«Как такое стало возможным? Ответа нет…», или Уроки Холокоста0

Предисловие: о жанре, теме и предмете

Мой приятель, узнав, что я собираюсь написать «о Холокосте», усомнился, есть ли в этом смысл: «О Холокосте уже все исследовано и сказано. Что и для чего еще можно добавить?»  Хотя специалисты еще долго будут уточнять историографические и географические детали, причины, ход и другие аспекты, по большому счету он прав: общая картина ада принципиально уже нарисована и всем предъявлена.

Текст ниже — не научное исследование, не об истории (событиях) Холокоста, не о его причинах. Это размышления о нас и тех, кто после нас, на тему: возможно ли принципиально исключить Холокосты и подобные им явления из Будущего и в каких направлениях стоит, а в каких не стоит искать этот шанс.

Размышления — ответ на разрыв слов и дел. С одной стороны, объем произведений всех жанров, особенно разговорного, посвященных Холокосту, давно превышает возможности освоения нормальным человеком их основного содержания. Также нет недостатка в ритуальных действиях с призывами «Никогда больше!». С другой стороны, из текстов, в заголовке которых есть слова «Уроки Холокоста…», вы узнаете об истории Холокоста, о его возможных, по мнению авторов, причинах, но ни над, ни под этой горой «знаний» вы не обнаружите конструктивного дискурса о том, как понимание/непонимание Холокоста влияет на наше Будущее, а редкие попытки обсуждения и тем более доведения до адекватных действий практически незначимы. Мне не известен ни один форум в мире, где бы серьёзно и регулярно обсуждали заявленную выше или близкую к ней тему. Этот разрыв существует на фоне непрерывно полыхающих в мире конфликтов и появления новых угроз не только для нас, но и для следующих поколений.

Казалось бы, если мы заботимся о тех, кто будет после нас, вопрос «Как такое может стать возможным?», обращенный в будущее, должен волновать нас намного больше, чем «Как такое стало возможным?», отсылающий в прошлое. Но этого не происходит.

Я полагаю, угроза повторений Холокоста существует и коренится не в «природе человека», не в антисемитизме, терроризме, эгоизме элит, экономических катаклизмах, агрессивных идеологиях, интересах государств и межнациональных корпораций, параноидальных лидерах, кознях глубоко законспирированных кукловодов и прочих погодных условиях. Угроза — в нашем отношении к Холокосту. Это и есть предмет обсуждения.

Холокост здесь понимается как способ преодоления опасной (витальной) ситуации за счет ее упрощения — в условиях интеллектуального кризиса. Также обсуждается альтернатива этому способу.

Несколько слов о проблематике. Один из толчков к написанию текста я получил, читая воспоминания р. Давида Кахане «Дневник львовского гетто». Автор повествует о событиях в гетто и о том, как ему и его семье удалось спастись. Вроде еще одно воспоминание в ряду тысяч подобных. Но…

С одной стороны, в предисловии он говорит: «Если меня спросят, что происходило и как, я смогу рассказать — то, что видел. Но представить смысл Холокоста тем, кто его не прошел, выразить так, чтобы они смогли его ощутить, — задача, с которой невозможно справиться… Холокост невозможно постичь разумом… никто не способен его понять сам и передать понимание другим». С какой стати Кахане заговорил о смысле (судя по контексту, о сущности) Холокоста и его передаче другим? Почему просто рассказать о том, что видел и пережил, недостаточно? Для чего недостаточно? Ведь разговоры о сущности, о смысле довольно редки, обычно говорят о «памяти Холокоста и ее передаче». Практически это означает свидетельствовать. Могу только предполагать: это слова человека, который считает постижение сущности Холокоста жизненноважным делом.

С другой стороны, как будет видно из дальнейшего, без решимости понять сущность Холокоста и найти способы ее представления, работы по теме предотвращения Холокостов лучше не начинать. У меня нет доказательств, что интерес к сущности Холокоста возникает у р. Кахане из желания исключить Холокост из будущего. Но вот, читая его искреннее и точное в деталях повествование, начинаешь чувствовать…. напряженность. Ее вызывает не сюжет, где на границе жизни и смерти одна витальная ситуация сменяет другую. Это напряженность мысли на разрыве «необходимость-возможность»: как будто автор не считает фатальными ограничения, которые сам себе же установил, и не отказывается от постижения сущности Холокоста, но в то же время понимает, что известными ему средствами — правдивостью и точностью описания событий на объекте — к его сущности пройти нельзя. Ведь привычное словосочетание «сущность объекта» еще не значит, что «искать ее надо в объекте». Но делать что-то надо. И р.Кахане с неимоверной добросовестностью и детальностью (как он, наверно, все делал в жизни) описывает свою историю, надеясь, что эти похвальные качества при известном старании выведут на золотую жилу. Это и есть его проблема: неадекватность рабочих способов и средств. Это же и моя проблема, с которой начинал и продолжаю работу над текстом.

Работа началась в 2013 и с большими перерывами продолжается до сих пор. Пока стиль, темп и прочие параметры формы не контролировались, и текст просто фиксирует размышления, которые, как известно, бывают не очень последовательны, непрямолинейны и даже не всегда понятны и доказательны. К публикации меня подтолкнула надежда на обсуждение по гамбургскому счету, очень нужное на этом, по-видимому, далеко не заключительном этапе работы.

В тексте много ссылок. Пожалуйста, имейте в виду, что они здесь не для доказательств каких-либо положений, а для их иллюстраций, пояснений, расширений, ассоциаций и т.п.

Возможно, статья будет полезна членам Всеизральской Ассоциации «Уцелевшие в гетто и концлагерях».

Я должен сказать вам, что то, с чем мы росли: «никогда больше», начинает звучать как «всегда снова».
Джонатан Сакс, Гл. раввин Великобритании, 2013

Мы часто говорим, что нельзя допустить повторения Холокоста, но мы сейчас видим, как во многих европейских странах евреи боятся публично демонстрировать свою этническую принадлежность, а антисемиты чувствуют себя хозяевами положения.
Стивен Спилберг, речь перед выпускниками Гарварда, 2016

Думая о травме Освенцима, я приближаюсь к фундаментальным вопросам жизнеспособности  и творческих возможностей современного человека;  и думая об Освенциме именно так  — пусть это выглядит парадоксально, — я думаю не о прошлом, но скорее о будущем. … мы обязаны понять все, что открылось миру через «окончательное решение еврейского вопроса», через “концентрационную вселенную”, и лишь в осознании нами этой низшей точки заложена единственная гарантия выживания и сохранения созидательных сил.
Имре Кертес, бывш. узник Аушвица и Бухенвальда, писатель. Нобелевская речь, 07.02.02

Вот меня интересует — сколько человека в человеке, как это защитить — человека в человеке? Потому что в критических ситуациях человек и культура слетают очень быстро.
Светлана Алексиевич, писатель, Нобелевский лауреат. Время second-hand. Конец красного человека, 2013.

Одна из основополагающих европейских цивилизаций—немецкая — рухнула в страшную пучину варварства. Сегодня это так же актуально, как это было до Холокоста.
Андрей Кончаловский, кинорежиссер. Интервью BBC, 25.02.17

Введение

Двуликий Янус

Этим явным или неявным «вопросом без ответа» обычно завершаются обсуждения, связанные с памятью Холокоста, будь то на наших форумах, в наших мемуарах или в частных диалогах. Однако сегодня этот вопрос, как правило, выражает лишь эмоциональное состояние вопрошающего или уважение ритуалу: мало кто действительно хочет получить ответ и что-то для этого предпринимает. Ну а те из нас, кто хочет, ищут его в истории — как своей личной, так и в «большой» истории Холокоста. Но уже накоплено столько историографических материалов о действиях оккупантов и коллаборационистов разных мастей на всех захваченных нацистами территориях, уже обсуждены предтечи, побудительные мотивы вдохновителей и исполнителей тотального террора, публично названы и осуждены люди и даже страны, своим бездействием способствовавшие массовой гибели евреев, описаны страдания, случаи сопротивления и геройского поведения евреев, созданы художественные произведения всех жанров по мотивам и без мотивов, что добавление новых подробностей мало что меняет в общей картине. А ответа все нет…

Может, потому что он не нужен? Представьте на минуту: ответ известен — зачем он вам, как вы его используете?

Может быть, ответ нужен, но на основе известных нам сведений принципиально не может быть получен? Построенная нами «общая картина Холокоста» и весь этот Монблан знаний непригодны как основание для ответа? Может быть, это знания не того типа, что нам нужны? Какой-то ответ мы знаем, но он нас не удовлетворяет? Если так, то почему?

Когда вопрос постоянно повторяется, можно ли предположить, что он не только компонент ритуала, но имеет (или раньше имел) конструктивный смысл, скрытый в других, интуитивно понятных, но пока неосвоенных нами контекстах?

Может быть, это вопрос о сегодняшнем осмыслении темы Холокоста и тогда его следует обратить в будущее: «как такое может стать возможным?» Именно так считает Зигмунд Бауман[1]. И я думаю, сегодня такая постановка вопроса важнее для жизни, чем все, что мы до сих пор понимали и знали о Холокосте.

Но сначала несколько слов о смысле как таковом. В недавнем (18.10.13) интервью известного израильского художника Александра Окуня есть такие слова: «весь ужас Катастрофы заключается в том, что в ней не было никакого смысла»[2]. Может показаться, Окунь хочет нас эпатировать. Отнюдь: он честно сообщает о том, что его творчество, его деятельность, его жизнь не связаны с организацией, исполнением или памятью Холокоста. И тогда для Окуня смысла в Холокосте, а значит, в его обсуждении действительно нет. Но в этом он не оригинален. Так может сказать каждый обо всем, о чем он не думает, что не касается его деятельности, его жизни, если он не путает смысл со значениями слов. Потому что для людей одной культуры значение любого слова более или менее одинаково, но «смысла вообще», «смысла для всех» не существует. Смысл — всегда «смысл для меня»: выражение «в таком-то объекте есть смысл» — метафора, указывающая на возможность ввести объект в мою деятельность и/или мышление, как-то его освоить, использовать. Потому что смысл — это ответ на вопрос «для чего?», «зачем?» и, стало быть, ни в каком объекте он не содержится: он атрибут не объекта, а субъекта и его деятельности. Смысл индивидуален[3], он не передаётся от одного другому, как предмет, а создаётся для себя, он всегда «смысл человеческой деятельности и/или мысли» в прошлом, настоящем или будущем. Если так, неудивительно, что про «смысл Холокоста» у разных людей могут быть разные ответы — и в разное время. Это не страшно, всегда можно договориться, выяснить и понять, что имеется в виду. Но когда вообще нет смысла — нет деятельности и мышления, есть поведение — «безмысленная деятельность», ритуал. Нет смысла — нет и его генератора — личности, есть социальный индивид — «безликая частица человеческой массы». И потому формула «смысл Холокоста — в том, что …» — это не о Холокосте, а о нас: ответ на вопрос «зачем мы, вы, я занимаемся тем, что связано с Холокостом». А занимаемся мы многим.

I. Смыслы нашей деятельности

Мои знакомые, прошедшие гетто и нацистские концлагеря, те, у кого еще есть силы, пишут статьи, книги, выступают с рассказами перед разнородными аудиториями (в последнее время уже и зарубежными), дают интервью о том, что пережили в оккупации сами, их родственники и друзья, собирают и распространяют свидетельства очевидцев-неевреев о поведении оккупантов и местных жителей, заботятся о потомках своих спасителей, поддерживают памятники жертвам нацизма и героям сопротивления. Для них в этой деятельности есть несколько смыслов.

Вот одно из суждений:  «Для чего мы это делаем? Я чувствую ДОЛГ сказать ПРАВДУ.  ДОЛГ перед погибшими близкими и соплеменниками.  ДОЛГ перед детьми и внуками, и внуками внуков.  ДОЛГ внести частичку своей ПРАВДЫ в общую ПРАВДУ трагедии еврейского народа. Звучит пафосно, но это, я считаю, нужная, и сейчас особенно актуальная работа».

Я получил этот ответ от двух творческих людей, уцелевших в Одессе во время оккупации в том возрасте, когда уже все видишь и понимаешь. Они пишут книги о том, что пережили, по их книгам ставят фильмы. Это нужно не только им.

Эли Визель: «Ради мертвых и живых, мы должны оставить свидетельство«.

Так же отвечают на этот вопрос Олесь Адамович и Даниил Гранин, написавшие «Блокадную книгу»:

«…Мы завершили свою долгую работу со странным чувством, все с тем же неотступным вопросом: зачем, ради чего оживили мы этих давно ушедших людей, их давние муки и боль? Мы много раз отвечали себе на этот вопрос и до конца все же не знали ответа, но в одном мы утвердились: это надо было сделать. Все это было, и живущие люди должны об этом знать».

Симон Визенталь:

«Когда-нибудь Господь призовет нас к себе, и евреи, которые уже давно на небе, спросят, чем мы занимались на земле. Один ответит, что строил дома, другой, что учил детей, а я отвечу им: «Я всегда помнил о вас». Абрам Рубенчик: «Из уважения к памяти о погибших считаю себя обязанным рассказать о трагедии Минского гетто — четвертого по величине в Европе. Это — долг, цель и смысл моей жизни».

Этот смысл возникает из необходимости заботы о сохранении непрерывности жизни как личном ДОЛГЕ перед ушедшими и входящими[4].

В воспоминаниях уцелевших в Холокосте встречаются указания на еще один смысл сохранения памяти — психологический: «Мне кажется, что если я выскажу это, передам людям, то частично сброшу страшный груз воспоминаний, который несла столько лет и от которого, может быть, хоть немного избавлюсь к концу своей жизни»[5]. «… Это у меня наболело, и память (от нее никуда не денешься) требует поведать о том, чему я был свидетелем. Написав эту книгу, я надеюсь, что тогда, может быть, успокоится мое сердце….[6]». «…главным стимулом к написанию книги стала попытка внутреннего освобождения[7]». «Стремление жертв Холокоста сохранить память о минувшем — это ещё и акт Сопротивления нацизму тех, кого хотели уничтожить, тех, кто пережил безумие Катастрофы. Это акт Сопротивлениясовременным неонацистам и ревизионистам Холокоста»[8]. Еще один смысл связан с аргументацией обоснования легитимности государства Израиль. Евреи диаспоры всегда стремились вернуться на родину. Общественный дискурс на эту тему проходил уже в 18 в., а политический процесс, возникший в конце 19 века с оформления сионизма, набирал силу в противостоянии с ростом преследования евреев. Решающим толчком к «основанию в Палестине национального дома для еврейского народа»[9] стало уничтожение евреев во Второй Мировой: «Израиль возник из пепла Холокоста» как гарант спасения народа[10]. Поэтому, один из путей делигитимации государства — это отрицание Холокоста. Многие видят смысл деятельности по сохранению памяти в противодействии отрицателям Холокоста. Также с Холокостом связаны деятельность и задачи, смысл которых состоит в восстановлении справедливости: наказании нацистских преступников и коллаборационистов, компенсации ущерба — публичные официальные извинения наследников рейха, покаяние, реституции, материальная и моральная поддержка пострадавших.

То, что в этой деятельности больше внимания отдают материальным аспектам, ничуть не умаляет значимость наказания преступников — не ради утоления чувства мести, а потому, что это восстанавливает утраченную уверенность в справедливом устройстве мира. А это дорогого стоит.

Чтобы обосновать (в том числе юридически) постановку задач материальной компенсации и способов их решения понадобилось определение Холокоста. За этим дело не стало. Например, такое определение: «Холокост в узком смысле — преследование и массовое уничтожение евреев, живших в Германии, на территории её союзников и на оккупированных ими территориях во время Второй мировой войны; систематичное преследование и уничтожение европейских евреев нацистской Германией иколлаборационистами на протяжении 1933—1945 годов. Холокост в широком смысле — преследование и массовое уничтожение нацистами представителей различных этнических и социальных групп (советских военнопленных, поляков, евреев, цыган, гомосексуальных мужчин, масонов, безнадёжно больных, инвалидов и др.) в период существования фашистской Германии». Это краткое определение я взял наугад изВикипедии. Более пространные определения тоже не редкость, их можно найти в разных вариантах, например, у Якова Басина. В диапазоне между ними размещается множество других определений разной степени подробности. Их объединяют три момента: — объект «Холокост» определяется через перечисление видимых (наблюдаемых) признаков — действий нацистов и результатов действий: масштабы злодеяний, поголовное истребление, антисемитизм, привлечение к соучастию в геноциде нееврейского населения и т.д. Много внимания уделяется «уникальности Холокоста». Она усматривается в огромных масштабах преступлений, санкционированных и организованных государством под эгидой действующего права, т.е. легитимно, в широком использовании достижений современной науки и техники[11]. Тем самым Холокост берется как явление;

— характер определений соответствует характеру поддерживаемых ими задач (см. выше в этом пункте): те и другие апеллируют к Прошлому и обслуживают Прошлое;

— назначение определений вслух не объявляется и заранее предполагается всеобщее согласие с таким типомопределений. Если и затеваются дискуссии, то по поводу состава, веса или количества признаков.

Определения такого (натуралистического) типа изготавливаются теми, кто относит себя к сфере науки или религии (как, например, авторитетный р.Меир Лау). Если для этого что-то обсуждается, то не подходы к понятию и не его тип или содержание и уж конечно не назначение, а параметры объекта: размеры и отличия нацистских злодеяний от творившихся ранее? чем Холокост отличается от геноцида? 5,821 тыс. или 11,000 тыс. жертв? начало Холокоста 1932 г. или январь 1942? и т.д.

Такие определения оказались довольно эффективным (и в силу этого популярным) средством воздействия на общественное сознание для формулирования и поддержки решения компенсационных задач. В этом состоял их смысл. Не отвечая на вопрос о сущности Холокоста, они способствовали также распространению мистического отношения к Холокосту. Они же задали «научные объекты» и для отрицателей Холокоста[12].

Но есть ещё один смысл постхолокостной деятельности, о котором сказать теперь — самое время. Бывшие узники называют его чаще всего: «мы делаем все для сохранения памяти о Холокосте и его жертвах, чтобы Холокост не повторился»[13]. Выступления на наших форумах обычно заканчиваются призывом «сделать все возможное, чтобы Холокост не повторился». Когда к нам приезжают представители зарубежных организаций, поддерживающих Израиль и помогающих бывшим узникам нацизма, или когда мы выезжаем к ним по их приглашениям, на встречах с обеих сторон звучат те же призывы. Они стали демонстрацией нашей дружбы, общности целей, символами единства наших желаний. Это происходит настолько торжественно и привычно, что практические вопросы вроде «что такое «все возможное?» и «к кому обращены призывы?» задавать не принято: они могут вызвать недоумение и подозрение в безнравственности.

В то же время, за этим «смыслом» пока никакой деятельности не видно (потому и поставлены кавычки). Ее и не может быть: задачи, с которыми этот смысл мог бы быть связан, относятся к Будущему, однако, мы упорно привязываем его к задачам сохранения памяти, обращённым в Прошлое. Попробуйте прямо спросить: откуда мы знаем, что существует положительная связь между «сохранением памяти» и предупреждением нового Холокоста? Мы опираемся на какие-то теории? Модели? Прецеденты? Вообще, на какие-то знания, на рациональные основания[14]? Сразу обнаружится: король голый, такого знания нет. Вместо него — вера и надежда. Эти чувства прекрасны, но попробуйте с их помощью понять, что и как делать! Поэтому сначала делают то, что могут и как могут, а потом объявляют: «это то, что нужно». И усомниться некому — ведь все в одинаковом положении…. Напоминает логику «Принципа наивысшей производительности труда»: работа уже сделана, но к ней еще не приступали. Недавно мне попалось сообщение о деятельности Ассоциации “Evidence of Holocaust» (Чикаго), где директивно указано: «Все должны знать и помнить о Холокосте, иного пути не допустить новую трагедию не существует»… Вот такое «галахическое» постановление: не существует — и с концом.

Есть, однако, и неверующие. Идо Нетаниягу: «Я не верю, что фильмы или книги о Холокосте могут предотвратить его повторение. Природа человека такова, что люди совершают страшные вещи. И то, что это уже было в прошлом, совершенно не удерживает их от того, чтобы сделать это снова. Я бы сказал, что говорить о Холокосте нужно, чтобы помнить». Стало быть, наше дело безнадежно? Мы обречены вечно наступать на те же грабли? (Могу добавить из личного. В 45-м мне было 10 лет. Когда я услышал крики на улице: «Война кончилась! Мы победили!», первая мысль была: ну вот, всё, войны больше никогда не будет. Потом оказалось, так подумал не только я. Это была общая эйфория: Победа над Германией воспринималась как победа над всеми будущими войнами на земле. До всех дошло: война —рукотворный ад, война никому не нужна, больше войн не будет. С тех пор не было года, чтобы где-нибудь не полыхало…).

Я тоже «не верю» в защитные свойства современной культуры, хотя для меня это — не дело веры. Но, полагаю, «природа человека» здесь ни при чем[15]. Идо демонстрирует распространенную позицию, которая хочет по-простому объяснять наши затруднения (как старушка, подбросившая дровишки на костер Гуса). Позиция проблематична, но встречается нередко. Уделим ей немного времени.

Позиция Идо изначально противоречива. Я соглашаюсь с ним, когда он говорит, что Будущее из Прошлого не выводится. Также верно насчет ужасных вещей и их повторения в истории. Но точку здесь ставить рано, заглянем в основания его позиции. А там — представление о мире как «объективной реальности», где все, в том числе и сам человек определяется «природой», т.е. предустановленными, «естественными» законами. Но это же здорово: применив к Прошлому некие законы, можно из него логично выводить Будущее! Давайте на минуту согласимся с Идо, что мир человека закономерен. Тогда надо вспомнить, что любой «естественный закон» действует при определённых условиях, а в других условиях не действует. Раз так, можно не думать, как бы изменить «природу человека» (и даже не разбираться, существует ли такая штука и что собою представляет), а просто не создавать условий ее нежелательных проявлений. Это очень простая идея: если вы знаете законы физики и не хотите атомного взрыва, не пытайтесь изменить физические законы — просто не создавайте критическую массу вещества и другим не давайте. Если вы не хотите нового Холокоста, не создавайте для него условий и другим не давайте. Но, увы, это означает, что предупреждение атомной катастрофы, нового Холокоста и всего на свете регулируется не «предустановленными законами», а вашими намерениями и действиями — результатами вашей воли, мышления и тех социальных условий, которые созданы волей и мышлением — ведь это же от вас зависит, создавать или не создавать условия — при любой «природе». Почему же Идо проходит мимо этой очевидности, которой мы руководствуемся в текущей жизни по разным случаям чуть ли не ежедневно?[16] Потому что, главное не то, что мы делаем, а то, как мы понимаем, что мы делаем, т.е. в том, что мы представляем себе в нашей голове, в своей действительности мышления по поводу наших действий. Поскольку именно представление, а не сами вещи, вызывает и направляет наши действия. В представлении о «природном» мире нет места для такого понимания, ведь в природе нет ни воли, ни мышления, стало быть, нет мыслящего и деятельного субъекта (кем, несомненно, является сам Идо! — в этом и парадокс его типа мышления: в представлении о мире Идо нет Идо) и просто некому обращать внимание на условия действия законов. Такой тип мышления (натуралистический) не обеспечивает решение сложных задач, когда требуется сосредоточиться не на объекте, а на субъекте мышления и действия. Поэтому нам нет смысла различать в этой позиции неверие, веру или ссылки на «природу человека» и дискутировать, кто из них «прав» — они равно априорны и не ведут к ответу на вопрос «Как предотвратить…». Я не считаю святую простоту аргументом и полагаю, что эта позиция занимается самообслуживанием: сначала ставит себя в тупик, который вынесен в заголовок статьи, а потом выдает его за «объективность» и непреодолимую «природу»… Интересно бы услышать от самих позиционеров, зачем они это делают.

«Призывной» способ предупреждения Холокоста используется в обучении истории Холокоста как явления, но вне его ни на кого и ни на что он пока не повлиял. Мне вспоминаются свидетельства уцелевших о том, что даже когда был реальный шанс избежать гибели, находились люди, которые в неподвижности молились о спасении, вместо того, чтобы активно действовать, и погибали (наглядно это воспроизведено в фильме «Побег из Собибора»). Наши (и не только наши!) форумы воспроизводят и продолжают тот же мистический подход к реальности, столь же пагубный. Именно повсеместность и массовость символизации и ритуализации памяти о Холокосте внушает сильные опасения: она говорит о том, что Холокост, даже спустя столько лет, остаётся для многих сакральным и непонимаемым. Можно ли всерьёз предотвращать то, чего не понимаешь? Разве что молитвой…. На сегодняшнюю ограниченность понимания Холокоста жалуется проф. Тимоти Снайдер: «Холокост превратился в «культуру воспоминаний». Современные люди не обсуждают саму трагедию. Они говорят о том, как ее помнят и передают. Тем не менее, до сих пор неизвестно, что произошло на самом деле»[17]. В результате имеем то, о чем сказал р. Сакс в эпиграфе к нашему тексту. Что-то главное в отношении себя мы до сих пор не сделали.

Недавно (а надо бы намного раньше) я познакомился с творчеством венгерского писателя Имре Кертеса. Человек прошел Освенцим, Бухенвальд, выжил, вырос, стал писателем, создал трилогию романов о Холокосте, получил за нее Нобелевскую премию в 2002. Кертес не удовлетворен отношением к Холокосту: «Культ Холокоста в последнее время кажется мне в большой степени способом манипулирования массами, нежели выражением почтения к памяти погибших» (цит. по Окна 21.04.16, с.34)[18].

Сосуществование ритуализации риторики с ощущением ее бесполезности (теперь и вредности, т.к. она создает иллюзию полезной деятельности, самоуспокоение и повышает вероятность проглядеть приближение реального Холокоста) — стараются не замечать. Наверно, оттого, что задачи предотвращения Холокоста не осознаны, не поставлены, стало быть, непонятно, что дальше делать с раздвоением сознания, если оно публично будет признано. «Происшедшее касается не только еврейского народа, но и судьбы народов всего мира», — пишет Илекс Беллер, еврейский художник, живущий во Франции. Как касается? Понять суть и значимость этого утверждения можно лишь, переведя взгляд с Прошлого на Будущее — там ответ.

Но… Перемены в отношении к Холокосту пока нас не затронули.

Я прошу читателя не ожидать от этого текста рецептов вроде: бери в правую руку болт, в левую — гайку, накрути ее на болт и получишь резьбовое соединение. Еще нет ни гайки, ни болта и не известно, что получится, если накрутить одну на другой. Это приглашение к размышлению о высоком приоритете (как часто говорят, «актуальности») деятельности по предупреждению Холокоста, о том, что сколько и как бы мы не сохраняли память о Холокосте, Будущее из Прошлого не выводится, и о том, что из всего этого для нас вытекает. Возможно, такой поворот приведёт нас как минимум к пониманию того, чего делать не нужно, а как максимум — к новому пониманию задач Ассоциации или ее преемников в сегодняшнем мире (если таковые объявятся).

II. О значении Холокоста

Тезис о том, что Холокост значим только для еврейского народа активно использовался и продолжает использоваться для обоснования важности решения компенсационных задач.

Спору нет, как явление Холокост принадлежит нашей, еврейской истории, т.е. Прошлому. В разных странах тему Холокоста начали обсуждать еще до 45-го, и чем больше проходит времени, тем больше видно желание сдвинуть дискурс от явлений Холокоста, составляющих содержание памяти, в сторону уроков Холокоста, ориентированных на Будущее, могущих иметь всемирное значение потому, что возникает понимание: Холокост порождён не особенностями евреев как и не особенностями немцев, а стало быть то, что случилось с евреями, может случиться с другими[19]. Это желание демонстрируют не все авторы, на которых я выше ссылался, однако о сдвиге дискурса как тенденции говорить пока рано. Мейстрим все еще сфокусирован на явлениях Холокоста, его «уроки» все еще понимаются не как рефлексия опыта постановки и решения современных задач, а как поиск в Прошлом «аналогов и подобий», организованность времени (что-то вроде школьных уроков от звонка до звонка) или лекции по истории, которые надо заучить и воспроизводить. Но появление даже отдельных людей, смотрящих вперед, обнадеживает…

Тут надо несколько слов сказать о «всемирном значении Холокоста». Тема популярна, обратим внимание на то, как она вводится — всегда в паре с «уникальностью Холокоста». Как я уже говорил, уникальность усматривается в наличии экстремальных (до сих пор в истории не встречавшихся) признаков Холокоста как явления. После этого идут заявления о всемирном значении: просто и незаметно, по факту соседства слов уникальность ассоциируется с всемирностью. Других обоснований (скажем, апелляций к задачам, результаты решения которых повлияли на мир) я не встретил. (То, что Холокост протекал на обширных территориях, говорит о его масштабах и организации, но не всемирном значении). Всемирное значение Холокоста просто декларируется, а реально всемирными становятся разговоры о его всемирной значимости. Для решения компенсационных задач такой подход был очень кстати как еще один генератор эмоционального напряжения и чувства вины. Может ли он каким-то боком быть полезным нашей задаче? Один из активных специалистов в теме всемирности Майкл Биренбаум считает, что «Осмысление Холокоста может развить культурные интуиции, исключительно важные для всего человечества». Сказано хорошо. Реально же для него «осмысление» — в рамках уникальности и всемирности — состоит в поиске причин Холокоста и все большего числа все более тонких отличий еврейской судьбы от судеб других народов, пострадавших во Второй мировой. Чем он дальше и занимается. Ну что ж, развитие культуры дело святое (хотя надо еще подумать, может ли культура развиваться), чего для него не сделаешь, все мало. Но мы должны задаться более важным вопросом, что следует сделать с культурой (а скорее, не только или не столько с нею), чтобы полагаться на ее защитную функцию, если сегодня «в критических ситуациях человек и культура слетают очень быстро» (С. Алексиевич), если «люди совершают страшные вещи. И то, что это уже было в прошлом, совершенно не удерживает их от того, чтобы сделать это снова» (Идо Нетанияху), не взирая ни на какую культуру. Реальность состоит в том, что сама культура нуждается в защите. Представление о всемирном значении Холокоста не может быть выведено из сравнения фактов дохолокостной или холокостной историй, тем более, продекларировано. Оно может быть получено, осознано, подтверждено и введено в Историю рефлексией решения задачи предотвращения повторений, над которой еще надо сильно поработать. Пока результат не получен, идея «уникальности и всемирно-исторического значения…» — не более чем амбициозное пожелание и сегодня о ней могут рассуждать лишь сторонники упомянутого выше «принципа наивысшей производительности труда». А когда наша задача будет решена, зачем и кому будут нужны рассуждения об уникальности и всемирности?

Теперь стоит уточнить термины. «Холокост» уже прочно ассоциируется с уничтожением еврейского народа. В общем случае можно пока использовать «холокостоподобные явления» (ХПЯ) как обозначение принудительного упрощения разных сторон человеческого (социального, религиозного, культурного, политического, этнического, ментального и т.д.) разнообразия вплоть до физического уничтожения группы носителей соответствующих признаков — политических, религиозных и т.д.[20]. Или уж совсем коротко: ХПЯ — это редукции искусственного.

Здесь мне хотелось бы временно отклониться от главной линии обсуждения и сказать несколько слов о возможностях до сих пор популярного психологического подхода к Холокосту.

III. Психологический подход

Психологический подход в теме Холокоста компактно представлен в небольшом интервью профессионального психолога Густава Юнга, которое он дал швейцарской газете Die Weltwoche сразу по окончании войны — 11 мая 1945(!). Юнг высказывается по многим вопросам, остановимся на нескольких, вписывающихся в нашу тему.

Юнг спорит с теми, кто утверждает, что ответственность за злодеяния целиком лежит даже не на вермахте, а на преступной НСП и гестапо: «…деление на порядочных и непорядочных немцев крайне наивно. Все они, сознательно или бессознательно, активно или пассивно, причастны к ужасам; они ничего не знали о том, что происходило, и в то же время знали». Это массовое поведение он объясняет «общей психической неполноценностью немцев», «особенной слабостью перед лицом этих демонов вследствие своей невероятной внушаемости», немцев «глубоко терзает комплекс неполноценности, который они пытаются компенсировать манией величия», «речи Геббельса не что иное, как немецкая психология, спроецированная на врага. Незрелость личности ужасающим образом проявилась в бесхарактерности немецкого генерального штаба». В итоге «При национал-социализме давление демонов настолько возросло, что человеческие существа, подпав под их власть, превратились в сомнамбулических сверхчеловеков, первым среди которых был Гитлер, заразивший этим всех остальных. Все нацистские лидеры одержимы в буквальном смысле слова, и, несомненно, не случайно, что их министр пропаганды был отмечен меткой демонизированного человека — хромотой. Десять процентов немецкого населения сегодня безнадежные психопаты». В этих высказываниях в качестве первопричины помешательства фигурируют «демоны», которые для Юнга реальные существа. (Допустим, с юнговским описанием можно согласиться, но ниоткуда не следует, что это немецкая специфика. Наоборот, подобное массовое поведение наблюдается у любого народа[21] — вспомните Едвабне, Литву, Киев, Львов, да еще сталинский геноцид… далее везде — были бы лишь специфические условия, о чем предупреждал нас еще Ортега-и-Гассет в «Восстании масс» и подтвердили многие исследователи в т.ч. З. Бауман, Мильграм. Да и сам Юнг говорит об этом — см. ниже).

Когда же Юнга спросили, можно ли надеяться, что демоны будут изгнаны и новый, лучший мир поднимется на руинах, ответ был такой:

«…спасение заключается только в мирной работе по воспитанию личности. Это не так безнадежно, как может показаться. Власть демонов огромна, и наиболее современные средства массового внушения — пресса, радио, кино etc. — к их услугам. Тем не менее христианству было по силам отстоять свои позиции перед лицом непреодолимого противника, и не пропагандой и массовым обращением, а через убеждение от человека к человеку. И это путь, которым мы также должны пойти, если хотим обуздать демонов… Это трудная задача, решение которой в отдаленном будущем».

Вот, собственно, и результат психологического подхода: объяснения причин соучастия в Холокосте апеллируют к естественным, объективным силам (демонам, природе человека), методы исключения ХПЯ из Будущего рекомендуется заимствовать в христианстве, а результаты надо ожидать в отдаленном Будущем…

Свои рекомендации Юнг подкрепляет ссылками на опыт излечения отдельных психически нездоровых людей, в то же время ведя речь об излечении от «коллективного безумия» не только немцев, а и всех остальных народов: «Немцы обретут себя, когда примут и признают свою вину, но другие станут жертвой одержимости, если в своем отвращении к немецкой вине забудут о собственных несовершенствах. Мы не должны забывать,что роковая склонность немцев к коллективности в не меньшей мере присуща и другим победоносным нациям, так что они также неожиданно могут стать жертвой демонических сил». Он не видит подмены объекта: человека — коллективом, массой (для него коллектив = масса) и, стало быть, несостоятельности простого переноса на массу своего подхода к индивиду.

Возможно, сторонники психологического подхода не замечают, что их аргументы состоят просто в замене терминов на более эмоциональные, а рекомендации на Будущее сводятся к тому, чтобы «сильнее трясти пальму» (интенсифицировать известные методы «подготовки к прошлой войне»). Но я не исключаю, что к «демонам» надо отнестись как к метафоре, которая может натолкнуть на новые идеи, а технология массовой «передачи убеждения от человека к человеку» способна реализовать социальные условия, исключающие Холокост (и о которых психология ничего сказать не может), и на каком-то этапе разработок может быть востребована. На такую стратегию возлагает сегодня надежду движение «Арвут» в Израиле.

Это предположение не противоречит моим заявлениям о невозможности исключения из нашей жизни античеловеческих идей и идеологий: демоны ведь действуют не сами, а через людей, и, говоря юнговскими метафорами, мы не можем предупредить их появления, но можем лишить их сообщников. Это суждение, на которое натолкнула лексика Юнга, должно, на мой взгляд, стать первым и основным стратегическим принципом в постановке нашей задачи.

В отличие от психологического подхода исследования Арендт, Баумана, Мильграма и многих других показали, что ХПЯ дитя особых социальных условий. Если обычного нормального человека поставить в эти условия, он становится послушным объектом манипулирования — сообщником дьявола. Подчеркиваю, всякого, обычного, нормального, даже не антисемита[22]. Значит, «преобразование человека в Человека» — религиозными ли практиками, психотропными ли средствами или прямым нейрохирургическим вмешательством (и такое предлагали некоторые фантасты) — путь принципиально тупиковый. Не направить ли силы на понимание того, какие это условия, как они создаются и какая нужна технология, чтобы поставить в них человека? Тогда можно будет придумать, как сделать невозможным появление «квартирных вопросов».

Здесь и возникает вопрос Светланы Алексиевич из нашего эпиграфа: коль скоро дьявол явился — родилась (или воскресла) сверхценная идея и ее носитель — какое устройство (структуры, категории, принципы, подходы и т.п.) мышления, какое отношение человека к нравственности, к долгу поддерживает (или не препятствует) поглощение его сверхценной идеей, а какое предохраняет человека от этого?

IV. Отношение к Холокосту. Периодизация

Сегодня мы наблюдаем рост интереса к Будущему во всех сторонах жизни. Он вызван тем, что в отличие от прошлых эпох, когда в течение жизни, по крайней мере, одного поколения представления о мире, ведущие идеи и образ жизни мало изменялись, современный мир динамичен — на нашем с вами веку образ жизни сменялся уже четырежды[23]. Что дальше? К чему надо быть готовым? Каковы возможные опасности? Что и как делать, чтобы их избежать?[24] Такие вопросы актуальны для евреев в той же степени, как для всех других. Отвечая на них, мы отказываемся видеть в Холокосте только явление и реализуем новое понимание всемирно-исторического значения Холокоста — деятельностное в оппозиции к сегодняшнему — натуралистическому пониманию, состоящему в усмотрении как можно большего числа его видимых компонентов и особенностей.

Имре Кертес в Нобелевской речи: «…после Освенцима не произошло еще ничего, что его опровергло бы. В моих произведениях Холокост никогда не представал в прошедшем времени»[25]

«Я понял, — пишет Зигмунд Бауман, — что Холокост не картина на стене, а окно в мир, через которое мы можем увидеть грозящие нам опасности». Это окно — второе лицо Холокоста, оно вопрошает: «Что Холокост значит для нашего Будущего?». (То же отношение к Холокосту демонстрирует Имре Кертес — см. эпиграф к данной статье). Никакие знания о Холокосте и его уникальности как явлении на подобные вопросы не отвечают. Ответ требует не историографической работы (продолжения собирания, систематизации и хранения фактов Прошлого), а специальной методологической и аналитической работы для понимания Холокоста каксущности: чтобы изготовить противоядие, не обязательно видеть симптомы отравления, необходимо знать сущность яда. Это означает, что наше отношение к Холокосту должно принципиально измениться. Но может, оно уже изменилось и можно увидеть признаки изменений?

Я спрашивал многих людей: чувствуют ли они в последнее время перемены в отношении к Холокосту? Ответ всегда был оптимистический: ну да! Но непреодолимую трудность вызывала просьба указать на конкретные изменения. Именно это важно для понимания сегодняшнего положения дел.

После войны, мы знаем, были прияты меры ограничительного характера для уменьшения вероятности реванша фашизма (Нюрнберг, денацификация Германии, преследование скрывающихся нацистов, Декларация прав человека, Международные пакты о правах человека и т.д., законодательства многих стран), они затронули правовую сферу и отчасти образовательную. Также мы часто слышим об «изменении в последнее время отношения к Холокосту». Создаётся впечатление, что непрерывно «все делается для и во имя». Увы. Вникнув в эту общую формулу, вы увидите, что речь идет просто о масштабах в рамках все той же группы компенсационных задач: увеличение количества стран, официально признавших и осудивших соучастие в Холокосте, установление ООН Международного дня памяти жертв, возведение грандиозных мемориальных комплексов, синагог в диаспоре, поражающих воображение размерами, великолепием и отсутствием еврейского духа. В школах ряда стран введена история Холокоста, где Холокост опять подается как явление.

(Мы знаем о злодеяниях литовцев, даже немцы их не приветствовали. И вот недавно литовский Премьер или Президент, а может, мэр Вильнюса, извините, не помню, настоятельно приглашал евреев вернуться и мирно зажить вместе с потомками тех литовцев. Он даже пообещал: «Мы вам синагогу в Вильнюсе построим». Почему бы нет? Не век же в окопах сидеть. И тут будто кто-то продолжил мне в ухо: «… и просторное кладбище оборудуем…». Не Бауман ли нашептал?).

Бауман (заль) сказал бы: «М-да. Холокост уже не картина, а много картин на той же глухой стене». В отношении к нему ничего не изменилось: мы продолжаем относиться к нему, как к явлению естественного (натурального) мира — созерцательно, недеятельностно: все устаканится, надо только периодически собираться вместе и читать друг другу лекции о Холокосте. Оттого и нет у нас задач на Будущее. Мы даже не можем ставить вопроса о таких задачах. В результате не видим, что творится за стеной. Опасно это тем, что каждый шорох за стеной рефлекторно вызывает у нас крики: «Караул! Наших бьют!» (вспомним недавнюю истерию по поводу высказываний Ахмадинеджада в адрес Израиля), в то время как реальную опасность можно пропустить. Отсюда и горькая реплика р. Джонатана Сакса в нашем эпиграфе. Отсюда и непонимание (скорее, нежелание понять) многими конструктивности позиции Имре Кертеса (заль). Зато продолжение историографических работ — основания всех наших надежд и действий в компенсационный период, в которых мы собаку съели, стали ради собственного спокойствия и в соответствии с упомянутым выше принципом наивысшей производительности труда называть «извлечением уроков Холокоста». Вопрос: «знаете ли вы людей или организации, которые, пусть даже не решают, хотя бы ставят задачу предупреждения нового Холокоста?», у одних вызывает недоумение, у других отговорки, вроде «да как же, все политики во всех странах и ООН только этим и занимаются!». Более реалистичным мне кажется ответ: «последние 70 лет одни занимались восстановлением справедливости, другие репетировали и проводили новые Холокосты, а третьи — добропорядочные и законопослушные — равнодушно наблюдали за первыми и вторыми».

 Бауман предлагает увидеть в Холокосте инструмент диагностики изъянов общественного устройства и, надеюсь, обеспечения безопасности неизбежно общего Будущего. Иными словами: нужен инструмент, чтобы определить, какие социальные институты, структуры, процессы, механизмы, существующие сегодня (Кертес включает в этот список основания самой нашей цивилизации[26]), создают благоприятные условия и могут поддерживать потенциальную возможность ХПЯ? А дальше, понятно, нужно искать способы их трансформации и обезвреживания. Это одно из возможных направлений работ.

Другое направление: попытаться понять современную интеллектуальную ситуацию, т.е. интеллектуальные возможности находить слабые, ущербные «места» в структурах мышления и в наших представлениях о мире и человеке, допускающие ХПЯ. Эти пороки могут быть заложены в основании нашей цивилизации, как считает И.Кертес, а могут быть и благоприобретенные. Методологическим основанием этого направления является убеждение в том, что все наши представления, социальные структуры и цивилизация в целом конституируются мышлением и деятельностью, стало быть, последними и надо заняться в первую очередь.

Как первый вариант, так и второй сулят практический поворот к Холокосту, в котором может быть понято и реализовано его всемирно-историческое значение, как мы его понимаем (см. выше).

Наверно, есть и другие направления, но даже среди этих двух трудно сделать выбор. Вот и не буду выбирать, ведь по сути, оба варианта надо разрабатывать совместно: второй как сферу концептуализации и проектирования, а первый — реализации проектов и концепций. Оно, конечно, надо, но ресурсов маловато. Так что пока пойдём по второму варианту (концептуализация). Тогда наша дальнейшая работа пойдет не в жанре лекции, когда излагаются бесспорно правильные результаты, а в стиле поиска, движения в котором еще надо обсуждать и осмысливать.

—*—

Если радикальность таких постановок нашей задачи приемлема, значит, надо зафиксировать очень важную вещь:

для нас «компенсационный» период в истории Холокоста концептуально — базовые онтологии и картины мира со всеми вытекающими отсюда подходами и типами задач, прагматически — ценности, конкретные задачи, способы и средства их решения и организационно — структуры, нормы постхолокостной деятельности себя исчерпал.

Точнее говоря, закончился. То есть мы понимаем, что наше благосостояние, да и сохранение жизни зависят не от языческих призывов «Никогда больше!», а от того, сможем ли перейти в новый период — «заботы о Будущем» [27], где нужны иные представления, концепции и задачи.

Этот переход проблематичен: с одной стороны, мы озабочены нарастающей неопределенностью Будущего, с другой — видим дефицит подходов и постановок задач, решение которых могло бы как-то приблизить к пониманию современной ситуации, овладению ею и организации необходимых действий.

Я представляю себе трудности осознания важности актуализации «второго лица» Холокоста, трудности перехода: 1) сам собой, в силу естественных законов, он произойти не может, ибо по сути дела состоит в осознаваемой, целенаправленной замене типа наших сегодняшних онтологий и картин мира — натуралистических («естественных») на деятельностные («естественно-искусственные»), в замене базовых представлений о человеческом мире как мире вещей на мир мышления и деятельности, и здесь нужны мыслительные усилия, к которым мало кто готов, и 2) противодействия со стороны тех, кто хорошо приспособился к компенсационным структурам «первого лица» Холокоста, и озабочен сохранением своих социальных и экономических статусов. Но деваться некуда.

1. V. Теперь о соотношении Будущего и Прошлого.

Выше я обратил ваше внимание на убеждение, которое поддерживают в нас вера и надежда, в том, что сохраняя память о Холокосте, мы способствуем его исключению из Будущего, Это заблуждение, на первый взгляд странное, связано с естественно-научным (натуралистическим) пониманием Истории, которое чрезвычайно стойко, поскольку уже более 200 лет пронизывает все системы образования. Беда, что находясь в плену такого понимания, осознать его ущербность невозможно.

Наше отношение к Истории зависит от типа практической задачи, для решения которой мы Историю привлекаем (или она нас). Описания, претендующие на научность, представляют Историю как цепочки причин-следствий. И это неизбежно, когда стоит задача объяснить потомкам сбывшееся Прошлое. Поскольку массовое образование настроено на трансляцию единственного типа мышления — научного, к такому типу описаний мы привыкли еще со школы, где в нас вложили «научное» понятие Истории. Ничего другого нам не предложили, и выражение «законы Истории» кажется нам содержательным во всех случаях и на все времена. Сегодня люди содрогаются, узнавая подробности Холокоста, и не помышляют о его ренессансе, и для причинно-следственной (научной) логики это эмоциональное состояние достаточное основание, чтобы не видеть Холокост в Будущем. По логике Экклезиаста: если этого нет сегодня, откуда оно возьмется завтра? Отсюда вроде бы следует, что чем больше сведений о действиях оккупантов мы соберем, чем подробнее и эмоциональнее они будут, тем дольше мы сохраним этот эмоциональный шок и тем менее вероятным станет повторение[28]. Нет! Мы ошибаемся, и я хотел бы изложить вам два соображения на этот счет.

Первое.

Историю творят идеи, замыслы, которые изменяют наши представления о мире, о себе в мире, о нашем мышлении и деятельности[29]. По современным воззрениям Исторические События — это и есть изменения такого (радикального) рода, они могут быть растянутыми в календарном времени и простым глазом незаметны.

А откуда берутся идеи? На этот счет есть много суждений, большая литература разных жанров. Мне понятнее всего считать их продуктами одной из сторон нашего интеллекта — воли. В духе того, как приписал под своими «95 тезисами» (реформаторская идея) Мартин Лютер: «На том стою и не могу иначе». Или настояний Катона: «Кроме того, считаю, что Карфаген должен быть разрушен». Или: «Я знаю, что это неправильно, но я должен делать это. Я не могу иначе…» — говорит младший брат старшему в фильме Пасиковского «Aftermath» (см. с.23) Вот «Не могу как вы, хочу, могу и должен иначе» — и всё, без объяснений, коих и быть не может: воля незаконосообразна, на то она и воля[30]. Поэтому осмысленно говорить о «законах Истории» можно лишь ретроспективно: вот так оно произошло, так случилось в силу таких-то обстоятельств, которые мы с вами, принадлежа одной культуре (!), выяснили и согласны (!) понимать как причины. Это значит, что объяснять прошедшее мы умеем, но принципиально нет у нас инструментов, с помощью которых можно было бы вывести Будущее из знания Прошлого: Будущее — не хронологическое (типа «в следующем году после января начнется февраль»), а историческое — само по себе не наступает, его творит незаконосообразнаяволя. А любые способы и виды экстраполяций Прошлого на Будущее исходят из тех или иныхзакономерностей процессов. Если кто-нибудь знает, как понять незаконосообразное через законосообразное, пусть объяснит. Я не знаю[31].

Процессы перехода в Будущее инициируются и творятся многими субъектами и протекают в … Настоящем. Их траектории и предполагаемые конечные точки постоянно изменяются в связи с изменениями этой «большой», многокомпонентной ситуации Настоящего, так что предполагать финальность процессов не приходится: они протекают пока и поскольку существует Настоящее, т.е. пока мы живы. Это приводит к тому, что в каждый момент времени Настоящего существует множество Будущих разной степени «кошерности» — готовности и качества, как бы «полуфабрикатов» продуктов и результатов текущих процессов изменений — движений в Будущее[32]. Интересно, что это множество есть одновременно и область возможного Будущего, и нашереальное Будущее: мы не достигаем Будущего как конечного состояния — мы в нем живем здесь и сейчас как процессе — творения Будущего. Наше реальное Будущее есть процессы его сотворения, а не какая-то финальность, по достижении которой можно расслабиться и закурить. И параллельно мы живем в другой жизни — в продолжающихся процессах Прошлого. Отсюда, актуальность задачи предотвращения Холокоставозникает на отношении Прошлого к Будущему: мы полагаем, что сегодня, сейчас все еще живем в Прошлом, в Холокосте в том смысле, что его условия, причины, структуры и т.д. не обезврежены, все еще существуют рядом с нами и могут актуализироваться в любой момент по отношению к любой группе людей при условиях, возможно, совсем не напоминающих те, что сложились к началу Второй мировой. То, что мы их не видим, не осязаем и не обоняем, говорит о том, что это существование не в явлении, а в иной форме бытия —сущностной. На нее и надо обратить внимание.

Второе.

Давайте на минуту отойдем от привычного представления Прошлого, Настоящего и Будущего как последовательных отрезков на одной оси времени, потому что это онтология не «времени», а «измерения времени» («до», «после», в такой-то день …). [33] Но сейчас нам нужно представление о «чистом времени», без всяких априорностей и домыслов. Мы получим его, убравши априорно установленный порядок следования: Прошлое —-> Настоящее —-> Будущее и представив эти объекты как смежные плоские области (топы). Сразу становится видно, что на такой схеме возможны движения (процессы) на первый взгляд дикие: из Прошлого в Будущее, минуя Настоящее (ничего не изменилось, следующий день такой же, как предыдущий, существование без событий), бесконечные блуждания в Настоящем, не выходя из него в Будущее аж до посинения (отрыв от реальности, бесконечная проблематизация без разрешения проблем), возвраты из Будущего в Прошлое (редукции мышления, исторические рецидивы, периоды одичания), остановки в Настоящем (для прожектирования Будущего) и др. Это наталкивает на мысль о том, что за такими экзотическими вариантами могут стоять «настоящие, полноценные» реальности, пока нами не понятые и не освоенные из-за отсутствия соответствующих представлений и понятий. И действительно, можно указать ясные практически важные интерпретации указанных особенностей новой онтологической схемы. То есть, деятельность, построенная с учетом этих новых возможностей, может иметь смысл.

Вот мой тезис: в задачах, связанных с Будущим, временная последовательность «причина à следствие» не работает.

Идеи и замыслы принадлежат Будущему, поскольку могут осуществиться только там, но Сегодня побуждают нас стремиться к этому Будущему. И это обстоятельство переворачивает логику событий с причинно-следственной на следственно-причинную. Этот переворот означает не то, что надо забыть о причинно-следственной логике (ни в коем случае!), смысл его в том, что он дает новый инструмент для работы с теми объектами, которые известному нам инструменту не поддаются.

Мы привыкли считать, что следствие по времени наступает после причины. В естественно-научной, натуралистической, объясняющей, картине мира, где действуют законы, так и полагается. Но в нашей топической схеме это не обязательно. Не забывайте, перед нами, сегодняшними, стоит задача не объяснения истории Холокоста, а задача предотвращения ХПЯ в Будущем. Стало быть, организуя работы в рамках этой задачи, мы должны учитывать, что в каждый момент Будущего вектор Истории может изменить направление: новый замысел, новая идея — без связи с Прошлым! — поманят Историю из Будущего (!), явится Сегодня носитель («дьявол»!) сверхценной идеи (СЦИ) и… несмотря на наши эмоции, веру, надежду и заклинания «Никогда больше!», все повторится: идея захватит людей не потому, что им мало напоминали о трагическом прошлом и они не знали или забыли ужасы Холокоста, заодно и всю Историю; наоборот(!): они могут все знать и помнить, но… им станут неинтересны и малозначимы История, память о Холокосте и всякая там логика именно потому, что они вдохновятся грандиозной идеей («станут одержимыми» — в терминологии Г.Юнга). А что касается моральных и культурных ограничений, на протяжении всей истории человечества ХПЯ ясно демонстрировали их недейственность. Ниже мы подробнее их обсудим.

Далее я хочу понять, что представляет собой СЦИ, как она функционирует, можно ли наличными средствами и способами ее обезопасить, а если нет, то что делать.

VI. Сверхценная идея и ее субъекты

Каждому дан интеллект. Как им воспользоваться, решает каждый самостоятельно.

Чего в нашем мире всегда всем хватает, это проблем. Когда ежедневная трудная и часто черновая работа перехода в Будущее путем выявления, постановки и разрешения текущих проблем (т.е. через Развитие) становится невозможной из-за интеллектуального кризиса — дефицита мыслительных средств и воли, да и просто из-за исчерпания сил, а продолжать жить в наличной ситуации невозможно, тогда место этих ресурсов Развития заменяет наивная языческая вера в существование некоего петушиного слова — универсального способа одним махом разрешить все проблемы Настоящего и Будущего, и мистический персонаж — носитель (или символ) этого способа. Это петушиное слово и есть сверхценная идея.

От грандиозности сверхценной идеи дух захватывает в буквальном смысле слова, стало быть, она должна быть реализована любыми средствами — «чистыми» ли «грязными», давно известно: «Идея рая, если брать ее в крайних выражениях, дает индульгенцию на совершение абсолютного зла»[34]. Она тотальна не только по масштабам, мобилизации ресурсов и бескомпромиссности, она также обещает грандиозные перемены в жизни, торжество высших ценностей, и если счастье, то для всех, если борьбу за счастье, то всем гуртом, если погибель, то всеобщую («И как один, умрем в борьбе за это!»). Кажется, СЦИ направлены в Будущее. Не стану утверждать о всех, но многие — просто неудачные римейки предыдущих изданий историй империй, деспотий, сообществ: у «Тысячелетнего Рейха», «Всемирного Коммунизма», «Великой Румынии», «От моря до Ефрата», «Всемирного халифата», «Ответственности за весь мир», «Светлого будущего одного миллиона преданных людей» и проч. длинные истории. Но вот что интересно: эти идеи говорят нам не о способах и средствах построения Будущего (это потребовало бы серьезной интеллектуальной работы и сильно усложнило картинку), а о том, каким красивым и счастливым оно будет. В силу простоты, наглядности они не требуют рассуждений и размышлений, не нуждаются в обоснованиях. Их логика прозрачна и даже эстетична как у хорошей научной теории. В отличие от науки, они доступны непосредственному восприятию широких масс: «это ж так просто и понятно, только руку протяни — и оно твое. И без затрат мысли!». Тем и привлекательны. А насчет способов и средств — по умолчанию надо обходиться теми, что в наличии (!). В наличии же есть то, что поддерживает Сегодня или отправляет нас в Прошлое, но никак не в Завтра, иначе мы бы давно там были. Вот такие парадоксы натуралистического мышления. Обсуждать их скучно, но необходимо, особенно, публично.

По сути, СЦИ предлагают нам спрятаться от проблем в освоенном и потому понятном Прошлом, где, как кажется (!), проблем не стояло, и все были счастливы (о проблемах того времени все давно позабыли…). Простой и понятный способ восстановить утерянные смысл, цель, и жизненный порядок ценой упрощения ситуации[35]. Наверно, психоаналитик сказал бы, что СЦИ — сублимация интеллектуальной несостоятельности, политолог — имитация движения по верному пути, а Дима Быков говорил бы о преобразовании кольцевой ЖД в линейную с отрицательным уклоном. Их реалистичность проблематична, а реализуемость требует мобилизации непомерных ресурсов и жертв.

Когда я это пишу, параллельно слушаю сводки из тех мест, где сегодня циркулирует идея «соборної, вільної, єдиної України» (щось на кшталт повернення до часiв гетьманщини: если сегодняшнюю жизнь выносить уже невозможно, а двинуться вперед — ни воли, ни мозгов, надо отступить назад (имитировать движение). И снова наступать на грабли, повторяя прежние ошибки — авось научимся чему-нибудь). Она действительно свехценна — ради нее уже расчищают территории: убивают без счета невооруженных сограждан или, разрушая их города, вынуждают уходить, чтобы потом заселить эти места счастливыми, свободными, национально самоопределенными. А почему бы и нет? У живущих здесь иная культура, иная идеология (или они вообще обходятся без идеологии) и в атомном свете СЦИ, моралью не отягощенной, они чужаки, нелюди, навоз, лишние в светлом будущем. Жизнь одной такой идеи, знакомой нам не менее чем «Тысячелетний Рейх», подробно описала Светлана Алексиевич («Время second-hand. Конец красного человека»). Ее вывод однозначный: «Как это опасно — любая надличностная идея. Удержаться трудно». (Алексиевич называет СЦИ «надличностной», мне кажется, больше подходит «внеличностной»).

СЦИ предполагает также тотальность социального действия. А иначе, зачем огород городить?

Тотальность действия востребует субъекта, который должен собою эту тотальность обеспечить. Его вычислил еще Ортега-и Гассет — это «массовый человек», «человек-под-копирку» (см. образ из к.ф. «Матрица»),«унифицированный человек». Все как один. Но вот беда, как только мы принимаем идею «все как один», т.е. гомогенность социума, который независимо от представлений в нашей голове все же неоднороден, нам придется гомогенизировать его в реальности, и наши дальнейшие действия неизбежно приведут к селекции, к тому, что какие-то группы людей окажутся лишними в счастливом будущем, которое мы строим. Что с ними делать? Не вопрос: то же, что Гитлер, Сталин, Пол Пот и проч., и проч.; не обязательно сажать и убивать, можно и депортировать, изгонять — все по ситуации. (В соответствии с реальными планами Гитлера, евреи были только началом тотального геноцида: следующими в очереди стояли славянские народы, французы, а далее — везде). Согласно современным представлениям о деятельности, результат деятельности — одна из ее организованностей, но в особой форме — свернутой. Это значит, что все характеристики, параметры деятельности латентно сохраняются в ее результате и в любой момент могут быть актуализированы на любом материале: ведь сегодняшние деятельности кооперированы, взаимосвязаны и результат одной деятельности включается в качестве компонента или функции в другую деятельность, там-то и происходит его реактуализация. Понятно, что способы и средства, использованные в деятельности и свернутые в результате (т.е. в счастливом будущем), в определенных случаях могут представлять собой бомбу замедленного действия. Как вы думаете, крестьяне Едвабне, посчитавшие лишними своих еврейских соседей, жили счастливо после того, как вымыли руки? А их потомки? Тогда почему такая паника в Польше после публикации гроссовских «Соседей» и фильма Пасиковского спустя 60 лет? И почему от Руты Ванагайте отвернулись все ее друзья после выхода в Литве книги «Наши»[36] — свидетельств массовых преступлений? Более чем 70-летняя бомба актуализируется.

Но счастья («не для себя, для народа!») все равно хочется. Однако для массового человека, если он уж явился (а он всегда и везде существует, хотя бы латентно), наши рассуждения ничего не значат просто потому, что ему нечем рассуждать. Да его мнения проектировщики счастья и не спрашивают, а вменяют — о чем со стенкой говорить? Тем более, как получить поддержку массового человека, всем давно известно: кнутом (страхом) и пряником (подкупом). Нацисты сполна и очень добросовестно применили то и это сперва в своей стране, потом — на оккупированных территориях.

Давайте поближе присмотримся к «массовому человеку». Это не какой-то новый физический или физиологический тип, а особое состояние, в которое может попасть «обычный, добропорядочный» человек[37].

Есть «люди должного», для которых смысл — не абстрактное понятие, а реальная ценность: смысл жизни они обретают в ДЕЛЕ, в причастности к должному, в реализации идеи должного ДЕЛА, тем более, сверхценного. Таких людей препятствия не останавливают (Ницше!). Они становятся ближайшей опорой инициатора идеи. Их мало, наверно, не более 5%.

Остальные (за небольшим исключением, мы к ним еще вернемся) находят свой смысл не в должном, а ввозможном и с удовольствием идут за козлами (пока эта возможность сохраняется), напрочь выключив здравый смысл и чувство опасности. Именно их руками реализуется ХПЯ.

Вот забавная картинка: посреди степи стоят ворота, заборов нет, у баранов есть выбор, как идти; несмотря на это бараны идут только через ворота вслед козлам. Не потому, что козлы им что-то запретили или путь озарили, а потому, что при козлах баранам ни думать, ни решать ничего не надо («иди себе, играя автоматом…»). Кайф! При этом заметьте, чтобы массовка состоялась, нет необходимости персональной мобилизации каждого барана: достаточно, одного-двух козлов в поле зрения нескольких баранов, чтобы их поведению последовало все стадо. Это очень увлекательно — идти за, ни о чем не думать, ни за что не отвечать! Да это ж полная свобода, о которой давно мечтает человечество!

Хотя только «думать, понимать, решать, отвечать» и создает человека, для большинства это самое непривычное, трудное и мучительное занятие, огромное облегчение мы испытываем, если удается делегировать эти функции.[38]

СЦИ и массовый человек «склеиваются» в замкнутом самовоспроизводящемся социальном механизме: СЦИ оправдывает тотальность и неограниченность действий, а тотальность и неограниченность действий убеждает массового человека в правильности СЦИ: уж если во имя ее такое делается, такое… Механизм устойчив.

Чтобы сделаться массовым человеком (он же «человек толпы», «быдло», «ватник», «простой человек», «обычный человек», «равнодушное большинство», «агрессивное большинство» и еще много нехороших слов, отсылающих нас к памяти известных конкретных случаев[39]) стараться особо не нужно, точнее, ничего делать не нужно — деградация всегда проще развития, идет сама по себе. Тем более, повсеместно распространенная система массового образования штампует «массовика» ежедневно. Он везде. У него нет признаков класса, этноса, нации, экономического, образовательного или социального уровня. Он встречается в любой стране мира и составляет ее большинство. Его поведение однообразно. Он «абсолютно свободен». Так что же позволяет идентифицировать его, такого «безликого», плоского и гладкого, к которому негде прицепиться?

Выше я уже упоминал испанца Ортегу-и-Гассет. Его «Восстание масс» содержит описание нового «зла 20 века» — массового человека. Обратитесь к Ортеге за подробностями. А если читать недосуг, возьмите дайджест (этот жанр как раз создан для массового человека): А. Берштейн. Феномен массового человека.

После Ортеги этот феномен дополняли и обсуждали с разных сторон (и продолжают до сих пор) — социологи, психологи, экономисты, историки, культурологи и, конечно, журналисты-фельетонисты-карикатуристы, благо, пространство вокруг и внутри нас «вдруг» оказалось заполненным массовыми людьми, так что ничего не надо было выдумывать, а просто писать портрет с натуры. Портрет замечателен тем, что наглядно показывает:массовый человек — это состояние редукции того, чем человек отличается от животного — интеллекта. Состояние, как правило, обратимое, но также с легкостью переходящее в хроническую форму[40]. Можно ли найти идентификатор проще?

VII. Сущность Холокоста

Отсюда мы начинаем работать с сущностью. При этом нужно иметь в виду, что сущность чего-либо нельзя выразить на языке явлений. А до сих пор разговор о Холокосте велся на языке явлений. Нам нужен другой язык. Из обсуждения двух возможных направлений работ следует, что это должен быть язык описания мышления и деятельности. Он разрабатывался в Московском Методологическом кружке, начиная с 1953 года. И мы будем им пользоваться[41].

Задержимся здесь немного, чтобы поговорить об интеллекте. Точнее, не об интеллекте («что это?»), а о его функциях и смыслах («как? и зачем?»). Именно поговорить, потому что в данный момент я не собираюсь утомлять вас определениями и понятиями. Воспользуемся разработками Московского методологического кружка (руководитель Г.П.Щедровицкий). Информацией о кружке и его руководителе полон Интернет[42], загляните туда.

Методологические исследования действия (Д) и мышления (М) вскрыли тесную связь Д с процессами мышления и коммуникации: эти процессы обеспечивают Д средствами (в широком смысле — знаниями, критериями, другими ресурсами и т.д.), способами и смыслом. Действие вместе с его мыслительным обеспечением — это уже другой объект: деятельность[43].

Появилась возможность вытащить из голов и наглядно представить структуру процессов М и Д на особых — методологических — схемах, объединяющих М и Д — схемах мыследеятельности (МД). Именно в процессах, прописанных на схеме МД, действие может быть осмыслено, сделано безопасным, управляемым и статьдеятельностью. Исследования также выявили принципиальную разницу мышления индивидуального (монолог) и коллективного (полилог в коммуникации): они выполняют в МД разные функции и протекают по-разному. Также в рамках схемы МД были исследованы и описаны функции элементов ее структуры: — мыследействие (мД) — исполнение действия, организованного мыслью, которая движется по заранее проложенным путям, — действия по шаблону; — мысль-коммуникация, или коллективное мышление (М-К, полилог) — формирование ситуации, позиционный анализ, анализ ситуации, проблематизация, смыслообразование; — понимание (П) — освоение иного М и Д и преобразование их в свои М и Д; — мышление, или чистое мышление, или логическое мышление (М) — производство и фиксация нового знания, процессы, в которых реализуется способность суждения (по Канту). Это интеллектуальные функции (ИФ). Реальные МД-процессы, хотя и автономны и протекают в разных темпах, тем не менее, взимозависимы и составляют одно целое. Связь процессов обеспечивает самая важная, пятая интеллектуальная функция — рефлексия (R). Рефлексию нужно представлять себе не как «канал связи», по которому от одного процесса к другому что-то перетекает, а функционально — как то, что определяет, содержание какого процесса должно быть отображено (или соотнесено с) на такие-то другие процессы, и как «проектор», осуществляющий отображение (соотнесение). Рефлексия обеспечивает связность и целостность МД, согласованность интеллектуальных функций. Представьте себе человека, который думает (М) одно, говорит (М-К) другое, а делает (мД) третье (это не трудно, понаблюдайте за собой). Можно ли с ним иметь дело? Можно ли ему доверять? Может ли он за что-то отвечать? Может ли удовлетворительно справляться с нестандартными ситуациями? Так бывает, когда рефлексия неразвита или вовсе отключена и МД распалась на автономные несвязные компоненты —редуцировалась. Такой человек может прилежно мыследействовать, не понимая смысла действия и, значит, не может отвечать за результаты действия, не может критически относиться к себе и другим, к тому, что он слышит и видит, горизонт его мыслимости сокращается вместе с его Будущим; он не может понимать — т.е. соотносить другую деятельность со своей, которой у него нет, или другое мышление со своим мышлением, которое ему без надобности, — его деятельность редуцируется до действий (автоматизмы), а место стимулирующей функции смысла занимает минимизация кнута и/или максимизация пряника.

Действиями управлять невозможно. Чтобы в редуцированной схеме МД сохранить контроль над действиями, приходится сворачивать всю мыслительную надстройку над действиями одного персонажа в мыследеятельность другого — как бы делегировать ему (т.е. другому) функцию мыслительного обеспечения действий первого деятеля: появляется функция руководства над первым деятелем. Именно поэтому первый легко вписывается в социальные структуры и организации, построенные на принципе доминирования (командования-подчинения). В общем, он ближе к животному, нежели к человеку. Вот что значит для нас рефлексия!

Однако далеко не всегда возникает нужда во всех ИФ. В повседневной жизни, когда изо дня в день повторяются одни и те же обстоятельства действий, используется шаблон, который воспроизводится в рамках мД. Его вводит руководитель или он вырабатывается самим деятелем методом проб и ошибок или копированием образцов. Выработка и функционирование требуют участия не рефлексии, а памяти, концентрации внимания. Но если возникает новая ситуация, особенно, угрожающая жизни, которая не может быть разрешена в наличных шаблонах, все ИФ могут активизироваться для поиска решения и тут без рефлексии не обойтись.

Нарисованная здесь картина сильно упрощена. Можно было бы добавить, что, рефлексия присутствует рядом со всеми МД-процессами, отображая их друг на друга; что нестандартная ситуация еще должна быть опознана как таковая, а это требует от рефлексии постоянного мониторинга, и т.д. но не будем усложнять. Для лучшего понимания одно только стоит добавить: с операциональной точки зрения рефлексия есть переключение нашего внимания с внешних объектов на организацию и состояние нашего мышления и деятельности. Рефлектирующий человек как бы выходит за пределы своего М и Д, смотрит на них как бы извне. И эта внешняя позиция (R-позиция, Рис.1.) дает возможность увидеть и понять то, что находясь внутри, ни увидеть, ни понять[44]. Например, дефекты своей деятельности, снижающие ее эффективность или вообще останавливающие ее. Нехватку знаний или средств их выработки, необходимых для разрешения какой-то проблемы. Ложную цель. Проколы, допущенные в коммуникации. И многое другое. А зная диагноз, можно подумать и о лечении.

Рефлексия — особое состояние мышления деятеля и поэтому представлена отдельной позицией (черная). Прямоугольник (слева от фигурки рефлексивной позиции со значком позиции внутри на Рис.1) символизируетсодержание действительности мышления деятеля (объект рефлексии), выходящего (красная стрелка) в рефлексивную позицию R. В рефлексии он мысленно «видит» свою позицию Д со всеми особенностями, свою деятельность и мышление и может о них судить. Синяя стрелка — символ передачи решения, принятого в R-позиции. Наличие развитой рефлексии — свойство, обладателя которого называют личностью, поскольку он может различать, обсуждать, понимать, мыслить, решать. Личность — это самоопределение, самостоятельность, самоустройство жизни, это способность проходить в Будущее безопасными путями и нести ответственность. Но сотворение личности — непрерывный тяжелый труд, мыслительные усилия, не всякий подойдет. Личность — штучный товар. На схеме рис.1 можно также иллюстрировать случай руководства. Графика похожа, но меняется тип схемы и ее интерпретация: теперь это схема одного из типов оргструктуры, а не МД-процессов, черная фигурка — руководитель, красная стрелка — символ отношения подчинения, а синяя — командования. Рефлексия у Д отсутствует. Руководимый для руководителя является инструментом, средством решения задач последнего. Задача руководимого — добросовестно выполнять указания руководителя.

И вышеописанную словами схему МД удобно представить графически (Рис.3)

Рис3

(http://www.fondgp.ru/gp/biblio/rus/57 ):

Здесь ИФ изображены как три группы процессов (слоев) М, М-К и мД, а также деятельностные и мыслящиепозиции в слоях (белые фигурки) и рефлексивные позиции (черные). Последние работают на стыках слоёв и пронизывают все три слоя. Это полная, нередуцированная схема организации процессов М и Д..

Хотя потенциально каждый способен пользоваться всеми функциями, не всем это практически удается, особенно тем, кто систематически не упражняет свои способности к рефлексии[45], потому что она открывает пути ко всем другим функциям (это видно на схеме: задействование функций отображается переходами по фигуркам позиций, а переходы из слоя в слой и между позициями внутри слоев осуществляются не прямо, а через рефлексивные позиции (черные)). Так что существует много вариантов редуцированных схем, различающихся реальными возможностями задействовать те или иные комбинации функций, в конечном счете, — возможностями конкретного человека мыслить и действовать. Обратите внимание на возможность прямых связей функций Мд и М через рефлексивные позиции — действие, обеспечиваемое рассудком, рассудочное действие — оно нам встретится дальше в сюжете об Эйхмане. Минимальные возможности действовать сохраняются, если нет рефлексии или нет практики, опыта работы в слоях М и М-К, доступен только слой мД. Этот вариант схемы МД как раз характеризует состояние «классического массового человека»: даже, когда в толпе оказываются люди с тренированной рефлексией, она может блокироваться.

Итак, мы видим, откуда СЦИ берет человеческий материал, и что он всегда под рукой, не в дефиците (может, из-за этого и проблемы у нас не в дефиците?). Конечно, его надо еще приуготовить, но как нацисты справились с этой технической задачей, уже описано во многих исследованиях. Стало быть, интеллектуальные свойства наличного человеческого материала не только не препятствуют расширению и процветанию СЦИ, но вполне для этого благоприятны[46].

Для нашей задачи смысл всех этих соображений в том, что, во-первых, надо думать о таких средствах и способах решения нашей задачи, которые принципиально могут влиять на интеллектуальные функции. Например, есть шанс попытаться сделать это через образовательные системы: реформировать их в направлении развития интеллектуальных возможностей[47] (в пандан сегодняшней установке на усвоение предметных знаний); во-вторых, они указывают на методологические основания разработок будущих образовательных технологий.

Но этим вопрос «что может помешать расширению СЦИ?» не исчерпывается.

Как до Холокоста, так и после него не угасает вера в ограничивающие свойства морали. Даже несмотря на авторитетные суждения типа «Я видел, как вынуждали народ отказываться от своих идеалов, видел первые, робкие поначалу телодвижения приспосабливающихся к режиму людей и понял, что надежда — инструмент дьявола, что мораль, кантов категорический императив, — всего лишь податливая служанка самосохранения»[48]. Многие люди видели то же самое и даже более ужасное, и… не поняли. Может, следом за Кертесом и нам повезет понять, что случилось с моралью. Попробуем.

VIII. «Лукавство» морали.

Мораль, наверно, самая заезженная тема всех времен и народов.

Чего только не сказано о ней! В повседневности мы различаем разные степени морали: «высшие моральные качества», «аморальность», разные ее виды и качества: «двойная мораль», «извращенная», «классовая», «средневековая», «мораль свободного человека», «мораль личности», «рабская», «лживая», «циничная», и т.д.… Терминологию специалистов по этике я не рискую приводить. Дальше можно не идти, потому что сколько не продолжай, все равно упремся в Кертеса: Холокост показал, что то, что мы называем моралью, не оправдывает наших ожиданий. Т.е. мы верим в то, чего нет. Социальным, экономическим, политическим, историческим, психологическим и т.д. наукам вроде все о ней известно, но каждый раз, сталкиваясь с неожидаемыми, так сказать, «неканоническими» жизненными случаями, мы в изумлении восклицаем: «как можно так низко пасть!», «как такое возможно!?» (и опять же Кертес). Особенно приняты моральные суждения в размышлениях о Холокосте, например, как это могли нацисты «на работе», убивать а «после работы» спокойно играть на пианино и заниматься со своими детьми? Как могли некоторые члены юденратов играть жизнями евреев, моральны ли их оправдания? Обычно на вопросах все и заканчивается: вопросы риторические, их цель — осуждение, а не выяснение сути дела. А ведь они не праздные: Бауман прав в том, что Холокост много нового говорит нам о том, что такое «человек». Надо только услышать. Мне показалось, что за этими вопросами и наивным изумлением, свойственном даже людям с большим жизненным опытом, может стоять проблема. А суждение Кертеса прямо указывает на большую ее вероятность.

Принято считать, что обесценивание морали вызвано чрезмерной рационализацией современного общества (в религиозной традиции это называют «приоритет материального над духовным»). Не избежал этого и Бауман. Но что касается морали, моя точка зрения прямо противоположная: обесценения морали нет, а есть проблема нашего мышления, состоящая в недостаточно рациональном отношении к морали.

Если нырнуть в омут этических знаний, можно увидеть, что есть вопросы мало или вяло обсуждаемые. Один из них — вопрос об объекте морального суждения. Наверно, специалисты решили, что тут толковать нечего, и так ясно, и наиболее часто встречающиеся определения сообщают нам, что объект морали — это «действия человека и/или сам человек». Вот и наше образование и воспитание вбивало нам формулы — «это делатьможно», а «то делать нельзя», и эти границы навечно приклеились к действиям. У меня нет ни желания, ни компетенции разбирать натуралистическую загадку: что это — «человек как объект морального суждения». А вот убеждение в том, что «объект морального суждения есть действие» обсудить стоит.

Обратимся к собственной практике. Ведь каждый многократно выслушивал и производил моральные суждения по разным поводам, так что можно опереться на свой опыт.

С одной стороны, благодаря образованию и воспитанию (особенно религиозному) люди одной культуры уверены в незыблемости и всеобщности своей морали и ее значения. С другой, — каждый знает, что одно и то же действие в одних и тех же обстоятельствах у разных людей может вызывать диаметрально противоположные моральные оценки так же, как один и тот же человек может «противоречить» себе в разное время и в разных ситуациях. Как такое может быть? Так может быть, когда свято полагая, что в жизни мы оцениваем действия и следуем (или «должны» следовать) оценкам действия, практически мы руководствуемся чем-то другим, что существует и как-то связано с нашими действиями, но не видимое, сознательно не учитываемое, не контролируемое. (Такого рода случаи, когда думаем одно, а делаем другое, не редкость). В сокрытии и, следовательно, не учёте этого обстоятельства состоит «лукавство» морали. Или, скорее, наш самообман. И в этом отношении суждение Кертеса некорректно: не мораль виновата в том, что кантовский императив «поступай так, как подсказывает тебе твой разум» был в Германии официально заменен на «поступай так, чтобы фюрер, узнав о твоих поступках, мог тебя за них похвалить»[49]. Ведь императив подразумевает наличие разума, т.е. самой возможности суждения еще до всякой морали. Мы же требуем от нее обратного — быть в каком-то смысле основанием разума. Холокост раскрывает нам этот самообман.

Что же мы все-таки оцениваем на деле?

Полагаю, не действие, а деятельность.

Мы действуем, чтобы достичь заданного результата. И только. Поэтому у действия не может быть морального измерения, как нет его, скажем, у природы. Мы же не называем накат цунами или воровство, к которому склонны обезьяны и сороки, аморальными действиями. У действия только одно качество — быть эффективным или неэффективным. Ответа на вопрос «зачем?» в самом действии нет, и если он где-то пребывает, то в том,что соотносит результат действия со средой, где функционирует результат действия, а для этого объемлет и ассимилирует действие: организует, направляет, в общем, мыслительно его обеспечивает. Рис.1 показывает, что это может быть собственная рефлексия или руководящая позиция — они-то объемлют действия и деятеля. Для оценки эффективности действия используются разного типа критерии (экономические, социальные и т.д.), но все они относительно смысла имеют технический характер, и с моральными оценками могут соотнестись лишь в рефлексии деятеля, где удерживается назначение деятельности («зачем?»). Смысл — первое, что нас интересует, на что обращаем главное внимание: прежде, чем ставить и прорабатывать какие-то задачи или вообще думать о целях, критериях, средствах, способах и технологиях конкретной деятельности, мы хотим понять «зачем?», нам нужно удостовериться, что задумывается игра, которая стоит свеч[50]. В последние десятилетия мощность единичного действия многократно возросла и тенденция роста продолжается. Сегодня действия одного человека могут изменить весь мир. Это создает соблазн пренебречь границей между возможностью действия и необходимостью действия («Это же так хочется и так легко сделать! Так давайте сделаем! И прославимся, и разбогатеем, и все проблемы порешаем, и т.д.») и создает серьезную угрозу безопасности. Рефлексия может нас предостеречь.

Моральное суждение не существует как вещь, мы сотворяем его всякий раз по потребности путем выполнения операции сравнения конкретной деятельности с эталонами морального и аморального. Деятельность — сложная структура, включающая связку действие — смысл действия. Связка возникает в Рефлексии как одно целое — деятельность, тем самым создавая возможность включения действия и его смысла в сферу моральных оценок. Отключите рефлексию — и целое распадается, действия превращаются в поведение, которое по понятию безответственно[51]. Тут уже культурой не пахнет: в этот момент она «слетела». А безответственное морально или аморально? Странный вопрос, тут мораль вообще не при чем. И от смысла, оторванного от действия, нельзя требовать «безопасности» и «моральности» — эти понятия к нему не приложимы, поскольку его «себестоимость» не известна. Т.е. действия и смысл, существующие по отдельности, мыслительно не обеспечиваются, и сам спор об их моральности — аморален, поскольку ни о чем, но… «впечатляет». Мне кажется, классическое суждение Ф.Ницше: «Если есть «зачем» жить, можно вынести почти любое «как»» — возможно как раз на этом разрыве, когда вопрос «зачем» уже сфокусировал все наше внимание на идее, тем более, СЦИ, а не на действии, и значимость действия со всеми его моральными наклейками видится нам ничтожно малым. И в этом отношении указанный разрыв становится условием внеморального существования и процветания СЦИ. Да еще и условием ее широкой поддержки, поскольку большинство населения опасности в указанном разрыве не видит: в повседневных ситуациях разрыв не проявляется, в нем живут (и даже неплохо живут! — благодаря кнуту и прянику). Отсюда и собственный разум, который производит моральное суждение, — ничто перед похвалой фюрера. Холокост раскрыл нам возможность и технологию отключки рефлексии, а с ней и морали, и ответственности. По-видимому, говоря о заложенном в нашей цивилизации опасном потенциале ХПЯ, Кертес и Бауман имели в виду также уязвимость наших представлений о моральных аспектах структур деятельности. Как сделать попытки отключения рефлексии заранее безуспешными? Как научиться понимать рефлексию как благо, как важный ресурс, а не бремя?

Если вспомнить, что смысл — атрибут не объекта, а человека, и что у каждого он может быть своим, становятся понятны «парадоксы» моральных оценок, также можно перестать удивляться собственным заблуждениям, больше не задавать в пространство риторические вопросы «как это возможно!?», не призывать беспредельщиков «вести себя хорошо» и направить энергию на что-нибудь конструктивное. Например, помыслить смысл как регулятив деятельности. Хотя в методологии это уже давно сделано. Таким образом, благоприятные условия расширению СЦИ, которые изначально существуют, — это резервуар «готового человеческого материала» и наши необоснованные фантазии по поводу ограничивающей функции морали. То и другое — результат слабости или отсутствия рефлексии.

[Пример приложения моральной оценки к деятельности: Зачем поставили памятник Бандере во Львове?]

IX. А можно ли СЦИ чем-то заменить?

Уточним вопрос. Когда все хорошо, никакая СЦИ не нужна и вопроса нет. А вот когда беда и витальные (самому существованию угрожающие) опасности, тогда… Можно ли как-то иначе с ними справиться? По-человечески?

Если у вас создалось впечатление, что все более-менее масштабные или новые идеи — это СЦИ, а попытки реализации новшеств — это народное бедствие, вы ошибаетесь. Если б это было так, человечество до сих пор хлебало бы щи лаптем. Чего не наблюдается. Стало быть, у СЦИ существует альтернатива.

СЦИ и ее альтернатива основаны на разных мировоззрениях и формациях мышления и потому, чтобы разобраться в этом вопросе, надо начинать от печки. Как видит мир носитель СЦИ, мы немного обсуждали выше.

Дайджест Мировоззренческих оснований Развития.

Поговорим о мире. Первое, что надо иметь в виду, — различать мир природный и мир человеческий. Потому что практичность состоит в том, чтобы действовать способами и применять средства адекватные ситуации и ее пониманию, а миры эти, как выясняется, устроены по-разному и действовать в них, стало быть, надо по-разному. (Я не обсуждаю, хотим ли мы быть практичными. А может, надо?). Это различие миров было замечено уже в древности: Аристотель говорил о «мире естественного, чье начало в сотворенном», и «мире искусственном, чье начало в творце, а не в творимом». Творец — это человек. Далее нас будет интересовать человеческий мир. Заметьте, само слово «мировоззрение» указывает на «мир зримый, видимый», а не на то, каким он есть «на самом деле», объективно[52]. Способность иметь в голове представления о мире позволяет нам мыслить, говорить и действовать. Поэтому человеческий мир — это мир мышления и деятельности (мыследеятельности). Обратное тоже верно: мышление (невербальное и вербальное) и деятельность — это то, что составляет сущность человека (в отличие его от всего остального живого).

Другими словами, человеческий мир существует как воспроизводство мыследеятельности, человек существует как агент мыследеятельности, а все остальное — производное.

Когда человечество осознало себя как таковое, начал накапливаться коллективный опыт мышления и деятельности. Он представляет собой образцы деятельности, организации (форм) мышления и их результатов, построенные и практически проверенные на эффективность и безопасность. Этот коллективный опыт стали называть культурой. Таким образом, культура — продукт мыследеятельности, одна из ее организованностей, хранящая исторически значимые образцы мыследеятельности, инструкции по их применению в практике и много чего другого, очень полезная: доставляет удовольствия, воодушевляет, но главное — помогает избегать изобретения велосипедов и глупостей, дальше видеть и больше понимать, «стоя на плечах гигантов». Приближаться к идеалу человечности. В этом ее смыслы. Остается заметить, чтобы выполнять такие функции, культура должна существовать не в сундуке, а в процессах ее трансляции. Таковы в общих чертах мировоззренческие основания мыследеятельности Развития как альтернативы СЦИ.

Мировоззрение, порождающее СЦИ, — это научное мировоззрение: (вкратце) весь мир — естественное, изучаемый объект находится в том же естественном мире и противостоит исследователю. Свои объекты наука не создает, она их получает и изучает. Задача ученого — установить закономерности строения и поведения объекта. Научный метод предполагает разделение объекта на части, изучение каждой из них и представление объекта как сборки частей, сохраняющей свойства первоначально данного объекта. Уф…

Схемы Развития

Теперь давайте соберем сказанное о Развитии на схемах под общим названием «Как я думаю о Развитии» и кое-что к ним добавим.

Когда вообще мы начинаем задумываться о Развитии, откуда появляется эта тема и это желание? Обратимся к Рис. 5а.

Работал я, работал, возделывал свой мир (голубая стрелка сверху вниз) и все было хорошо. Но кроме меня этот мир возделывают еще несколько миллиардов других (что в наше время глобализации уже не фантастика), и через какое-то время замечаю, что все труднее становится получать нужный результат. Конечно, я не первый день на свете, многое знаю, умею и люблю свою работу. Начинаю принимать меры и несколько выправляю дело. Однако проходит еще немного времени и ситуация становится еще хуже, чем раньше. Запускаю все свои ресурсы, в т.ч. мыслительные, но улучшения уже не происходит: мои действия не проходят. Можно сказать, я попал (первый важный момент) в «ситуацию разрыва деятельности» (разрыв голубой стрелки). Дело скверное. Спрашиваю советов у знающих людей — советы не помогают, роюсь в спецлитературе — тоже по нулям. Похоже, я попал в беспрецедентную ситуацию.

Предположим, остановка деятельности для меня витальна. Тогда я (второе важное действие) перехожу к схеме 5б и начинаю анализ ситуации (для этого, конечно, нужен рефлексивный выход, он есть, но не показан, чтоб не затемнять схему). Здесь я должен сделать две вещи. Проблематизировать ситуацию: представить ее таким образом, чтобы стало ясно, где и в чем состоят дефекты моей предыдущей деятельности и/или мозгов. В свою очередь, для этого я должен быть вооружен языком описания деятельности, теорией, дающей мне представления о структурах деятельности и средства анализа, и представлять себе устройство мира, которое надо изменять (тоже надо располагать определенными знаниями, средствами мышления и деятельности). В результате обнаруживаю, что мои действия в схеме 5а безрезультатны потому, что они годятся для регулирования прежней, стандартной ситуации, однако новая ситуация радикально отличается от прежней (конкретно по таким-то позициям, параметрам) и, стало быть, (третий важный момент), чтобы продолжать в новых условиях, нужны новые подходы, способы, инструменты, ресурсы и т.д. Которых (четвертый важный момент), не только у меня, ни у кого нет. Эта ситуация и есть проблема: «что делать, неизвестно, опыта нет, спросить не у кого, а жить и выживать надо» (первые упоминания о проблеме в приведенном значении относятся к XIII в.!). Прямоугольник слева — мое представление о мире («экран сознания»). Я представлю себе мир во всей сложности и красе: гетероморфным, гетерогенным, гетерохронным (разного типа пространства в виде стопки плоскостей). Второй момент состоит в продумывании, какими способами и средствами можно устранить эти дефекты, и реализации.

Я многого на схемах не показал (необходимые знания, средства, ресурсы, кооперации, критерии, промежуточные цели и т.д.), некоторые дополнительные действия, не описал структуры и процессы проблематизации и построения представления мира в действительности мышления. Все это, конечно, — к вопросу «Как мыслить о Развитии?». Но пока это не нужно. Главное, что я хочу донести, это то, что дальнейшая работа протекает в мышлении по известным правилам, завершается разработкой пакета задач преобразования наличной и/или создания новой деятельности, и все вышесказанное принципиально может выполняться при разработке и продвижении СЦИ. Но обратите внимание на рамку «культура», в которой протекают все процессы в схеме Рис.5б — именно в ней принципиальное отличие Развития от СЦИ. Остановимся на этом пункте.

Эта рамка требует культуросообразности от всей работы и конечных результатов. Что это значит?

Совсем не то, чтобы соответствовать всем наличным нормам культуры: это значило бы представлять себе мир неизменным и ничего по сути не менять, наводить косметику. В Развитии проблемы разрешаются за счет изменений наличной МД. При этом нет необходимости что-то уничтожать; следует отнестись к наличным структурам деятельности как ресурсам для новых деятельностей, а для этого нужно их разобрать (мысленно), перефункционализировать и собрать из них новые организованности деятельности. Новые решения должны ассимилировать прежние компоненты, найти им эквивалентные функциональные места в новых и обновленных структурах деятельности. Образно говоря, Развитие не прерывает текущие процессы, а изменяет их направление и/или интенсивность, идеология «все разрушим, а потом…» — из мира безумцев и варваров. Для закрепления результатов, возможно, будут нужны новые культурные нормы. Это первое. Второе: результаты разрешения проблем — проекты и программы — могут быть вселенского масштаба, но их реализации должны быть локальны (Принцип Карла Поппера). По сути дела, это требования «техники безопасности» на переходах в Будущее. Отсюда принцип: мысль должна опережать действие, а не наоборот.Результаты Развития реалистичны, реализуемы и безопасны. Еще один результат Развития — умножение в обществе числа личностей: развивать что-то можно только, если сам развиваешься. Массовому человеку лучше под ногами Развития не путаться. В случае СЦИ — все не так: замените на схеме 5б рамку культуры на рамку СЦИ, получите схему мышления об СЦИ, где мир берется не как целостность, а только в одном измерении — техническом: мир как ресурс реализации СЦИ. Его требованиям подчиняется вся деятельность[53]. Различать «мир человеческий и природный» не нужно, поскольку всё — ресурс, и лозунги типа «мы действуем ради человека» — лапша на уши, поскольку человек тоже ресурс. И дальше все особенности СЦИ, о которых мы уже говорили, предопределены. Плюс еще одна: в то время как Развитие увеличивает суммарный интеллектуальный потенциал сообщества за счет умножения числа личностей, СЦИ этот потенциал снижает из-за производства для собственных нужд массового человека (включая жертв СЦИ), а рост массы массового человека создает еще более благоприятные условия для следующего ХПЯ — процесс ускоренно интенсифицируется и общество вступает в полосу тотальной деградации.

Не забудьте: в рамке СЦИ возможно применение тех же технологий преобразований, что и в Развитии (концептуализации, тематизации, анализа, целеопределения, проблематизации и проч.) — нацисты их использовали — для обслуживания структур и процессов «технического мира» и того, что мы называем «научно-техническим процессом». Т.е. сами по себе эти технологии не специфичны режиму СЦИ, и нет оснований зачислять их в уникальности Холокоста.

Все это наводит на мысль, что наша задача исключения повторения Холокоста может параллельно продвигаться в идеологии и тематике работ по созданию безопасного мира, используя уже имеющиеся наработки в этой специфической области деятельности (мне, правда, о них ничего неизвестно). Также наличие возможности эффективного разрешения витальных ситуаций и безопасного продвижения в Будущее иным путем (или путями) снимает убеждение в неизбежности СЦИ, и делает очевидным, что СЦИ и ее порождение — Холокост, образно говоря, — дитя тьмы: непонимания смысла культуры и безмыслия[54].

Надеюсь, это кавалерийское обозрение темы дало вам, читатель, общее представление о направлениях и характере работ по исключению СЦИ из нашей жизни.

X. О соотношении Будущего и Прошлого. Продолжение.

Мы должны усмотреть в Будущем возможность явления носителя СЦИ и пред-положить ее в Будущее. Заметьте, наше полагание-усмотрение — лишь предвидение возможности события, наступление которого мы контролировать не можем и которое возникает для нас естественным образом, как, скажем, землетрясение. Поэтому о целеполагании или целевом действии пока нет речи. Но как только мы усмотрели в Будущем возможное событие, оно может (думаю, и должно) стать причиной нашей озабоченности и работы Сегодня по предотвращению такого Будущего. Это значит, наша сегодняшняя работа — в историческом времени — становится следствием, предшествующим причине, находящейся в историческом Будущем. Именно это свойство исторического времени дает Сегодня принципиальную возможность изменить причину тогда, как в календарном времени это невозможно. И неважно, что эта причина виртуальна и только возможна: слишком высока цена пренебрежения такой возможностью. То есть для тех, кто ставит задачу влиять на Будущее, виртуальная причина (по употреблению) становится столь же реальна, как и следствие, и логически ведет к следствию, но в линейном времени не предшествует ему. Что это значит для нашей задачи?

Я встречал красивое суждение: «у того, кто не знает своего Прошлого, нет Будущего». Может быть. Но еще хуже, когда свое Будущее напрямую выводишь в святой простоте из знания Прошлого. Мало знать Прошлое, надо еще понимать, для чего и как это знание употребить. Мы же знаем, что вера в незыблемость, мощь и защитные функции многовековой немецкой культуры, сгубила немецких евреев: после «Хрустальной ночи», после первых гитлеровских репрессий, публичных заявлений нацистского руководства о будущем, уготованном евреям, и даже депортаций в концлагеря их реакция на все это не была адекватной. Настолько долго они жили на твердой почве, что когда ситуация поплыла, они сочли это временной случайностью. Оказалось, что знание Истории бесполезно для предвидения Исторических (см. выше) Событий: это знание релевантно неизменной, стабильной ситуации — но в такой ситуации исторические события не существуют по понятию. Там нет Истории. То же преувеличение значения знания Прошлого привело к дополнительным жертвам среди советских евреев, старшие родственники которых помнили еще со времен Первой мировой, что «немцы — цивилизованный народ», и значит, уходить не надо[55]. Никакая память, никакое знание о том, что было раньше, не может стать средством предотвращения чего-то впредь[56]. Тем не менее, популярность «исследования причин Холокоста» намного превышает порог здравого смысла. Меня приводит в отчаяние энтузиазм «исследователей Холокоста», которым удалось повесить нам на уши красивую мантру «Холокост должен быть осмыслен»: на их языке это значит выяснить причины Холокоста… А что потом делать с причинами? И мы бессмысленно повторяем эту «формулу осмысления» как заклинание против нашей беспомощности. Следственно-причинная логика говорит, что в этом случае необходимо до наступления нежелательного события успеть проделать специальную работу(!): изменить понимание ситуации и, стало быть, формы мышления о Холокосте. В смене этих форм, собственно, и должна состоять смена отношения к Холокосту и смысл периодизации постхолокостной истории, о которых мы выше говорили. А происходит ли это? До сих пор мы продолжаем быть в плену компенсационных задач, что заставляет мыслить и говорить о Холокосте как явлении. Потому в центре нашего внимания — знание о Прошлом. Эта ситуация проблемна: допуская принципиальную возможность повторения Холокоста, мы при этом не собираемся его помыслить иначе, чем в прежних, известных нам формах и содержании. Но каким новый Холокост явится (если явится) в реальности? — вот вопрос. Кто возьмется утверждать и на основе каких «осмыслений», что он обязательно будет повторен в тех же формах, или что его вызовут те же причины и, стало быть, «исследователи Холокоста» не зря трудились? Не кажется ли вам, что уничтожение населения Сирии, сегодняшний терроризм, вдохновляемый свезхценкой Всемирного Халифата — тоже ХПЯ, но в иных формах, по другим причинам, с другими идеологией и «машиной», а сущность у них одна? О военных академиях говорили, что в них готовят офицеров для прошлой войны. Центрирование на знаниях о Прошлом, преувеличение их значения обрекают нас на подготовку к «прошлой войне» и не имеют отношения к реальности Будущего.

Однако то, что Будущее напрямую не выводится из Прошлого, не говорит о бесполезности знания Прошлого. Все дело в том, как и для чего его использовать, т.е. какой смысл оно может для нас иметь. Надо понять простую вещь: если ты верный последователь Экклезиаста, забудь о Будущем и живи спокойно в своем календарном времени (до очередного ХПЯ). А если ты решил побеспокоиться о Будущем и жить в историческом времени, нужно отнестись к Прошлому как сырью для преобразований. Прошлое — материал для проблематизации: в Прошлом мы ищем ресурсы решения новых задач, и не находя их, формулируем проблемы — неразрешимые наличными средствами и способами реальные ситуации — начинается движение в Будущее. Без учета Прошлого трудно представить себе то, что нам нужно — сущность Холокоста. Знание Прошлого создает необходимый эмоциональный фон для толчка к началу работы и «горючее», которое придает энергетику исследованиям сущности[57]; оно может сработать как один из референтов в ходе разработки сущности Холокоста и один из верификаторов полученного знания о сущности. И я возвращаюсь к метафоре Холокоста на с.4: двуликий Янус. Лицо обращенное в Прошлое, и лицо обращенное в Будущее — две автономные ипостаси одной сущности. Суровое лицо Прошлого вопрошает: «Кто виноват?», «Какова компенсация?». А на лице, обращенном в Будущее, забота о том, чтобы не допустить повторения трагедии и вопрос: «Какое знание для этого нужно и где его взять?». А связывает эти лица в целое и придает им тот или иной вес (актуальность) наше понимание их историчности, т.е. изменяемости.

Разные «лица» по-разному видят смысл Холокоста потому, что задачи, которые они решают, разные, а значит, надо быть готовым к тому, что и содержания прочих понятий — «Холокост», «сущность Холокоста», «уникальность Холокоста», «причины Холокоста» и т.д. — тоже могут оказаться другими. И даже не просто другими, а другого типа. Для нашей дальнейшей работы это означает невозможность прямого переноса представлений, подходов, задач, способов их решения и т.д. от одного «лица» к другому (хотя соблазн такого переноса ой какой!). То есть, «плавного перехода» не получится, нужен «скачек» мысли, возможный лишь если удастся отрешиться от привычных представлений о Холокосте как явлении или критически пересмотреть их на пригодность для новых задач.

Здесь нужно очень кратко уточнить постановку задачи предупреждения Холокоста. Где нам нужна его сущность?

Поскольку холокостоподобные явления — дело рукотворное, нам важнее знать не столько какова сущность Холокоста, а как нечто становится сущностью, как сущность сотворяеся. Задача предупреждения Холокоста — профилактическая: змею надо задушить в зародыше. Если дать змее вырасти, придется решать совсем другие задачи — как уносить ноги. Для решения задачи нужен мониторинг хорошо верифицируемых компонентов текущей ситуации. Подготовка ХПЯ — дело небыстрое. Если знать что и как наблюдать, что из увиденного брать в расчет, а на что не стоит обращать внимания, вполне можно успеть. Но среди видимых известныхнам из Прошлого форм подготовки Катастрофы эти компоненты искать нечего — формы могут быть совсем другими. Сущность же ХПЯ есть их константа. И существует сущность в реальности мышления, т.е. там, где происходят все изменения. Признаки ее зарождения и динамику и надо отслеживать. Хотя не только ее, но об этом ниже.

XI. Строим понятие «Холокост»

Правильнее было бы сказать «попробуем построить». Даже в таком «урезанном» заявлении есть какой-то оптимизм, основанный на предыдущих рассуждениях.

Понятие Холокоста нам нужно, чтобы надежно опознать его «в момент зачатия», далее решать, что и как с ним делать и реализовать действие. Для этого нужно представить Холокост в трех разных, но связанных аспектах:

— сущность Холокоста (способ его существования) — как существует, за счет чего?;

— знание о Холокосте как объекте[58] (что он собою представляет, как устроен?) — принципы устройства,конструкция, структура, материал, рамки действия, и др.;

— знание о том, как построить этот объект — способы создания, организация работ, управление.

Содержанием понятия станет[59] «сборка» аспектов (проекций, плоскостей представлений — выбирайте любой термин) Холокоста.

То, что должно получиться, и будет «понятием Холокоста». Возможно, формально оно будет похоже на «инструкцию по созданию ХПЯ», подобно тому, как «понятие Армии» задает организацию работ по созданию реальной Армии, начиная от полагания Военной доктрины до отдельных тактических разработок и требований к подготовке военнослужащих. Но, повторюсь, дело не во внешнем сходстве с чем-то, а в способе и смысле употребления.

 

Предыдущие размышления укрепляют меня в мысли, что сущность ХПЯ связана с рефлексией, точнее, с ее дефициентностью. Попробуем использовать схему Рис.1, немного ее расширив.

Схема Рис.1а демонстрирует принцип управления: одна деятельность влияет (охватывая) на другую — изменяет ее организованности (параметры и/или компоненты другой деятельности). Управление «взаимно» (по крайней мере, структура симметрична, а уж какова симметрия на деле зависит от соотношения мощностей мыслительного обеспечения).

Рис1б

Позиция Д2 управляет (зеленая стрелка) позицией Д1 (в пунктирном обводе): у деятеля Д01 есть свой объект, который он преобразует (черная стрелка) в продукт (черная дуга внизу), и рефлексивная позиция. В свою очередь, то же самое может делать Д1 в отношении Д2 (управленческих позиций может быть больше двух)..Кроме того, позиции Д1 и Д2 связаны некой общностью, это может быть общий объект, общий ресурс, общее Будущее и другие области совместной деятельности и точки столкновения интересов — черные стрелки внизу. А точки над пунктирными границами деятельности символизируют возможные продолжения схемы надстройками мыслительного обеспечения (по схеме Рис.3).

Принципиально здесь то, что Д1 и Д2– деятельности, т.е. действия, обеспеченные мыслью. Это делает ихавтономными, а взаимодействие конкурентным. Реальное влияние одной позиции на другую может быть несимметричным. Случай полной несимметрии — на схеме Рис.1в: Д2 управляет Д1, автономия Д1 сохраняется и Д2 это учитывает в своих решениях, влияя на Д1, — в содержание его действительности мышления входит Д1. В методологии эта схема получила название деятельность (Д2) над деятельностью (Д1).

А на Рис.1б — схема руководства: деятельность (Д2) над действиями (Д0).

По этим схемам организуется вся современная деятельность. Управление (схемы 1а и 1в) применяются в условиях нестандартных ситуаций, которые заранее трудно предусмотреть и нормировать. Нужны нестандартные решения. Например, в режиме Развития. Соответственно, позиции востребуют личностей, поскольку источник Развития не вне, а внутри человека, т.е сам человек (выше мы подчеркивали этот момент употребляя для характеристик личности приставки «само- »).

Схема 1б работает в режимах производства и функционирования, где параметры процессов, в которых участвует Д0, практически неизменны и отнормированы. От Д0 не требуется никаких интеллектуальных подвигов, достаточно функциональной грамотности: концентрировать внимание, помнить, понимать прочитанное и т.д. и не выходить за пределы предписаний. Как правило, подходит любой нормальный человек, способный к обучению (если требуется). Особенность схемы отражена в ее названии: «деятельность(Д2) над материалом (Д0)»[60]. Этим подчеркивается, что важно не то, какими действительными качествами обладает человек, попавший в позицию Д0, с позиции Д2 все человеческие качества Д0, кроме тех, которые необходимы для надлежащего действия, представляются лишними и на время работы должны быть «выключены». А необходимые качества столь незначительны и заурядны, что отношение Д2 к Д0 подобно отношению к преобразуемому природному материалу, которому надо придать форму и свойства, требуемые его местом и функцией. Сущность такого типа организации становится наглядной, если в позицию Д2 (Рис.1б) поставить «мыслящих» козлов, а в Д0 — баранов без мышления. Устойчивость организации достигается, с одной стороны, специальными техниками: за счет авторитета Д2, культурных норм, обмана, страха и поощрений (кнут и пряник) и др. С другой — востребованностью и безальтернативностью такой организации со времен появления человека и его деятельности.

Принципиальное различие управления и руководства поясним на схеме Рис.1в (часть схемы Рис.3). В слое М находятся позиции мыслящих субъектов М1 и М2 — это те же Д1 и Д2, взятые в процессах мышления (каждый мыслит в одиночку). В слое мД расположены деятельностные позиции, а управляющие — в слое М-К и выше.

Д1 и Д2 — управленческие позиции, влияющие друг на друга (зеленые стрелки), как и раньше, они берутся вместе с рефлексией (голубые стрелки) и мыслительным обеспечением (красные стрелки), т.е. как деятельность, в данном случае, управленческого типа ( в пунктирном обводе). Определяющий компонент этой схемы — взаимовлияние в слое М-К: оно происходит в полилоге со всеми его процессами (они названы на с. 22) и смысл его состоит в том, чтобы договориться об условиях и правилах взаимодействия, коль скоро оно нужно обоим деятелям.

А вот позиция Д1 руководит Д10, так же, как Д2 руководит Д20 (синие стрелки).

Небольшое отступление для лучшего понимания принципиальной разницы между управлением и руководством. Надо подчеркнуть различение, которое я использовал «без объявления»: мы различаемпозицию (место с характеристиками его специфики, функций) и ее «наполнение» (субстрат, материал). И все время мы говорим о двух разных структурах, графические изображения которых похожи. Их нельзя смешивать.

 Одна из них — это структура МД, ее позиции — процессы М и Д, а отношения между позициями рефлексивны (осуществляются посредством рефлексии). И если в разговоре о МД проскакивает слово «человек», его надо понимать как метафору позиции. Другая структура — хорошо известная нам социальная, ее позиции занимают люди и/или их группы, позиции связаны отношениями доминирования, поэтому структура социума иерархична (точнее гетерархична — много разных иерархий), место в иерархии мы называем «социальным статусом» того, кто занимает это место.

Как соотносятся эти структуры? Сколько ни всматриваться в социальную структуру, структур МД мы там не обнаружим. Они спрятаны «внутри» — представлены в действительностях мышления людей. Разумеется, каждый может по-разному представлять мир, в том числе, свою МД, социум, в котором он живет, и свое место-статус в нем. А также статусы других людей. Ум, склонный к вселенскому порядку (так проще жить), подозревает, что структуры как-то соотносятся (т.е. на основе знаний об одной можно что-то судить о другой), а соображение общественной безопасности и чувство справедливости подсказывают, что более высокому статусу в социальной иерархии должна соответствовать и более полная МД. В реале же бывает так и не так. (В причины вдаваться не буду, они нам пока не нужны). Чтобы «было так», придуманы разные способы: селекция, сертифицирование, законодательство и т.д. Но несоответствие все равно остается. А по варианту «не так», когда развитость МД «избыточна» для данного социального статуса, живет (и жило в прошлом) огромное количество людей в том числе известных (известных именно результатами своей МД, а не статусом), среди них те, кого называют «серые кардиналы», «властители дум», деятели культуры, ученые, и т.д. вплоть до классического примера раба-по- статусу с развитой МД, который влияет на своего простофилю-господина со статусом намного большим, чем у раба (классика — «Эзоп»).

Вот я и хочу подчеркнуть три вещи: — «раб», «господин», «начальник», «подчиненный», «статус» — все это социальные метки, а «управление», «образование», «наука» и т.д. — метки разных специфических вариантов МД; — чтобы осуществлять управление (так же как заниматься наукой, философией, образованием и т.д.), не обязательно обладать высоким статусом: перемещение по позициям структур возможны, но в случае структуры МД они зависят только от личных МД-качеств самого человека, а по соцструктуре — от его отношений с другими людьми; — где бы в социальной структуре не находился человек, если его рефлексия достаточной мощности, он может ассимилировать (объять мыслью, управлять, изменять) любую социальную структуру.

Также есть принципиальное различие в мировоззрении позиционеров Д1 и Д0: управленец видит мир изменяющимся, Д0 — неизменным. У них и задачи разные — изменять и сохранять, соответственно, и способы их решения разные. Но все же схема Рис.1в хитрая: ее можно трактовать как изображение сущности управления (т.е. как онтологическую), а можно понять как приглашение занять обозначенные на ней места и начать работать по ее правилам (т.е. понять как организационно-техническую). Другими словами, возможны разные точки зрения на эту схему: как организующую наше мышление об управлении и как на организационную структуру управления. В первом случае нам не важно, кто/что заполняет места, тут нет людей и всего с ними связанного, воздействия направляются на безличные организованности МД. Во втором случае, наоборот, взаимодействуют конкретные люди со всеми своими мировоззрениями и качествами[61].

 А что выбрать зависит от смысла ее использования, от стоящих перед вами задач/проблем. Но может, не надо выбирать, а принять эти две схемы как ортогональные дополнения друг друга, связанные через рефлексию, тогда мы получаем возможность правильного перехода между статусами схемы и более объемное представление об управлении, близкое к понятию.

Можно ли считать еще одним, пока не преодоленным цивилизационным пороком организации нашей деятельности тот факт, что руководство (т.е. отчуждение от человека его МД) не потеряло смысла и сегодня? В каких направлениях возможны продвижения: замена его на другой тип (на то же управление?), изменение условий применения, что еще? — вопросы для размышления.

Конечно, эти схемы — идеальные типы, предельные случаи, в реале рефлексия в той или иной степени развитости есть у всех, и мы имеем комбинацию типов, состав и выраженность которой переменны, но постоянно преобладает какой-то один тип. Кроме того, любой нормальный человек включен также в разные социальные, клубные, личностные отношения, в которых, в зависимости от текущей ситуации, проявляются другие его человеческие качества, включая эмоции. Тем не менее, дефициентность рефлексии решает все. В экспериментах Милгрема использовалась схема Рис. 1б: Д0 — испытуемый, Д2 — экспериментатор. Большинство испытуемых, видя ужасные последствия своих действий, протестовали против продолжения, но многие уступали настояниям экспериментатора и продолжали эксперимент (садисты в работе не участвовали). Лишь немногие отказывались и уходили — те, у кого работала рефлексия. Стало быть, войти в схему Рис.1б очень просто, но потом, даже когда «нутро» нормального человека выворачивается наизнанку, не так-то легко вырваться из отношений в схеме 1б: без рефлексии воля парализована.

Также не нужно удивляться, когда мы узнаём о каком-нибудь видном гитлеровце как об инициативном организаторе, творчески выполняющим свои должностные обязанности. Таких добросовестных чиновников смерти было немало в «техническом мире» той Германии. Один из них даже увековечен в фундаментальном труде «Банальность зла». Аренд в нескольких местах подчеркивает посредственность, обыденность, банальность своего «героя»: «Эйхман, человек куда менее интеллектуальный и практически необразованный…», «Эйхман, обладавший весьма скромными мыслительными способностями…», «ничтожная личность». Способности к рефлексии, коммуникации и мышлению у него были, иначе он не смог бы сотворить столько зла. В своей области («окончательное решение») он был достаточно компетентен, даже знал идиш, и это знание выдвинуло его на первое место в экспертной среде Рейха. Он, конечно, не блистал интеллектом, но и быдлом не был. Так, середнячек, как сонмы других чиновников. Именно эта скромность и есть банальность зла. На суде в Иерусалиме он предъявлял себя как человека с чувством долга и ответственностью за порученное дело (с точки зрения организации оно было довольно сложным, не всякий мог бы действовать так же эффективно, как Эйхман). И сам он никого не мучил и не убивал. Так оно и было в действительности. Под давлением фактов он признался, что знал о судьбе отправляемых им в польские лагеря смерти сотен тысяч евреев, иногда испытывал по этому поводу легкие приступы совести, но, что потом происходило с ними в лагерях, было вне его компетенции и, стало быть (!!) его не интересовало (юнговское «знали и не знали»). Дескать, он просто одно из звеньев машины (позиция Д0 на Рис.1б). Соответственно выглядела линия его защиты: виноваты не те, кто был частями машины, а те, кто машину задумал, создал и ввел в действие[62]. Аренд не сомневается, Эйхман говорил искренне. Однако…

Однако суд посчитал, что на скамье подсудимых все же не звено машины, а человек, и к человеку у суда подход был иной: «… степень, до которой любой из множества преступников был близок или далек от подлинного убийцы жертв, ничего не значит, когда речь идет о мере его ответственности. Напротив, в целом степень ответственности возрастает по мере отдаления от человека, который своими руками использует орудие смерти [курсив Арендт. — с.133]». От себя добавлю, что для правосудия также не имеет значения знание или незнание преступником последствий своей деятельности.

Представлять себя кем-то/чем-то, в т.ч. звеном машины можно лишь из внешней позиции — рефлексивной, и проводя свою линию защиты в суде, Эйхман демонстрировал ее наличие. Но это — в суде, а на «работе»… Представление о своем месте в общей машине и промысливание последствий своих действий было Эйхману не только не нужно, но исключало совершенное выполнение «производственных задач». А он стремился к совершенству — это была его личная СЦИ. И он сделал свой выбор: проспективную рефлексию сознательно отключил. Это привело к отрыву смысла его действия от самого действия, и позволило сосредоточиться только на целесообразности действия. Идеал образцово-показательного чиновника[63] реализовался! В одном из своих выступлений Аренд назвала эту редукцию МД «основной характеристикой» Эйхмана, а его самого «просто дураком»[64]. По Эйхману, неосмысленность — природное свойство всякой части всякого целого. Так-то оно так, но с поправкой: не «всякого целого», а только «механического целого», потому что у живого нет частей[65], оно либо целое, либо неживое. Тот, чьи интеллектуальные способности получили вышеупомянутую аттестацию Аренд, понять этого не может, но по своей воле вообразить себя частью машины может и, соответственно, видеть мир и функционировать, как часть, то есть, как неживой, распространяя вокруг только то, кем он сам стал, — смерть. Самоназначение частью целого есть отказ от человечности[66], «переход Стикса». В этом случае смертная казнь — не более чем общественный способ фиксации такого самоопределения. По тем же основаниям в Нюрнберге были наказаны те, кто принуждал других к редукции МД: преступление против МД = преступлению против человечности. И это есть ответ на вопрос Светланы Алексиевич: «Как защитить человека в человеке»: нужно развивать МД или, как минимум, не допускать ее редукции. Нужно защищать МД, чтобы она защитила нас.

Подход суда ставит перед каждым вопрос: должны ли вы быть ответственным за состояние своего интеллекта? Если не должны, есть ли у вас другие основания считать себя человеком? Или пусть о нашем интеллекте заботятся государство, родители и общество? Можно ли персонажа с редуцированной МД допускать к принятию ответственных решений в сферах управления, политики, власти и т.д.?

Юристы давно поняли недостаточность обвинения на основании только действий, оценка должна учитывать и отдаленные последствия действий. Но это понимание возможно лишь тогда, когда ты, не только считаешь себя человеком, но и подтверждаешь, что ты человек: умеешь работать с целым — деятельностью, тогда ты можешь судить о его смысле-последствиях, а любое частное действие, хоть и целесообразное, смысла не имеет, и значит, объектом оценки (в данном случае, юридической, как и моральной — см. выше) быть не может. Разве есть что-то незаконное или аморальное в логистике как таковой? Нетрудно себе представить, что в других условиях («в другой жизни») все действия Эйхмана по транспортной логистике (а они в ряде случаев были довольно сложными) могли бы в точности воспроизводиться, скажем, в рамках помощи населению большого региона из-за стихийного бедствия, только тогда бы отправлялись эшелоны со спасателями и продовольствием. Такие вещи юристы понимали с давних пор. Почему бы нам не брать их в расчет в своих отношениях с моралью?

Я так подробно остановился на фигуре Эйхмана потому, что устройство его мышления типично для многих добровольных «пособников дьявола», о которых мы выше говорили. И сегодня — оглянитесь: они вокруг, одни едут за идеологическим и денежным туманом в Сирию, на Украину, другие голосуют «сердцем» (разума нет) за деспота — он им пообещал то, что, как они считали, они хотели, третьи, повинуясь самозваным авторитетам, взрывают мины в Израиле, четвертые участвуют в уничтожении людей в Югославии, в борьбе за демократию в Сирии, за справедливость и счастье всего человечества … И не важно, редуцирована ли МД по воле персонажа, или путем насилия над ним, или он оказался жертвой тяжелых социальных условий и уже загодя был «готов к употреблению» — это все — «братья Эйхмана» и результат один и тот же.

Мы подходим к главному пункту. Человеческие качества разнообразны. Но когда вам «повезло» войти в схему руководства 1б на место Д0, вы должны действовать по правилам этого места, независимо от своих приоритетов. Выбор невелик: либо вы сами отключите свою рефлексию, а если не захотите или не сможете, вам помогут. Так или иначе, схема 1а будет редуцирована к схеме 1б. Более того, через какое-то время функционирования вы с большой вероятностью начнете мыслить о самом себе как персонаже Д0 на схеме Рис.1б!

Зато какой открывается простор для рационализации ваших действий! И какие приятные минуты восторга вас ожидают, когда фюрер вас похвалит! И тогда вам море по колено. Красная стрелка в центре Рис.4 символизирует процесс редукции схемы 1а (чтоб не затемнять рисунок, я поставил схему 1в вместо 1а).

Полагаю, Рис. 4 изображает сущность ХПЯ. А теперь то же словами: способ существования ХПЯ — это редукция МД. А то, что жизнь по этой схеме может переопределять самосознание, говорит о том, что ХПЯ существует — говоря языком социологии — как воспроизводство массового человека — своего ресурса.

Выше я помянул развитие. Теперь можно сказать, что СЦИ и развитие находятся в оппозиции «редукция МД — развитие МД» как разнонаправленные процессы, принципиально исключающие друг друга.

Первое внешнее суждение об этой схеме было: «Непонятно! Холокост — это убийство, а не путаные рассуждения!» Я этого ожидал, поскольку схемы «необычные», изображают не предметы или явления, а структуры нашего (вашего, моего) мышления о предметах и явлениях. Но мы привыкли иметь дело с предметными схемами и говорить о Холокосте только как явлении. К тому же это схема мышления не о Холокосте, а о его сущности — самом изощренном расширенном воспроизводстве убийств: упрощение МД есть убийство личности, после чего человек становится «сообщником дьявола» (см. с.14), готовым делать то, что ему прикажут, в т.ч. убивать других. Если вы согласны с тем, что в каждом из нас «человеческое» сосуществует с «нечеловеческим», и с тем, что человеческое в нас — это не биология с физиологией, и не сознание с инстинктами — они есть и у животных, а мышление и деятельность, то квалификация «преступления против человечности» в международном праве[67] в не меньшей степени подходит к случаю преднамеренной насильственной редукции МД: низведение человека к животному есть его уничтожение как человека. Даже похуже уничтожения физического, поскольку он становится орудием уничтожения других людей.

Здесь сделаем важное замечание. Может сложиться впечатление, что схемы типа Рис.1б сами по себе порочны, в них корень зла и их надо запретить. Вряд ли это стоит делать. Во-первых есть много видов работ, организация которых требует именно структур типа Рис.1б. Пока эти работы востребованы или не модифицированы (например, за счет роботизации и др.), их отменить нельзя. Во-вторых, любые запреты быстренько слетают в чрезвычайных обстоятельствах а Холокост — это чрезвычайно чрезвычайное обстоятельство нашей жизни. В-третьих, никакая схема сама по себе ни зловредна, ни хороша, все дело в том, как мы к ней относимся, как используем. Отношения «господства — подчинения», которые эти схемы презентируют, сами по себе тоже не имеют морального коннотата, важно чему они служат в конкретных случаях, в чем их смысл для нас. С другой стороны, выше мы говорили о реальном несоответствии позиций структур — МД и социальных. Тогда возможно блокирование преобразования Д1 в Д0 на Рис.4 за счет усиления этого несоответствия путем развития МД, надо только не считать его «избыточной квалификацией на социально непрестижных работах» в позиции Д0. Но даже слышать о такого рода решениях невозможно, если не понимать, что безопасность деятельности стала важнее ее эффективности.

Мы поняли возможную стратегию решения нашей задачи: предотвратить появление носителя СЦИ («дьявола») пока не можем, зато можем попробовать лишить его сообщников, чьими руками и осуществляется Холокост. А сделать это, по-видимому, можно только за счет развития МД.

Заметьте, этот путь принципиально иной, чем «развитие культуры», который предлагают профессионалы гуманитарной сферы: культура — одна из организованностей МД, а перестраивать организованности сами по себе, в отрыве от порождающих их МД — дурное дело, неизбежно насилие и никакого развития. Рискну сказать, этот путь требует больше обращать внимание на разработку средств учета человеческих качеств в процессах организации.

Следующая схема — Холокост как объект: как можно помыслить принципиальное устройство машины, смысл которой — воспроизводство редукции МД (поддерживать в работоспособном состоянии красную стрелку на Рис. 4)? Здесь два принципиальных момента: — машина тотальна и должна быть сложена из элементов (ячеек структуры) типа Рис.4, 1б, — в состав машины должен входить постоянно действующий механизм «вставления » людей на места в структуре.

Если брать схему Рис.5б как организационную, «войти» в нее с рамкой СЦИ (см. выше) и работать по ее правилам, получите то, что можно назвать машиной ХПЯ. Понятно, делать это надо мысленно. А дальше отрефлектируйте и опишите, что и как вы делали и мыслили.

Третья схема понятия ХПЯ — способы создания машины и организация работ — ничего специфического не содержит (банальна, как зло) и описана у З.Баумана, А. Галкина[68] и многих других исследователей. Менеджер соответствующей квалификации всегда найдется, были бы денежки.

XII. Уроки Холокоста

Все, о чем мы говорили, что обсуждали — все это уроки Холокоста. Сделать упорядоченный список уроков по пунктам: Урок №2, Урок №3,… может каждый.

И все коренятся в редукции МД, особенно в дефектах рефлексии. Отсюда и наличие под рукой готового материала исполнителей, и заблуждения насчет морали, и наша необоснованная вера в ограничивающие свойства культуры и т.д., и т.п. — создающие среду, благоприятную расширению СЦИ и явлению Холокоста. Так почему бы ему не состояться? Ньютон ведь сам создал условия, чтобы перезрелое яблоко упало ему на голову.

Другими словами, первый урок — «О безопасности нашей цивилизации»: в цивилизацию вшит естественный механизм самоликвидации МД. У нас есть неплохие средства защиты превращенных форм МД (знаний, социальных институтов, культурных образцов и т.п.), но нет в нашей цивилизации никакой защиты от редукции самой МД. Редукция может произойти в любой момент и ее последствия могут оказаться фатальными для всего человечества. Поэтому, я бы говорил об актуальности уже не Холокоста, а проблемы защиты МД. И здесь мне представляется верным назвать еще один урок, вытекающий из размышлений о развитии: средство самозащиты МД — это ее развитие.

Мы отказались от обсуждения причин Холокоста: это знание нерелевантно задаче, поскольку никто не может утверждать, что причины нового Холокоста, если он принципиально возможен, будут те же, что и прошлого. Вместо этого, отнеслись к нему как природному явлению, на которое можем влиять, изменяя не его законы, а условия существования. Для нас эти условия выступили как сущность Холокоста. Оказалось, угроза новых ХПЯ будет существовать до тех пор, пока существует его ресурс — массовый человек и социальные механизмы его воспроизводства. Один из таких решающих механизмов заложен в образовании: когда о нем заходит речь (в любой стране), выражения вроде «способ оглупления», «производство дебилов» еще не самые эмоциональные и во многом справедливые.

Мы обсуждали нашу задачу, рассматривая Холокост как реакцию на проблемы в витальной ситуации. Уже в начале ХХ века опасные ситуации не признавали границ государств. Сегодня обезвреживание ситуаций в каждой стране, как правило, зависит от ситуаций во многих других странах. А способ их «разрешения» остался тем же. Разрушительный потенциал неадекватности ситуаций и наших нищенских способов и средств их разрешения только увеличился. Но мы пришли к тому, что повторение Холокоста не фатально: есть альтернативный способ отвечать на вызовы проблем. Однако…

 Мы согласились, что Холокост указывает на пороки европейской цивилизации, а это значит, без «ремонта» коренных оснований нашей жизни не обойтись: несмотря на реалистичную альтернативу, ее реализация невозможна при наличном мировоззрении и организации мышления. Сегодняшний интеллект, даже идеологически озадаченный предупреждением Холокоста, способен работать с ним лишь как с явлением, т.е. безрезультатно.

Надо признать, мы попали в интеллектуальный кризис: за последние сто лет мир сильно изменился и ни мировоззрение, ни мышление того типа и стиля, которые позволяли раньше ориентироваться в мире и решать текущие задачи, не способно справиться с вызовом. Как вы помните, это констатировал еще Ортега. Но в его время не видно было возможностей справиться с ситуацией, в частности не было достаточно подробно проработанных представлений о Развитии.

Попытка разрешить ситуацию при наличном мыслительном обеспечении в привычной силовой стратегии «сильнее трясти пальму» обошлась в 46 миллионов жертв и принципиально ситуацию не изменила, хотя привела к однозначному выводу: «так дальше мыслить нельзя». Чем не урок всех уроков?

Каждый урок указывает на прокол в представлениях о мире и понимании Холокоста. Но все они — проявления одного — редукции МД. Поэтому, если сочтем их случайными, несвязанными частностями, будем реагировать на каждый урок в отдельности — продолжим латать дыры и компенсировать социальные издержки — боюсь, новый Холокост нас опередит. Это третий урок.

Сегодня развивается новая формация мышления — методологическая. Ничего экстраординарного в этом процессе нет: формации мышления — исторический феномен, человечество пережило уже три формации мышления: мифологическую, религиозную, научную[69], и ничего, живем. Не надо только думать, что смена формаций происходит сама собой, без усилий людей. Как раз наоборот, как и все, что есть в человеческом мире. Есть основания полагать, что новая формация поможет нам найти и применить нужные средства и способы… На ее освоение и распространение следует направить наши основные ресурсы. Это тоже урок Холокоста. А чтобы им воспользоваться, надо еще брать в расчет два момента: 1. Если МД развивается, то не путем манипулирования социальными институтами, формами правления, «вечными ценностями», пропагандой и идеологиями[70], а путем самоизменения содержания людей. 2. Ключевая сфера, в которой возможно развитие МД — это сфера образования. Однако сегодняшнее образование мало приспособлено к такой роли, и требуется его реформирование. Вот несколько возможных идей в концепцию нового образования, задающие векторы и смыслы реформы[71]:

— понимание образования не столько как средства локальной (по месту и времени) социальной политики, сколько средства общественного развития и разрешения общественно значимых проблем; школа не только как механизм воспроизводства социума, но и средство развития общества;

— перенос центра внимания с процесса обучения (передачи знаний) на процесс освоения МД- процессов и тренинга интеллектуальных функций;

— расширение набора типов знаний и реорганизация учебного материала вокруг деятельности, а не вокруг предмета;

— локальность реформирования, наиболее полно учитывающая разнообразие условий и потребностей в образовании и обеспечивающая безопасность реформирования.

Таким образом, нашу исходную задачу можно свести («приземлить») к реорганизации систем образования в очерченном здесь направлении.

Так складываются обстоятельства, что работать придется на фоне тенденций деградации образования во всем мире и всеобщего предпочтения простых и быстрых решений, направленных на сегодняшний социальный успех. Надо также учитывать силы сопротивления организаторов деградации образования. Так что для работы, первые результаты которой можно ожидать лишь через несколько десятков лет, найдется немного энтузиастов. Новая формация мышления должна развиваться и доказывать свои преимущества за счет преодоления этих сложностей. Мне кажется, именно таким образом удастся не испугаться и не отступить перед предстающими взору огромными временными, пространственными, ресурсными и иными масштабами проблем организации будущих работ. Но у нас есть бонус в этой работе, выпекающий из упомянутого выше Принципа локальности Поппера: «Развитие общества, будь то мораль или экономика, определяется небольшим количеством людей. Таким образом, чтобы повлиять на состояние общества, нужно быть готовым на жертвы. Дело не в консенсусе, большинстве, комитетах, многословных обсуждениях, научных конференциях и голосованиях — чтобы изменить всё, достаточно лишь нескольких человек» (Насим Талеб. Как работает диктатура меньшинства).

Что делать?

«Ладно, — скажет терпеливый читатель, продравшись через мой текст. — А что делать-то?» Я уже говорил, что сегодня не эффективность (в любом значении, в т.ч. рациональности), а безопасность становится главным критерием всякой деятельности. Если применить этот тезис к организации нашей работы, следует держать руки в карманах, пока не продумаем все до предела своих возможностей. (Мой Учитель говорил: «чтобы действовать на копейку, надо думать на рубль»).

Я совсем не уверен, удалось ли мне корректно поставить задачу предотвращения нового Холокоста и наметить проблемные точки в нашем мировоззрении, образе жизни, понимании, способности мышления и деятельности, но если вы заметили какой-то позитив, он может стать предметом размышлений, включая вопросы реализации.

Поэтому, отвечая терпеливому читателю: мне — отдыхать, читателю — размышлять.

Примечания

[1] Зигмунт Бауман. Актуальность Холокоста.- «Европа», 2010. — 382 с.

[2] «Евреи – народ телесный» 

[3] Можно не сомневаться, для тех, кто организовал и проводил Холокост — для Гитлера, его окружения и добровольцев  —  Холокост имел смысл, и не один. Но по факту и Окунь все же видит смысл в теме Холокоста, хотя бы потому, что он ее обсуждает и претворяет в своем творчестве. В то же время, не хочет (или не может) это заметить.

[4] «Я обращаюсь к этой теме не только потому, что я историк по профессии, и не потому что пережил Холокост в гетто в украинском местечке Шаргороде Винницкой области, и память об этом у меня осталась на всю жизнь, но и потому, что чувствую свою вину за то, что остался в живых, перед невинными людьми, которые были мученически уничтожены нацистами и их пособниками, и перед теми, которые больше меня страдали и больше меня потеряли в жизни. Этот долг пытаюсь, по мере своих сил и возможностей, оплатить работой по сохранению памяти о жертвах нацизма, о Холокосте». ( Борис Забарко. История и Память о Холокосте в Украине (www.netzulim.org/R/Research/Zabarko/ZabarkoHolocaust2014.doc). Из интервью с Рели Пардо-Альфандари  (Рели пережила Холокост в убежище, в Белграде, но ее родители и брат погибли в концлагере.  Ее книга об истории семьи издана на нескольких языках): «- Что побудило вас взяться за работу над книгой? – Память о моих близких. О родителях и о брате. Я ощущала потребность воссоздать их образы, чтобы они обладали индивидуальностью, были рядом… говорили со мной» [Окна, 21.04.16, с. 21-25].  А что случается, когда прерывается «связь времен», нам рассказал Гамлет.

[5] См. упомянутую работу Бориса Забарко.

[6] Абрам Рубенчик. В Минском гетто и партизанах.

[7] Примо Леви. Человек ли это?

[8] См. упомянутую работу Бориса Забарко.

[9] Формула из «Декларации Бальфура».

[10] Многие, не испытавшие на себе гетто или концлагерь, задавались вопросом, почему евреи покорно шли на смерть, не пытались сопротивляться или убежать? Во-первых, это не так, были побеги, невооруженное и вооруженное сопротивление (см. на сайте www.netzulim.org большой раздел на эту тему). Но… В подавляющем большинстве случаев бежать было некуда. Просто некуда. И это было так не только в пределах оккупированной Европы, но и во всем мире (). В этой статье показано, что Холокост до сих пор не обезврежен, но теперь, после возникновения государства, нам не нужно куда-то бежать и кого-то просить о спасении.

[11] Массовые убийства совершались на протяжении всех веков. Рискну предположить, что замышлялось и делалось это также с использованием «передовых» методов, известных в то время. О любом историческом событии надо судить с позиций  его времени.

[12] Историю Холокоста описывают научными средствами, но можно ли в научном подходе и его средствами понять Холокост? См. Так было или не было? (http://www.netzulim.org/R/OrgR/Articles/Stories/OtritsanieHol.html )

[13] См. упомянутую работу Бориса Забарко.

[14] До тех пор, пока Холокост для нас – явление мистики, иррационального, даже сами эти вопросы кажутся странными. Также обратите внимание: предполагать, что сохранением памяти о Холокосте можно исключить его повторение, и одновременно настаивать на уникальности Холокоста – не получается. Тут либо – либо. Уникальность – это единичность явления, выпадение из известных нам правил, законов, и стало быть, отсутствие рациональных оснований связывать сохранение памяти с предупреждением нового Холокоста…

[15] В «природе человека» можно обнаружить и прямо противоположные поступки, демонстрирующие альтруизм, самоотречение, любовь (это знали с древности — раскройте хотя бы Тору). Это тоже ничего не говорит о ее существовании. Вот и Светлана Алексиевич тоже говорит об «ужасных вещах», но, спрашивать «как защитить человека в человеке» возможно лишь тогда, когда способность творить зло не считается природным свойством человека.

[16] Александр Гельман: «Понимаете, дело ведь, конечно, не в немцах. Самое страшное — это то, что любой человек может стать фашистом. Человек слаб, его психика очень подвижна, гибка, а слой культуры очень ломкий и тонкий… Страшны условия, при которых люди получают право на насилие. И когда я слышу слова о том, что мы не извлекли уроки, я соглашаюсь. Мы не извлекли главного урока: нельзя создавать условия, нельзя допускать, чтобы возникали условия, при которых все самое низменное в человеке получает свободу реализоваться». Гельману эта идея понятна, может быть, потому, что ребенком он три года провел в гетто, где потерял всех родных, кроме отца. Я уж не говорю об условиях, в которые весь мир поставил евреев, желающих и могущих эмигрировать из Германии до 1939 г., и подтолкнувших нацистов к решению о массовом уничтожении евреев (см. У.Перл. Заговор Холокоста).

[17] И… предлагает свою версию причин (!) Холокоста. См. Норито Кунисуэ (Norito Kunisue). Интервью с профессором Йельского университета Тимоти Снайдером. 09.04.16.

[18] Ладно, Кертес… интеллектуал, что с него взять. Но вот далеко не редкое мнение жителя Израиля, пережившего Катастрофу: «– Что вы испытываете в День Катастрофы? – Раздражение я испытываю. Ежегодные попытки государственного руководства вернуть переживших Катастрофу в прошлое, настроить на воспоминания о страхах, лишениях меня злят. Зачем ежегодно подсчитывать, сколько уцелевших в войне по сей день живы и подчеркивать, что их становится все меньше?!» (Интервью с Рели Пардо-Альфандари)

[19] К такому выводу пришла Ханна Арендт («Банальность зла»).  Арендт и за ней  Зигмунт Бауман аргументированно опровергли мифы о психическом расстройстве, повальном антисемитизме и садизме нацистов, об особой склонности немецкой нации к фашизму и подчинению и т. д., которые использовались  для  объяснения причин Холокоста при решении компенсационных задач. За  это им крепко досталось от тех, кто стоял у начал компенсационного периода. Сегодня, судя по публикациям, эти мифы уже никого не вдохновляют.  Если вспомнить, что в Холокосте участвовало население  оккупированных территорий, что  правительства многих стран мира тоже приложили руку  (см., например, Уильям Р. Перл. Заговор Холокоста. Международная политика геноцида.), о значимости влияния на Холокост национальных особенностей можно забыть. Особенно, после потрясших мир экспериментов американского психолога Стенли Милгрема.   Нет, понимание Холокоста зависит от  параметров совсем иного типа. Мне кажется важным, чтобы  читатель получил более  полную  характеристику  подхода современной  европейской мысли  к теме Холокоста (ссылки на источники выше). Также надеюсь, читатель внимательно прочтетНобелевскую речь  Имре Кертеса, где основные положения подхода изложены просто и ясно. Совсем недавно, в неожиданном  месте я встретил кертесовскую  мысль  о том, что Холокост —  не историческая случайность, что он  указывает на цивилизационную ошибку. Это место – поэзия. И хотя ссылка на нее как бы не в стиле статьи, все же приведу отрывок (заключительную строфу стихотворения), потому что редко встретишь слово такой силы, прозрения и точности выражения: «Ах, беспечные европейцы,/Эти желтые звезды, пейсы,/Полосатых призраков стаи/В вашем зеркале не растаяли. По ночам в еврейском квартале/Ветерок шелестит картавый./ Как вам дышится? Как вам спится?/ Не тошнит ли вашу волчицу/ С бронзовеющими сосцами?/ Подсказать? Или лучше сами?» Татьяна Вольтская. Ах, скажите, скажите, скорее…

[20] При этом в ХПЯ войдут войны, революции, и то, что мы сегодня называем «терроризмом», и так называемый «культурный геноцид», например, уничтожение Сов. властью  языка идиш и преследование еврейской самоидентификации.  Обратите внимание на общность адептов этих действий: картина мира у них проста, они не видят и не понимают сложности мира, считают, что все проблемы можно решать простыми способами, наипростейший среди которых «нэт человэка – нэт проблэмы». Так или иначе, тот, кто  хочет запросто осчастливить человечество, должен понимать, что каковы методы и средства  осчастливливания, таким будет и счастье.  Что как раз и не может быть понято.  Это замечание проблематизирует надежды на нравственный прогресс человечества (мораль, совесть, религиозные и психологические практики и проч. способы донесения до каждого всеобщей любви и уважения), о котором мечтают Зигмунт Бауман, Карл Юнг и многие современные мыслители. Более определенно высказался И.Кертес в Нобелевской речи: «… я понял, что надежда — инструмент дьявола, что мораль, кантов категорический императив, — всего лишь податливая служанка самосохранения». И заметьте, Кертес выражает не надежду, а суждение («я понял») — продукт размышлений.

[21] Борис Клейн. Ночной Париж. Привожу как пример. Такие «парижи» были в каждой оккупированной стране.

[22] Вспоминается реплика булгаковского Воланда: «Они (москвичи) люди, как люди. Но квартирный вопрос их испортил» (цит. по памяти. А.К.).  Поскольку человек в течение дня обычно пребывает в разных социальных  структурах (дома, на работе, на отдыхе и т.д.), где, чтобы быть адекватным, требуются разные типы поведения, можно понять, что в одной структуре может  потребоваться знать о чем-то одно, а в другой о том же самом – другое или ничего не знать.  Отсюда – юнговское «знали и в то же время не знали».  Другое дело, какой ценой было куплено это «знание-незнание»  и из какой тумбочки брались средства на оплату. Об этом рассказал немецкий историк Гетс Али (книга еще не переведена, но есть содержательная рецензия С.Мадиевского  на книгу Гетса  «Народное государство Гитлера», обязательно прочтите).

[23] Михаил Ямпольский, философ: «Все действительно, я думаю, очень ускорилось, но и дестабилизировалось. Мы всегда мыслим историю как линейную цепочку событий, а теперь, и это связано как раз с иным пониманием геополитики, есть пространство, в котором происходит взаимодействие очень многих факторов, которые приводят к общему индетерминизму. Мы не знаем, что будет, потому что слишком много факторов задействовано, и это приводит к хаотическому непониманию, куда мы движемся, и что произойдет. То есть  понимание причинно-следственных цепочек, которое сидит в головах активных, энергичных руководителей, все больше просто демонстрирует свою несостоятельность, все время конфуз, все время все наоборот, все разваливается, ничего не получается».

[24] Виталий Куренной. «Новое поколение — такие же консерваторы», 2015, 16 июня: «Ваше пребывание в настоящем — в пространстве, где вы хорошо ориентируетесь, — стремительно сокращается. В традиционных и даже раннеиндустриальных культурах реальность была достаточно обширной: вы получали образование, начинали работать, набирались опыта. С возрастом становились умудренным пожилым человеком, который мог передавать мудрость дальше. Старики в прошлом понимали, как устроен мир. Но в новой ситуации вы не знаете, что произойдет в ближайшее время. Скорость новизны возрастает драматически. Это выражается также в том, что старшие люди у нас не пользуются таким уважением, как в традиционном обществе. Наличие большего опыта сейчас не означает, что вы лучше разбираетесь в мире.» 83 года тому  эту тенденцию уже отмечал Ортега-и-Гассет: «… прошлое — арсенал инструментов, средств, предписаний, норм. Человек, сохранивший веру в прошлое, не боится будущего: он твердо уверен, что найдет в прошлом тактику, путь, метод, которые помогут удержаться в проблематичном завтра. Будущее — горизонт проблем, прошлое — твердая почва методов, путей, которые, как мы полагаем, у нас под ногами. Дорогой друг, представьте себе ужасное положение человека, для кого прошлое, иными словами, надежное, внезапно стало проблематичным, обернулось бездонной пропастью. Если раньше опасность,  по его мнению, была впереди, теперь он чувствует ее и за спиной и у себя под ногами. Но разве не это мы переживаем сегодня? Мы мнили себя наследниками прекрасного прошлого, на проценты с которого надеялись прожить. И теперь, когда прошлое давит на нас ощутимее, чем на наших предшественников, мы оглядываемся назад, протягивая руки к испытанному оружию; но взяв его, с удивлением видим, что это картонные мечи, негодные приемы, театральный реквизит, который разбивается на куски о суровую бронзу нашего будущего, наших проблем… «. (Ортега-и-Гассет. Восстание масс). В видеоинтервью ТВ Аль Джазира (23.07.16) З.Бауман говорит уже не об «интересе к Будущему», а о «страхе перед Будущим как массовом явлении».  Еще бы – неопределенность Будущего тотальна, а способов ориентации в этом сумраке ума — нет. Сегодня за углом дома тебя с равной вероятностью может ждать субъект с железной трубой в руке, с ящиком коньяка или НИЧТО.

[25] Важное замечание Кертеса о смысле его занятий темой Холокоста (Нобелевская речь).   Кертес говорит о том, чтодвухтысячелетняя западная цивилизация достигла в Освенциме  своей наинизшей точки, и ставит вопрос —  ни больше, ни меньше —  о необходимости новой  культуры на других основаниях.  Виден результат принципиально разного отношения к  Холокосту: нашего – как к ставшему Прошлому, и западного – как к возможному Будущему. Но что сегодня можно сказать о новой потребной культуре? Не знаю. Можно ли сегодняшнюю трансляцию знаний о Холокосте, в которую все мы погружены, считать ее началом или, хотя бы предтечей? Вроде бы нет. Похоже, из наличного материала (того что уже есть в культуре) новую культуру не слепишь…

[26] На эту мысль, в частности, наталкивает принципиально один и тот же тип поведения как населения разных оккупированных стран в отношении к евреям, так и самих евреев. Местные условия влияли на количественную сторону.

[27] Также завершение компенсационного периода неизбежно по естественным причинам.

[28] В денационализированной Германии, например, уже с 1989г. начинается откат «осмысления» Холокоста: «Уходят свидетели и участники событий, иссякает несколько десятилетий нещадно эксплуатировавшийся эмоциональный заряд кающейся нации. К самому демоническому, чудовищному, ни с чем не сравнимому событию мировой истории подбирается ее самый коварный враг, Хронос, пожирающий своих детей». (Соня Марголина. Конец прекрасной эпохи. О немецком опыте осмысления национал-социалистической истории и его пределах). Эмоционального шока хватило всего на 45 лет…

[29] Этот мировоззренческий тезис соответствует второму, принятому нами пути разработок (см. с. 17).

[30] Вот католики поставили посреди католического Дрездена памятник протестанту Лютеру потому, что тоже «не могли иначе» (шутка).

[31] Нисим Талеб. Черный лебедь: «В этом (глубоко личном) эссе  я делаю наглое заявление, противоречащее многим нашим мыслительным привычкам. Оно заключается в том, что миром движет аномальное, неизвестное и маловероятное (маловероятное с нашей нынешней, непросвещенной точки зрения);  а мы при этом проводим время в светских беседах, сосредоточившись на известном и повторяющемся. Таким образом, каждое экстремальное событие должно служить точкой отсчета, а не исключением, которое нужно поскорее запихнуть под ковер и забыть. Я иду еще дальше и (как это ни прискорбно) утверждаю, что, несмотря на прогресс и прирост информации — или, возможно, из-за прогресса и прироста информации, — будущие события все менее предсказуемы, а человеческая природа и обществоведческие «науки», судя по всему, стараются  скрыть от нас этот факт».

[32] Как показал Марк Рац, из сегодняшней конкуренции многих Будущих вытекает понятие «политического» () в пандан социальному. Но это – в Европейской традиции. А в «Ближневосточной» (в т.ч. исламской) традиции  из той же ситуации вытекает интенсификация социального (грубо говоря, усекновение голов).

[33] Эти времена еще называют «календарным» ( его метки: сегодня, вчера, завтра, в следующем году и т.д,) и «событийным», которое помечается событиями. Часто к «событиям» добавляют эпитет «исторические» тогда события размечают «историческое время». При таком взгляде календарное «завтра» еще не означает «будущее»,  календарное «будущее» может сводиться к «бесконечно длящемуся прошлому», а «прошлое» – к «сегодняшнему».

[34] Андрей Кончаловский. Соблазнительность зла.

[35] Строго говоря, Прошлое не «проще» — это не его качество, а наше к нему отношение: мы там побывали и, даже если там было тяжело, оно нам знакомо, мы освоили его логику, понимаем что к чему и что делать (ведь выжили — факт), а вот что ждет в Будущем, незнакомо, непонятно, и это пугает. Выживем ли?

[36] «Я выполнила долг перед родиной»: «Этой темы боятся? – До такой степени боятся, что я сталкиваюсь с абсолютной паникой – от учреждений власти до сельских жителей».

[37] Рута Ванагайте о литовцах в интервью Алене Городецкой: «Они называли это работой. А всех жертв – «обречёнными». Не «евреи», они говорили: «привели обречённых», «построили обречённых», «мы выстрелили в обречённых». Значит, у них в сознании было, что обрёк кто-то другой до них, себя они воспринимали последним звеном. Один сказал: «Если не я, то рядом кто-то его расстреляет». За ними не стоял немец, который убивал за отказ стрелять в еврея, их никто не принуждал, они действовали в полной для себя безопасности. Есть свидетельства, как во время исполнения казней старший по званию говорил младшему: «Сдать оружие! Отправляйтесь в охрану», – это когда у убийцы руки тряслись. То есть их никто не принуждал, к их самочувствию относились с пониманием. Водки, правда, много не давали, чтобы не натворили глупостей. Словом, всё было нормально, и эти люди были обычными добропорядочными гражданами«.

[38] Леонид Радзиховский: «Трудно, очень, очень трудно думать. И при том, очень и очень бессмысленно. Зачем это делать, если для вас уже проложены трассы, расставлены светофоры, указаны правила дорожного движения… И кто поведет свою машину по буераку, по целине, чтобы увязнуть и с помощью тросов с огромным трудом вылезти на то же шоссе? Лучше сразу – по шоссе. Обычные люди очень хорошо себя чувствуют, если не имеют личных проблем. А социально-политически очень хорошо себя чувствуют…». Ханс Ульдалль, датский лингвист: «Мышление столь же редко, как танцы лошадей» (А.Левинтов. Две рефлексии)

[39] Этот социальный тип в разных вариантах проходит через всю историю человечества. В Древнем Риме они кричали «Хлеба и зрелищ!» и их называли плебсом. Ближе к нашему времени он появляется в образе  «добропорядочного», «законопослушного» жителя вроде той старушки, что помогла изгнать бесов из Яна Гуса. Еще позже – это «обыватель».  Сегодня соцсети, сериалы, ток-шоу и проч. высокотехнологичные заполнители пустот жизни породили более элегантные термины: «электронное стадо», «цифровой человек», «общество спектакля». (Сергей Медведев. Президент по приколу). Форма меняется, сущность остается…

[40] Более подробное описание феномена массового человека, уже на примере сегодняшней России, см. здесь:http://www.bbc.com/russian/blogs/2014/12/141208_blog_pastoukhov_syndrome_unplugged_consciousness . Александр Мелихов, писатель: «Фашизм — бунт простоты против ненужной и непонятной сложности социального бытия. Простой человек — это потенциальный фашист».

[41] Язык описания сущности Холокоста – это тот же язык, на котором можно говорить о сущности человека. Ниже мы вернемся к этому тезису.

[42] Например, Путеводитель по основным понятиям и схемам методологии.

[43] Если, кроме указанного, действие предпринимается по желанию деятеля, не по принуждению, то такое представление деятельности близко к тому, как Ницше понимал волю: «хочу-могу-должен» (с.18  выше).

[44] Физически мозги, конечно, никуда не экспортируются, никто никуда не выходит и не переходит – вы можете оставаться в рефлексии на том же диване. Но адекватного языка для обеспечения понимания этих вещей еще не выработано. Никто ничего не поймет, если сказать, к примеру, что «в действительности мышления развёртывается новый слой, на который фокусируется проекция предыдущих слоев….». И я тоже через некоторое время ничего не пойму.

[45] Ничего удивительного: точно так же любой орган нашего тела усыхает, если не используется. К сожалению, системы образования и воспитания не обращают на это внимания.

[46] Иногда приходится слышать, что «черный ящик зомбирует народ». Это не совсем так – народ «зомбирован» уже до ящика.

[47] См. М.Рац, А.Казарновский. Проект Школы гуманитарной инженерии.

[48] Имре Кертес. Нобелевская речь.

[49] Ханна Арендт. Банальность зла. – с. 74. Там же: «… существует уже целая библиотека высокоученых юридических комментариев, подтверждающих, что слова фюрера, его устные высказывания были основным законом страны. В рамках такой «законности» любой приказ, буквально или по духу противоречащий произнесенному Гитлером слову, был по определению незаконным» — с. 80.

[50] Хотя бывает, сделаешь что-нибудь, а потом маешься – для чего и куда пристроить…  Но не будем о патологиях. Далее во избежание недоразумений будем иметь в виду, что к самому мышлению и всем его типам и формам, как и к ИФ, моральные оценки неприменимы.  Даже к рефлексии, она – лишь инструмент для получения моральных оценок, а не их объект.

[51] Ответственность существует, если есть понимание объекта ответственности.

[52] Каков мир «на самом деле» каждый узнает в свой срок — не изнутри, а  извне, покинув его. Хотелось, чтоб это было не скоро. Пока же воздержимся от любопытства.

[53] Вспомнил анекдот о частичности мышления: вора спросили, как он представляет себе Земной шар? – Как чемодан, который можно украсть. По этому представлению и строится воровская жизнь.

[54] Многие исследователи, включая Баумана, считают, что приоритет рациональности над всеми другими критериями деятельности  характерен машине Холокоста. Но язык не поворачивается называть «рациональностью» редукцию целого, доходящую до святой простоты. Так же невозможно считать рациональностью сведение мышления  к  рассудку.  Это что-то другое, патология, вроде исламской «культуры смерти». 

[55] Бауман даже считает, что «собственное чувство безопасности жертв стало главнейшим фактором  их гибели».

[56] Олег Будницкий, историк и социолог. О войне и невоевавших:  «Вообще, извлекать уроки из прошлого — плохая идея. Искать аналоги и подобия в прошлом абсолютно непродуктивно, поскольку события не повторяются».

[57] Характерный пример самого Зигмунта Баумана (с которым не раз еще встретимся). Во время войны он сражался в 1-м Войске Польском, имеет боевые награды. После войны дослужился до чина майора госбезопасности ПНР. Получил высшее социологическое образование. И т.д. О Холокосте он знал, но абстрактно. И вот его жена Янина, уцелевшая в лагере смерти, решила написать книгу об этом лагере и Зигмунт взялся ей помогать. Как он сам пишет в «Актуальности Холокоста», он не представлял последствий своей помощи. А произошло то, что совместная с Яниной работа потребовала глубокого знания нового для него историографического материала, породила новые идеи и направления мысли, так  что в конце концов, Бауман написал свою книгу о Холокосте.

[58] Далее термины «объект» и «машина» будем отождествлять, хотя строго говоря, машина — не сам объект, а его тип.

[59] В этом представлении использована разработанная в методологии многоплоскостная схема действительности мышления. Плоскости связаны друг с другом рефлексивно ().

[60] Еще ее называют: «административная структура», «машинная организация», «схема господства — подчинения», выражая ту особенность, что входя на место Д0, человек в полной мере попадает под волю Д2.

[61] Представление об управлении введено здесь на оппозиции к руководству. Более полное представление можно получить, рассматривая управление против политики: Зачем нужно образование?  Но для нашей задачи пока это не требуется.

[62] Наверно, если бы суд над Эйхманом состоялся сегодня, когда мы многое знаем о Холокосте, такая линия защиты привела бы на скамью подсудимых все население Германии и правительства многих стран.

[63] Сегодня в употреблении термин «эффективный менеджер».

[64] Кант сказал бы: «С рассудком у Эйхмана все в порядке, он использовал его на 100%. А с разумом были проблемы – разум ему мешал». Можно сказать и так: в деталях – максимальная целесообразность, а в целом – бессмыслие и безмыслие, поскольку целое распалось. В быту про такого рода случаи говорят: «формально правильно, а по существу издевательство».

[65] Отсюда следует, как бы мы не определяли понятие «человек», выражения «частичный человек, недочеловек, немножко человек» и проч. — оксюморон. Либо ты целое —  человек, либо выродок.

[66] Небольшое красивое эссе Александра Левинтова о том, что такое человечность, очень здесь к месту.

[67] Устав Международного военного трибунала, ст. 6-с.

[68] Александр Галкин. Германский фашизм.

[69] Некоторые считают после научной еще четвертую формацию – инженерную (она и сейчас на дворе), для нас это не принципиально.

[70] Сюда относятся «уроки Холокоста» в системах образования, требования толерантности, политкорректности, соблюдения  прав человека и т.д. – не потому, что это «неправильные идеи», а потому, что здесь принудительное действие опережает мышление (принцип Поппера, см. с.33). На днях в Интернете прошло сообщение: «мэр одного из городов Донецкой области в украинской зоне озабочен тем, что среди 10000 населения его города наберется едва ли 50 человек, любящих Украину». Мэр мечтает о том, чтобы все  жители полюбили Украину. Как это сделать? «Заставить» …  Простейший и понятнейший массовому (хотя и передовому) человеку рецепт. Несомненно, другие мэры его поддержат.

[71] Все сказанное выше можно рассматривать как часть концепции нового образования.   Подробнее см. М.Рац, А.Казарновский. Проект Школы гуманитарной инженерии.

 

Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2017-nomer10-kazarnovsky/