(продолжение. Начало в № 8/2017 и сл.)
ПАУЛЬ КАММЕРЕР
1.
Труд Жана Батиста Ламарка «Философия зоологии», увидевший свет в далеком 1809 году, примечателен тем, что в нем впервые в стройном систематическом виде излагалась концепция эволюции органическогомира. По Ламарку, эволюцию определяли два фактора:стремление к совершенствованию и передача по наследствуприобретенных признаков.
Современники восприняли этот труд как очередное чудачество, тем более, что Ламарк и без того слыл упрямым чудаком. Наделенный богатым воображением и необузданным честолюбием, он публиковал труды по самым разным разделам науки, в которых «открывал» важнейшие законы мироздания, хотя большинство из них давно было «закрыто» в виду их несостоятельности. Только упрямые чудаки могли пытаться их возродить.
Особенно высоко Ламарк ставил свою теорию, по которой лунное притяжение вызывает приливы и отливы не только в морях и океанах, но также в океане воздушном, да такие сильные, что этими приливно-отливными процессами объясняются все атмосферные явления. Эта теория позволяла с большой точностью прогнозировать погоду далеко вперед. Ламарк издавал «Ежегодники» — с предсказаниями погоды на каждый день следующего года. Предсказания проваливались и потешали публику; на прорицателя сыпались злые насмешки.
Но, наряду с этим, Ламарк был автором трехтомной «Флоры Франции». Она принесла ему почетную известность в ученом мире и звание академика. Он создал ряд ценных трудов по зоологии беспозвоночных. Сам термин беспозвоночные ввел в науку Ламарк. Вместо двух линнеевских классов низших животных он ввел пять, затем увеличил их до десяти. Эти работы создали ему репутацию одного из ведущих естествоиспытателей Франции.
И вот, между кропотливыми трудами по систематике беспозвоночных и потешными «Ежегодниками» вклинилась «Философия зоологии».
На приеме членов Французской академии императором Наполеоном Ламарк преподнес ему свой труд. Наполеон небрежно перекинул книгу адъютанту и презрительно произнес, глядя снизу вверх на почтительно склонившегося ученого:
— Что это такое? Ваш нелепый «Ежегодник», которым вы бесчестите вашу старость? Занимайтесь естественной историей, и я с удовольствием приму ваши труды. Эту книгу беру только из уважения к вашим сединам.
Отходя от Ламарка, Наполеон уже не слышал ответного лепетания, что это как раз и есть труд по естественной истории…
В 1818 году Ламарк ослеп. Последние годы доживал в непроницаемом мраке, гордом одиночестве и почти в нищете. Только преданная дочь Корнелия понимала всю глубину его душевных терзаний. Единственным утешением одинокого старика была неколебимая вера в благодарную память человечества. На надгробном памятнике дочь поместила величественные слова:
«Отец, потомство отомстит за тебя».
2.
Через 30 лет после смерти Ламарка и через 50 лет после выхода «Философии зоологии» появился великий труд Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора». Идея эволюции органического мира получила право гражданства, но механизм эволюции — отбор наиболее приспособленных! — оказался совсем иным, нежели представлялось Ламарку.
Новый удар по его концепции был нанесен уже после смерти Дарвина — знаменитыми опытами Августа Вейсмана.
Вейсман рубил хвосты мышам. Отрубленные хвосты он тщательно измерял и результаты заносил в журнал. Затем он скрещивал бесхвостых мышей, рубил их детенышам хвосты, измерял, записывал, опять скрещивал… Он изрубил хвосты двадцати двум поколениям мышей. Изувеченных животных было 1592. Во всех поколениях длина хвоста колебалась между 10,5 и 12 миллиметрами. Ни одного случая, когда цифры вышли бы за эти пределы! Ни в первом, ни в двадцать втором поколении. Приобретенный признак (бесхвостость) НЕ передавался по наследству.
Но вера в прямую передачу приобретенных признаков потомству не хотела умирать. Сторонники Ламарка считали опыты Вейсмана недоказательными: они касались увечий, а не приспособлений, вырабатываемых упражнениями, изменением режима питания, водного, температурного режима и иных условий обитания. Ламаркисты считали, что такие приспособления должны наследоваться. Время от времени появлялись публикации об экспериментах по успешной передаче приобретенных признаков потомству. Однако, при перепроверке таких опытов они не подтверждались.
В 1923 году Иван Петрович Павлов, на Международном физиологическом конгрессе в Эдинбурге, сообщил об опытах своего практиканта А.Н. Студенцова по наследственной передаче условного рефлекса. Опыты Студенцова (как и Вейсмана!) ставились на мышах. Объект удобен дешевизной и быстротой размножения. Студенцов вырабатывал традиционный для Павловской школы условный рефлекс на звонок. В первом поколении для выработки условного рефлекса потребовалось около трехсот повторений, а в пятом поколении было достаточно пяти-восьми. Сенсация! Павлов заявил, что когда он вернется в Петроград, там, возможно, уже появятся мыши, которые побегут к кормушке по первому звонку: условный рефлекс превратится в безусловный!
Несмотря на огромный авторитет Павлова, генетики отнеслись к его сообщению с большим скептицизмом. Вернувшись, Иван Петрович поручил своему наиболее опытному и надежному сотруднику Е.А. Генике перепроверить опыты Студенцова. Генике улучшил методику, устранил возможные помехи и выяснил, что первоначальный результат был неверен. Малоопытный экспериментатор действовал неумело, но со временем его навыки улучшались, потому и рефлекторная связь у подопытных животных устанавливалась быстрее. Не мыши становились более сообразительными, а сам экспериментатор!
Как подобает настоящему ученому, Павлов опубликовал опровержение. Он стал большим приверженцем генетики, настаивал на включении курса генетики в обязательную программу медицинских вузов, распорядился поставить памятник Менделю перед входом в лабораторное здание своего института в Колтушах[1].
3.
Самым фанатичным сторонником теории наследования приобретенных признаков был австрийский биолог Пауль Каммерер.
Каммерер был широко известен как яркий популяризатор науки. Его книги расходились огромными тиражами, публика ломилась на его общедоступные лекции. Он горячо пропагандировал идеи Дарвина об эволюции органического мира, но главной направляющей силой эволюции считал не борьбу за существование, а наследование приобретенных признаков. Никто и никогда не отстаивал эту идею с такой всепоглощающей страстью.
Каммерер родился в 1880 году в Вене, в ней прожил свою недолгую жизнь. Столица Австро-Венгерской империи была центром притяжения всего лучшего, новаторского, талантливого в европейской культуре. И худшего тоже: в Вене в эти годы рос, мужал, наливался злобой неудачливый, полунищий, никому не известный художник Адольф Гитлер.
У Пауля Каммерера с детства обнаружились музыкальные способности, он готовился стать пианистом, поступил в Венскую академию на музыкальное отделение. Потом перешел на естественное отделение университета, но сохранил связи в мире музыки. Высокий стройный красавец, он всегда был с иголочки одет: белоснежная манишка, накрахмаленные манжеты, щеголеватый галстук «бабочкой», безукоризненно пошитый костюм.
Большой почитатель Густава Малера, Каммерер однажды прислал ему письмо. Оно настолько заинтересовало композитора, что тот пригласил его к себе домой. Ученый стал часто бывать у Малеров. О своей науке говорить отказывался — говорил только о музыке. Молодая жена Малера Альма вызывала у него даже большее восхищение, чем ее муж, но никаких вольностей с ней он себе не позволял.
В 1911 году Малер умер на руках безутешной супруги. Чтобы отвлечь ее от мрачных мыслей, Каммерер предложил ей поработать в Институте биологии, где у него была лаборатория, с виварием для подопытных животных. Работал он в основном с земноводными: асцидиями, протеями, саламандрами, жабами-повитухами. Он объяснил Альме, как их кормить червями, которые тут же копошились в открытом ящике с высокими стенками. Вид кишащих червей вызвал у молодой женщины тошноту, что сильно удивило Каммерера. Он стал ей объяснять какие это милые существа и, если верить Альме, вынул из ящика горсть червей, запихнул себе в рот и с удовольствием стал жевать. У нее начались спазмы в животе.
Пришлось предложить ей другое занятие. Он подвел ее к клетке с богомолами — крупными прыгающими насекомыми, с сильно развитыми передними конечностями. На воле, подстерегая добычу, богомолы сидят неподвижно, как бы в молитвенной позе — отсюда их название. Когда какая-нибудь неосторожная мушка, или пчелка, или стрекозка оказывается достаточно близко, богомол резко выбрасывает вперед лапки и захватывает добычу. Это в дикой природе. А в неволе их надо было кормить, как и саламандр, но не червями, а мелкими насекомыми, для Альмы это было не так отвратительно.
Она стала ежедневно бывать в лаборатории. Элегантный профессор окутывал ее своим вниманием и скоро стал говорить о своей любви. Она благосклонно принимала его ухаживания, но определенной черты переступать не позволяла, чем распаляла его страсть. Каммерер настаивал на браке, она отказывалась, он приходил в неистовство. Даже выхватывал револьвер: грозил пойти к могиле Малера и на ней застрелиться. Она только посмеивалась, говоря, что они не в театре, чтобы ломать комедию.
Возможно, Каммерер добился бы своего, если бы на горизонте не появился неистовый художник Оскар Кокошка… На знаменитом полотне «Невеста ветра», считающейся вершиной творчества Кокошки, увековечена Альма Малер.
Впереди у Альмы было много бурных романов, опаснейших приключений. На склоне лет она напишет книгу, которая станет мировым бестселлером. Нам в ее мемуарах важны несколько строк о работе у Каммерера.
«Я должна была учить их [богомолов] некоторым навыкам, что было обречено на неудачу, потому что этих бестий ничему научить нельзя. Я должна была давать им корм на затененном полу клетки, но они предпочитали пировать в верхней ее части, залитой светом. Они категорически отказывались менять свои повадки в угоду Каммереру. Я вела тщательные и точные записи. Но это тоже досаждало Каммереру. Его устроили бы менее точные записи, которые подтверждали бы то, что он хотел получить»[2].
Меняя условия жизни этих бестий, Каммерер пытался изменять их поведение и внешние признаки, а затем этиприобретенные признаки должны были переходить к потомству.
Особенно широко он развернул опыты с огненными саламандрами, маленькими существами на коротких ножках, с длинным подвижным хвостом и пятнистой черно-желтой шкуркой.
Огненные саламандры хорошо чувствуют себя в прохладную дождливую погоду, на охоту выходят в предрассветных и закатных сумерках, а днем прячутся от палящего солнца. Любимое их укрытие — дупла или расщелины подгнивших и упавших деревьев. Когда такой валежник подбрасывают в костер, саламандры чувствуют жар и выползают из своих укрытий. Кажется, что они возникают из огня, отсюда их название — огненные.
С глубокой древности эти маленькие безобидные существа окутаны сонмом легенд, сказаний, им приписывалась особая связь с духами, коих надо задабривать, чтобы заслужить их покровительство. Вероятно, своей опоэтизированной таинственностью они и привлекли артистичную натуру Каммерера.
Огненная саламандра
Пятнистая окраска саламандр делает их малозаметными в лесной чаще и уберегает от хищников. Если же фон обитания однотонный, например, черный, то черные пятна на ее шкурке расширяются, а светлые сужаются; саламандра темнеем. На светлом фоне происходят обратные изменения. Миллионы лет эволюции выработали у животных такой приспособительный механизм. Каммерер пытался доказать, что такие приобретенные признаки передаются детенышам и усиливаются в следующих поколениях. Об этом он писал в своих статьях, говорил в докладах и лекциях. Однако, когда коллеги повторяли опыты Каммерера, результат получался негативный.
4.
Главным козырем Каммерера были опыты с жабами-повитухами. В отличие от других видов земноводных, повитухи спариваются и откладывают икру на суше, а не в воде, потому процесс размножения у них особый. Воздействуя на среду обитания повышенной температурой, Каммерер «научил» жаб-повитух спариваться и откладывать икру в воде, то есть изменил весь комплекс их поведения. При спаривании в воде самец придерживает самку передними лапками, для этого ему необходимо особое утолщение на пальце — брачная мозоль. Она темная, почти черная, потому очень заметна. Она и появлялась у подопытных самцов.
Следующее поколение повитух Каммерер содержал при обычной температуре, но спаривание, по его словам, снова происходило в воде, и у самцов, к его великому торжеству, снова появилась брачная мозоль.Приобретенный признак перешел к детенышам! Брачная мозоль стала главным козырем Каммерера: ведь этоанатомический признак, у обычных повитух его нет, а у его переделанных — есть! Каждый мог это видеть собственными глазами.
Но увидеть мозоль оказалось непросто.
Британский зоолог Уильям Бэтсон, будущий учитель Н.И. Вавилова, еще в 1910 году просил Каммерера прислать ему экземпляр измененного самца, но просьба не была уважена. В 1923 году Каммерер выступал с докладом в Лондоне, демонстрировал своих повитух. Бэтсон присутствовал на докладе и смог на них, наконец, посмотреть. Он сразу же заметил, что мозоль расположена «неправильно»: помогать при спаривании она не может. Он попросил оставить ему экспонат для более тщательного изучения, но вместо этого все желающие были приглашены в Вену — ознакомиться с материалом на месте.
Пауль Каммерер
После мировой войны и развала Австро-Венгерской империи условия работы в Вене сильно ухудшились и продолжали ухудшаться. У Каммерера уже не было прежних возможностей. Лекция в Лондоне была им прочитана с дальним прицелом: получить предложение на работу в Англии. Этого ему не удалось.
В следующем году он совершил лекционное турне по США. Его яркие, темпераментные выступления привлекали большие аудитории, о нем писали газеты, «Нью-Йорк Таймс» назвала его новым Дарвином. Но приглашения на работу он не получил.
Оно пришло из Советской России, где было известно о прокоммунистических убеждениях Каммерера, о его симпатиях к государству рабочих и крестьян. Летом 1926 года он приезжал в Москву. Его принял нарком просвещения А.В. Луначарский, которому он рассказал об опытах с саламандрами и жабами-повитухами.
Он с жаром говорил о том, что теория наследования приобретенных признаков — это подлинно материалистическая теория, а те, кто ее отрицают, — идеалисты и прислужники буржуазии. Они хотят оставить в природе хотя бы небольшое место для Бога.
Луначарский хорошо помнил, как сам увлекался богоискатеством и богостроительством, за что Ильич назвал его «сволочью». Снова попасть в «сволочи» он не хотел. Было решено организовать для Каммерера лабораторию при Коммунистической академии.
Вернувшись в Вену, Каммерер упаковал и отправил в Москву библиотеку, следом должен был выехать сам.
Но тут разорвалась бомба, да такая, что ударная волна прокатилась по всему научному миру.
Оказалось, что пока Каммерер был в Москве, в его лабораторию наведался американский зоолог К. Кингсли Нобл (C. Kingsley Noble). Осмотрев единственный из оставшихся заспиртованных экземпляров «переделанных» повитух, он обнаружил нечто невообразимое. Черную брачную мозоль … эмитировала впрыснутая под кожу тушь!..
Жаба повитуха обыкновенная
7 августа 1926 года вышел очередной номер престижного международного журнала «Нейчур» («Nature») с крохотной заметкой Нобла.
Каммерер бросился к своим препаратам — сомнений не было! Его главная козырная карта оказалась крапленой… Сам ли он сделал подлог или такую услугу ему оказал служитель лаборатории, чтобы потрафить шефу, — это невыяснено. Есть даже версия, что Каммереру «услужили» враги из нацистских организаций, чтобы его скомпрометировать. Они давно уже объявили Каммерера полуевреем, а его науку еврейской и большевистской — теперь они могли торжествовать.
У Каммерера, надломленного двумя десятилетиями бесплодной борьбы, не нашлось сил распутывать этот клубок. В письме в «Нейчур» он признал препарат поддельным, вину возложил на служителя. Не все этому поверили. Томас Морган написал Кингсли Ноблу:
«Каммерер учинил еще один грязный трюк, пытаясь переложить вину за подделку на одного из своих ассистентов. Учтите, что его и раньше ловили на подлогах, и я думаю, что все люди с чувством ответственности сделают такой же вывод»[3].
Аналогичным было письмо из Вены от профессора Франца Вернера:
«Вы, несомненно, сделали важное дело, показав подлинное лицо Каммерера. У нас никогда не было веры в его научную честность. Я знал его с детства и хорошо представляю себе, сколько лжи он запустил в науку за свою жизнь»[4].
Подбадривающие письма Ноблу были посланы не случайно: вскоре после появления его заметки Каммерера нашли в парке с простреленной головой; получалось, что Нобл толкнул его на самоубийство.
5.
Трагический конец Каммерера навел А.В. Луначарского на создание кинофильма «Саламандра». Его главный герой Карл Цанге, прогрессивный биолог-материалист, ставит смелые опыты на саламандрах и выступает с блестящими лекциями на рабочих окраинах старинного буржуазного города, погрязшего в вековых консервативных традициях. Цанге опасен для реакционной профессуры, исповедующей идеализм и витализм, но тихо избавиться от него не позволяет его мировая известность. Против Цанге затеваются изощренные интриги. В его лабораторию проникают недруги, покрывают подопытных саламандр каким-то несмываемым красителем, а затем объявляют опыты сфальсифицированными. Против него фабрикуют уголовное дело — то ли об изнасиловании, то ли о растлении малолетней. Он вынужден скрыться, положение его становится все более отчаянным, безвыходным, ему остается только одно: покончить с собой. Но тут приходит помощь из Советской России. В стране пролетарской диктатуры не верят наветам буржуазии. Торжествующий Цанге уезжает в Москву — продолжать свои победоносные исследования. То, что не удалось реальному Каммереру, удалось виртуальному Цанге! В науке торжествовал диалектический материализм, а в искусстве — социалистический реализм: желаемое превращалось в действительное.
Фильм был поставлен в 1928 году кинорежиссером Григорием Рошалем. Главную роль играл немецкий актерБернхард Гёцке — даже внешне он был похож на Каммерера. В главной женской роли — жена ЛуначарскогоНатали Розенель.
Афиша фильма «Саламандра»
Двумя годами раньше пролетарский поэт Демьян Бедный в едкой эпиграмме ославил ее и ее высокопоставленного мужа:
Натали Розенель
Ценя в искусстве рублики, Нарком наш видит цель: Дарить лохмотья публике, А бархат — Розенель.
Нимало не смутившись, Луначарский ответил Демьяну веселой и, конечно, очень идейной комедией «Бархат и лохмотья». Разносторонне талантлив был нарком просвещения! Отчего не позволить себе такую шалость? Все могут короли.
Григорий Рошаль
Успех кинофильма «Саламандра» превзошел все ожидания. Публика ломилась даже на самые поздние сеансы, в газетах — восторженные рецензии. Сколькобархата было накуплено на вырученные рублики, история умалчивает…
6.
А в научной среде самоубийство самого пламенного ламаркиста подвело черту под дискуссией многих десятилетий. Теория наследования приобретенных признаков отошла в прошлое. Это не значит, что среди видных ученых не осталось ни одного ламаркиста. Друг Н.И. Вавилова Лев Семенович Берг, в книге «Номогенез», вышедшей, правда, за четыре года до самоубийства Каммерера, выдвинул ламаркистскую концепцию эволюции и никогда не отказывался от своих взглядов. Профессор А.А. Любищев, крупный биолог и оригинальный мыслитель, твердо выступавший против монополии Лысенко в науке, объявлял себя противником теории Дарвина и сторонником Ламарка.
А какова была позиция Н.И. Вавилова?
В одном из писем к нему его саратовский друг, психиатр и гипнолог П.П. Подъяпольский, задал вопрос: «Не сообщите ли мне по поводу работ Кам[м]ерера (с влиянием света и окраски почв на саламандр): подтвердились ли и не были ли опровергнуты. Как будто что-то Вы об этом рассказывали в Саратове»[5]. 5 мая 1924 г. Николай Иванович ответил:
«Положение таково, что экспериментальных данных по унаследованию приобретенных признаков нет. Только что еще лишний раз опровергнуты недавние опыты Гайера. Опыты Гайера были поразительно эффектны с вызыванием деформации глаза путем впрыскивания сыворотки. Коротенько эти опыты изложены в моей брошюре, которую Вам посылаю[6]. Она опубликована в 1923 году, но 2 месяца тому назад в новом прекрасном английском журнале экспериментальной биологии внук Гексли[7], проверивший опыты Гайера, не подтверждает их. Каммерер безнадежен. Любопытна полемика в прошлом году между Бэтсоном, Макбрайдом и Каммерером, которая еще лишний раз кончилась крахом для Каммерера. Право, я, Петр Павлович, объективен. Приемлем, в случае необходимости, ламаркизм, но экспериментальных данных нет, ничего не поделаешь»[8].
Вавилов был открыт к любым воззрениям, в том числе к ламаркистским, но подтверждающих фактов не было. Каммерер был безнадежен не потому, что верил в наследование приобретенных признаков, а потому что опыты, на которые он опирался, не подтверждались. Их несостоятельность была ясна Вавилову задолго до разоблачений Нобла.
И примерно за десять лет до того, как в Советском Союзе ламаркизм снова вломился в науку — под флагом диалектического материализма, творческого дарвинизма, мичуринского учения.
(продолжение следует)
—————
[1] Подробнее см.: С. Резник. Против течения, С. 244-246.
[2] Alma Mahler Werfel. And the Bridge of Love // N.Y., Harcourt, Brace and Co., 1958, С. 71-72 // https://monoskop.org/images/2/25/Mahler_Alma_And_the_Bridge_is_Love.pdf
[3] Письмо Т. Моргана от 11 октября 1926 г. // Цит по.: Ellen Myers. The Story of Paul Kammerer, is Lamarckism Dead? Creation of Social Science & Humanities Society. Vol. XI • 1989 http://www.creationism.org/csshs/v11n1p06.htm
[4] Там же.
[5] Раменская М.Е., Ук. соч., С. 159.
[6] Н.И. Вавилов. Новейшие открытия в области теории селекции. Лекция на областных курсах для агрономов 15-30/XII 1922 г. // М., Кооп. Изд-во, 1923, 16 с.
[7] Джулиан Хаксли (Sir Julian Sorell Huxley, 1887-(18870622) 1975), британский биолог, общественный и политический деятель, один из создателей синтетической теории эволюции – наряду с Ф.Г. Добжанским, Н.В. Тимофеевым-Ресовским и др.
[8] С. Резник. Николай Вавилов, ЖЗЛ, 1968, С. 298; Вавилов Н.И. Из эпистолярного наследия // Научное наследство, т. 5, С. 165
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2017-nomer10-sreznik/
