Заложники
В детстве у меня была отличная коллекция оловянных солдатиков. Игра с ними поглощала меня целиком. Ребёнком я рос болезненным, школу пропускал часто, а игру на скрипке, навязанную родителями, тихо ненавидел. На моё несчастье у меня был абсолютный слух, и папа с мамой не оставляли надежду на то, что с возрастом ненависть притупится, а то и вовсе пройдёт. А пока даже в те дни, когда по причине слегка повышенной температуры мне позволяли обычную школу пропустить, в музыкальную тащиться приходилось. Я вяло пиликал свой урок, но мысли мои были далеко. Я мечтал поскорее вернуться домой, к своим оловянным солдатикам.
Думаю, что с солдатиков и началась моя любовь к оружию. Я до сих пор с ловкостью разбираю и собираю автомат Калашникова и любовно чищу пистолет жены и оба своих, — служебный и личный.
В 1994 году я проходил интенсивный курс боевой стрельбы. Программа, рассчитанная на несколько месяцев, была построена по принципу нарастающей сложности. Инструктор Давид Л. из легендарного «Шальдага» , был энтузиастом своего дела и принимал близко к сердцу наши успехи и неудачи. Мы честно старались. И вот — последнее занятие. Тема: освобождение заложников. Давид объясняет задачу сразу всей группе, но выполнять её придется по очереди.
«Значит так. По моей команде ударом ноги открываете дверь в комнату тира. Вбегаете. Свет там будет погашен, так что сильно не разлетайтесь. На двух перпендикулярных стенах, удалённых от входа, — мишени. Они парные, то есть каждая состоит из фигуры террориста и фигуры заложника. В какой-то момент я включу свет на несколько секунд. За это время вы должны будете выстрелить столько пуль, сколько посчитаете нужным. Задача — уничтожить всех террористов и не задеть заложников. Сколько пар мишеней будет на стенах, я вам заранее не скажу. Только учтите, что фигуры выглядят почти одинаково. Разница между террористом и заложником в одном: у террориста на лбу нарисован кружочек, а у заложника — квадратик. Всё ясно? Вопросы? Тогда вперёд. Кто первый?»
Иногда я сам себе задаю вопрос: ну почему я всегда должен быть первым?! Летом 1976 года, на лагерных сборах институтской военной кафедры, выстроил нас однажды утром полковник Борис Исаакович Перский и объяснил учебно-боевую задачу:
«Товарищи курсанты, сегодня мы отрабатываем наступательные действия солдата-одиночки в бою на открытой местности. Каждый из вас получит в дополнение к автомату ещё и настоящую гранату. Метать гранаты вы уже умеете. Значит, бежите отсюда вон до той черты, стреляя на ходу. Перед чертой прекращаете стрельбу, вырываете чеку и бросаете гранату. Сразу после броска продолжаете бег в направление мишени. Радиус разлёта осколков гранаты значительно короче того расстояния, на которое здоровый мужик способен её запулить. Так что старайтесь. Всё ясно? Вопросы? Тогда вперёд. Кто первый?»
Первых явно не находилось. Борис Исаакович помедлил немного и остановил свой приветливый взгляд на мне. Я и так уже всё понял, но он нашел нужным облечь свою мысль в слова. Мы с ним были полные тёзки, и то, что он сказал громко, выглядело так: «Пожалуйте, Борис Исаакович…» А когда подводил меня к начальной линии огня, то тихо добавил: «Покажи гоям класс…»
Сначала у меня всё шло гладко, но как только я бросил гранату в цель, так сразу от страха и растерянности упал, закрыв голову руками. Рвануло, а я не встаю. Перский, который всё время бежал рядом со мной, пнул меня ногой и сказал: «Вставай, Исакыч, стыдно!»
И вот, через девятнадцать лет, я опять первый. Ударом ноги открываю дверь, врываюсь в тёмный зал тира, чувствуя на затылке дыхание инструктора. На мгновение вспыхивает свет, и я успеваю боковым зрением увидеть две пары мишеней вовсе не там, где ожидал. Четыре спаренных выстрела. Всё кончено. Инструктор включает подсветку. Во лбах обоих заложников по две аккуратные дырочки. Давид смотрит на моё растерянное лицо и даёт мне пинка. Мы оба хохочем. Господи, какое счастье, что здесь никому не надо показывать класс!
Авторитет
Знаете ли вы, читатель, что такое «халеби», с ударением на «а»? Нет? Ну, естественно. Так вот. Во-первых, это не что, а кто. А во-вторых, халеби — это уроженцы сирийского города Халеб, некогда цветущего торгового и духовного центра сирийских евреев. Еврейской общины Сирии по понятным причинам больше не существует, и рассеяны сирийские евреи по всему миру, включая Израиль. Есть среди них и выходцы из Халеба, известные с одной стороны своей непомерной гордостью и упрямством, а с другой — искренним радушием и гостеприимством.
В современном разговорном иврите слово «халеби» стало почти нарицательным. Когда тебе говорят: «Не спорь с ним, он типичный халеби» — это значит, что спорить не стоит. Халеби ни за что на свете не признает своей неправоты. Мужчина халеби не станет мыть дома пол, выносить мусор, и уж тем более развешивать на глазах у соседей бельё для просушки. У себя дома — он принц, баловень мамы, сестёр и жены. Но одновременно халеби — верный муж и хороший друг.
Как-то раз мой приятель, халеби по имени Яаков, пригласил трёх своих сослуживцев-полицейских выпить кофе после ночной смены у него дома. Было восемь часов утра, и жена Яакова ещё спала. Хозяин усадил гостей, сварил крепкий сирийский кофе и полез в кухонный буфет за чашками. Вытащил три. С удивлением осмотрел их. Пошарил на полках ещё раз. Четвёртой, парной чашки не было. Взор Яакова обратился на раковину. Чашка была именно там, — грязная! Яаков, естественно, её мыть не стал, а твёрдой рукой разлил кофе на троих и подал на подносе друзьям.
— А тебе? — удивились друзья.
— А мне расхотелось, — спокойно соврал хозяин дома.
Будучи однажды в Германии, я рассказал эту историю в компании коллег-немцев. Мы сидели в ресторане, пили пиво, аккордеонист играл «Лили Марлен». Немцы историю выслушали со вниманием, но, конечно, смысла не уловили. Свободная страна. Ну расхотелось человеку кофе — его право. Мы же не нацисты какие-нибудь, насильно даже пиво ни в кого не вливаем. И лишь один из присутствующих, Курт, специалист по русской мафии, немного подумав, наклонился ко мне и сказал по-русски:
— О, я понимаю. Этот твой друг, Яаков, он биль, natürlich, ав-то-ри-тет. Ему эту чашку мить било за-пад-ло. Да?
Res suis vocabulis nominare*
Аарон К., — следователь по особо важным делам по прозвищу «Человек-гора» — типичный персонаж Пиранделло. Огромный, страдающий одышкой, с трудом передвигающийся по иерусалимской жаре, — он на самом деле милейший человек. Самое примечательное в нем — образность его языка. Вчера я спросил его:
— Аарон, а правду говорят, что ты в одиночку ходил брать всю Катамонскую банду?
— Правда, дорогой, правда.
— Я не понял. Они что, не сопротивлялись?
— Сопротивлялись?
Да они же про меня слышали, куссохтам **! Я ведь, ты меня знаешь, даю только одну пощёчину. Вторая — это уже надругательство над телом усопшего. Так что они, как паиньки, сами сели в машину. Те, кто влез. Остальным я вызвал такси. Мамой клянусь! И что ты думаешь, начальство оценило? Даже спасибо отчётливо не сказали, так, провякали что-то … хорошо, что через полгода деньги вернули. От них вообще чего-либо можно добиться нормальным порядком? Вот слушай, сломался у меня, на той, значит, неделе в кабинете замок. Я ж понимаю, что никогда не починят, ибо кто я вообще? Так я звоню прямо их главному начальнику в отдел ремонта и говорю: «Я не полковник и не блядь с длинными ногами. Мне нечего вам предложить. Честно. Есть ли у меня шанс дожить до того дня, как мне заменят замок?» Они так одурели от натиска, что заменили в тот же день.
Аарон меня любит как брата. Он убеждён, что я родился русским по какой-то ошибке. Должен был бы быть курдом, как он сам. Я иногда и сам думаю, что произошла какая-то генетическая неувязка. Откуда у всех мужчин в нашем роду такая тёмная кожа и явно восточный темперамент, если род наш из Белоруссии? Каждый раз, когда Аарон видит меня, он выстреливает разом все известные ему русские слова. А знает он их немало: работа, хорошо, как дела, что ты хочешь, красавица, молодец, иди сюда. Он выговаривает их с видимым удовольствием, смакуя. Ему нравится сам звук.
Аарон К. — не единственный из моих коллег, увлёкшийся русским языком. Один молодой антрополог, например, обожает русские частушки, пословицы и идиоматические выражения. Раньше, в ответ на мой вопрос «как дела», он всегда отвечал «как сажа бела». Я несколько расширил его репертуар; теперь он варьирует «сажу» с выражениями «как генеральский погон» и «железно, как в танке». Особенно ему нравится слово «генеральский». Будучи в армейской жизни танкистом, он с удовольствием цитирует «броня крепка и танки наши быстры». У него, я думаю, абсолютный слух и феноменальная акустическая память, ибо он никогда ничего не путает. Я горжусь своим учеником. Иногда, правда, мне приходится за него краснеть, но я уже говорил, что кожа у меня на удивление смуглая, так что незаметно. В конце одного совещания, на вопрос начальства, всё ли понятно в поставленной задаче, он лихо ответил «понятно, раздолбай» и оглянулся на меня. Пришлось сделать вид, что смотрю в окно.
Русскоязычный коллега отлаживает что-то на компьютере. Программа не поддается. Заглянувшая в комнату начальница участливо интересуется:
— Что, разбилось что-нибудь?
— Разбилось? Нет, вроде ничего. А почему ты спрашиваешь?
— А у меня русская прислуга в доме, так что я уже выучила: если говорят «еб твою мать», — значит что-то обязательно разбилось.
Думаю, что и у коренного населения страны есть немало поводов посмеяться над нашими ошибками в коварном языке иврит. Я не забуду как через полгода после приезда в Израиль, работая в госпитале, озадачил пожилую и интеллигентную секретаршу рентгеновского отделения.
Задача была простая: найти медсестру по имени Джессика — дивной красоты австралийку — и передать ей лично в руки конверт с результатами каких-то анализов. Джессики на месте не оказалось, у неё был выходной. Секретарша вежливо сказала:
— Сожалею, но её сегодня нет.
— Ничего, — уверенно ответил я, и, гордясь своим ивритом, добавил, —
«аз ани этфок ота махар».
Надо было произнести «этфос» —«застану».
Я застану её завтра.
Невинная замена «с» на «к» в слове «этфок» придало фразе, как говорила моя няня, другой коленкор.
Короче, я пообещал завтра Джессику трахнуть.
Примечательной была реакция секретарши. Она понимающе на меня посмотрела и произнесла на своём родном, немецком, языке:
— Aufgeschoben ist nicht aufgehoben! — Что отложено — то не пропало.
Шушу
В единственном лице — «шушу», во множественном — «шушуим». Так за глаза в народе называют служащих израильской «девятки» — отдела по охране VIP Службы Безопасности. Прозвище это естественным образом передразнивает постоянное шушуканье охранников друг с другом и со штабом, посредством портативных переговорных устройств. Но не об этом речь. Речь, вы не поверите, о Госплане, райкоме партии, и хлястике от пальто. Но — всё по порядку.
Первым послом Израиля в Москве после восстановления дипломатических отношений, разорванных СССР в 1967 г., был господин Л., — опытный сотрудник МИДа и интересный человек. Он свободно говорит по-русски (и еще как минимум на четырёх иностранных языках) и обладает острым, аналитическим складом ума. Так вот, однажды появилось в газете объявление о том, что одно из многочисленных “русских” землячеств Иерусалима приглашает читателей на лекцию бывшего посла. Я бы, может, и не пошёл, но дело в том, что со мной работает его дочь, и мне было любопытно посмотреть какой папа у этой дамы.
Был душный летний вечер. Я был одет не по-израильски, то есть не в мятые шорты, майку и сандалии на босу ногу, а нормально, — в отглаженную чёрную рубашку навыпуск, с короткими рукавами и накладными карманами, и летние брюки. Под рубашкой — пистолет и запасная обойма. На лбу — тёмные очки. При высоком росте, приличной массе и очень короткой стрижке я выглядел как типичный «шушу при исполнении». Получилось так, что мы с послом вошли в здание, где размещалось землячество, практически одновременно. Он пошел здороваться с устроителями вечера, а я скромно уселся в уголке. Минут этак через пять подходит ко мне пенсионного возраста «земляк», по виду и повадкам в прошлой жизни ответственный советский функционер, и, сопя носом, въедливо так спрашивает:
— А Вы, товарищ, собственно, как сюда попали, с кем будете?
Я молча кивнул на посла.
— А, понимаем, понимаем, — почему-то во множественном лице зачастил ответственный работник, — понимаем и не будем мешать.
И действительно, никто мне больше не мешал. В зале было человек тридцать этаких «пикейных жилетов», которых живо интересовали мельчайшие детали внешней и внутренней политики Израиля. Сначала посол высказал свою точку зрения на международное положение, затем предложил присутствующим задавать вопросы. Большинство вопросов было на темы «нет в стране порядка» и «почему мы не мочим арабов».
— Поймите, — говорил посол — не может в стране со свободной рыночной экономикой быть абсолютного экономического порядка. Здесь нет Госплана, нет, слава богу, ЦК, вы не побежите жаловаться в райком. Нет здесь тех рычагов давления, к которым вы привыкли.
На этом месте я немного замечтался, вспомнил одну давнюю историю. Поздней осенью 1977 года моя жена решила сшить себе зимнее пальто. Ателье приняло заказ, но исполнять его явно не торопилось. Зима благополучно кончалась, а вещь всё еще не была готова.
И вот, наконец, долгожданным звонком жену пригласили на последнюю примерку. Было это 7 Марта. Мы пришли в ателье вдвоём, но в живых никого не нашли. Откуда-то из глубины доносилось пьяное: «Зачем вы, девушки, красивых любите…»
Я зашёл в пустой кабинет заведующей и на чистом листе бумаги написал: «До встречи в райкоме партии». Число, время, подпись.
Расстроенные, мы вернулись домой.
Рано утром следующего дня (8 Марта, выходной) — звонок в дверь. Открываю. Входят, смущённо улыбаясь, закройщица и заведующая ателье. На плечиках — готовое пальто:
— Вы уж извеняйте, да мы же усе свои, да мы ни в жисть… ну, и так далее. Уже будучи в дверях, заведующая спохватилась:
— Ой, совсем забыла! Вот тут кусочек материала вашего остался, от хлястечка.
Ах, жаль, нету в Израиле райкома! Уж я бы знал, каким рычагом действовать! В целом посол отбивался от персональных пенсионеров союзного значения достойно. Но мне казалось, что выглядел он несколько напряженным, что-то ему мешало. Я отнёс это за счёт духоты и усталости. Ближе к концу встречи я почувствовал, что тема исчерпана, и тихонечко вышел из зала. Здесь бы, вроде, и конец истории. Но нет, читатель, потерпите ещё минутку.
На следующий день, на службе, за утренним чаем, я говорю дочери посла:
— Знаешь, а я вчера был на встрече с твоим папой.
— Да, oн читал лекцию в Иерусалиме. Ты представляешь, там сидел какой-то мужик, видимо из посольства России, в чёрной рубашке, весь наглаженный, в общем — явный «гебешник», так он в течение всей лекции глаз с папы не спускал. Папа даже немного нервничал. Дома он сказал маме: «Cколько лет прошло, а ГБ всё еще интересует моя персона!». На что мама, а она у нас остроумная, перефразировала лозунг папиной любимой компании «Вольво»: «Однажды «Вольво» — всегда «Вольво», однажды посол — всегда посол».
— Браво, мама, — подумал я про себя.
Ангел-хранитель, или
Angel de la Guarda Personal
Что знаем мы о своей судьбе?
Как влияют на нашу жизнь разные мелкие случайности, не говоря уже о магнитных бурях и метеоритных дождях?
Как выглядит он, каждого из нас персональный, ангел-хранитель?
Нет у меня ответов на эти вопросы, и не надейтесь.
Хотя, впрочем, по вопросу об ангеле-хранителе могу, если хотите, высказаться.
Ангел этот постоянного обличия не имеет, а может являться, в зависимости от обстоятельств, в том или ином образе, так что нам никогда не дано знать, ангел ли он, или просто козёл, перегородивший своей тачкой дорогу.
В той истории, которую я хочу рассказать, он предстал в виде пренеприятного, толстого, самоуверенного мужика, лет под пятьдесят, которому не мешало бы постричься, погладить рубашку и почистить ботинки.
Впрочем, я не представился. Сам-то я хоть и полицейский, но по образованию психолог, специалист по нейролингвистическому программированию. Так что все эти субмодальности, или там, рефрейминги контекста, для меня столь же обычные понятия как для механика отвёртка, а для повара — терка.
И вот, представьте себе, лет этак двадцать пять назад попадаю я на интервью в одну контору. Занималось там мною трое: этот самый дядька и два его ассистента. Собеседование длилось целый день. Заполнил я Фрайбургский личностный опросник, нарисовал домик с большими окнами и открытой дверью, изобразил дерево с глубокими корнями и густой кроной, развёрнуто завершил все незавершенные предложения, потолковал с одним из ассистентов по поводу Пятен Роршаха, а затем меня их главный спрашивает:
— А почему, собственно, Вы так убеждены, что подходите на должность представителя нашей организации в Аргентине? Чем Вы лучше других претендентов?
— Я с другими претендентами, естественно, не знаком. Но я относительно молод, образован, владею испанским, работал за границей по поручению разных организаций.
— Что ж, молодость, как Вы сами сказали, понятие относительное, образованность вещь ещё более неопределённая. Испанским языком владеют все выходцы из стран Латинской Америки, а за границей по поручению разных организаций бывал каждый, кто хоть раз ездил в командировку.
Я, конечно, понимал, что он меня злит нарочно, что таковы правила игры, но всё равно почувствовал обиду. Ассистенты молча сидели в противоположных концах комнаты и делали пометки в блокнотах.
— Вот, на столе лежат два карандаша, — продолжал главный. Они параллельны?
— Мне кажется, что нет.
— Что значит «кажется». Они параллельны или нет?
— Нет.
— Присмотритесь повнимательнее. От Вашего правильного ответа многое зависит…
— Нет, карандаши лежат под углом.
— Я Вам сейчас, на месте, дам сто долларов, если Вы придёте к заключению, что карандаши параллельны. Он вынул из кармана купюру и положил на стол.
— Сто долларов немалые деньги, на них можно купить сто порций мороженого, но всё-таки она вертится!
— Кто вертится? — не понял экзаменатор.
— Земля.
— Причём здесь Земля? Я с вами говорю о карандашах…
— И карандаши тоже вертятся. Только что были параллельны, а теперь опять нет.
— Вы что, идиот? Мы же обсуждаем серьёзные вещи! Давайте поставим вопрос так: если бы для блага нашего государства было необходимо заключение, что карандаши параллельны, что бы Вы сказали?
— А на костре жечь будете или предпочитаете паяльную лампу?
— Вы свободны, — он посмотрел на меня с сожалением. О результатах собеседования мы Вам сообщим.
Результаты я, как психолог, мог предсказать заранее. В Аргентину поехал другой, контактный и гибкий, менее раздражительный, с более устойчивой психикой. Я сожалел об упущенной возможности долго, целых три года, пока в один прекрасный день не пришло известие о взрыве в Буэнос-Айресе. Взорвано было большое административное здание, в котором, помимо прочих организаций, помещался и офис той самой конторы, которая отвергла мою кандидатуру. А вы говорите…
Как поживаешь, мой ангел-хранитель, или, как мы говорим по-испански, Angel De La Guarda Personal?
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2017-nomer10-geller/
