«Председатель земного шара» Велимир Хлебников обладал необычайной тягой к путешествиям.
«Ездил Хлебников очень часто. Ни причин, ни сроков его поездок нельзя было понять», – писал Владимир Маяковский в 1922 году в своей статье на смерть поэта. «Года три назад мне удалось с огромным трудом устроить платное печатание его рукописей (Хлебниковым была передана мне небольшая папка путанейших рукописей, взятых Якобсоном в Прагу, написавшим единственную прекраснейшую брошюру о Хлебникове). Накануне сообщенного ему дня получения разрешения и денег я встретил его на Театральной площади с чемоданчиком.
«Куда вы?» – «На юг, весна!..» – и уехал».
На юг – это не только в Персию. На юг – это и Баку, где он работал поэтом и художником в бакинском отделении РосТА, это и Железноводск, где он заканчивал свои знаменитые «Доски судьбы», трактат о «законах времени». Это и Судак, где семья Хлебниковых неоднократно отдыхала, а Велимир переплыл однажды залив; это и Чернянка Херсонской губернии, имение графа Мордвинова, управляющим которого более семи лет был Давид Фёдорович Бурлюк, отец Давида Давидовича Бурлюка. Юг – это и Одесса, в которой Хлебников побывал дважды.
Визиты будетлянина в Одессу были вызваны в первую очередь семейными обстоятельствами. В нашем городе некоторое время жили родственники Хлебникова – тут учился его брат Александр и жили двоюродные брат и сестра Коля и Маруся Рябчевские – вместе с матерью, Варварой Николаевной Рябчевской, урождённой Вербицкой – тёткой, родной сестрой матери Велимира Хлебникова. Более того, вся семья Хлебниковых чуть было не переехала жить в Одессу.
Весной 1908 года жившая в Казани семья Хлебниковых принимает решение покинуть город – из писем главы семейства Владимира Алексеевича видно, что летом 1908-го он начинает хлопотать об отставке, с тем чтобы всей семьей переселиться или в Майкоп, или в Туапсе, или в Одессу – всё равно куда. Сам Велимир весной 1908 года подаёт прошение о переводе его на пятый семестр естественного отделения Санкт-Петербургского университета – к тому времени в Казани он имел четыре зачтённых семестра. Брат Александр подаёт прошение о переходе в Одесский университет. На лето Екатерина Николаевна с Виктором, Верой и Александром уезжают в Судак. В сентябре 1908 года, когда дачный сезон заканчивается, Хлебников уезжает в Петербург. Одновременно с этим Александр переезжает в Одессу, туда же на короткое время приезжают родители.
Вот что писал Хлебников отцу, Владимиру Алексеевичу, 25 ноября 1908 года, из Петербурга в Одессу:
«Я временно живу у кого? У Гр. Судейкина! Они поселились в Лесном, и я, изгнанный 21-го со своей квартиры, поселился них. Я занял у них 20 руб. В Харькове я оставил письма до востребования. “Ради воссоединения церквей” я готов переселиться к вам в Одессу, закончив свои литературные дела.
Дело дяди Саши, получившего отставку без пенсии, будет разбираться в <Государственной> Думе. Снова видел дядю Петю и тетю Машу.
Адреса у меня нет сейчас, так как скоро я переезжаю, не знаю куда. Адрес Г.С. Судейкина: Лесной, Институтский переулок, Д– № 4, кв. 2. Они кланяются.
Я чувствую, что есть что-то, о чём надо написать, но не могу вспомнить.
Как здоровье Кати? И где её адрес? Целую. Рад бы увидеться где-нибудь на юге».
Спустя три дня он отправляет в Одессу ещё одно письмо – на этот раз матери, Екатерине Николаевне:
«Я давно не получаю писем ни от вас, ни из Харькова. «Дани» старшего поколения младшему тоже не получал по сегодня. Посему я прожил около недели у Гр. С. Судейкина. Они живут: Лесной, Институтский пер., д. № 4, кв. 2. Они шлют сердечный привет. Завтра я переезжаю <в> свою комнату: Петербургская сторона, Гулярная ул., д. № 2, кв. 2. На днях опять будут хлопоты по литературным делам. Веду жизнь «богемы». Петербург действует, как добрый сквозняк и всё выстуживает. Заморожены и мои славянские чувства.
Покончив со своими делами, я не прочь увидеться с вами. Гр. Сем. побуждает меня окончить мои записки о Павдин-ском крае. У меня на душе ещё несколько дел и, кончив с ними, я готов бежать от города на дно моря.
В хоре кузнечиков моя нота звучит отдельно, но недостаточно сильно и, кажется, не будет дотянута до конца. Целую вас и привет Рябчевским; тёте Варе, Коле, Марусе. Как поправилась и здоровье Кати? Вере буду писать о выставке. Ждите новых оттисков. Шура продолжает ли занятия естествоведением?».
Семья ждёт Виктора в Одессе, но он так и не приезжает. Вот его письмо матери от 28 декабря 1908 года – из Москвы в Одессу:
«Соединённой волей злого рока, меня и др., я не поехал в Одессу. Так как побывать у вас было внутренне необходимо, то, не скрою, я попал в какой-то тупик, из которого не мог найти выход. Я попал на вокзал в каком-то опьянении, чувствуя себя на пути в Одессу. Мне не пришло в голову поторопить извозчика. Извозчик подъехал к подъезду ровно в тот момент, когда пробило три часа. Я подбежал к перрону ровно в тот миг, когда щёлкнул ключ сторожа. Так я испытал на себе власть возмездия, какую-то насмешку, но за что – не знаю. Теперь я в Москве. Сегодня осматривал Кремль. Завтра Третьяковская галерея и мн. др. Нам дали бесплатный кров, постель (в 3 студенческом общежитии) и вообще встречают с обычным московским радушием. Я удивился, найдя в общем московском облике какое-то благородство и достоинство. Москва – первый город, который победил и завоевал меня. Она изменилась к лучшему с тех пор, когда я был в ней.
С Новым годом!»
Итак, «воссоединения церквей» не случилось. Из Москвы в первых числах января 1909 года Хлебников переезжает в Святошино под Киевом, куда часто приезжала семья Хлебниковых. В Киеве в художественном училище занималась Вера Хлебникова, кроме того, в Святошино в это время приехала семья Варвары Николаевны Рябчевской. С её детьми – Марусей и Колей, – у Хлебникова сложились очень близкие, дружеские отношения, совсем не такие, как с питерскими родственниками – сестрой и братьями матери Софией Николаевной, Петром и Александром Николаевичем Вербицкими.
В Святошине Хлебников остаётся надолго – съездив в мае 1909 года ненадолго в Петербург, в июне он вновь возвращается, чтобы провести там летние каникулы. Жили Хлебниковы у двоюродной сестры матери, Дидевич. Мария Николаевна, Маруся Рябчевская (в замужестве Качинская), полвека спустя вспоминала:
«Вся семья Хлебниковых, кроме Кати, жила в Святошине на даче у Дидевич, на 5-й просеке. Дом стоял среди пустой усадьбы, кругом только много сосен. Папа, Коля и я жили в это время у дяди Владимира Юрьевича по Северной улице, № 2, и ежедневно ходили на 5-ю просеку, где все вместе проводили целые дни и обедали. <…> К праздникам Витя всегда писал нам на открытках с изображением лотоса. Много писем пропало, а главное, тетрадка, в которой некоторые стихи были посвящены мне, с обращением “О, Мария…”»
Хлебников был влюблён в Марию – своей обычной, трогательной и платонической влюблённостью. Догадывалась ли об этом Мария? Кто знает… В 1915 году, когда она выходила замуж, Хлебников написал ей поэтическое послание «Армянское Я», или «Армянское послание Марии Рябчевской». В нём – признание в любви:
В льну белом вы,
Индуски слёз воздушная божница,
‹И голос – горлинок криница,›
Уст пращура военного зарница,
И сноп тугой косы – пшеница,
Венком из киевской травы.
Го асп стоял вдали, слагал любви несмелые напевы…
Ваш стан высок, изящен, гибок,
Там радуга смеющихся ‹застенчивых› улыбок!
Снопов пшеницы струя ржаная
И этот взор – луч неба у Дуная.
И вы воскликнули: окружена ‹жена› я.
И вам привет слагают ивы,
И вам завидуют вишни,
В семье цветов и вы не лишни!
Так вы воздушны и красивы…
«Го асп» – так Хлебников именовал самого себя. Послание двоюродной сестре он написал от имени своего армянского «Я» – в нём действительно была частица армянской крови.
Все молодые люди был по-своему одарены – Вера Хлебникова рисовала, а Коля Рябчевский проявлял незаурядные музыкальные способности и учился в Киеве у композитора Р.М. Глиэра. Мария Николаевна Рябчевская вспоминала, что в один из последующих приездов семьи Рябчевских из Одессы в Святошино Коля поступил там в 5 класс 1-й гимназии, а «уроки по теории и композиции музыки брал в Киеве. Были напечатаны только две Колины вещи – марш «Вступление во Львов» и вальс «Liric» с рисунками на обложке Лидии Юрьевны Рябчевской. Хорошо окончив гимназию, он поступил в университет на юридический факультет, так как отец считал, что без общего высшего образования музыкант быть не может, а юридический меньше времени будет занимать. ‹...› Витя Хлебников очень любил Колю, они были в переписке, хотя Коля намного был моложе Вити, который звал его Колюшка-Рябушка, был с ним нежен».
Николаю Рябчевскому, талантливому скрипачу и композитору, посвящено эссе 1912–1913 годов «Коля был красивый мальчик…». В этом эссе есть замечательные строки об Одессе:
«В Одессе, а это было в Одессе, многие переселялись на берег моря в легкомысленных клетушках, воздвигая их вдоль тропинок, угощая в праздник<и> т<олпу> дорогим чаем и дешёвыми песенками. В этой полурыбацкой жизни находили прелесть. Дети неловкой пухлой рукой подымают запутавшуюся в водорослях удочку. Другие, устав от уроков, видят ось жизни в ловле мелких рачков, толпами скользящих в воде. Волны – чувственный р<ой> от купа<льщиков>, в зелёном саду бродят еврейки и бросают жгучие и томные взгляды своего племени. Чёрные зрачки и белые белки их глаз удивительны, и они справедливо гордятся ими».
Написано эссе было уже после второго – и последнего, – приезда Велимира Хлебникова в Одессу. Семья Хлебниковых – за исключением брата Александра, – в наш город так и не переехала. После недолгого пребывания в нашем городе Хлебниковы переезжают в Харьков, а затем в Лубны Полтавской губернии. Вот что писал Велимир Хлебников матери, Екатерине Николаевне, 16 октября 1909 года - из Петербурга в Лубны:
«Пишу Вам уже второй раз: книга не оставалась дома, и это ошибка библиотекаря.
Я познакомился почти со всеми молодыми литераторами Петербурга – Гумилёв, Ауслендер, Кузмин, Гофман, гр. Толстой и др., Гюнтер.
Моё стихотворение, вероятно, будет помещено в “Аполлоне”, новом петербургском журнале, выходящем в Питере.
Дела с Университетом меня сильно утомляют и [беспокоят], отнимают много времени. Я подмастерье, и мой учитель – Кузмин (автор “Александра Македонского” и др.). Гумилёв собирается ехать в Африку. Гюнтер собирается женить Кузмина на своей кузине. Гр. Толстой собирается написать <нрзб> и освободиться от чужих влияний. У Гумилёва странные голубые глаза с чёрными зрачками. У Толстого вода современника Пушкина.
Некоторые пророчат мне большой успех. Но я сильно устал и постарел. (Гюнтер – надежда немецкой литературы.) Целую и обнимаю всех лубнистов и одесситов».
Под одесситами имелись в виду младший брат Александр и семья Рябчевских. Буквально через неделю, 23 октября, Велимир Хлебников отправляет младшему брату Александру в Одессу письмо очень похожего содержания:
«Дорогой Шура! Как дела в Одессе? Я пишу наскоро письмо. Я буду участвовать в «Академии» поэтов. Вяч. Иванов, М. Кузмин, Брюсов, Маковский – её руководители. Я познакомился с Гюнтером, которого я полюбил, Гумилёвым, Толстым. Я поправился. И хорошо смотрю. Гумилёв написал “Данте”, которое тебе, я помню, понравилось. Напиши мне, что ты думаешь о поэзии. Я очень ценю за глубину, искренность и своеобразие, чего у меня бедно. Моё стихотворение в прозе будет печататься в “Аполлоне”. И я делаю вид, что очень рад, хотя равнодушен. Я пришлю тебе оттиск.
Я подмастерье знаменитого Кузмина. Он мой magister. Он написал “Подвиги Александра Македонского”. Я пишу дневник моих встреч с поэтами. Кланяйся Г. В. и всем».
16 января 1910 года Хлебников пишет из Петербурга брату в Одессу:
«С Новым годом! Дорогой Шура, извиняюсь на всех живых и мёртвых наречиях, что до сих пор не выслал птиц. Оправдаться могу только тем, что и мои вещи пролежали на вокзале около месяца. Мы собираемся, откладывая, и, как песчинка не делает разницы между горой и горстью, так и мы опаздываем из высокомерия к отдельному дню. Вот поучение. Желаю, чтобы <ты> что-нибудь сделал из птиц. Я на них махнул рукой. Может быть, можно к твоему докладу добавить хвостик, чтобы высказаться мне о происхождении видов? Мне казалось, что в этом вопросе я был глубок и нов.
Передай новогодние пожелания Марии Николаевне, тёте Варе, Коле старшему и младшему, если они не слишком имеют вид величеств. Твой брат до конца земных ошибок, близок он или далёк.
Velimir [Виктор]».
В феврале 1910 года в жизни Велимира Хлебникова произошли важные изменения – в доме Михаила Матюшина он познакомился с братьями Бурлюками. Это знакомство, переросшее в дружбу, даст свои огромные плоды. Вот что писал Хлебников о своих друзьях-футуристах за два года до смерти, в 1920 году:
«Существуют ли правила дружбы? Я, Маяковский, Каменский, Бурлюк, может быть, не были друзьями в нежном смысле, но судьба сплела из этих имён один веник.
И что же? Маяковский родился через 365х11 после Бурлюка, считая високосные дни, между мной и Бурлюком 1206 дней, между мной и Каменским 571 день. 284х2 = 568.
Между Бурлюком и Каменским 638 дней.
Между мной и Маяковским 2809 дней…»
Через несколько дней после знакомства Бурлюк перевёз Хлебникова к себе, в Петербургскую квартиру, а весной они поехали в Чернянку, имение графа Мордвинова, которым управлял отец большого семейства Бурлюков Давид Фёдорович. Чернянка становится своеобразной штаб-квартирой русского футуризма. Древнее название этой местности, которое встречается у Геродота, – Гилея – становится ещё одним названием группы. Многие сборники футуристов, и в том числе Хлебникова, вышли в издательстве «Гилея». Для друзей-футуристов – или будетлян, как любил говорить Хлебников, это было местом, где всё ещё ощущалась связь с античной культурой.
Эти же летом 1910-го в Чернянке жил и работал Михаил Ларионов. Оттуда Хлебников уехал в гости к Рябчевским, в Одессу. Вот что писал Давид Бурлюк в июле 1910 года в письме к М.В. Матюшину: «Работаем мы это лето и много, и мало. Всё лето почти у нас писал М.Ф. Ларионов. Был Хлебников, сейчас он уехал – Одесса-Люстдорф, дача Вудст'а». По воспоминаниям Марии Николаевны Рябчевской (см. статью Александра Парниса «В Одессе, а это было в Одессе…» в 1-м номере альманаха «Дерибасовская-Ришельевская»), в этом году они жили в доме № 13 по улице Белинского и на даче Вирта в Люстдорфе.
В сентябре того же 1910 года брат Александр перевёлся на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета и из Одессы уехал. Связывали Хлебникова с Одессой теперь только Рябчевские – и Бурлюк, который вместе в братом Владимиром поступил в Одесское художественное училище.
В своём письме от 14 августа 1964 года к известному одесскому краеведу Александру Розенбойму Давид Бурлюк пишет: «Одесса мне была близка с 1900 года, когда я учился в худ. училище Преображенская 25 и жил в доме № 9. Снова зиму 1910-11 провёл там и в одну зиму получил диплом худ. училища – чтобы осенью поступить по конкурсу в Моск. Акад. и встретить там Вл.Вл. Маяковского».
В начале лета 1912 года Хлебников приезжает в Одессу во второй – и последний, раз. Он недолго гостит у Рябчевских на Базарной, 10, проведя перед этим несколько месяцев в Чернянке и куда вновь из Одессы возвращается.
Пятого июня он пишет из Одессы родителям в Казань:
«Я был сердечно рад получить ваше письмо (обращаюсь пока к Кате и Шуре). Оно меня порадовало неподдельно льющейся искренностью. Но в ответ на него я тоже отвечу всей полнотой откровенности: оно пропитано трусостью, желаньем прибегать к уловкам – вещи, которых я избегаю. Уверяю вас, что там решительно нет ничего такого, чтобы позволяло трепетать, подобно зайцам, за честь семьи и имени. Наоборот, я уверен, будущее покажет, что вы можете гордиться этой скатертью-самобранкой с пиром для духовных уст всего человечества, раскинутой мной. Но всё же хорошо, что средина и конец понравились.
У Ивана Степ. Рождественского!! не брал. Я рад, что радую.
Я здесь читаю Шиллера, “Декамерон”, Байрона, Мятлева. Но вопреки желаниям сам ничего не делаю. Каждый день купаюсь в море и делаюсь земноводным, потому что в воде совершаю столь же длинные путешествия, как и на суше. Я тронут, что Вера не присоединилась к семейной дрожи за потрясение основ и благодарю за письмо, похороненное рукой зайца. Я хочу думать, что все вы здоровы. Маруся уехала в Святошино. Коля кончает испытания, похудел и вытянулся. Я пришлю ещё “Разговор”».
«Разговор» – это самая первая книга Хлебникова «Учитель и ученик». Она вышла в Херсоне в издательстве О.В. Ходушиной, была иллюстрирована рисунками Владимира Бурлюка, а деньги на неё дал Давид Бурлюк – взяв, правда, у Хлебникова в залог золотые часы, которые ему подарил живший в Астрахани двоюродный брат, Борис Лаврентьевич. Интересно, что Борис Лаврентьевич попросил часы не закладывать их и не продавать – они достались ему в наследство от деда. Но – публикация первой книги была важнее. Хлебников заложил семейную реликвию, а потом предложил двоюродному брату выкупить их у Бурлюка (письмо от декабря 1912 года):
«Сообщаю некоторые частности, милый Борис Лаврентьевич, относительно вещей, кои могут показаться достойными внимания.
Адрес часов: Таврическая губ., село (и почт, отд.) Малая Маячка, деревня Чернянка, Давиду Федоровичу Бурлюку для Давида Давидовича Бурлюка. Долг 20 руб., ещё два рубля на расходы. 100 страниц, написанные для изумления мира, принадлежат мне. Книжка моя уже в печати, и скоро я кое-что пришлю. Она зовётся “Пощечина общественному мнению”».
«Пощёчина общественному мнению» – именно так хотел назвать свою вторую книгу Хлебников. Но для этого нужно было иметь, как минимум, деньги, а вдобавок – организовать процесс. Всё это было для «Председателя земного шара» чрезвычайно сложным. Вот что писал Владимир Маяковский в статье на смерть поэта:
«Практически Хлебников – неорганизованнейший человек. Сам за всю свою жизнь он не напечатал ни строчки. Посмертное восхваление Хлебникова Городецким приписало поэту чуть не организаторский талант: создание футуризма, печатание “Пощечины общественному вкусу” и т.д. Это совершенно неверно. И “Садок судей” (1908 г.) с первыми стихами Хлебникова, и “Пощёчина” организованы Давидом Бурлюком. Да и во всё дальнейшее приходилось чуть не силком вовлекать Хлебникова».
В итоге в декабре 1912 года вышел первого сборника группы «Гилея», в котором были опубликованы произведения Велимира Хлебникова, Владимира Маяковского, Давида и Николая Бурлюков, Алексея Кручёных, Василия Каменского, Василия Кандинского и Бенедикта Лившица.
Это была первая публикация Хлебникова за два года. После публикаций в 1910 году в сборниках «Студия импрессионистов» и «Садок судей», в которые произведения Хлебникова попали благодаря Давиду Бурлюку, будущего «Председателя земного шара» нигде не печатали, считая его творчество «бредом сумасшедшего». Об этом пишет Бенедикт Лившиц:
«Однако при всех оговорках, относившихся главным образом к манифесту (речь идёт о знаменитом манифесте «Пощёчина общественному вкусу, подписанном Бурлюком, Маяковским, Хлебниковым и Кручёных, где они призывали “бросить Пушкина, Толстого и Достоевского с парохода современности” – прим. автора), самый сборник следовало признать боевым хотя бы по одному тому, что ровно половина места в нём была отведена Хлебникову. И какому Хлебникову! После двух с половиной лет вынужденного молчания (ведь ни один журнал не соглашался печатать этот «бред сумасшедшего») Хлебников выступил с такими вещами, как «Конь Пржевальского», «Девий бог», «Памятник», с повестью каменного века «И и Э», с классическими по внутренней завершённости и безупречности формы «Бобэоби», «Крылышкуя золотописьмом», а в плане теоретическом – с «Образчиком словоновшеств в языке» и загадочным лаконическим «Взором на 1917 год», в котором на основании изучения «законов времени» предрекал в семнадцатом году наступление мирового события».
И вот, спустя два года, после «Пощёчины» и второго «Садка судей», вышедшего в февраля 1913-го, имя Велимира Хлебникова зазвучало в полный голос. Его гений уже невозможно было не заметить.
Влияние Хлебникова на литературу «Юго-Запада», на литераторов «одесской школы» – безусловно. Одесский культуролог и литературовед Евгений Михайлович Голубовский встречался с писателем Сергеем Бондариным, одним из одесской плеяды, другом Эдуарда Багрицкого и Семёна Гехта – и Бондарин рассказывал ему, что они осознали Хлебникова именно через Багрицкого, который читал на память множество его текстов. Сам Бондарин с подачи «птицелова» увлёкся Хлебниковым и собрал с десяток его книг. Но настоящим «рыцарем» Хлебникова стал Юрий Олеша. Он вошёл в созданную Алексеем Кручёных «группу друзей Хлебникова», переписывавших его тексты на литографскую машину и издавших тридцать книг «Неизданного Хлебникова». Две из них и по сей день есть в коллекции Евгения Голубовского.
Московский журналист Исаак Владимирович Глан, приятель Юрия Олеши, писал о том, что Олеша считал Хлебникова гением:
«Конечно, гений. Он сказал об олене: испуг, цветущий широким камнем. Его поэмы не всегда понятны. Он складывал свои рукописи в мешок, а потом их не могли собрать. Его издают? Странно».
Высоко ценил Хлебникова и Валентин Катаев, который описал в повести «Алмазный мой венец» свои встречи с ним. В квартире Ольги Николаевны Фоминой в Мыльниковом переулке, где одно время жили Катаев и Олеша, несколько дней ночевал и Хлебников. И даже спустя пятьдесят лет Катаев цитировал по памяти в своей повести строки Хлебникова, называя их гениальными.
Прошло сто тридцать лет со дня рождения Велимира Хлебникова. Отрадно заметить, что интерес к его творчеству не только не ослабевает, но, наоборот, усиливается. А значит, его творчество неизбежно будет вдохновлять литераторов новой одесской плеяды.
