***
Исчезли неожиданно стрижи,
Прошло уже не менее недели
С тех пор как я не вижу их нигде, и...
И вот уж робкий листопад кружит.
Ещё сияло небо синевой,
Ни тучки, целый день палило солнце,
Жара томила, но небесный лоцман
Собрал стрижей и за собой увёл.
Увёл, и даже страшная жара,
Позволившая птицам незаметно
Исчезнуть, обмануть не в силах: лето
Закончилось, прошла его пора.
Какой же летний вечер без стрижей,
Мелькающих за окнами повсюду!
Их нет, и даже здравый мой рассудок
Простился с летом, меркнущим уже.
Ещё не осень, по календарю
Ещё пять дней у августа в запасе,
Но нет стрижей, и поиск мой напрасен,
Зря каждый день я за окно смотрю.
Прохлады ждал, но почему-то жаль
Прощаться с летом. Новое — не скоро
Придёт сюда, тесня весенний морок,
Давая волю солнцу и стрижам.
***
Как же тихо и как же красиво
Жизнь любовь свою провозгласила,
Вызвав душу из небытия.
На земле, что меня породила,
Жизнь моя — это дивное диво! —
Ликовала, любви не тая.
Мы нередко вставали с рассветом,
И не только зимой, даже летом:
Было боязно чудо проспать.
Мы с душой моей видели звёзды,
В час тяжёлый, сиротский и поздний
Нам являлись они неспроста.
Мы смотрели, делили печали
С этим миром, родным, изначальным,
Пролетали меж звёзд в никуда.
Возвращались потом ниоткуда
И смотрели на прежнее чудо —
Солнцем нам возвращенную даль.
Птахи, будто бы ноты с пюпитра,
Воздух, что синевою пропитан,
Наполняли звучаньем своим.
И звучаньем, и быстрым полётом…
Надо ж! чудо невидимый кто-то
Сделал для пониманья простым.
В ТЁМНЫХ СКАЛАХ
Хороши — и теплы, и светлы — вечера!
Бабье лето смущённо глядит и устало
Из-под тучи, что дымно красна и черна,
Из-за тёмных домов, что стоят словно скалы.
В этих скалах мы так же печально живём,
Как далёкие предки — пещерные люди.
Так же жить неуютно, темно, тяжело,
И борись не борись, а иного не будет.
Постоянство заметно и в смене времён
Года, осень, как прежде, — прощание с летом.
Бабье слабо, чуть слышно напомнит о нём,
И опять заблистает холодным рассветом.
И опять попытается алый закат
Возбудить полусонные чувства, но разум
Их задавит, поскольку не время искать
Летний зной, коли тонешь в грязи непролазной.
Но ещё сохраняется где-то внутри
Ощущение летнего яркого зноя.
И листва на деревьях вот так же горит,
И срывается ветром, и мчится за мною.
И мелькает, мелькает в усталых глазах,
Предо мною кружа увядающим вихрем.
Эх, махнуть бы рукой и вернуться назад,
В те деньки, что опали, погасли, затихли.
ПЕСОЧНЫЕ ЛЮДИ
Промчался телец с полонённой Европой
В какое-то время в какие-то дали.
За ним по следам, восхищаясь следами,
Торопятся толпы.
Куда и зачем? За иною судьбою?
Как в капле воды ни одной из молекул,
Так в вихре толпы не дано человеку
Самим стать собою.
Но вот и тельца измождённое тело
Упало, а было — как звёзды, как знамя.
Идущие следом, что делать, не знают.
Не знают, что делать.
Их ночь убаюкает, солнце разбудит
И будет калить золотистое темя,
И будут терять иллюзорное время
Песочные люди.
ВИРТУАЛЬНАЯ ОСЕНЬ
Я устал.
Организм мой изношен.
В нём волшебный кристалл
Помутнел и не светится больше.
Ни меня,
Ни других он не радует гранью.
И внутри нет огня,
И второму не быть выгоранью.
И кому,
И кому я такой интересен?
Для чего — я не понял и вряд ли пойму —
Жить душе, если всё же воскреснет?
Просто жить?
Просто так, заполняя пространство?
Миражи. Создаём миражи
И ведёмся на них, словно дети, бездумно и страстно.
Жизнь сама —
Не мираж ли, не сон ли, — не знаю.
Виртуальная осень, а далее — то ли зима,
То ли новая жизнь, внеземная?..
Вне Земли
Разве лучше? бывает ли лучше?
Нет уж, лучше б меня замели,
Вьюги наши, земные, как всех, вот таких же заблудших.
***
Поглядел на глубокие тени
В ярких выцветах от фонарей —
Ряд таких незабвенных мгновений
Вспыхнул в памяти тёмной моей!
Как тогда в моём сердце блуждало
Чувство первой тревожной любви!
И казалось, что вечности мало
В этом сне, что тенями увит.
И, конечно, твоими руками,
И губами, и телом твоим…
Мы стоим за годами, веками,
Но всё так же, обнявшись, стоим.
И не может ничто разлучить нас,
Рук моих от тебя оторвать.
И в глазах продолжает лучиться
Свет любви в миллион киловатт.
ОБРЕТАЯ ПОКОЙ
Обретая покой, выходя за пределы Вселенной,
Наблюдая за жизнью как будто бы издалека,
Я всё больше люблю позолоченный солнцем осенним
Свой приют на земле, берег озера и облака.
В тишине волны шума машин или буйного ветра,
Звон карниза оконного, струи дождя по стеклу —
Словно давние, добрые, вечные строки Завета.
Беззаветно люблю изначально любую строку.
Солнце мне из-за туч подмигнуло по-детски открыто,
Прошумела машина за тусклым сентябрьским окном,
Ну а я всё сижу и слежу, я здесь вместо арбитра.
Только вместо, но всё-таки в месте красивом таком.
И мне воля дана, пусть и в рамках Завета, на время
Небольшое, но хватит его, чтоб понять естество:
Если даже любовь к этим знакам судьбы суверенна,
Разлетится она в виде этих вот белых листов.
В виде этих стихов разлетится по белому свету,
Безрассудство арбитра вселенской природы храня.
Ну, а вдруг кто-то раньше меня вывел формулу эту,
Припадая к своим вот таким же надёжным корням!
Ладно, что уж там, много ли мало ль написано было,
А мне сердце велит, как же можно не слышать его!
Обретая покой, забываю, как жизнь меня била,
Помню то, что дарила, и то, что доселе живой.
ВОТ И ВСЁ
Вот и всё. И пришло это всё ниоткуда
И ушло в никуда. И зачем
Это всё, эта жизнь, это мрачное чудо,
Непонятное чудо, закончившееся ничем?
Вот и всё. То есть нет ничего, что когда-то
Волновало, цепляло и душу, и тело и вот —
Вот и всё. И каким-то далёким раскатом
Громыхнуло, и стихло, и больше нигде не живёт.
Не ищи, не зови, а забудь, и как можно скорее.
И скорее пойми, что тяжёлый наш мир невесом,
Как поленья, что в пламени ярком и жарком сгорели,
Как душа, что, заметив, безмолвно и горько кричит: «Вот и всё!»
Это всё не игра? Но тогда расскажите мне, что же.
Нахожу и теряю — и всё, и я снова — один.
Как я счастлив, как радуюсь встрече с любимой, а позже —
Ничего, кроме звёзд и холодных безжизненных льдин.
СОБОР
Я вновь выхожу на Соборную площадь,
Здесь всё заслоняет собой
Высокий, златыми крестами проросший,
В честь Матери Божьей собор.
Когда-то в таком же, на этом же месте
Горели, как будто в аду,
Мои православные предки, — в известном
Историкам чёрном году.
Весь город горел, но вернули ростовцы,
Взяв вместо секиры топор,
Красивых усадеб весёлую россыпь
И — новый Успенский собор.
Какие бы бури ему ни грозили,
Какой бы ни вспыхнул пожар,
Собор, что стоял у истоков России,
Вновь примет своих прихожан.
История многому нас научила,
И память жива, не умрёт:
Когда бы с какой ни вторгались к нам силой —
Соборность спасала народ.
***
Пробежал белый пёс, молодой и уверенный пёс,
Мокрый пёс и немножечко грязный.
Пробежал и внезапное чувство унёс
Грязный пёс, одинокий и праздный.
Почему он так мил, так загадочно мил для меня?
Почему вслед ему я смотрел так тревожно, печально?
Убежал — так и что? Он не друг мне и — не изменял,
А вот что-то в душе тонкой стрункой вослед прозвучало.
Молодой он ещё. Одинокий — в моих лишь глазах.
Сколько разных подруг у него, мне не ведомо вовсе.
Хоть сижу высоко над землёй, будто на небесах,
А не вижу почти ничего дальше, право же, носа.
Пробежал. Молодой и уверенный. В чём?
Был и я молодым, озорным… Или всё-таки не был?
Кем-то, видимо, я, как и мной этот пёс, уличён
В том, что слишком уверен в себе без оглядки на небо.
Ну и что! Жизнь дана для того, чтобы жить.
Чтобы славить её, эту жизнь, это небо и землю.
Как же славить её? Как лягушки, как псы, как стрижи —
Всею жизнью своей и любовью безудержной всею!
