Послесловие и предисловие к переводу ТАНАХа0

Вначале

Не желая рассеяться по земле, люди решили построить город и башню «вершиной в небо», но «сошел Господь увидеть город и башню», построенные людьми.

Сказал Господь: Вот, народ один, и язык у всех один, и такое начали создавать, теперь от них не укроешь, что задумали сотворить.

Давайте спустимся, смешаем там их язык, чтобы один язык другой не понимал.

Рассеял Господь их оттуда по всей земле, строить город они прекратили.

Потому назван город Бавель: там Господь смешал язык всей земли, и оттуда по всей земле Господь их рассеял (Вначале, Брешит 11:5–9).

С тех пор рассеянные по земле, говорящие на семидесяти языках, люди понимают друг друга с помощью перевода, искупая грех строительства башни.

Мой перевод ТАНАХа, начатый около двадцати лет назад, с публикацией в «Еврейской старине» тома, включающего Свитки, Даниэля, Эзру, Нехемью и Повести лет, а также книги Эзры, Нехемьи в «Заметках по еврейской истории» стал полной публикацией ТАНАХа на русском языке, содержащей несколько видов комментариев. Приличествует эту многолетнюю публикацию, увидевшую свет благодаря главному редактору издательства и журнала Евгению Берковичу, завершить эпилогом. Но поскольку работу над переводом завершить невозможно, и она продолжается (в последний упомянутый печатный том вошла уже новая редакция Свитков), то ее необходимо открыть прологом. Поэтому, завершая и начиная, в который раз зададимся вопросом: переводить ТАНАХ для чего? Ведь в разные эпохи уже были созданы переводы Писания, скажем так, понятные русскому.

Эта очень точная фраза нуждается в уточнении. Работая над комментированным переводом ТАНАХа на русский язык, я, говоря языком эпохи Г. Павского, одного из главных героев саги о переводе Писания на русский, положил себе за правило ни с какими переводами не знакомиться, чтобы даже невольно не подвергаться влиянию иных созвучий далеких эпох. Но теперь — дело иное. Любой перевод — коммуникация. Вот, и мой перевод — коммуникация дня сегодняшнего с постоянно длящимся прошлым, мой диалог с предшественниками по переводу. Неудивительно, что, вспоминая их дни и труды, я постоянно сравниваю свой перевод с их отстоящими во времени текстами.

С чего обычно начинают работу? С начала! Одни сначала знакомятся с работой предшественников, другие сразу берут быка за рога, предшественников на потом оставляя. Работу над переводом ТАНАХа — не заслуга, так получилось — начал я с «середины». Как оказалось, это было удачей. Иначе не справиться с первыми двумя стихами книги Вначале и ТАНАХа всего. В них — три проблемы, весьма и весьма не простых.

Два стиха, три проблемы

Вначале сотворил Бог небо и землю.

И земля была полой, пустой, и над бездною тьма,

и над водой дух Бога веет.

Первая. Как переводить первое слово? Почти все переводчики, исключая Острожскую Библию (1581, «искони») и вольнодумца В.И. Кельсиева («сначала», 1835–1872), переводят «в начале», следуя за большинством еврейских комментаторов, шедшими за Раши (1040–1105).

Эти переводчики считали, что первое слово подразумевает опущенное существительное (вероятней всего, отглагольное существительное, к примеру, творение). Следовательно, по Раши перевод: В начале (творения). Лишь немногие считали, что первое слово ТАНАХа не подразумевает связанного с ним, тем самым подчеркивая абсолютность начала, творения из ничего.

Вторая. Словосочетанием «необразована (безвидна) и пуста» или «пуста и пустынна» переводили слово-, точней звукосочетание תֹהוּ וָבֹהוּ (тоѓу вавоѓу) с неясным значением, построенное по принципу звукового соответствия: вторая часть, словно эхо, повторяет первую. Перевод на арамейский язык Онкелоса (конец 1 в н. э.) строится, имитируя оригинал, на ассонансе и семантической близости составляющих: цадья верейканья(צדיא וריקניא), пустынная и пустая. Вавилонский талмуд (Хагига 12а) называет тоѓу вавоѓу одной из десяти сущностей, сотворенных в день первый Творения. Рамбан (1194–1270) полагал, что тоѓу вавоѓу — материал, из которого был сотворен мир. Раши, «разлагая» тоѓу вавоѓу, писал: «значение тоѓу — удивление, изумление, когда человек удивляется, изумляется от боѓу, которое в нем». Таким образом, мой перевод, в отличие от предшественников, стремится передать не только общий смысл тоѓу вавоѓу, но и его звукообразовательный характер, в чем я следую за Онкелосом.

Впрочем, история переводов этого звукосочетания столь любопытна и полна курьезов, что заслуживает маленькой, пусть и далеко не полной антологии, в которую включены и украинские переводы.

Невидима и неукрашена (Острожская Библия, 1581).

Невидима и неустроена (Елисаветинская Библия, 1751).

Необразована и пуста (Митрополит Филарет, 1816–1819.).

Пуста и пустынна (В.И. Кельсиев, 1860).

Переворот и расторжение (Л.И. Мандельштам, 1862).

Безвидна и пуста (Синодальный, 1876).

Пуста и нестройна (О.Н. Штейнберг, конец 19 в.).

Пуста і пустошня (И. Кулиш, конец 19 в.).

Пуста та порожня (И. Огиенко, 1940).

Пуста й порожня (И. Хоменко, 1963).

Пуста и хаотична (под ред. Д. Йосифона, 1975).

Неупорядочена (И. Шифман, перевод опубликован в 1993 г.).

Смятение и пустынность (Ф. Гурфинкель, 1990).

Третья. В ряде переводов о духе Бога сказано, что он носился, а у В.И. Кельсиева и О.Н. Штейнберга, что онпарил. Я предпочел «дух Бога веет», настоящим временем глагола несовершенного вида передавая длительность, что не всегда следует делать: времена в ТАНАХе нередко «фиктивны». Образ, создающийся в моем переводе, естественно вытекает из двух значений слова רוּחַ: ветер и дух. «Дух», в отличие от «ветра», может сочетаться со словом «витает» (летает, парит), как принято в русских переводах. Но если «включить» второе значение («ветер»), следует переводить вслед за Онкелосом «веет», сочетая оба значения слова.

Перевод как отрешение

Задачу перевода, используя термины Н. Хомского, можно определить, как передачу глубинной структуры оригинала неповрежденной, изменяя его поверхностную структуру. Язык меняется, поэтому у каждого поколения должен быть свой ТАНАХ, язык которого отстает от своего времени на несколько десятилетий. Доказательством этого служит хотя бы тот факт, что наиболее употребительный на русский язык перевод Писания (Синодальный) время от времени корректируется. Парадокс, но переводчики Ветхого Завета лишь спорадически обращались к оригиналу (переводы с иврита не только в 19 в. в России, но и раньше в Европе вызывали подозрение в скрытом иудаизме), лишь тогда и постольку, когда и поскольку греческий или латинский источники были им непонятны. В отличие от них, переводчик ТАНАХа обращается к Септуагинте, Вульгате или другим древним переводам тогда и постольку, когда и поскольку что-либо не понятно в оригинале.

За последние два столетия исследователи с разной степенью неубедительности, обвиняя Текст в компилятивности, стремились разложить его на составляющие, отделяя фрагменты во времени и пространстве. Я сторонник презумпции невиновности Текста, его неразложимости на составляющие вне зависимости от времени окончательного формирования канона, которое простирается до создания Масоретского текста. Мою работу в традициях русского перевода следует назвать переводом научно-филологическим. В ней я обращаюсь исключительно к тексту ТАНАХа (наиболее полное комментированное издание ТАНАХа института р. Кука в тридцати томах), лишь в случаях неясности апеллируя к древним переводам.

Что имеется в виду, когда говорят о современном прочтении текста (будто может быть какое-либо иное)? Не что иное, как перевод текста с языка времени создания, языка автора на язык читателя, который сам или с помощью комментатора переводит неизвестные или изменившие значение слова, исчезнувшие из употребления синтаксические формы и многое, многое другое на язык своего времени. Создать перевод ТАНАХа, очищенный от толстейшей коры прочтений, — сверхзадача, кажущаяся утопической: слишком много к Тексту прилипло. Пример. Трудно отыскать оригинал Учения (Торы), изданный без великого комментария великого Раши. Из чего вытекает: сегодняшний читатель изучает Текст глазами средневекового ученого, учившегося в немецких иешивах Вормса и Майнца и использовавшего французские слова в своих толкованиях. Конечно, можно переводить, ориентируясь исключительно на его комментарий, но тогда это будет перевод Учения, прочитанного Раши.

У переводчика ТАНАХа предшественники за редким исключением — христиане: евреи прежних времен в переводе отнюдь не нуждались. А у христиан даже канон не один. У православных и протестантов Ветхий завет состоит из 39 книг, у католиков — из 45. Канонизация ТАНАХа (1 в. н. э.) была делом совсем не простым, вызывавшим порой споры неистовые, как в случае с Песнью песней. Предстояло труднейшее: составить единство из разнородного, разножанрового, разновременного и разноязыкового (около половины книги Даниэля 2:4–7:28, части книги Эзры 4:8–6:18, 7:12–26 написаны по-арамейски; два арамейских слова имеются во Вначале 31:47, один стих — у Ирмеяѓу 10:11). Канонизация представляла собой собственно решающий этап становления этого единства. В любом случае переводчик должен постичь аксиому: он переводит различное, объединенное в едином, он переводит самокомментирующую книгу. ТАНАХ — единое целое, хотя часто осознается собранием неких фрагментов, на которые толкователями расчленяется. Увлеченные «расчленители» забывают: текст Писания подобен эйдосу в платоновском смысле, из которого все они вышли и который обязаны сохранять, чтобы самим же было куда возвратиться.

В осознании единства огромное значение имеет умение слышать перекличку стихов в разных книгах, полные и частичные цитаты, многочисленные аллюзии, повторяющиеся мотивы. Переводить «почти одно и то же» по-разному, сходство и различие выделяя, учитывая жанровые особенности — задача отнюдь не из легких. При этом, переводя ТАНАХ как единое целое (а только так нужно переводить), необходимо постоянно помнить о характере каждого текста, о том, что созданы они в разное время, в разных местах, о различии между прозой и поэзией, отличии повествовательной прозы от летописной, дворцовой новеллы Эстер от плача За что? (Эйха?) и о многом другом. Переводя, следует отрешиться от опыта читателя Л. Толстого и М. Пруста, переносивших на бумагу мельчайшие движения души и истории. То, что можно перенести на бумагу, немыслимо перенести на пергамент, папирус, тем более, вырезать в камне.

Перевод — отрешение от своего времени ради возвращения в него. Не с пустыми руками.

Предыстория

Древние переводы

Язык есть отношение между говорящим и слушающим, пишущим и читающим, а перевод есть форма отношения говорящего на одном языке и слушающего на другом, пишущего на одном и читающего на другом. Если язык первичен: Адам сотворен уже говорящим (ребенок рождается «готовым» научиться слушать и говорить), то перевод — важнейшая ступень развития человека, обретшего-преодолевающего вавилонское проклятие-благословение. Каждая эпоха по-своему интерпретирует вечный текст, в той или иной степени предыдущие интерпретации подвергая сомнению и даже полностью отвергая. Как любая интерпретация, перевод устаревает, уступая место идущей на смену. На сегодняшний день Библия переведена полностью или частично более чем на 2500 языков, что означает: около 90 % человечества могут ее читать на родном языке.

Необходимость в переводе ТАНАХа возникла в глубокой древности, в период, когда продолжалась редакция отдельных книг и лишь складывался канон. Мы не знаем, в какой степени владели святым языком изгнанники, вернувшиеся вместе с Эзрой и Нехемьей, но не трудно предположить: их владение ивритом было не идеальным. В книге Нехемьи (8:8) читаем: «Читали книгу, Учение Божие разъясняя,// разумея, чтение постигая». Вполне вероятно, что «разъясняя» включало в себя перевод на язык доступный вернувшимся. Иврит постепенно перестает выполнять роль разговорного языка к началу 1 в. н. э., в это время значительная часть евреев говорила на греческом и арамейском. Во время богослужения чтение Учения и ѓафтары из Пророков сопровождалось переводом. Так возникла необходимость в письменных переводах на арамейский язык, бывшими достаточно вольными пересказами, среди которых выделяется Таргум (перевод) Онкелоса. До настоящего времени сохранились таргумы всех книг ТАНАХа, за исключением Эзры, Нехемьи и Даниэля. Таргум Онкелоса стал общепринятым в иешивах Бавеля (Вавилона). Название впервые встречается в Вавилонском талмуде (Мегила 3а), где авторство приписывается прозелиту Онкелосу. Кроме собственно перевода в Таргум включен агадический и ѓалахический материал. По большей части Таргум Онкелоса представляет собой практически буквальный перевод Пятикнижия, который иногда заменяется пересказом, а некоторые места, такие как антропоморфное изображение Бога, переданы парафразами. До сегодняшнего дня в синагогах йеменских евреев субботние чтения Учения сопровождаются чтением Таргума Онкелоса. В Галилее был создан Таргум, который известен в двух версиях: Таргум Иерушалми I (Таргум Ионатан бен Узиэль или Псевдо-Ионатан) и Таргум Иерушалми II. Два перевода ТАНАХа определили путь Священного писания в не еврейском мире: греческий Септуагинта и латинский Вульгата, которые после появления христианства стали каноническими книгами, с которых делались переводы на национальные языки.

Септуагинта. Перевод семидесяти. Первый из дошедших до нашего времени переводов ТАНАХа, окончательно сложившийся, вероятно, к началу нашей эры. По рассказу Аристея Птолемей II Филадельф (285–246 гг. до н. э.) пригласил из Иерусалима в Александрию семьдесят два ученых, по шестеро от каждого из колен Израиля, которые создали образцовый перевод Пятикнижия. В своем письме брату Аристей сообщает, что идея перевода принадлежит Деметрию Фалерскому, основателю и главе Александрийской библиотеки, что еврейская община Александрии после завершения работы одобрила перевод, и он должен быть неизменным до буквы под страхом проклятия, что текст перевода согласовывался всеми переводчиками, что до этого перевода существовал более ранний, фрагментарный. О работе над переводом Закона (Учения, Торы) по-своему обыкновению подробно рассказал И. Флавий, в частности сообщая:

«Когда же перевод был по прошествии семидесяти двух дней окончен и записан, Димитрий собрал всех иудеев в то место, где происходил самый перевод законов, и прочитал работу громко в присутствии переводчиков. Все собрание выразило одобрение не только мудрым старцам, изъяснившим таким путем законодательство, но и Димитрию, за его счастливую мысль, осуществлением которой он даровал им столь великое благодеяние. При этом народ просил также дать прочитать закон старейшинам»(Иудейские древности 12:2:13).

Филон Александрийский сообщает о ежегодном празднике, устраивавшемся евреями на острове Фарос в память о Переводе семидесяти. Впоследствии семидесяти двум был приписан перевод всего ТАНАХа, действительно выполненный по большей части во 2 и 1 вв. до н. э. Все эти тексты включались в состав Септуагинты. С появлением Нового завета общий текст именуется Библией, а часть, переведенная с ТАНАХа, — Ветхим заветом, который православной церковью и принят в качестве канона. Септуагинта переведена с ивритского источника, отличного от канонического, ее текст не полностью совпадает с текстом ТАНАХа, что вызвано было и тем, что в это время канон еще не сложился. Кроме книг танахического канона в нее включены апокрифы, отличен порядок глав в некоторых книгах, а Эстер, Ирмеяѓу и Даниэль имеют дополнительные разделы. Вполне вероятно, что перевод был предпринят по инициативе эллинизированной многочисленной еврейской общины Александрии. В качестве аргумента того, что описанная в письме Аристея работа над переводом в действительности осуществлялась, приводится то, что в Кумране найдены греческие тексты, тесно связанные с Септуагинтой.

В первые века новой эры в иудо-христианской среде было осуществлено еще несколько греческих переводов. Не позднее 177 г. завершил работу Акила из Понта, о котором рассказывалось, что он был родственником императора Адриана и перешел в иудаизм. Буквальный перевод Акилы высоко оценивал Иероним, использовавший его как подстрочник и пособие по грамматике иврита. В своем переводе Акила буквальный смысл слова предпочитал переносному. Самаритянин Симмах Эвионит, принявший иудаизм (Талмуд: Сумхус, ученик рава Меира), согласно Иерониму, предпочитал смысловой перевод. Он стремился передать целое, а не отдельное слово, употреблял эвфемизмы, парафразы вместо перевода. Стремясь к ясности, он заменял оригинальные топонимы понятными грекоговорящему читателю. Так, Арарат стал Арменией. Близка по своему характеру к переводу Акилы работа другого прозелита Феодотиона, который часто транслитерировал еврейские слова греческими буквами, в первую очередь, названия животных, растений, топонимы, архитектурные и религиозные термины.

Оригеном была создана так называемая Гексапла («ушестеренная», гр.). В нее вошли известные ему тексты, расположенные параллельными столбцами: текст на иврите без огласовок; греческая транскрипция его огласовки; перевод Акилы, перевод Симмаха; Септуагинта; перевод Феодотиона. Цель работы — исправление Септуагинты по еврейскому тексту. Добавленные в текст Септуагинты слова и фразы помечались особыми знаками. Ученики Оригена переписали пятую колонку Гексаплы, сделав достоянием читателей оригеновскую версию Септуагинты. Кроме нее широкое распространение получила Септуагинта Лукиана. От нее пошел Константинопольский текст, который стал основой готского, церковнославянского и старороссийского переводов. На него же опирались и некоторые старолатинские переводчики. От этого гигантского труда сохранились фрагменты.

При всем своем значении Септуагинта испытывала «комплекс неполноценности» по отношению к ТАНАХу. Септуагинта демонстрирует феномен так называемого «библейского языка», отличающегося от литературной нормы и осознающегося священным, что в полной мере было унаследовано переводами на славянский и русский. Септуагинта написана на общегреческом койне, международном языке Восточного Средиземноморья и Ближнего Востока. Что касается серьезных текстуальных расхождений Септуагинты с ТАНАХом, то наряду с предположением о чрезмерной вольности переводчиков, вполне допустима гипотеза, что масоретский текст и Септуагинта восходят к разным редакциям. В Септуагинте насчитывается около шести тысяч отличий от ТАНАХа. Почти все имена и топонимы переданы в соответствии с греческими нормами: Хава — Ева, Ноах — Ной, Моше — Моисес. Существует предположение, что существовали две редакции пророчества Ирмеяѓу, пространная, вошедшая в ТАНАХ, и краткая, переведенная в Септуагинте. Схожая ситуация и со второй половиной книги Имена (Шмот). Перевод затруднялся и тем, что оригинал был написан консонантным письмом, поэтому, вероятно, перевод делался с голоса. В духе своего времени, стремясь сделать текст понятным, переводчики не останавливались и перед его редактированием. Один из стихов рассказа о Каине и Ѓевеле как бы обрывается, оставаясь недосказанным, с чем переводчики Септуагинты не сочли возможным смириться, исправив и сделав ясным.

Сказал Каин Ѓевелю, брату…

Было: когда были в поле […] (Вначале 4:8)

Септуагинта (подстрочный перевод):

И сказал Каин к Авелю, брату его:

«Давай пройдем на поле […]

Другим примером может служить стих из книги Имена (24:10). О Моше, Аѓароне, Надаве, Авиѓу и семидесяти старейшинах Израиля сказано:

Видели они Бога Израиля,

и под ногами Его — как подобие кирпича из сапфира, как само небо по чистоте.

Септуагинта (подстрочный перевод):

И увидели там место, где стоял Бог Израиля…

Переводчики Септуагинты, религиозные евреи, боролись доступными им средствами с антропоморфизмами и «несообразностями» текста. О Творении мира Господом сказано:

Завершил Бог в день седьмой работу Свою, которую делал,

прекратил в день седьмой работу Свою, которую совершал (Вначале 2:2).

Получается, что Всевышний нарушил святость субботы, с чем переводчики смириться не пожелали:

И завершил Бог в день шестой дела Свои, которые Он сделал,

И предался покою днем седьмым ото всех дел Своих, которые Он сделал.

Вторым по древности полным переводом, предназначенным не евреям, является Пешита (дословно: простой), перевод на сирийский язык. Первоначально в 1 в. н. э. было, вероятно, переведено Пятикнижие, а во 2 и 3 вв. другие книги ТАНАХа. Ряд факторов свидетельствуют, что это был еврейский перевод, ряд факторов — что перевод был христианский. Многие исследователи полагают, что Пешита является компиляцией из разных источников. Пешита была канонизирована сирийской церковью в конце 3 в., а в 5 в. после ее раскола появились две версии перевода: западная и восточная. Древнейшая рукопись Пешиты датируется 464 годом, первое печатное издание — 1645 г.

Среди тех, кто крайне скептически относился к Септуагинте, был Иероним Стридонский (ок. 345–420 гг.), продолживший традицию аллегорического толкования текста, начатую Оригеном. Богослужебным языком церкви вплоть до 2 в. оставался греческий, однако на западе Римской империи все больше распространялась латынь. Латинские переводы появились рано, и они значительно отличались друг от друга. В первых веках н. э. существовал старолатинский перевод Септуагинты (старая латинская версия), из которого сохранились отдельные фрагменты, цитируемые отцами церкви. По повелению Папы Дамасия I с 383 г. его секретарь Иероним правил латинский перевод, а затем начал работу над собственным. Переводил Иероним по большей части с иврита, в отличие от существовавшего ранее перевода, который принято называть итала, сделанного с Септуагинты. Поставив во главу угла смысл, отказавшись от буквального следования оригиналу, Иероним создает самый авторитетный перевод на латынь — Вульгату. Девиз Иеронима: on verbum e verbo sed sensum exprìmere de sensu (передавать не слово в слово, а смысл в смысл, лат.). Превосходство смысла над буквальным воспроизведением он аргументировал в письме к Паммахию «О наилучшем способе перевода» приводя примеры неточного цитирования в Евангелии ветхозаветных текстов. Второй его аргумент:

«Как бы ни была хороша греческая фраза, но переведенная на латынь дословно, она не зазвучит; и наоборот, то, что хорошо для нас, при переводе слово за слово на греческий грекам нравиться не будет».

В 1546 г. Тридентский собор признал Вульгату основополагающим текстом для решения всех богословских вопросов. Впервые она была издана при папе Сиксте V: Biblia sacra vulgatae editionis (Рим, 1590). Издание послужило основой переводов на национальные языки, важнейшие среди которых перевод 1380 г. на английский профессора Оксфорда Джона Уиклифа, одним из последователей которого был Ян Гус, проповедовавший идею Уиклифа, что люди должны читать Библию на родном языке. Ян Гус был сожжен на костре, для растопки которого использовали перевод Библии Уиклифа. Существует более пятисот переводов Библии на английский, среди которых классический, инициированный королем Яковом I (1611 г.). Классический перевод на немецкий, канонизированный протестантской церковью, завершен Мартином Лютером в 1534 г. В 1965 г. Папа Павел VI принял решение о пересмотре Вульгаты, и в 1979 г. была издана Новая Вульгата, ставшая официальным текстом Библии католической церкви.

Таким образом, и Септуагинта, ставшая основой богослужения в православии и переводов на национальные языки, и Вульгата, ставшая основой богослужения в католицизме и у различных протестантских течений и переводов на национальные языки, восходят к ТАНАХу.

Параллельно с созданием новых версий Ветхого завета, совершенно независимо от них с эпохи Средневековья создаются переводы Пятикнижия и всего ТАНАХа на языки повседневного общения евреев: еврейско-персидский, язык бухарских евреев, еврейско-татарский, еврейско-романский, еврейско-итальянский, еврейско-французский, еврейско-провансальский, еврейско-каталонский, ладино — еврейско-испанский, идиш. В 1783 г. под заглавием «Пути мира» был опубликован перевод Пятикнижия на немецкий Моше Мендельсона. Он вызвал осуждение большинства раввинов. Перевод еврейскими буквами был напечатан параллельно оригиналу и сопровождался комментарием. В дальнейшем был опубликован и весь ТАНАХ. Важное место в истории переводов занял комментированный перевод Пятикнижия р. Ш.-Р. Гирша в пяти томах (1867–1878). А в пятнадцатитомном переводе ТАНАХа (1926–1937) Мартин Бубер и Франц Розенцвайг впервые в истории переводов священного текста предприняли настойчивую попытку передать поэтику оригинала. Все это были переводы с масоретского текста, следующие за той или иной интерпретацией. Многие переводы записывались еврейскими буквами.

Еще раз вспомним Уиклифа. Он умер в своей постели 1384 г., однако позже его тело было эксгумировано, сожжено и прах брошен в реку Свифт.

«Итак, — писал в 1655 г. Томас Фуллер, — Свифт вынес его прах в Эйвон, Эйвон — в Северн, Северн — в море, море — в бассейн мирового океана. Теперь прах Уиклифа стал символом его учения, которое распространилось по всему миру».

Церковнославянские библии

Первым переводом, доступным русскому читателю, был выполненный с Септуагинты на староболгарский язык Константином (Кириллом) и Мефодием, византийскими миссионерами, приехавшими в Моравию в 864 г. и составившими для этой цели славянскую азбуку. Считается, что Кириллом были переведены все псалмы, после его смерти (869) работу продолжил Мефодий, умерший в 885 г. Ошибки переписчиков требовали постоянных исправлений. С течением времени множилось число списков. Во всем этом хаосе переводы Кирилла и Мефодия затерялись, изменившись до неузнавания. Предпринимались попытки комплексного изучения древних рукописей с целью выявления древнейшего слоя, принадлежавшего перу братьев, попытки, не давшие серьезного результата.

В 1499 г. в новгородском скриптории была завершена кодификация Библии на церковнославянском (древнеболгарском) языке под руководством архиепископа Геннадия Новгородского. Одна из причин, побудившая его инициировать этот труд, были жидовствующие, обладавшие полным текстом Библии. Тексты, соединенные в единую Библию, получившую название Геннадиевской, были переводами с Септуагинты. Книги, которые найти не удалось, перевел с Вульгаты хорватский монах Вениамин. Геннадиевская Библиябыла использована наряду с переводом Франциска Скорины (Библия руска) при подготовке первой русской печатной Библии, изданной Иваном Федоровым тщанием князя Константина Острожского на Волыни, в Остроге в 1580–1581 гг. По месту издания состоящая из 76 книг обоих заветов Библия именуетсяОстрожской. Практически без изменений она была перепечатана в Москве в 1663 г., и являлась, по сути, официальной вплоть до 1740–х гг., когда подготовили названную по имени императрицы Елисаветинскую Библию (1751), используемую Русской православной церковью до сего дня. Работа над этим славянским переводом была начата еще по указу Петра I от 14 ноября 1712 г. В основу издания были положены новые переводы с греческого, латыни, иврита. В 1756 г. вышло второе издание Елисаветинской Библии. А в 1683 г. в Москве попытку передать Псалтирь «на простом, обыклом словенском языке» осуществил Аврамий Фирсов «ради истиныя ведомости и уверения неразумных и простых людей». Только появления перевода Библии на «обыклом» языке пришлось ждать еще два столетия.

Предшественники

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

На свой знаменитый вопрос А.С. Пушкин получил ответ митрополита Московского Филарета (в миру Василий Михайлович Дроздов, 1782–1867):

Не напрасно, не случайно

Жизнь от Бога мне дана,

Не без воли Бога тайной

И на казнь осуждена.

Признанием «высоты духовной» корреспондента завершил переписку поэт:

И ныне с высоты духовной

Мне руку простираешь ты,

И силой кроткой и любовной

Смиряешь буйные мечты.

Твоим огнем душа палима

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе серафима

В священном ужасе поэт.

Строки митрополита Филарета, навечно связавшие его с поэтом, с которым ассоциируется становление русского литературного языка, отнюдь не бесталанны и обнаруживают способность творить на живом языке своего времени, языке Пушкина, что для священнослужителя было делом отнюдь не обычным. Вероятно, именно это качество, соединившись со знаньем Писания, владеньем ивритом, и привело Филарета к необходимости перевода священного текста на русский с языков оригинала.

У истоков

В 1816 г. и в 1819 гг. Филарет издает «Записки, руководствующие к основательному разумению Книги Бытия, заключающие в себе и перевод сей книги на русский язык». Крупнейший русский богослов 19 в., в новое время прославленный Русской православной церковью в лике святых в святительском чине, окончив в 1803 г. семинарию, В. Дроздов был назначен там преподавателем греческого и еврейского языков, затем учителем поэзии и, наконец, высшего красноречия и риторики. Так началась его блистательная карьера: ректор Санкт-Петербургской духовной академии, архиепископ и член Синода, которым был до самой смерти, но из-за размолвки с обер-прокурором Синода Н.А. Протасовым его, как и Киевского митрополита Филарета (Амфитеатрова), на заседания Синода не вызывали. В 1821 г. Филарет был назначен на московскую кафедру, на которой оставался до смерти. Был причастен к большой российской политике. По поручению Александра I в 1823 г. Филарет составил манифест о переходе прав на престол от Константина Павловича к Николаю Павловичу. После утверждения манифест был Филаретом получен в конверте с надписью императора:

«Хранить в Успенском соборе с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть Московскому епархиальному архиерею и Московскому генерал-губернатору в Успенском соборе прежде всякого другого действия».

В день венчания на царство Николая I, с которым в дальнейшем были у него отношения непростые, Филарет был возведен в сан митрополита. В 1856 г. он короновал Александра II. Противник отмены крепостного права, Филарет по настоянию царя готовил окончательную редакцию Высочайшего манифеста 19 февраля 1861 г.

Находясь на вершине церковной иерархии при трех императорах, будучи в совершенной зависимости от климата царствования, Филарет одно из важнейших дел своей жизни (а может, важнейшее) — перевод Священного писания на русский язык, смог осуществить при двух Александрах. «Дней Александровых прекрасное начало»: создание Библейского общества, которого Филарет был директором. С греческого он переводит Евангелие от Иоанна, пишет предисловие к переводу с иврита Псалтири Г. Павского, опередившего свое время, за что оно в лице не лучших, но обладавших властью своих представителей ему отомстило. Прерванная при Николае I работа по переводу была возобновлена и завершена при Александре Освободителе, который оказался не только освободителем крестьян, но и Писания от пут церковнославянского языка. В 1845 г. Филарет разрабатывает принципы перевода в статье «О догматическом достоинстве и охранительном употреблении переводов Священного Писания». Но лишь с воцарением Александра II он смог поднять в Синоде вопрос о переводе с оригиналов (иврита и греческого) на русский, против чего выступил его друг Киевский митрополит Филарет, с отрицательным отзывом которого царь ознакомил Филарета московского. В ответ, отвергая доводы Киевского митрополита, Филарет написал:

«Православная Российская Церковь не должна лишать православный народ чтения слова Божия на языке современном, общевразумительном, ибо такое лишение было бы несообразно с учением святых отец и духом восточно-кафолической церкви, с духовным благом православного народа».

Синод принял мнение Московского митрополита, после чего началась работа по переводу. Ветхий завет переводили с иврита, затем редактировали, согласуя со славянской традицией и Септуагинтой. Детище Филарета, Синодальный перевод вышел уже после смерти богослова, филолога, переводчика, человека, выламывавшегося из ряда, которого одни называли масоном, а другие почитали за обскуранта.

Необходимость в русском переводе Писания была вызвана невразумительностью для современника Филарета перевода славянского. Отсюда естественное отторжение от славянизмов, тяжеловесного синтаксиса пропитанной ладаном, закопченной дымом кадил церковной одышливой речи. Отсюда стремление к свободной живой, но не простонародной, а литературной речи, столь естественно зазвучавшей у Н.М. Карамзина, а затем и у А.С. Пушкина.

Коль скоро любой перевод твердо стоит на двух черепахах: верности оригиналу и естественности звучания на языке, воспринимающим слово чужое, то в случае с переводом Писания русский язык должен стремиться к «неслыханной» простоте, аскетичной лапидарности оригинала. Спустя два века, под этим углом зрения читая перевод Филарета, можно сказать: знания и писательский дар, счастливо соединившись, принесли удивительные плоды. Перевод Филарета и сегодня звучит достаточно современно, хотя его непомерно «одомашнивают» слишком русские «князь», «батюшка», «гусли», унаследованные и другими поколениями переводчиков. Можно лишь сожалеть, что как переводчик святой Филарет сделал так мало.

В своем переводе я неизменно придерживаюсь принципа, который можно выразить формулой: темное — темным, недосказанное — недосказанным. Иными словами, если понимание оригинала затруднено (часто из-за предельного лаконизма), то переводчик не вправе прояснять текст или досказывать, делая понятным читателю, что не освобождает от обязанности в комментариях обстоятельно объясниться. Перевод Филарета — перевод пояснительный, т. е. такой, в который с целью разъяснения включаются отсутствующие в оригинале слова и предложения. Объяснения, включенные в текст, у Филарета обычно выделяются курсивом или заключаются в скобки.

В моем переводе написание имен собственных максимально адекватно передает их звучание в оригинале. Подход Филарета и вслед за ним едва ли не всех переводчиков Ветхого завета с иврита иной. Сам Филарет по этому поводу в «Записках…» своих замечал:

«Произношение имен собственных по возможности удержано употребленное в переводе славянском, как уже знакомое. Отступлено от оного в тех случаях, где для предупреждения погрешностей или недоразумений нужно было с точностью следовать еврейскому произношению».

В начале 19 столетия, когда в России уже звучали оды Г.Р. Державина, поэтические переложения Жуковского и проза Карамзина, когда явились первые опыты Пушкина, главная книга христианского мира говорила с русскими чадами исключительно на не внятном им языке. В то время как Гаврила Державин в перепеве 81-го псалма «Властителям и судиям» (1780?) восклицал: «Восстал Всевышний Бог, да судит// Земных богов во сонме их;// Доколе, рек, доколь вам будет// Щадить неправедных и злых?», в церкви, где псалмы читаются едва ли не постоянно, звучало:

«бог ста в сонме богов, посреде же боги разсудит. Доколе судите неправду, и лица грешников приемлете?»

Церковь читала Библию на своем языке, просвещенная Россия, как А.С. Пушкин и царь Александр Павлович, читали ее по-французски. Писание к тому времени было переведено на многие европейские языки. В католических странах переводы сделаны были с Вульгаты (по мере необходимости сверялись с масоретским текстом).

Славянский перевод был выполнен с Септуагинты, бытовавшей в нескольких (только основных — три) вариантах. Текстологические проблемы греческого перевода, отсутствие качественных копий, невысокая точность и безуспешная борьба церкви с ошибками в переводе и, нельзя не добавить, с просвещенными переводчиками, такими, как Максим Грек, одним словом, множество причин привело к тому, что качество славянской Библии было катастрофичным. И главное: славянский язык, столетия выполнявший роль литературного русского, уже уступил эту роль собственно русскому.

В 1813 г. было образовано Российское Библейское общество, его президентом стал друг царя, министр духовных дел и народного просвещения князь А.Н. Голицын. Одним из основных направлений деятельности Библейского общества было издание перевода Писания на русский язык: Россия догоняла Европу. Однако после смерти Александра I новым царем Николаем I в 1826 г. вскоре после вступления на престол общество окончательно было закрыто. Собственно, еще при Александре наступили те еще времена. Знаменитый Магницкий предлагал прекратить преподавание философии в университетах, а перевод Ветхого завета с иврита назвал «соблазнением в жидовство». Незадолго до закрытия Общества в 1825 г. было напечатано Восьмикнижие (Пятикнижие, Книга Иисуса Навина, Книга Судей, Книга Руфи) — перевод с иврита и греческого под редакцией Г. Павского, не всегда соответствующий переводу славянскому. В связи с закрытием общества Восьмикнижие не продавалось, напечатанное прежде Пятикнижие было сожжено в печах Александро-Невской лавры. Однако Восьмикнижие было переиздано Британским библейским обществом, а перевод Псалмов Г. Павского вышел в свет с параллельным еврейским текстом в Лейпциге в 1853 г.

У человека, стоявшего у истоков перевода Библии на русский язык, Герасима Петровича Павского (1787–1863) начало карьеры было блестящим. Окончив Александро-Невскую духовную семинарию и Санкт-Петербургскую духовную академию, он стал профессором еврейского языка Петербургского университета, сотрудником Российского Библейского общества, а с 1826г. учителем Закона Божия наследника Александра Николаевича, будущего Александра II, и великих княжон. В 1814 г. он был назначен на кафедру еврейского языка в Академии, которую занимал до 1835 г. Г. Павский составил грамматику и хрестоматию иврита, а также неизданный еврейско-русский словарь. Преподавая в Академии, протоирей Павский читал студентам свои переводы Писания с иврита на русский, а в Библейском обществе редактировал книги Писания. Сравним его перевод с моим, между которыми два столетия.

Блаженъ мужъ, который не ходитъ на совѣтъ нечестивыхъ, и не стоитъ на пути грѣшныхъ, и не сидитъ въ собраніи развратныхъ,

Но прилѣпляется къ закону Господа, и о законѣ Его помышляетъ день и ночь!

Онъ какъ древо, посаженное при потокахъ водъ, которое плодъ свой приноситъ въ свое время, и котораго листъ не вянетъ: во всемъ, что онъ ни дѣлаетъ, успѣваетъ.

Не такъ съ нечестивыми: они какъ прахъ, развѣваемый вѣтромъ.

И такъ не устоятъ нечестивые на судѣ, и грѣшники въ собраніи праведныхъ.

Ибо знаетъ Господь путь праведныхъ; а путь нечестивыхъ погибнетъ (Книга Хвалений или Псалтирь на российском языке, гл. 1).

Счастлив человек,

что на совет злодеев не шел,

на путь грешников не ступал,

в месте насмешников не сидел.

Только Учение Господа — желанье его:

дни и ночи об Учении размышляет.

Будет, как дерево, посаженное у потоков воды,

что плод в срок дает,

а листья не вянут,

всего, что будет делать, добьется.

Не так злодеи,

их, как мякину, ветер развеет.

Потому не устоят злодеи в суде,

в общине праведных — грешники.

Господь ведает праведных путь,

сгинет дорога злодеев

(Восхваления, 1).

Согласитесь, текст, которому около двухсот лет, звучит достаточно современно. В переводе Г. Павского 89 слов, в Восхвалениях — 67. Разница ощутимая, и вызвана тем, что привольный русский язык длиной слов и фраз намного превосходит скрижальный иврит, поэтому, стремясь приблизиться к ритму, мелодике оригинала, я старался соблюдать строгую диету, ограничивая себя в употреблении «лишних», прежде всего служебных слов, без которых обойтись удавалось. Сравните, к примеру, протяжный стих перевода Г. Павского и короткий, упругий стих Восхвалений:

Не такъ съ нечестивыми: они какъ прахъ, развѣваемый вѣтромъ.

Иное — злодеи,// они, как мякина: ветер развеет.

Г. Павский, ощущая ритм подлинника, останавливается на полпути. Его стиху (поэтом Г. Павский явно не был) недостает энергии, что вызвано излишним буквализмом его перевода. Впрочем, об этом сам переводчик писал в ответах на вопросы Синода: «Стараясь о точнейшем выражении смысла подлинника и о верности перевода, я иногда терял из вида чистоту русского языка».

В своем русском ТАНАХе я стремился с максимально возможной степенью приблизиться к аутентичному прочтению священных текстов времени их создания, подобно археологу, слой за слоем снимая напластования-прочтения разных веков. Думаю, что под этими словами подписался бы и мой предшественник, во всяком случае, в этом словами казенными его обвиняли. Другое дело, что, как и я, стремясь к «неслыханной простоте» первоначального, еще не зачитанного текста, Г. Павский оставался протоиреем, видевшим (вольно или невольно, этого уже не узнать) в танахическом тексте предвестия явления в мир Божьего сына, другими словами, читал Ветхий завет глазами верующего в Завет новый. Хотя в отсутствии этой веры его обвиняли. Оговорюсь. Ни у меня, боюсь, ни у кого, нет возможности проследить текстологическую историю текстов Г. Павского. Потому, возможно, некоторые наблюдения над его переводами следует адресовать не ему, а тем, кто его редактировал.

Во 2 стихе 2 главы Книги Хвалений слово машиах (помазанник) написано с заглавной буквы. По-греческимашиах — христос, поэтому и должно быть христианином прочитано как имя собственное. В моих Восхвалениях же переведено «помазанник», словом, в ТАНАХе относящемся обычно к царю, которого помазывали священным маслом на царство (церемония не проводилась, когда не было сомнения в праве наследования). В своем переводе я принципиально отказался, придерживаясь неукоснительно, от дополнений и разъяснений внутри текста. В нем могут отсутствовать слова, без которых русский текст может и обойтись, но нет и быть не может слов привнесенных. У Г. Павского же мы встречаем слова, заключенные в квадратные скобки (вероятно, добавления из Септуагинты или славянского перевода), и слова, выделенные курсивом (вероятно, введенные переводчиком для лучшего понимания текста).

Спрос на живое библейское слово в Санкт-Петербургской духовной академии, где Г. Павский преподавал, был чрезвычайно велик, но начальством не поощрялся. Некоторые предприимчивые ученики, литографировав переводы Г. Павского, распространяли их в разных городах не только среди студентов и преподавателей духовных академий, но и лиц светских. На протяжении нескольких лет самиздатовские переводы разошлись по стране. В 1841 г. киевский митрополит Филарет, противник Библии на русском, получил донос на распространяемый литографированный перевод. По указанию обер-прокурора Синода графа Н.А. Протасова было начато следствие, во время которого протоирей Г. Павский был вынужден и устно и письменно отвечать на предложенные вопросы, целью которых было в конечном итоге проверить его благонадежность. Расширяясь, следствие велось не только в столице, но и в Москве, Киеве и Казани, во всех духовных академиях. Было изъято и уничтожено около трехсот литографированных и рукописных экземпляров переводов Г. Павского. По одной из копий перевода каждой из переведенных книг было запечатано и сохранено в архиве. На церковном суде обвиненный в ереси Г. Павский утверждал, что о распространении не знал. Настроенный не раздувать пожар, могущий обжечь важных церковных особ, суд протоирею Г. Павскому счел за благо поверить. Он отделался «увещеванием», за причастными установили постоянное наблюдение, некоторых преподавателей академий велено было уволить. «Один из добрейших, умнейших, ученейших людей в столице» (так отозвался о нем А. Никитенко, дневниковая запись от 25 апреля 1827 г.), Г. Павский всегда вызывал подозрение у начальства. После доноса царю московского митрополита Филарета о признаках неправославия в книгах учителя Закона Божьего наследника престола Николай I принял объяснения Г. Павского, но митрополит Санкт-Петербургский Серафим, пав перед царем на колени, от имени церкви просил «соблазн» прекратить. Царь уступил. По слову В.А. Жуковского, руководившего обучением наследника, религия в законоучительстве Г. Павского — это «друг просвещения, такая именно, какая должна жить в душе Государя». Наследник и его сестры со слезами прощалась с учителем. Запись в дневнике А.С. Пушкина от 8 января 1835 г. начинается так: «Начнем новый год злословием, на счастие…» Среди прочего в этот день поэт записал:

«Филарет сделал донос на Павского, будто бы он лютеранин. — Павский отставлен от великого князя. Митрополит и синод подтвердили мнение Филарета. Государь сказал, что в делах духовных он не судия; но ласково простился с Павским. Жаль умного, ученого и доброго священника! Павского не любят. Шишков, который набил академию попами, никак не хотел принять Павского в числе членов за то, что он, зная еврейский язык, доказал какую-то нелепость в корнях президента».

Поэт имеет в виду книгу Шишкова «Славянорусский корнеслов» с подзаголовком: «Язык наш — древо жизни на земле и отец наречий иных».

О замечательном филологе, богослове и переводчике Г. Павском подробно рассказал И.А. Чистович в главе «Перевод священных книг Ветхого Завета на русский язык протоирея Г.П. Павского» в книге «История перевода Библии на русский язык» (СПб., 1899). Во введении автор писал об отношении православной церкви к ивриту:

«Онъ употребляемъ былъ для возстановленія подлиннаго смысла текста въ тѣхъ случаяхъ, когда греческій былъ неясенъ и еврейскій не казался поврежденнымъ. При множествѣ и разнообразіи списковъ греческаго перевода, въ которыхъ то чего либо не доставало, то было что нибудь излишнее, или перемѣшано было расположеніе частей, еврейскій текстъ употребляемъ былъ для указанія полноты или недостаточности того или другого списка и послѣдовательности и порядка чтеній. Но, при такомъ употребленіи еврейскаго текста, онъ никогда не былъ принимаемъ за норму, опредѣляющую правильность чтеній, имѣющихъ важность въ догматическомъ отношеніи. Такою нормою служило установившееся въ церкви извѣстное пониманіе и толкованіе священнаго текста, или священное преданіе».

«Чисто филологическим переводом» назвал свои переводы Герасим Петрович Павский, отвечая на вопросы суда Синода. Будучи вполне от мира сего, назвал то ли в насмешку над судьями, то ли по неудержимой ученой наивности.

Неистовый архимандрит

Православная традиция, освятив Септуагинту и славянские переводы, невольно освятила нелепицы, несуразности и ошибки, видимые мало-мальски образованным глазом. К началу 19 в. стало совершенно очевидно, что единственная возможность очистить текст от ошибок — вернуться к истоку, сделав перевод Ветхого завета с иврита и арамейского, а Нового — с греческого. От века к веку росла и необходимость перевода русского, а не славянского. К началу 19 столетия у русского образованного человека (таких людей стремительно становилось всё больше и больше, и не только в дворянском сословии) было три родных языка: русский разговорный, русский литературный, русский богослужебный — славянский. И международный — французский. Потребность в исправной Библии на живом языке с еще большей остротой ощущалась внутри самой церкви, слово которой с каждым годом было пастве всё более непонятным. Но расстаться с привычным, ею освещенным славянским переводом церковь никак не могла: вся система могла обрушиться, словно карточный домик. Поэтому большинство иерархов противилось возвращенью к истокам, созданию переводов на русский, тем более, переводов с иврита. Причин тому было множество. Иврит преподавался в духовных академиях, но мало кто им в достаточной степени овладевал, а отношение к преподавателям еврейского было весьма настороженным, что объяснялось, в первую очередь, общехристианским комплексом нового Израиля, с недоумением взиравшего на старый Израиль, вопреки всему продолжающий существовать. Кроме того, а может, и прежде всего, было опасение возбудить отпадение в ересь, которая везде, в том числе и в России, стремилась к истокам. В церкви хорошо помнили борьбу архиепископа Геннадия в Новгороде с еретиками, что привело к созданию Геннадиевской библии (1499). Она была переведена частично с иврита, частично с греческого, частично с Вульгаты (ни на славянском, ни на греческом всех библейских книг не сыскали!). «Жидовствующие» разных видов и степени углубленности в «жидовство» во все эпохи были в России большой проблемой. Знаменательно, что первые попытки перевода на русский были предприняты не внутри церкви, а, как бы сбоку, извне, в Российском Библейском обществе, созданном «сверху». В руководстве Общества были и церковные иерархи. Однако оно, тесно связанное с Английским, просуществовало недолго. Либерализм полинял, охранительные интересы взяли вверх, и о необходимости появления исправного текста на живом языке забыли.

Архимандрит Макарий (Михаил Яковлевич Глухарёв, 1792–1847), учивший иврит у Г. Павского, вслед за учителем переводивший библейские тексты с иврита, подобно учителю, немало претерпевший за это, характером с Г. Павским был крайне не схож. Большую часть жизни Г. Павский прожил в столице. В отличие от него, окончив духовную академию (1817), будущий архимандрит отправился в путь по стране. Вначале был отправлен в Екатеринослав, где был пострижен в монашество, где встречался с квакерами Стефаном Грелле де Мобилье и Вильмом Аллено, за что был обвинен в неправославии. В 1821 г. Макарий был назначен ректором Костромской семинарии, а в 1824 г. после отставки едет в Киево-Печерскую лавру. По дороге заехал в Саров, где старец Серафим предсказал ему тяжелый жизненный крест, что вполне оправдалось. Будучи не вполне от мира сего, Макарий искал признания и скверно с ним совместимого уединения. Не задержавшись в шумной и многолюдной лавре, где не находит покоя, а может, тяготясь непризнанием, он отправляется в известную своими садами Китаевскую пустынь под Киевом, а затем просится в Петербург, в академию. Получив отказ, направляется в Глинскую пустынь, где занимается переводами, в частности, «Исповеди» Августина. Здесь он провел около четырех лет, пока по собственной просьбе получил назначение в Тобольскую епархию для миссионерской деятельности, которая продолжалась около пятнадцати лет до 1844 г. Мысль о переводе Писания у архимандрита Макария зародилась, вероятно, еще в Академии. К 1837 г. он перевел книгу Иова, а в 1839 г. — книгу Исайи, которые через некоторое время сверил с переводами Г. Павского (переводы других книг Писания архимандрит не считал своими; он правил, и не всегда удачно, работы Г. Павского). За несколько лет до этого в письме от 23 марта 1834 г. «О потребности для российской церкви переложения всей Библии с оригинальных языков на современный русский язык» к своему покровителю митрополиту московскому Филарету, самому переведшему Книгу Бытия на русский язык, он доказывал необходимость перевода с оригинала: Ветхий завет — с иврита, а Новый — с греческого. Сообразуясь с тогдашней церковной и государственной ситуацией, митрополит не дал хода письму. В 1837 г. архимандрит Макарий прислал в комиссию духовных училищ перевод книги Иова с письмом на имя государя с просьбой об издании. В марте 1839 г. он, приехав в Санкт-Петербург, вновь ходатайствует об издании переводов, однако Синод оставляет прошение без действия. Через год, сделав правку своих рукописей по переводам Г. Павского, Макарий вновь и очень резко обращается в Синод, после чего ему была назначена епитимия, чтобы «молитвой с поклонами он очистил свою совесть». Основываясь на переводе Г. Павского, Макарий перевел весь Ветхий завет, который был опубликован лишь после его смерти в журнале «Православное обозрение» с апреля 1860 г. по декабрь 1867 г. Примерно в то же время отдельными книгами печаталась вторая версия перевода. Ученик Г. Павского, архимандрит Макарий идет по стопам учителя, стремясь к созданию перевода буквального, как и учитель, жертвуя ясностью русской речи.

В 1861 г. письмо от 23 дня марта 1834 г. архимандрита Макария митрополиту Московскому Филарету было опубликовано. Редакция журнала, предваряя письмо, напоминала читателю:

«Въ настоящее время не можетъ быть сомнѣній относительно необходимости русскаго перевода Библіи. Но въ тридцатыхъ годахъ и позднѣе эти сомнѣнія были сильны, слышались часто и повсюду». Главный аргумент архимандрита Макария в пользу перевода Писания на русский язык — непонимание современниками славянского, в чем косвенно и витиевато соглашался и Филарет, назвавший славянский язык «хотя ныне уже не общенародным, однако еще довольно понимаемым внимательными посетителями храмов и читателями Священных книг, даже не имеющими училищного образования».

Архимандрит Макарий писал:

«Что же осталось пастырямъ нынѣшней Церкви россійской дѣлать, когда россіяне нашего времени отвыкли употреблять славянскій языкъ въ разговорахъ, въ сочиненіяхъ, въ помышленіяхъ: когда немногіе безъ затрудненій многихъ, и весьма многіе мало понимаютъ его въ священной Библіи, и въ семъ множествѣ обрѣтаются даже многіе клирики; когда живущіе среди насъ христіане иныхъ исповѣданій, читая на своихъ живыхъ языкахъ Библію, исправно переведенную съ еврейскаго и греческаго, изъявляютъ раздражительное для народной ревности сожалѣніе, что россійская Церковь не имѣетъ россійской Библіи…»

Московский митрополит Филарет «по должности» настойчиво утверждал приоритет Септуагинты и славянских переводов («О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого семидесяти толковников и славянского переводов Священного Писания», 1845). Общую методику определения исправности славянского текста по Филарету кратко можно резюмировать так. В случае неясности славянского текста следует обратиться к Септуагинте, и только в случае неясности и ее — к еврейскому тексту. Митрополит утверждал:

«В православном учении о Священном Писании тексту семидесяти толковников надлежит усвоять догматическое достоинство, в некоторых случаях равняющее оный подлиннику и даже возвышающее над тем видом еврейского текста, какой представляется общепринятым в изданиях новейшего времени».

Утверждая приоритет греческого перевода, тем не менее, прекрасно сознавая, что далеко не всегда он достаточно убедителен, и, главное, что нередко Новый завет цитирует Ветхий в еврейском, а не греческом варианте, Филарет замечает:

«Впрочем, уважение к тексту семидесяти толковников не должно быть такое исключительное, чтобы текст еврейский надлежало оставить совсем без внимания. Справедливость, польза и необходимость требуют, чтобы и еврейский текст также в догматическом достоинстве принимаем был в соображение при истолковании Священного Писания».

В отличие от прямого архимандрита, митрополит был обязан быть осторожным.

Заботы неуемного в своих благих стремлениях архимандрита были направлены на то, чтобы донести Писание до паствы на родном языке, при этом его нисколько не тревожит мысль о неразрывности формы и содержания. Разумеется, это отнюдь не упрек, просто время осознания необходимости передать в переводе это единств еще не пришло. Осенью 1846 г. Макарий получил долгожданное разрешение на поездку в Иерусалим, но весной, уже закончив приготовления к поездке, заболел и умер. Такова внешняя канва жизни архимандрита Макария, канонизированного в 2000 г. в лике преподобных, среди иного и за перевод Священного писания на алтайский язык. Но не этот перевод был делом жизни Макария, о котором рассказывали, что он мечтал поселиться в Святой земле, в Вифлееме, в пещере Иеронима, переведшего Библию на латынь, и там завершить труд своей жизни — перевод Писания с иврита на русский.

Перевод профессоров Киевской духовной академии

С воцарением Александра II, с либерализацией жизни России и для церкви наступили новые времена. В 1856–1859 гг. Синод принимает решения о работе над русским переводом Писания, о публикации переводов в журналах (идея была высказана еще архимандритом Макарием). В переводе Ветхого завета с иврита наряду с профессорами других академий приняли участие профессора Киевской духовной академии. В это время она была одной из четырех духовных академий России (Санкт-Петербургская, Московская, Казанская), наследницей знаменитых просветительских центров: Киево-Братской школы (1615–1631), учрежденной Елисеем Плетенецким, Киево-Могилянской коллегии (1631–1701), носившей имя митрополита Петра Могилы, Киево-Могилянской академии (1701–1817). Некогда отвергнув переводы тех, для которых они были духовной необходимостью (Г. Павского и архимандрита Макария), Синод предписал исполнить их тем, кто, не имея особых переводческих дарований, по долгу службы должен был явить Писание на русском литературном наречии. После этого оно редактировалось, вносились дополнения и изменения в соответствии с греческим текстом, Вульгатой и некоторыми другими переводами. Затем отредактированное должно было быть рассмотрено, проверено, согласовано и представлено. Работа переводчиков (тех, кто был жив) плохо координировалась, каждый действовал по своему разумению и в меру собственных знаний и литературных талантов. Привести всё в единую систему редакторам было, разумеется, не по силам. Но церковному начальству надо воздать по заслугам: проект был осуществлен! В бюрократических муках был рожден перевод, нареченный по имени автора Синодальный. Перевод в меру неточный, в меру неверный. Со стороны литературной весьма разнородный, ведь корпели над ним множество перьев! По цвету весьма сероватый. И все-таки главное: запоздав на пару столетий, перевод состоялся. Важнейший вклад в него внесли профессора Киевской духовной академии И.П. Максимович (1807–1861), М.С. Гуляев (1828–1866), А.А. Олесницкий (1842–1907). Последний, самый молодой из них, окончив Киевскую духовную академию в 1867 г., был оставлен в ней преподавателем еврейского языка и библейской археологии. В 1873 г. он впервые побывал в Палестине, где изучал древние памятники. Две основных сферы интересов ученого тесно переплелись: исследование и перевод на русский язык книг Ветхого завета и библейская археология. В обоих он шел прежде неизведанными в русской науке путями. Чтобы продемонстрировать это, достаточно назвать несколько его важнейших работ: Риѳмъ и метръ въ ветхозавѣтной поэзіи (1872), Судьбы древнихъ памятниковъ Святой Земли (1875), Книга Притчей Соломоновыхъ и ея новѣйшіе критики (1884), О древнемъ имени Божіемъ (1887), Ветхозавѣтный Храмъ въ Іерусалимѣ (1889), Мегалитическіе памятники Святой Земли (1895). Пожалуй, первым в России А.А. Олесницкий начал заниматься поэтикой библейского текста.

«Библия являлась для него не сборником трудных и легких текстов, а живой книгой, полной глубины и красоты, говорящей к тем, кто умеет понимать ее, и особенностями своего языка, и своими образами, и всем строем своей речи».

Так писал В.П. Рыбинский, блестящий ученик замечательного учителя, написавший под его руководством диссертацию «Древнееврейская суббота».

В «Предварительных замѣчаніях о книгѣ Пророка Исаіи» А.А. Олесницкий высказал немало нетривиальных суждений. Говоря о составе пророчества, он отмечал:

«Книга, надписываемая именемъ сего пророка, — одна изъ обширнѣйшихъ книгъ св. писанія. Она содержитъ въ себѣ собраніе рѣчей, сказанныхъ пророкомъ предъ царями и народомъ въ разное время. Въ ней есть кромѣ того историческія замѣчанія и цѣлыя повѣствованія». В третьем из шести «Предварительных замѣчаній» А.А. Олесницкий говорит о характере текста: «Продолжительность пророческаго служенія Исаіи и самое содержаніе его книги заставляютъ думать, что въ ней находятся не всѣ вдохновенныя рѣчи великаго пророка. Во всей книгѣ нѣтъ ни одного указанія на то, чтобы онъ самъ записывалъ свои пророчества. Это даетъ справедливый поводъ догадываться, что его рѣчи собраны разными лицами, частію по памяти, частію по современнымъ запискамъ. На это нѣтъ никакихъ несомнѣнныхъ доказательствъ, но иначе нельзя объяснить недостатокъ полноты и непослѣдовательность въ порядкѣ времени многихъ рѣчей».

Одна из традиционных переводческих проблем — несоответствие рода ключевого слова в языке-преемнике. Такое слово в 1 главе Иешаяѓу — «город», оно в иврите женского рода. В моем переводе оно заменено (что объяснено в примечании) словом «столица»: смысл не изменился, а род сохранен. Такое насилие над текстом-транслятором, на мой взгляд, вполне допустимо. У А.А. Олесницкого «город» становится, добро бы блудником, но — блудницей. Другая проблема — слишком грубая пересадка текста в иноязычную почву и другую эпоху: «князь», «гусли», заимствованные у Филарета.

Родившийся в семье профессора Киевской духовной академии Михаил Спиридонович Гуляев прожил короткую жизнь, умерев от холеры, так и не дождавшись выхода в свет книги своих переводов, которые были выполнены в рамках подготовки Синодального издания: Историческія книги Священнаго Писанія Ветхаго Завѣта. (Четыре книги Царствъ, двѣ книги Паралипоменонъ, книга Эздры, книга Нееміи и Эсфирь). — Переводъ съ еврейскаго языка, съ подстрочными примѣчаніями: филологическими, археологическими, историческими и друг. Профессора Кіевской Духовной Академіи Михаила Гуляева. — Кіевъ: Въ типографіи И. и А. Давиденко, 1866. В предисловии к книге М.С. Гуляев дает краткий исторический обзор событий, отраженных в библейских текстах, выделяет основных персонажей повествования, поднимает вопрос об авторах книг, источниках, которыми они пользовались, но, к сожалению, ни слова не произносит о принципах перевода. Книги Шмуэля (две первые книги Царств) отличаются исключительным литературным единством, достигающимся повторяющимися мотивами и сюжетными моделями. Повествования об исторических событиях и «частной» жизни, отдельные новеллы, молитвы, плачи, притчи, экспрессивные диалоги и монологи героев — всё это делает их с литературной точки зрения чрезвычайно разнообразными. Большая часть текста написана простой, повествовательной, ритмизованной прозой, иногда переходящей в поэзию, что М.С. Гуляев стремится передать в переводе, очищенном от славянизмов и иных архаизмов, как редко какой перевод его времени.

В И.П. Максимовиче редко соединились интерес к словесности и знание иврита и Ветхого завета. Сочетание подобных достоинств в переводчиках, рекрутированных Синодом, было редкостью. Жаль, что на поприще переводов книг Ветхого завета проф. Максимовичем было сделано мало. В некрологе читаем: «Въ послѣднее время онъ посвятилъ труды свои переводу священныхъ книгъ Ветхаго Завѣта съ еврейскаго языка на русскій. Первою книгою, имъ переведенною, была книга Екклезіаста; переводъ этой книги въ прошломъ году посланъ въ Петербургъ на разсмотрѣніе, и, вѣроятно, скоро выйдетъ въ печати. Смерть застала его за переводомъ 1-й книги Царствъ, который началъ печататься въ Трудахъ Кіевской Духовной Академіи за 1861 годъ. Онъ представилъ въ редакцію переводъ 16 главъ этой книги, послѣ его смерти нашли въ его кабинетѣ черновой переводъ 17-й главы и нѣсколькихъ стиховъ 18-й. Если бы продлилась его жизнь, онъ могъ бы сдѣлать довольно полезнаго по этой части, зная еврейскій языкъ такъ, какъ не многіе знаютъ его у насъ въ Россіи».

Переводя Екклесиаст с иврита (насколько известно, это первый перевод книги на русский с оригинала), И.П. Максимович в гораздо меньшей степени, чем переводчики предыдущего поколения (Г. Павский и архимандрит Макарий), жертвовал ясностью русского языка, вне закона объявив славянизмы. Однако он не пытается следовать ритму оригинала, то ли в нем не признавая поэзию, то ли не ощущая возможности ее передать. Перевод И.П. Максимовича прозаический, и четкий, упругий, афористичный Коѓелет предстает рыхлым, тяжеловесным Екклесиастом с длинным, перегруженным, трудно дышащим синтаксисом. В первом же стихе мы сталкиваемся с противоречием. Заглавие книги — транслитерация с греческого, а тот, от имени которого «произносится» текст, именуется в переводе с греческого «проповедник». Казалось бы, или — или. Вопрос и в том, насколько «проповедник» сказано точно. На иврите Коѓелет (слово встречается в ТАНАХе единственный раз) — от корня со значением «собирать», «созывать», и более точный его перевод Собиратель. В качестве варианта для Синодального создавался еще один перевод Коѓелета, признанного для этого очень трудным, — профессоров В.А. Левисона и Д.А. Хвольсона, знакомых к началу своей работы с трудом И.П. Максимовича. Их перевод озаглавлен Екклезіастъ, или Проповѣдникъ. А в самом тексте появляется проповедник, как и у И.П. Максимовича, с прописной, хотя совершенно ясно, что речь идет о прозвище конкретного человека. Согласно Традиции, Коѓелет — это Шломо (Соломон), единственный сын царя Давида, бывший царем в Иерушалаиме. Согласно мидрашу Коѓелет раба, имя получено царем, ибо он произносил свои речи в собрании, публично; по Раши: ибо собрал много мудрости; по Авраѓаму ибн Эзре: ибо в нем собралась большая мудрость. К слову, в Синодальном переводе Коѓелет назван Екклесиастом, у переводчика на украинский И. Огиенко — Проповідником, в переводе короля Джеймса — Preacher, у современных переводчиков: Кохелет — у Э.Г. Юнца, Проповедующим в собрании — у И. Дьяконова, Коэлетом — в переводе под ред. Д. Йосифона.

Синодальный перевод. Вокруг и после него

В журнале «Христианское чтение» за 1874 г. (ч. 1), издававшимся Санкт-Петербургской духовной академией, была опубликована статья «Исторія ветхозавѣтнаго текста и очеркъ древнѣйшихъ его переводовъ по ихъ отношенію къ подлиннику и между собою», начинавшаяся так: «Въ числѣ благодѣтельныхъ дѣяній нынѣшняго царствованія будущія поколѣнія назовутъ также переводъ Священнаго Писанія на понятный народу языкъ. Всякій мыслящій человѣкъ, свободный отъ анти-религіозныхъ предразсудковъ, хотя бы онъ самъ относительно религіи придерживался крайне отрицательныхъ взглядовъ, долженъ признать, что мы значительною, быть можетъ, и прекраснѣйшею и лучшею долею нашей цивилизаціи обязаны Библіи». Автором статьи был Д.А. Хвольсон (1819–1911). После воцарения Александра II митрополит Филарет добился от Синода согласия на подготовку перевода Писания и использование для этого масоретского текста. В основу перевода был положен текст Российского Библейского Общества. Окончательная редакция осуществлялась Синодом и лично митрополитом Филаретом вплоть до его смерти в 1867 г. Переводы Г. Павского и Макария Глухарева были заново отредактированы, и в 1876 г. вся Библия была издана «для домашнего назидательного чтения». Так завершилась многострадальная эпопея по созданию Синодального перевода. Он был выполнен с масоретского текста, в круглых скобках введены добавления Септуагинты, включенные в Елисаветинскую Библию. В 1882 г. под заглавием «Священные книги Ветхого Завета» в Санкт-Петербурге по заказу Британского библейского общества был опубликован Ветхий Завет в синодальном переводе с устранением вставок. Вероятно, эта версия послужила основой при перепечатке баптистами в 1926 г. за рубежом, а позже Израильским библейским обществом (Иерусалим, 1991, 1992).

Главным вдохновителем Синодального перевода был митрополит Филарет. А одним из главных исполнителей — Д.А. Хвольсон, включенный вместе с еще двумя профессорами Санкт-Петербургской духовной академии Е.И. Ловягиным (1822–1909) и М.А. Голубевым (1824–1895), а также историком П.И. Савваитовым (1815–1895) в комиссию по переводу Ветхого завета с иврита. Принявший православие выдающийся русский востоковед, гебраист, член-корреспондент Императорской академии наук (1858), автор множества научных трудов Д.А. Хвольсон подготовил бóльшую часть книг Ветхого завета, а затем при помощи П.И. Савваитова продолжил работу, начатую В.А. Левисоном. Среди переводов Д.А. Хвольсона — Первая книга Царей (в русской традиции: Третья книга Царств). Свободный от архаики, этот перевод лаконичен, в нем минимум служебных слов, от обилия которых страдают едва ли не все русские переводы, не умеющие изжить лексическую вольность языка, не экономящего слова, которыми воссоздается отнюдь не привольная, далекая и во времени и пространстве изначально жесткая речь. Д.А. Хвольсону в определенной мере удается передать риторику моленья Шломо и внутреннюю силу повествования о том, как собрал царь в Иерушалаим со всего Израиля знатных людей, чтобы, принося жертвы, отнести «ковчегъ Господень и скинію собранія» в построенный Храм. Кстати, думается, мало у кого из читателей, как современных, так и прежних времен, не возникал вопрос, что это такое скинія?

Греческий генезис русского православного богослужения дамокловым мечом нависал да и нависает над стремлением дать русскому читателю максимально точный (значит, с иврита) перевод ветхозаветных книг. Иврит или греческий? С одной стороны, точность должна быть превыше всего, ведь сам Спаситель цитировал тексты, которые знал наизусть. С другой стороны — для славян происхождение и почти вся история бытования Писания в России было греческим. Отсюда — один из сотен вопросов: что такое скинія (др.-греч. σκηνή, скэнэ́, шатёр) и дать ли русский эквивалент этого слова? Существует ли, удачно ли впишется? Какие ассоциации вызовет? Не будут ли мешать другие значения этого слова?

Одним из следствий появления Синодального перевода стала полемика между епископом Феофаном и ответившим на его статью П.И. Горским-Платоновым (Нѣсколько словъ о статьѣ преосвященнаго епископа Ѳеофана: «По поводу изданія Священныхъ книгъ Ветхаго Завѣта въ русскомъ переводѣ»). Первый был противником перевода на русский, тем более с древнееврейского, повторяя аргументы Киевского митрополита Филарета. Выпускнику, а затем профессору Московской духовной академии, гебраисту П.И. Горскому-Платонову (1835–1904) в 1863 г. было поручено исправление текста псалмов, перевод которых был сделан еще в 1822 г. Библейским обществом. Он был сторонником перевода на русский, повторяя аргументы Московского митрополита Филарета. Выделяя курсивом цитируемое, в начале статьи П.И. Горский-Платонов определяет:

«Цѣль статьи показать истинное значеніе недавно изданнаго русскаго перевода. Значеніе это, по мысли автора, весьма невелико. Онъ думаетъ, что еврейскій текстъ Священныхъ книгъ испорченъ, и потому переводъ съ него можетъ представлять только нѣчто для соображеній къ пониманію подлиннаго слова Божія; думаетъ, что греческій переводъ ветхозавѣтныхъ книгъ (съ котораго сдѣланъ и нашъ славянскій) имѣетъ точное соотвѣтствіе и согласіе съ тѣмъ словомъ, какое первоначально изошло изъ устъ и рукъ пророческихъ на еврейскомъ».

Приведем выдержки из обширной статьи, которые в достаточной степени дают представление о содержании и тоне ответа П.И. Горского-Платонова. Как и в полемике Филаретов, камнем преткновения является авторитет греческого перевода. По слову П.И. Горского-Платонова, различие между текстом на древнееврейском и греческом

«ограничивается тѣмъ, что нѣкоторые стихи, чаще части стиховъ и еще чаще отдѣльныя выраженія и слова представляютъ въ греческомъ переводѣ не тотъ смыслъ, какой представляютъ они въ текстѣеврейскомъ. Такихъ разностей несравненно менѣе, чѣмъ сходства или тождества между текстами. Если переложить на цифры число случаевъ, когда оба тексты совершенно сходны и когда они разнятся между собою, то цифры по нашему убѣжденію, основанному на посильномъ изученіи этого предмета, должны быть употреблены такія: на сто словъ приходится пять словъ разницы греческаго текста отъ еврейскаго, а въ девяносто пяти словахъ оба тексты сходны между собою. Говоря это мы имѣемъ въ виду весь составъ Библіи. Въ иныхъ отдѣльныхъ книгахъ разности болѣе, въ иныхъ менѣе. Въ пятокнижіи напр. и въ историческихъ книгахъ этой разности менѣе, въ учительныхъ и нѣкоторыхъ изъ пророческихъ книгъ болѣе. Этими счетами мы не хотимъ выразить ту мысль, что разность между еврейскимъ и греческимъ текстами не важна; мы хотимъ только указать ея истинные предѣлы. По нашему убѣжденію греческій текстъ только въ двадцатой своей долѣ расходится съ текстомъ еврейскимъ».

Следующее соображение является продолжением выше приведенного. Высказывая его, П.И. Горский-Платонов не может удержаться от сарказма:

«Если въ греческомъ переводъ святая церковь указала намъ подлиннѣйшее откровеніе ветхозавѣтное; то въ какое затрудненіе придется стать автору предъ тѣми мѣстами Новаго Завѣта, въ которыхъ приводятся слова Ветхаго Завѣта по еврейскому тексту, не согласно съ текстомъ греческимъ? Таковы напр. мѣста: Матѳ. 11, 15. Ср. Ос. 11, 1, Матѳ. 8, 17. Ср. Исаіи 53, 4; Іоан. 19, 37. Ср. Зах. 12, 10; Рим. 9, 17. Ср. Исх. 19, 16. Авторъ, конечно, не согласится съ мыслью, что апостолы не умѣли опредѣлить подлиннѣйшаго откровенія ветхозавѣтнаго. Если же не согласится, то долженъ принять, что греческій переводъ не представляетъ собою подлиннѣйшаго откровенія ветхозавѣтнаго. Если бы онъ былъ таковъ: то апостолы пользовались бы въ указанныхъ мѣстахъ только имъ, а не еврейскимъ текстомъ отъ него отличнымъ и въ то же время одинаковымъ съ нынѣшнимъ текстомъ еврейскимъ».

И, наконец, ироничный пассаж по поводу утверждения, что иудеи (с древнейших времен самым тщательным образом сохранявшие текст Писания) намеренно портили ветхозаветный текст:

«Окажется при разсмотрѣніи Ветхаго Завѣта, что «злоумные» іудеи не съумѣли, при всѣхъ удобствахъ, испортить ни одного мѣста изъ числа тѣхъ, которые имъ полезно было бы испортить, еслибы они этого когда-нибудь желали. Ни обличеніе ихъ нравственныхъ качествъ, упорства и невѣрія, ни пророчества относительно ихъ плачевной судьбы, относительно ихъ разсѣянія; ни пророчества о Мессіи, находившія постоянныя и ясныя приложенія къ лицу Іисуса Христа, — ничто подобное не было испорчено іудеями. Что-нибудь одно изъ двухъ: или іудеи, при всемъ своемъ коварствѣ, были очень просты и несообразительны; или же предположеніе о порчѣ ими Библіи, вслѣдствіе христіанскихъ обличеній, самою Библіею разрушается совершенно».

В 1890 г. ученый опубликовал комментированный перевод с иврита книги Имена (Исход), достаточно точный, без архаизмов, многословия, излишних служебных слов, с передачей ритмического рисунка. Оставаясь верным сложившейся к его времени традиции, он использует слово «фараон». Я же транслитерирую: Паро. Мои предшественники в этом: В.И. Кельсиев и перевод под ред. Д. Йосифона. Дословное значение слова в египетском: большой дом. Поскольку за единственным исключением в ТАНАХе не приводится имя египетского властителя, слово, по сути, выполняет роль собственного, потому и дается с заглавной.

Один из факторов, отяжеляющих перевод на русский язык, — названия народов. У П.И. Горского-Платонова звучит так:

«И сошелъ Я избавить его отъ руки Египтянъ и возвести его изъ земли сей въ землю добрую и пространную, въ землю, текущую молокомъ и медомъ, въ мѣсто Хананеевъ и Хеттеевъ, Амореевъ и Ферезеевъ, Евеевъ и Іевусеевъ» (3:8).

Имена народов, населявших землю, обетованную Израилю до прихода евреев, равно как и других (например, амалекяне), делает чтение (о произнесении не стоит и говорить) крайне нелегким. Не видя смысла в русификации, я эти собственные транслитерирую, делая их легче читаемыми и произносимыми: кнаани и хити, и эмори, и призи, и хиви, и иевуси.

Среди переводчиков Писания с иврита немало личностей незаурядных. Но столь экзотическая, пожалуй, одна. Священнослужители, профессора духовных академий, митрополит — всё к месту, и споры и распри. Но эмигрант, осужденный, раскаявшийся, вернувшийся и прощенный?! Верные слуги царя и отечества поступают, как следует поступать верным слугам царя и отечества. Присяжные их враги действуют, как действовать должно врагам. А здесь? Дед — священник, отец — чиновник. В.И. Кельсиев учился в Императорском коммерческом училище за счет Российско-Американской компании, а изучал языки, слушал лекции на восточном факультете Санкт-Петербургского университета. Параллельно: Н.А. Добролюбов, Н.С. и В.С. Курочкины. В 1858 г. отправился бухгалтером на Аляску, с корабля сошел в Плимуте. Так всю жизнь, что ни делал, не завершал, куда ни ехал, не добирался. Русский эмигрант в Англии? Сила притяжения — А.И. Герцен, Н.П. Огарев, М.А. Бакунин. В семье Герцена давал уроки русского языка его дочери. Вольная русская типография, «Колокол», и — старообрядцы: самобытность, потенциал антиправительности, материалы по истории раскольничества, по фальшивому турецкому паспорту едет в Петербург и Москву. «Загадочным человеком» его Н.С. Лесков назовет, а А.И. Герцен в «Былом и думах» (ч. 7, гл. 1) расскажет:

«Весной возвратился из Москвы и Петербурга Кельсиев. Его поездка, без сомнения, принадлежит к самым замечательным эпизодам того времени. Человек, ходивший мимо носа полиции, едва скрывавшийся, бывавший на раскольничьих беседах и товарищеских попойках — с глупейшим турецким пассом в кармане — и возвратившийся sain et sauf [здоровым и невредимым, фр.] в Лондон, немного закусил удила».

Герцен Кельсиеву льстил. Тот закусывал удила и много и часто, чем дальше — сильнее и чаще. При поддержке Н.П. Огарева для пропаганды социалистической идеи среди широких народных масс в качестве приложения к «Колоколу» была основана газета «Общее вече». Выходила два года: свобода вероисповедания, русский самобытный общинный социализм. Широкие народные массы в лице епископа Пафнутия (Овчинникова) наложили старообрядцам (на них, в первую очередь, и было рассчитано «Общее вече») запрет на отношения с безбожниками. Но газеты «нигилисту с религиозными приемами», который «от постоянной критики всего общепринятого… раскачал в себе все нравственные понятия и не приобрёл никакой нити поведения» (А.И. Герцен), было отнюдь недостаточно. Оставив жену с дочерью на попечение А.И. Герцена, он оправляется в Австро-Венгрию, где его принимают за русского шпиона и вынуждают покинуть страну. Оттуда — в Константинополь, затем — в Тульчу на Дунае, близ русской границы, где основывает коммуну. Он бежит от судьбы, а судьба догоняет. Идеи вспыхивают и гаснут, дела, как вода, уходят в песок. Ему нужны все, ему нужно всё, в результате ни на что он не годен, никому он не нужен. Умирает брат, он начинает пить, оставляет коммуну, бежит на Балканы, в Задунайские княжества. Умирают дети, жена, он сам им выкапывает могилы, хоронит, бежит в Вену, путешествует по Венгрии и Галиции, пишет корреспонденции, очерки, публикуя в русских газетах. В тоске и отчаянии прибывает в Скуляны, в Бессарабии, сообщает, что эмигрант, пишет, находясь в тюрьме, «Исповедь», отрекается от нигилизма. Александр II, прочитав, дарует прощение. Последние пять лет жизни убегает от прошлого: женится, пишет этнографические очерки, исторические повести, публикуя в славянофильских и консервативных изданиях, пьет, впадает в апатию, в возрасте 37 лет судьба окончательно его настигает.

Он многое в мире страстно желал изменить, свое противопоставить привычному, компромиссному, в том числе желал сделать иной, чем замыслил Синод, перевод Пятикнижия. В 1860 г. под псевдонимом Вадим была издана «БИБЛІЯ. СВЯЩЕННОЕ ПИСАНІЕ ВЕТХАГО И НОВАГО ЗАВѢТА. Переведенное съ еврейскаго независимо отъ вставокъ въ подлинникѣ и отъ его измѣненій, находящихся въ греческомъ и славянскомъ переводахъ». В предисловии ниспровергатель устоев, переводчик-максималист писал:

«Задачею предлагаемаго труда поставили мы себѣ возможно точный переводъ Библіи. Мы хотѣли доставить всѣмъ и каждому возможность имѣть подстрочный переводъ еврейскаго подлинника, и по этому переводу изучать и изслѣдывать писаніе, въ полной увѣренности, что переводъ есть ближайшая, почти фотографическая копія текста».

Образцом для перевода, по собственному признанию, послужила работа А. Бениша, в 1851 г. выпустившего перевод Писания на английский язык.

«Онъ сдѣлалъ свой переводъ для своихъ соотечественниковъ англійскихъ евреевъ, и, согласно съ уваженіемъ, которое питаютъ евреи къ буквѣ текста, онъ перевелъ его слово въ слово. Точность этого перевода изумительна».

Вот где собака зарыта! Что под влиянием Бениша переводит В.И. Кельсиев? Бениш переводил для «англійскихъ евреевъ», следовательно, переводил он Пятикнижие, первую книгу ТАНАХа. Следуя за ним, стремясь к «фотографичности» текста, что само по себе невозможно, а упрямое стремление к этому просто наивно, В.И. Кельсиев переводит для православных (!) не Ветхий завет, но ТАНАХ. Понятно, его христианину читать не зазорно, равно как еврею — Ветхий завет. При этом и тот и другой ясно должны сознавать, что читают. Греческий перевод может быть призван для понимания темных мест в ТАНАХе, но не с решающим голосом! В то же время, переводя Ветхий завет с иврита, не учитывать Септуагинту и под ее влиянием возникшую русскую традицию, никак невозможно! Одним словом, ТАНАХ и Ветхий завет, как в оригинале, так и в переводе, — разные книги, очень близкие, во многом и совпадающие, и все-таки разные. Поэтому в моем переводе, как и в любом ином переводе ТАНАХа на русский, Хава и Ноах, точно передающие звучание имен на иврите, единственно возможные имена, которые в Ветхом завете на русском не слишком уместны. Не сознавая разницы между ТАНАХом и Ветхим заветом, становясь на ходули, пишет В.И. Кельсиев:

«Мы знаемъ какъ многіе не довольны будутъ за то что мы писали еврейскіе имена, такъ какъ онѣ произносятся по еврейски а не такъ, какъ принято ихъ произносить въ церковныхъ книгахъ. Но, опять таки отвѣчаемъ, не наша вина. Библія говоритъ не объ Авраамѣ а объ Абраамѣ, не объ Моисеѣ а объ Моше».

По этому поводу протоирей М.С. Симонович, откликнувшийся на перевод Вадима, писал:

«Не знаю, много ли выиграетъ свобода изслѣдованія отъ того, что Ной названъ Ноахомъ, Ева — Хавою, Исаакъ — Іицэхакомъ, Моисей — Моше, и т. д. Но вѣрно то, что ни одинъ изъ переводовъ Библіи на новые европейскіе языки не держится Вадимова произношенія, и справедливо».

Отмечая трудности, его ожидавшие, В.И. Кельсиев ссылался, и справедливо, на не готовность русского литературного языка принять в себя его текст.

«Перевести библію на нѣмецкій или на англійскій гораздо легче чѣмъ перевести на русскій. Нашъ языкъ до того не привыкъ къ библейскимъ оборотамъ, къ библейской рѣчи, необходимо полной гебраизмовъ, что мы почти на каждомъ стихѣ встрѣчали неодолимыя препятствія. Всѣ эти выраженья, такъ дико звучащія для русскаго уха, ни чуть не странны, когда вы встрѣчаете ихъ на англійскомъ или на нѣмецкомъ… Причина этого понятна. Европейскіе языки выросли, развивались и даже, можно сказать, родились переводами библіи. Почти вся европейская литература ведетъ свое начало съ реформаціи. Оттого и библейскій языкъ для нихъ свой; онъ имъ легокъ, и понятенъ. У нихъ есть по десяти переводовъ библіи для каждаго языка».

Осознавая, что язык его перевода выглядит странно, В.И. Кельсиев писал:

«Мы хотѣли прежде всего точности перевода, его возможно большей вѣрности съ подлинникомъ, и потому, рѣшились даже слѣдовать еврейскому словорасположенію. У насъ не было готовыхъ ни языка, ни выраженій, ни образца и потому можетъ быть мы впали въ крайность».

Оценивая работу Вадима, протоирей М.С. Симонович писал:

«Почти фотографическая, какъ выражается Вадимъ, точность перевода Библіи, конечно имѣетъ извѣстныя достоинства, но по исключительности своей она едва ли терпима: для того, чтобы понимать подобный переводъ, нужно быть хорошо знакомымъ съ духомъ еврейскаго языка».

Приговор был однозначным, и нельзя не признать, справедливым. Достаточно того, что ковчег свидетельства в переводе Вадима стал Сундуком Союза Сущего. Даже доброжелательный А.И. Герцен счел перевод неудачей. Время приговор не оспорило, и, тем не менее, стремление В.И. Кельсиева к точности следует оценить. Во всяком случае, А.И. Герцен считал, что он ускорил работу над Синодальным. То, что и в этом начинании В.И. Кельсиев потерпел неудачу, видимо, было предопределено его характером и всей не слишком задавшейся страннической судьбой. И все же работа его была не напрасна. Хотя бы потому, что подтвердила: перевод вообще, Писания в первую очередь, — осторожный, напряженный поиск золотой середины, подобный сказанному об исполнении заповедей:

«Осторожно их исполняйте, как Господь Бог вам заповедал, не отходя ни вправо, ни влево» (Слова, Дварим 5:28).

Не отмечая нелепиц (охотников этого сделать было достаточно) и особенностей перевода В.И. Кельсиева, отметим, в частности, что тетраграмматон он передает словом Сущий, что предпочел слову Египет транслитерацию ивритского Мицраjим (именно так, с заимствованной буквой), предпосылал отдельным главам заглавия. Кстати, топонимы в своем переводе я даю, игнорируя русскую традицию, максимально близко к оригиналу. В черновых вариантах был и Мицраим. Почему сменился Египтом? Не ложился в текст, не прижился!

Сага о переводах, противостоянии Филаретов московского и киевского, борьба сторонников перевода с иврита и греческого растянулась на половину столетия. После выхода Синодального публиковались переводы отдельных книг с иврита, рассчитанные на еврейского читателя, общим достоинством которых была верность оригиналу, а недостатком — многословие и не совсем русский язык. Один из переводчиков О.Н. Штейнберг (1830–1908) служил раввином, затем инспектором Виленского еврейского учительского института. Он составил грамматику древнееврейского языка, «Еврейский и халдейский этимологический словарь по книгам Ветхого Завета», перевел Пятикнижие, книгу Иеѓошуа, книгу Судей, обе книги Шмуэля, книгу пророка Исайи. Переводя, сопоставлял масоретский текст с Септуагинтой и другими древними переводами. Событием стал выход в свет многих ветхозаветных книг в переводе с греческого П.А. Юнгерова, умершего от голода в 1921 г.

Отдельными частями ТАНАХ в переводе В.А. Левисона и Д.А. Хвольсона публиковался в Лондоне в 1866–1874 годах. В 1877 году в Вене Британское библейское общество опубликовало полный текст ТАНАХа. В дальнейшем этот перевод перепечатывался с параллельным еврейским текстом (Вена, 1888, 1897 и др.). С пометой «предназначенный для евреев» он ввозился в Россию. В 1862 г. в Берлине вышел перевод на русский с иврита Пятикнижия Л. Мандельштама, в издании 1872 г. он был дополнен переводом Псалмов. Книга Псалмов в переводе А. Пумпянского была издана в Варшаве в 1871 г. В 1891 г. им же был опубликован в Петербурге перевод Притч. В 1875 г. вышел перевод Пятикнижия, изданный И. Герштейном, И.Л. Гордоном и Л. Левандой. И. Пирожников опубликовал перевод Плача (Вильна, 1900), Псалмов (там же, 1902) и книги Эстер (там же, 1903). Значительным событием стали переводы А. Эфроса: Песни Песней (1909) и книги Рут (1925). В 1916 г. Л. Ярошевским был опубликован перевод Песни Песней. В октябрьском номере «Странника» за 1903 год было объявлено о начале издания «Толковой Библии» А.П. Лопухина. Он успел подготовить комментарий к Пятикнижию, и хотя год спустя умер, однако издание было продолжено и завершилось в 1913 году.

После долгого перерыва в 1973 г. в книге «Поэзия и проза Древнего Востока» были опубликованы в переводе С. Апта книга Ионы и 6–8 главы о Потопе из книги Вначале, в переводе И. Брагинского Рут (Руфь), в переводе С. Аверинцева Иов. Сначала в периодике, а в 1993 г. отдельной книгой был опубликован комментированный перевод И. Шифмана: Учение. Пятикнижие Моисеево (1993). В 1992 г. израильским издательством «Шамир» был выпущен перевод Пятикнижия с фрагментами традиционных комментариев (редактор перевода П. Гиль; под общей редакцией Г. Брановера). А в 1975, 1978 гг. институтом им. раввина Кука под ред. Д. Йосифона был издан ТАНАХ. Оба издания опираются на Синодальный перевод. С середины 1990-х годов перевод с иврита на русский Писания осуществлялся обновленным Библейским обществом.

(продолжение следует)

 

Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2017-nomer11-12-kovsan/