Once Upon a Time in Russia (англ. Однажды в России)0

Памяти Беллы Натановны Веселер
и Льва Львовича Либермана

Впервые употребление фамилии Шиц зафиксировано примерно в XV веке исключительно в среде польского дворянства (шляхты). Существуют две версии происхождения этой фамилии — первая, в основе которой лежит польское слово szyc — шить, и вторая, связанная с немецким словом Schutze — стрелок. Использование этой фамилии постепенно распространилось на горожан в конце XVII века, затем — на крестьян и в середине XIX — на евреев.

В конце XIX го века на Богоявленской — одной из центральных улиц губернского города Минска — в двухэтажном доме находился основанный в 1882 году меховой магазин и небольшое ателье при нём. На первом этаже размещались торговый зал, гордо именуемый «SАLON», помещение ателье, склад и небольшая комнатка приказчиков. На втором этаже проживал с семьёй сам основатель и владелец «гешефта» Мендель Шиц. Когда в начале 900-х годов началась волна еврейской эмиграции, вызванная погромами, его сын Залман, в отличие от своих братьев, не уехал в Америку, поскольку, ведь кто-то должен был продолжать семейное меховое дело.

Две прошедшие революции и начавшаяся Гражданская война почти уничтожили меховой «гешефт», так как людей почему-то больше интересовали продукты, медикаменты и дрова, чем каракулевые шубы. Сам Залман, его жена Дора и трое из четверых детей должны были как-то выживать в этих тяжких условиях. Старший сын Хаим — восемнадцатилетний гимназист — ушёл в Красную Армию «защищать революцию».

Выход из создавшейся ситуации возник неожиданно: в Минске объявился Арон Шиц — один из уехавших в Америку братьев Залмана. Весь в чёрной блестящей коже, от фуражки с красной звездой до высоких сапог, Арон подъехал к дому на открытом легковом автомобиле в сопровождении троих, одетых точно так же, людей. За те полчаса, что брат побывал в родительском доме — «у товарища комиссара совершенно нет времени» — выяснилось следующее.

Прослышав в Америке о революции в России, об отмене «черты оседлости» и уравнении евреев в правах, Арон решил — настал его «звёздный час». Преодолев океан и Европу, полыхавшую в огне Первой мировой войны, он быстро разобрался в текущей политической ситуации и примкнул к большевикам. Обладая незаурядным талантом оратора и демагога, знанием английского и немецкого языков, Арон оказался в штабе Председателя Реввоенсовета республики товарища Троцкого, где стал одним из ведущих сотрудников, ответственным за «иностранные дела». В соответствии с революционной традицией, Арон Менделевич Шиц стал Александром Михайловичем Метовым. К слову сказать, псевдоним Метов возник как сокращение от фамилии Рахметов, который является главным героем почитаемого вождём большевиков Лениным романа Чернышевского «Что делать?».

Товарищ Метов быстро оценил ситуацию в семье брата, и уже через месяц литерный вагон, выделенный по распоряжению штаба Реввоенсовета, прибыл на Брестский вокзал (нынешний Белорусский). По ордеру, выданному в Московском Совете, сам Залман, его жена Дора, семилетний сын Меер и дочери четырнадцатилетняя Роза и пятилетняя Суламифь, а также старенький Мендель поселились в двух комнатах большой коммунальной квартиры на улице Домниковка, в бывшем доходном доме купца Солодовникова.

В годы НЭПа Залман работал в частном меховом ателье в Столешниковом переулке. Когда в 1927-ом году ателье экспроприировали, а бывшего хозяина отправили на Соловки, Шиц продолжал трудиться на том же месте, но теперь уже как государственный служащий.

Школьные годы Меера Шица совпали с неслыханными экспериментами в области образования, проводимыми под руководством вдовы Ленина — Надежды Крупской, которая сформулировала основную задачу образования — «Школа должна не только обучать, она должна быть центром коммунистического воспитания». Школа, где учился Меер, работала по бригадно-лабораторной методике. Каждый класс разбивался на бригады, по 5-6 человек в каждой. Идея метода заключалась в коллективной ответственности учащихся. Учебные программы и сами учебники менялись беспрерывно. С русским языком была полная беда, поскольку школьников учили писать по принципу — «как слышится, так и пишется». В старших классах школы ученики подрабатывали. Так, например, Шиц преподавал математику в вечерней школе для взрослых, а его товарищ Сашка Дружинин устроился грузчиком в булочную.

Благодаря природным способностям, Меер был среди лучших учеников школы. Особенно легко ему давались точные предметы — математика, химия, физика. Поскольку дома разговаривали на идиш, с немецким языком проблем не было, а вот с английским пришлось изрядно попотеть, особенно с произношением. Помимо этого, природа наградила его ловкими руками — видно пошёл в деда Менделя, который в 70 лет помогал сыну раскраивать мех и шить шубы, которые шли нарасхват у московских «нэпманшей». Меер собирал радиоприёмники, мог починить часы, велосипед и даже одним из первых в школе получил права на управление грузовым автомобилем.

После окончания школы Меер хотел поступать в ВУЗ и даже выбрал Московский Энергетический институт, но, увы, — по своему социальному положению он происходил из семьи служащих, и, таким как он, для получения высшего образования необходимо было иметь рабочий стаж. В конце 20-х годов в Москве царила безработица, и Меер прямиком отправился в Бауманский райком комсомола, откуда его направили на завод «Динамо».

Кадровик завода, бывший боец прославленной 1-ой Конной Армии, с недоумением рассматривал сначала райкомовскую путёвку, затем невысокого узкоплечего юношу в очках с толстыми линзами, затем снова путёвку.

— Ну и дела. Райком комсомола так просто к «такой-то» матери не пошлёшь, следовательно, надо этого еврейчика трудоустраивать. В токарном, слесарном и, уж тем более кузнечном, цехах от него толку мало. А не послать ли его к Быстрицкому, в испытательную лабораторию.

Так Меер попал в коллектив, возглавляемый выдающимся русским инженером Харитоном Яковлевичем Быстрицким, который начинал работать ещё в 1913-ом году в «Русском электрическом обществе “Динамо”», хозяином которого был промышленник Николай Парфёнович Глебов. Быстрицкий после окончания Московского университета обучался в Германии, ездил на стажировку в Америку, где два года проработал на заводе «Вестингауз Электрик».

Начало работы Шица на «Динамо» совпало с выпуском на заводе первого отечественного электровоза «ВЛ-19». Работа в лаборатории кипела с раннего утра до позднего вечера, и Мееру вначале показалось, что до него никому нет дела. На самом деле Быстрицкий опытным глазом отметил сообразительного паренька, который быстро разобрался в тонкостях работы на испытательных стендах, аккуратно проводил замеры, не боясь напряжения в 3000 вольт, но при этом тщательно соблюдал правила техники безопасности. Шиц предложил свой способ обработки результатов измерений с использованием «метода доверительных вероятностей», тем самым показав, что «дружит» с математикой, после чего старый инженер понял — из этого малого выйдет толк. Через два года Меер успешно сдал экзамены и поступил на дневное отделение Московского Энергетического Института.

Меер уже учился на втором курсе института, когда внезапно, от сердечного приступа умер его отец. Племянник позвонил дяде Саше, так дома называли брата Залмана — Александра Михайловича Метова, чтобы сообщить печальную новость. Неизвестный женский голос ответил, что товарища Метова нет дома, но продиктовал его рабочий телефон. Набрав номер и услышав в трубке,

— Секретариат Народного комиссариата иностранных дел СССР, слушаю, — Меер вздрогнул от неожиданности. Сбиваясь от волнения, он объяснил, по какому поводу звонит. В трубке попросили подождать, и, спустя пару минут, уже другой, начальственный голос ответил:

— Примите наши соболезнования, но, к сожалению, Александр Михайлович находится в заграничной командировке и присутствовать на похоронах не сможет.

Хоронили Залмана Шица по еврейскому обряду на кладбище в Дорогомилово. Согласно религиозному обычаю, на похоронах должен присутствовать «миньян» — то есть десять взрослых мужчин. Пару человек не хватало, поэтому Габай — распорядитель обряда, дополнил недостающее число двумя нищими, которые в большом количестве толпились у входных ворот.

Из кладбищенской сторожки служки принесли в простом дощатом гробу тело отца, завёрнутое в белый саван. Кантор в длинном чёрном одеянии и широкополой шляпе, раскачиваясь, певуче пропел протяжные слова молитвы на совершенно непонятном Мееру языке. После этого тело вынули из гроба и опустили в могилу. Каждый из присутствующих бросил туда по лопате земли, при этом по религиозным правилам лопату нельзя было передавать из рук в руки, а после броска её следовало воткнуть в кучу земли.

По окончании похорон Габай совершил с близкими родственниками обряд «Криа» — надрезал с левой стороны воротник рубашки у мужчин и платья у женщин, а Кантор прочёл поминальную молитву — «Кадиш».

Поздно вечером Меер стоял на опустевшей кухне, долго смотрел в окно и беззвучно плакал, понимая, что вся ответственность за семью теперь легла на его плечи. В неожиданно осиротевшей семье остались неработающая мать Дора Лейбовна, сестра Суля — студентка медучилища, и престарелый дедушка Мендель. Старший брат Хаим, к тому времени сменивший имя и фамилию на Ефима Горского, жил и работал в городе Баку, а сестра Роза — преподаватель физики — уехала по распределению на работу в одну из сельских школ Республики немцев Поволжья, на Волге.

Чтобы помочь семье после смерти отца, Мееру пришлось перевестись на вечернее отделение института и вернуться в испытательную лабораторию завода «Динамо», куда его охотно приняли. Придя на работу после долгого отсутствия, Меер с удивлением узнал, что лабораторию возглавил инженер Кривошеин, который лишь четыре года назад окончил институт. Все попытки узнать у сотрудников, где Харитон Яковлевич, наталкивались на стену молчания. Через пару дней, возвращаясь с обеденного перерыва, Меер повстречал своего знакомого — Николая Авдеевича Багрова, который работал на заводе со дня основания и дружил с Быстрицким. На вопрос Меера о своём бывшем начальнике Багров закурил и, едва скрывая слёзы, рассказал, что не так давно Харитона Яковлевича арестовали по делу о вредительстве в промышленности и, что тот, находясь в тюрьме, умер во время следствия. Ошеломлённый Меер молча стоял, не в силах произнести хоть слово. Багров докурил папиросу, аккуратно опустил окурок в урну и добавил,

— Меер, я знаю, ты умный парень — Быстрицкий тебя всегда хвалил. Запомни — наступают страшные времена, и выжить можно, лишь полностью погрузившись в работу. А главное, старайся молчать и ни с кем не откровенничай.

Этот совет честного и порядочного человека Шиц запомнил на всю жизнь. В январе 1937 года он был совершенно поражён, когда прочитал в газете «Правда» сообщение о процессе по делу антисоветского троцкистского центра, в котором называлось имя Александра Михайловича Метова. Видному дипломату не удалось избежать участи тех, кто тем или иным способом был связан со «злейшим врагом советской власти Троцким», и чья жизнь оборвалась в подвалах Лубянки. Меер наивно полагал, что только благодаря псевдониму его родного дяди, семья Шицов избежала самой горькой участи, хотя на самом деле, у «главных поваров» и их подручных, готовивших процесс, было в избытке доказательного материала, который самыми изощрёнными методами выбивался из подследственных, и поэтому надобность в ближайших родственниках пока отпала.

Продолжая работать на заводе, в 1939-ом году Меер с отличием окончил МЭИ. За это время он получил три авторских свидетельства об изобретении, а за год до войны поступил в заочную аспирантуру, имея на руках практически готовую кандидатскую диссертацию. В это же время, по настоянию руководства завода, его переводят из испытательной лаборатории в конструкторское бюро.

В самом начале Великой Отечественной войны Меер, как и большинство трудоспособных москвичей, отправился записываться в народное ополчение. Пожилой военком, участник Первой мировой и Гражданской войн, опытным взглядом окинул невысокого, слегка полысевшего мужчину в очках со стёклами не меньше, чем «минус 8» и, осведомившись, где тот работает, отправил его обратно на завод. Шиц категорически отказался от эвакуации и продолжал трудиться с теми, кто остался в прифронтовой Москве.

К этому времени его дед, Мандель Шиц, пережив сына Залмана на пять лет, скончался, а мать — Дора Лейбовна — умерла перед самой войной. Сестра Суламифь отправилась в Свердловск, куда был эвакуирован Первый Московский мединститут, студенткой которого она являлась. Меер вместе с управдомом опечатал комнаты, сдал ключи и переехал жить на завод.

Быстрое продвижение немецких войск на восток поставило промышленность страны в катастрофическое положение. Более 40 процентов электротехнических заводов остались в оккупированных районах, и на «Динамо», как и на другие предприятия отрасли, легла немыслимая нагрузка. Многие квалифицированные рабочие ушли воевать, а их место заняли пятнадцатилетние подростки. Работа по 14-16 часов в сутки, бомбёжки Москвы, недостаточное питание, плохие вести с фронтов — всё это тяжким грузом легло на плечи людей. Помимо основной продукции, завод начал выпускать корпуса мин и снарядов, вооружение и средства связи.

Шиц сутками не покидал КБ, придумывая и находя замену недостающим комплектующим изделиям, выпуская буквально «на коленках» рабочие чертежи и технологические карты. К середине 1942 года, благодаря «ленд-лизу», на завод начали поступать материалы, станки, оборудование из Америки и Великобритании, и, как следствие, выпуск продукции, а также её качество значительно возросли. В 1944 году за особый вклад в создание специальной техники Меер Залманович Шиц был награждён орденом «Красной Звезды», который, как правило, вручали за участие в боевых действиях.

Сразу после окончания войны Шиц защитил уже давно написанную кандидатскую диссертацию и был назначен заместителем начальника конструкторского бюро завода.

В разгар антисемитской компании 1949-го года директору завода «Динамо» Николаю Ивановичу Крестову, одному из плеяды знаменитых «сталинских директоров», позвонил инспектор по кадрам Министерства электротехнической промышленности Скопинцев:

— Николай Иванович! Что это ты там у себя синагогу развёл! Не пора ли порядок в этом деле навести — один Шиц Меер Залманович чего стоит?

— Слушай, Скопинцев. А ты знаешь, что у Шица за войну пять благодарностей от Верховного Главнокомандующего? А ты знаешь, что он сейчас работает по тематике, которой руководит Лаврентий Павлович? Так вот, очерти вокруг Шица круг в сто километров и ближе не подходи. А кто у меня еврей — я буду решать сам, — и бросил трубку. Больше звонками о засилье евреев на заводе Крестова не беспокоили.

Обедая в заводской столовой, Меер обратил внимание на недавно появившуюся официантку — высокую молодую женщину. Еврейка с большими чёрными глазами и тёмными волосами, выбивавшимися из под белой кружевной наколки, явно привлекала к себе мужское внимание. Как-то, расплачиваясь за обед, Меер, преодолевая внутреннюю робость, решился с ней поговорить. Выяснилось, что зовут её Люба, родом она из Минска, в настоящее время учится в Энергетическом институте и живёт в общежитии, а так как стипендии не хватает, то ей приходится подрабатывать официанткой. Чтобы не отстать в учёбе, приходится ночью переписывать с чужих конспектов лекции, а вот семинары она старается не пропускать. Меер, в глубине души обрадованный завязавшейся беседой, рассказал, что его родители родом тоже из Минска, но, к сожалению, умерли, и, если она не возражает, то с удовольствием поможет ей с учёбой. В одно из воскресений он пригласил Любу к себе на Домниковку. Дома Меер познакомил Любу со своей сестрой, и по взгляду Суламифи он понял — Люба ей не понравилась.

За чаем Люба рассказала, как перед самой войной, после окончания девятого класса поехала к знакомым «посмотреть Москву». Когда началась война, попасть домой в Минск стало невозможным. Во время московской паники 16-го октября 1941-го года вместе со знакомыми эвакуировалась в Свердловск, где устроилась на оборонный завод. Работая, с отличием окончила вечернюю школу. Всё время пыталась связаться с родными, но ничего выяснить не удавалось. В 1946 году во время отпуска съездила в Минск, где и узнала, что вся её семья и знакомые погибли в минском гетто, и что родных у неё никого не осталось. И когда эта симпатичная, ещё малознакомая женщина так просто и буднично обо всём этом рассказывала, сердце Меера заныло от тоски и жалости.

Через три месяца Любовь Зиновьевна Потоцкая и Меер Залманович Шиц расписались, заняв одну из двух комнат в квартире на Домниковке. В ноябре 1950-го года у них родился сын, которого назвали совсем не еврейским именем Валерий.

В семье Шицов всё шло своим чередом — Люба успешно окончила институт и устроилась в плановый отдел завода «Динамо». Валерик рос как обычный советский ребёнок, ничем особенно не отличаясь от своих сверстников: сначала ясли, потом детский сад, а затем школа. В 1958 году за выдающийся вклад в создание новой техники Мееру Залмановичу Шицу присуждают Государственную премию СССР, и вскоре он защищает докторскую диссертацию. В новом заводском доме их семья получает отдельную трёхкомнатную квартиру, а у Валеры появляется своя отдельная комната.

Меер никаких выдающихся способностей у сына не замечал — все попытки заинтересовать его задачками по математике или по физике оканчивались ничем. Единственное, что Валеру действительно интересовало, так это книги. В доме была хорошая библиотека, которую Меер начал собирать ещё до войны, и почти все подписные издания, которые издавались в 50-е и 60-е годы, оказывались на семейных книжных полках.

Младший Шиц запоем читал всё, что попадало ему под руку. Сначала это были Жюль Верн, Майн Рид и Луи Буссенар. Затем последовали «Декамерон», «Золотой осёл» Апулея, «Озорные рассказы» Бальзака, «Яма» Куприна — одним словом то, что интересует юношей и девушек в период полового созревания. Любу беспокоило такое бессистемное чтение, тем более, что сказывалась наследственная близорукость — каждый год приходилось заказывать сыну очки с всё большим «минусом».

С самого детства Валера слыл отъявленным спорщиком, причём терпеть не мог проигрывать в споре. Чтобы выиграть, в ход шли самые хитрые уловки и каверзы, и, если он терпел неудачу, то, в лучшем случае, совершенно бездоказательно заявлял:

— Возможно, я не прав, но и ты тоже неправ.

Его характер и темперамент были таковы, что в некоторых случаях он мог, вне себя от гнева, с кулаками наброситься на соперника, даже если в ответ его могли сильно поколотить.

Так сложилось, что когда Валера перешёл в шестой класс, Любовь Зиновьевна серьёзно заболела, и сына пришлось отправить на одну смену в пионерский лагерь от завода «Динамо». С первого дня пребывания в коллективе детей, родители большинства которых были рабочими завода «Динамо», неуклюжий полный мальчик, «очкарик», да к тому же еврей, стал объектом насмешек и травли. Валера попробовал «откупиться» от своих мучителей, предложив им гостинцы, которые ему дала мама с собой. Мальчишки с удовольствием накинулись на его сладости, но потом снова принялись за старое.

Лёжа в постели после отбоя, он с ужасом думал о том, как просуществовать оставшиеся дни. Внезапно, кто-то из его гонителей выкрикнул в темноте:

— Ну, что мы сегодня будем слушать?!

Валера, уже успевший схлопотать за день несколько затрещин и лишившийся порции компота за обедом, не раздумывая, вытер слёзы, проглотил сопли и начал бодрым пионерским голосом читать наизусть «Таинственный остров» своего любимого Жюля Верна:

— Всё тяжёлое за борт! Мы поднимаемся? — Нет, напротив, опускаемся! — Хуже того, мистер Смит, мы падаем! — Бросайте балласт! — Последний мешок выбросили! — Поднялся ли шар? — Нет, сэр! — Золото и оружие за борт!

Когда на следующий день кто-то попытался пристать к Валере и крикнул:

— Шиц — в жопе шприц! — Веретенников — главный заправила и вожак мальчишеской стаи, отвесил дразнильщику звонкую оплеуху и громогласно объявил:

— Кто «писателя» тронет — будет иметь дело со мной.

С этой минуты Валера крепко запомнил — не всё решается с помощью кулаков или денег, и что, помимо этого, в жизни существуют ещё и ум, знания, память, в конце концов, позволяющие выжить в человеческой стае.

В 1964-м году Меер Залманович в составе советской делегации побывал в Федеративной республике Германия. Из этой загранкомандировки он в подарок сыну привёз катушечный магнитофон «Грюндик», который круто изменил Валерину жизнь.

Британская рок-группа «Битлз», джазовые исполнители из Америки, Юрий Визбор, Александр Галич — всё это буквально ворвалось в музыкальный быт советских людей. И Валеру осенило — надо организовать звукозапись и продавать плёнки, тем более, что спрос значительно превышал предложения, а уж «Грюндик» его не подведёт. Уже через полгода он знал, как достать пластинки, с которых он будет переписывать музыку, где и через кого следует закупать хорошую импортную магнитофонную плёнку, что на сегодняшний день востребовано, тем более, что к качеству его «товара» претензий не было.

Сначала плёнки с записями продавались своим одноклассникам, потом их знакомым, и так постепенно круг «меломанов» расширялся, а Валера обрастал связями. У него появилось много денег, и возник вопрос — а куда их прятать? Он попытался использовать для этой цели старый школьный портфель, но вскоре пришёл к выводу, что надёжнее обменивать деньги на сто и пятидесятирублёвые купюры, а те, в свою очередь, хранить в конвертах с пластинками, благо количество пластинок перевалило за двести.

Когда домашние проявили интерес к «музыкальным» занятиям сына, тот рассказал, что записался в школьный кружок любителей лёгкой музыки, где они обмениваются пластинками и записями, а, кроме того, он ходит в Дом культуры им. Зуева в Сокольниках, где существует «секция меломанов». Подобное объяснение вполне удовлетворило его обеспокоенных родителей.

Один из «магнитофонных» приятелей познакомил Валеру с Феликсом Антоновичем Квятковским — заведующим киноустановкой и радиоузлом Центрального дома литераторов (ЦДЛ), расположенного на улице Воровского. Высокий, худощавый человек с аккуратным пробором в начинающих седеть волосах, всегда в элегантном костюме и с галстуком-бабочкой в тон рубашки, в хороших туфлях производил неоднозначное впечатление. Он несколько манерно тянул окончания слов, «стрелял» глазами, любил в процессе разговора взять собеседника за руку, дружески расцеловаться при встрече и прощании. Феликс Антонович был знаком со многими известными писателями и музыкантами, а поскольку те регулярно бывали в загранкомандировках, то он приобретал у них самые последние новинки, выпущенные на Западе.

Квятковский любил собирать меломанов, особенно молодёжь, поражая собравшихся какой-нибудь необычной записью. Было у Феликса Антоновича несколько любимчиков, как правило, симпатичных юношей, по сравнению с которыми невысокий, в очках со старомодной оправой, в обычном по тем временам «гэдээровском» костюме, Валера казался себе «гадким утёнком».

Стоит, однако, отметить, что он стал больше следить за своей внешностью — регулярно ходить в парикмахерскую, брить, уже начинавшую пробиваться растительность, чаще менять рубашки и носки, следить за обувью.

В один из дней Валера зашёл в ЦДЛ отдать Квятковскому взятые у того пластинки, узнать: «нет ли чего новенького?», а заодно и вручить принесённую в подарок бутылку армянского коньяка «Греми». Поднявшись по служебной лестнице и заглянув в радиоузел, он увидел за письменным столом, где обычно сидел Квятковский, незнакомого человека средних лет в тёмном костюме и рубашке с галстуком. Двое других, в похожих костюмах, осматривали помещение.

— Здравствуйте! — неожиданно высоким голосом произнёс растерянный Валера.

— А Вы к кому? — спросил мужчина, сидевший за столом, по-видимому, старший из присутствующих.

— Я к Феликсу Антоновичу.

— А по какому вопросу? Да Вы заходите, не бойтесь.

Тут в душе у Шица зародилось беспокойство — что-то было не так.

— Надо «валять дурака» и потихоньку отсюда выбираться, — мелькнуло в его голове.

— Дело в том, что мы с Феликсом Антоновичем ходим в секцию меломанов клуба имени Зуева в Сокольниках, — завёл Валера уже привычную «песню», — и там обмениваемся записями или пластинками. Он мне предложил зайти к нему на работу, чтобы показать новую запись Луи Армстронга. У меня сейчас каникулы, вот я и зашёл, — и чем дольше Валера говорил, тем больше он успокаивался.

— И часто ты приходил к Квятковскому? — мужчина перешёл на «ты».

— Да нет, всего один раз, а так мы встречались на заседании секции.

— А дома ты с ним встречался, или где то в гостях?

— Нет, ни разу. А когда его можно будет увидеть? — спросил Валера правильным «пионерским» голосом.

— Боюсь, теперь не раньше, чем лет через восемь. Ты про 121-ую статью Уголовного кодекса что-нибудь слышал?

— Нет, ничего, — честно признался Валера.

— Так вот — твой Квятковский привлекается к уголовной ответственности за мужеложство, а иначе говоря, за педерастию. Уже четверо его партнёров дали признательные показания. Так что теперь судить его будут.

На лице Валеры отобразилось изумление.

— Скажите, а я могу идти? — как можно более наивно спросил Валера.

— Давай паренёк, и остерегайся таких типов. — Старший махнул рукой.

Когда Шиц вышел на улицу, сердце его колотилось так, будто он пробежал стометровку.

По прошествии нескольких дней он пришёл к выводу, что со звукозаписывающим бизнесом следует «завязывать», тем более, что спрос на самодельные магнитофонные записи падал, поскольку фирма пластинок «Мелодия» с каждым месяцем наращивала выпуск своей продукции, причём в продажу поступали, как правило, музыкальные новинки.

Тем временем Валера перешёл в десятый класс, и, хотя из-за зрения ему армия «не грозила», но пора было подумать о высшем образовании. Его совершенно не привлекала перспектива становиться инженером, как этого хотели многие одноклассники, или как советовал ему отец.

Валере очень нравился язык Франции, а особенно французский шансон. Ив Монтан, Морис Шевалье, Эдит Пиаф — этих исполнителей он мог было слушать сколько угодно. С пятого класса, когда в школе начались уроки французского языка, родители наняли ему репетитора — Полину Гдальевну Боймгольц. Она родилась в Париже, в семье русских политических эмигрантов и, будучи ребёнком, общалась со всей большевистской верхушкой, включая Владимира Ильича и Надежду Константиновну. С девятого класса Валера стал заниматься с преподавателем МИД-овских курсов, так, что к моменту окончания школы он вполне прилично овладел французским языком.

Забегая вперёд, следует заметить, что в 90-е годы, очутившись впервые в Париже, Валера с изумлением обнаружил, что коренные французы его почти не понимают, как, впрочем, и он не мог разобрать, кроме отдельных слов, настоящую французскую речь. Это обстоятельство его сильно расстроило, и он никак не желал с этим мириться.

О том, чтобы поступать в Институт иностранных языков им. Мориса Тореза, не могло и быть речи — евреев туда просто не принимали.

С помощью знакомых удалось выяснить, что в Московском государственном педагогическом институте им. В. Л. Ленина (МГПИ) готовят учителей, преподающих математику и физику на иностранных языках, в том числе и на французском. Казалось бы, подходящий вариант, но дела с математикой у Валеры обстояли не лучшим образом, и требовалось найти хорошего репетитора. Оказалось, что племянник Меера Залмановича — Сергей занимался частным образом с преподавателем математики Львом Львовичем Либерманом, который жил в Марьиной Роще. Этот спортивного вида, правда, с небольшим животиком, наголо обритый, с хорошим чувством юмора и великолепной речью человек целиком и полностью опрокинул Валерино представление о математике. Оказалось, что алгебра, геометрия, тригонометрия могут быть увлекательными, а решение задач — интересным занятием. Да и разговоры после занятий на самые различные темы, начиная от живописи и кончая последними литературными новинками, были очень познавательны. Весь десятый класс два раза в неделю он неустанно занимался с Львом Львовичем, и результаты не замедлили сказаться — экзамены на аттестат зрелости, а затем и вступительные экзамены в институт были сданы на все «пятёрки».

В институте Валера вёл обычную для большинства советских студентов жизнь — главное было не иметь «хвостов», то есть вовремя сдавать зачёты и экзамены, по мере возможности не прогуливать занятия и вести какую-нибудь общественную работу, например, делать раз в месяц политинформации. Вместе с тем его не покидали мысли о продолжении собственного «бизнеса», благо свободного времени было достаточно.

В одной группе с Валерой учился симпатичный парень Саша Перчиков — худощавый, выше среднего роста брюнет, всегда одетый в хорошо сшитые костюмы и модные дорогие туфли. Чувствовалось, что Саша из обеспеченной семьи и имеет деньги, хотя бы потому, что курил довольно редкие по тем временам американские сигареты «Мальборо». В начале их знакомства выяснилось, что он из семьи известных московских адвокатов, что у них много общего, начиная с национальности и заканчивая литературными и музыкальными предпочтениями. Саша с детства учил английский, а на французское отделение поступил, чтобы освоить второй язык. Бывая дома у Шица, Саша охотно беседовал с Меером Залмановичем, к которому он проникся симпатией и уважением.

Как-то Валера в разговоре с Сашей осторожно обмолвился, что располагает определённой суммой денег, хотел бы её «раскрутить», но не очень представляет себе, как это сделать — «ведь не класть же их в сберкассу под два процента годовых». Саша охотно поддержал этот разговор, рассказал, что знает человека, который увлекается нумизматикой, и пообещал с ним связаться.

Спустя пару недель, Валера, надев свой лучший костюм и повязав модный галстук, отправился с Сашей в Дом Учёных, расположенный на Кропоткинской улице, в здании со скульптурами львов на пилонах парадного входа. В буфете Саша представил Валере высокого седого человека с ярко выраженной восточной внешностью — Армена Рубеновича Мекиняна. Узнав, что Валера неофит и с нумизматикой знаком в пределах школьных знаний, Мекинян пригласил того к себе домой. Вспомнив про Квятковского, Шиц внутренне напрягся, но высокая интересная брюнетка, сопровождавшая нового знакомого, несколько развеяла его опасения.

Армен Рубенович жил в старинной московской квартире в районе Гоголевского бульвара, в самом центре Москвы. Мекинян любезно встретил гостя, показал свою коллекцию, а это порядка полутора тысяч монет, угостил прекрасным коньяком, поинтересовался у Валеры, из какой он семьи. Услышав ответ, сказал, что слышал о его отце — выдающемся конструкторе. В процессе разговора выяснилось, что нумизматикой сейчас интересуются многие, но, чтобы собрать хорошую коллекцию, надо много учиться. Кроме того, не последнюю роль играют деньги, на что Валера скромно заметил, что кое-какие средства, оставленные бабушкой, у него имеются, хотя никакой бабушки, у него, и в помине, не было.

Уже через полгода, Валера достаточно серьёзно освоил новый для себя предмет. Изучение в Ленинской библиотеке специальной литературы и каталогов монет, общение с «патриархами» нумизматики значительно расширило его кругозор, и дало первые результаты. Так, приобретённые им по случаю и по неожиданно низкой цене, античные монеты греческого Причерноморья заслужили безусловного одобрения Армен Рубеновича.

Однако, Валера не собирался ограничиваться сбором редких старинных монет, поскольку в его планах значились золотые монеты, которые могли дать действително ощутимый доход.. В первую очередь, следовало обезопасить себя от уголовного преследования, связанного с приобретением золотых монет, поэтому два последующих года были потрачены на посещение секции нумизматики при Государственном Историческом музее. Там, общаясь с собирателями монет, некоторые из которых ещё помнили знаменитого Алексея Васильевича Орешникова, он серьёзно углубил свои познания, а, главное узаконил своё нахождение в рядах нумизматов, получив заветные «корочки».

Основной опасностью для любого коллекционера являются подделки, и Шиц изучил все возможные способы определения подлинности монет по внешнему виду, весу, вытесняемому объёму воды, качеству исполнения гурта, состоянию буртика, по звуку при падении монеты. Он приобрёл ювелирные весы, лупу с многократным увеличением, научился обращаться с азотной кислотой и «царской водкой», но при этом отдавал себе отчёт, что стопроцентной гарантии от приобретения фальшивой монеты не существует, а есть лишь возможность свести подобные риски к минимуму.

К началу семидесятых годов, в СССР сложился серьёзный нелегальный рынок золота. Подпольные цеховики из закавказских и среднеазиатских республик, директора крупных заводов, ответственные партийные и советские руководители, зубные врачи и ювелиры — все эти люди вкладывали свои сбережения в ювелирные изделия и золотые монеты, в основном, царской чеканки. По закону советские граждане обязаны были продавать золото только через государственную скупку, где давали «копеечную» цену, а приобретать только в магазинах Ювелирторга по ценам в десять раз выше.

Бизнес на золоте был связан со студентами Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы, гражданами Африки или Азии, которых в среде дельцов называли «лумумбариями». По существующим «наводкам», им передавались рубли, которые затем обменивались на валюту. Тогдашняя цена за доллар составляла 5-6 рублей. «Лумумбарии» в валютных магазинах «Берёзка» или в коммерческом отделе Внешторгбанка приобретали золотые слитки, золотые монеты русской чеканки, ювелирные украшения по цене — не дороже полутора долларов за грамм, а в некоторых случаях золото приобреталось за границей. Затем, купленное золото и изделия из него сбывались советским «теневикам», но уже по цене 50-60 рублей за грамм золота 583-й пробы, при этом цена за золото высшей пробы доходила до 90-100 рублей за грамм, соответственно, и прибыль увеличивалась многократно.

Первым серьёзным заказом стала покупка для некоего Гургена Гайковича дюжины «николаевских» золотых десяток, который обратился к Валере по рекомендации Мекиняна. Круг заказчиков постепенно расширялся, накапливался опыт, но, вместе с тем, пришлось усилить бдительность, поскольку статьи Уголовного кодекса о незаконном обороте драгоценных металлов никто не отменял. Между тем, учёба в МГПИ подходила к концу, и встал вопрос дальнейшего трудоустройства. Его приятель Саша Перчиков с помощью родителей получил запрос на трудоустройство в издательство «Юридическая литература». Чтобы иметь более свободный график работы, Шиц решил устроиться в так называемую «вечернюю школу», где, в основном, обучались взрослые люди.

Ему посоветовали обратиться в подобную школу у Никитских Ворот, где он познакомился с её директором Тихоном Андреевичем Кругликовым, обладавшим недостатком, присущим многим русским интеллигентам, а именно — слабостью к крепким напиткам. Они быстро нашли взаимопонимание, запрос на трудоустройство для комиссии по распределению был оформлен, и Валера достойно отблагодарил своего будущего директора.

Родители потихоньку старели. Любовь Зиновьевна вышла на пенсию, а Меер Залманович перешёл на должность профессора — консультанта. По совету друзей они купили дачный участок в Кратово — подмосковном посёлке по Казанской железной дороге с уютным бревенчатым домом.

Валера сдал на права и приобрёл с приличной переплатой белую «шаху»- автомашину «Жигули» шестой модели. Пару раз он попадал в автомобильные передряги, но всё заканчивалось благополучно, если не считать шрама на подбородке.

Личная жизнь его складывалась не вполне удачно — он два раза женился, но всё заканчивалось разводами. Первый раз это произошло, когда он учился на втором курсе. Это был обычный студенческий брак с однокурсницей. Свадьба в ресторане «Новый Арбат», жизнь в съёмной однокомнатной квартире и развод через полгода, после того, как Валера застал юную жену в собственной постели со своим однокурсником. Меер Залманович, узнав истинную причину развода, сокрушённо покачал головой, посоветовал сыну впредь серьёзней относиться к выбору спутницы жизни и с пониманием отнёсся к просьбе Валеры «не рассказывать об этом матери».

Во втором браке, а это произошло уже после окончания института, всё было значительно серьёзнее. Марина, с которой он познакомился на свадьбе Саши Перчикова, была из обеспеченной еврейской семьи. Её папа занимал довольно высокий пост в Госплане СССР, а мама — кандидат искусствоведения, преподавала в институте имени Гнесиных. Ростом выше среднего, шатенка с серыми глазами и хорошей фигурой — Марина произвела на Валеру сильное впечатление, короче, он впервые в жизни влюбился по-настоящему. Она была несколько старше его, в выборе профессии пошла по стопам отца — окончила Московский Финансовый институт, училась в аспирантуре и писала диссертацию.

Валера понимал, что для Марины выйти замуж за учителя вечерней школы — это не то, о чём она мечтала, да и потом было совершенно непонятно, как она и её семья отнесётся к его бизнесу, задумай он рассказать хотя бы немного о своих «побочных занятиях». Поэтому в ход пошла «мулька» о том, что, работая в вечерней школе, он всё свободное время по совету отца посвящает разработке математического аппарата серьёзной научной проблемы. Он привёл Марину домой, где познакомил своих родителей с Мариной, и та им очень понравились. Всё время, пока он ухаживал за Мариной, они бывали в театрах, посещали выставки, концерты классической музыки. Ей нравилось, что Валера, в отличие от многих её ухажёров, был обеспеченным человеком, постоянно дарил цветы, всегда охотно расплачивался в компании и лихо водил машину. Свадьбу отмечали в ресторане «Прага», причём оплату всех расходов Валера взял на себя.

Всё время, пока Валера ухаживал за Мариной, его охватывало совершенно новое, ранее неизведанное чувство азарта — эта женщина должна принадлежать ему и никому больше. И он делал всё возможное, чтобы добиться её руки, но как только они поженились, это ощущение куда-то исчезло, привнеся в его жизнь непонятное разочарование.

Молодые купили двухкомнатную кооперативную квартиру в престижном районе на юго-западе Москвы. Через год у них родилась дочь Юля, для ухода за которой наняли няню, и, кроме того, часто с ребёнком сидела свекровь Любовь Зиновьевна. Марина успешно защитила диссертацию и с помощью отца устроилась преподавать в своём родном институте.

Несмотря на внешнее благополучие, в Валериной семейной жизни стали появляться первые трещины. Марину беспокоило, откуда у него столько денег, где он постоянно пропадает, таинственные звонки, иносказательные разговоры. Валера иногда ночевал у родителей, и Марина стала думать, что у него появилась какая-то женщина, хотя её подозрения были совершенно безосновательны. Когда ему понадобилось по делам бизнеса на пару дней съездить в Ленинград, и он придумал какую-то глупую «отмазку», Марина закатила жуткую истерику и, в принципе, была права. Валера ушёл из дома «жить к маме», они почти месяц не общались друг с другом, в дело вмешались родители с обеих сторон, и мир был восстановлен. В конце концов, через два года дело закончилось разводом. Валера ежемесячно передавал через бывшую тёщу, с которой у него, как ни странно, сохранились нормальные взаимоотношения, приличную сумму денег на содержание дочери. Он переехал жить к родителям, которые были страшно огорчены, что их любимая внучка растёт без отца, но постепенно смирились с создавшимся положением.

1985 год Валерий Меерович Шиц встречал дома вместе с мамой. Последнее время Меер Залманович тяжело болел и умер за два месяца до Нового года.

Внешне Валера немного изменился, слегка располнел, появились небольшие залысины. Со своим прежним бизнесом пришлось расстаться ещё перед Московской Олимпиадой 1980-го года, когда милиция и КГБ значительно активизировались. Были арестованы несколько крупных торговцев золотом и значительное число мелких «дилеров», Шиц готовился к худшему, но, как говориться, «бог миловал».

Из вечерней школы он уволился, а так как, по-прежнему, существовала статья 209 УК РСФСР «О тунеядстве», то знающие люди помогли ему устроиться на должность литературного секретаря к известному советскому писателю П. Человек тот был приличный, много внимания уделял «слабому полу» и особенно Валере не докучал. Важно было поддерживать добрые отношения с дамами из организационного отдела и профкома Союза Писателей и вовремя дарить им подарки, ну, а уж этой наукой он владел в совершенстве.

Валера всерьёз занялся антиквариатом, в частности русским антикварным серебром. Уже обладая соответствующим опытом, он снова зачастил в Ленинскую библиотеку, где изучал альбомы, зарубежные и дореволюционные каталоги, книги по ювелирному мастерству, познакомился со многими антикварами, искусствоведами, ювелирами. По совету профессионалов Шиц уделил особое внимание пробирным клеймам, а уж книгу Скурлова и Иванова «Клеймение русских золотых и серебряных изделий на рубеже XIX — XX веков» выучил наизусть. Понимая, что Москва и Ленинград «прочёсаны» вдоль и поперёк, он начал налаживать контакты со многими антикварами из провинциальных городов и, благодаря этому, через какое-то время собрал приличную коллекцию изделий из серебра, таких всемирно известных русских ювелиров, как Фаберже, Сазиков и Хлебников.

Наступило время «перестройки», вышел закон о кооперативах, и, впервые за долгие годы, прозвучали такие страшные слова, как «частная собственность». На страну, как гром среди ясного неба, обрушились новые экономические отношения. Шицу позвонил его старый, многократно проверенный знакомый по бывшему бизнесу и спросил — не хочет ли тот встретиться с молодыми активными ребятами, у которых есть перспективные деловые предложения? Валера согласился, вскоре ему позвонили и пригласили на встречу в недавно открывшееся кооперативное кафе «Кропоткинская, 36», куда попасть можно было только по предварительной записи, и то за пару недель.

За столиком с табличкой «Спецобслуживание» его ждали два симпатичных молодых человека, по виду — недавние выпускники института или аспиранты. Один из них — высокий, в очках с тонкой импортной оправой — представился как Михаил Ходорковский, другой — с густыми чёрными волосами, как Леонид Невзлин. Новые знакомые рассказали, что они работают в Межотраслевом центре научно-технического творчества молодёжи — НТТМ при Фрунзенском райкоме ВЛКСМ. В задачи центра, помимо многих других, входит закупка импортной техники, которая приобретается по заказу Государственного комитета по науке и технике СССР и Правительства страны. Центру предлагают приобрести компьютеры, мониторы, принтеры, кабели, вспомогательное оборудование и расходные материалы. Собранных средств хватает на покупку 55-ти компьютеров, а продавец предлагает купить 120 штук. Компьютеры и остальное оборудование произведены в Тайване, что гарантирует высокое качество и надёжность поставки. С этой фирмой есть опыт работы, и никаких проблем не возникало. Кроме того, если приобретается больше 100 изделий, фирма делает хорошую скидку. К Валере они обращаются с предложением поучаствовать деньгами в данной торгово-закупочной операции.

Узнав, о какой сумме идёт речь, он понял, что в одиночку не «потянет», и придётся занимать деньги ещё у кого-то. Зашёл вопрос о гарантиях, и Михаил, а разговор вёл он, подробно и без утайки рассказал, что все документы оформляются через Внешторг, а деньги переводятся через Внешторгбанк. Безусловно, риск есть, но они уже приобретали технику подобным образом два раза, и всё было в порядке. Основная трудность заключается в «легализации» вносимых наличных денег, но с учётом того, что у НТТМ имеется собственный расчётный счёт во Фрунзенском отделении Жилсоцбанка СССР, этот вопрос решается. В случае, если они договариваются, прибыль Шица составит — Михаил назвал определённый процент — и было видно, что его собеседники хорошо подготовились к разговору.

Через несколько дней Валера привёз оговоренную сумму и взамен получил расписку за подписью Михаила, с которой впоследствии не расставался и хранил наряду со многими памятными документами. Конечно, он рисковал безмерно, в случае чего, ведь он становился не просто нищим, а ещё и должником серьёзных людей, но какой-то внутренний голос подсказывал, что надо поступать подобным образом.

Через два месяца Михаил и Леонид вернули ему всю оговоренную сумму с процентами и подарили новенький компьютер с 386-ым процессором в качестве «бонуса», как они выразились.

В дальнейшем Шиц, работая в команде Ходорковского, поражался, как свободно мыслят эти ребята, выстраивая «бизнес-цепочки», позволяющие зарабатывать даже в его представлении «бешеные деньги», не обращая внимания на оперативников с Петровки, ОБХСС-ников, криминал и прочих «ракушек», облепивших ржавый корабль советской экономики. Порой Валеру охватывало забытое чувство, когда вместе с товарищами делаешь важное дело, оно успешно получается и при этом приносит солидный доход.

И чем только не приходилось заниматься в этот период времени. Они организовывали варку джинсов и их сбыт, торговали алкогольной продукцией , в том числе и поддельной, а это в условиях объявленной антиалкогольной компании была сверхвыгодно. Но главную прибыль приносило обналичивание средств. Вся «фишка» заключалась в том, что при советской плановой экономике НИИ, КБ и заводы не имели права выплачивать сотрудникам «живые деньги» за продукцию, сделанную сверх плана. Чтобы обойти эти ограничения, предприятия пропускали такие заказы через центры НТТМ, выплачивая комиссионные, которые порой доходили до 70-ти процентов, а суммарные обороты при этом исчислялись миллионами рублей.

Так сложилось, что в это время Шиц женился в третий раз. Как-то осенью он со своими нынешними партнёрами сидел в ресторане «Якорь» на улице Горького. Дела шли успешно, и иногда вот так, в чисто мужской обстановке, они собирались, чтобы «расслабиться». Завязался серьёзный разговор, обсуждали интересный вариант предстоящей крупной сделки и как-то незаметно все прилично «поднабрались».

Все уже собирались уходить, но Валерины товарищи где-то задержались, и он оказался на улице один. Неожиданно к нему подошли двое «качков» — молодых, здоровых парней, одетых в своеобразную униформу — спортивные штаны, кожаная куртка и кроссовки, всё, как правило, дешёвые подделки фирменных брендов. Обступив Валеру с обеих сторон, они потребовали деньги и приглядевшийся им красивый перстень с агатом, подаренный в память об одной удачной сделке.

Драться Валера не любил, да и, сказать по правде, не умел. С учётом того, что он был прилично «под шафе», дело принимало серьёзный оборот. К счастью, в кармане его длинного, по тогдашней моде, пальто лежал милицейский электрошокер — подарок знакомого «опера» с Петровки. Валера быстро вытащил продолговатую чёрную коробку, приложил к туловищу «качка» и нажал кнопку включения. Эффект оказался поразительным — здоровый, выше его на голову малый отлетел метра на два и скорчился от боли. Второй «качок», не разобравшись, сам отскочил назад. В это время рядом резко затормозило такси, из него выскочила девушка, распахнула заднюю дверь, в мгновение ока затолкала Валеру в машину, затем следом впрыгнула сама и приказала таксисту гнать как можно быстрее.

Отдышавшись, Валера по-джентельменски представился, извинился за то, что он пьян, и спросил у своей новой знакомой — не изволит ли она сообщить, как её зовут, откуда она появилась, и в чём причина её столь экстравагантного поступка? Девица лихо выругалась, попросила выражаться проще, назвалась Светкой и, в свою очередь, поинтересовалась, куда ему ехать. Валера назвал адрес, и вскоре они подъехали к его дому. Щедро расплатившись с таксистом, он предложил Свете подняться в квартиру, выпить кофе или что-нибудь покрепче.

Мама жила на даче, и в квартире они были одни. За кофе Света рассказала, что ей двадцать три года, родилась и выросла на Красной Пресне, что она «пашет» диспетчером в таксопарке и живёт с мамой, бухгалтером того же таксопарка, в панельной двенадцатиэтажке. На вопрос Валеры об отце ответила, что никогда его не знала, и на все её вопросы по этому поводу мать всегда отмалчивается. «Качков» она ненавидит, так как «типа, имела отрицательный опыт общения с ними, а увидев, как Валера им врезал, сразу его «зауважала». Кофе дело не ограничилось, она осталась у него ночевать, а через какое-то время переехала к нему жить постоянно.

Светлана Виноградова была типичным советским ребёнком, родившимся в эпоху Леонида Брежнева. Отец бросил семью, когда мать была беременной Светой. Хотя мама и бабушка работали, денег всё равно не хватало. Сначала ребёнок ходил в ясли, затем в детский сад, а потом на «продлёнку» в школе. У девочки оказался абсолютный слух, и её приняли в знаменитый ансамбль при Доме Пионеров Москвы под управлением Владимира Локтева — единственный в мире детский коллектив, состоящий из хора, оркестра и хореографической группы, и она всегда вспоминала время, проведенное в ансамбле, как самое светлое пятно в своей жизни.

Света сразу сообразила, что Шиц из обеспеченной семьи, а вот то, что он еврей, до неё дошло не сразу, да и все эти еврейские дела были ей совершенно «по барабану». Шатенка, невысокого роста, с хорошей фигурой, симпатичными чертами лица и неплохим, хотя несколько грубоватым чувством юмора, она явно вызывала у Валеры симпатию. Новая знакомая быстро сообразила, чем он занимается, и, обладая хорошим природным вкусом, вскоре вошла в курс антикварных дел, став отменным помощником. Если возникала какая-либо опасная ситуация, а такое иногда случалось, она оставалась совершенно спокойной, и, казалось, что страх ей неведом. Выросшая в небогатой семье и будучи человеком нежадным, Света легко воспринимала финансовые потери, а вот есть ли дома обед, надо ли постирать постельное бельё, поглажены ли Валерины рубашки — это её не сильно волновало.

Первое время они жили с Любовь Зиновьевной, затем переехали на съёмную квартиру. Через два года у них родился сын, которого назвали Владиком. Свидетельство о рождении ребёнка они получили одновременно со свидетельством о браке. Света оказалась не совсем подготовленной к выполнению материнских обязанностей. К ужасу свекрови, которая кормила Валеру «почти до года», Света наотрез отказалось кормить ребёнка грудью. Няньки у неё не задерживались больше, чем на пару месяцев, так как они её раздражали. На воспитание сына у неё «не хватало нервов»: она либо его безумно баловала, либо кричала, если тот не слушался. Спокойней всего Владику было у Светиной матери — Людмилы Николаевны, и молодые родители иногда неделями не видели сына.

Именно в это время Ходорковский с партнёрами совершил принципиально новый поворот, позволивший занять серьёзное место в экономической структуре страны. Получая второе высшее образование, теперь экономическое, в институте народного хозяйства имени Плеханова, Михаил Ходорковский познакомился с Алексеем Голубовичем, отец и дядя которого работали в Госбанке СССР. С их помощью НТТМ получил возможность в 1990 году создать первый в СССР коммерческий банк, который в дальнейшем получил название «МЕНАТЕП». Получив лицензию, новоиспеченный банк стал проводить активные операции с валютой и выпустил собственные акции. Связи «МЕНАТЕПА» с властью расширялись, благодаря чему, банк обналичивал средства ряда министерств и государственных предприятий.

В начале 1992-го года на страну обрушилась волна приватизации, то есть, передачи государственного имущества в частные руки. Между различными группировками собственников, в том числе из криминальной среды, началось сражение за самые лакомые куски экономики. «Менатеп» в качестве приоритетных направлений выбрал чёрную и цветную металлургию, производство минеральных удобрений, нефтяную и газовую промышленность.

В разгаре борьбы неожиданно выяснилось, что секретная информация о предполагаемых объектах приватизации, таких как всемирно известный металлургический комбинат «Норильский никель», «Юкос», Мурманское морское пароходство «просочилась» к конкурентам «Менататепа» — структурам «ОНЭКСИМбанка», за которыми стояли бизнесмены Прохоров и Потанин. Всё указывало на то, что утечка информации произошла по вине куратора этих направлений В.М. Шица.

Поднялся нешуточный скандал, возмущенные топ-менеджеры «МЕНАТЕПА» «жаждали головы предателя», однако, Ходорковский, как умный человек и хороший дипломат, понимал, что расследование вряд ли приведёт к каким-либо результатам, а главное — к чему наживать лишних врагов, к тому же обладающих ценной информацией. Михаил в доверительном разговоре с Валерием, учитывая, что Шиц имеет значительную долю акций банка «Менатеп», и его уход вызовет серьёзные финансовые трудности, предложил, в качестве компромисса, создать ещё один коммерческий банк, «дочку МЕНАТЕПА». Было принято решение предоставить вновь создаваемому банку денежный кредит, что на самом деле означало поэтапную выплату доли Шица и его уход из структур «Менатепа».

Вскоре была получена лицензия Госбанка СССР, внесён уставной капитал и приобретено помещение — уютный трёхэтажный особнячок на Большой Ордынке, что в Замоскворечье. Председателем правления вновь образованного Коммерческого банка «Наутилус» был назначен Валерий Меерович Шиц.

При организации коммерческого банка, в первую очередь, необходимо было обеспечить охрану его помещений, и самое главное — банковских хранилищ, организовать пропускной режим, обеспечить безопасность клиентов и персонала. Для решения этих задач начальник службы безопасности «Наутилуса», полковник милиции в отставке Эдуард Николаевич Цигарёв, используя старые связи, привлёк сотрудников 3-го Управления Министерства внутренних дел по городу Москве, главной задачей которых была охрана Верховного Совета Российской Федерации, который располагался в Белом Доме на Краснопресненской набережной. Командующий подразделениями охраны госучреждений 3-го Управления МВД по городу Москве генерал-майор Андрей Андреевич Феоктистов и Председатель правления банка Валерий Меерович Шиц подписали «Договор о сотрудничестве», в котором оговаривалось на коммерческой основе круглосуточное дежурство в банке «Наутилус» сотрудников милиции. Помимо суммы, выплачиваемой банком, Валера через Цигарёва передавал дополнительные средства, которые шли на оплату внеплановых дежурств, инкассаторских услуг и преми милицейскому руководству.

Генерал Феоктистов, в свою очередь, ввёл Шица в Общественный Совет при Министерстве Внутренних Дел РФ, благодаря чему Валера стал обладателем бордовых милицейских «корочек» с золотыми тиснёными буквами «МВД РФ», что значительно облегчало жизнь при общении с гаишниками, чиновниками различных учреждений, да и, что греха таить, криминалитетом.

Главная проблема, которая возникла перед Валерой после назначения на новую должность, была сформулирована ещё в 1935-ом году вождём Советского государства: «Кадры решают всё».

Несмотря на сверхвысокие оклады и различные льготы, найти компетентного банковского работника, а тем более для коммерческого банка оказалось почти непосильной задачей, и Шицу неслыханно повезло, что на должность Главного бухгалтера банка была приглашена Анна Сергеевна Трушнева, которая двадцать лет, проработала начальником отдела в Госбанке СССР.

Высокая, слегка располневшая блондинка лет сорока пяти, всегда выдержанная, дипломатичная, никогда не повышавшая голоса, безошибочно разбиралась в хитросплетениях банковских документов, руководящих писем, циркуляров, и без её визы Шиц ничего не подписывал.

По прошествии некоторого времени, к Валере обратился дядя Ефим, родной брат отца, с просьбой устроить своего сына Сергея к нему в банк. Его двоюродный брат, в прошлом золотой медалист, кандидат наук, специалист по электронной технике потерял работу, так как в его НИИ перестали платить деньги, а большинство помещений института сдали в аренду. По просьбе Валеры брата устроили главным специалистом в Управление кредитов банка на приличный оклад. Через некоторое время выяснилось, что ни с кем не посоветовавшись, Горский оформил и выдал кредит фирме-«однодневке», которую основал и зарегистрировал некий Сироткин — его друг и бывший сокурсник. Этот «интеллигентнейший и порядочнейший» человек мгновенно снял все деньги и исчез в неизвестном направлении. Валера скандал замял, внёс часть своих личных средств, а брат, так и не заработав ни копейки, был «с треском» уволен. С тех пор, Валера зарёкся брать к себе на работу каких — либо родственников .

В процессе учреждения «Наутилуса» Валере необходимо было привлечь в уставной капитал банка недостающие денежные средства. С этой целью, он обратился к знакомым ещё по времёнам «золотого» бизнеса нескольким бакинским евреям, спешно покинувшим свой родной город после бешеного всплеска мусульманского национализма и последовавших вслед за этим армянских погромов. Крупные по масштабам советского времени «дельцы-теневики», эти люди не имели ни малейшего представления о том, как следует развивать экономику по сути дела новой страны, а грубо говоря, «вживаться» в капитализм. В их представлении банковская деятельность сводилась к получению быстрой прибыли, без расчёта на перспективу. Короткие кредиты, которые выдавались по их инициативе на проведение торгово-закупочных операций, ограничивали банк в работе с промышленными предприятиями и отраслями промышленности. Валера не осознавал, что подобная стратегия превращает банк из серьёзного кредитного учреждения в «местечковую контору», проводившую рискованные, а, подчас и незаконные операции, но, к сожалению, подсказать ему об этой опасности было некому.

В первое время после открытия, оборот деньги через банк «Наутилус» превышал все мыслимые пределы. В ходе денежной реформы в июле 1993-го года, когда производился обмен старых денежных купюр на новые, вьетнамцы, торговавшие на Черкизовском рынке, привозили в банк деньги в бумажных крафт-мешках на грузовых автомобилях. В эти дни банк заработал ни много ни мало несколько миллиардов рублей. Валера и Света, как одержимые, скупали золото, драгоценности, валюту, иконы. В центре Москвы в «сталинских» домах, путём расселения «коммуналок», были приобретены пара многокомнатных квартир. Вкладывая деньги, Валера купил крупный земельный участок под Москвой, акции Выборгского бумажного комбината, стал совладельцем Александровского ликёроводочного завода, другими словами, сделался типичным олигархом эпохи «лихих девяностых годов».

После долгого отсутствия неожиданно объявился Саша Перчиков — старинный институтский приятель Валеры, с которым в суматохе перестроечных лет они перестали общаться. Друзья встретились в одном из модных московских ресторанов, и Валеру поразило, как изменился Сашин внешний облик. Перед ним предстал солидный, заросший длинной чёрной бородой еврей, с крошечной круглой шапочкой — кипой, приколотой булавками к пышной шевелюре, и по-прежнему элегантно одетый, правда, теперь в костюм от «Армани». Саша рассказал, что с «одним чуваком из Израиля» они организовали адвокатскую фирму «Ротерштейн, Перчиков и партнёры» и теперь помогают с выездом евреев из России и стран СНГ в Израиль. Работы столько, что пришлось организовать филиалы в Киеве и Кишинёве, ну, а, что касается его внешнего вида, то noblesse oblige (франц. положение обязывает). Саша оставил Валере визитку и предложил любую помощь в оформлении документов на репатриацию, «почти бесплатно», как он пошутил.

Светлана отнеслась очень серьёзно к предложению Саши Перчикова и, несмотря на обычную для Валеры привычку, «тянуть кота за хвост», за полгода оформила на Валеру, себя и Владика документы для выезда на ПМЖ в Израиль.

Поначалу Света, на «правах хозяйки», попыталась вмешиваться в банковские дела. Но после конфликта с одним из членов правления, главный бухгалтер банка Анна Сергеевна пригласила к себе Свету «попить чаю», и та, после довольно непродолжительной беседы, вся в слезах покинула кабинет главбуха. Больше Света в дела банка, кроме как через Валеру, не вмешивалась, хотя дома по этому поводу бывали серьёзные стычки.

Часто она была права, особенно когда Валера действовал по принципу — «худой мир лучше доброй ссоры», и вместо того, чтобы решительно навести порядок, пытался конфликтную ситуацию спустить на тормозах. Ему ошибочно казалось, что если давать возможность людям хорошо зарабатывать, то они постараются работать ещё лучше, тогда как, на самом деле, предела человеческой жадности не существует. Так например, член правления Александр Варшавский, из тех самых «бакинцев», в короткое время организовал более ста круглосуточных пунктов обмена валюты только в центре Москвы. Два раза в день самодеятельные инкассаторы объезжали точки, собирая заработанную «маржу». Вся документация велась в рукописном виде, рубли и валюту принимал лично господин Варшавский, и точной суммы полученных средств никто, кроме него, не знал. До Валеры доходили слухи, что Варшавский и его жена по крупному играют в казино, но Шиц считал, что в этом нет ничего страшного

Первый «звонок» прозвенел, когда главный бухгалтер Трушнева подала заявление об увольнении по собственному желанию. Злопамятная и не очень дальновидная Света довольно потирала руки, но Шиц знал, что за Анной Сергеевной он был, как за «каменной стеной». Когда в кабинете главбуха, он пытался выяснить, почему та увольняется и что поможет ей отменить своё решение, Анна Сергеевна показала пачку подписанных Шицем за последнее время фальшивых чеченских авизо и заявила, что она благодарна за предыдущее сотрудничество, но в её планы почему-то не входит пребывание в «местах не столь отдалённых»

Новый главбух «Наутилуса» Юрий Савельевич Лопатин, севший в кресло Трушневой, имел продолжительный опыт работы в Министерстве Электронной промышленности на такой же должности. Однако организация и ведение бухгалтерского учёта в коммерческом банке отличались от аналогичной деятельности в советских учреждениях, «как фунт стерлингов от фунта лиха» и это показали вскоре начавшиеся в банке «Наутилус» финансовые проблемы.

Вторым серьёзным «звонком», свидетельствующим о неблагополучном положении в банке, можно было считать неожиданный визит Анатолия Ивановича Гаврилова — главы фирмы «УНИВЕРС-АУДИТ», постоянно проводившей в банке ежегодную аудиторскую проверку. С этим высоким пожилым человеком профессорского вида, с неизменной седой бородкой и в золотых очках, у Валерия Мееровича Шица за время совместной работы сложились доверительные отношения. Гаврилов, с присущей немалому числу русских интеллигентов брезгливостью по отношению к юдофобам и антисемитам, симпатизировал Шицу, понимая, с какими трудностями тому приходится сталкиваться на посту Председателя правления. В свою очередь, Валерий, в случаях каких-либо затруднений, постоянно привлекал Анатолия Ивановича, обладающего бесценным опытом, для консультаций, которые щедро оплачивались.

Гаврилов, отказавшись от чая, кофе и тем более коньяка, что означало для человека, проработавшего много лет в системе кредитно-денежных отношений высшую степень волнения, положил на стол папку с ежегодным аудиторским отчётом.

— Валерий Меерович! Что случилось? Почему такое количество замечаний и недостатков, причём самого серьёзного свойства? Срочно принимайте меры, в противном случае, по существующим правилам, мы обязаны информировать комиссию Центрального Банка РФ и соответствующие ведомства.

Лишь, спустя месяц, с помощью привлечённых по рекомендации Гаврилова специалистов и, заплатив немалые деньги, удалось решить возникшую проблему.

В конце сентября — начале октября 1993-го года в Москве произошёл внутриполитический конфликт, вошедший в историю России под названием «расстрел Белого дома» и завершившийся разгоном Съезда народных депутатов и Верховного Совета Российской Федерации. Эти события оказали самое серьёзное влияние на коммерческий банк Шица.

27-28-го сентября 1993-го года началась блокада Белого дома силами сторонников Б.Н.Ельцина, и на дежурство в банк никто из сотрудников милиции не явился. До генерала Феоктистова дозвониться не удалось и Валера, посовещавшись с доверенными людьми, принял решение закрыть банк до особого распоряжения. В здании «КБСР», кроме членов правления, дежурили на добровольной основе наиболее молодые сотрудники банка, шофера и технический персонал, вооружённые, на всякий случай, газовым, травматическим оружием и парой охотничьих ружей.

4-го октября после штурма белого дома генерал-майор милиции А.А. Феоктистов, в числе других защитников Белого дома, был арестован и препровождён в следственный изолятор Лефортово. (В феврале 1994-го года он был выпущен по амнистии и в дальнейшем занялся коммерческой деятельностью.)

Начальник службы безопасности банка «Наутилус» Эдуард Николаевич Цигарёв в ночь на 3-е октября 1993-го года был убит выстрелом в шею снайпером, стрелявшим с 15-го этажа Белого дома.

На должность начальника службы безопасности банка был приглашён выпускник Рязанского воздушно-десантного училища Владимир Николаевич Струков. В 1991-ом году он вышел в отставку в звании майора и успел повоевать в Приднепровье, Абхазии и других «горячих» точках. Это был высокий симпатичный блондин, общительный и дружелюбный, этакий «рубаха-парень», старающийся понравиться собеседнику.

С самого начала знакомства Шиц представился Струкову, как «Валерий Меерович», но тот вскоре стал называть его «Меерыч», как бы подчёркивая близость к «шефу», и, несмотря на Валерино недовольство, продолжал это делать. Струков, не спрашивая ни у кого разрешения, сел за руль новенького «VOLVO — 740», который принадлежал банку, хотя покойный Цигарёв ездил на «Волге», правда с форсированным двигателем. Валера, не желая с самого начала обострять отношения, оставил это без внимания.

По инициативе нового начальника службы безопасности охрана банка «Наутилус» была поручена частному охранному предприятию (ЧОП) с грозным названием «Черномор». Новые охранники производили весьма странное впечатление. В чёрной полувоенной униформе и в «берцах» — высоких шнурованных ботинках, они не всегда с должным вниманием выполняли свои обязанности — вели пустопорожние разговоры с персоналом банка, особенно с женской его частью, на посту жевали жвачку, часто выходили во двор «покурить», невнимательно контролировали посетителей. У некоторых охранников были такие физиономии, про которые в народе говорят: «без молитвы мимо не проскочишь». Начальник ЧОП-а — сурового вида гражданин в чёрном костюме и белой рубашке с тёмным галстуком — частенько заходил к Струкову «попить коньячку» и, судя по татуировкам на пальцах, имел богатое уголовное прошлое. В ноябре 1994-го года к Валере в кабинет зашёл главный бухгалтер Лопатин, который был явно взволнован. Плотно прикрыв за собой дверь, он спросил у Валеры,

— Могу ли я с Вами конфиденциально переговорить? —

— Конечно, Юрий Савельевич, слушаю Вас.

— Валерий Меерович, я проанализировал наши финансовые показатели и должен Вам сказать следующее. Остатки по корреспондентским и депозитным счетам уменьшаются от месяца к месяцу. Начался отток депозитов, нас стали покидать корпоративные клиенты, уменьшается количество счетов юридических лиц, а самое главное — затраты банка превышают его доходы.

— Юрий Савельевич, как давно, по-вашему, это началось?

— Мне кажется, с декабря прошлого года.

— С приходом Струкова? — уточнил Валера.

— Вполне возможно, — Лопатин взволновано откинулся в кресле.

— Сделаем так: Вы, Юрий Савельевич, пока подготовьте список предложений, которые помогут выправить создавшуюся ситуацию, а я, со своей стороны, озадачусь получением межбанковского кредита, который ослабит давление на наш банк. И просьба, чтобы Ваша информация не просочилась за пределы моего кабинета.

До последнего времени семья Шицев, в основном, жила в коттедже, который снимали в элитном подмосковном доме отдыха «Отрадное», бывшем санатории ЦК КПСС. В пятикомнатной квартире, расположенной в доме дореволюционной постройки в Потаповском переулке, неподалёку от Чистых Прудов, Света вела перманентный ремонт, и цена ремонта в бывшей «убитой» коммуналке наверняка превысила стоимость самой квартиры.

Во время последнего ремонта, который проводила уже третья по счёту бригада, была произведена перепланировка, соединившая кухню со столовой в единое пространство, установлена последняя модель итальянской ванны-джакузи, включающей в себя сауну, смонтирован новый кухонный гарнитур, заменена входная металлическая дверь на немецкую блиндированную дверь, и это не считая переклейки обоев, замена кафельной плитки, шкафа-купе в прихожей и тому подобных «мелочей». Специально приглашённая бригада в кабинете Шица смонтировала запрятанный в стене американский сейф с замком новейшей конструкции, который прикрывался повешенным на стену французским гобеленом XVIII века.

С учётом событий, происходящих в банке, Валера со Светой решили переехать жить в основную московскую квартиру, чтобы быть ближе к происходящим в банке событиям — «держать руку на пульсе». Конечно, в квартире оставались кое-какие недоделки, но, как гласит народная мудрость, «ремонт нельзя закончить — его можно только прекратить».

Последние полгода перед окончательным крахом банка напоминали события, происходящие в самом начале любимого романа Шица «Таинственный остров».

В Америке, во время братоубийственной войны Севера и Юга пятеро отважных военнопленных решили бежать на воздушном шаре из главной крепости южан Ричмонда. Пять дней они находились в воздухе над океаном, и, когда уже казалось, что желанная земля близко, шар, теряющий водород, начал неумолимо опускаться в бушующие волны, не давая беглецам ни малейшего шанса на спасение. Чтобы избежать погружения в безбрежную океанскую пучину, смельчаки начали выбрасывать за борт воздухоплавательной корзины сначала мешки с балластом, затем тяжёлоё снаряжение, оружие провизию. Самым последним в воду полетели 10 000 тысяч франков золотом. Неожиданно на горизонте показалась земля, но воздушный шар приближался к воде быстрее, чем ветер нёс его к полоске суши. В порыве отчаяния смелые люди отрезали саму корзину и уцепились за сеть, окружающую оболочку шара, что позволило достичь желанной суши.

Тщетный попытки Валеры спасти «воздушный шар» его банка от краха ни к чему не приводили. В надежде получить кредиты или отсрочку по платежам, он «заряжал» деньгами депутатов Государственной Думы, знакомых членов Кабинета Министров и даже бандитов, но всё пропадало в «пучине» обмана и человеческой жадности.

По настоянию Светланы Шиц обратился к Ходорковскому, несмотря на то, что когда-то клятвенно заверял себя никогда не иметь дело с этим человеком. Михаил, на удивление, тепло и по-товарищески встретил своего старого приятеля, выслушал его просьбу и, как всегда, взяв паузу и немного поразмыслив, ответил,

— Понимаешь, Валера, я был бы рад помочь тебе, но лично у меня таких денег нет, а уговорить Леонида, Платона и остальных ребят я не смогу. Для них это — как говорят американцы — «More money than sense» (англ. «Бросать деньги на ветер»).

Валера мчался, почти не разбирая дороги, по вечерней Москве и думал о своих взаимоотношениях с Михаилом, который в любых ситуациях старается избегать прямой конфронтации. Он ни в коем случае не конформист, а просто человек, который в силу своего характера, нежелания наживать себе лишних врагов и просто хорошего воспитания ведёт себя подобным образом, впрочем, не забывая о собственной выгоде.

Чувствуя, что ситуация с каждым часом становится всё более угрожающей, Председатель правления банка Валерий Меерович Шиц, в обход действующего законодательства, без ведома коллег, продал особняк во 2-ом Кадашовском переулке коммерческой структуре «Звезда Алтая». Сумма сделки в нотариально заверенной купчей не указывалась, но, судя по скорости, с которой деньги были переведены на личный счёт Шица в швейцарском банке «Credit Suisse», обе стороны в накладе не остались. Последний приказ, который подписал Шиц, отправлял в отставку всех членов правления без исключения, а через неделю после этой встречи, Центральный банк России отозвал лицензию у коммерческого банка «Наутилус».

В пресс-релизе ЦБ РФ было написано: Лицензия отозвана в связи с нарушением банком банковского законодательства, нормативных актов Банка России, неудовлетворительным финансовым положением, угрожающим интересам кредиторов и вкладчиков, неисполнением предписаний Центрального Банка Российской Федерации.

В банке «Наутилус» появился председатель ликвидационной комиссии, некий господин Михневич — высокий рыжий, пройдошливого вида господин, лет тридцати от роду, и явно безо всякого экономического образования. Он объявил собравшимся разъярённым вкладчикам, что в первую очередь средства, вырученные за компьютеры, мебель и прочее банковское оборудование, пойдут на оплату работы членов ликвидационной комиссии, а только потом на выплату задолженностей. Хорошо, что предусмотрительная Света заранее вывезла из кабинета Председателя правления картины, коллекцию раритетных пишущих машинок, компьютеры и прочую аппаратуру, а главное — ценное собрание китайских нефритовых статуэток.

Общая криминогенная обстановка в Москве была сложной. По радио и телевидению периодически передавали сюжеты о бандитских нападениях, убийствах инкассаторов, похищениях бизнесменов с целью выкупа.

Шиц прекрасно отдавал себе отчёт в том, что его бывшие коллеги не смирятся с потерей денег и будут предпринимать самые серьёзные попытки их вернуть. Часть ценных вещей он разместил в арендованных банковских сейфовых ячейках, кое-что перевёз к матери и тёще, что-то продал, выручив валюту и отправив деньги на заграничные счета. Посовещавшись, они со Светой решили как можно быстрее уехать за границу. Речь о переезде в Израиль не шла, несмотря на наличие оформленных документов для выезда на постоянное место жительства в эту страну. Знакомые и родственники рассказывали о тяжёлом ближневосточном климате, обстрелах городов и поселений, палестинских террористах, об этом «невозможно сложном языке иврит», поэтому более предпочтительным вариантом представлялась жизнь в какой-либо европейской стране. Выбор остановился на Франции, с учётом Валериного, несмотря на отсутствие практики, знания французского языка, и Шиц принялся в срочном порядке оформлять французскую визу.

Прохладным октябрьским вечером 1995-го года Валера со Светой довольно поздно вернулись домой, после целого дня мотания сначала во французское посольство, затем трёхчасовое посещение нотариальной конторы, потом ещё заехали к Людмиле Николаевне, чтобы договориться, на всякий случай, об оформлении доверенности на продажу квартиры в Потаповском переулке. Владик целый день сидел с няней, капризничал, так как ему хотелось поиграть с родителями. Няню отпустили домой, Владик не хотел идти спать, и мать, по обыкновению, сначала на него наорала, а потом принялась лаской заглаживать собственную грубость.

Валера, уставший за день, сидел в гостиной, тупо глядел в телевизор и пытался в уме наметить, что им предстоит сделать в ближайшие день — два. Внезапно зазвонил телефон.

— Какого чёрта, — подумал он, — кто это может звонить так поздно. С матерью и тёщей только недавно созванивались.

Телефон не умолкал, и Валера заорал на всю квартиру, срываясь на грубость,

— Света, ё… твою мать, сними, наконец, трубку.

В телефоне что-то звякнуло и спустя минуту, в комнату зашла жена, которая раздражённо прошипела, используя весь свой богатый запас знаний обсценной лексики:

— Слушай, там какой-то му…к нерусский звонит, я ни х…не поняла. Может, ты всё-таки поговоришь по этому бл..скому телефону.

Валера с большой неохотой снял трубку и услышал, может быть, самые важные слова, которые когда-либо прозвучали в его жизни:

— Дядя Валера! Это Резван. У меня совсем слабо времени. Бери своя жена и пацанчика, и быстро убегай далеко-далеко. Тебя этот шайтан, одноглазый Максуд и его абреки ищут. Хочет твоя семья в зидан посадить, хочет с тебя выкуп иметь. Его на тебя Зульфакар послал. Ты им не верь. Он деньги получит и всех зарежет. Да хранит тебя Аллах.

В трубке раздались гудки, а Валера сидел ошеломлённый, пытаясь сообразить, что происходит.

В первый год работы банк требовал к себе столько внимания, что Валера часто задерживался на работе допоздна. Иногда это были заседания правления, которые обычно заканчивались небольшими «междусобойчиками», изредка «тёплые» застолья с важными клиентами, а иногда просто беседа «под коньячок» с друзьями и коллегами — в общем, как всегда — «без бутылки на Руси ничего не решается». В один из таких дней, поздно вечером, выйдя в опустевший двор банка, который в дневное время обычно был заполнен машинами до отказа, Валера, подойдя к своему 300-му «Мерседесу» услышал произнесённое негромким шёпотом:

— Дядя Валера! Дядя Валера!

Хотя, двор охранялся, и на здании были установлены видеокамеры, Валера внутренне напрягся и зачем-то засунул руку в карман, хотя никакого оружия с собой у него не было. К нему подошёл высокий стройный юноша восточной внешности, заросший негустыми ещё бородкой и усами, и с большими чёрными глазами. Хищно изогнутый нос, да свежий шрам на подбородке, немного портили черты его лица. Валера узнал Резвана — племянника одного из самых крупных клиентов банка, дагестанца Зульфакара Салихова. Бизнес этого представителя дагестанской диаспоры в Москве представлял собой айсберг, верхняя часть которого «занималась» торговлей овощами и фруктами, строительством супермаркетов и рынков, автосервисами. Подводная, значительно бОльшая часть этого айсберга, включала в себя рэкет, физическое устранение конкурентов, отмывание денег, перепродажу украденных автомобилей и тому подобную преступную деятельность.

Бывая в банке, Зульфакар обычно проходил в кабинет Шица в сопровождении молодого человека, одетого в кожаную куртку, тренировочные штаны фирмы «Адидас» и белую нитяную мусульманскую шапочку «куфи», на ногах — фирменные кроссовки с незавязанными шнурками, которые заправлены во внутрь. В одну из первых встреч, заметив удивлённый взгляд, Зульфакар пояснил Валере:

— Мой племянник Резван, сын убитого старшего брата Хамида. Кровная месть — никуда не денешься. Пришлось ответить, — и, хищно проведя рукой по горлу, добавил, — всех мужчин, шайтан их, побери, до третьего колена. У нас с этим строго. Вот, теперь воспитываю — пора к делу приучать!

Появление юноши в этот поздний час, в одиночку говорило об одном — что-то случилось. Валера внимательно посмотрел юноше в глаза, а вдруг тот под «наркотой», или обкурился чем-нибудь в этом роде.

— Слушаю, Резван.

— Дядя Валера, только ты можешь дать мне помощь.

— А что случилось?

— Я в казино дядькины доллары проиграл. Это Султан меня уговорил. Сказал — новичкам везёт, и обманул, собака! Дядя Валера выручай — иначе надо в горы ехать, там барана пасти. Деньги на калым не соберёшь — будешь коз … , — Резван неожиданно грязно выругался.

— И сколько ты проиграл?

— Восемьсот долларов. Ах Султан, ах ишак!

Валера вытащил из заднего кармана брюк с десяток стодолларовых купюр и протянул Резвану:

— Вот, бери, но учти — больше выручать не буду.

— Спасибо, дядя Валера, я заработаю, я отдам, — и неожиданно потянулся поцеловать Валерину руку.

— Немедленно прекрати, ишь, чего выдумал.

И вот теперь этот мальчишка рискуя, спасает его семью от одного из самых страшных людей, которые встречались Валере по жизни. Зульфар, усмехаясь, рассказывал, «как одноглазый Максуд умеет выбивать долги», как в 1990 году сколотил шайку из таких же башибузуков, и отправился в Баку «немного подзаработать», то есть грабить и убивать несчастных армян.

Валера из кабинета крикнул Светке, чтобы они с Владиком сию секунду одевались, и по тону его слов она поняла — случилось что-то совершенно непредвиденное. Шиц, внешне совершенно спокойно, пошвырял в большую сумку «Луи Витон» семейные документы, загранпаспорта, банковские карты, свидетельства о приватизации на квартиры, акции, чеки «Американ Экспресс», кожаный мешочек с «брюликами» и самыми дорогими украшениями, пачки различной иностранной валюты, запер сейф, повесил на место гобелен и, подхватив сумку, направился к входной двери. Внезапно раздался мелодичный звонок, и на экране домофона возникло незнакомое небритое мужское лицо. Светка вскрикнула и тут же зажала рот рукой, Владик тихонько заплакал.

— Хорошо, что тогда поставили итальянскую блиндированную дверь. Если эти уроды не знают про чёрный ход, тогда у нас есть шанс, — успел подумать Валера. Он приложил указательный палец к губам и прошёл по коридору на кухню, показывая жене и сыну — мол, следуйте за мной. Выдвинув из ниши большой двухдверный финский холодильник, за которым находилась тяжёлая металлическая дверь на «чёрный» ход, он отпер её, пропустил впереди себя Светку и Владика и тщательно запер за собой дверь.

«Чёрный» ход был сильно захламлён, сквозь запыленные окна с трудом пробивалось уличное освещение, но они благополучно пробрались к выходу. Первым вышел Валера, огляделся и, убедившись, что опасности нет, дворами повёл семью прочь от дома. Они вышли на Чистопрудный бульвар, Светка подняла руку, и почти сразу около них с визгом затормозила старенькая «Волга».

— Аэропорт «Внуково», опаздываем на самолёт. Этого хватит? — и Валера протянул стодолларовую купюру.

— Не боись, командир, старый московский таксист не подведёт, — ответил обрадованный водитель, и машина, устало поскрипывая, набрала ход.

По дороге Владик заснул, и Валера, пересев на заднее сиденье, рассказал жене о звонке Резвана и том. что в аэропортах «Домодедово» и «Шереметьево» их могут перехватить. Из «Внуково» за границу, а точнее в Израиль, начали летать совсем недавно, и об этом знают немногие.

В международном терминале творилось что-то невообразимое — толпы народа, отсутствие электронного табло о рейсах, справочное бюро, к которому невозможно подступиться, одним словом,«нормальный русский бардак». Пристроив Светку с Владиком в комнату «Матери и ребёнка» и велев тщательно беречь сумку «Луи Витон», Валера отправился «уточнять обстановку». В поисках билетных касс он заметил дверь с загадочной надписью «VIP персоны». Заглянув во внутрь, можно было обнаружить чистенький, почти безлюдный зал, в одном из углу которого находился коридор с надписью «Посадка на рейсы».

— Гражданин, посторонним сюда вход воспрещён, — услышал Валера чей-то голос и, обернувшись, увидел направлявшегося к нему старшего лейтенанта милиции, от которого ароматно попахивало коньячком и шашлыком.

— А я совсем и не посторонний, — широко улыбнулся Валера и протянул руку с зажатыми ста долларами, которые тут же исчезли в широкой ладони «стража порядка». Через час, купив билеты на ближайший рейс «Москва — Тель-Авив» и щедро отблагодарив «девочек из кассы», Валера отправился разыскивать своих.

Их рейс два раза откладывался и вот, наконец, поздно вечером объявили о начале регистрации, и возбужденная толпа стремительно двинулась к названному номеру прохода на посадку.

Когда-то в детстве Любовь Зиновьевна рассказывала сыну, как она эвакуировалась из Москвы во время печально известной паники 16 октября 1941 года. И вот сейчас, двигаясь с сыном на руках, в кричащей, бьющей по ногам сумками, почти озверевшей от многочасового ожидания людской толпе, Валера физически ощущал то, что тогда мать старалась донести до него словами. Впереди него Светка, ухватив двумя руками сумку «Луи Витон», в которой находилась хоть какая-то гарантия их будущей, совершенно непонятной жизни, пробивала ему и сыну дорогу, и было совершенно непонятно, откуда в этой хрупкой женщине берётся такая невообразимая сила.

Таможенный досмотр проводили две здоровенные тётки, которым в этот ночной час до чёртиков надоела оголтелая толпа пассажиров, пытающаяся как можно быстрей занять место в самолёте. Валера протолкнул Светку и ребёнка мимо стоек, вперёд, почти за черту, которой заканчивалась зона таможенного досмотра, а сам протянул заполненные таможенные декларации, загранпаспорта, свидетельство о рождении Владика и их свидетельство о браке.

— Граждане! Валюту, драгоценности, художественные произведения, документы, представляющие гостайну, предъявите, — рявкнула почти в ухо таможенница.

Валера зачем-то полез в карман, и оттуда выпали и веером рассыпались по полу российские пятидесяти и стотысячные денежные купюры. Шиц хотел было нагнуться, но тётка, мгновенно проштемпелевав декларации, стала ногой заталкивать купюры за стойку и при этом громко командовала:

— Гражданин, проходите, не задерживайтесь! Следующий!

Было раннее утро, когда до отказа набитый, измученными ожиданием и полётом пассажирами, «ТУ-154» приземлился в тель-авивском международном аэропорту имени Давида Бен-Гуриона.

Валера, Светка и Владик, ещё не до конца осознав происходящее, спустились по трапу на лётное поле, и их окутала пелена необычайно тёплого воздуха. Звёзды на востоке уже погасли, и лишь тонкий серпик Луны в начинающем светлеть небе, был единственным узнаваемым предметом в этом новом мире, в котором им предстояло любить, страдать и просто жить.

 

Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2017-nomer10-legurevich/