Д-р Хаим Вейцман был первым совершенно свободным Евреем современного мира, и государство Израиль, знает ли оно о том или нет, было сконструировано по его образу.
По существу, он был не теоретик, а изобретатель и строитель; он пользовался возможностями, по мере того как они возникали. Но он обладал от природы уникальной интуицией и достоинствами интеллектуала, и натурой художника, и инстинктивным пониманием того, что лежит в основе обществ и наций, и в особенности сочетанием внутри себя качеств ученого и человека; и благодаря всему этому он стал государственным деятелем и дипломатом редкой гениальности». Исайя Берлин, 1957 г.
Эпиграф к настоящей статье взят из наиболее объёмного труда, посвященного первому президенту Израиля Хаиму Вейцману (1874–1952) “Chaim Weizman. Biography by severаl hands”[1] («Хаим Вейцман. Биография несколькими руками»), опубликованного в 1962 г. к десятилетию со дня его смерти. Предисловие к ней написано Давидом Бен Гурионом, а собственно биография — Исайей Берлиным.
Даже если бы в этой книге не было ничего более, она представляла бы огромный интерес, хотя бы в силу широкой известности этих двух имен. Однако в дополнение к этим двум больше известным читателям биографиям в нее включены также относящиеся к различным аспектам жизни и деятельности Х. Вейцмана — одного из выдающихся людей еврейской и мировой истории ХХ века — биографические подробности еще двенадцати знавших его с разных сторон авторов. Всё вместе придает этой книге поистине энциклопедический характер, отражающий всю историю создания государства Израиль и важнейшую роль Хаима Вейцмана в этой истории.
Однако и этой книги мне показалось недостаточно, поскольку в ней отсутствует еще один необходимый голос — самого Хаима Вейцмана. Услышать его можно в другой книге — Сh. Weizman, Trials and errors. Мне не удалось найти доступ к тексту ее оригинала в интернете, а его перевод на русский язык, выполненный светлой памяти Р. Нудельманом и вышедший в издательстве «Библиотека-Алия» под названием «В поисках пути»[2], стал библиографической редкостью.
Естественно, я не ставлю себе целью изложить здесь хотя бы пунктиром очередную биографию Х.Вейцмана. Я пытаюсь, пользуясь упомянутыми источниками, представить «из первых рук» лишь некоторые неразрывно связанные между собой исторические события и факты из жизни и деятельности этого выдающегося человека.
Т.Р. Файвел, племянник Ахад-а-Ама, выпускник Кембриджа, широкоизвестный в Великобритании и Израиле журналист и издатель, длительное время работавший с Х. Вейцманом, писал, что в истории создания государства Израиль были три важнейших вехи — Первый сионистский конгресс, Декларация Бальфура и Провозглашение Независимости Еврейского государства. Каждая из них являлась историческим шансом, потребовавшим особых качеств от причастных к ним еврейских лидеров, чтобы превратиться в исторический факт.
Первый из них не состоялся бы, если бы не высоко воспарившие дух и журналистский дар Теодора Герцля. Третий потребовал от Давида Бен-Гуриона немалой смелости, которой ему не надо было занимать. Что касается второго, который Т.Р.Файвел считает важнейшим достижением из трех, то для него понадобился подвиг в искусстве убеждения, который сделал возможным появление Декларации в 1917 г. Совершивший этот подвиг Х. Вейцман обладал редчайшим талантом подлинного политического искусства.
Это письмо хорошо известно, в том числе и в русском переводе:
Министерство иностранных дел, 2 ноября 1917 года
Уважаемый лорд Ротшильд.
Имею честь передать Вам от имени правительства Его Величества следующую декларацию, в которой выражается сочувствие сионистским устремлениям евреев, представленную на рассмотрение кабинета министров и им одобренную:
«Правительство Его Величества с одобрением рассматривает вопрос о создании в Палестине национального очага для еврейского народа, и приложит все усилия для содействия достижению этой цели; при этом ясно подразумевается, что не должно производиться никаких действий, которые могли бы нарушить гражданские и религиозные права существующих нееврейских общин в Палестине или же права и политический статус, которыми пользуются евреи в любой другой стране».
Я был бы весьма признателен Вам, если бы Вы довели эту Декларацию до сведения Сионистской федерации.
Искренне Ваш,
Артур Джеймс Бальфур.
Сегодня отдельные части этого короткого, чуть ли не частного письма одного английского лорда другому кажутся по смыслу туманными, а значение самого письма представляется многим преувеличенным. Эвфемизмом выглядит пресловутый а National Home (в оригинале). Не вполне ясно как с ним связана необходимость не нарушить права и политический статус, которыми пользуются евреи в любой другой стране.
Однако Файвел пишет[1], что с учетом всех противодействовавших рождению этого документа сил на этапе, когда итог Первой мировой войны еще не был предрешен, появление его в ретроспективе выглядит просто невероятным. Документ этот родился на свет, когда большинство еврейских банкиров и капиталистов Запада, за редкими выдающимися исключениями, относились к сионизму враждебно. То же можно было сказать о большинстве британских военных и официальных лиц, связанных с Ближним Востоком. Это же было справедливо для французского правительства и Ватикана. Создание этого документа заняло три года, и все эти три года оно было неразрывно связано с жизнью и деятельностью Х. Вейцмана.
Неутолимая жажда знаний, острый ум и выдающиеся способности провели этого выходца из Shtetl, из маленького городка Мотыля, несмотря на лишения почти до полного физического истощения, через реальное училище в Пинске, политехникум в Дармштадте, годы занятий во Фрайбурге, в Берне, Женеве в Швейцарии, в Технологическом институте в Берлине. В 1904 г он переехал в давно привлекавшую его Англию, в Манчестер. Здесь с 1904 г. началась его жизнь ученого-биохимика и политического сиониста.
Как пишет И. Бèрлин, в Берлͷ̕не (невольная игра слов —Ю.Н.) друзьями Х. Вейцмана были молодые интеллектуалы Лео Моцкин, Нахман Сиркин, Иуда Виленский и другие, ставшие сионистами еще до того как это слово вошло в обиход. Их идейным вдохновителем был Ахад-а-Ам (Ашер Гинцберг). После выхода книги Т. Герцля все они стали «герцлианскими» сионистами. В 1898 г. Вейцман был делегатом Второго сионистского конгресса в Базеле, а в 1899 г. получил докторскую степень во Фрайбурге, представив сразу две коротких диссертации по химии, и имея уже за плечами первый патент на изобретение.
В Швейцарии он не мог не соприкоснуться с социалистами-марксистами. По словам И.Берлина
«имелись наглядные свидетельства того, что Вейцман участвовал в публичных дебатах с наиболее ярким из русских социалистов, Плехановым» [1]. Позднее в своей автобиографии Х. Вейцман писал [2]: «Мое неприятие Ленина, Плеханова и высокомерного Троцкого было вызвано тем презрением, с каким они смотрели на любого еврея, которого волновала судьба его народа и воодушевляла еврейская история и традиция. Они не могли понять как это русскому еврею может хотеться быть евреем, а не русским. Они считали недостойным, интеллектуально отсталым, шовинистическим и аморальным желание еврея посвятить себя решению еврейской проблемы».
В 1901 г., перед Пятым сионистским конгрессом Х. Вейцман и его единомышленники, включая Мартина Бубера, образовали «Демократическую фракцию», представлявшую «лояльную оппозицию» внутри сионистского движения. К этому времени Х. Вейцман несколько скептически относился к некоторым идеям Ахад-а-Ама, абсолютизировавшего необходимость лишь духовного возвращения евреев к своим корням, наращивания «новой плоти на сухие кости иудаизма», понимания той высшей цели, к которой евреи стремились через мученичество тысячелетий рассеяния. Ахад-а-Ам видел в Палестине место духовного возрождения евреев и не видел без этого пользы сельскохозяйственных поселений в Палестине.
Относясь с огромным уважением к Т. Герцлю, как к «человеку ослепительного гения с пророческим видением», Х. Вейцман в то же время видел в нем фигуру цивилизованного Западника, мало знакомого с характером, взглядами и чувствами еврейских масс, из которых сам Вейцман вышел и с которыми он сохранял до конца жизни взаимопонимание.
С некоторой иронией Х. Вейцман относился тогда (задолго до Декларации Бальфура) и к идее Т. Герцля без опоры на еврейские массы получить право на заселение евреями Палестины в виде Хартии, исходящей от владык мира сего и наиболее знатных и богатых евреев стран Запада.
Не умаляя важности политической активности Герцля, Х. Вейцман считал деятельность еврейского народа на земле Палестины не менее важной, чем деятельность для еврейского народа.
Он принадлежал с самого начала к «анти-угандистам», считая сионизм невозможным без Сиона, без земли Израиля. «Любовь к этой земле он воспринял с материнским молоком, в начальной религиозной школе, через древнееврейский язык и молитвы на этом языке; это была органическая часть его натуры. Именно поэтому он противостоял проекту Уганда столь страстно, несмотря на присущие ему практичность и реализм» (Бен-Гурион [1]).
Что касается иудаизма, то «для него он был не только религией или культурой, или этничностью. Он представлял себе его как нацию в виде уникального компаунда, в котором религия и секулярность, общий язык и этническое сходство были переплетены сложнейшим образом, не позволявшим представить его в терминах и критериях, присущих современным нациям с определенными территориями» (И.Берлин [1]).
В 1904 г. Т. Герцль умер, а Х. Вейцман в возрасте 30 лет оказался в Англии, ставшей на всю последующую жизнь его любовью и источником его триумфов и поражений. Здесь началась его поистине дуальная жизнь крупного ученого и уникального «синтетического» сиониста.
Начав свою ученую деятельность в Манчестере с крохотной экспериментальной биохимической лаборатории в подвальном помещении и столь же крохотной зарплаты, он прочитал в 1905 году свою первую лекцию на английском языке. В последующие годы он читал студентам университета полные курсы лекций по биохимии и ферментационной химии. В последней области он сделал свои важнейшие изобретения, одно из которых послужило основой апокрифической истории о Декларации Бальфура, якобы преподнесенной ему за заслуги перед Британской короной. В Манчестерском университете он был близко знаком с физиками Артуром Шустером, Эрнестом Резерфордом, Нильсом Бором. Все они, в числе других крупных ученых, содействовали впоследствии Х. Вейцману в создании его замечательного института в Реховоте.
Что касается его сионистской деятельности, то первые два года в Англии именно из-за своего «антиугандизма» он был в относительной изоляции среди английских сионистов — убежденных «угандистов» в подавляющем большинстве.
Благодаря одному из них, Чарльзу Дрейфусу, председателю Манчестерского сионистского общества и помимо этого главе Манчестерского отделения консервативной партии, состоялась в январе 1906 г. первая встреча Х. Вейцмана с Артуром Бальфуром. Последний совсем недавно ушел в отставку с поста премьер-министра, проводил новую предвыборную компанию и сказал Ч. Дрейфусу, что хотел бы встретиться хотя бы с одним «живым» сионистом-антиугандистом.
По воспоминаниям Х. Вейцмана [2], А. Бальфур задал ему ряд вопросов, недоумевая — как можно сопротивляться такому практичному и выгодному, по его мнению, для сионистов проекту как Уганда, поддерживаемому правительством Великобритании. Во время продолжавшейся около полутора часов беседы Х. Вейцман говорил, что сионизм воплощает духовную идею, которая может быть реализована только на неразрывно связанной с историей евреев Святой Земле. Он выразил твердое убеждение, что евреи всего мира, хотя и понимают всю доброжелательность правительства Великобритании, никогда не вложат свои деньги и энергию в заселение огромной пустоши, не имеющей с ними ни эмоциональных, ни исторических скреп. Убеждая А. Бальфура в том, что без Святой земли вся сионистская идея мертва, Х. Вейцман задал своему высокопоставленному собеседнику вошедший в еврейскую историю вопрос:
— Согласились ли бы Вы, милорд, если бы Вам предложили променять Лондон на Париж?
— Но Лондон — столица моей страны! — ответил А.Бальфур.
— А Иерусалим был столицей нашей страны, когда на месте Лондона были болота, — продолжил Х. Вейцман.
А. Бальфур позднее говорил, что эта встреча сделала из него сиониста. Х. Вейцман, в свою очередь, вспоминал, что встреча помогла ему понять насколько отдаленным и рудиментарным было представление о реальных нуждах и целях сионистского движения даже у таких ведущих государственных деятелей Великобритании как А. Бальфур.
«Синтетический» сионизм самого Х. Вейцмана включал как поддержку практической деятельности на земле Палестины, так и пришедшее к нему не сразу понимание важности деятельности политической.
Правда в первой он выделял не только сельскохозяйственные поселения, которые были призваны вернуть каменистой и заболоченной земле ее былое плодородие, а евреям любовь и привычку к труду на этой земле. Не менее важным он считал возрождение духовных и образовательных центров, поддерживающих еврейскую идентичность, подобных тому, который существовал когда-то в древнем Явне. Выражением этого стало создание по инициативе Х. Вейцмана Еврейского университета на горе Скопус в Иерусалиме, а затем научно-исследовательского центра в Реховоте, еще задолго до образования государства Израиль.
Что касается политической деятельности, то понимание ее важности пришло к нему в Англии. Говоря о Х. Вейцмане как человеке важно отметить, что его тесное сотрудничество со многими деятелями сионистского движения, выходцами из Восточной и Западной Европы, Англии и Америки далеко не всегда было отмечено дружескими отношениями. Подлинных друзей, а не просто почитателей его выдающихся талантов, у него было не так уж много. Среди этих немногих был Владимир (Зеев) Жаботинский, близкую дружбу с которым не одобряли многие из коллег-сионистов. Вейцман был одним из немногих, кто последовательно поддерживал Жаботинского в стремлении создания Еврейского Легиона. Как ни самолюбивы были два этих человека и как ни драматичны были их расхождения в путях достижения общей цели — создания Еврейского государства, Х. Вейцман до конца жизни сохранил огромное уважение к памяти З. Жаботинского.
Редкая интуиция, присущая Х. Вейцману и как ученому, и как политику позволяла ему в решающие моменты жизни и истории выделить и не упустить главное, посвятить этому всего себя и добиться выдающегося научного или политического результата там, где этого не могли достичь его более именитые современники.
Такой момент наступил в 1914 г. с началом Первой мировой войны, когда стремление Британской империи занять главенствующее положение на Ближнем Востоке, богатом нефтяными месторождениями и имеющем важнейшее геополитическое значение, неожиданно совпало с сионистскими устремлениями в Палестине.
Романтическим преувеличением являются вошедшие в «Военные мемуары» Ллойд Джорджа слова о том как «Доктор Вейцман с его открытием не только помогли нам выиграть войну, но и способствовали новой постоянной отметке на карте мира». Присущим многим историкам стремлением объяснять многие важнейшие события некими отдельными драматическими эпизодами с участием конкретных личностей обусловлены и утверждения типа «ацетон Вейцмана» в Первой мировой войне завоевал Декларацию Бальфура, а «его же бутиловый спирт» во Второй мировой войне обеспечил официальное признание Соединенными Штатами Америки Еврейского государства.
В своей книге [2] Х. Вейцман писал о том как счастлив он был бы, если бы все свершалось подобным магическим образом, а не доставалось бы годами изнурительного, далеко не всегда благодарного труда и не сопряжено было бы сплошь и рядом с тяжелейшими, на границе с полным отчаянием, разочарованиями. Но история, увы, не делается с помощью волшебной лампы Алладина.
Бесспорно, однако, что статус видного ученого-химика открывал перед ним многие двери. В то же время его интеллект, огромная эрудиция, дар убеждения, личное обаяние действовали на очень многих, включая и сильных мира сего.
Осенью 1914 г., в самом начале Первой мировой войны, в доме одного из своих друзей он изложил свои идеи и близко познакомился с Д.П. Скоттом (G.P.Scott), главным редактором газеты «Манчестер Гардиан», человеком огромного влияния, другом и советником Кабинета министров и, в частности, Дэвида Ллойд Джорджа, занимавшего в ту пору пост Лорда-Канцлера. В ноябре того же года Х. Вейцман написал Д. Скотту вошедшее в историю письмо[2]:
«Не кажется ли Вам, что сейчас есть шанс поставить вопрос о еврейском народе, хотя бы в рамки обсуждения? Я, конечно, понимаю, что мы не можем ничего требовать, мы слишком для этого распылены; но мы можем с полным основанием сказать, что если бы Палестина оказалась в сфере британского влияния, и если бы Британия одобрила там еврейское поселение под эгидой Британии, мы могли бы собрать там за двадцать-тридцать лет миллион, а может быть и более евреев; они развили бы страну, вернули ей цивилизацию и образовали надежную охрану Суэцкого канала».
3 декабря Д. Скотт пригласил Х. Вейцмана с собой к Ллойд Джорджу на завтрак, на котором присутствовал также сэр Герберт Сэмюэль, еврей, член либеральной парти, член Кабинета. К идее, высказанной Х.Вейцманом, к его удивлению, отнеслись с пониманием не только Ллойд Джордж, но и Герберт Сэмюэль. Последнее было удивительным, поскольку большинство богатых и знатных евреев Англии еще со времен Т. Герцля относились к идее Еврейского государства негативно, опасаясь, как бы оно не повлияло на их положение.
По совету Ллойд-Джорджа Х. Вейцман вновь встретился с Артуром Бальфуром. Заметим, что последний был хорошо знаком с Козимой Вагнер в Германии и разделял многие из ее взглядов на евреев. В течение длившейся на этот раз несколько часов встречи Х.Вейцман убеждал лорда, что речь не идет о многих изолировавших себя от народа богатых евреях Европы, а о нетерпимой ситуации с еврейскими массами, которая может разрешиться только, если вернуть еврейский народ к его корням в Палестине и к нормальным условиям жизни. В конце встречи А.Бальфур сказал: «Вы действуете во имя великой цели. Вы должны приходить ко мне снова и снова».
1916 год, когда правительство возглавил Ллойд Джордж, а Форин Офис — Артур Бальфур стал решающим в деятельности Х. Вейцмана. За 1916–1917 г.г., завоевывая все новых сторонников сионистских целей, он провел около 2000 встреч со многими известными людьми, журналистами, издателями, сотрудниками Военного Комитета и его разведывательного бюро. Его «приобретениями» стали «либеральный империалист» лорд Мильнер, один из будущих архитекторов Лиги Наций заместитель Бальфура Роберт Сесиль. Однако «самой ценной находкой» Х .Вейцман считал Главного секретаря Военного Кабинета и специального уполномоченного по делам Ближнего Востока сэра Марка Сайкса. Естественно, Вейцман тогда не ведал о подписанном в 1915 году секретном англо-французском соглашении Сайкса — Пико. Доведись ему взглянуть на карты этого соглашения, он увидел бы, что они полностью перечеркивают надежды сионистов.
Разумеется, Вейцман действовал не в одиночку. Герберт Сэмуэль, хотя и покинувший в 1916 г. правительство, оказывал ему существенную помощь, это же относилось и к лорду Ротшильду. С 1916 г Х .Вейцман получил важное подкрепление в лице прибывшего в Англию Нахума Соколова, лидера Международного сионистского исполкома. Рядом с Х. Вейцманом были ведущие английские сионисты — д-р Гастер, Джозеф Коуэн, Херберт Бентвич. Специально для поддержки политической деятельности Х. Вейцмана в центре Лондона на Пикадилли был открыт офис, которым управлял Саймон Маркс (впоследствии лорд). В этом офисе сотрудничали с Вейцманом Ахад-а-Ам, Харри Сакер, барон Исраэль Зиф. Из этих и других лиц сформировался затем Сионистский политический комитет английской сионистской федерации.
Х. Вейцман, еще не занимая крупных официальных постов в международном сионистском движении, постепенно становился его лидером, перенося центр его деятельности с континента в Англию.
Первая мировая война вступила в свою самую жестокую и беспощадную фазу, когда в январе 1917 г. Х. Вейцман, действуя по поручению Политического комитета, вручил сэру Сайксу проект документа «Основные положения программы переселения евреев в Палестину» с просьбой передать его на рассмотрение правительства Великобритании. По сути это был при всем его несовершенстве первый вариант сионистской Хартии. В своих мемуарах Х.Вейцман писал, что с этого момента он и его друзья вступили в битву и оказались в самой гуще международной политики. Битва предстояла фактически на трех направлениях.
На первом направлении Хаим Вейцман действительно имел доступ к членам правительства Великобритании, но это был не более чем доступ. И Ллойд Джордж, и Бальфур, и Мильнер, и Сайкс, раздумывая о возможных имперских завоеваниях, видели, прежде всего, большой Арабский Ближний Восток под Британским протекторатом. Возможно, что в уголке Палестины могло найтись место и для Еврейского Национального Дома.
Но самые яростные и непримиримые бои происходили на втором направлении — с ассимилированными английскими евреями. В период Первой мировой войны большинство английского еврейства состояло из новых эмигрантов. В лондонском Уайтчепеле сионизм воспринимался с энтузиазмом, но пусть и сравнительно небольшая часть англо-еврейских семей, прекрасно устроенных в Англии, выступили яростными противниками сионизма. Основой этого были отнюдь не только обычные доводы о необходимости и полезности ассимиляции, но и откровенные опасения за свою судьбу. Наступил момент, когда важный еврей в Англии, открыв утром «Морнинг Пост», смог увидеть откровенно антисемитскую атаку на только что назначенного Государственным секретарем по делам Индии «политико-финансового еврея» Эдвина Монтегю, от которого, по мнению автора статьи, можно было ожидать как от еврея двойной лояльности. Неудивительно поэтому, что ассимилированные евреи увидели в сионизме, стремящемуся к еврейской государственности, прямую угрозу своему статусу и приступили к немедленным действиям.
Их представлял «Объединенный комитет» («Conjoint Committee»), председателем которого был представитель знатной фамилии, ученый-теолог, автор ряда трудов о христианстве и председатель Англо-Еврейской Ассоциации, основанной в 1895 г., Клод Монтефиоре. Секретарем и наиболее активным лицом был журналист, историк и адвокат Люсьен Вольф. Он и его друзья призвали в 1915 г. прервать всякие контакты с сионизмом как с помрачением ума, занесенным в Англию «иностранными евреями. Началась кампания митингов, памфлетов, писем в прессу, разоблачающих сионизм, которая в 1917 г. приняла характер истерии. Инициаторам кампании, по-видимому, стало казаться, что просто антисионизма может быть недостаточно для полного признания обществом их лояльности и окончательной «англизированности.
24 мая 2017 г. в «Таймс» была опубликована статья за подписями Клода Монтефиори и профессора, философа Сэмюэля Александера, в которой они от имени всего английского еврейства призвали правительство не уступать требованиям Вейцмана.
Остается вспомнить еще об упомянутом выше третьем направлении битвы, внутри самог’о международного сионистского движения, чтобы представить всю тяжесть положения Х. Вейцмана. Трудно сказать когда, но еще до избрания его главой Британской сионистской организации, до выхода в свет Декларации Бальфура и, конечно, задолго до избрания его в 1921 г. Президентом Всемирной сионистской организации он ощутил, что на его плечи легла тяжелая мантия Теодора Герцля.
В Феврале 1917 г. Х. Вейцман, Г. Сэмюэль, лорд Л.У. Ротшильд, Н. Соколов и другие видные сионисты встретились с М. Сайксом для детального обсуждения переданного ему в январе документа. К своему глубокому разочарованию, в отличие от ранее высказанного им теплого отношения к сионистским устремлениям, они услышали на этот раз весьма негативный отклик. Сайкс ссылался на трудности в связи с британскими обязательствами перед арабами. Он намекал на то, что главный союзник Великобритании — Франция выражает определенные сомнения по поводу намерений сионистов и, мол, неплохо бы было им самим съездить в Париж по этому поводу и так далее.
Но самым ярым противником, возникшим в рядах противников Вейцмана, стал упомянутый выше Эдвин Монтегю, единственный еврей, входивший в правительство Ллойд Джорджа. Глубоко раненный статьей в «Морнинг Стар» он пришел в неистовство, узнав о «происках сионистов», и стал выступать против них на всех заседаниях правительства, где ему доводилось присутствовать .
18 июля 1917 г. Сионистский политический комитет тщательно выработал черновик Декларации, отвечающий, по авторитетному мнению Х. Вейцмана, основным установкам Британского правительства и Военного Кабинета. Один из составителей этого документа лорд Ротшильд передал лорду Бальфуру этот документ. Его рабочая часть гласила:
«Правительство Его Величества, после рассмотрения целей Сионистской Организации, принимает принцип признания Палестины как Национального Дома (the National Home) Еврейского народа и право Еврейского народа строить свою национальную жизнь в Палестине под защитой, которая будет установлена при заключении мира, последующего после успешного исхода войны».
Все авторы этого документа понимали под эвфемизмом Национальный Дом не что иное, как Государство, однако написать это слово они не решились. Нелишне напомнить, что происходило это тогда, когда еще ни Ирландия, ни Индия не обрели независимости.
Здесь самое время, сказать несколько слов о лорде Лайонеле Уолтере Ротшильде (Lionel Walter Rothschild). Этого выходца из знаменитой и разветвленной международной семьи потомков Мейера Амшеля Ротшильда (Mayer Amschel Rothschild.) нередко путают с французским бароном Эдмондом Джеймсом де Ротшильдом, который жертвовал огромные средства евреям Палестины, был хорошо знаком с Х. Вейцманом, помогал деньгами сионистскому движению в критические моменты его существования и был по завещанию захоронен в Израиле. Однако несмотря на все это он, как и практически все семейство Ротшильдов, был против главной цели сионизма. Лучше всего о себе сказал он сам «Без меня сионисты мало чего достигли бы, но без сионистов мое собственное дело погибло бы».
В отличие от него Лайонел Уолтер Ротшильд, унаследовавший баронский титул от отца — первого английского барона Натана Ротшильда, в семье считался чуть ли ни диссидентом из-за его слабости к мечтам Теодора Герцля. Он вообще был весьма экзотической фигурой в семействе. Отдав по семейной традиции 15 лет банковскому делу, Уолтер не любил его и в конце концов его оставил. Зато он был страстным натуралистом, зоологом, содержал диковинных животных, собрал огромные коллекции экзотических птиц, бабочек, жуков, но, помимо этого, был он искренним сионистом, другом Хаима Вейцмана и входил в Британскую федерацию сионистов (политические сионисты). Именно ему, лорду Ротшильду, было адресовано и доставлено на Пикадили 48-ответное письмо лорда Бальфура, ставшее знаменитой Декларацией. Однако между «письмами» лорда Р. лорду Б. и лорда Б. лорду Р. прошел изрядный период времени, вместивший немало драматических событий.
До Вейцмана доходили сведения о том, что проект декларации вызвал положительные отзывы Ллойд-Джорджа и А. Бальфура. Однако 3 Сентября ему стало известно, что на заседании правительства в отсутствии обоих указанных лиц, усилиями Эдварда Монтегю обсуждение Декларации было исключено из повестки дня, а ее содержание направлено для сведения президенту США с просьбой высказать его о ней мнение. По совету своего влиятельного советника «полковника Хауса» В.Вильсон ответил к радости Э.МонтегюД что считает декларацию несвоевременной.
Впавший в полное уныние лорд Ротшильд написал Вейцману[1]: «Вы помните, я говорил Вам в Лондоне, как только узнал из объявления в газете о назначении Монтегю, что мы пропали?». Однако Вейцман и в этой труднейшей ситуации не пал духом, а мобилизовал все возможные для борьбы за Декларацию ресурсы. В числе многого прочего он встретился с Бальфуром, который заверил его в неизменности своих взглядов, он телеграфировал в США Феликсу Франкфуртеру и Луиcу Брандайсу просьбу убедить Президента в пользе Декларации, и в конце месяца встретился с Ллойд Джорджем, который пообещал ему, что обсуждение Декларации вновь будет поставлено в повестку дня работы правительства. Не ограничившись этим, Х. Вейцман и лорд Ротшильд направили в Форин Офис меморандум, в котором, в частности, говорилось[1]: «…Мы доверили нашу национальную и сионистскую судьбу Форин Офису и Военному Кабинету Империи в надежде, что проблема будет рассмотрена в свете интересов Империи и принципов, которых придерживается Антанта».
4 oктября происходит заседание Военного Кабинета, на этот раз в присутствии Ллойд Джорджа и А. Бальфура, и де6аты возобновляются. После очередного сверхэмоционального антисионистского выступления Монтегю слово берет А. Бальфур. Он говорит, что не видит ничего несовместимого между желанием определенной части евреев полностью ассимилироваться и абсорбироваться в нациях других стран с одной стороны и стремлением представляемых сионистским движением значительных еврейских масс, в том числе России, Западной Европы, Америки и, возможно, других стран восстановить свой дом в Палестине, с которой их связывает национальное самосознание и исторические корни. Он добавляет, что ему достоверно известно, что Президент США одобряет проект Декларации и что Германия может попытаться опередить Великобританию и привлечь к себе симпатии сионистов. Посему Декларация полностью своевременна.
Ллойд Джордж, Бальфур и Мильнер были едины в поддержке Декларации, однако последнее на грани истерики выступление Монтегю привело к очередной задержке ее утверждения и, несмотря на то, что сам Монтегю вынужден был отправиться в Индию, на сцене появился совершенно новый персонаж. Лорд Джордж Керзон (позднее маркиз) не интересовался сионистами и антисионистами, однако в Кабинете считался специалистом по Ближнему Востоку. Он посчитал Декларацию слишком амбициозной для реальных весьма ограниченных возможностей колонизации евреями Палестины. В итоге Военный Кабинет согласился с его требованиями еще одного редактирования Декларации, с тем, чтобы представить новый вариант на рассмотрение сионистов, антисионистов Великобритании, а далее в Вашингтон для получения мнения президента Вильсона.
Сионисты во главе с Вейцманом предприняли новые отчаянные попытки изменить ситуацию, но это уже не могло ни на что повлиять — в Кабинете шла работа над каждым словом, над каждым артиклем.
Новый вариант Декларации, представленный евреям и президенту Вильсону, был сформулирован лордом Мильнером и еще раз отредактирован его секретарем Леопольдом Эмери (Leopold Amery), впоследствии также лордом. Ее представленный в начале статьи в русском переводе текст явился неприятным сюрпризом для Вейцмана. Вместо Палестины как Национального Дома (the National Home) еврейского народа в нем теперь шла речь о создании в Палестине национального очага (a national home) для еврейского народа. Вписанная в угоду Монтегю часть, касающаяся прав евреев в других странах, не трогала Вейцмана. Однако слова — не должно производиться никаких действий, которые могли бы нарушить гражданские и религиозные права существующих нееврейских общин в Палестине — имели двойное назначение, во-первых, вменить заранее сионистам агрессивные намерения, а во-вторых, решительно ограничить их возможности.
Перед Вейцманом был выбор — отклонить этот текст от лица сионистов, но позади были три года беспрецедентных усилий оказать влияние на правительство Великобритании, две тысячи встреч и интервью, а главное — его интуиция подсказывала ему, что историческая ситуация каждый день может непредсказуемо измениться. Как-никак перед ним была та самая Еврейская Хартия, которая столько лет ускользала от Теодора Герцля. После одобрения Х. Вейцмана было получено милостивое согласие евреев антисионистов Великобритании. 16 октября президент США В.Вильсон, не без влияния ныне главного его советника, члена Верховного Суда Луи Брандайса, прислал свое одобрение Декларации с просьбой сохранять пока конфиденциальность ее содержания.
Лорд Керзон еще пытался распространить свой меморандум, вновь оттягивающий ее утверждение, однако, в конце концов, отступился, мотивируя это ее видимой пользой для Британии ввиду «зловещих намерений» Германии опубликовать подобную декларацию первой.
31 октября Военный Комитет правительства окончательно утвердил ее текст, и 2 ноября лорд Бальфур направил ее лорду Ротшильду — по ряду соображений Х. Вейцман попросил А. Бальфура адресовать Декларацию не ему, а носителю самого влиятельного в мире Еврейского имени.
В своей автобиографии [2] Х. Вейцман написал:
«Не подлежит сомнению, что эта вторая формулировка, как бы выхолощена она ни была, все же имела громадное значение в Еврейской изгнаннической истории, и что она была в той же степени горькой пилюлей, которую вынуждены были проглотить еврейские ассимиляционисты, как и для нас был отказ от исходной недвусмысленной формулировки… Во время заседания Кабинета, который должен был утвердить окончательный текст, я ожидал неподалеку снаружи. Сайкс вынес мне документ с восклицанием: «Доктор Вейцман, у Вас мальчик!». Ну что сказать, этот мальчик мне вначале не понравился. Он был не таким, каким я его ожидал. Но я знал, что произошло огромное событие. Я позвонил жене и отправился повидать Ахад-а-Ама. Для нас открылась новая глава».
В момент выхода Декларации ему было 43 года. Его жизнь до самого конца по-прежнему представляла все то же поразительное сочетание двух ипостасей.
Оставаясь крупным ученым-биохимиком, он в тоже время, в 1921 г., был избран президентом Всемирного сионистского конгресса. На этом пути его ожидали величайшие триумфы и горчайшие разочарования. Он пережил все Белые Книги правительства Великобритании, резкую, порой жестокую критику справа и слева от своих соратников-сионистов, гибель сына — летчика ВВС Англии в 1942 г., практически бесплодные многолетние усилия создать Еврейские Вооруженные Силы для борьбы с гитлеровской армией, опять-таки под эгидой Англии.
Но самое тяжелое разочарование было связано с окончательным крушением его надежд на содействие созданию Еврейского государства после Второй мировой войны со стороны правительства Англии, той самой Англии, в которую он верил и которую любил всем сердцем.
Я кратко остановлюсь здесь еще лишь на одном моменте, когда через 30 лет после Декларации Бальфура Х. Вейцман вновь сыграл важнейшую роль в истории создания Еврейского государства.
18 января 1947 г. было оглашено следующее обращение Великобритании в ООН по поводу Палестины:
«Правительство ее Величества в условиях Мандата не имеет возможности передать страну Арабам или Евреям, равно как и обеспечить раздел между ними… Мы пришли к заключению, что единственным выходом является передача проблемы для вынесения решения ООН».
15 мая 1947 г. на своем заседании Генеральная Ассамблея проголосовала за создание специального комитета по вопросу Палестины ( UNSCOP) из 11 стран без включения великих держав.
Еврейское агентство сразу же назначило двух постоянных представителей для связи с ним. Арабский высший комитет UNSCOP бойкотировал. Все заслушанные комитетом лидеры и Хаим Вейцман, заслушанный как частное лицо, высказались за раздел Палестины. Члены UNSCOP еще успели увидеть происшедшее по приказу Бегина изгнание корабля «Exodus» и отбыли в Нью-Йорк доложить свои выводы Генассамблее.
Х. Вейцман отправился в США в октябре по просьбе руководства ишува, чтобы поддержать усилия тех, кто еще недавно проголосовал в Базеле за его снятие с поста президента ВСО. Никто другой из сионистов не мог обращаться как равный к сильным мира сего, и никого другого всесильные министры и главы государств не воспринимали как ровню.
За раздел уже высказался представитель СССР А. Громыко, к разделу стали склоняться и другие, когда делегация США перешла под нажимом противников сионизма к идее исключить из ранее намеченной для Еврейского государства территории Негев и этим сделать само существование этого государства невозможным.
Несмотря на болезнь Х. Вейцман отправился 19 ноября в Вашингтон. По прибытии туда он успел узнать, что американская делегация намерена выставить отторжение Негева как обязательное условие, грозя в противном случае похоронить план раздела.
Трумэн тепло встретил и внимательно слушал Х. Вейцмана, который упомянул, что даже UNSCOP признал историческую связь евреев с Акабой, но, главное, говорил о том, что Ум-аль-Рашраш (Эйлат) на Акабе явится единственным для евреев выходом в Индийский океан, Индию, на Дальний Восток, Австралию. С его помощью можно будет установить торговые связи, без которых государство не сможет окрепнуть с тем, чтобы принять новые волны беженцев. Он продолжил, что три арабских государства и так имеют выход к Акабе, а если отдать Негев арабам, то это станет постоянной угрозой существованию Еврейского государства. Убежденный безыскусственностью и силой аргументов, Трумен обещал свою поддержку.
Однако на следующий день представитель США созвал еврейских делегатов, чтобы огласить мнение Госдепа о необходимости отторжения Негева. Последние были в полном отчаянии, когда, прервав Х. Джонсона на середине фразы, помощник сообщил, что его просят к телефону. Джонсон досадливо отмахнулся, но ему сообщили, что звонок исходит от президента США. Вернувшись минут через двадцать, багровый после разговора, Х. Джонсон сухо сообщил изумленным делегатам, что все остается в прежнем формате.
29 ноября Генассамблея проголосовала за раздел Палестины. Х. Вейцман отправился в Лондон, намереваясь отдохнуть, и вернуться затем к работе в Реховот, но этим планам не суждено было сбыться. 23 января в Лондоне его застала телеграмма от Абы Эбана с просьбой срочно вернуться в Америку в связи с резко ухудшившимся положением. Следом поступили аналогичные убедительные просьбы от Еврейского агенства.
Английские власти оставались в Палестине и при их прямом попустительстве происходили постоянные нападения арабов на евреев. Бевин решил преподать жестокий урок ООН, не внявшей поданному по его указанию плану Моррисона — Грейди, предусматривающего раздел Палестины на четыре провинции: арабскую, еврейскую и две британские под общим управлением Верховного Комиссара. Госдеп был настроен в его пользу со дня его появления. Пять комиссий, назначенных Госассамблеей для исполнения резолюции, полностью бездействовали, заслужив прозвище «пять одиноких пилигримов». Распространялись страхи, что в случае раздела произойдет немедленное вторжение Советов в Палестину. Поддерживаемое американцами все более распространялось мнение о предпочтительности новой опеки над Палестиной вместо раздела. Грозил полный коллапс. Вейцман вернулся в заснеженный Нью-Йорк в надежде вновь встретиться с Трумэном, но лежал больной в отеле и встречи могло бы не быть, если бы не друг Трумэна еще с 20-х годов Эдди Джекобсон из Канзаса. Он не был сионистом, но сочувствовал изгнанникам и восхищался героической фигурой Вейцмана.
Вначале он телеграфировал Трумэну, но не по получив ответа, прилетел в Вашингтон и буквально ворвался в Овальный кабинет, заявляя охранникам, что прибыл по важному личному делу. Он встретил ледяной прием Трумэна, но, увидев на его столе бюст Эндрю Джексона, успел сказать: «Мистер Президент, Вы восхищаетесь им, я тоже. Но и у моего народа есть отец, я восхищаюсь им более чем кем-либо другим, он стар, болен, но проделал тысячу миль, чтобы встретиться с Вами, а Вы не хотите его видеть. На Вас это не похоже!».
Трумэн смотрел через окно Овального кабинета в заснеженный сад с розами, Джекобсон ждал бури. Наконец Трумэн повернулся и произнес с бешенством и насмешкой: «Ну ты, лысый черт,.. ты победил. Скажи Матту (секретарь по назначениям), чтобы он пригласил сюда д-ра Вейцмана».
18 марта Вейцман встал больной с постели и поездом отправился в Вашингтон Трумэн писал в своих воспоминаниях:
«Доктора Вейцмана по моему распоряжению провели через Северные Ворота, без прессы, без публичных заявлений … наша встреча длилась три четверти часа. Доктор Вейцман был человеком исключительных достоинств и яркой индивидуальности. Всю жизнь он посвятил двум идеалам: науке и сионистскому движению. Ему было за 70 и он был болен. Он испытал много разочарований и они приучили его быть терпеливым и мудрым… Когда он покинул мой кабинет, я почувствовал, что он достиг полного понимания моей политики, а я знал чего он хочет».
Президент дал Вейцману обещание работать над созданием и признанием Еврейского государства, частью которого будет Негев. Тем временем Госдеп, Англия и другие продолжали успешно гнуть в сторону опеки над Палестиной.
Проходили последние месяцы перед концом мандата Великобритании. В апреле из Ниццы Вейцману позвонил, по указанию Бен-Гуриона, Меир Вейсгал с просьбой выразить свой взгляд на провозглашение Независимости. Вейцман, «умеренный Вейцман!» ответил без колебаний: «Провозглашайте государство, что бы за этим ни последовало!». Шарета, уезжавшего в Палестину, чтобы передать предупреждение Маршалла не провозглашать государство, Вейцман напутствовал словами: «Не дай им дрогнуть, Моше. Сейчас или никогда!».
14 мая Бен-Гурион провозгласил создание государства Израиль.
На Генассамблее еще шли дебаты по поводу разных вариантов, когда, как гром среди ясного неба, посол Джеccоп (Yessup) зачитал заявление президента США об официальном признании нового государства.
На следующий день египтяне бомбили Израиль. Бен-Гурион из бомбоубежища читал обращение к народу, называя имена назначенных министров правительства Израиля.
Больной, слепнущий Хаим Вейцман лежал в постели, в отеле. Ему казалось, что он всеми забыт, и он был в полном отчаянии, когда посыльный принес телеграмму:
ПО СЛУЧАЮ ПРОВОЗГЛАШЕНИЯ ЕВРЕЙСКОГО ГОСУДАРСТВА ШЛЕМ НАШИ ПРИВЕТСТВИЯ ВАМ СДЕЛАВШЕМУ БОЛЕЕ ЧЕМ ЛЮБОЙ ДРУГОЙ ЖИВУЩИЙ ЧЕЛОВЕК ДЛЯ ЕГО СОЗДАНИЯ. ВАША СТОЙКОСТЬ И ПОМОЩЬ ПРИДАВАЛИ НАМ СИЛЫ. ЖДЕМ С НЕТЕРПЕНИЕМ ДНЯ КОГДА УВИДИМ ВАС ВО ГЛАВЕ ГОСУДАРСТВА ДОСТИГШЕГО МИРА. БЕН-ГУРИОН МЕЕРСОН РЕМЕЗ КАПЛАН
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2017-nomer11-12-notkin/
