Шадхан*
1
Прошли времена, когда каждый богач в местечке почитал за честь взять в мужья для своей дочери самого нищего ешиботника, лишь бы тот считался лучшим в ешиве: отличался прилежанием, знал наизусть Тору и бойко толковал трудные места из Талмуда. Прошли они, и ветер им в спину, и посильнее, потому как много другого было в них, о чем ни вспоминать, ни говорить сегодня не хочется. Но времена временами, а жениться и выходить замуж люди не перестали, и завет Всевышнего «Плодитесь и размножайтесь» выполняют исправно. Но ведь известно, что евреи — если оставить их без присмотра — обязательно что-нибудь эдакое сотворят. То с Всевышним напрямую об эксклюзиве договорятся, то две синагоги на троих молящихся рядом построят, а то рассорятся между собой до того, что и друг друга, и полмира передушить готовы, лишь бы на своём настоять. Контроль за ними нужен и присмотр — особенно за молодыми. А какой родитель не хочет для своего чада самого лучшего — нет таких. Но кто-то хочет и молчит, и только надеется, что всё получится само. Кто-то хочет и молится, чтоб его отпрыску свалилась манна с небес, а кто-то — и это самые умные — понимают, что оставлять такое дело на самотёк никак нельзя. И идут к шадхану.
Но давайте по порядку. К описываемому моменту в нашем небольшом городишке, в котором после войны — а похоже, что уже настала пора уточнять какой именно войны — осталось не так много еврейских невест и женихов, чтобы прокормить трёх свах. И одной из них — был Вольф. В наше время гендерного равноправия это не вызывает недоуменных вопросов — а тогда… Волна пересудов, склок, скандалов и насмешек прокатилась по местечку, когда выяснилось, что Вольф совершил свою первую сделку и удачно поженил сына председателя шепетовского РАЙПО на дочери славутского резника. Вторая сделка принесла ему уважение одних и громкую зависть немногих. Выдать замуж Двойру, старшую сестру немолодого директора ресторана «Горынь», не удавалось никому, кто бы за это ни брался. А он смог. И не важно, что жених был тоже не красавец и не совсем юноша, и что привезли его на свадьбу в коляске мотоцикла два милиционера, а после брачной ночи увезли обратно — досиживать свои пятнадцать суток — а поженил их Вольф, и на свадьбе гуляла вся Славута. После этого Вольф прочно занял своё место в списке свах, но шли к нему далеко не все — да и не со всеми он соглашался работать. Брался он только за самые трудные и, соответственно, за самые дорогие случаи. Да, случались и проколы. Милая и скромная дочка Менделя, сапожника с патентом, сидящего в будочке у гастронома, что на площади Ленина за кинотеатром, выданная Вольфом в Москву за сына инженера Канцнельсона — а кто тебе виноват? — а не надо было присылать своё половозрелое чадо летом в Славуту проведать полуживую бабушку, прожив с мужем год, выставила его из отдельной кооперативной квартиры, купленной его родителями, развелась и оставила квартиру себе, как всё инженерное семейство ни билось. Все ждали, что разгневанный инженер приедет на малую родину своей невестки и, если уж не попытается вернуть деньги, уплаченные шадхану, то, по крайней мере, начистить ему рыло. Да и сам Вольф, честно говоря, ждал того же. Но, видать, так расстроился московский Канцнельсон, что не поехал он снова в Славуту и не стал требовать с Вольфа обратно сто двадцать рублей, что уплачены были тому за работу. Сказано же: «Сколько за месяц зарабатываешь, столько шадхану и отдай», и что «даром досталось — впрок не пойдёт». Так, по крайней мере, нам рассказывают. Кто рассказывает? Так сами же свахи и рассказывают. А если не заплатишь честно, говорят, то разойдутся ваши молодожёны после первого же года супружества. Вы им верите? И я не верил. Кто его знает, что там на самом деле написано в их книгах? Вы их читали? То-то и оно! Но какой родитель захочет рисковать счастьем своих детей? Вот и платят! Но наших стариков не проведёшь. Собрались они в доме у старого Мэйци — нет, не у того, что держал «Уценённые товары» на базарной площади — я так и знал, что вы на него подумали. Нет — у того, что в «Потребкооперации» служит. Посовещались, высказали вдвое больше мнений, чем было участников, обозвали друг друга по-всякому и пришли к единодушному выводу, что не приехал расстроенный свёкор, потому как сам был и виноват: обманул он шадхана — утаил реальный заработок, чтоб сэкономить — за что и был наказан свыше. Впрочем, каждый из присутствующих, согласившись с общей резолюцией, ещё и выразил своё особое мнение, диаметрально отличающееся от поддержанного совместно и противоречащее мнению каждого в отдельности.
Были в этом гешефте и другие издержки. Всё ж был Вольф хоть и не молод, и не совсем здоров, но мужчина, и все мужские качества всё ещё были при нём, так что трудновато бывало ему смотреть безразлично на пышущую здоровьем и молодостью красавицу на выданье, когда приходил он в дом клиента. И хоть и убеждал он себя, что это всего лишь товар, который надо выгодно пристроить, но природа брала своё и отвлекала от бизнеса. Регулярно ловил он себя на том, что с удовольствием бы ощупал товар — как щупает его жена Рая намеченную на бульон курицу, перед тем как нести её к резнику — проверяет, есть там яйцо или нет. Если нащупала, то сначала снеси его, а уж потом милости просим — в кастрюлю. Об этом грешно было даже подумать, и Вольф молитвой гнал из головы нечестивые мысли, а те настойчиво лезли обратно, стоило ему взглянуть на очередную будущую невесту.
Но ведь всё это ещё не история — это лишь кусок селёдки, чтобы закусить первую рюмку и разминочный шмат чёрного хлеба с куриным смальцем, перед тем как основательно сесть за стол. А история началась, когда в калитку к Вольфу — нет, не в дождливый и грозный, предвещающий что-то ужасное вечер, а в вовсе даже в тёплый и солнечный полдень, когда нежился он после раннего обеда под старой, раскидистой яблоней, на которой уже завязались маленькие твёрдые и зелёные яблочки, к осени обещавшие стать тем самым «Белым наливом» — лучшим сортом этих сказочных мест — влетел Рафик: любимый и единственный на тот момент племянник. Высокому черноволосому и черноглазому сыну Меера — старшего брата Вольфа — недавно исполнилось девятнадцать. Чтобы не натёр мальчик мозоли кирзовыми солдатскими сапогами, отправили его родители не без помощи Вольфа в Ровно, в институт, и сейчас будущий инженер-железнодорожник отдыхал в родительском гнезде после успешно сданной летней сессии. Вольф, которому вместо сына жена подарила трёх дочерей, любил Рафика, как своего, и отношения у них были скорее не родственные, а близко дружественные. Парнишка доверял плутоватому дяде то, что не смел сказать грозному отцу, и Вольф высоко ценил эту дружбу. Обычно Рафик был весел и в расслабленно-хорошем отпускном настроении. Но не сегодня. Стоило Вольфу взглянуть на хмурое, расстроенное лицо племянника, как расхотелось ему вставать с любимой раскладушки, а захотелось прикинуться спящим, ибо почуял он, как веет от того запахом грядущих неприятностей.
— Вольф. Мне нужна твоя помощь или хотя бы совет. Что мне делать? — мальчик сразу перешёл к делу, даже не поздоровавшись, и это уже плохо пахло.
Вольф полежал молча ещё несколько секунд, потом кряхтя спустил ноги на землю и сел в противно скрипнувшей раскладушке. Взял сигареты со стула, стоящего рядом, закурил и только тогда, тоже решив не здороваться, спросил:
— Кто она?
Он рассчитывал на удивлённое восклицание, вроде: «Как ты догадался?» или «Кто тебе сказал?» Но мрачный Рафик, погруженный в свои проблемы, воспринял вопрос как должное.
— Ты её не знаешь.
— Рафа. Я знаю всех невест в этом городишке и знаю даже тех, кто станет невестой в ближайшие пару лет. Они у меня все вот тут, — и он постучал пальцем по выпуклому лбу с залысинами. — А все детали у меня в картотеке.
Вольф подходил к делу обстоятельно, и в его картотеке, сделанной из старых обувных коробок, действительно хранилась, как сказали бы сегодня: «база данных» всех потенциальных невест местечка. Самодельные карточки с описанием всех незамужних девиц, со всеми их характеристиками, размерами и даже некоторыми специфическими (и потому зашифрованными) деталями, были систематизированы и разложены по возрастам. В отдельных коробках лежали карточки разведённых и вдов, ещё пригодных для замужества. В других — помеченных розовым сердечком — девочки, ещё не вошедшие в брачный возраст, но приближающиеся к нему и обещающие в будущем неплохой заработок. За небольшую мзду и обещание найти богатого мужа в райцентре секретарша городского ЗАГСа еженедельно предоставляла Вольфу данные обо всех изменениях в местечке: кто умер, кто развёлся, кто и кого родил. А вот происхождение другой, более интимной информации о здоровье невест, мы не станем раскрывать, чтобы никто не подумал на врача районной поликлиники Софью Соломоновну Горенштейн.
— Она не еврейка.
Вот это был удар. Вольф подавился дымом, но не закашлялся, а с силой выдохнув застрявший в лёгких ужас, уставился на племянника. Таких у него в картотеке действительно не было.
— Ты… ты родителям уже сообщил?
— Нет. Боюсь, — честно сознался Рафаил. — Ты же знаешь, что скажет папа.
— Я? Я-то знаю, а вот ты, боюсь, даже слов таких ещё не слышал за все свои девятнадцать лет! Вейзмир! Рафочка, а может не торопиться? Ещё пол-лета впереди. Ну и гуляйте себе на здоровье, резвитесь, дело молодое — а уж к концу лета и посмотрите… А то, что ж так сразу-то жениться, — без особой надежды попытался произнести обязательную речь Вольф.
— Нет. Мы всё решили, — мрачно ответил племянник.
— Они всё решили! А? Как вам это нравится? Эти шлимазлы всё решили! А что делать остальным, которых вы забыли спросить, когда принимали решение? Они принимают решения, а выкручиваться предлагают мне? И чем я должен вам теперь помочь?
На шум из дома выглянула Рая — жена Вольфа.
— Ой, Рафочка, здравствуй, милый! Вольф — что ты так кричишь? Я сейчас вынесу вам свежий компот.
— Не надо нам ничего! — рявкнул Вольф. — Дай мужчинам поговорить!
Испуганная Рая юркнула обратно на кухню, а взмокший Вольф тут же пожалел, что отказался от холодного компота.
— Ну… ты же шадхан, Вольф, сваха. Ты же знаешь, как это всё правильно сделать, — растерянный Рафик терял последнюю надежду, и Вольф добил его наотмашь.
— Поц! Именно потому, что я шадхан, я не могу, не имею права сводить еврея с нееврейкой. Это запрещено. А если я это сделаю, то, во-первых, ко мне больше никто не обратится, а во-вторых, это всё равно бесполезно: раввин проводить вам хупу не станет, да и родителей твоих это никак не успокоит. Зато я стану врагом семьи номер один — и только вторым будет твоя жена-шикса. И, наконец, самое главное: ты понимаешь, что твой папа выгонит и тебя, и твою жену из дома и проклянёт, если вы распишетесь тайно?
— Так что же делать, дядя? — Рафик изрядно приуныл.
— Не знаю, — отрезал Вольф, и тут мгновенно возникшее подозрение промелькнуло в его глазах. — Слушай, а она случайно не беременна?
— Нет, — отшатнулся Рафик. — Нет, а что?
— Не знаю, — задумался Вольф. — Может, это и не плохая идея. Не знаю пока. Вот тебе бумага, вот карандаш. Напиши, кто она, адрес и кто родители. Я тебе обещаю, что не пойду туда сам и ничего не скажу твоим родителям до того, как поговорю с тобой. А теперь иди. Мне надо подумать. Иди и не вздумай пока никому ничего говорить. И мейделе** своей скажи, чтобы держала язык за зубами. И завтра — в это же время приходи сюда вместе со своей красавицей.
Отправив племянника, Вольф посидел в задумчивости несколько минут, потом позвал Раю и затребовал компот, от которого раньше отказался, потом подумал и затребовал ещё рюмку водки. Жена, поражённая таким требованием, собралась было возмутиться, но взглянув на хмурое лицо мужа решила не перечить и принесла и рюмку, и закуску и, только когда всё это благополучно было уничтожено, попыталась-таки задать мучивший её вопрос, но нарвалась на ответ, которого не слышала ещё с тех давних пор, когда пыталась выяснить, с чего это их соседка Циля так часто ходит к Вольфу за брачными консультациями при живом и здоровом муже в командировке. А Вольф так и просидел задумавшись на раскладушке под яблоней почти до самого вечера, и лишь когда пьяный пастух Мендель погнал мимо их забора возвращающееся с выпаса мычащее, блеющее и побрякивающее колокольчиками стадо, очнулся.
Следующее утро Вольф посвятил визитам. Он последовательно посетил районного участкового Сёму (оставив в его кабинете завёрнутую в газету бутылку хорошего самогона), секретаршу ЗАГСа Машеньку (отделался шоколадкой «Алёнка») и терапевта районной поликлиники Софью Соломоновну — без очереди и даром. Когда уставший, но довольный он вернулся к обеду домой, раскрасневшаяся от суеты Рая уже кормила куриным бульоном с креплах Рафика и такую очаровательную молодую, черноглазую и черноволосую красавицу-хохлушку, что у Вольфа от одного взгляда на неё испортилось настроение. Звали красавицу, как и положено, Оксаной. В свои восемнадцать она успела закончить школу и, провалив вступительные экзамены в харьковский педагогический техникум, уже год как перекладывала бумажки на стекольном заводе в бухгалтерии. Мать её работала там же, отца в семье не было никогда (это порадовало шадхана), и жили они в двух комнатках в старом, полуразвалившемся деревянном двухэтажном то ли доме, то ли бараке, где кроме них обитали ещё четыре семьи. Всё это Вольф уже знал. Копии «Свидетельств о рождении» всех членов Оксаниного семейства до третьего колена, паспортов и даже выписка из её медкарты лежали в его потёртой трофейной кожаной папочке. Ему нужны были частные подробности и поэтому он не прерывал, вопреки обыкновению, Раю, мило болтавшую с Оксаной и по женскому любопытству бесцеремонно расспрашивавшую гостью о всяких семейных тайнах. Оксана не жеманничая отвечала, и Вольф, внимательно слушавший её щебетание, всё более мрачнел понимая, что задачка ему досталась не из лёгких. После обеда Вольф с Рафиком и Оксаной ещё посидели в саду в беседке, оплетённой диким виноградом. Вольф задал ещё с десяток вопросов, затем отослал влюблённых предупредить Оксанину маму, что зайдёт к ней в гости ближе к вечеру, а сам забрался на раскладушку под любимой яблоней и немедленно заснул сладким послеобеденным сном.
Мама будущей невесты, открывшая Вольфу дверь, оказалась так же миловидна и так же мало похожа на еврейку, как и её дочь. Женя, а именно так звали потенциальную тёщу, явно готовилась к приходу гостя. На столе была постелена накрахмаленная, с ещё топорщившимися складками скатерть, на ней светился надраенный самовар, стояли уже нарезанный на куски магазинный торт с маргариновыми розочками, четыре стакана в разных хромированных подстаканниках и блюдца. Рафик с Оксаной уже пристраивались к столу и подтягивали к себе торт, но Вольф не был настроен на чаепитие. Он вежливо, но твёрдо выставил молодых из-за стола и отправил погулять, сказав вернуться через час, а лучше через полтора. Разобиженная молодёжь не осмелилась возмущаться, понимая, что сейчас их судьба зависит от этого бесцеремонного родственника, и вышла, но далеко не ушла, а притаившись, то под дверью, то под тонкой деревянной стеной барака, пыталась подслушать происходящее внутри. Но как ни притискивали они нежные уши к шершавым доскам, немного им удалось разобрать: лишь отдельные фразы и восклицания, произносившиеся на повышенных тонах.
— Мадам, Приходько. Вы хотите счастья для своей дочери?.. Не сомневался. Тогда слушайте… Да… Нет… Ах!.. Вы понимаете, что… Да что вы… И это ещё не всё… О, Боже!.. А как же… Есть возможность… Кто — я?.. Как это?.. Нет, ни за что!.. А тогда… Ой!.. А как?.. А кто мне… Не волнуйтесь! Это моя забота!.. А если… Я гарантирую!.. А что скажут… Ой, мама!.. Хорошо… Да… Но вы понимаете, что если… Ну, вот и договорились.
Когда гул разговора затих, покрутившись во дворе ещё минут десять для приличия, молодые ринулись в комнату. За столом раскрасневшись, отдуваясь и утирая платком намечающуюся лысину, пил чай Вольф. Успокоившаяся, но ещё с покрасневшими глазами Женя, сковыривала ложечкой кремовую розочку с торта. Не дав племяннику присоединиться к почти уже семейному чаепитию, Вольф откланялся и утащил его с собой, предоставив маме с дочкой наедине обсудить предстоящие события. По дороге он изложил Рафику то немногое, что тому полагалось знать, и ещё раз взял с него клятву держать язык за зубами.
2
Услышав чего хочет от него молодая черноволосая украинка, молодой раввин пришёл в ужас.
— Ты что? Ты хочешь выйти замуж за еврея и для этого пройти гиюр? — ребе закрыл лицо руками. — Мейделе, я ничем не могу тебе помочь, кроме как попытаться тебя отговорить. Ты даже не представляешь, как это сложно и на какую жизнь ты себя обрекаешь — и кроме того, у меня нет ни прав делать это, ни возможностей. Расписаться вы можете и так, для этого не нужен гиюр. Просто пойдите в ЗАГС. А если твой жених хочет всё сделать по обряду — отговори его. Если же мои слова на тебя не подействуют, то тебе надо ехать в большой город и там пытаться проделать то, что ты задумала. В тебе нет еврейской крови, и тебе будет неимоверно трудно всё это пройти.
— Есть, — тихо прошептала девушка.
— Что есть, — не понял раввин.
— Есть кровь, — ещё тише прошептала та. — У меня бабушка была еврейкой.
— Что? Как это? Откуда ты это взяла?
— Я нашла бабушкино «Свидетельство о рождении». Мама прятала его от меня, — и, порывшись в своей дерматиновой сумочке, Оксана протянула раввину потёртую, светло-зелёную сложенную вдвое книжицу из плотной бумаги.
Изучив её внимательно раввин просветлел лицом.
— Мейделе, поздравляю! Так тебе тогда и не нужно проходить гиюр! Ты еврейка по матери, а значит, у тебя полноценная еврейская кровь, и вы можете смело играть свадьбу с вашим любимым! А я устрою вам хупу по всем правилам. Кстати, ты так и не сказала, кто жених?
— Это Рафик, сын Меера, — Оксана очень натурально, смущённо потупила глаза.
Раввин вздрогнул.
— Племянник Вольфа?
— Да, ребе, — подтвердила новая прихожанка.
Раввин с подозрением повертел в руках «Свидетельство» давно умершей бабушки, но придраться было не к чему. Бланк был подлинный (из архива ЗАГСа). А уж умение старого гравёра Ицика, сидящего в маленьком закутке в «Доме быта», что на улице Хмельницкого, высоко ценили ещё в послевоенной Одессе, где сделанные им документы стоили дороже настоящих.
— Ну что ж, — решился раввин. — Пусть Вольф устраивает шидух*** и пусть придёт ко мне, чтобы оговорить все даты.
На этом месте можно было бы и закончить нашу историю. Что толку описывать свадьбу, на которой гуляла вся Славута. Свадьбу, которую многие помнят до сих пор и гораздо лучше меня. Но зато только я один, объевшийся до полного желудочного изнеможения и дремавший на скамейке возле расставленных вдоль всей улицы свадебных столов, слышал, как Вольф, взяв под локоть новоиспечённую тёщу, тихо сказал:
— Женечка. Вы теперь еврейская женщина. И почему-то незамужняя. У меня есть для вас парочка очень подходящих женихов. Я зайду к вам завтра вечером — потолкуем.
Примечания
* Шадхан, если это мужчина, или шадханит, если женщина, — сваха.
** Мейделе — девушка
*** Шидух — процедура сведения жениха и невесты.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2017-nomer11-12-vreznik/#endref1
