“Art is theft”.
Picasso
“Искусство-это кража”.
Пикассо
РЕЦЕН-З-З-З-ИЯ... Какое неблагозвучное слово. Пронзительно-занудное как оса. Меня повергает в уныние беспросветная страница рецен-з-з-з-ии - серое поле, засеянное кириллицей.
Дарю читателю дюжину кубиков. Он может сложить из них домик, по своему усмотрению. Но лучше оставить все как есть.
“Ничего в этой книге не произойдет”, - предупреждает автор.
Книга Дэвида Шильдса «Reality Hunger» (изд. Vintage Books, NY, 2011) намеренно бессюжетна и фрагментарна:
“Искусство существует, - говорит он, - чтобы можно было вновь обрести ощущения жизни”.
«Катюша обернулась… сияя улыбкой и черными, как мокрая смородина, глазами». Подобные «ощущения жизни» являются Толстому на прогулках в Ясной, на медвежьей охоте , в «набеге» на Кавказе. И мы обретаем их вновь:
«Тень орла бежит по скату горы».
«Из куста держидерева выскочил козел».-
Наброски к «Хаджи Мурату».
А это из яснополянского дневника:
«Был мужик с отбитой деревом рукой и отрезанной. Пашет, привязав петлю».
Такое понравилось бы Мицуо Басё[1]. Несколько иероглифов - и стихотворение.
Так творил Довлатов, мастер словесных формулировок:
«Через минуту появился официант с громадными войлочными бакенбардами»...
«У Эви были острые лопатки, а позвоночник из холодных морских камешков...»
Самое интересное у него: «Соло на ундервуде», короткие рассказы, колонки редактора.
Когда Довлатов задумал написать большую вещь, по всем правилам («Иностранка»), получился водевиль с картонными персонажами и хэппи-эндом.
Дэвид Шильдс утверждает: роман, как повествовательное полотно с линейным сюжетом, изжил себя. Писать нужно яркими фрагментами, делать коллаж...
У него немало единомышленников, из разных стран и эпох:
«Я не стану больше читать автора, если замечу, что он преднамеренно хотел написать книгу, - говорит Ницше. - Я буду читать только тех авторов, идеи которых невольно составляют книгу».
«Думал о том, что Шопенгауэра « Parerga Paralipomena» гораздо сильнее его систематического изложения,- говорит Толстой.- Мне не надо писать систему. Из того, что я здесь записываю, выясняется мой взгляд на мир...напрашивается то, чтобы писать вне всякой формы : не как статьи, рассуждения, и не как художественное, а высказывать, выливать, как можешь, то, что сильно чувствуешь». (Дневники... за 1909... стр. 301. Л.Н. Толстой. Избранное, Ростов «Феникс» 1998)
Именно так, порывисто-фрагментарно, писал прозу Генрих Гейне:
«Zu fragmentalisch ist die Welt und das Leben» - Слишком фрагментарны мир и жизнь.
Выходит, постмодернизм был всегда.
И не одно сокровище, быть может,
Минуя внуков, к правнукам уйдет.
И снова скальд чужую песню сложит
И как свою ее произнесет.
( О. Мандельштам)
Иронический взгляд сквозь очки. Бритый бронированный череп. Дэвид Шильдс... Автор бестселлеров, финалист национальной премии литературных критиков, лауреат премии Пен-клуба. Его десять книг переведены на пятнадцать языков. К успеху пробиваются головой.
Вымирание жанра традиционного романа – его idea fix:
«Мне не нравится быть втянутым в фантастические ситуации романа. Воображаемый мир не интересует меня. Я последователь Беккета. Он понял: современное искусство фальшиво. Он хотел искусства из глубин жизни. Его раздражал Джойс. Голос которого казался ему слишком изобильным, слишком ирландским, слишком лирическим, с множеством аллюзий. Беккет хотел прямо обратиться к безумию и безнадежности человеческой экзистенции».
Это и есть «жажда (голод) реальности».
Книга Дэвида Шильдса построена по полифоническому принципу. Многоголосие сливается в один голос: в главе MANIFESTO. В ней автор формулирует символ веры.
Обложку этой ошеломляющей книги могло бы украсить лицо старика Беккета (он дожил до 84-х). Иссеченное глубокими морщинами, оно напоминает глиняный такыр - коллаж пустыни. Фрагментарность, через которую едва брезжит сюжет, - особенность Беккета. Размытость повествовательного начала.
“Я люблю такие новеллы, в которых нет и следа новеллы”, - говорит Шильдс...
Он, как ручей из источника, вытекает из Сэмюэла Беккета. И еще...
Беккетовское скептическое отношение к религии сквозит и у Шильдса:
«Христос родимся, был распят, воскрес, вознесся, и с тех пор мы его не видели».
И вот теперь, вместе с Владимиром и Эстрагоном, - мы все «в ожидании Годо».
Томас Джефферсон поступил вполне в духе Беккета... Дэвид Шильдс с сочувствием говорит о богохульстве «отца-основателя» американской демократии:
«Он прошелся по «Новому Завету», удалив все чудеса, оставил только поучения. Возьмите оригинал, оставьте все, что вас привлекает, отбросьте остальное. Получится гипсовый слепок. Не подлинник, а только отпечаток, пригодный к употреблению».
Примерно так поступил Хрущев: сотворив «Моральный Кодекс Строителя Коммунизма». Никита вписал библейские заповеди в контекст «развитого социализма».
То есть поступил как постмодернист...
Именно такой «редактуре» подвергают концептуалисты творения культуры, вставляя их в свои коллажи.
«Искусство - это воровство», - говорит Пикассо, а вслед за ним Шильдс. Они не видят в этом ничего предосудительного.
В энергичных афоризмах автора – призыв к смелости и эксперименту. Тут срывание всех и всяческих стереотипов:
«Если вы хотите писать серьезные книги, вы должны быть готовы ломать формы...
Все великие произведения литературы растворяют жанр или изобретают новый».
Сквозь всю книгу, от OVERTURE до MANIFESTO, настойчиво проходит противопоставление романа и эссе. Шильдс расстреливает NOVEL в упор и навскидку:
«Только одна вещь страшней скуки, страх скуки. И этот страх охватывает меня, когда я открываю роман. Мне нет никакого дела до жизни его героев. В романе не вижу стержня. Сама идея «характера» мертва... Сюжет наводит тоску, ничего общего с реальностью не имеет. Почти всегда предсказуем. Песенка романа спета. Это напоминает massive karaoke machine. Выходит человек, разевает рот (под запись), и кто-то поет вместо него старую как мир песню. Роман - обман».
Так считал и Пушкин:
Ей рано нравились романы,
Они ей заменяли все.
Она влюблялася в ОБМАНЫ
И Ричардсона и Руссо.
Но «Евгений Онегин» - не традиционный роман, а «роман в стихах». «Энциклопедию русской жизни» Дэвид Шильдс, наверняка, отнес бы к жанру «лирического эссе». Герой - байронический. То есть, заимствованный. Главы прерываются лирическими отступлениями. Весь текст - коллаж из онегинских строф. Концовка размыта...
И постепенно сетью тайной
Россия...
Наш царь дремал...
«Многоточки... многоточки... «- как говорит у Довлатова эстонская девушка...
Чем заканчивается жизнь и судьба Онегина? - «Многоточками»...
Моцарт считал: главное в музыке – пауза... Во времена Моцарта в «просветы» вписывали щебетанье птиц... «Евгений Онегин» наполовину соткан из «просветов».
Многие считают: традиционный Novel - для барышень и дам, жизнь которых- досуг.
В поезде Николаевской железной дороги Анна Каренина читает французский роман, разрезая книгу костяным ножом. За окнами рогожная жестокость медленного русского быта.
Но я-то смотрю на землю в иллюминатор реактивного джета. У меня под крылом Исландия:
А дальше к югу,
То есть, к юго-востоку, коричневеют горы,
Бродят в осоке лошади-пржевали,
Лица желтеют. А дальше плывут линкоры,
И простор голубеет, как белье с кружевами.
( Иосиф Бродский)
А между тем, многие пишут так, как будто не было Джойса, Беккета, Пикассо, Бродского... Как будто - для Анны Карениной и Татьяны Лариной.
Современная жизнь более discrete[2] нежели continuous[3]. Природа и бытие - разорваны. Разрезаны на клипы. Человек загнал птиц и животных в гетто между железными дорогами и шоссе, перекрыл водные пути рыбам и гадам, рвет в клочья джунгли и тайгу. Звери и люди на «фрагментах» лесов и полей.
Интернет и TV разодраны рекламой. Глобальный экономический и экологический кризис. Стрессы и страхи. Непредсказуемость будущего. Сомнительность идей прогресса и Великой Французской Революции. И вообще любых идей... Фрагментарность «мальтикультурного» социума.
И всем-всем-всем недосуг.
Чтобы юноше выйти на рынок труда, нужно получить «рыночную профессию». А это трудно и дорого. Требует громадного интеллектуального напряжения, бездны времени и денег.
Романом зачитаешься -
В кармане недосчитаешься.
«В молодежи, как образованной так и простонародной, чувствуется демоническое настроение. Бог умер - вот основа новейшего быта», - говорит Бердяев.
Мне нечего сказать ни греку ни варягу,
Зане не знаю я, в какую землю лягу.
Скрипи, скрипи, перо,
Переводи бумагу.
(Иосиф Бродский)
Автор считает: Novel не соответствует мироощущению современного человека, и потому Шильдс объявляет традиционному роману - шах и мат:
«Мне могут возразить: fiction (художественная проза) устремлена к познанию. Но, в своем чистом виде, роман - развлечение. Вот почему я больше не в состоянии читать романы. За исключением тех, которые прикидываются романом, на самом деле таковым не являясь».
Автор приводит список англоязычных эссе, замаскированных под novel.
Но их нет на русском. Потому обращаюсь к бедекеру Натальи Лайдинен «Другой Париж» (изд. РИПОЛ. Москва, 2008).
Литературный прием, к которому прибегает автор, тот же, что в эссе Вирджинии Вульф «Орландо», в середине которого герой меняет пол и становится героиней.
В книге «Другой Париж» Наталья тоже меняет пол: становится репортером Тимофеем. Вместо того, чтобы любоваться модерном моста Александра Третьего, Тимофей приглашает нас под мост, в лимбо парижских клошаров.
Увлекательное повествование знакомит нас не только с «андерклассом» Парижа, но и механизмом демократии. Можно было бы сочинить наукообразную социологическую диссертацию (Лайдинен кандидат социологии). Вместо этого она пишет роман-путеводитель, где сквозь искусство слова проступает социальная проблематика. У книги подзаголовок – «Другой Париж - изнанка города». Ведь, только вывернув шубу наизнанку, мы увидим ее швы и прорехи. И Лайдинен выворачивает.
- Тимофей! - раздался в конце энергичный мужской голос. - Вы сделали классную работу. Особенно в той части, которая касается клошаров и кризиса эпохи постмодернизма, возможности бунта низов и интеллигенции. Вы попали в точку интересов самых разных целевых групп.
Если бы Дэвид Шильдс читал по-русски, он посвятил бы книге восторженную «коллаж-рецензию»: ведь клошары Лайдинен разговаривают как персонажи Беккета:
- Что бы мне написать?
- Пиши «ГОЛОДАЮ».
- А, может, что-то пожалостливее.
- Не-а, пиши - голодаю. А язвы у тебя есть?
- Язвы? Какие?
- Лишай или струпья.
- Да нет вроде.
- А то бы подали больше.
- А у меня вот язвы.
- А, может, лучше подлечить?
- Да что ты.
- У Марселя еще ерунда. А вот у Мартина, который на углу, вообще мечта: ноги нет, а вторая сухая. Ему за день накидают больше, чем нам обоим.
Это и есть REALITY HUNGER, когда художник берет необработанный кусок реальности и вставляет в контекст, как камень в перстень.
Радикальный манифест Дэвида Шильдса призывает - упразднить границы между fiction и nonfiction:
«Когда я жестко связан романом как формой, мое сознание отключается, объявляет сидячую забастовку. В раздражении отбрасываю одномерный текст, который не в состоянии передать многомерность моей экзистенции. Современный писатель должен переключать рычаг коробки передач: повествование, медитация, исповедь, репортаж, стихи и т.д. Суть американского характера- стремление раздвинуть границы. Мы фронтиеры».
Всемирно известный ивритский писатель Амос Оз именно так и поступает.
Нет лучшей иллюстрации к модернистскому манифесту Дэвида Шильдса, чем роман Оза «The Same Sea», вышедший в издательстве A Harvest Book, New York.
Причудливая полифония. Литература для искушенного читателя. Выстраивая композицию, Амос Оз изобретателен. Стихи перемежаются с прозой, порядок переходит в хаос, любовь в порно. Сюжет прост. Скорее, его нет. Тут счетовод Альберт. Жена Надина умирает от рака. Блудный сын Рико отправляется в Тибет, на поиски самого себя. Его герлфренд Дита тотчас изменяет ему. Автор получает телефонные звонки от своих героев. Они критикуют его.
В книге много либидо: секса, чувственности. Оз описывает, как Дита мастурбирует. Очертания Гималаев напоминают абрис ее бедер. Из расселины в горах пахнет детородной утробой. Дита спит с лучшим другом Рико - Гигги.
Мы видим Тибет, где совершает восхождение Рико. Проза ивритского писателя - как кино. Те же принципы монтажа. Рико участвует в групповой случке в Катманду. Всю связку альпинистов (пятерых) обслуживает одна проститутка. Блудницу зовут Мария. Звучит осуждающий голос отца Рико:
О, мой блудный сын,
Мой сын воняет блядью.
Но покойная мать другого мнения:
Целуй, мой сын, ноги Марии,
Чье лоно на мгновение
Возвращает тебя в мое.
В книге много таинственного. Засмертная ситуация, соприкосновение с мирами иными, мистические совпадения. Пришельцы из засмертного измерения являются живым, их голоса переплетаются. Ведь человек, отражая в себе природу мироздания, таит в душе Невыразимое, Неописуемое, Непостижимое. Именно об этом роман ...
Амос Оз перекликается с псалмами, «Песней Песней», «Книгой Иова». Но чаще из чащи его прозы звучит голос Екклесиаста».
Мудрая, исповедальная, безумная книга. Комбинация литературного эксперимента и триллера:
Мы приходим и уходим,
Пока не придет наше время.
Но было бы неплохо оставить после себя
Несколько строк, достойных нашего имени.
Амос Оз оставил. Потому что решительно отказался от «традиции».
«Почему традиционный роман вымирает,- говорит Шильдс,- потому что он проигнорировал современную культуру... По той же причине кончился рок, а хип-хоп в стагнации. Сегодня появляются новые, более впечатляющие формы повествования»...
При этом автор не предлагает сбросить традиционную культуру с корабля современности. Напротив, советует приобщаться к ней.
Глава «Hip-Hop» начинается в ритме рэпа:
Genius borrows nobly
Good poets borrow
Great poets steal
Art is theft.
Гений заимствует благородно
Хорошие поэты заимствуют
Великие поэты - воруют
Искусство - кража.
Но тут автор... «переключает рычаг коробки передач» и... за рэпом следует вдумчивый авторский монолог:
«Люди постоянно говорят об оригинальности. Но что они имеют в виду?
Как только мы рождаемся, реальность начинает «формовать» нас. Что мы можем назвать СВОИМ? Если подсчитать, что мы взяли от предшественников и современников, и вычесть, останется нуль. Мы – коллаж из чужих мыслей и цитат. Но если произнести их своим голосом, окрасить собственным чувством, вот тогда это НАШЕ. Что такое appropriation art? Это когда вы присваиваете нечто и вставляете в новый контекст. You change the connotations.- Вы меняете коннотации(то, что подразумевается). То есть, используя элементы традиционного искусства, вы создаете дополнительные оттенки значений, «со-значения»...
”Reality - based art hijacks its material and doesn’t apologize”, -говорит Шильдс. - Искусство, основанное на реальности, угоняет свой «материал», (как угонщик - автомобиль), и при этом не извиняется».
Дэвид Шильдс не приводит примеров. Придется это сделать мне.
В Атлантик Сити (штат Нью-Джерси), в казино «Тропикана», есть ресторан «Красная Площадь». У входа бронзовый Ильич. С бокалом шампанского в руке. Чингиз хан в макинтоше. На стене серп и молот. На другой - плакат: ражие стахановцы с отбойными молотками, в джинсовых комбинезонах фирмы ЛИ. Над нашим столиком: румяная колхозница с косой вокруг головы. Одной рукой обнимает сноп, другой протягивает красноармейцу автомат: РОДИНА ЖДЕТ ТЕБЯ С ПОБЕДОЙ.
Семьдесят лет назад, в эвакуации в Сибири, примерно такой «агитпроп» висел на воротах нашей избы, где я горел в скарлатине. И ничего было мне дать. Тогда мать пошла побираться по избам и принесла мороженый ржаной сухарь. Отогрев под мышкой, обмакнув в кипяток, плача, отламывала мне в рот.
И вот теперь этот «соцарт» над столом, уставленным лососиной, креветками, филе-миньен.
Вставленный в американский контекст, он порождает пучок коннотаций.
Итак, ART IS THEFT (искусство - это кража)… Как отнеслись бы к этому гневливые поэты Востока?
В гневе он порвал на нем сорочку
И кричал ему, от злобы пьяный:
Ты украл пятнадцатую строчку,
Низкий вор, из моего «Дивана».
(Дмитрий Кедрин)
Дэвид Шильдс находит подобный гнев неразумным. Кaraoke, например, основано на похищение не одной строчки, а всей авторской Identity (подлинности, личности, индивидуальности).
К karaoke Шильдс неоднократно возвращается:
«Караоке - версия хип-хоп. Минимум мастерства и оборудования. И вот ты уже исполнитель. Любой и каждый. На диске - чужой «хит»... Включаешь... делаешь ртом, как рыба, выброшенная на берег. Имитация самовыражения. Аудитория принимает игру: no band only record - оркестра нет, только запись. Популярная песня давно существует в культурном пространстве. Головокружительное дилетантство. Искусство, лишенное искусства. Единственный элемент оригинальности – уникальность имитатора. Звуковое пространство «хита» заполняется визгами, выкриками, поздравлениями с днем рождения».
Говоря о массовой культуре, Дэвид Шильдс по-джентельменски сдержан. Он не сноб. Наблюдает и исследует. Он разделяет мнение Ж. Бодрийяра: «Цитирование, симуляция, ре-апроприация - все это не просто термины современного искусства, но его суть».
Постмодернизм - это эклектика любых форм и традиций, ортодоксии и авангарда. И поэтому сегодня культуролог не может игнорировать интернет и телевидение- два крыла «масскульта», заключившие в свои объятья- все.
«Reality TV»- так называется глава о популярных теле- шоу, включающих в себя куски жизни.
Одно из таких - The Extreme Makeover (чрезвычайное обновление)- я начал было смотреть, но не смог... Мне пересказала жена...
Каждую две недели два «реальных» человека подвергались пластической операции. Кроме того, над ними трудились дантисты , создавая вместо гнилостных развалин во рту, - ослепительные голливудские улыбки. В спортзале, бассейне и сауне счастливцы, под наблюдением тренеров, убирали «экстра-инчи» жировых отложений. При этом за кадром звучали исповеди бывших уродов: как ужасно быть гадким утенком среди лебедей.
Камера проходит вслед за страдальцами через все адские муки пластических операций.
И вот, наконец-то...UNVEILING... В присутствии родственников и друзей. Все плачут. Даже «камера-мэн» обронил слезу… на камеру...
Раз-два-три... И покрывало сдернуто...
- Ты только посмотри! - позвала жена.
Я видел этого парня «до» и «после». Был Квазимодо - стал Кэри Грант[4].
Америка, от океана до океана, стонала и плакала . В Сан-Франциско и Нью-Орлеане остановились трамваи . В Нью-Йорке –Бронзовая Леди (статуя Свободы) «замироточила»[5].
Но никто не спросил, а сколько уродов стали уродливее после неудачных пластических операций? И, вообще, во что все это обошлось бы бедняге в «реальной реальности»?.. Если бы платил из своего кармана...
Таких «шоу» множество: «American Idol», “American Next Top Model”, “The Apprentice”…
Удивило вот что. На вопрос – кем быть ? - молодежь отвечала: поп-певцом (певицей), моделью, рок-звездой, делать миллион долларов в год, работая на Дональда Трампа..
Но никто не захотел учиться на: математика, биолога, химика.
А, между тем, по результатам глобального тестирования школьников, «великая страна «на 17-м месте в мире -по чтению, на 23-м по естествознанию, на 31-м по математике. Американцы не только позади китайцев, корейцев, французов. Они пропустили вперед четверку бывших вассалов «империи зла» - Венгрию, Словению, Эстонию, Польшу.
Глава о «Reality - TV» написана менее энергично, чем все остальные. Похоже, автор верен принципу «политкорректности». Так оно и есть. «В 2008-м (в год президентских выборов), - сообщает он, - больше американцев проголосовало за шоу “American Idol”, чем за Барака Обаму. 97 миллионов за «American Idol”, 70 миллионов за президента».
Народу оно видней. Против народа не попрешь.
«Главная цель - сделать шоу неотразимым и захватывающим», - комментирует Шильдс. Но он не был бы автором RADICAL INTELLECTUAL MANIFESTO , если бы не продолжил: «Мы хотим, чтобы на телеэкранах была отражена наша хаотичная, суматошная, stressful life. Чтобы завязались актуальные, иcкренние, острые дискуссии между молодыми людьми - стихийными солипсистами, признающими единственной реальностью только свое «Я», отрицающее существование внешнего мира».
То есть Дэвид Шильдс не освобождает СМИ, ставшие нынче отстойником пошлости, от ответственности за молодежь, дрейфующую от « науки и культуры»... в никуда.
Григорий Соломонович Померанц посвящает этому - эссе с выразительным заголовком «Видеоты», в котором высказывается более решительно:
«Телевидение стирает различие между реальным и нереальным, между важным и пустяковым, между истиной и ложью, - так Кандо сказал о постмодернизме. Разрыв между элитой и массой скорее углубился. Общество делится на зрителей теле-киномешанины и упорствующих читателей... Я не боюсь показаться смешным, я готов вызвать взрыв иронии, но мой проект - это СМИ, научившиеся сеять «разумное, доброе, вечное»[6].
Такой проект осуществляется в Америке... Я называю его «Телевизионная Ассамблея Чаутауквы». Борьба за» упорствующего читателя» в США никогда не прекращалась.
В конце 19-го столетия Америка была самой просвещенной страной мира. Одна из причин ее расцвета. В 1874 году в штате Нью-Йорк, в районе Чаутауква, начался эксперимент по массовому обучению взрослых. Была создана культурная программа под названием «Ассамблея Чаутауквы». В палаточных городках на берегах озер собирались миллионы фермеров, рабочих, домохозяек, чтобы утолить жажду знаний. Знание не было классовой привилегией. В свой книге «Американское государство» лорд Брюс писал: «Средний уровень знания здесь выше, привычка к чтению и размышлению распространена более широко, чем в любой стране мира».
Тринадцатый канал нью-йоркского PUBLIC TV - «Чаутауква» сегодня. Я двадцать лет support эту телестанцию. Это обходится мне в 120 долларов в год. Как и миллионам американцев, финансово поддерживающих «теле- Чаутаукву»...
Что бы я делал без нее… Без оперных и театральных performances, НЕ РАЗОРВАННЫХ РЕКЛАМОЙ ...Без симфонических концертов, лекций о теории относительности и теории струны... Без программы NATURE, переносящей меня в Африку, джунгли Амазонки, на дно мирового океана, к созвездиям... Без обзоров театральных постановок и книжных новинок...
Именно на ТРИНАДЦАТОМ я узнал о бестселлере Дэвида Шильдса «Reality Hunger». И не случайно. Потому что пафос ТРИНАДЦАТОГО и этой книги - БОРЬБА ЗА УПОРСТВУЮЩЕГО ЧИТАТЕЛЯ:
«Когда-нибудь появится читатель, - мечтает Шильдс, - не озабоченный тем, к чему взывает писатель, но будет привлечен силой его страсти и интеллекта, а также оригинальностью формы».
Но тут можно усмотреть призыв к безыдейности.
Г.С. Померанц рассеивает мое недоумение:
«Постмодернизм противится всякому пафосу, его ирония обесценивает, обезвреживает любые идеи, не дает им поработить себя, но в этой иронии есть пафос. Постмодернизм продолжает борьбу Просвещения за эмансипацию от устаревших идей и учреждений»[7].
Читать Шильдса - одно удовольствие. Недаром книгу как ветром сдуло с прилавков... Этой «занимательной культурологией» зачитываются сегодня на студенческих кампусах:
«Фрейд, страдающий от мучительной боли, вызванной раком челюсти, отталкивает руку медсестры с болеутоляющим: «Предпочитаю страдать, только чтобы не мыслить отчетливо».
«Все романисты до наших дней - в поисках прекрасной иллюзии.
Двигатель романа - иллюзия. Двигатель эссе - МЫСЛЬ».
«Жизнь это то, о чем человек думает каждый день».
«Эссеист не повествует, в отличие от романиста, эссеист говорит о том, что он думает, знает, понимает».
«Если эссе становится лирикой, оно совершает самоубийство».
«Сегодня в центре американской литературы - роман –blockbuster (книга, имеющая сногсшибательный эффект) в пятьсот страниц...
Пожалейте деревья, которые пошли на бумагу...
«Чехов отсек сюжет. Беккет - характеристику персонажа. Отсекать лишнее. Именно в этом суть творчества».
«В чем суть хорошего стиля: наибольшее количестве идей, наименьшее - слов».
«У меня есть только одна амбиция: сказать в десяти предложениях то, что романист - в целой книге».
«Мой идеал Чосер. Его «Кентерберийские истории»- собрание лучших баек той эпохи... Книга дошла до нас сквозь века, в то время как витиевато-длинно-закрученные романы пылятся в музеях».
«Красота и краткость - однокоренные слова».
«Я оцениваю творческого человека по тому, насколько он освободился от условностей».
«Вы всегда можете опознать pioneers (первооткрывателей - новаторов) по количеству стрел в их спинах».
И т.д.
«Reality Hunger» - не унылое поле, засеянное латиницей, а коллаж из солнечных полянок, на которых кувыркается веселое и задиристое Слово.
Даже неулыбчивая нью-йоркская газета “The Wall Street Journal” не выдержала и отозвалась:
«Дэвид Шильдс по-снайперски меткий, благородно- самокритичный и местами восторженно-радостный писатель».
Теперь у автора еще больше причин для радости. Еще бы:
«Призыв боевой трубы к битве за новый жанр», - пишет о «Reality Hunger» Кэти Алтер в журнале «The Atlantiс».
Не скрывает восторга и Люк Санте из «The New York Times Book Review”:
«Дэвид Шильдс возвещает о стиле не только литературной критики, но литературы вообще, на годы и декады вперед».
ПОСЛЕСЛОВИЕ
И хотя бессюжетная композиция книги напоминает запутанный клубок, обнаруживается “связующая нить”, потянув за которую, можно клубок распутать.
Автор знаком с русской «формальной школой»: ведь он развивает ее основополагающий тезис - «имманентное развитие жанра».
Виноградов и Эйхенбаум считали: когда конструкция жанра превращается в клише, он сменяется новым, более оригинальным. Износившиеся и неспособные более заинтересовать читателя жанровые элементы должны быть заменены. Распадаются устоявшиеся формы бытия - уходит присущий им жанр...
Так с исчезновением придворной аристократии - исчезла хвалебная ода...
Что бросается в глаза при повторном прочтении Дэвида Шильдса - реминисценции из наших «формалистов»... Ну, например:
«Достоинство стиля состоит именно в том, чтобы доставить возможно большее количество мыслей в возможно меньшем количестве слов».
Это Виктор Шкловский.
Шильдс элементарно пересказывает его... Я не собираюсь обвинять американского писателя в плагиате... Тем более что сам-то Шкловский взял мысль у Веселовского (Собр. Соч. т. 1 с. 444).
«Искусство существует для того, чтобы можно было вновь обрести «ощущение жизни», - пишет Дэвид Шильдс...
Но это - из того же источника:
«И вот для того, чтобы вернуть ощущение жизни, почувствовать вещи... существует то, что называется искусством» (В. Шкловский «Искусство как прием».)
Ирония автора по поводу предсказуемости романного сюжета - тоже от Шкловского:
«Действие литературного произведения совершается на определенном поле: шахматным фигурам будут соответствовать типы-маски...Сюжеты соответствуют гамбитам, то есть классическим розыгрышам этой игры, которым в вариантах пользуются игроки»...(В. Шкловский. «Связь приемов сюжетносложения с общими приемами стиля»)
Выходит, Шильдс “вытекает” не только из Беккета...
И еще...
Смущает безоговорочность авторских суждений...От нее исцеляет Толстой... не хрестоматийный, а живой, т.е. разный...в разные периоды своей долгой жизни...
Оказывается, Лев Николаич, которого мы с Шильдсом взяли себе в союзники, то - отрицает Novel, то - решительно защищает:
«Если бы я хотел сказать словами все то, что имел в виду выразить романом, то я должен бы был написать роман. Тот самый, который я написал сначала. Во всем, почти во всем, что я писал, мною руководствовала потребность собрания мыслей, сцепленных между собой для выражения себя, но каждая мысль, выраженная словами особо, теряет свой смысл, страшно понижается, когда берется одна из того сцепления, в котором она находится... и выразить основу этого сцепления непосредствованно словами никак нельзя, а можно только... ОПИСЫВАЯ ОБРАЗЫ, ДЕЙСТВИЯ, ПОЛОЖЕНИЯ»... (Из письма Л.Н. Толстого Страхову, 1876... стр. 23,26).
А ведь лихой Шильдс (помните?) обещает нам «сказать в десяти предложениях то, что романист в целой книге». Наверняка, если бы он был знаком с письмом нашего классика, остановился - оглянулся....
Противником романа, как жанра, был Лев Шестов:
«Самое обременительное и тягостное в книге это общая идея. Ее нужно вытравлять. Я убежден, что другого исхода нет, что нужно вновь разобрать по камням наполовину выстроенное здание...и представить работу в виде внешним образом ничем не связанных между собой мыслей» ( «Апофеоз беспочвенности», изд. Захаров, Москва, 2000. стр. 5)...
Его коллаж из философских высказываний произвел в начале девятисотых впечатление разорвавшейся бомбы:
«Все стали обсуждать с азартом книгу Шестова,- вспоминает И. Корвин-Хорватский. - Но больше всех слушал, как завороженный, Боря Пастернак. Он мне шепнул, расширяя свои прекрасные глаза: «Тебе этого не понять! А я весь дрожу!»
Из книги Н. Барановой-Шестовой...» Жизнь Льва Шестова»... (Захаров. Москва. 2000).
Наверняка, Пастернак знал об отрицательном отношении своего кумира к роману ...Но это не помешало Борису Леонидовичу написать «Доктора Живаго», из которого Голливуд сделал потом «blockbuster», с развесистой клюквой и берущей за душу музыкой.
Итак, вопреки всему, РОМАН продолжает жить... Неужели только как реликт?
У меня нет ответа на этот вопрос. Его не было и у Толстого...
Дэвид Шильдс вписывает русских «формалистов» в американский контекст... Но автор не говорит ничего cсущественно нового:
«В эпоху разложения какого-либо жанра он из центра перемещается на периферию, а на его место из мелочей литературы, из ее задворков и жизни вплывает в центр новое явление», - писал Юрий Тынянов...
Но исчезнет ли роман?.. Ведь Novel хоронили не раз... И ,вообще, говорили об «омертвлении больших жанров»... Еще в первом веке нашей эры...
Ты читай, о чем ЖИЗНЬ МОЖЕТ СКАЗАТЬ: «вот мое».
Ни кентавров ты здесь, ни горгон не отыщешь, ни гарпий,
А ЧЕЛОВЕКОМ ОДНИМ пахнет страница моя...
(Марциал)
Эти стихи Дэвид Шильдс мог бы поставить эпиграфом... Ибо в них “REALITY HUNGER,” которым, оказывается, тоже был одержим римский сатирик Марк Валерий Марциал, живший в период империи... Составлявший коллажи из своих эпиграмм...
«Искусство работает своим многотысячелетним всепонимающим живым архивом, - говорит Виктор Шкловский, - искусство обновляет память человечества».
Нью-Йорк
Примечания
[1] Мицуо Басё (1644-1694)- японский поэт, автор хайку.
[2] discrete - прерывистый, дискретный.
[3] continuous - непрерывный, длительный.
[4] Кэри Грант - голливудский актер.
[5] замироточила - «мироточение» - появление маслянистой влаги («миро») на иконах: как будто слезинки из глаз текут.
[6] Г. Померанц «Страстная односторонность и бесстрастие духа», эссе «Видеоты», Москва, «Университетская книга», 1998. Стр. 578
[7] Там же. Стр. 576.
