном морозе снег. Холод задирает, подгоняет пугливые натуры, но зато как покойно на обезлюдевшей улице. Ничто не будоражит, не нагнетает суеты. А главное, оказавшись, наконец, в одиночестве в столь сильный мороз, осознаешь внезапно свою зависимость от природы, с которой разучились почти уже совсем считаться; а с ощущением этой зависимости, подобно тому, как проклёвывается из-под прохудившегося асфальта хрупкий росток, в душе пробуждается задавленная цивилизацией истинная натура человека; и она сразу замечает, как вспыхивают в крупных чистых снежинках звёздочки – жёлтые, оранжевые, красноватые, синие и даже бирюзовые. И что тогда до мороза, ведь сибиряк не тот, кто не мёрзнет, а тот, кто хорошо одевается. А Володя одет как надо. И мороз ему по нраву. И идти вот так, когда суета большого города отступает, когда внезапно и уже совсем даже непривычно оказываешься один на один с собственными мыслями, которые, неожиданно выясняется, даже в мегаполисе, когда он пустеет, могут течь долго и не прерываясь, – идти тогда хочется больше, чем прятаться от непогоды в тёплой квартире. Идти, пока есть силы, пока укутанное одеждой тело держит тепло, идти целую вечность по хрустящему при каждом шаге снегу. Хрум-хрум-хрум. В каждой клеточке мозга отдается этот «хрум» радостью. И на самую малую подвижку мысли непременно приходит ответ, без которого всё это небо над головой, эти редкие проклюнувшиеся из мрака звёзды, эти внимательно глядящие на тебя окна, освещённые манящей желтизной электрического света, – словом, весь этот мир вокруг был бы пресен. Солью жизни в такой миг напитывается мир. И ты ощущаешь её вкус, покуда замерли в гаражах промороженные машины, покуда прячется в своих норах человек спешащий, человек суетящийся, человек утративший себя в этом чудном загадочном мире. Ты чувствуешь и знаешь это до той поры, пока не исчезли морозы и пока этот притихший на миг человек, ищущий опоры в разрушении, не обретёт пошатнувшуюся от страха самоуверенность. И лишь тогда, гордо встряхнув головой, он вновь вспоминает о своём величии и тут же забывает о том, с какой робкой надеждой глядел только что в разверзшуюся над ним черную молчаливую бездну, ощущая незримую с ней связь и веря, что там, за её краем, о нём помнят.
– Помогите! Грабят! Сумочку украли! – вырвал Володю из размышлений пронзительный женский крик.
Догнать и скрутить грабителя труда не составило, хотя тот и был ощутимо крупнее; однако на деле оказался рыхлым, сам же Володя когда-то, как-никак, всё-таки был кандидатом в мастера спорта по лыжам. Сдавать в милицию наглого вора он не стал; тем не менее, и отпускать безнаказанным было не в его правилах. Будучи по характеру человеком отнюдь не мягким, Володя с силой пнул лиходея в бедро. «Отдохнешь на больничном, бегунок, – криво усмехнулся он катавшемуся от боли на снегу жулику. – Некогда с тобой по милициям волыниться, а так хоть какой-то урок».
Ограбленной женщине тоже было не до вора: жажду возмездия с лихвой компенсировала радость от совершенно неожиданного возвращения сумочки.
– Что же вы в такое время по парку одна ходите? – позволил себе лёгкое недовольство Володя.
Женщина смутилась.
– Да я… ну… дура, конечно, – вдруг улыбнулась она виновато; улыбка из-за только что пережитого потрясения получилась напряжённой, но глаза выдавали человека редкостно доброго. – Никак не ожидала… такой морозяка – и кому охота сопли морозить! Срезала дорогу на свою голову! А вообще даже не знаю, как вас благодарить. В сумочке по большому счёту ничего ценного нет, но у меня там документы на усыновление одного нашего мальчика. Я в детском доме работаю… директором. Их бы, конечно, восстановили, но это столько потерянного времени, нервов. А главное, и новые родители (прекрасные, кстати, люди) уже ждут не дождутся, а тем более что переводят их скоро в Саратов, и самой ребёнка не терпится поскорее в хорошую семью отдать.
– Никогда не думал, что в детдоме такие молодые директора работают, и даже не на машине, – пошутил Володя.
– Бывает, – рассмеялась женщина, – меня, кстати, Лидией Сергеевной зовут, лучше просто Лида. А машина в автосервисе стоит, сцепление меняют.
– Понятно. А меня зовите просто Владимиром.
– Хорошо, так и буду вас звать – «просто Владимир».
– Договорились, – отшутился он. – А давайте я вас провожу. Вам вообще далеко?
– Ну, чуть больше остановки осталось.
Лида повернула голову и окинула его долгим взглядом.
– А вы знаете, сегодня сочельник, особенный день. Если кто благое дело для деток сделал, то может многое в награду получить. Вот загадайте желание! Ваше обязательно сбудется, ведь вы же полному сироте помогли.
– Зачем? – недоуменно пожал плечами Володя. – Я не особо-то верую… так… как все, не фанатею. И потом, моё желание не из тех, что сбываются.
– Почём знать! Пока жив, надо верить и надеяться, а иначе зачем жить-то тогда?
– Ну, не знаю, – неопределённо, чтобы оставить эту тему, протянул Володя.
Завидев приближавшегося к ним рослого мужчину, Лида воскликнула:
– А вот и мой муж! Ещё раз благодарю от всего сердца, от наших детишек. Заезжайте к нам в детский дом, будете желанным гостем. Обязательно приезжайте. Обязательно, – повторила она. – Нашим деткам не хватает общения, особенно с такими мужчинами, как вы.
– Какими такими?
– Ну, с настоящими – добрыми, сильными. Да ещё с тренерами. Так вы приедете? – с надеждой спросила слегка смущённая Лида.
– Ну, хорошо, – не смог отказать Володя, – приеду.
Поздоровавшись с подошедшим мужчиной, Володя поспешил распрощаться:
– Вы меня извините, я побегу: жена ждёт.
Неподалеку находилась остановка, и Володя направился к ней: и так сделал лишний крюк в сторону, а дома – Маша звонила – ужин стынет. Время было ещё не позднее, и маршрутки пока ходили.
Душа ликовала – не оплошал: за добро постоял, жулика проучил, ребёночку, получается, помог. Замечательный вечер. И сам не заметил, как запел, но осёкся, смутившись внезапно прошмыгнувшего мимо него подростка. Стоило лишь тому скрыться, Володя тут же замурлыкал под нос снова. Подумаешь, что мороз принялся щипать нос – прижал к лицу варежку, задышал в неё теплым воздухом, отогревая, и снова затянул тихонечко: «Ой, моро-оз, мо-ор-о-о-оз, не морозь меня…». Скоро дом, тепло, горячий чай и мягкий диван с недочитанной книгой Куприна!
Однако расстаться с ролью спасителя не получилось. Возле остановки, под окном дома, прямо в сугробе спал пьяный мужик. Две женщины с ребёнком ожидали маршрутки, и никто из них, к его внутреннему возмущению, не удосужился подойти к замерзавшему на их глазах человеку. Утеплен тот хоть был и добротно, однако против такого мороза и овчинный полушубок – не доспехи, и унты на собачьем меху – не спасение.
Володя принялся растирать ему снегом щеки, и пьяный немного пришел в себя.
– Ты, че меня… ты че меня муча… муча-и-ишь? – занемевшие губы его еле двигались.
Везти пьяного домой пришлось на такси, потому что жил Игорь (так он представился в машине) не близко. Володя опасался, что тот мог ошибиться с адресом, однако после того как они вошли в указанный подъезд по его «таблетке», Володя, наконец, перестал переживать.
Дождавшись, когда Игорь откроет дверь, Володя поспешил ретироваться: «Ну, все, тут уже ты и без меня обойдёшься. Я пошёл, счастливо оставаться!», – но Игорь вдруг застонал: «Нога! Ногу жжёт! У-у-у…».
Володя со злостью выдохнул из себя воздух: дома ждала жена, и вообще, давно уже пора было вернуться, а тут… из-за этого пьяного недотёпы приходится задерживаться.
– Дома-то есть кто? – скрипучим из-за сдерживаемого раздражения голосом проговорил он.
– Миша.
– А это кто? Сын?
Однако Игорь вместо ответа снова застонал. Отбросив всякие церемонии, Володя громко крикнул:
– Михаил!
Никто не отозвался.
– Михаил! – ещё громче выкрикнул он, и снова без ответа.
«Наверное, дома нет», – подумал Володя.
Дверь в комнату была открыта настежь, и пробивавшийся из коридора свет выхватывал из темноты диван у стены. Володя уложил на него Игоря, стянул с его ног унты, а затем, преодолевая брезгливость, снял заношенные до дыр вонючие, лоснившиеся от пота и грязи носки. Ледяные мурашки пробежали по телу опытного тренера, не впервой сталкивавшегося с подобным: правая нога была белой, как снег.
Не дожидаясь, пока приедет вызванная им «скорая», Володя набрал в ванной полведра холодной воды и опустил в него ногу бедолаги, чтобы смягчить его страдания. Тот облегчённо выдохнул.
– Сейчас за тобой «скорая» приедет, – сказал Володя.
– «Скорая»? Угу… – недовольно сморщился в ответ Игорь. – А это… а Миша как же?
– Какой Миша?
Игорь словно не слышал и продолжал своё:
– Мишу-то с кем оставить? Маленький он ещё.
– Какой Миша? Сын, что ли? Сколько ему лет?
– Четыре.
– А мать где?
– Умерла. Вчера сорок дней было. Сердце у неё… порок с рождения.
Володя сочувственно покачал головой:
– Да… соболезную. Как же ты тогда такого маленького сына одного оставил, а сам бухаешь где-то?
– Племянник он мне, сестры сын.
– Всё равно нельзя так, – сдерживая недовольство, с лёгкой укоризной сказал Володя.
Игорь, на удивление, хоть и был нетрезв, а спорить не стал, сокрушённо опустил голову.
– Конечно, нельзя. Я думал быстро обернуться, пока он спит. Тётю Зину с ним оставил, соседку. У неё и ключи есть, если что. Я ей звонил: всё нормально, – Игорь недовольно поморщился, – с товарищем одним заболтался… ездил насчёт работы. А в больницу мне нельзя… никак нельзя. Родных у нас никого. Заберут ещё в детдом, попробуй потом забрать! Нет, я в больницу не пойду.
Володя присмотрелся к нему повнимательней: вроде не ханыга – обычный работяга. Пьющий, правда, – сразу видно, однако же не опустившийся всё же.
В коридоре послышалось шлепанье босых детских ножек.
– О! Миша! – обрадовался Игорь при появлении заспанного белоголового мальчугана. – А тетя Зина где?
– Дяденька строитель позвал. Дядя Игорь, сикать хочу, – захныкал тот.
Володя остановил жестом собравшегося было подняться мужчину.
– Лежи, я сам отведу. Не напрягайся.
Обычно к детям Володя относился ровно, Миша же чём-то приглянулся – может быть, забавным сочетанием очаровательного лепета и необычно развитой для такого малыша речью.
Мальчик присел возле него на стульчик и стал расспрашивать, как его зовут, кем работает. Затем рассказал, что, когда вырастет, станет работать дядей в белом халате и будет глядеть в позорную трубу.
«Мой Васятка был бы сейчас таким же, – с горечью подумал Володя, – так же лепетал бы. Да… Эх, Васятка… если бы ты сейчас был жив». И вспомнился крошечный гробик, крышку которого не открывали, потому что лежали в нём растерзанные взрывом кусочки собранного по частям тельца. Два таких гробика похоронили в тот день рядом – их Васятки и Егорушки-соседа. Только Егорушку похоронили вместе с родителями, а Васятку – с бабушкой. В тот день похоронили многих из их подъезда.
А вообще не зря говорят, что человек чувствует смерть близких. Они с Машей смотрели в театре спектакль, и вдруг на обоих напала необъяснимая сильная тоска, что хоть волком вой. «Володя, – зашептала в ухо жена, – мне что-то не по себе. Боюсь, как бы дома чего не случилось». – «И мне тоже».
Без лишних слов поспешили покинуть зал. Праздничная атмосфера фойе вмиг утратила всю свою торжественность, и оба, не находя себе места, метались по длинным коридорам в ожидании, когда же, наконец, бесконечно длинные гудки прервутся родным голосом Машиной мамы, но она не отвечала. Какой уж тут театр! – домой!
А дома уже не было. Вместо их квартиры и верхней, над ними, зияла страшная чёрная дыра. На земле лежали искуроченные бетонные панели, в окнах уцелевших соседних квартир торчали осколки разбитых стёкол. А дальше всё как в тумане, из которого появлялись и вновь растворялись в нём сосредоточенно-скорбные лица пожарных, спасателей, медиков. Взрыв газа…
– Что говоришь? – очнулся от горестного воспоминания Володя.
– Я говорю, зря «скорую» вызвал! Всё равно в больницу не поеду. Заберут иначе племянника.
– Почему заберут-то? – удивился Володя. – Ты же не один на белом свете! Оставь на друзей; соседи, наверное, есть хорошие.
– Точно, тетю Зину попрошу. Она на пенсии, соседка моя, – вдруг вспомнил Игорь, одобрительно поднимая кверху большой палец. – Во-о такая женщина!
День продолжал выкладывать свои сюрпризы: тетя Зина, которая, как по заказу, появилась в квартире сразу же после слов Игоря, оказалась бывшей классной руководительницей Володи. Самое приятное, что Зинаида Ивановна признала его, даже несмотря на то, что за двадцать-то лет Володя успел вырасти, возмужать, измениться, само собой. А главное, была очень рада ему, как и он – ей.
Однако Игорю, как ни сокрушалась, помочь ничем не могла: завтра у неё операция.
От Зинаиды Ивановны исходил запах щей – какой-то особенный, поднимавший из самых глубин памяти что-то неуловимое, ускользавшее от фиксации, – но точно что-то радостное откуда-то из детства. И этот запах породил в Володе неожиданное, умиротворяющее спокойствие. «Как, оказывается мало нужно человеку для равновесия, – подумал он. – Всего-то, а на душе уже так хорошо». Мысли его потекли спокойней, и он сразу понял, что должен делать.
Лида, с которой Володя связался по телефону, сразу же согласилась:
– Да конечно же! Привозите! В принципе, если ситуация безотлагательная, привозите хоть сегодня – я позвоню и распоряжусь. Но если есть возможность, лучше завтра с утра.
– Знаете, Лида, самое сложное, что дядя мальчика категорически против официального оформления. Можно будет обойтись без оформления? Это ненадолго, недели на две.
– Ну… – Лида задумалась, – пару недель, пожалуй… м-м-м… можно, а дальше посмотрим. Будем вас ждать, – сказала она на прощание.
Отключив телефон, Володя обратился к Игорю:
– Я вот что хочу предложить. В больницу тебе определенно надо, не то без ноги останешься. Мишу я отвезу на это время к одной замечательной женщине в детдом. Она там директором. Оформлять, ты уже слышал, не будем. Так что в этом плане никаких проблем у тебя не будет. А чтобы ты не боялся, что незнакомому дядьке ребёнка доверяешь (мало ли кто я?), вот смотри мои права. Видишь? Бондарь Владимир Иванович. И Зинаида Ивановна подтвердит мою личность.
– Конечно, Игорь, соглашайся, – охотно подтвердила учительница, – это Вова Бондарь, мой ученик.
Володя быстро зашёл в интернет с телефона и набрал в поисковике свои данные.
– Ну что, видишь? – протянул он телефон Игорю,– Вот моё фото. Узнаешь?
Игорь внимательно посмотрел на фото, затем – на Володю и утвердительно кивнул головой.
Володя мягко положил ему на плечо руку.
– Видишь: заслуженный тренер России по лыжным гонкам, извини уж за нескромность, известный. Найти меня проще простого. По-хорошему мне оно не надо вовсе – тебя, дурака, жалко, а больше мальчика. Ну, думай, решайся. Я уговаривать не собираюсь, просто останешься без ноги – и всё!
Игорь находился в нерешительности, и Зинаида Ивановна поспешила поддержать Володю:
– Игорь, ты не бойся, я Володю со школьной скамьи знаю, семь лет классной руководительницей была. Он очень ответственный человек. Если слово дал, то в лепёшку расшибётся, а сделает. Он с детства такой – надёжный. Я тебе говорю, поверь мне. Это и в самом деле для тебя выход, а я, ты уж меня прости, никак не могу за Мишей присмотреть – оперируют меня завтра. И потом, – продолжала она убеждать, – они с Мишей уже и общий язык нашли, а это немаловажно. Доверься, Игорь, ты же меня знаешь, я плохого не посоветую.
Игорь, низко наклонившись, оглядел с хмурым видом обмороженную ногу.
– Ладно, теть Зин, я согласен. Только телефон мне свой дай, – обратился он уже к Володе, – и директора детдома тоже.
Домой добрались быстро. Правда, таксист заломил цену в два раза выше обычной, но деваться было некуда. Открывая дверь, Володя переживал, как встретит его с чужим ребенком жена, и мысленно уже готовил защитную речь. В прихожей горел свет – Маша ждала, не ложилась.
– Ну, что за сюрприз, о котором ты говорил по телефону? – появилась она.
– А вот! Знакомься – Миша! Наш постоялец. Утром отвезу в детдом. Давай, жена, накрывай на стол – всё расскажу.
Маша внимательно, как строгий врач, посмотрела на мальца и приветливо улыбнулась ему, отстраняя мужа в сторону.
– Ладно, сюрпризник, иди отдохни. Я сама раздену мальчика. Отойди.
Сняв с малыша верхнюю одежду, она с грустью шепнула мужу:
– Как он похож на нашего Васятку – такие же белые, как сметана, волосики.
– Маша, да ведь в этом возрасте все дети похожи, – Володя крепко обнял жену за плечи.
Но и на следующий день Миша остался у них. Игорь, к которому Володя приехал вместе с малышом, охотно с этим согласился, услышав от племянника, что ему «у дяди Володи и тети Маши весело».
А Миша и правда быстро освоился в их доме; от серьёзного поначалу выражения на его личике не осталось и следа. Особенно полюбились ему сказки, которые Маша читала по вечерам. Миша слушал с таким забавным выражением лица, какое бывает только у маленьких деток: округлённые от восхищения глазки, приоткрытый ротик; и сам он вытягивался вперёд, позабыв обо всём на свете и видя перед собой только доброго и отважного героя Ивана-Царевича, преодолевающего страшные дремучие леса по пути к своей прекрасной Василисе.
«Наш Васятка был бы сейчас таким же», – с грустью улыбнулась про себя Маша и погладила мальчугана по головке.
– Читай, тетя Маша, читай скорее! Не отвлекайся! Что там с Иваном-Царевичем? Он же со змеем драться сейчас будет, – смешно залепетал Миша.
Маша приобняла своего внимательного слушателя.
– Читаю, читаю. Никуда наш Иванушка от нас не денется. Мы в этой вот книжке везде его отыщем.
– Правда-правда? – детские глазки загорелись восторженным удивлением.
– Правда-правда, – рассмеялась Маша, ещё крепче прижав к себе ребёнка.
От её первоначального желания сохранять вежливую доброжелательную дистанцию с мальчиком давно уже не осталось и следа. Поначалу сдерживало опасение прикипеть к Мишутке, ведь после ожидало расставание, да и мальчику это после смерти матери может разбередить душу; вдобавок ко всему, она испытывала непонятную, странную вину перед умершим Васяткой, если кто-то из чужих детей вызывал у неё сильное притяжение, желание приласкать. И как-то само собой получилось, что именно теперь, когда это белоголовое озорное непоседливое чудо всё время находилось рядом, не смогла всё-таки устоять перед тем обволакивающим её теплом, которое рождалось в ней при обращенных на неё совершенно распахнутых, как бывает только в чистых детских душах, взорах Мишутки. Машу тянуло к этому жизнерадостному сорванцу, и потому, в конце концов, не удержалась: а будь что будет! Какая дистанция?! Не слишком ли она и в самом деле понапридумывала себе?..
За дверью послышалось бряцанье ключей. «Ой, Васят… – она осеклась на полуслове, – Мишутка, пошли дядю Володю встречать.
Не разуваясь, он сразу подхватил мальчика и, держа его на руках, крепко прижал к себе жену.
– Какое сегодня число, дорогая женушка?
– Десятое января.
– Запомни этот день навсегда – десятое января! Я сейчас, – Володя отстранился от Мишутки с Машей и, весь в каком-то лихорадочном возбуждении, быстро разделся и повел их в зал.
Маша в молчаливом ожидании смотрела на мужа, заинтригованная его поведением.
Володя вынул из портфеля папку и, глянув в напряжённо устремленные на него глаза жены, просиял окончательно, не в силах более сдерживаться:
– А Васятка-то наш жив! нашёлся!
– Вова, ты что… ты что такое говоришь! Как он может найтись?! Откуда он может найтись!!! Он же…
– Да вот же он! – Володя подкинул мальчика. – Это и есть наш Васятка!
Маша побледнела, выпрямилась в напряженную струнку: что там ещё муж выдумал? А ведь и у самой проскакивала сегодня поддразнивающая фантазия о том, что как хорошо было бы, если бы вдруг этот самый мальчуган оказался её собственным сыном. Мечтала об этом, как верят в сказки, – добрые, светлые, в которых сбывается всё, во что даже и поверить страшно, но в глубине всё равно понимала, что это и в самом деле всего лишь простая и совершенно несбыточная грёза, вроде тех, что бывают у детей-сирот: а завтра за мной придёт мой папа, и все узнают, что он главный начальник.
Однако сейчас что-то и в самом деле происходило необычное, она видела это по лихорадочно-счастливому возбуждению мужа, чувствовала разлетавшиеся от него, как электрические разряды высокого напряжения, счастливые токи. Что-то произошло точно. Но что?
– Володя, что за шутки! Какой Васятка?! Нет уже Васятки, – губы её дрогнули, но она сдержалась.
– Хорошо! Тогда фокус-покус номер один, – торжественно провозгласил Володя, раскрывая папку. – Ап-ле!
Мишутка в недоумении поворачивал аккуратную стриженую головку то в сторону дяди Володи, то в сторону тети Маши. Он ничего не понимал. Вначале дядя Володя был отчего-то странный и совершенно несолидный – не как всегда, а теперь что-то стало происходить с тетей Машей. Она разглядывала какую-то фотографию и отчего-то замерла, даже перестала дышать.
– Откуда у тебя этот снимок? Это же… – Маша откинула назад голову, устремив напряжённый взгляд снизу вверх на возвышавшегося над ней Володю. Она не могла поверить. – Это же Васятка! Ну да, точно Васятка. Но у нас никогда не было такой фотографии. И одежда чужая. Где ты её взял?
Мишутка тоже посмотрел на фото.
– Ой, да это же я! – и ткнул пальчиком на снимок. – Она у нас дома в серванте стоит. Это я когда ещё маленький был.
Маша побледнела, руки её бессильно свесились.
– Вова, этого не может быть! Мы же его… – губы её задрожали.
Муж крепко сжал ей руку.
– Да, Маша, может. Я сам боялся поверить, но всё сходится.
Мишутка совсем растерялся. Что с ними происходит? И почему они так странно смотрят на него?
– Вова, это всё-таки фотография. А вдруг это всего лишь невероятное сходство? Я… я боюсь ошибиться, это будет невыносимо, – слабо прошептала Маша.
– Я тоже боялся. Поэтому и не стал тебе сразу рассказывать. А теперь смотри. – Володя приподнял на мальчике маечку. – Видишь?
Машины глаза наполнились слезами.
– Родинка… как у Васеньки – под лопаткой.
– Да, Маша, точно на том же месте. Это она самая и есть. Помнишь, когда он у нас родился, – Володя кивнул на мальчика, – я сразу сказал, что по этой родинке всегда смогу его отыскать. И, если бы не она, то… я когда мыл его в самый первый день, сразу ее заметил. Ты же обратила внимание, что я тебе Ми… Васятку мыть не давал и одевал сам, – чтобы ты не переживала раньше времени, ведь и в самом деле: а вдруг? Я и сам поверить не мог, сам же хоронил. Сказать по правде, меня и раньше часто сомнения одолевали, просто не хотел говорить, чтобы не рвать понапрасну душу: почему так мало нам от нашего, – Володя запнулся, – от… останков ребёнка дали, а главное – черепных костей. Ты же помнишь, нам тогда сказали, что тельце разорвало и кусочки смешались с разрушенным материалом; больше, мол, ничего не удалось собрать. Так вот, поехал я на следующий день после того, как нашего Мишутку-Васятку привёл, на его квартиру. Я же тебе уже говорил, что соседка этого Игоря – моя бывшая классная руководительница. Ну, поговорил с ней по душам. Так вот она сказала, что сама толком не знает, потому что жила тогда полгода в Хорватии – у её сына там квартира. Чтобы Ира была в положении (так её покойную соседку звали, ну, ту женщину, с которой Васятка жил) – не помнит. И с мужем Ира в разводе была. К тому же она брюнетка… была. Видишь, Маша, вот уже первая зацепка, пока ещё так себе. Теперь слушай дальше. У Зинаиды Ивановны ключи от квартиры Игоря хранятся. В общем, фотографию я там и взял. Это второе. Дальше: там же и метрики Васяткины на полке лежали. И вот тут вообще интересная картина складывается: жила женщина в таком большом городе, а рожала в крошечном райцентре. С какого перепугу? Там, что, сервис особенный? Или профессура обслуживает? Помнишь, я вчера по делам ездил? Так вот я туда и мотался. У меня же в милиции знакомых хватает, любую информацию дадут. Выяснил: тётка покойницы работала в ЗАГСе. Племянница ей рассказала всю правду, как она сама думала: что семья погибла и что жалко стало такого чудного малыша в детдом отдавать. Тётка тоже малыша пожалела – сделала на него документы.
– Вова, это что, правда? Неужто..?
– Да, Маша, «ужто», самое что ни на есть «ужто»! Тётке этой я слово дал, что разговор наш никаких последствий для неё не составит, что это только для меня лично – не более. Ну, она мне всё как было и рассказала. Ира в тот вечер проезжала мимо нашего дома на машине, взрыв на её глазах произошёл. Видишь, всё сходится. Она сразу бросилась на помощь. Хорошая, видимо, женщина была. А Васятку нашего в сугробе нашла: волной выбросило в окно. Ни царапинки не получил, даже замерзнуть не успел. Ира его сразу же в машину отнесла, чтобы отогреть. Выскочила на минутку, когда Васятка уснул, чтобы у подъехавших медиков насчет него узнать, а тут рядом две женщины между собой сетуют, что в двенадцатой квартире…
– Это же наша квартира… – слабо выдавила из себя Маша.
– И я о том же! Так вот! Слышит эта Ира, как женщины говорят, что в ней даже младенчик годовалый – все погибли: и родители, и последняя живая бабушка (судьба, мол, такая: как раз на взрыв приехала). Ну, в общем, поняла Ира, что это они про Васятку говорят, и жалко ей стало его отдавать: такой хорошенький, жизнелюбивый – разве можно его в детдом? К тому же у самой детей не могло быть.
– Да, да, – рассеянно ответила Маша мужу, веря и не в силах поверить, что жизнь горазда на такие невероятные сюжеты с чудесным концом.
Радостное возбуждение теперь уже охватило и её, и она заплакала от счастья.
Мальчуган дернул Володю за рукав.
– А что тетя Маша плачет?
– От счастья, сынок, от счастья.
Мальчик успокоился: всё у неё хорошо. И ему тоже у них хорошо.
Обнимая жену и новообретённого сына, который, к его удивлению, прильнул к нему, Володя произнёс:
– Да, Маша, послезавтра Олег Пименов должен получить результат теста на ДНК, я его очень попросил, чтобы в минимальные сроки, у них аппаратура сейчас новейшая. Но это уже для официального разбирательства, а нам уже и так всё понятно.
Маша, сдерживая наворачивающиеся слёзы, согласно кивнула головой:
– Да, Вова, нам всё понятно.
И детский голосок подтвердил их слова, вызвав всеобщий смех:
– Да, Вова, нам всё понятно.
А сам счастливый отец, машинально рассматривая иллюстрацию в лежащей на столе книге сказок, думал в эту минуту о том, что у каждой необычайной истории скрывается где-то кончик ниточки, за которую потяни – закрутятся вихрем события, покатятся клубком по тропинке и выведут к счастливому концу. А не потянешь… но это совсем другая история. Да и история ли, если она даже не началась? И при этой мысли Володя невольно передёрнул плечами от страха: а что было бы, если..?
