«Есть такая девушка, по имени Жанна!»
Голос звучит тихо, откуда-то издалека, из мрака.
«Есть такая девушка, по имени Жанна! Из глубины бездны я взываю к тебе».
Голос приблизился, кажется, зовёт, слышны прекрасные, как пение соловья, голоса неба. Она всматривается в прозрачную темноту, видит очертания человека в спускающихся до пола одеждах, волосы лежат на плечах, что-то держит в руках. Вот и черты лица проступили, она узнаёт их: это брат Доминик, Святой Доминик, каким видела его на иконах.
- Жанна, Жанна, Жанна!
- Кто зовёт меня?
- Это я, Доминик, брат Доминик.
Он приближается, в руках большая, тяжёлая книга. Она хочет протянуть к нему руки, но они скованы цепями, приковавшими её к столбу. Он указывает на книгу - это книга её жизни, жизни Жанна д’Арк. Она слышит голоса земли - страшные и дикие, как вой собаки, предвещающей смерть. Сейчас они начнут читать книгу её жизни, и, быть может, Святой Доминик объяснит ей, простой крестьянской девушке, что произошло? Объяснит, отчего она, спасительница Франции, взявшая Орлеан, приведшая короля к коронации в Реймсе, прикована к позорному столбу и завтра будет сожжена на костре?
О, как давно мечтала Ида об этой роли! Даже тогда, когда ещё неясно осознавала свою мечту. И вот, всего несколько часов, как завершилось первое представление этой величественной мистерии, этого удивительнейшего из всех произведений, в которых ей приходилось участвовать, или только слышать.
С братом Домиником Жанна читает свою книгу жизни. Но, должно быть, такая книга есть у каждого. Есть она и у неё, актрисы и танцовщицы, неотразимой и загадочной Иды Рубинштейн - первой исполнительницы роли Жанны в оратории Артура Онеггера «Жанна д’Арк на костре». Она хочет, как и Жанна, листать книгу своей жизни страницу за страницей, вглядываться в пожелтевшие листы, в знакомые портреты, гравюры…
Когда же впервые она поняла, что именно в эту Святую Деву ей хотелось бы перевоплотиться на сцене? Она нетерпеливо листает книгу, ища ответа. Ах, вот и эта прекрасная гравюра, на которой изображён один из великолепных залов Сорбонны. В этом зале, ещё в 1934 году она присутствовала на студенческом спектакле - «Действо об Адаме и Еве», поставленном в стиле народных средневековых мистерий. Именно тогда зародилась мысль и страстное желание сыграть в подобной народной драме Жанну д’Арк .
Но кто создаст для неё драму-мистерию величественную и прекрасную? Это мог бы сделать Клод Дебюсси, он написал для неё «Мученичество Святого Себастьяна» на текст д’Аннунция (О, какой был тогда скандал, поэта даже отлучили от церкви!). Но Дебюсси уже нет в живых. Морис Равель? Он создал для неё «Болеро», прославив тем и себя, и её, но он сейчас тяжко болен. Игорь Стравинский, написавший «Персефону» и «Поцелуй феи»…
Нет, нет! И вдруг - внезапное озарение: Артур, конечно, Артур Онеггер! Вот кто способен осуществить то, что она задумала! Она посвящает композитора в свой замысел, видит, как загораются его глаза, как нетерпеливо и нервно движутся руки.
- О, да, - говорит Онеггер, - это будет спектакль, но не опера, не балет, в нём сольются все элементы театра: оркестр, хор, танец, драматическое действие с разговорными эпизодами. В нём соединятся черты мистерий, страстей и народных средневековых представлений. Музыка изменит свой характер, станет честной, простой, широкомасштабной. Я постараюсь стать доступным человеку улицы и в то же время заинтересовать музыкантов. Но нужна драма, текст. Кто напишет его?
Недолгое раздумье, и внезапный восторженный выкрик Иды:
- Поль, конечно, Поль Клодель, только он сможет сделать это!
- О, да, - соглашается Онеггер, - он символист, мистик, и в то же время - реалист, простой, подчас грубоватый и одновременно изысканный. Это именно то, что нам надо.
Но Клодель согласился не сразу:
- Прикоснуться к Жанне! Никогда!
Однако вскоре, возвращаясь в поезде из Бельгии, он увидел Жанну. Видение предстало перед ним в новом, непривычном облике и овладело столь сильно, что вскоре он написал замечательную поэму, которую и принёс своим друзьям.
Ида видит себя в кабинете Онеггера, где Клодель выразительно читает свою, то ли поэму, то ли драму, объясняет её:
- У меня Жанна не воительница, а страдалица, жертва, осмысливающая на пороге смерти свой жизненный путь под духовным руководством брата Доминика. Вершина жизни Жанны - смерть, костёр в Руане. С этой вершины она обозревает всю цепь событий, которые и привели её сюда. Последовательность воспоминаний - ретроспективна: от последних минут перед казнью, через славные дни её побед к юности и детству.
Онеггер не скрывал своего восторга. Он взялся за работу с увлечением, почти со страстью. «Кто мог бы, кроме Клоделя, написать столь крупными мазками подлинную фреску! - говорил он Иде. – Я стараюсь следовать за малейшими изгибами его текста. Клодель читал мне вслух свои стихи с такой образной пластичностью, что из текста вырастал весь его музыкальный рельеф. Мне оставалось только руководствоваться этим и проникаться их атмосферой».
Ида счастлива: ведь это она вдохновила своих друзей на создание великого творения. И вот сегодня, нет, уже вчера (ночь кончается, близится рассвет), вчера, 12 мая 1938 года, состоялось на родине родителей Онеггера в Базеле первое исполнение оратории «Жанна д’Арк на костре». И я, Ида Рубинштейн, - говорит она себе, - Жанна д’Арк. Это итог всей моей жизни. Больше я не выйду на сцену.
Жанна и монах продолжают читать книгу.
- За что, скажи, брат Доминик, они осудили меня? За что яростная, слепая толпа кричала, надрываясь: «еретичка, колдунья, вероотступница, враг Бога, враг короля?»
- Это не они судили тебя. Ты была отдана на суд зверям.
И вот на сцене уже балаган, ярмарочный театр в духе средневековых фарсов. Фамилия судьи - Кошон, что по-французски значит - «свинья». О, как хитро использовал это обстоятельство Клодель!
Фанфары извещают о прибытии судей.
- Кто будет председательствовать? – взывает глашатай.
- Тигр, тигр, тигр!
- Тигр уклонился.
- Лиса, лиса?
- Лиса заболела.
- Я! Я! Я! - Кошон! Я выдвигаю себя в судьи Жанны д’Арк!
Кричат ослы, блеют бараны. Под музыку джазово-опереточную Жанну осуждают на смерть.
Ида прижимает ладони к ушам, но музыка продолжает звучать внутри неё так нестихающе назойливо.
«Был ли в моей жизни Кошон? - думает она, - ещё бы, конечно был, обернувшийся дальним родственником, доктором Левинсоном». «Она сумасшедшая!» - вынес он приговор и упрятал в свою собственную клинику, точнее в психушку. Её поместили в стерильно чистую палату, а все остальные звери - змеи - сёстры, осёл - санитар и прочие, стерегут её. И всё только от того, что она, оставшись в одиннадцать лет сиротой с миллионным наследством, решила пойти на сцену, стать актрисой, танцовщицей. «Деньги уйдут к чужим, надо остановить её…», - говорил врач. И вот она здесь. Но она не сдастся, она сумеет перехитрить их. Надо отвлечь внимание, пусть думают, что она и вправду сумасшедшая, тогда и надзор ослабеет. Она говорит громко, отчётливо, чтобы там, за дверью, её тюремщики слышали каждое слово:
«Как красива царевна Саломея сегодня вечером!.. Посмотри на луну. Странный вид у луны. Она - как женщина, вставшая из могилы. Она похожа на мёртвую женщину…»
Ида читает сложный, насыщенный эротикой, монолог Саломеи из пьесы Оскара Уайльда:
«…Твой голос пьянит меня, Иоканаан! Я влюблена в твоё тело. Твоё тело белое, как лилия луга, который ещё никогда не косили…»
Когда-то, ещё в Петербурге, она репетировала эту роль в театре Комиссаржевской, но спектакль запретили как неприличный.
«…Твоё тело белое, как снега, что лежат в горах Иудеи и нисходят в долины… Розы в саду аравийской царицы не так белы, как твоё тело… Саломея, Саломея, танцуй для меня. Я молю тебя, танцуй…»
Она не отказалась тогда полностью от Саломеи. М. Фокин поставил для неё «Танец семи покрывал». О, какой это был танец! Одно за другим слетали с неё покрывала, и она оставалась лишь в многочисленных низках бус. Публика неистовствовала. Критики писали: «Она явила этот танец публике самозабвенно, самоистязающе, самовлюблённо, в финале сбрасывая семь покрывал, оставаясь на сцене обнажённой и будто провозглашая грядущую революцию».
Она произносит слова всё громче, пытаясь одновременно, подобранной на полу чьей-то утерянной шпилькой, открыть замок на окне. Удача! Свежий воздух ворвался в палату. В окне второго этажа она повисает, держась за карниз руками, свесив вниз свои длинные ноги. Отпускает карниз, прыжок, всё благополучно и она стремительно убегает из своей тюрьмы…
А потом были балетные сезоны Дягилева, Клеопатра в одноименном балете, Забеида в «Шехеразаде», картина В. Серова, на которой она, Ида Рубинштейн, обнажённая, с перстнями на пальцах рук и ног, успех картины на Всемирной выставке в 1911 году в Риме, скандальная, уничижающая критика в Москве и признание «Портрета Иды Рубинштейн» шедевром после внезапной смерти художника в конце того же года. Всё так похоже на занимательную и жестокую игру.
- Жанна, Жанна, Жанна! Зовёт брат Доминик.
- А король, королева, что ж они? - спрашивает она.
- Они играли в карты, обычная карточная игра: четыре короля, четыре дамы, четыре туза. Ставка в их игре - жизнь Жанны д’Арк.
Как изящна, грациозна стилизованная под старину музыка! Два герольда ведут игру, поочередно представляя королей Франции, Англии, герцога Бургундского и четвёртого короля - Смерть, а также и королев: их величества Глупость, Тщеславие, Жадность, Распутство. И всё это - под музыку церемонного придворного танца.
- Но те, кто действительно разыгрывают партии, - провозглашает один из герольдов, - это - тузы.
- Смерть! Я не хочу, я боюсь её! - в отчаянии кричит Жанна.
- Нет! Не бойся, Жанна! Твои Святые с тобой, они вознесут тебя к небесам.
Колокола! Она слышит голоса, звучавшие ещё в детстве, голоса Святых Маргариты и Катерины. Теперь к ним присоединяется и голос самой Богородицы: «Веруй! Надейся! Жанна, избранная Богом, иди, иди, иди!».
И вот, она уже видит себя в родной деревне Домреми маленькой девочкой, хрупким, тоненьким голоском поющей любимую детскую песенку-веснянку - «Тримазо». Вокруг - родные, близкие, друзья, все, кто любит её. Их становится всё больше и больше. Это её народ! И уже вместе с ней они поют её песню, песню единения и любви.
Книга жизни прочитана до конца.
Жанна в огне! Но она разрывает цепи и освобождается силою своего духа, силой любви к своему народу. Народ славит её как сестру и Святую: «Слава нашей сестре Жанне, которая навсегда останется, как пламя, посреди Франции». Увлекаемая Маргаритой и Катериной, она возносится к небу:
«Нет большего счастья, как отдать жизнь за тех, кого любишь!»
Ночь на исходе. Ида устремляет взор к окну, чернота его подобна жидкой смоле, в которую влили несколько капель молока. Сероватый рассвет, вскоре взойдёт солнце.
«Смогла бы я, - думает Ида, - подобно Жанне, принести свою жизнь в жертву людям и испытать при этом счастье?»
Ответа нет.
О, если бы можно было прочесть книгу жизни дальше! Но в ней лишь белые страницы. Конечно, там уже всё написано, но особые чернила времени пока не проявились, и Ида ещё не знает, что вскоре начнётся война, что фашисты победным маршем войдут в Париж, и она вынуждена будет бежать в Лондон. Там, со своим другом - Гиннесом – они откроют госпиталь для раненых, и она, блистательная Ида Рубинштейн, сменит свою фантастическую широкополую шляпу, украшенную страусовыми перьями, на белую косынку, под которой никак не будут помещаться её роскошные волосы, а шелка и кружева изысканных туалетов заменит медицинский халат. Она будет ухаживать за искалеченными войной людьми, перевязывать их раны, делая всё это так уверенно и ловко, что многие будут считать, что занималась она этим всю жизнь. Погружаясь всё глубже в мрачные, прозаические будни госпитальной жизни, она, в редкие минуты отдыха, не переставая будет думать: «Смогла бы я делать всё это, преодолевать себя, так круто изменить привычки, всю жизнь, стать тем, кем стала сейчас, если бы не было в моей жизни её, Святой Девы, отважной воительницы, имя которой - Жанна д’Арк»?
