Если бы Россия оставалось столь же читающей страной, как то было в прошлом, Судьбе было бы легче расставить всё по своим местам и поэт Леонид Завальнюк, чьи книги некогда так ждали читатели, был бы посмертно действительно оценён по достоинству…
Стихи, как и музыка, «склонны к бессмертию». Они сохраняют не только слова, строфику, но и энергетику поэта… Исповедальные тексты Л. Завальнюка, сгущаясь, обретая плоть, обрастая красками деталей, раскрывают нечто, – заставляя задуматься, углубиться и потом, в заключение, текст размыкается в некую духовную бесконечность. Но окончание при этом может звучать и каким-нибудь прихотливым лирическим пассажем. Так у поэта в стихотворении «Струна»:
Сгустивши в нитку небо голубое,
Как бы даря нам вечную весну,
Жизнь натянула тонкую струну
Сквозь целый мир
Меж мною и тобою.
То осень голосит, то вешний ветер свищет…
Поет струна –
С тобой мы ни при чём.
Но от меня подашься ты плечом –
И станет звук пронзительней и чище.
Ещё полшага – грянет звёздный час.
Ещё немного – песня станет светом.
Но дальше – край. Остановись на этом.
Всё, что пронзительней,
Уже за гранью нас.
Тут и парадокс, и неожиданность постижения, и ощущение наставшей тишины, когда стихотворение нами «прослушано». Но отзвук его остаётся в душе. Так и положено звучанию струны…
У Леонида Завальнюка своя музыка. У неё нет формальной размеренности, равномерности. Но многие его стихи «поются» очень свободно. Всё же их симфоничность – в другом, в обращении к вечной теме, к теме бессмертия, которую Завальнюк помещает в «рамку» осмысления через природу, через песню, так у него дерево, осока, поёт с поэтом, они «заводят свой вокализ»; в том вокализе – пение раскрывает «единение» – единство жизни:
И такое единение
Тех, кто сгинул, с тем, кто жив,
Словно в каждое мгновенье
Кто-то вечность заложил.
И такое притиранье
Дней не бывших с тем, что есть,
Словно горечь умиранья –
Излечимая болезнь…
В стихотворении «Малина солнцем облита» поэт задумывается над тем своим «Я», которое познает мир, о том «Я», на которое наслаивается сама память, при котором живут ранние воспоминания, и которое из подсознания в таинственном раздвоении рождает творчество:
…Всё это было – суетня
Стрекоз над ряскою болота,
И этот смех, и храп коня…
А может, не было и кто-то
Всё это помнит за меня?
А может, словно за межой,
В любом из нас живёт чужой –
За нашей памятью, за снами;
Что было с ним, то было с нами,
И это помним мы душой?..
Не потому ль так странен раж
В миг озаренья нелюдимый
Когда чужой рукой водимый,
Выводит строки карандаш
И, удивляясь их красе,
Душа всю жизнь свою итожит,
Чтоб слиться с тем, что знают все,
Но осознать никто не может?..
Строки Завальнюка в стихотворении «Другие берега» бегут к бесконечности. «Почему же так тянет порою / Объясняться Вселенной в любви?» – вопрошает поэт. А потому что этот мир Бесконечен!.. – и окончание одной жизни есть пролог, переход к иной, новой, вечной жизни –
…И тревожно так грозно и сладко
Замирает мгновений вода.
Словно жизнь – переход, пересадка
На другие совсем поезда.
Разве не напоминают эти строки предсмертное стихотворение Рюрика Ивнева, которое заканчивается словами:
…Это значит, что всё впереди, –
Но уже на другом берегу.
Л. Завальнюк понимал важность и значимость биографии поэта, истории формирования его души. Оттого он в один из последних своих сборников стихов, в книгу «Посох» (2006) включил как важную составляющую текст автобиографической повести «Избранные места из переписки с самим собой» – название намеренно напоминает «Избранные места из переписки с друзьями» Н. Гоголя, – и тут в названии не столько юмор, сколько действительное самоосмысление. В повести герой из индивидуальности жизненно прорастает в личность. Казалось бы, мы наблюдаем только жизненный пунктир внешних событий, но из-под них, – весенним ручьём из-под снега, – тёплая душевность, выстраданность!.. От этой проникновенности один шаг до духовных основ поэта, именно они дают путь в историю литературы.
Вообще в советские годы считалось, что поэт должен пройти суровый жизненный путь. И Леонид Андреевич прошёл этот путь сполна – в военные годы жизнь без отца, с мачехой. Подбирал в поле мёрзлую картошку, голодал. Далее – ремесленное училище, работа откатчиком на шахте Донбасса, фрезеровщиком на заводе. Военная служба на Дальнем Востоке. Он долго был лишён культурной среды. Но с детства раскрылся у него музыкальный слух, он полюбил народные песни, которые пел с друзьями и с мачехой… Была любовь к чтению, к поэзии. Леонид создавал сам себя, рождаясь как поэт-самородок.
Это потом Леонид окончил Литературный институт им. М. Горького в Москве, где учился на семинаре у известного советского поэта Льва Ошанина. Туда его приняли как автора сборника юношеских стихов «В пути» (1954), изданного в Благовещенске, где у него впервые сложился дружеский литературный круг общения. В Москве в Литинституте он учился с Б. Ахмадулиной, Г. Айги, Г. Арбузовой. В 1962 году стал членом Союза писателей. С 1964 года переехал окончательно в Москву, потому что повстречал там своего самого верного друга, жену Наталию. Именно благодаря ей он состоялся как поэт-песенник – песни на его стихи зазвучали на радио, на всесоюзном телевидении… Но только в поэзии, наедине с собой, в тютчевской «сердечной глубине» начинались и продолжались стихи, которые отражали его суть человека, суть мыслителя, о чувстве их появления сказано – «И рождаются светлые вести / В самой чёрной моей глубине…».
У Л. Завальнюка, который стал печататься в толстых и тонких журналах, появился многочисленный, массовый читатель, однако в те годы опубликовать нетронутое, не искажённое цензурой стихотворение было очень сложно. Глубокие стихи порой писались в стол, а талантливые тексты если и печатались, то те из них, которые уже родились как возможные к печати. Особенно в поздних книгах, таких как «Слово и Цвет» (2014), «Беглец» (1996) и других, изданных в 1990-2000-х гг. Леонид предстаёт перед внимательным читателем как поэт открытых вселенских тем и большой образной, тематической свободы…
Завальнюку нужен был лирический собеседник, – и находя интеллектуальных собеседников в жизни, – в литературном контексте, в поэзии, он собеседника находил в себе самом… – Даже размышление о России он начинает с обращения к подобному собеседнику –
Перезимуем, брат,
И это всё осилим
Отыщем искру в каменной золе!..
Поэт ожидает пророка, и будто то спрашивает его –
– Ты кто, ты смерть?
– Нет. Я твоя звезда!
Звездою, её светом из «туманности астральной» – предстает тот пророк, тот таинственный лирический собеседник, которого ожидает поэт.
Талантливые поэты 1960-70 гг. постепенно становились беглецами от серой, невыразительной реальности. Завальнюк уходил от внешней суеты и несвободы в поэзию. Позже он сравнивал себя в одном из полушуточных стихотворений с малым существом, которому достаются крошки с Божьего стола, – «когда на небе сабантуй», – как мышонку крошки со стола от людей. При этом поэт хочет угостить мышонка, ему до боли жалко – нет ничего, – но мышонок утешает поэта –
Что мне надо, я нашёл
Там, где сладко ели-пили,
Что-нибудь, да уронили…
Л. Завальнюк поднимается к чувству, что поэзия это дар «со стола» высших сфер, где творятся беседы о Вечном (И по Гермесу Трисмегисту – «То, что, сверху, подобно тому, что снизу, и что снизу подобно тому, что сверху!»…В поэзии оживает закон подобия, проявляя сущее!..).
Избранные стихи Завальнюка тронуты медитативной всеобщностью, но не все из них обладают строго определённым сюжетом, то есть, он, сюжет, конечно, есть, но, как и у Б. Пастернака, бывает скрыт за вязью чувствований… Чувство ведёт поэта и приводит к поэтическим и поэтичным по сути «выводам», метафорам, смысловым обретениям…
В подавляющем большинстве каждое почти стихотворение Леонида Андреевича – о движении души. И каждое такое движение – пережито по-своему. И все эти движения живы, жизненны. Лучшие стихи, как это бывает – обо всём. Есть, часто рождённое въяве, пресловутое обобщающее начало – но оно тут не декларация, даже далеко не всегда афоризм, а… тонкий, упомянутый уже, поэтический вывод, завершающий сам образ всего стихотворения, подводящий явный итог, поэтический, смысловой, музыкально-задумчивый…
Да, Леонид Завальнюк, естественно, музыкально и тонко улавливал жизнь в свои стихи, и она там живёт до сих пор, хотя поэта уж нет на свете, – пассажи, аккорды его чувств соединили его вселенское с его поэтическим, вот таково сегодня это литературное бессмертие поэта…
