(окончание. Начало в №95)
«НА РИНГ ВЫЗЫВАЮТСЯ!»
Этими словами судьи-информатора жили в ожидании схватки юные боксёры, съехавшиеся из разных уголков страны на мемориальный турнир имени Орона Ярдена. Ещё свежи в памяти события недавнего прошлого, когда весь израильский народ воплотился в одну большую семью, с болью в сердце воспринявшую горькое известие о гибели Орона, похищенного преступником. Жизненные трагедии не переделываются, не переписываются набело. Общеизвестно, что они разворачиваются на наших глазах, внезапно, спонтанно, без предварительных репетиций. Однако в наших силах сделать всё возможное, чтобы имя трагически погибшего мальчика стало символом борьбы, чтобы мы ни на миг не забывали о происшедшем. Ради этой цели и учрежден кубок Орона Ярдена.
– Может быть, это прозвучит наивно, – говорит старший тренер сборной Израиля Феликс Карев, – но мне кажется, что для пресечения подобных преступлений в дальнейшем, было бы очень хорошо, если бы побольше наших мальчишек владели приёмами бокса. Мало того, что это придает уверенности в себе, это резко повышает жизнестойкость, силу, смелость. И пусть мальчонка не ровня взрослому, он всё же может дать отпор.
С этими словами трудно не согласиться. Тем более, что на моей памяти немало случаев, когда спортивно подготовленные ребятишки брали вверх над теми, кто значительно старше. Но это было в Советском Союзе, там, где спорт притягательнее самой броской телепрограммы.
Наверное, со времен Достоевского известно, что каждый мегаполис обречен на своего маньяка. А что говорить о городе на Неве, «прославленном» в этом отношении «Преступлением и наказанием»? В конце шестидесятых годов в одном из проблемных районов города объявился квартирный вор-«мокрушник», не оставляющий в живых свидетелей своих преступлений. Последнюю кражу он совершил в школе-интернате, полагая, что во время летних каникул там никого нет, кроме сторожихи. И надо же случиться такому совпадению, что накануне в актовом зале расположили на ночлег подростковую команду боксеров из Москвы, приехавшую в Ленинград на первенство России среди школьников. Глубокой ночью, когда преступник, полагаясь на безнаказанность, проник в школу, он натолкнулся не на сторожиху, которую, не оставляя свидетелей, готов был убить на месте, а на пацана по прозвищу «Гоша на все времена», по собственной инициативе сменившего старушку на вахте. И в результате нож бандита, унёсший ранее жизнь трёх человек, оказался выбитым из руки, а сам он, оглушенный ударом в голову, на полу. О Гоше потом писали в «Пионерской правде» под рубрикой «Так поступают советские люди», а в газете «Спортивная неделя Ленинграда», что он стал чемпионом России среди школьников легчайшего веса.
Читать дальше у Гоши сил не хватило. Размазывая ладонью слёзы по лицу, он позвал доктора:
– Выписывайте меня поскорее!
– Куда тебя такого, беспомощного?
– В бокс!
Доктор не перечил. Он подумал, что Гоша боится оставаться наедине с раненым террористом, пусть и прикованным наручниками к кровати. И порекомендовал медсестре перевести его в бокс для выздоравливающих.
Маша навещала его часто, но каждый раз ей приходилось хвататься за сердце, когда он обращался к ней, верной супруге, словами: «Мы знакомы?»
– Гошенька! Не загоняй меня в гроб! Родненький, я твоя, законная!
– Значит, Гошина, и ни в зуб ногой?
– Гошина, клянусь правдой-маткой! Я об этом даже стихи сочинила.
– Для публикации?
– Нет, для личного твоего пользования.
– Читай тогда, мать, – смутился Гоша, впервые попав в стихи.
Присев на краешек койки, Маша тревожным голосом, боясь зубодробительной критики бывшего боксера, вынесла сокровенные строчки на суд общественности.
– Да, я – Маша, но не ваша.
Гошина – не занавожена.
– Что бы это значило – «не занавожена»? – спросил Гоша, видя, что соседи по палате изредка хихикают и маслят при том глазки на его супружницу.
– Да рифма же!
– Брось, мать моя родина! Будешь ты писать ради рифмы. Без тонкого намёка на толстые обстоятельства. Тебе тайный смысл подавай.
– Тогда, Гоша, специально для тебя, для короля эрудитов, поход в историю.
– Куда? Куда? «Ямщик, не гони лошадей!» А то ведь при нынешних птеродактилях с бомбой в заднице вместо яйца угодишь в меловой период.
– Эх, ты мой, непонятливый. Не столь далече, не к динозаврам. А поближе по истории, к кентаврам, что в Греции любовью и войной промышляли. У нас, в иерусалимском музее всемирной истории, они выставлены не в Авгиевых конюшнях, а в отдельном зале. Для безопасности и чистоты воздуха. Чтобы не занавоживали всё пространство музея своими пахучими каштанами.
– Развлекаешь, Машуля? Чтобы я об утраченной памяти не грустил?
– Правда-матка!
– Ну, даёшь! Они ведь мёртвые, считай, тысячу лет.
– Для посетителей мёртвые. А для уборщиц… ещё какие живые. Занавоживают пол и то и дело наезжают со своими принципами.
– Какие же у них принципы?
– Чистоты хотят, как в мраморных залах у Пенелопы, жены Одиссея.
– Подумаешь, принципы! Нагнулся, подмёл их каштаны в совок и будь здоров.
– Вот-вот… нагнулся… тут они и наезжают… станешь вмиг занавоженной, и никакого здоровья.
– С тобой было?
– Не шали! Со мной ни-ни! Не моё поднадзорное место – я туда ни ногой. Имей в виду, жена всегда при тебе, очно – в теле, и заочно – в духовных исканиях. А вот Милена…
– Это та, что уходит в декретный отпуск?
– Она самая. Не мужняя, но беременная, и алименты требует…
– От кентавра?
– Да кто из них признается? Стоят как истуканы, будто памятники невинности. От музея требует. Мол, на рабочем месте во время, так сказать, трудового порыва и случилось с ней это безобразие. «Наезд сзади», если эту рэкетирскую терминологию перевести с иврита приличными словами. Так что виновника торжества, по известной причине, в лицо не усмотрела. Значит, пусть за него администрация музея платит.
– И что?
– Разбираются на учёном совете.
– Кто ей поверит?
– Поверят, расследуют, найдут виновника и упекут в каталажку. Если у нас по закону и президента страны могут привлечь за сексуальные домогательства, то прихватить какого-то кентавра просто плёвое дело.
– А если проблема не в кентавре? Не забывай, я мог бы слыть лучшим отгадчиком в программе «Что? Где? Когда?», если бы меня удостоили участия в телевизионных соревнованиях. Но не удостоили. Прочитали в анкете, что я боксер, чемпион России в прошлом, и решили: «мозги у парня отбиты по причине мордобития». Не учли, мудрецы, при всем развитии ума, что бокс очень полезная штука для развития мышления. Примеры? Пожалуйста! Великий геометр Пифагор – боксёр: чемпион древних олимпийских игр в Греции. Проректор Ленинградского университета Геннадий Шатков –олимпийский чемпион 1956 года. Кандидат технических наук Валерий Попенченко – золотая перчатка Олимпийских игр в Токио, первый в Советском Союзе обладатель кубка Баркера. А если заглянуть в глубь веков, то Александр Пушкин – «наше всё!» – боксом занимался, подражая другому поэту с берегов туманного Альбиона Джорджу Байрону. Да что там, когда кругом сплошное неверие.
– Гоша, почему же «кругом»? Я тебе верю во всем.
– Значит, согласна, что проблема не в кентавре?
– Гоша, на взгляд учёного совета, лучше пусть будет в нашем случае кентавр. А то ведь подозрение падёт на завхоза Якова Исааковича. Человека скромного, женатого: двое детей, пять внуков и тёща колючая, как ёршик для чистки унитаза.
– Как скажешь. По мне, тоже правильнее сделать акцент на кентавре. Кстати, а что слышно насчёт мумии Рамсеса из саркофага? Здесь у нас поговаривают, что по ночам у вас в музее кто-то шастает и пугает нервных сторожих своим забинтованным телом.
– Сторожихам нет смысла беспокоиться, Гоша. Сексуальная озабоченность ушла у него вместе с потенцией. Причём, не оставила обратного адреса. И теперь он ходит, как в воду опущенный. Потому я предложила дирекции оформить его на лето спасателем в наш музейный бассейн.
– И как твоя рационализация? Принята?
– Об этом в следующий раз, Гоша! После заседания оргкомитета. Только не встречай меня словами «Мы знакомы?», а то ведь не переживу такого к себе обращения.
– Постараюсь. Но понимаешь, это не по своей воле, а по причине болезни. Может быть, в прошлой жизни я был «Иван, не помнящий родства». Кстати, во сне я побывал в Непале. А там мне показали мои реинкарнации. И теперь я сам у себя по утрам должен спрашивать: «мы знакомы?» Иначе не разберусь, кто я на самом деле.
– Разве ты не мой Гоша?
– Сначала послушай, что выяснилось. При посещении Непала знакомишься с десятками историй о перевоплощении. Там даже работает специальная клиника, помогающая придти в себя людям, внезапно вспомнившим, кем они были сотни лет назад. Например, одна американка осознала себя жрицей древней Эллады и заговорила на греческом языке, сказав при этом: «Что позволено Зевсу, то не позволено быку». А туристка из России, защебетав по-французски, ощутила себя Жозефиной – женой Наполеона, и всё время смотрелась в зеркало, узнавая родные черты. А со мной произошла вовсе невероятная история. Под наблюдением наставников-йогов, сидя в чудодейственном кресле, я проходил раз за разом через реинкарнации. По верованиям буддистов, у каждого из нас 99 перерождений. Окунаясь в прошлое, можно побывать и царем, и наложницей, и отважным разбойником, а то и волком в овечьей шкуре.
– В какое же ты попал перевоплощение? – заинтересовалась Маша. – Меня там встретил?
– Я надеялся. Но всё это делается наобум. Взял и заказал перевоплощение №45. Заказал и тут же впал в транс. И, пожалуйста – пошли ещё те фокусы! Думаешь, если я в трансе, так проспал прошлое? Э, нет! Вижу себя на лихом коне, в руке копьё. И догадываюсь: я на рыцарском турнире. Ещё минута, и произойдет то, что описано в одной из центурий Нострадамуса, в этой: «Молодой лев победит старого на поле битвы в поединке. Он пронзит его глаз через золотую клетку». Мгновение, и моё копьё на самом деле вонзается сквозь решётчатый щиток золотого шлема в глаз скачущего навстречу всадника.
– Тебя не судили за бандитский налёт?
– Маша, это ведь не Советский Союз! Никаких мне пятнадцать суток за хулиганство. Благородная Европа, где на дуэлях без суда и следствия поубивали тысячи человек, цвет нации.
– Поэтому там столько ныне придурков?
– Чтобы разводить микробов и у придурка ума хватает. Вопрос в ином. Нам в России вбивали в голову задачу правильной жизни: кем быть? А кем мы в прошлой жизни были, это никого не интересовало, даже следственные органы. Я же в прошлой жизни был исторической личностью.
– Выходит, женская интуиция меня не подвела, когда кинула в твои объятья?
– А теперь сообрази, в чьи объятья? Ты пошла за капитана шотландской гвардии Монтгомери, который убил на турнире короля Генриха II.
– Гоша, напряги мозги! Может, на пару веков раньше меня повёл под венец не простой капитан, а сам король рыцарей круглого стола Артур?
– Ты читаешь мои мысли. Я так и сделал. Даёшь перевоплощение №12.
– Перевоплотили удачно? На круглый стол короля Артура?
– С их-то техникой! Раз-два и в дамках.
– Что теперь? Я - королева Англии? Назови поскорей моё имя? Анна? Екатерина?
– Не спеши с именами, ещё не разобрался. И той и другой – Анне Болейн и Екатерине Говард – любвеобильный король Генрих VIII отрубил голову.
– Мою?
– Не стал присматриваться. Тут же переключился на перевоплощение №5.
– Узнал себя?
– Честно, никаких первородных признаков я при себе не обнаружил. Проще говоря, сам себя не узнал: клыки, шерсть, хвост. Посмотрел в лужу. Ба! Да это саблезубый тигр. Посмотрел на лесную опушку: глядь, навстречу с камнем в руке тащится – кто? кто? – вроде бы человек. Присмотрелся, не красавец, но внешности моей. Ну, блин! Точь-в-точь я, «Гоша на все времена». В первобытном, однако, облике и одеянии – грязный, взъерошенный, с клочковатой бородой. И не в пиджаке с галстуком, а – дрожа от холода – в набедренной повязке. Как думаешь, куда тащится тот Гоша с камнем в руке?
– Дать тебе по клыкам и снять шкуру?
– Это понятно и саблезубому тигру: на охоту вышел пещерный молодец, чтобы забрать его саблезубую жизнь и приодеться по моде, дабы соответствовать теории Дарвина об эволюции живых существ. И знаешь, какой парадокс?
– Ты его скушал?
– Не то слово. Порвал охальника, чтобы не домогался жизни чужой, пусть и звериной, но всё одно – человечьей, как предметно показал урок реинкарнации.
– И он не плакал?
– Спящий не плачет.
– Гоша, завтра в передаче мяса не будет. Переходи на духовную пищу.
6
Чего только ни находят в желудке акулы! Автомобильные фары, махровые халаты, пулемётные ленты. А совсем недавно обнаружилась и вовсе сенсационная находка. У зубастой гостьи, подплывшей слишком близко к тель-авивскому пляжу, после изъятия деликатесной печени, вынули из желудка каменные таблички с диковинными письменами.
Кому они адресовались, и куда шёл корабль, в трюме которого пировала акула, по сей день неведомо. Но, что неоспоримо, древние мудрости не потеряли актуальности, будто человечество все минувшие тысячелетия ничему не научилось, убивая двуногих сапиенсов сначала самым примитивным способом – камнем и палицей, а потом, с развитием технологии, изощрённо.
Что же нам заповедовали найденные в желудке акулы реликвии?
1. Человек, способный без причины столкнуть камень с вершины горы, разрушит мир.
2. Не твори кумира из своего начальника. Впоследствии он тебя убьёт, а на твое место поставит юношу, для которого он был готовым кумиром с детства.
3. Помни, входя в ближний круг повелителя, что он возьмёт в заложники кого-нибудь из твоих родственников – жену, сына, брата. И ты будешь служить ему в страхе, понимая, что случись с ним что-либо, подозрение падёт на тебя или других «счастливчиков» из ближнего круга, и ваши родственники заплатят за это жизнью.
Чем не добавочные заповеди к тем десяти священным, полученным Моисеем в Синае? Но и эти, как и те, выбитые на скрижалях, особой пользы человечеству, не разучившемуся убивать без малейшего повода, не принесли. В будущем что-то изменится?
А время идёт, иногда спешит, порой останавливается. Однако пальцем его никак не приманишь – не ручное. Оно само приманивает. Главное, поглядеться в зеркало. А то и в окно, на дворовую площадку, где гоняет в футбол детвора со своим заводилой «Гошей – на все времена». Жив-здоров, три волоска на голове? Значит, на дворе, несомненно, год 2015.
– Гоша!
– Я тебя знаю?
– Мы соседи, я Дани с первого этажа. А ты…
– Пацаны уже сказали, кто я.
Ребятам это ежедневное узнавание доставляло большое удовольствие. Как начнут стучать мячом по каменной плитке, сверху голос:
– Вы чьи?
– Соседские.
– Мы знакомы?
– Сто лет, дядя Гоша.
– Играем?
– Спускайся, но не забудь надеть ботинки.
– У меня и с коньками имеются. От московского «Спартака». Но «в хоккей играют настоящие мужчины». А вам, наверное, играть со мной слабо?
– Хамсин, тридцать пять по Цельсию.
– Были бы советскими, не отказались бы. У советских какое правило? Если партия прикажет, пацаны ответят: «есть!» – и дальше по интуитивной наводке подсознания пошло-поехало естественное недержание речи: – Да будет вам известно, в 1946 году советские хоккеисты захотели перейти от русского хоккея с мячом на канадский с шайбой. В Политбюро им было дано разрешение на это, но с одним условием: «если не будете проигрывать». Кому? Понятно, им.
– Дядя Гоша, мы тоже не будем им проигрывать. Но лучше в футбол. В хоккей жарко.
– Уговорили!
И Гоша поспешно спускался с верхотуры, чтобы вспомнить шалапутное детство и засадить мяч в девятку, если только таким способом есть надежда победить старость. Хотя… Старость не побеждают. С ней борются. Побеждает она, если в это соревнование не вмешивается предварительно смерть. Однако смерти Гоша не боялся. Он и её не узнает при встрече и пройдёт мимо. Как прошёл мимо Любы, на чьей свадьбе гулял незадолго до отъезда в Израиль.
Данина жена давно привыкла к его странностям. Не останавливаясь на выяснение «знакомы ли?», рванула к автобусу №72, чтобы не опоздать на установочную лекцию Иерусалимского семинара работников Сохнута. Хамсин на неё действовал отвратительно: потливость, раздражительность, нервная дрожь. Хотелось поскорей завершить учёбу и махнуть назад, в Питер, где пусть небо хмурое и накрапывает дождик, но никаких семейных трагедий не происходит. Там никто не станет копаться в её нервной системе, не будет упрекать в «отказе от собственного ребенка», в нежелании обратиться в полицию, дабы провели дознание о его пропаже.
Но посудите здраво, люди милые! Какой отказ, если не рожала? Какое дознание, если после того, как скажет: «не рожала!», тут же заявит, что ребёнка сразу после родов похитили? Примут за сумасшедшую, и – ладушки-оладушки! – в психушку. Но для проформы зададут пару вопросов.
– Сколько вам лет?
– Шестьдесят.
– Родили в первый раз?
– В первый.
– Но до этого, как нам известно, вы были бесплодной.
– Была.
– А на старости лет разродились? Извините, а не библейские ли это предания? Да, наша праматерь Сара, жена Авраама, умудрилась родить после климакса. Но за девять месяцев до родов старушку навестили ангелы и, находясь наедине с ней в шатре Авраама, как-то повлияли на детородную систему. Может, и вас ангелы навестили?
Не станешь ведь, дабы не попасть в дурдом, ссылаться на мужа, утверждающего, что его знакомый ангел мог бы посодействовать в искоренении бесплодия, беря пример со своих доисторических предков. Однажды, по его словам, ради, так сказать, разведки ангельских возможностей, поинтересовался: не входит ли в его планы при частых командировках на Землю стать падшим ангелом?
– А что для этого требуется? – полюбопытствовал этот, явно не земной фрукт.
– Влюбиться!
– Я и так всех люблю.
– Не в духовном смысле влюбиться, – пояснил Дани. – А в плотском.
– Это ещё что такое?
– Ну, – замялся Дани. – Это так основательно влюбиться, чтобы девять месяцев спустя у тебя появился ребёнок.
– Ангел?
– Нет, не ангел. Живой человек…
– Которому ничего человеческое не чуждо? Способного даже на убийство?
– Вроде того.
– А в Бога он верит?
– Когда как. На данном историческом отрезке не очень.
– Как же он после всего этого поверит, что его папа – ангел?
Вот и вся сказка. Точно так же, кто из полицейских поверит ей? Вызовут амбуланс. И прости-прощай отделение Сохнута в Санкт-Петербурге. Будешь сидеть не в офисе и принимать посетителей, собирающихся в Израиль, а в палате №6 иерусалимского жёлтого дома и корчиться от витаминных уколов в задницу, необходимых для восстановления памяти и адекватности происходящего.
А вспомнить – вздрогнуть! Приехала на побывку из Питера. И нате вам, муженек! Не здрасти-страсти, а схватил в охапку и потащил на машине в больницу. Вот гляди, за окном в родилке – ты. Как так я? А так, ты, но только молодая. И ребёнок твой, гляди, выходит на свет. Не мой, а её! Да и кто она, право? Ты, Любаша! Побойся Бога, Дани! Ослеп, что ли? Я перед тобой, а не в палате для рожениц. Протри глаза! Но нет, ни в какую не врубается. Как и сегодня, с утра, получив весточку из газеты, где публиковал отрывки из своего романа, удостоенного гранта Международного центра «Новые классики» на издание книги сразу на трех языках – русском, иврите, английском. Из сообщения выяснилось, что какая-то женщина, называющая себя переводчицей, домогается встречи с Дани «на взаимовыгодных условиях». Что за чертовщина? Что за «условия»? Не на грант ли польстилась? Наобещает с три короба. А на поверку обманет-облапошит, и поминай как звали. Правильней с ней вообще не встречаться. Но разве заставишь муженька смотреть реально на вещи? Станет ли он думать о том, что вчера, до вручения гранта, был не нужен никаким переводчицам, и лишь теперь, когда в кубышке зазвенели монеты, понадобился? Нет, не убедишь: весь под влиянием письма в редакцию, переадресованного ему: «Я поставляю литературную продукцию крупнейшим издательствам Европы и Америки. По этой причине мне приходится очень ответственно подходить к русским текстам, изыскивать среди них такие, которые при незаурядном таланте автора должны привлечь внимание моего взыскательного читателя».
Ну, точно – ладушки-оладушки! – попала в десятку. У Дани никаких сомнений: эта фрау-переводчица – именно тот дар небес, какой искало его писательское эго всю жизнь в Израиле. И сидит себе на диване, попивает кофеёк и читает-перечитывает послание незнакомки, представляя себя скачущим на Пегасе по ковровой дорожке, ведущей на Олимп.
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ
Прежде всего, я предпочитаю представиться. Я, Мия Зинг – переводчица. Мой принцип: я выбираю писателя, а не писатель меня. Без любви, как говорится на русском языке, я не вступаю в роман.
За последнее время я перечитала в поисках нужного мне материала большое количество русской литературы, принадлежащей в Израиле перу выходцев из России. Мне не удалось найти произведения, соответствующие спросу моих читателей и крупнейших издательств, которые я имею честь представлять. На мой взгляд, многие произведения, имеющие в себе достаточно весомые данные для достижения творческих высот среди русских читателей еврейского происхождения, не смогут переступить языковой рубеж и останутся достоянием русскоязычной литературы в Израиле, которая постепенно из-за физической кончины ее носителей и прекращения репатриации остановит свое поступательное движение.
Мне хотелось найти такое произведение литературы и такого автора, который может стать событием для моей биографии и вполне привлекательным для взыскательного читателя, живущего не в маленьком Израиле, а во всем мире – от Мюнхена до Осло, от Лондона до Нью-Йорка, от Сиднея до Торонто, от Пекина до Токио.
Когда я уже отчаялась найти автора, мне совершенно случайно попалось на глаза в вашем уважаемом издании эмоциональное, аргументированное, свежее произведение неизвестного мне прежде писателя. Я прочла заголовок «Освенцим на колёсах», и моё чутьё искателя литературных талантов встрепенулось. Когда я дочитала до конца «Освенцим на колёсах», зная уже, что это отрывок из романа «Ковчег Завета», я вздохнула с облегчением, потому что чутьё не обмануло меня и на сей раз. Я поняла: найден новый автор, сильный, мужественный, трепетно воспринимающий прошлое, без которого не жить настоящим и не войти в будущее. Это Дани Ор!
Читая его произведения, раз за разом появляющиеся в последнее время на страницах вашего уважаемого издания, я пришла к выводу, что это автор наделён крупным талантом. Он в одной фразе, небольшом абзаце может сказать больше, чем другой, менее одаренный, не скажет и на десяти страницах. При этом стиль его самобытный, устойчивый, идущий от сердца, но отнюдь не придуманный, как это часто случается с автором, не имеющим за душой ничего из того, чем есть смысл поделиться с взыскательным читателем. В писательском голосе Дани Ора я не нашла ноток подражания маститым предшественникам или ныне временно популярным в России авторам, которые сменили на якобы вечном посту у бессмертия бывших советских классиков. Кто их сегодня помнит? Перечислю некоторых. Федор Панферов, создатель романа «Бруски», Аркадий Васильев, написавший трилогию «Есть такая партия», Всеволод Кочетов, выстреливший в 1969 году на страницах журнала «Октябрь» оскорбительном для советской интеллигенции пасквилем «Чего же ты хочешь?»
Когда я, увлечённая Дани Ором, дала почитать его «Освенцим на колёсах» известному продюсеру из мира кино Эрвину Каннскому, тоже знатоку и энтузиасту русского языка, он воскликнул: «Великолепно! Это готовый сценарий! Драма настоящего и прошлого! Переломный момент человеческой жизни! И мы, немцы, виновные в ужасах еврейской катастрофы, должны позаботиться о выходе на экран этого фильма».
– И скорейшего издания книги, – подхватила я с присущей мне горячностью.
В связи с этим обращаюсь в ваше уважаемое издание с просьбой переслать это письмо Дани Ору и предоставить мне его адрес, чтобы мы могли встретиться и установить творческий контакт, направленный на взаимное благополучие.
Полная признательности, Мия Зинг
7
Звонок в дверь. Открыл: Гоша, но не один, а с женщиной, тоже «на все времена». Брюнетка, волосы до плеч, солнцезащитные очки – черносливы модной формы, джинсовый костюм, простроченный серебряной нитью, сапожки на каблуках, видимо, чтобы казаться выше ростом. На подсвеченных помадой губах приветливая улыбка.
– Дани?
Дани кивнул, пропуская гостью в салон, и перевел глаза на Гошу. Вместо разъяснения тот понёс, как обычно, какую-то белиберду с уклоном в историю.
– Голда Меир говорила: сорок лет Моисей водил евреев по пустыне, чтобы привести в единственное место на Ближнем Востоке, где нет нефти. А почему? Наверное, затем, чтобы отыскать самое незавидное место на земле, чтобы евреям никто не завидовал и не претендовал на их Израиль. А я привёл – не ошибся, и прямиком в Клондайк, причём всего за пару минут.
– А в переводе?
– Она и есть переводчица, – радостно сообщил Гоша. – Подошла во дворе, видимо, посчитав за главного…
– Среди пацанов?
Гоша пропустил мимо ушей язвительно замечание.
– И спросила на русском, акцент немецкий: «Где тут живет Дани Ор?»
– Ты и вспомнил?
– На это у меня памяти хватает. А что тебе не нравится?
Дани вернулся к женщине, усадил её в кресло у журнального столика:
– Не обращайте на него внимания, балабол! – сказал о Гоше. – Кофе?
– С удовольствием выпью. Но предпочитаю прежде представиться: я Мия Зинг, переводчица. Собираюсь издать вашу книгу. Вы моё письмо получили?
– Читаю.
Дани разлил кофе по чашечкам.
Мия сделала маленький глоток, вопросительно посмотрела на собеседника.
– Решение принято?
– Сложно сразу что-то решить. Положеньице, словно выбросили меня на необитаемый остров. Либо сокровище найдешь, либо голову потеряешь.
– А проще?
– Проще – только мощи! – вмешался, смеясь, Гоша. – Представьте себе, после кораблекрушения его, скажем так, вынесло приливной волной на берег. В ближайшем лесу он натолкнулся на раскопанный клад. Увидел, обрадовался: груды золота и брильянтов, а вокруг обглоданные человеческие кости – значит, конкурентов нет. А что дальше? Всего лишь через две недели другой искатель приключений, выброшенный приливной волной на берег, обнаружил его обглоданные койотами кости. А рядом – раскопанный предшественниками клад. Когда же обрадовался везенью, подоспели и койоты.
– Я сюда пришла не кушать его, – подключилась к шутке Мия. – Я с деловым предложением. Перевести его роман на немецкий, издать в Германии, впоследствии выпустить фильм. Понимаю, предложение требует осмысления.
– И вклада денег? – Дани осторожно намекнул на больную тему, не дающую покоя жене с первого прочтения нежданного послания.
– Ах, вы о деньгах? – Мия перекинула ногу на ногу, вытащила из нагрудного кармана курточки плоский кожаный портсигар. – Курить позволите?
– Курите.
– А пепельница?
Гоша пододвинул женщине кофейное блюдечко. И без смущения выдал:
– У нас без пепельниц. Боксёры не курят!
– Тогда и я не буду. – Мия спрятала портсигар в карман. – Так на чём мы остановились? На деньгах? Не волнуйтесь, я не претендую на ваш грант.
– Понимаете ли, – ощущая неловкость, замямлил Дани. – Согласно положению, книгу должны выпустить на трёх языках – на русском, английском и иврите. О немецком речи не шло. Следовательно, если вы предлагаете издать также на немецком, то потребуется, наверное, дополнительное материальное участие. А у меня, признаюсь, с наличными туго.
Мия перехватила его вопросительный взгляд.
– Не будьте под влиянием… как это у вас говорилось? «Вражеской пропаганды». Полагаю, все траты и без того возместятся. Произведение стоит этого. У него большой потенциал. Переведём – издадим – сделаем рекламу и выдвинем на престижную премию. Какую пожелаете?
По напряжённому виду Дани лёгко читалось, что за «престижная премия» мелькнула у него в уме. Мия готова была подтвердить: «да, именно эта», будто являлась распорядительницей фонда Нобеля. Но ситуацию смазал Гоша, выдав очередной разнобой мыслей, на сей раз в форме притчи.
– Вот что я вам скажу. Поэт продал душу, чтобы написать хорошие стихи. Стихи написал. Но критики признали их плохими. Поэт пошёл судиться с Дьяволом. Нанял хорошего адвоката. Но суд признал его плохим. И не вернул поэту душу. Почему? Просто юридически не был способен на это. А на что он способен был? Это поэт выяснял у своего адвоката уже в сумасшедшем доме, в отведенной для них на двоих палате с мягкими, на вате, стенками, чтобы дополнительно не ушибить невзначай голову.
– Опять пробавляетесь шутками, – женщина на этот раз с трудом выдавила из себя улыбку. – Я ведь с серьёзным предложением, которое определит будущее. Может быть, сама судьба свела нас здесь.
У словоохотливого Гоши и тут, пока Дани ходил в спальню за рукописью романа, проклюнулось поучительная реприза:
– Судьба – это дорога, предназначенная человеку свыше. Почему же время от времени говорим: «не судьба»? Не доверяем Всевышнему? Или это Всевышний не доверяет нам и вселяет в душу сомнение? Что остаётся? Идти той дорогой, по которой влечёт интуиция, либо талант. И не сворачивать на отводные пути, пусть и заманчивые.
– Конец, в любом случае, известен заранее, – заметил Дани, возвращаясь в салон с пухлой папкой в руке. – И не скажешь ведь в последний миг: «не судьба».
– Не скажешь, – согласилась Мия, принимая рукопись. – Думаю, все-таки это – судьба. Тем более, что у немцев есть неоплатный долг перед еврейским народом. Немцы, скажу вам по совести, больше заинтересованы в издании вашей книги, чем англичане и даже израильтяне. Да к тому же у вас такая феноменальная биография, просто сенсация… На старости лет снова боксер, чемпион Иерусалима. Этим июлем я с коллегами посетила Иерусалимский кинофестиваль, где показывали фильм о вашей боксерской команде. Так все мои друзья в восторге от вас: «Какой респект! Феномен, да и только!» Ваш образ в боксёрских перчатках просится на обложку. А в предисловие – эссе о кинофильме, в котором представлен и ваш вклад в спортивные победы клуба.
– Это? – Дани показал гостье газету «Секрет» от 26 июля 2015 года.
– Разумеется-разумеется. Как у вас говорили? «Страна должна знать своих героев»?
– Было дело.
– А сейчас будут говорить в моей редактуре: «Наш мир должен знать своих героев, а не мучаться беспамятностью». Договорились?
– О чём?
– Печатаем это эссе в книге?
– Печатайте. Хотя за весь мир не поручусь.
– Это уже забота издательства и вопросы рекламы.
БОКС НА ЭКРАНЕ ИЕРУСАЛИМСКОГО КИНОФЕСТИВАЛЯ
Большое видится на расстоянии. А малое, совсем малое? Вроде кулака, ножа, шпильки? Только в движении. Тут и вспомним: в движении – жизнь.
Вот это смысловое понятие «движение – жизнь» четко угадывается в режиссёрском решении Хелен Яновски, автора документального фильма «Иерусалимский боксёрский клуб». Премьера картины прошла 17 июля 2015 года в Иерусалимской Синематеке в рамках Иерусалимского кинофестиваля.
В ритме боксёрского поединка идет киноповествование о знаменитом клубе боксёров, созданном в далеком 1981 году братьями Люксембург – Эли, Гершоном и Яшей – в одном из проблематичных районов Иерусалима, где прежде подростки чаще попадали в полицию, чем выходили на ринг. Но с появлением манящей таблички на дверях бывшего бомбоубежища «Боксёрский клуб» многое стало меняться к лучшему, включая и психологию так называемых «трудных подростков», которым через несколько лет призываться в армию и обретать себя в бою.
Каждый из братьев Люксембург располагает биографией, достойной книги из серии «Жизнь замечательных людей». Объединяющим для всех служит, что они прошли в Ташкенте школу замечательного советского тренера Сиднея Джэксона (Джаксона), о котором написан роман Георгия Свиридова «Джэксон остается в России», побеждали на многих соревнованиях республиканского и всесоюзного значения, и при первой возможности репатриировались в Израиль в начале семидесятых годов. Здесь связали себя с тренерской работой, не забывая и о литературном призвании. Старший из братьев Эли Люксембург дважды, в 1984 и 1996, был лауреатом премии Русскоязычного союза писателей Израиля, он автор нескольких книг, изданных в разных странах. Преданность литературе характеризует и остальных братьев.
Заглянем в буклет кинофестиваля. Прочитаем аннотацию. Но лучше всего обратимся напрямую к создателю фильма Хелен Яновски:
– Братья Люксембург ведут Иерусалимский боксёрский клуб, расположенный в помещении бомбоубежища в южном районе Иерусалима, – рассказывает она. – Сотни подростков прошли через этот клуб на протяжении многих лет. Как утверждает Гершон Люксембург, никто не приходит в бокс без причины. В фильме показаны четыре подростка – Гет Захайка из палестинской деревни Джебель Мукабер, Кристина Стадник из иерусалимского интерната, Влад Ворошилов из квартала Катамон и Акива Филькенштейн из поселка Бейт-Эль. Вместе они ездят на чемпионаты по всему Израилю. Гершон учит их уверенности в себе, мудрости, желанию преуспеть и выиграть, и как противостоять противнику, не теряя головы, даже в пылу боя.
От себя могу добавить. Я познакомился с Гершоном (Гришей) Люксембургом сразу после репатриации, готовя себя к Московской олимпиаде. Нас сроднила общность интересов – журналистика, поэзия, проза и, разумеется, бокс. Гершон в ту пору был уже неоднократным чемпионом Израиля и чемпионом девятой «Маккабиады», а, кроме того, лауреатом фестиваля бардовской песни Израиля.
Казалось бы, бокс и поэзия. Что тут общего? Гораздо проще говорить о том, что Гершон – был уже тогда солдатом Израиля, участвовал в танковых сражениях времен войны Судного дня. Все это так. Но при этом необходимо заметить, что в танке его сопровождали не только боксерские перчатки, но и гитара. И в минуты затишья не забывал сочинять новые песни, которые, проверяя их, как говорится, на слух, напевал своим сослуживцам:
Вот и закончился путь.
Вот и закончился век.
Может, как свечку задуть
Сердце своё человек.
А сегодня на тренировках Гершон, не расстающейся с гитарой и в спортивном зале, непременно говорит нашим ученикам, что он, его старший брат Эли – не только боксеры, но и писатели, и бокс этому не вредит, а наоборот, способствует в творческом развитии. По его версии, впрочем, и по моей тоже, нельзя вкладывать жизнь в прокрустово ложе только одного увлечения. Это приведёт к ограничению умственных и душевных качеств, снизит творческий потенциал. Нужно всесторонне развивать себя, чтобы быть в Израиле полноценным человеком, а не какой-то ходячей пешкой, пригодной только для кулачного боя.
Как для кого, но для меня, вернувшегося в бокс после долговременного перерыва в «преклонном для спортсмена возрасте», чтобы напитать себя жизнестойким адреналином, и Гершон, и все его воспитанники – не просто герои экрана. Для него, тренера и наставника, понятно, – чуть ли не родные дети, а для меня – младшие собратья по десятиунцовой перчатке. Первые азы реального бокса я преподал им в спаррингах в ходе тренировок, и приятно сознавать, что они раз за разом становились впоследствии чемпионами Израиля.
Однако путь к победе – не увеселительная прогулка. Он связан с огромной затратой физической и душевной энергии, взлётами и падениями, с истинным представлением о чести и совести.
Глядя на экран, видя, как скрещивают перчатки боксёры на первенстве Израиля в арабском поселении «Кфар Ясиф», расположенном на севере Израиля, мне вспоминается недавний чемпионат Иерусалима, проведенный в стенах родного клуба. И сами собой, напрашиваются слова: все разговоры о разделе Иерусалима могут утихнуть разом, стоит побывать на открытом первенстве нашего вечного города по боксу.
Как ни странно, а может быть это и закономерно, кулачный бой больше объединяет людей разной национальности, чем их разобщает и плодит вражду. А почему? Да по той простой причине, что проходит честно, без всяких политических вывертов – с осознанием того, что нам жить на одной планете, и никак эту планету не разделить, чтобы у каждого была своя, как у Маленького Принца.
Антуана де Сент-Экзюпери с нами нет. С нами Иерусалим. И когда он в боксёрских перчатках, все происходит, так сказать, в открытом режиме, на глазах у всех, и без всякого подсуживания со стороны заинтересованных в исходе поединка лиц. Это и показал очередной чемпионат Иерусалима, но не первенство Израиля, за ходом которого бдительно следит кинокамера Хелен Яновски.
И вот в Синематеке на глазах зрителей, а многие из них отличные боксеры, происходят трагедийные коллизии, болезненные выверты спортивной судьбы, вопиющие нарушения морали и этики. Мы видим, как неведомо по чьему указу победу, которую без сомнения одержал пятикратный чемпион Израиля Акива Филькенштейн, судейским решением у него крадут, и возникает ситуация драматического накала. Но что можно сделать? Разве что выругаться матом. И спасительный русский язык не подводит: Гершон Люксембург обрушивает бронебойную очередь из русского словесного запаса, наделённого знаком «Сделано в СССР», на головы тех, кто явно рулит в сторону арабских боксеров, в данный момент хозяев ринга из Кфар Ясив и устроителей чемпионата Израиля.
Правда, из присутствующих его способна понять разве что кинокамера. Акива Филькенштейн – человек англо и ивритоязычный, новый репатриант из США. Его секундант Гет Захайка, палестинец из деревни Джебель Мукабер, пусть и воспитанник Иерусалимского клуба, тоже русским не овладел, хотя кое-какие слова выучил: «друг», «будет хорошо». Он вообще удивительный человек, преисполненный мужества и душевной силы. Никто из соперников не знает, что у Гета вырезана одна почка, и он выходит на ринг, бросается в бой, как бы понимая, на какой идет риск. Но иначе жить парень не способен. Ему нужна позарез победа. И фильм показывает нам, как, превозмогая усталость, он рвётся к этой победе, отдаёт ей все силы.
Не менее напорист и Влад Ворошилов, практически не ведающий поражений. Казалось бы, другого слова, кроме «победа», он тоже знать не хочет, что и демонстрирует на экране. И мне приятно сознавать, что, вполне возможно, это слово «победа» когда-то вложил в него я, взяв пацана с первых тренировок под своё крыло, и выведя вскоре на пьедестал почета. Ту же бойцовскую самоотверженность демонстрирует и Кристина Стадник, юная репатриантка из Украины, одна из тех немногочисленных в Израиле девушек, связавших с боксом спортивную судьбу.
Но что мы видим? Чемпионка Израиля, победительница многих соревнований и вдруг – слёзы, плачет навзрыд, чувствуя себя обманутой. Уже после того, как стала чемпионкой Израиля, ей предложили матчевую встречу с еще одной соперницей, якобы её легчайшего веса, просто ради, так сказать, зрелищного интереса. А выставили девицу килограммов чуть ли не на десять тяжелее и старше по возрасту. В результате вместо легкой победы – поражение.
Отсюда и слёзы. Знала бы, что обманут, не согласилась бы на уговоры, и сейчас с легким сердцем возвращалась бы в машине Гершона в Иерусалим. Но нет! Переживает, мучается болью. И всё это фиксирует камера. Всё до последней слезинки. А это значит, что и Хелен Яновски ни на шаг не отстает от героев своего фильма, и что ни говори, но она отнюдь не бесстрастный репортер, фиксирующий события. Однако камеру не повернуть объективом к Хелен и не увидеть, что, может быть, и на её глазах проступают слёзы.
Да, таких «мелочей» творческого процесса не дано увидеть, но по ходу просмотра фестивальной картины чувствуется, что подобное вполне реально. Дело в том, что Хелен приступила к съемкам этого фильма несколько лет назад. Изо дня в день она приходила на тренировки, наблюдала, снимала и мало-помалу породнилась со всеми нами. И если вначале, делая разминку, работая на мешке либо в паре, мы волей неволей косили на стрекочущую камеру, то вскоре позабыли о присутствии столь постороннего для спортивного зала предмета не первой необходимости, а это, несомненно, режиссёру и оператору Хелен Яновски было на руку. И со временем она вместе с ее неотлучной видеоспутницей превратились в нечто составляющее боксерского клуба.
Интересно, что произойдет сейчас, после премьеры? Но думаю, что родственные узы, связывающие людей на ринге, не разрываются уже никогда. Тем более что фильму предстоит большая жизнь и, дай Бог, впереди его ждут победы на международных кинофестивалях. Как говорят боксёры, ринг покажет.
В данном случае, нет сомнения, покажет экран.
8
Свежее открытие. По радио «Голос Израиля» передали: «американские учёные из Кэрроловского университета доказали, что владельцы кошек умнее владельцев собак». А по спутниковому телевидению пришла весть из России: принят закон об ограничении курения в общественных местах, включая рестораны, пабы, кафе.
Сопоставляя два сообщения согласно дедуктивному методу Шерлока Холмса, можно прийти к однозначному выводу: закон против курения в ресторанах барах, кофейных заведениях, где к закуске прилагается рюмашка горячительного зелья, закономерно, на протяжении веков, пробуждающего в лёгких тягу к табачной подпитке, предложен к исполнению владельцами кошек. Почему? Если исходить из американских доказательств, по той причине, что умнее. А если из логических умозаключений, потому что кошек выгуливать не надо – они ходят сами по себе. В результате можно оставаться дома у телевизора и тишком посасывать папиросу. А собак выгуливать необходимо. Как же тут на свежем воздухе, в парке, когда заодно присматриваешь за мальцами в песочнице, обойтись без сигареты?
На поверку выходит, что древний конфликт между домашними животными получил новое, в данном случае неожиданное развитие, чреватое огромными штрафами для владельцев собак. Кошки могут от радости танцевать на крыше. И активно размножаться, так как их владельцев прибавится, ибо каждый двуногий, ориентируясь на подсказку американских учёных из Кэрроловского университета, хочет выглядеть более умным, чем считает его жена.
Тут ключевое слово – жена. И впору обзавестись кошкой, тем более что у дворового, смастеренного из пуленепробиваемого железа мусорного ящика их полно: резвятся, строят прохожим глазки, дабы подбрасывали на халяву вкусненькое и не мешали любовным ласкам пугающими возгласами. И обзавёлся бы кошкой, но на кого её оставишь, если пойти на поводу у Любы и махнуть с ней в Питер?
Идея проста и доступна пониманию даже любителю собак, в особенности, если он то и дело упоминает в семейном кругу о визите изысканной литературной дамы из Германии, помышляющей о регулярных встречах с полюбившимся автором, что поспособствует, по её словам, точности перевода.
– После получения гранта и попадания в список лауреатов Международного центра искусств «Новые классики», – убеждала Люба, – прямая дорога в турне по городам и весям. Помни, литературных турне, называя их лекциями, не чурались Марк Твен, Эдгар По, Герман Мелвилл. Наоборот, благодаря жизни на колёсах продвигали писательское имя к популярности по всей бескрайней Америке, а не только в своём штате. В твоём случае, в маленьком Израиле. С деловых янки, башковитых в бизнесе, следует брать пример, и – ладушки-оладушки, а не сидеть на одном месте. И тебе откроется весь свет. А начинать предпочтительно с Питера – родного города.
– Кто бы возражал?
Пробежав пальцами по клавиатуре, Люба подняла на экран какой-то сайт, очевидно необходимый для доказательства правоты.
– Я уже договорилась с Сохнутом о командировочных для тебя, если согласишься на совместную поездку. Не забывай: в Питере есть, где выступать, и не только перед будущими репатриантами, которые и по сей день гадают на кофейной гуще: «ехать – не ехать?» Я тебе организую встречи с деловыми людьми и корпоративные вечеринки. Что это такое? Проще сказать – большие деньги. Вот смотри, что говорит по этому поводу сведущий человек Арсений Троицкий: «Статусные артисты у нас вообще зарабатывают гораздо больше денег на частных вечеринках, корпоративных парти и днях рождения богатой публики, чем на всём остальном вместе взятом». Вот так-то! Чёрным по белому. На сайте «Консалтинг и тренинги Санкт-Петербурга», в интервью, которое дал Марии Желиховской.
Устроившись поудобнее у компьютера, Дани прочитал всё интервью. Каким-то образом оно перенесло его в давнее прошлое, и перед глазами заструились улицы детства, канальчики, переходные мостики, с которых хотелось ловить рыбу, хотя это не позволялось взрослыми, да и улов мог оказаться, скорей, воображаемым, чем реальным.
Какой соблазн! Явиться вновь в Питер. Но не каким-то миллионным в текущем году туристом, а писателем, журналистом и художником, представленным читателю в роли действующего лица творческого процесса, из которого выпал почти сорок лет назад. Причём явиться не в полузабытом качестве ходока по редакциям, не в положении загнанного в угол диссидента, либо еврейского активиста-отъезжанта, а как бы над национальностью – своего рода «человеком в седле», о чём мечтал и Джек Лондон.
Помнится, такие же мысли обуревали забитую ожиданиями голову в 1980-ом, когда вошёл в сборную Израиля по боксу и намеривался попасть на Московскую олимпиаду. Ох, как хотелось показать себя, выбить медаль, не важно какого достоинства – золотую, серебряную, бронзовую, лишь бы увидеть над головой израильский флаг. Но не случилось. Западные страны проигнорировали Московскую олимпиаду из-за войны в Афганистане, и мечты об израильском флаге над головой пришлось оставить до лучших времен.
Казалось бы, они наступили в 1988-ом, на Сеульской олимпиаде. Первый бой выигран, второй… Но на подходе к полуфиналу – обидное поражение, связанное, по версии секунданта, с подсуживанием. От корейца, хозяина ринга. С перевесом всего в одно очко. И остался без медали, которая так и маячила перед глазами. Было тогда тебе 33 года, ты приближался к предельному возрасту для выступлений на ринге среди любителей. И ушёл в небытие. Однако спустя довольно продолжительный срок бездействия что-то внезапно в тебе пробудилось, щёлкнуло в подсознании, как тумблер, и толкнуло к рингу. Ты вышел на серый помост под разящий ламповый свет, напоминающий тот, который встречает человека на исходе жизни в конце туннеля. Но уже не побед ради, хотя раз за разом становился чемпионом Иерусалима, а чтобы сразиться с агрессивно атакующем «старикачеством».
Одолел ли? Вполне вероятно. Во всяком случае, ничуть не смущался своего возраста, когда в 2009 году вместе с мальчишками, годящимися тебе в сыновья и внуки, проводил тренировочные спарринги в присутствии лучшего боксера Пекинской олимпиады Василия Ломаченко, впоследствии также золотой перчатки Лондонской олимпиады – 2012, гостя Иерусалимского боксёрского клуба братьев Люксембург – воспитанников одного из основателей советского бокса Сиднея Джэксона (Джаксона).
Об этой встрече опубликовал эссе в еженедельнике «Секрет» с включённым в него интервью.
ЧЕМПИОН ПЕКИНСКОЙ ОЛИМПИАДЫ
ВАСИЛИЙ ЛОМАЧЕНКО – В ИЕРУСАЛИМЕ
Кубок Баркера, самый престижный приз в любительском боксе, был присуждён на Пекинской олимпиаде украинскому спортсмену, студенту Одесского педагогического института имени Ушинского Василию Ломаченко.
Мне довелось видеть финальный бой, завершённый им в первом раунде с явным преимуществом. Представлялось, что я, благодаря телеэкрану, вернулся в 1964 год, на Токийскую олимпиаду, когда Валерий Попенченко в первом же раунде нокаутировал железобетонного Шульца, победив до этого в полуфинале гроссмейстера ринга Валасека.
Дистанция между двумя боями внушительная – 44 года. А объединяет их кубок Баркера.
О своем восхождении на боксерский Олимп Валерий Попенченко написал автобиографическую повесть «И вечный бой». Василий Ломаченко книгу не пишет, об этом он рассказывает.
Мы с ним встретились в Иерусалимском боксерсом клубе братьев Люксембург. Сюда он приехал вместе с Ариком Друкманом, руководителем всеизраильской боксерской секции «Маккаби», и своими друзьями, сопровождающими его в поездке по Израилю.
Василий Ломаченко – худощавый, крепко сбитый парень, высокорослый, на мой взгляд, для полулегковеса. Когда-то, ещё в шестидесятых годах в советских научных центрах было определено, что оптимальный рост для полулегковеса – один метр шестьдесят четыре сантиметра. Но то ли ученые мужи от спорта что-то попутали, то ли их выкладки не имеют практического значения. Василей много выше, и спортивные результаты его, скажем так, не оптимальные, а рекордные. Вот его послужной список: чемпион мира по боксу среди юниоров, серебряный призер чемпионата мира среди взрослых, олимпийский чемпион.
– Василий! – спрашиваю я. – На олимпиаде в Пекине жребий свёл вас в первом же бою с Альбертом Селимовым, именно с тем российским боксером, кому вы прежде проиграли. Это, как я понимаю, вызывает излишнее предстартовое волнение, которое может негативно сказаться на ходе поединка. Как было у вас?
– Нет, это как раз придало мне силы, хотя, конечно, мандраж был. По иному, без мандража, в боксе вообще не бывает. Равнодушные проигрывают чаще.
Как выяснилось из ответа Василия, он жаждал реванша. По некоторым недомолвкам было понятно, что он не согласен с решением судий, отдавших некогда предпочтение Альберту Селимову. И поэтому рвался в бой. «Чем раньше он состоится, тем лучше, – считал Василий. – Главное, я знал, что могу победить. И более того знал, как победить. Необходимо просто прибавить скорости и силы в ударе. И это было сделано».
Но это всё было сделано, разумеется, под руководством тренера. А им является его отец Анатолий Николаевич Ломаченко, заслуженный тренер Украины, воспитавший помимо сына ещё немало превосходных мастеров кожаной перчатки.
Василий говорит, что когда выступает на ринге, ему необходимо, чтобы секундантом был его папа. Пусть он даже в минуту передышки не скажет ни одного слова, это все равно является настоящим допингом, придающим уверенности в достижении цели. А цель – это самое важное для него.
– Самое главное в жизни – это цель! – говорит Василий Ломаченко, отвечая на вопрос Эли Люксембурга, воспитанника легендарного ташкентского тренера Сиднея Джэксона (Джаксона), бывшего чемпиона республиканских и всесоюзных турниров, ныне старшего тренера иерусалимского клуба бокса. – Я ставлю себе цель и иду к ней, никуда не сворачивая. Когда-то у папы, моего тренера, я спросил, что лучше – стать чемпионом мира или чемпионом олимпийских игр? Папа ответил: «Олимпийских игр!» И тогда я сказал: «Стану чемпионом олимпийских игр!» И, как видите, стал.
Первый бой он выиграл при счете 14:7, во втором с узбеком Султановым одержал победу 13:1. В третьем бою на Пекинской олимпиаде против Василия выступил хозяин ринга – китаец Ли Янь.
И тут – признался чемпион – перед поединком он мандражировал больше, чем до схватки с Селимовым. Дело в том, что можно было ожидать подсуживания. Во всяком случае, этого опасались. Поэтому выигрывать полагалось безоговорочно. Это и удалось сделать. Счет говорит сам за себя: 12:3.
– И вот финал. И невероятная для финала олимпийских игр победа. В первом раунде. Будто и не было изнурительных боёв в прошлом. Никакой усталости – стремительность, боевой задор и блеск золотой медали в глазах. Так что ли?
– И да, и нет. Просто в предварительных боях, набирая очки, я не растрачивал себя. Понимал, что победа за мной. Все силы приберег на финал. И, как говорится, выложился от души.
– А не было ли у вас желания отметить победу стаканом водки? – спросил Гершон (Гриша) Люксембург, второй тренер клуба бокса, в прошлом чемпион Маккабиады – своего рода всемирной еврейской олимпиады.
– Нет! Я вообще не пью. Когда-то в раннем детстве, в шестилетнем возрасте, мы с сестрой допивали из рюмочек оставшуюся после ухода гостей водку. Уже тогда мне это не понравилось. Так что и по сей день не увлекаюсь. К тому же в день провожу по две тренировки, а перед олимпиадой по три.
– И не отдыхаете? – интересуюсь я.
– Один день в неделю выходной.
– А чем вы занимаетесь, помимо бокса?
– Я живу в городе Белгород-Днестровский. В семидесяти километрах от Одессы, учусь в Одесском педагогическом институте имени Ушинского, буду учителем физкультуры. А в перспективе думаю о карьере профессионального боксёра. Но когда это будет – время покажет. Пока впереди новые старты.
Мы пожелали Василию Ломаченко успехов на чемпионате мира по боксу 2009 года. А потом…
Потом, как обычно, началась очередная тренировка. Удар гонга. И кожаные перчатки засверкали в воздухе: хук, джэб, апперкот. Олимпийские надежды клуба, основанного учениками выдающегося советского тренера Сиднея Джэксона (Джаксона), ринулись в бой.
Комментировать поединки мы не будем, а просто, пока внимание зрителей приковано к рингу, расскажем о легендарном тренере основателей Иерусалимского боксерского клуба братьев Люксембург.
Имя Сиднея Джэксона (Джаксона), пожалуй, было известно каждому советскому мальчишке. Еще бы, американский чемпион по боксу приехал в Россию делать революцию! А, сделав революцию, настолько полюбил новую родину, что отказался возвращаться в процветающую Америку, где джинсы и жвачка. И в результате стал одним из зачинателей советского бокса.
Эту историю мы знаем из книги Георгия Свиридова «Джэксон остаётся в России». С ней я познакомился в детстве. И сегодня она стоит у меня на полке. Откроем её и прочитаем несколько строк из эпилога. «С того памятного дня, когда гражданин Соединенных Штатов Америки прославленный боксёр Сидней Джэксон в бурные революционные дни отдал свой заграничный паспорт и, добровольно вступив в ряды Красной Армии, связал себя навсегда с Советской Россией, прошло не одно десятилетие. И все эти годы он жил в Ташкенте. О долголетней тренерской деятельности Сиднея Джэксона можно много рассказывать. Их много, его учеников, его воспитанников, тех, кому он дал путёвку в большой спорт. Назову лишь несколько имён. Чемпион Средней Азии боксёр Андрей Борзенко, тот самый, о котором мной написан роман «Ринг за колючей проволокой». Чемпион Средней Азии Владимир Карпов, который начал войну рядовым, а закончил её полковником, Героем Советского Союза, рекордсменом разведки. Послевоенный чемпион республики узбек Шахир Закиров, кандидат педагогических наук, заведующий кафедрой бокса Узбекского государственного института физической культуры».
Список Георгия Свиридова ограничен временными рамками и идеологическими требованиями той поры, когда он писал роман о революционно настроенном американском чемпионе по боксу Сиднее Джэксоне. И потому, зная, что он из бедной и многодетной семьи, я почему-то по малолетству представлял его негром. Каково же было мое удивление – непритворное, нет! – когда его ученики, боксёры и тренеры братья Люксембург познакомили меня с истинной линией жизни своего великого тренера, который к тому же оказался евреем.
Ну а сегодня история Сиднея Джэксона (Джаксона), включая тайну о его национальности, известна всем, и на родине его воспитанников в Узбекистане, и на исторической родине всей его семьи, нескольких её поколений, в Израиле – там, где проводятся мемориальные турниры в его память.
9
Человек идёт по жизни. А навстречу ему – смерть. Вот и вся премудрость. Но эту премудрость приходится постигать ближе к старости. В ту пору высоких дум, когда – куда бы мы не держали путь, нам не разминуться с этой прыткой старушенцией, поспевающей из века в век обслуживать всё человечество.
Что мы оставляем после себя? Груду неоконченных дел? Семейные дрязги? Невыстиранное бельё из честолюбивых стремлений и опошленных бытом надежд? Детей, которые будто бы пошли не в нас? Вдов, которые уже никогда не выйдут замуж? И только? Нет, не только…
А еще мы оставляем после себя привидения. Чтобы они по ночам пугали ближних. Вот она – память о нас, о нашем прошлом. Том прошлом, что оставлено, как представлялось, навечно. В городах и посёлках, где жили прежде, до репатриации в Израиль, или «на тот свет», если исходить из версии семидесятых–начала восьмидесятых годов, когда даже переписываться с родными было нельзя, чтобы не навредить им, не подпортить, скажем, карьеру.
Для чего рожден человек? В чём его предназначение? Главное, если обратиться к древним источникам, в продолжении рода.
А искусство? Зодчество? Изобретательство? Подвижничество? Перестройка мира, включая бунты и революции? Всё это аномалия. Своего вида, безумие.
Миллионы честно выполняют своё предназначение. Единицы творят.
Что получается? Единицы нацелены против миллионов. Но миллионы никогда их не сомнут. Ибо «безумству храбрых поём мы славу».
Ты наблюдал людей творчества, как психиатр. Но ты не психиатр. Оттого было скучно. Потому что в большинстве своём они оригинальны лишь для самих себя, любимых, и тех, кому внушено, что они оригинальны.
Если собрать с десяток кандидатов в памятники и не позволить им разругаться, то получишь инфаркт от назойливого мелькания крупнокалиберного «Я». Увековечивание «Я» – буквы, одним своим видом похожей на упитанный памятник гению – стимулирует их жизненную энергию, изощряет мысль и фантазию.
Оригиналы минувших столетий предпочитали сжигать свои великие творения. Оригиналы настоящего времени, за неимением великих творений, предпочитают сжигать несозданные.
Вот поедешь в Санкт-Петербург, а очутишься вновь в Ленинграде, в тех затемнённых подвалах, где, глотая обжигающий «крепыш» из горла, вырубали в воображении дорогу к звёздам, чтобы – «вверх по лестнице, ведущей вниз». Там жизнь шла неуправляемая, но подчинённая определённым правилам бытия и сознания.
На первое – выпили. На второе – подрались. На третье – помирились и выпили снова. Утром обнаружили труп. Кто убит? А хрен его знает! Что делать? Вызвали полицию. Сыскари явились – не запылились.
В лапу взяли. Следствие провели. И установили: никого не убили. Да, пили люди. Да, подрались люди, Да, помирились и снова выпили. Люди же! Утром им померещилось с похмелья, что человека убили. И человеку, по паспортным данным Вектору Ларину, который бездыханно лежал на полу, тоже померещилось с похмелья, что его убили. Но потом он очухался, поднялся с четверенек и улизнул от греха подальше – а то ведь полицию вызвали…
Вектор Ларин – поэт, художник, бабник и пьяница, то бишь стандартный набор питерского бездельника – сжёг, по его словам, свои стихи и рисунки, а затем, на протяжении многих лет, восстанавливал их по памяти. При этом говорил, вешая лапшу на уши: нетленку его растаскали за бутылкой крепленого вина всякие окололичности, «это» у него украли московские «молодогвардейцы», «то» у него похитили «наши современники». Он наливался по маковку «чернилами» и выплескивал в подвале душу, пугая приблудных крыс:
«Десять лет лизали попу,
оказалось, что не ту».
И ему подливали, ещё и ещё, чтобы вспомнил по пьянке новые строчки из сожженных в приступе гениального безумства стихов, либо уголком на стене начертал нечто, достойное кисти Леонардо. И он, пачкая руки, изливал на штукатурке своё, вызванное алкогольным брожением половое бессилие, сопровождая «наскальную живопись семидесятых» нетленными, набегающими из подсознания строчками:
«Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела».
У Вектора Ларина имелись и «не сожженные» стихи. У него хранились заветные тетрадки, испещрённые загульными буквами и эскизами будущих полотен. Но эти тетрадки – его личная тайна. Необдуманно раскрой тайну встречному-поперечному собутыльнику, и его оригинальность растворится в дыму едких насмешек. Вектор скорее готов был принять обвинения в плагиате, нежели оказаться отлучённым от сработанного по пьяной лавочке «Я», похожего на прижизненный памятник.
Когда поэта, к тому же неизвестного, порицают за плагиат, он всегда отбрешется, да ещё с перевесом в два ноль в свою пользу. Он скажет, что некогда отправил эти стихи в журнал для публикации, допустим, в «Аврору» или «Звезду», но рецензент, не признав его в ответном письме за поэта, посоветовал читать Пушкина и тут же украл лучшие строки. Ведь даже Роберт Рождественский, если вспомнить давнюю публикацию в «Литературной России», и тот использовал этот древний как мир приём, отбиваясь от поклонников Рыленкова, уличивших его в заимствовании каких-то зарифмованных слов. Но известному поэту, согласитесь, отбиться от столь же известного конкурента в бессмертие – куда сложнее: весь литературный мир в напряжении следит за их поединком, коварно подливая масло в огонь на страницах охочей до скандала прессы.
Неизвестному не надо выступать в печати с опровержениями. Ему достаточно, отхлебнув с полстакана, сказать: «Ты что? Мне не веришь?» И ему поверят. Ведь быть такого не может, чтобы – фамилии выставляй на выбор. Чем громче, тем сенсационней, – он не свистнул у Вектора парочку… чего?.. хотя бы рифм. Допустим, у Евгения Евтушенко: «добра – пора». У Иосифа Бродского: «могилами – милыми». У Михаила Дудина: «пыля – тополя». Сравним со стихами Вектора Ларина? Впрочем, их нет под рукой. Просто поверим ему на слово: не такие это вычурные рифмы, чтобы сложно их было украсть.
Вектор умел с надрывом до спазматических слёз выкатывать на собутыльника выверенное: «Ты – что? Мне не веришь?» И ему верили, безоговорочно. Его жалели, считая гением пера и кисти, ибо ни у кого не своровали столько творений, как у него. А он – несчастный представитель непечатного слоя советских служителей муз – был не способен даже отстоять в официальных коридорах власти свое авторство, так как по недомыслию сжёг это свое авторство на заре туманной юности, когда был красив, весел, излишне самокритичен и любим девушками не за стихи, адресованные им. В результате, не написав практически ничего, Вектор был самым доподлинным «инженером человеческих душ» – по Сталину. Он так насобачился бегать по лабиринтам чужих потёмок, что ни с кем не рассорился. Вряд ли сыщешь еще одного литератора в мире, равного ему в этом. Даже когда Любаша выгнала его в 1979 году из дома после утверждений в общих компаниях, что «некоторые молодые поэты польстились на сионистские коврижки», он не поругался ни с ней, ни с тобой, Дани. И стал ходить в гости к другим поэтам. Им не говорил, что его выдворили за дверь. Он говорил, спотыкаясь о слова, что некогда сжёг лучшие свои стихи и рисунки, и ситный друг не может простить ему этого до сих пор – носится с маниакальной идеей убить его, Вектора Ларина, за это самоубийственное преступление перед литературой.
В хорошенькое положеньице попал ты тогда, Дани. И это перед получением визы на выезд, когда дойди подобный слушок до ОВИРа, и не видать тебе Израиля, как собственных ушей.
Вектору мало было своей оригинальности. Походя, он и тебя готов был превратить в такие оригиналы, что – «не проходи мимо». Встречая тебя на улице, приятели спрашивали: «Когда?» При этом имели в уме не отъезд в Израиль, а время похорон Вектора Ларина. Встречая тебя в кафе, друзья подшучивали: «Что-то Вектор наш совсем запропал. Не ты ли прижучил его?» Выходила идиотская ситуация. Если Вектора посадят на пятнадцать суток, то можно подумать, что сел он в кутузку, спасаясь от твоих кулаков. Если ему проломают голову бутылкой, то с тебя следует снять дактилоскопические отпечатки пальцев. Как спасти Вектора от предписанной ему молвой смерти? Правильнее всего отдалиться от него на такое расстояние, что и имени твоего никто не упомнит, не то, что предписанной тебе патологии.
И отдалился. Ушёл с того света на этот. А здесь, на этом свете, Ларину нет хода, лишь привидение, оставшееся от него, бродит ночами по квартире, провоцирует воспоминания. Не возродится ли оно в живого человека, пораженного несуразными фантазиями, с твоим приездом в Санкт-Петербург, превращая его опять в Ленинград семидесятых?
Впрочем, древние философы говорили: дважды в одну реку не войдёшь. Остаётся надеяться, что они правы. Не войдёшь! А если войдёшь, то не выплывешь.
10
Известно много случаев, когда люди необъяснимо теряют память. При изучении этого явления уфологи выяснили, что большинство людей, потерявших внезапно память, ранее были похищены инопланетянами, и те проводили над пленниками медицинские эксперименты.
«Гоша на все времена» не был уфологом. В отношении себя ничего не выяснял, хотя у него были несомненные нелады с памятью. Рано утром у любимой жены Маши, проснувшись утром в двуспальной кровати, спрашивал: «Мы знакомы?» Из-за этого он довёл свою вторую половину до сердечного приступа и последующей за ним смерти.
С тех пор близкого общения у него с женщинами не случалось, пока он не встретил на улице девушку-бродяжку, наделённую тем же недугом: не помнила ни имени-фамилии, ни профессии, ни своего адреса. Что-то бормотала насчёт Парижа, Эйфелевой башни, Елисейских полей, Лувре, где только на днях видела Мону Лизу, которую, как убедилась воочию, превосходит в красоте и дородности. При девушке ничего не было, кроме небольшой сумочки со стограммовой бутылочкой водки, какую обычно подают авиапассажирам международных рейсов.
Гоша посочувствовал незнакомке, приняв её за пленницу летающей тарелки, и привёл к себе домой, вымыл в ванне, угостил обедом, и, сказав «прозит!», раскупорил девичью водочку, которую, понятное дело, распили на пару.
– Порник покажешь по телеку? – попросила девушка.
Гоша видео не имел, а мыслей у него насчёт порнофильмов было предостаточно.
– От просмотра порнофильмов у мужчин уменьшается размер головного мозга. Так установили учёные из берлинского института развития человека общества Макса Планка. Об этом я прочитал в израильской газете «Секрет» и сделал выписку, вот она от 8 июня 2014 года.
Девушка презрительно пожала плечами.
– Подумаешь, мозг уменьшается! Зато первичный мужской признак, по определению других учёных из института сексологии, увеличивается. Не все академики Бехтеревы, чтобы думать о мозге. Пусть мозг сам о себе думает. Кстати! – она подняла остро заточенный указательный палец над головой, чтобы он был ближе к небу. – Исследуя мозг, академик Бехтерев пришёл к выводу, что мысль материальна, и существует отдельно от тела. Следовательно, и после конца жизни она продолжает существовать, давая человеку бессмертие. Так что нет никакой разницы, большой мозг или маленький, если кто-то, управляющий мыслью, может просто ее отключить ещё при жизни своего подопечного. Впрочем, подчас это и происходит, если посмотреть на историю людей непредвзято – без желания приукрасить.
– Да ты профессор! – изумился Гоша, очарованный познаниями незнакомки.
– Наверное. Но это я не помню.
Наутро «Гоша на все времена» тоже ничего не помнил. Ни девушки, ни разговоров за обеденным столом о пользе просмотров порнофильмов, либо практике похищения инопланетянами доверчивых земных людей, ни того, сколько денег от пенсии, полагающейся жертве теракта, оставалось в его бумажнике.
И ему захотелось погреться у родной души. Прижаться к ней, поплакаться на судьбу, вспомнить, как покорил некогда девичье сердце прямо с экрана телевизора, получив возможность сразиться за звание чемпиона Москвы среди эрудитов.
Он подошел к зеркалу, вынул вставленную в нижний край рамочки бумажную закладку, прочёл: «Тебя звать Гоша. Покойную жену Маша. Соседа на первом этаже Дани, ты с ним знаком с детства. По всем вопросам обращайся к нему».
– А вопрос у меня один, – подумал Гоша. – Как жить дальше?
И ещё он подумал, и тоже вслух:
– Когда в мозгах каша, лучше всего учиться на повара.
И двинулся на запах вкусной и здоровой пищи, доносящийся с первого этажа.
Позвонил. Послышалось:
– Не заперто.
Вошёл. Из кухни донеслось:
– Гоша, мы знакомы. Кушать будем. – Дани выявился из кухни с кастрюлей, полной отборных пельменей. – Бери тарелки и садись за журнальный столик.
– А кто на третьего?
– Обойдёмся. Жена уехала в Питер.
– Не о том речь, – Гоша дал понять, что о третьем упомянул для проформы, ради напоминания при каких обстоятельствах необходимо его присутствие.
Дани вспомнил. Налил. И под густой перезвон стаканов сказал:
– Выпьем за Любашу! За лёгкий взлёт и безопасную посадку.
– А чего тебя не взяла с собой? – прошамкал с набитым ртом Гоша.
– Не дорос я ещё до Питера, – с каким-то сожалением в голосе ответил Дани.
– Это ты? Не городи ерунду! – возмутился Гоша и, поспешно проглотив пельмешку, выдал убедительные аргументы: – При твоём росте ты на любой ярмарке тщеславия сойдёшь за своего. Обратись лицом к реальности и увидишь в натуре питерских великанов. Александр Пушкин – 161 см. Николай Гоголь – 158 см. А их предшественники и последователи? Давид, победивший Голиафа – 163 см. Александр Македонский – 152 см. Наполеон – 155 см. Карл Великий – 152 см. Сталин – 157 см. Композитор Эдвард Григ – 152 см. Художник Пабло Пикассо – 162 см. Первый космонавт Юрий Гагарин – 157 см.
– Я не о росте.
– Если не о росте, тогда семейные неурядицы. Сталин по этому поводу говорил: «То, что завтра становится реакционным, сегодня может быть революционным». Мысль ясная, что жизнь напрасная. До завтра, судя из сталинской логики, лучше не доживать.
– Гоша, не волнуйся! Жизнь от тебя никуда не убежит. Мы тут не то, что без Сталина, мы тут вовсе без логики. Живём наобум, полагаясь на чудо. А как же иначе? Что ни день, то новая война, реальная или обещанная в перспективе завтрашнего дня. И сколько ни побеждай…
– Бисмарк говорил: «Даже победоносная война – это зло, которое должно быть предотвращено мудростью народов».
– То-то и оно, народов! А вокруг нас десятки народов, стремящихся не к мудрости, а к нашему уничтожению.
– А ты уже и испугался? С лица сошёл?
– Как так, сошёл?
– Поглядись в зеркало, философ.
Дани прошёл в ванную. С опаской взглянул в зеркало. Он или не он? Нет, он, во всей красе – бородка, усы, коротко подстриженные баки. Но если потребуют предъявить удостоверение личности, сразу же выплывет несоответствие: по документам родился в 1955-ом, а выглядишь чуть ли не в два раза моложе своих законных 60-ти. Непорядок, как говорят в органах дознания, прежде чем надеть металлические браслеты. Что же произошло? А вроде бы ничего. Всё обычно. Собрали вещи, оформили билеты, вызвали такси и покатили в аэропорт. Сейчас, – Дани взглянул на ручные часы, – самолёт уже идёт на посадку. Откроют двери, подкатят трап, и Люба сойдёт в гордом одиночестве на питерскую гудронку.
Или не в одиночестве? О, Боже! Самый подходящий момент, дабы задать больному вопрос: чтобы вы хотели увидеть на том свете?
Картину жизни моей. Пусть не всей, а хотя бы…
И тут перед ним во всей красе предстали события последнего времени, начавшиеся ровно год назад в разгар туннельной войны.
Первое. Он очнулся от беспамятства в тёмном подвале. Оттуда его вывели в подземный зал с боксёрским рингом в центре, и он сразился за право жить с палестинским чемпионом. Нокаутировал его и, чудом избежав смерти, выбрался наружу из каменного лабиринта.
Из подсознания выплыло: счёт открыт, рефери размеренно рубит воздух рукой, считает по-английски: «ван, ту, фри». И посматривает в нацеленный на него телеглаз. Считает секунды – красуется. А как же! За те же, отмеренные ровным голосом секунды, становится знаменитым на весь арабский мир. Всего ничего, пять минут назад, перед началом реалити-шоу этот рефери в белой рубашке и брюках, в галстуке-бабочке, представившись Махмудом аль Кувейти, ораторствовал здесь же, у канатов: «Мы, как популярные в европейских сказках черти из табакерки, способны выскочить из-под земли в любом районе Израиля и захватить в плен, кого нам нужно. Нам понадобился боксёр, и вот он перед вами – живое свидетельство нашей мощи. Наш сионистский враг утверждает, что уничтожил тридцать туннелей. Но это капля в море. До настоящего момента их прорыто три тысячи, и количество подземных переходов увеличивается с каждым часом. Поэтому сегодня я провозглашаю создание Туннельного государства, верховным правителем которого Всевышний назначил меня, писателя и художника, покинувшего Парнас ради политического Олимпа. Отныне подобные боксёрские поединки с участием пленных израильтян, будут проводиться и впредь. Итак, начинаем наше представление».
Второе. Дома его ждала Любаша. Казалось бы, что тут необычного? Жена на то и жена. Однако выглядела она в два раза моложе, чем обычно. Да и к тому же никак не могла пребывать в Иерусалиме, так как работала по линии Сохнута в Питере. Фантастика? Да нет! Выяснилось, что она вернулась из научного института, проводящего с 1988 года эксперименты с переходом в иное временное пространство, на четверть века вперёд. Разумеется, вернулась в том же возрасте, что и ушла. При этом выяснилось и другое: он, Дани Ор, тоже, оказывается, был включён в экспериментальную программу, которая представлялась нереальной.
Спонтанно вспомнилось, как убедительна была Любаша, вернувшаяся из небытия.
– Дани! Всё это реально. Я и сама умом не дохожу, насколько реально. Но чувствую: дело не только во мне, но и в тебе, и в нашем будущем ребёнке. Что-то им нужно от наших детей.
– Не рождённых?
– Нет, именно рождённых. Но зачатых после удачного эксперимента.
– Какие соображения?
– Нам растолковывали на семинаре… Кстати, это согласуется с научными прогнозами и предсказаниям Эдгара Кейси, Нострадамуса, других провидцев, – задумчиво вывела Любаша, собираясь с мыслями. Затем, будто испугалась запамятовать нечто важное, зачастила, глотая в поспешности слова. – Основная идея в том, что 21 век породит пятую расу коренных землян. А от кого им родиться, спрашивается, если не от нас, тех родителей, кто впервые преодолел притяжение настоящего времени? В генетический код новоявленных грудничков передастся от нас новая характеристика, и они смогут двигаться по времени самостоятельно, на волевом импульсе. Вот для того, на мой взгляд, и затеяли эксперимент. И ввели в него бездетных, тех, кого отобрали из семейных пар. Им, надо думать, и создавать новое человечество.
– Нам?
– Видимо, нам.
Третье. Счастье молодой пары, вновь схваченной порывом неистощимой любви, было недолгим. Вскоре после родов, с приездом из Питера своей постаревшей копии, Любаша исчезает вместе с ребёнком. И Дани мечется в её поисках. А тут ещё вслед за супругой возвращается из отпуска и его двойник. Теперь только схватка на ринге определит, кому верховодить в жизни. Выпало старшему. А младший? Он как бы исчез, растворился в своём шестидесятилетнем близнеце. И всё бы хорошо – наступила полная гармония. Но только старика поманили в Питер, как гармония нарушилась. И он укатил с Любой, а юной копии предложил утешаться под песнопение заезженной пластинки: «Молодым у нас дорога».
«Боже, опять он тебя обошёл! – бормотал Дани у зеркала. – Седина в бороду, бес в ребро!» В нём всё клокотало от негодования.
«Это же я писал, я, а не он! И «Освенцим на колёсах», и «Ковчег Завета». Тридцать пять лет назад, сразу же после приезда в Израиль, когда ничего не надо вспоминать, всё льется самостоятельно, как репортаж, но обретает тут же право стать подлинной литературой. Разве можно сегодня, хоть напряги до отказа фантазию, вернуться в декабрь 1979 года, чтобы передать невообразимую трагичность ночного переезда на поезде из Варшавы в Вену? Сегодня это невозможно. А тогда… Сколько выстрадано затем из-за невозможности опубликовать книгу, сколько редакций пройдено, и без толка, пока не пришло время. И вот, когда пришло время, все почести ему: признание, награды, поездки. А мне? Что мне? По-прежнему ничего, либо эхо от выдающихся достижений. Получается, как в сказке: «Вершки и корешки». Ему розы жизни, а мне шипы. Ему читать мои тексты с лауреатской трибуны. А мне помалкивать в тряпочку. Где же справедливость?»
11
Время способно сжиматься и растягиваться, как пружина, но не может идти вспять. Для этого дана память, но она обманчива. Ненароком выведет в такое прошлое, которое было некогда предъявлено разве что во сне или болезненных фантазиях. И, переживая заново былое, окажешься заживо погребённым во лжи, пусть порой и сладкой, но не имеющей будущего, а, значит, и никакой связи с сегодняшним днем.
По календарю август 2015 года. По отражению в зеркале… сразу не врубиться. Очень напряжены глаза, как в ходе боя на ринге. Ну да! Это то реальное время, когда зарабатывал путёвку на Сеульскую олимпиаду 1988 года. Боковым справа – в висок, левым прямым – в челюсть, и на добивание: раз-два-три!
Дани и не заметил, что повёл бой с тенью. Вперёд, назад, в сторону. Уклон, и кроссом справа, во всю силу, бац по стене, у самой кромки зеркала! Чёрт! Костяшка хрустнула. Неужели разбил убойный кулак? Вроде бы нет, только кровоточащая ссадина между указательным и безымянным пальцами. Присмотрелся: что-то там, в разрыве кожи, поблёскивает. Будто позолоченная головка миниатюрной булавки. Подцепил лезвием ножичка, выдернул. Ого! Трансплантат! Кто его вживил? Не те ли учёные, которые проводили эксперименты со временем? И когда?
«Ну, я им покажу, как свидимся!» – мрачно подумал Дани, намертво сжав улику. Попытался припомнить, сколько лет эта штуковина сопровождает его по жизни, и тяжело вздохнул, понимая, тот момент заблокирован в памяти.
Вчерашний день мы помним. Завтрашний предвидим. О послезавтрашнем задумываемся. И всё бы хорошо, но на самом деле, пусть вчерашний день мы помним, завтрашний никак не предвидим, даже если собираемся проводить вечеринку и радуемся предстоящему удовольствию.
21 июня 1941. 5 августа1945. 10 сентября 2001.
Отсюда и китайская мудрость: не строй планы заранее. Впрочем, мудрость ли это, когда не представимо, что произойдет в следующее мгновение? А в следующее мгновение:
– Любаша! – воскликнул Дани, различив в затуманенном зеркале девичье лицо. Словно мадонна Рафаэля, полная какой-то возвышенной благости, она возникла за спиной, держа на руках ребёнка – его ребёнка, его кровинку. Его-его-его! – Милая! Как я рад, что ты снова со мной! – повернулся к жене, чтобы перехватить малыша, прижать к сердцу. И…
Что это? Ни Любаши. Ни младенца. Люба!
– Тебя я уже объявила! Не заставляй ждать зрителей! – произнесла скороговоркой, чтобы поторопить, вывести из задумчивости.
И тут Дани осознал: он не Иерусалиме, хотя в кулаке по-прежнему зажат трансплантат, а в Питере. Чудо-не чудо, но это так, и сейчас ему предстоит выступление перед читателями. Впервые он предстанет перед ними не тем непризнанным поэтом и художником двадцати с лишним лет, каким видели его на берегах Невы в семидесятые, а маститым, признанном во всём мире писателем, обладателем гранта международной премии «Новые классики». И он поспешно пригладил волосы, копкой пальцев выровнял клинышек бороды, вколол золотистую булавку в галстук – «пусть выглядит как украшение» – и шагнул из-за кулисы навстречу сотням глаз. «С чего начать? С чего начать?» – мельтешило в мозгу.
– Начни с правды, такой, что дойдёт до любого, если он не запродал душу Нечистому, – подсказал знакомый ангел.
И Дани начал:
– Пришло сообщение:
– Вам оставлено наследство.
– Какое?
– Космическое!
– Точнее?
– Матушка-Земля. Теперь вы её хозяин.
– Не согласен! К чему мне такое наследство?
– Вас никто и не спрашивает. Наследство есть наследство.
– И что?
– А ничего! Земля теперь – это ваша забота.
– Моя?
– Каждого.
Copyright - Ефим Гаммер, 2016
Ефим Аронович Гаммер – член правления международного союза писателей Иерусалима, главный редактор литературного радиожурнала «Вечерний калейдоскоп» – радио «Голос Израиля» - «РЭКА», член редколлегии израильских и российских журналов «Литературный Иерусалим», «ИСРАГЕО», «Приокские зори». Член израильских и международных Союзов писателей, журналистов, художников – обладатель Гран При и 13 медалей международных выставок в США, Франции, Австралии. Родился 16 апреля 1945 года в Оренбурге (Россия), закончил отделение журналистики ЛГУ в Риге, автор 20 книг стихов, прозы, очерков, эссе, лауреат ряда международных премий. Среди них – Бунинская, серебряная медаль, Москва, 2008, «Добрая лира», Санкт-Петербург, 2007, «Золотое перо Руси», золотой знак, Москва, 2005 и золотая медаль на постаменте, 2010, «Петербург. Возрождение мечты, 2003». В 2012 году стал лауреатом (золотая медаль) 3-го Международного конкурса имени Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков и дипломантом 4-го международного конкурса имени Алексея Толстого. 2015 год – дипломант Германского международного конкурса «Лучшая книга года». Диплома удостоена документальная повесть «В прицеле – свастика», выпущенная в свет рижским издательством «Лиесма» в далеком 1974 году. Выходит, не только рукописи не горят, но и некоторые старые книги. Печатается в журналах России, США, Израиля, Германии, Франции, Бельгии, Канады, Латвии, Дании, Финляндии, Украины.
