Галерея
С самого раннего утра на главной площади царит суета. Город встречает Папу Римского.
Городу не до меня.
Ковровые дорожки, экраны, горшки с цветами, микрофоны… Полицейские — небольшими кучками для порядка. Неподалеку несколько рано прибывших паломников или просто зевак…
Конечно, ему не до меня…
А я буду, как всякий, покинувший давным-давно родные места и вернувшийся через много-много лет, бродить, опьяненная счастьем, и внюхиваться в каждый росток, всматриваться в каждый камень, вслушиваться в каждый щебет именно тех птиц…
Интересно, куда меня занесет сегодня… Чего я жду? Что ищу?
А может, в картинах…? Да! Они определенно хранят в себе все с самого начала своего создания — они не отвергнут меня, они все вспомнят…
Картинная галерея прямо здесь, на площади — далеко идти не надо.
— Проходите, сегодня день открытых дверей, — вяло проинформировала кассирша.
Кажется, я единственный посетитель…
Здесь нет привычной музейной прохлады. Кондиционер работает лишь в нескольких залах, да и то еле справляется.
Тинторетто. Точно! Сперва был он. Я никогда не задерживалась у этого полотна — отпугивали персонажи, да и сама живопись мне не нравилась из-за слишком мрачных тонов. И вообще, я любила голландцев.
Вот он — мой любимый Питер Класс! Этому натюрморту была посвящена первая курсовая… Сдержанная цветовая палитра, слегка перегруженная композиция… A как нравились мне вот эти «Играющие в кегли» Тенирса, так напоминающие Брейгеля…
Жарко. В этом зале открыты окна. Подхожу к самому ближнему. Увы, на улице полдень, и утренней прохлады как не бывало. Из окна вид прямо на ту самую, строящуюся для Папы площадку, а в самом низу, под окном — небольшой внутренний дворик.
И тут я вижу то, что долгие годы стояло именно там, где будет сегодня понтифик. В этом самом дворике, на дне пустого, выкрашенного в голубой цвет бассейна, покоится обезглавленная статуя… Ленина. Фантасмагория!
И вновь откидывает меня к иным временам.
Почему-то вспомнился первомайский школьный парад… Мы маршем проходим мимо главной трибуны… На нас яркие платья. Помню, как старательно мы тогда сами же их шили. Со мной ли все это было?
А сегодняшние люди соберутся здесь совсем по другому поводу, и будут у них такие же радостные, светящиеся лица, как тогда у нас…
— А вот и Айвазовский, — голос гида прервал мои воспоминания. Я оглядываюсь.
— Так он же море рисовал, а тут гора, — кто-то из небольшой группы посетителей для верности подходит ближе к картине и зачитывает — «Арарат».
— Гора, говорите… Посмотрите лучше в окно, — гид подходит к моему окну, — вот она, та самая библейская гора, — продолжает он и указывает в сторону почти того самого места, ну на котором сперва Ленин, потом Папа Римский… — во-о-он там, видите? Жаль, сегодня заметны лишь контуры… Во-o-o-oн оттуда идет Ной и ведет свой народ… Видите?
Посетители несколько раз переводят взгляд от Айвазовского к окну и обратно, понимающе кивают и двигаются к следующей картине.
А я продолжаю стоять и еще долго всматриваюсь в далекое марево, пытаясь разглядеть…
Красный. Желтый. Зеленый
Это, наверное, неправильно — думать о смерти. Но я думаю. Часто. Не потому, что большая половина прожита, не потому, что войны и брошенные дети, не потому, что страшит неизвестность, не потому, что другие берега. А просто мне кажется, это важно — помнить о ней. Хотя бы потому, что в эту самую минуту все наши роли куда-то сразу исчезнут. Растворятся. Останется просто «Я». За ролями вслед исчезнет и ВРЕМЯ — прошлое, будущее. Останется только НАСТОЯЩЕЕ.
У моих дверей лежит охапка горных подснежников. Таких бледно-бледно-сиреневых. Они пахнут свежестью и весной. Они пахнут бесконечной прекрасной жизнью. Ты, должно быть, встал рано-рано утром, чтоб успеть нарвать их до того, как я проснусь. А ведь идет снег с дождем и очень ветрено. Апрель. Мне лет четырнадцать, тебе — пятнадцать. Ты перебираешь струны и поешь. Я верю каждому твоему слову…
Здравствуй. Твой город — я прекраснее не знаю. Твой дом — болезненный мой бред. Ты так похож на поэта своей утонченностью и высоким лбом. Мы влюбились друг в друга с первого взгляда, как в кино. Оказалось, что так бывает. О чем мы говорим? Кажется, больше молчим. Да, просто молча бродим по твоему городу. Мы не знаем ничего друг о друге и не спешим узнать. Собственно, так и не узнаем. Только вот танец. Волнение настолько охватывает нас обоих, что, кажется, лбами мы друг друга не просто касаемся, поддерживаем, чтоб не грохнуться в обморок…
Ты же стоишь у полотна моего любимого художника, смотришь и почему-то улыбаешься. Или неслышно входишь в библиотечный зал и тихо дотрагиваешься до моего плеча. Я что-то конспектирую, ты листаешь альбомы. Говоришь, говоришь… о том, что обязательно должно случиться в твоей жизни. А ведь все так и случится. Мы где-то высоко над вечерним городом вдыхаем осень и свободу. Я знаю, что не ты будешь рядом со мной. Нет, не ты. Я люблю весь мир и тебя как его часть. Я улыбаюсь. Мне легко и спокойно.
А вот с тобой мы встретимся зимой. Будет январь. Хлопьями снег. Я в зеленой вязаной «смешной» шапочке и клетчатом пальто. Мы произнесем наши имена, протянем друг другу руки. И с той самой минуты, да-да, с той самой я пойму, что это — ты. В тебе всегда солнце. Оно играет в твоих глазах и рыжей бороде. Мы знаем друг друга давным-давно, может, даже несколько жизней. Как же это естественно, странно и волшебно, что мы вновь встретимся! Мне всегда хорошо с тобой. Я уже знаю. Ты рядом.
Но нет… не то. Не о том.
А может, это…
Это когда вечер, зима, фонари, снег и я — в санках с запрокинутой головой ловлю ртом снежинки.
Или так. На столе черешня — спелая, сладкая, яблочки — маленькие, ароматные, хрустящие…
Свежеобжаренные блестящие кофейные зерна на газете.
Или сентябрь, школа, а дома — все, и запах только что замаринованного красного перца.
А на улице жгут листву.
А вечером. Прямо в окна светится «Ателье мод» тремя прекрасными женскими фигурами в шляпках, с сумочками и на каблучках. Все они завораживают своим неоновым свечением — красным, желтым, зеленым. Красным. Желтым. Зеленым…
Нет, не то опять. Зыбко, иллюзорно…
Но подожди, подожди… Это ведь жизнь.
Что-то должна была понять, что-то изменить… Успею ли? Получится ли? Ну давай, давай, вспоминай… например, людей. Хороших, приятных, счастливых, любимых. Зачем? С ними и так все благополучно. Других, других давай вспоминай — тех, от которых боль и никуда не деться — они всегда внутри нас. Изо дня в день, лоб в лоб, локоть к локтю. Что сейчас? Они по-прежнему в том же статусе, а может, исчезли из жизни, а может, пребывают в вечной роли учителей?
Все!
Подожди, подожди… а дальше?
Дальше — как всегда.
Возвращаются роли, возвращается время — прошлое и даже будущее.
И «Я» уходит со мной за хлебом.
Долго стоит на перекрестке.
Красный. Желтый. Зеленый.
Красный. Желтый. Зеленый.
