В Германии и в Израиле
Лев Мадорский
Лев: Поговорим-ка, Борис, о детях. Поговорим о времени нашей жизни, когда каждый день случались чудеса и день, особенно если завтра твой день рождения, тянулся невыносимо долго. Впрочем, тема слишком велика. Предлагаю для начала сузить её до той, которую, возможно, нам удастся осилить в формате интернет-статьи: дети и школа.
Дети в Германии
Начну, если не возражаешь, с отношений между детьми и музыкальной школой, так как, приехав в Германию в 1992 году, я, чуть-чуть набравшись языка, проработал в музыкальной школе два года, замещая ушедшую в декрет преподавательницу по классу фортепиано, а сейчас, после большого перерыва, продолжаю работать. Запомнилась первая встреча с директором школы, когда я, как и положено при устройстве на работу, стал по-павлиньи распускать перья и рассказывать сколько книг по музыкальному воспитанию написал и сколько хороших учеников на бывшей родине имел. Реакция была неожиданной: «Этого, господин Мадорский, я и боюсь. Вы своей российской системой обучения музыке распугаете всех учеников. Наша главная задача не готовить профессиональных музыкантов, а научить детей полюбить музыку. Чтобы они получали от игры на музыкальном инструменте удовольствие. А если дети становятся хорошими музыкантами, то это их собственное желание, а не результат насилия со стороны учителей или родителей. Вы меня поняли?»
Не скажу, чтобы очень понял и в тот же день зашёл в соседний класс к коллеге, чтобы попытаться лучше разобраться. Спрашивать что означают слова директора было как-то неловко и я спросил когда будут зачёты по гаммам и этюдам?
— Работайте спокойно, — ответила молоденькая учительница, выпускница лейпцигской консерватории, —ничего такого не будет».
— А когда выпускные экзамены? — продолжал выпытывать я. — У меня две выпускницы.
— И выпускных экзаменов не будет. Девочки получат справку, что проучились восемь лет в музыкальной школе, и всё.
Так впервые столкнулся с доктриной немецкой музыкальной школы — учёба должна приносить ребёнку удовольствие. Это не новый принцип. Именно он лежит в основе школ Вальдорфской системы немецкого педагога Рудольфа Штайнера, где дети обучаются без оценок и экзаменов. Хорошо это или плохо? Однозначного ответа нет. Одни считают, что школа Штайнера держит детей в оранжерейных условиях, оторванных от реальной жизни. Другие убеждены, что именно благодаря лишённому насилия воспитанию вырастают свободные, гармонично развитые люди.
Позже я проработал три года учителем музыки в начальной школе на «продлёнке» и убедился, что и тут отношения между школой и детьми развиваются примерно в том же ключе. Главное в Германии при обучении детей от шести до девяти дет — удовольствие. Дальше, правда, картина меняется. После начальной школы, в зависимости от успехов ученика и от желания родителей, обучение продолжается (частные школы выносим за скобки) по трём сценариям: общая школа более низкого (Hauptschule) и более высокого (Realschule) уровня, где можно окончить 10 классов, а потом получить профессию, не требующую высшего образования, и гимназия, где школьники учатся положенные для получения аттестата зрелости 13 лет. В этих школах, особенно в гимназии, приоритет удовольствия отходит на второй план и, согласно моим опросам, дети, которые ходят в школу охотно, составляют явное меньшинство.
И ещё одно не совсем обычное обстоятельство: в семьях коренных немцев я не заметил такого же страстного, как у русскоязычных, особенно еврейских родителей, желания непременно определить детей в гимназию.
«Кому нужна эта потогонная система насилия над детьми? — сказала мне немецкая мама. — Есть масса замечательных профессий, которые хорошо оплачиваются и для их получения совсем не обязательно столько лет учиться».
По-моему, тут опять-таки срабатывает всё тот же принцип: главное в обучении, да и вообще в жизни — удовольствие. Поневоле вспоминается гедонизм Древней Греции, наиболее известным представителем которого был Эпикур. Учение, в котором высшим благом и главным смыслом жизни считалось удовольствие.
Не знаю чем объяснить, но немецкие дети, как в стенах школы, так и вне её, менее агрессивны, чем российские. Это подтверждают не только мои собственные наблюдения, но и разговоры с учениками и внуками. Тут крайне редко встретишь привычные для российских мальчишек предложения типа «Пом, поговорим» или классное насилие и «приколы-шуточки» над слишком толстыми детьми: «жир-трест, мясокомбинат», «давим на сало» и т. п. Впрочем, это совсем не означает, что на уроках дети в немецкой школе ведут себя лучше, чем, скажем, в российской. Нет, конечно. На перемене в коридоре обычный детский дурдом: школьники, особенно в младших классах, носятся, галдят-вопят как резаные, могут сходу врезаться в тебя, если ты стал на их пути. Короче, ведут себя как все нормальные дети.
И ещё одно отличие от российской школы. Дети в Германии значительно большие индивидуалисты и не дают списывать во время контрольной соседу. Более того, говорят об этом спокойно и даже с некоторой гордостью: «Пусть сам думает». А вот сценка, которую наблюдал в группе продлённого дня. Ученики третьего класса рисовали и я обратил внимание, что у одной девочки трава серая.
«Почему?, — спрашиваю. — У меня нет зелёного карандаша. — А почему не возьмёшь у соседки?»
Соседка резко отодвинула свои карандаши подальше:
«Не дам. Это моё».
Ни у кого в классе поведение девочки не вызвало осуждения, а учительница, присутствовавшая при разговоре, отозвала меня в сторону:
«Если она не хочет давать, то нельзя настаивать».
Среди особенностей немецкой воспитательной системы явно бросается в глаза поразительные новации в сексуальном воспитании.
В четвёртом классе на стене висит большой портрет грустной девочки лет пятнадцати. Под портретом надпись:
«В первый раз это больно».
Девчонки и мальчишки хихикают и перешёптываются.
— Зачем Вы это повесили? — спросил у классной руководительницы.
— Прислали из управления образования, как пособие по программе сексуального воспитания.
Ученица восьмого класса (14 лет), которую обучаю игре на фортепиано, рассказала:
— Эту неделю не играла. Почти не спала и очень устала.
— Что случилось?
— Мне выдали робота-бэбика. Он каждую ночь три раза начинал плакать и, чтобы успокоить, надо было походить с ним по комнате.
— А почему не могла его отключить?
— Невозможно. У меня на руке был чип, который я сама не могла снять.
— Зачем всё это ? — поразился я.
— Чтобы мы поняли как трудно быть мамой в раннем возрасте.
Рассказал жене, и она заметила, что такой негативный опыт может отпугнуть от желания иметь детей не только в раннем возрасте.
Ну и в заключение пару слов о политическом воспитании. Основная методика уроков политики в 9-10 классах — дискуссия. Учитель предлагает две противоположных точки зрения на то или другое событие и вызывает желающих их защищать. В конце урока высказывает свою позицию. Любопытно, что, как рассказывали подростки, особенно яростные споры у детей вызвала тема миграционной политики Меркель. В обязательном порядке изучают дети и историю Холокоста. Тут никаким дискуссиям нет места.
Ну, а теперь, Борис, перебрасываю мяч на твою половину.
Борис Геллер
Борис:
Toutes les grandes personnes ont d´abord ete des enfants. Все взрослые когда-то были детьми. (Антуан де Сент-Экзюпери. Маленький принц. 1943).
В 1957 году Элеонора Яковлевна Гальперина, известная читателям как Нора Галь, гениально перевела эту фразу из книги «Маленький принц» Экзюпери так:
«Все мы родом из детства»…
За 60 лет цитату изрядно затаскали, но ни точности, ни актуальности она не потеряла. Вот только детство у всех разное.
Как-то раз, в процессе подготовки к психометрическим тестам, я попросил студентов придумать прилагательные к слову «детство». Предложения посыпались самые разнообразные: мирное, домашнее, счастливое, безрадостное, интернатское, детдомовское, затянувшееся, столичное, провинциальное, голодное, военное, глубокое, беззаботное, безоблачное, оборвавшееся. Я тогда подумал: тот, кто никогда не был в интернате или детдоме, вряд ли спонтанно найдет такую ассоциацию. Кто не голодал, — не заговорит о голоде. Ребенок, выросший в столице, не припомнит детства провинциального.
Сегодня мы поговорим о детстве наших детей и внуков. Какое оно, в провинциальном Израиле и в сытой Германии? В надежде, что коллеги и комментаторы внесут лепту относительно США и России. Убежден, что прилагательные: безрадостное, интернатское, детдомовское, голодное, военное и оборвавшееся останутся в этой дискуссии за бортом.
В три года израильские дети идут в детский сад. Итак, Израиль, Иерусалим, утро, родители провожают своих чад в детский сад. Вот «русский» папа напутствует свою дочку: «Будь умницей, веди себя хорошо, днем бабушка тебя заберет». Одновременно израильская мама прощается со своей дочуркой: «Ты — моя красавица! Ты — самая умная! Душа моя, жизнь моя! Иди, играй!». И пусть читатель не думает, что мама — экзальтированная дура. Уж, во всяком случае, не экзальтированная. Для многих израильтян подобное общение с маленькими детьми – норма. Ребенку можно почти все.
Дети в Израиле
Израиль. Раннее утро.
— Изя, немедленно вставай, в школу опоздаешь!
— Не пойду! Надоела мне эта школа, видеть ее не могу!
— Ну, Изя, ну пожалуйста…
— Сказал не пойду, — и всё! Дети меня не любят, учителя ни в грош не ставят. Назови мне хотя бы одну причину, почему я должен туда ходить!
— Пожалуйста, Изя, ты ее директор!
В шесть лет, — в первый класс. В конце 60-х Израиль стоял на перепутье в отношении ко многим проблемам, в том числе и к проблеме образования. Каким оно должно быть? Какой модели следовать, — французской или американской? Французская модель предполагает строго унифицированную систему школьного образования. Учатся всерьез, учителя почитают. Американский принцип в корне иной. Ребенок должен быть доволен и получать удовольствие. Программ и школ великое многообразие. К сожалению, израильтяне пошли по американскому пути. Во многих школах вопросы дисциплины стоят очень остро, но избави вас боже тронуть ученика пальцем! В результате многие подростки вообще теряют границы. На невинное замечание посторонних старших могут отреагировать агрессивно, с вызовом: «А что ты мне можешь сделать!?». Сплошь и рядом, возвращаясь поздно ночью с работы, я натыкаюсь на группки подростков 13-15 лет, шляющиеся по улицам. Вопрос — а что делают их родители? — излишен. Спят родители.
Как и у своего сверстника в любой стране мира, у современного израильского ребенка из усредненной семьи есть два друга: компьютер и мобильный телефон. Остальное — «друганы», как правило, это одноклассники, с минимумом взаимных претензий и обязательств.
Говорят, что в 60-е годы в Израиле учились. Если это и так, то сегодня в обычных школах требования минимальны. Мало кто напрягается, чтобы всерьез учить физику и математику. Наиболее популярные предметы из необязательных, — это «театр» и «СМИ». Активно растут поколения недоучек, умеющих гладко болтать языком. Картина, что и говорить, грустная, но она очень обобщенная и не полная.
И что, — спросит читатель, — нормальных, «как при Советах», школ нет? Есть, конечно. В Иерусалиме, например, их две: школа при Еврейском университете и лицей наук и искусств.
В этих учебных заведениях учат и учатся всерьез, по крайней мере, с 8 по 12 класс. По данным министерства просвещения страны, на 2016 год примерно 250 школ в стране считались хорошими. Система образования очень запутанная, и включает в себя государственные и частные школы, светские и религиозные, разного рода «половинчатые». При всех университетах есть кружки для одаренных детей разных возрастов, в летнее время охватывающие всех желающих.
Но вот 12 школьных лет подходят к концу. Что дальше? Дальше на сцене появляется армия. В СССР армия во всеуслышание объявлялась народной, но каждый мечтал от нее закосить. В Израиле армия действительно народная, играющая огромную роль в общественной жизни страны. Армия регулярно отслеживает успеваемость учеников старших классов школ. На основании анализа оценок и выбранных учеником дисциплин в 11 классе военкоматы приглашают выпускников на предварительные собеседования в те или иные воинские подразделения. Первыми, и с особым пристрастием, людей отбирают: разведка, авиация и флот. Приведу примеры, чтобы понятнее было непосвященным.
Моше Н., 17 лет. Ученик иерусалимской школы. До окончания еще год. Учит арабский язык, математику и английский как основные предметы. Приглашается прийти на беседу в подразделение электронной и стратегической разведки. При условии, что первое впечатление сторон друг о друге положительное, за первой встречей последует вторая, за ней, — приглашение на серию из семи очень непростых экзаменов. Если результаты экзаменов удовлетворяют приемную комиссию, то по окончании школы Моше призовут служить именно в это место, сроком на «Х» лет. За время службы армия обеспечивает ему получение университетской степени по компьютерам и востоковедению. По окончании службы перед Моше, при любом уровне безработицы (!), будут открыты двери лучших технологических, и не только, компаний страны.
Арик Л., 17 лет. Ученик обычной школы в Ашкелоне. Учится более или менее, как все. Увлекается спортом. Мечтает служить в спецназе (8-10 добровольцев на одно место). Приглашается на так называемый «День спецназа»*** (ссылка на Йом Саярот) на одну из приморских военных баз. В течение нескольких дней претенденты проходят испытания на пределе своих физических и психических возможностей. Прошедшие делятся армией между четырьмя самыми престижными частями. Остальные отправляются домой, в надежде на будущий год попробовать снова, или соглашаются на службу в менее престижных частях (ВДВ, например). Если Арик окажется одним из немногих счастливцев, и удержится далее на всех внутренних курсах (лишь курс молодого бойца и первичная специализация длятся в спецназе полтора года), то он посвятит армии несколько лет жизни, но и его дальнейшая карьера в стране будет обеспечена.
Если в СССР моей юности вовсю процветало репетиторство, то в Израиле это менее принято, зато есть бесплатные курсы для желающих подготовиться ко «Дню спецназа». Ведут их на добровольной основе выходцы из этих частей.
Авиация решает кадровые проблемы своим особым способом. Технический персонал готовится на базе средних школ, в которых ученики, помимо обычных предметов, усиленно штудируют электронику, механику и авионику. Учатся в таких школах 14 лет вместо 12, но выпускникам гарантирована служба в ВВС в качестве механиков. Кандидатов в летчики отбирают отдельно, о том как это делается — распространяться не будем. Мозги авиация кует на основе программы «Талпиот»: три года учебы в университете (математика, физика, компьютеры) параллельно с углубленным изучением воинских дисциплин (включая курс ВДВ), а за ними пять лет службы в военной и космической промышленности, стратегической разведке или иных престижных местах. Выпускник «Талпиота» не только никогда не останется без работы, но за него будут бороться все министерства. Мне много приходится работать с «талпионами», и я не перестаю восхищаться уровнем их подготовки, инициативностью, чувством ответственности и абсолютной раскрепощенностью мышления.
Есть старый анекдот. На передаче «Твой IQ» на вопрос: «что лишнее среди слов: морковка, лук, картошка, Lexus?» маленький Моня ответил: «морковка, лук, картошка». Так вот, это — про «Талпиот».
Лина И., 17 лет. Выпускница религиозной школы. По религиозным соображениям решила вместо армейской службы пройти два года «альтернативной», — помощница воспитательницы в доме для умственно отсталых детей. По окончании этой работы имеет все права, какими обладают отслужившие в армии, но за ее спиной никто стоять не будет, она — сама за себя.
В каждом большом городе существует отделение добровольческой организации «Ахарай» (За мной!), цель которой подготовить трудных подростков к армейской службе и жизни в обществе. И тут опять инструкторами выступают офицеры запаса элитных частей.
В последние годы возник еще один интересный феномен, так называемый «шнат ширут, или дополнительный год», — добровольная годичная работа допризывников на благо стране. Кончает ребенок школу, на носу призыв. Но тут группа одноклассников, или просто друзей, просит военкомат отодвинуть призыв на год. Это год они проведут на строительных, сельскохозяйственных или социальных работах в кибуцах или городках развития. Я знаю множество примеров подобного рода, напрямую подпадающих под инаугурационную речь президента Кеннеди.
Оговорюсь сразу: все вышесказанное относится исключительно к еврейскому сектору. Арабские школы, — другой мир и долгая история. Есть там — в Акко, Хайфе, Назарете — несколько очень хороших учебных заведений. Подавляющее большинство арабской молодежи ни армией, ни альтернативной службой не заморачивается. Дорога прямая: школа – университет – работа. Медицинские, фармакологические и химические факультеты университетов сегодня заполнены израильскими арабами. Обеспеченные едут учиться за границу. *** (армянские поддельные дипломы).
К тому времени как еврейская молодежь заканчивает службу и традиционное годичное путешествие по миру, их арабские сверстники уже работают или заканчивают докторат.
Подведем итог. Нарисовать израильских детей, подростков, юношей и девушек одной краской не получится. Слишком широк спектр и очень уж велики колебания пиков в спектре. Есть видимые глазу правые и левые поля, на которых пасутся маргиналы. Середина же, безусловно, доброкачественная и ей можно гордиться.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2017-nomer11-12-geller/
