Разорванный талес на раненом теле.
Хорош этот талес еврейский — в нём телу удобно:
ещё не зажившие раны ветра не засыплют песком.
Слышны колокольные звоны, евреи трясутся.
Не надо трястись так, евреи!
На кладбище я стерегу могил свежевырытый ряд.
Клеймо ваших ран на челе моём рдеет.
Я царь в этом талесе — в мантии красной и рваной!
Я каждой руке отомщу за пролитую кровь
в болотах,
в сараях,
на улицах
и у порога костёлов.
Из поэмы «В Царстве Креста»
Природа поэта… Она отлична от природы обычного человека. Его чувства обострены, его ухо, подобно уху музыканта, улавливает звуки, неподвластные иному слуху, а видение мира соткано из его фантазии, проникновения в мир мудрости, глубины чувства. Его слову дана сила обобщения. Не случайно Ури Цви Гринберг написал о своей поэзии: «Вслушайтесь в мои стихи: не говорите это только стих. Он озарён мудростью и отражает свет».
Я и сегодня помню своё впечатление от первых прочитанных его стихов. Они были далеки от моих поэтических пристрастий, но я вновь и вновь возвращалась к ним. Вдруг куда-то далеко отступила лирика Блока, и меня покорила властная сила написанного Ури Цви Гринбергом. Я читала его стихи и чувствовала как в сердце закрадывается боль. И не уходит.
Передо мной новая книга переводов его стихов «Не угаснет душа», вышедшая недавно в Москве в серии «Пространство перевода».
Короткая аннотация подводит к её сути.
«Ури Цви Гринберг особое явление не только в израильской, но и во всей еврейской литературе. Это поэзия ХХ века, окрашенная яркой еврейской символикой, проникнутая духом Танаха, Талмуда, Каббалы и других еврейских источников.
В книгу, подготовленную Ханохом Дашевским, вошли избранные стихотворения и поэмы, отражающие лишь небольшую часть грандиозного литературного творчества выдающегося поэта.
Это первое подобное издание на русском языке».
Открыв книгу, с нетерпением листаю её — ещё не знаю что ищу, но взгляд уже задержался на стихотворении:
Свойство моря живёт в человеке: ведь оно тоже плоть.
Шумят волны моря, тиха его гладь.
И сон голубой человека подобен каналам воды.
И после мелодии звучной, поглощающей сердце — покой.
Чьи-то головы в небе, и чьи-то под солнцем,
а чьи-то — в могиле земной.
Стихотворение — подобно этюду художника. Только разве обычному этюду дана глубина Коэлета?.. Особенность поэта, его умение уловить суть в обыденном, ощущаешь и в большом и малом пространстве стиха.
«Не угаснет душа» — так названа книга, и я понимаю: это строка из стихотворения. И она словно ведёт меня за собой. Я ищу это стихотворение. И нахожу его в цикле «Трактат о душе и её доме».
Не угаснет душа, если тело умрёт,
но умрёт, без сомнения, тело со смертью души.
Мысль о душе, как о ведущем начале в образе человека, сопровождает весь цикл, названный «Трактат о душе и о доме её».
Тот образ прекрасный, что мы ощущаем и видим
как в жизни людей, так и в жизни цветов и деревьев,
тот внутренний свет, чьё сияние есть даже в камне,
он весь — откровенье души, как свеченье из комнаты,
весть о сути и силе того, что зовётся душою.
И вновь, уже в другом стихотворении, как подтверждение той же мысли:
Через душу приходит к нам тела рассвет,
через душу и осень является к нам,
через душу все прелести плоть познаёт:
аромат наслаждений, желаний напев…
И я вдруг вспоминаю поэтессу Зелду. Как странно, они так далеки друг от друга, а ко мне возвращаются её строки о душе. Она говорит с ней как с живой:
Душа,
Ты недугов совет услышала
И прилипла как плющ
К старой стене.
Встань, встань,
За окном небеса беспредельные.
Встань.
Перевод Фримы Гурфинкель
Всё та же суть, всё тот же исток, всё та же основа у них обоих. Оба выросли в религиозном доме, где из поколения в поколение передавалась высокая еврейская духовность.
Ханох Дашевский почувствовал главное в Ури Цви Гринберге: мир его души, её боль, её связь со своим народом. Перевести эту боль на слова поэзии всё равно что коснуться раны. Пусть время и зарубцевало её, но ты читаешь строки Ури Цви и они отзываются в тебе с той же силой, потому что он весь в них. Переводить такие стихи тяжело. Ты возвращаешь ушедшему мгновению краски, и словно становишься свидетелем происходящего. А нужно ли это? Разве в этом красота поэзии?
Однажды Ханох прочёл слова Иегуды Галеви: «Не увлекайся греческой мудростью, ибо в ней есть только цвет, но нет плода». То была мысль об истинной красоте и истинной мудрости: быстро увядающий цветок, ласкающий глаз, и плод — символ зрелости, вобравший от соков земли. Он хранит в себе силу, ради него плодоносит дерево.
За этим сравнением прятался взгляд философа на суть его народа, духовную зрелость, глубину. В какой-то момент Дашевский понял — прошлое, со всей его трагичностью, неизбывная часть поэзии народа. Без этого не могло быть его истории, без этого душа нашего народа не могла бы нести ту духовную мудрость, которую хранила веками.
Перец Маркиш и Ури Цви Гринберг. Варшава, 1922 г.
Чтобы тебе открылась истинная глубина Ури Цви Гринберга, Переца Маркиша, Шауля Черниховского, Хаима Нахмана Бялика переводчик должен приникнуть к роднику, питавшему их творчество, познать традиции еврейской поэзии, её символику, мистичность, библейский дух. И Ханох Дашевский возвращается к поэзии испанского «золотого века» и от неё ведёт читателя к выдающимся еврейским поэтам современности. Он открывает для себя Шмуэля ха-Нагида, Саадию Гаона, Шломо ибн Габироля, Моше ибн Эзру, Иегуду Альхазири, Иегуду Галеви и многих других.
Они сочиняли философские оды, элегии, стихи о любви и вине, но истинным источником вдохновения для них оставался Танах, библейская мудрость. Не случайно Шмуэль ха-Нагид своими учебниками называет книги Псалмов, Коэлет, книгу Притч, а Иегуда Галеви пишет «Кузари» — «Книгу доводов и доказательств в защиту гонимой веры». (Так она названа в переводе с арабского).
И знакомясь с переводами Ханоха Дашевского «Из еврейской поэзии», я с благодарностью думаю о том, сколько незнакомых имён, сколько прекрасных строк, вернул он нам из того источника, что и сегодня питает нашу поэзию. И так естественно, что именно она, эта книга была удостоена Союзом русскоязычных писателей Израиля премии Давида Самойлова.
То было первое по-настоящему глубокое проникновение в еврейскую поэзию прошлого: перевод стихов с иврита сефардского, ашкеназского, современного и идиша. Над своей краткой антологией Ханох Дашевский работал пять лет, но одновременно с ней родились ещё две книги: «Ури Цви Гринберг. Не угаснет душа» и «Лира и кровь».
И они словно притоки одной реки, у которой есть начало, но нет конца. Их воды сливаются в единый поток, обогащая друг друга. Имя этой реки: «Еврейская поэзия».
Стихи еврейских поэтов, с их особым духовным настроем, порою печально-щемящей музыкой, переводила Анна Ахматова, Павел Антокольский, Владислав Ходасевич, Эдуард Багрицкий… Имя Ханоха Дашевского в «Пространстве перевода», серии книг московского издательства «Водолей», появилось сравнительно недавно, но сегодня он один из самых значительных современных переводчиков с иврита и идиша на русский язык.
Я спрашиваю — как сформировалась в нём эта духовная еврейская основа?
«Я родился в хорошо знакомой вам Риге, и мои истоки оттуда, — ответил Ханох на мой вопрос. — Меня просвещали, и я просвещался сам, читая всё, что мог достать на еврейскую тему…»
Да, Рига была мне хорошо знакома. Мы переехали в Ригу из Таллина. И первое моё воспоминание от встречи с этим городом: фотографии расстрела евреев в Румбульском лесу. Не знаю кто их передал, узнав о новой семье, но не могу забыть потрясение от увиденного. Почему-то на них были только молодые девушки, мои тогдашние ровесницы, в последние мгновения их жизни. Потом была встреча с Фридой Михельсон, одной из уцелевших во время акции. И наш с ней путь по спящей Риге, которым их вели тогда. И моё о ней эссе «Это мой долг».
Да, я хорошо помнила Ригу, в ней было много сионистски настроенной молодёжи. И всё же, далеко не все мои сверстники могли сказать о себе, так как сказал Ханох Дашевский: «Я почему-то очень рано почувствовал себя чужим в той стране, особенно на уроках русской истории и литературы. Мне никто специально не объяснял, что это не моё, я сам это ощущал: что-то было в душе…»
Он точно определил в себе этот исток. Как написал Ури Цви Гринберг «Сила жизни — в душе. А душа — это стержень всего».
В предисловии к книге «Лира и кровь» Дашевский пишет:
«В эту книгу вошли пять поэм, объединённых общей темой: трагической судьбой еврейского народа. Отсюда и название книги «Лира и кровь». Две поэмы: историческая поэма Шауля Черниховского «Барух из Майнца» и поэма Ури Цви Гринберга «Танец на могиле отцов» публикуются впервые. Такая поэзия не слишком часто удостаивается внимания переводчиков. Существует мнение, которое можно охарактеризовать одной фразой: «Хватит об этом!»».
Бежать от памяти всё равно что бежать от своей сути. Нам заповедано и нас сопровождает: «Помни!»
И Ханох берётся за перевод поэмы Переца Маркиша «Ди Купэ» («Куча»), написанной на идише около ста лет тому назад и оставшейся в ряду забытых и неизвестных читателю произведений. Он возвращает её к жизни.
«Сюжет поэмы не из того ряда, когда за кровавой вакханалией грядёт Искупление и новый рассвет.
«Куча» — о резне, в которой жертва не в состоянии сопротивляться. И в этом заключена ужасающая банальность погромов — и в средневековье, и в хмельнитчину, и в гражданскую войну, и в нацистских лагерях смерти. Нескончаемый плач, боль и тоска», — пишет он, комментируя свой перевод.
Ханох чувствовал: его душа отозвалось именно на поэзию, отражающую наиболее трагический период нашей истории, а это одна из центральных тем в творчестве Гринберга.
Ури Цви Гринберг, в чьих жилах текла кровь его прадеда рабби Ури из Стрылиська по прозвищу а-сараф — «огненный ангел», наделённый даром пророчества, и подобно пророкам не отступающий от своей правды; впитавший дух зелотов, готовых жизнь отдать за свободу, был особенно близок переводчику.
Но это чувство близости придёт позже. «Мой путь постижения его личности начался на семинаре поэтического перевода в Доме У.Ц. Гринберга на лекциях глубокого знатока иврита и творчества поэта рава Зеэва Султановича…
Стоило Ханоху назвать имя Зеэва Султановича, как я вспомнила его книгу: «Ури Цви Гринберг. О Боге. О времени нашем».
С ней я была хорошо знакома, возвращалась, как случается вернуться к роднику чистой воды, чтобы утолить жажду, почувствовать свежесть бьющего из земли источника. И я представляю как лекции Султановича с их эмоциональным накалом, его знанием истории и литературы, могли увлечь слушателей. Еврейская судьба, еврейское одиночество, еврейская боль…
Обложка журнала на идише «Альбатрос», который Ури Цви Гринберг издавал в Берлине, и где была напечатана поэма «В Царстве Креста»
Поэма в «Царстве Креста» была написана Ури Цви Гринбергом на идише в 1922-м году. Трагедия только приближалась, а он уже видел ужас происходящего, как будто всё совершалось на его глазах.
Может самое чёрное вижу я здесь из пророчеств,
каждым нервом своим ощущаю я ужас,
оттого, что сбываются эти виденья
здесь, в долинах страданья, на земле христианства.
…………………………………………………………………………….
Если б мог удержать я пылающий Марс на орбите,
чтобы он осветил, сквозь затмение солнца, дороги,
где сидят наши матери возле обочин
и баюкают там своих мёртвых детей на коленях,
своих мёртвых ягнят и птенцов на распутьях Европы.
В статье «Разорванный талес» Ури Цви Гринберга, посвящённой выходу книги «Не угаснет душа», Ханох Дашевский пишет о поэте:
«Ему открывались иные миры, недоступные приземлённым, сосредоточенным на будничной суете людям. Но и в литературном окружении, среди соратников по перу, он нередко оставался изгоем. <…> Ярлык «кровавый фашист» надолго приклеился к нему в Израиле, и каково было после Катастрофы ходить с таким ярлыком. А всё дело было в том, что он видел дальше других, и как верный сторожевой пёс, учуяв опасность, пытался встревоженным лаем предупредить пастухов еврейской страны».
А горечь бессилья и вдовьих слёз,
как коршун вьётся над нашим краем.
Разве я волк? — Я дворовый пёс,
который будит уснувших лаем.
Это стихотворение — одно из цикла «Дворовый пёс».
Ури Цви Гринберг хорошо понимал, что ему дана особая миссия: дар пророка жёг уста, требовал большого духовного напряжения, обрекал на одиночество.
Я чужим был в моём поколенье: мой стих
был пантерой, вгрызавшейся в души глухих,
раздиравшей своим откровением их.
Порой он казался себе пришельцем из другого времени. Исследователи его творчества писали о его близости к пророку Йехезкелю. На свитке из видения пророка было начертано: «Плач, и слёзы, и горе». На его глазах пала Иудея, был захвачен Иерусалим, разрушен Храм и народ угнан в Вавилон. Но разве то, чему стал свидетелем он, Ури Цви, не уподоблено времени Йехезкеля? И разве не должен он, Ури Цви, подобно Йехезкелю, воззвать к своим соплеменникам?!
О, родина! Край холмов и долин!
Несу твоё бремя, несу один.
Есть ли дом у пса? Где ночлег обрету?
Как жёваная полынь — во рту
Пророка горькая речь.
И всё же он чувствовал: его творчество отзывалось в душах людей.
Плугом песен своих я вспахал их песок, там провёл борозду и оставил посев: веру в царство Давида, пророчество, гнев:
и увидел на поле лишь первый росток,
перед тем как в свой час вместе с мёртвыми лёг.
Большинство стихов в книге «Не угаснет душа» переведены на русский язык впервые. Самый значительный её раздел составляют поэмы, посвящённые трагедии уничтожения еврейского народа. В статье «Сущность моря и суши» Евгений Витковский , который 14 лет ведёт сайт «Век перевода», пишет о переводах Ханоха Дашевского «Эти поэмы — широко открытая дверь в более чем сотню страниц стихотворений из десяти циклов разных лет… Это хорошие стихи и это стихи именно Гринберга, <…> сделанные рукой настоящего мастера».
Книга разделена на циклы. Здесь и философская лирика, стихи о душе, о Боге, смысле жизни. И ты вдруг чувствуешь, что поэт словно впускает тебя в своя святая святых, обнажая душу. Вместо пророческих видений — лирика. Внезапная грусть, беспокойная тревожная память.
Человек слышит музыку в рокоте волн:
так играет кларнет
на острове детства, где целым стоит его дом.
И в сверкающей пене туда возвращается он,
видя в море русалку с обнажённым бедром,
а за нею мерещится всадник на чёрном коне,
и сияющий остров исчезает в огне…
Образы погибших родителей, сестёр, их детей постоянно возвращаются к нему, он несёт им свою любовь, нежность, боль, но их нет, только память. Такая явственная, такая живая…
Поэзия Гринберга, уходящая своими глубокими корнями к библейским источникам, с возвышенной духовностью, сложными ассоциациями, религиозно-философскими размышлениями тяжела для перевода. «Поэтический перевод — искусство. Ты идёшь к своей зрелости, постепенно взрослея», — говорит Ханох. Он вспоминает как пытался вместить в перевод больше слов оригинала, не замечая, что теряется красота стихотворной строки. Своим учителем литературного перевода он считает Евгения Витковского. Постижение тайн перевода — продолжается.
Сегодня, читая стихи Ури Цви Гринберга в его переводе, чувствуешь тонкий лиризм, глубину мысли, красоту языка.
Ты в золоте вся, а пышные перья пестры!
Волшебная птица — душа моей мёртвой сестры!
Прищуренным оком глядишь, не мигая! Постой,
как звать тебя? — Павой тебя назову золотой!..
Когда проломил двери нашего дома сапог,
и преградой не стал освящённый мезузой порог,
и явилась к народу Завета беда, не мигая, смотрела волшебная птица тогда.
……………………………………………………..
Слушай, пава: чудесные крылья раскрыв,
улететь не спеши… Ты убита, сестра, а я жив!
Семь субботних небес как откроются мне,
без прищуренных глаз, без реки и без леса в окне?!
Это фрагмент из поэмы «Золотая пава», посвящённой памяти одной из погибших сестёр Ури Цви. Её облик навеял ему образ Золотой павы, птицы из еврейского фольклора, символ мечты о счастье.
Поэма вошла в книгу «Реховот — hanahar» — «Улицы реки».
«Реховот-hanahar» — название города в Эдоме. Символ христианства, его ненависти к евреям, ассоциация с жестокостью, страданием, ужасом уничтожения. Стихи напоминают кинот — элегии, но в них сквозь плач по погибшим прорывается вера в возрождение.
В час, когда наше небо окрасит восход,
Солнце Запада, солнце Эдома зайдёт.
Первые стихи, вошедшие впоследствии в эту книгу, Ури Цви Гринберг начал писать ещё в 1931 году, в Польше. Он постоянно возвращался к ней. Она оказалась последней, опубликованной им при жизни. И была награждена особой премией имени Х.Н. Бялика за поэтическое мастерство. И Государственной премией Израиля.
Поэт с его особым мистическим видением рисует картину возрождённого народа: «И придёт этот день…»
Затрубит провозвестник у древних ворот,
и пробудит дремавшие прежде края,
и тогда мы услышим как снова поёт
арфа в Доме Царя на горе Мория.
Возрождённый дух — дух царя Давида. Суть возрождения — в духовной преемственности.
И я невольно возвращаюсь к строкам стихотворения, которое прочла одним из первых в книге «Не угаснет душа»:
«Сила жизни — в душе. А душа — это стержень всего».
Примечания
[1] СУЛТАНОВИЧ З. «УРИ ЦВИ ГРИНБЕРГ. О БОГЕ, О МИРЕ, О ВРЕМЕНИ НАШЕМ» Творческая биография национального поэта. Издательство «Дом наследия Ури Цви Гринберга», 2002 год.
[2] Евгений Витковский — российский писатель-фантаст, литературовед, поэт, переводчик.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2017-nomer10-alon/
