История Иудеи I века (продолжение)0

(продолжение. Предыдущая глава в №3/2017)

Глава 4 Литература Иудеи и диаспоры на переломе двух эр

От Септуагинты к Евангелиям

 В середине третьего века до нашей эры появилась иудео-эллинская литература. Ее появление связано с переводом части Танаха на древнегреческий язык. Переводом, положившим начало Септуагинте (лат. Interpretatio Septuaginta Seniorum — «перевод семидесяти старцев») и возникновению эллинистического иудаизма. Это событие подробно изложено в произведении под названием «Аристея послание к Филократу» или, как его часто называют, «Письмо Аристея». Сей псевдоэпиграф был написан неизвестным автором, предположительно иудеем, в форме письма, посланного греком Аристеем, придворным Птолемея Филадельфа, к его брату Филократу. Сочинение написано на появившемся после завоеваний Александра Великого международном диалекте древнегреческого языка, известном как койне или общий греческий язык, без семитского колорита. В плане литературной формы «Письмо Аристея» напоминает произведения классической древнегреческой литературы: жанры изображения утопического государства и философского диалога. Аристей выдает себя за грека, поклоняющегося Зевсу, но его знание Иерусалима и храмового богослужения, расположение к иудейскому народу и благоговение перед Законом Иудейским позволяют утверждать, что автор — иудей. В «Письме Аристея» рассказывается об египетском посольстве в Иерусалим к первосвященнику Елеазару, 38-му по счету коэну гадоль, унаследовавшему первосвященство от Симона Праведника и, вероятно, упомянутому во Второй книге Маккавейской (6:18-25).

«Был некто Елеазар, из первых книжников, муж, уже достигший старости, но весьма красивой наружности; его принуждали, раскрывая ему рот, есть свиное мясо. Предпочитая славную смерть опозоренной жизни, он добровольно пошел на мучение и плевал, как надлежало решившимся устоять против того, чего из любви к жизни не дозволено вкушать. Тогда приставленные к беззаконному жертвоприношению, знавшие этого мужа с давнего времени, отозвав его, наедине убеждали его принести им самим приготовленные мяса, которые мог бы он употреблять, и притвориться, будто ест назначенные от царя жертвенные мяса, дабы через это избавиться от смерти и по давней с ними дружбе воспользоваться их человеколюбием. Но он, утвердившись в доброй мысли, достойной его возраста и почтенной старости и достигнутой им славной седины и благочестивого из детства воспитания, а более всего — святаго и Богом данного законоположения, соответственно сему отвечал и сказал: немедленно предать смерти; ибо недостойно нашего возраста лицемерить, дабы многие из юных, узнав, что девяностолетний Елеазар перешел в язычество, и сами вследствие моего лицемерия, ради краткой и ничтожной жизни, не впали через меня в заблуждение, и через то я положил бы бесчестие и пятно на мою старость».

 И там же в главе 8 (21-23):

«Такими рассказами, сделав их неустрашимыми и готовыми умереть за законы и отечество, он [Иуда Маккавей] разделил войско на четыре отряда, назначив вождями каждого отряда братьев своих: Симона, Иосифа и Ионафана — и подчинив каждому по тысяче пятисот человек. Потом приказал Елеазару читать священную книгу, и, обнадежив Божиею помощью, сам принял предводительство над передовым отрядом и вступил в сражение с Никанором».

Упоминает Елеазара первосвященника и Флавий в «Иудейских древностях». Более того, он пишет, что Елеазар приходился братом Симону Праведному, после смерти которого и получил первосвященство.

Подлинность «Письма Аристея» не подвергалась сомнению в древности, на него ссылался Иосиф Флавий при описании создания Септуагинты, а сам текст этого документа известен из трудов Евсевия Кесарийского и Прокопия Газского. Датировка произведения спорна и очень условна. Главный герой Птолемей Филадельф, с одной стороны, и цитирование Аристея Иосифом Флавием, с другой, весьма существенно расширяют временные границы его возможного написания: от 250-200 гг. до н. э. (Э. Шюрер, Р. Трамонтано, священник А. Князев) до I века н.э. (Г. Грец, Х. Вильрих).

Итак, Аристей рассказывает, как заведующий царской библиотекой Деметрий Фалерский представил царю Птолемею сыну Птолемея доклад о том, что в библиотеке отсутствуют, наряду с некоторыми другими, книги иудейского закона. Эти книги, отмечал Деметрий, написаны иудейскими буквами и языком, но слишком небрежно и не так, как должно, поэтому до сих пор и не удостоились царского внимания. Тем не менее, далее докладывал Деметрий, иудейское законодательство чисто и исполнено мудрости как божественное. Поэтому, если царю угодно, пусть напишет первосвященнику в Иерусалим, чтобы он прислал старцев, сведущих в своем Законе, по шести от каждого колена. «И тогда, — заканчивал заведующий Александрийской библиотекой, — достигнув согласия по большинству, мы получим точный перевод иудейского Закона и положим его на видном месте, достойном этого дела и твоего намерения. Будь счастлив всегда»… Царь Египта пишет письмо коэну гадоль Елеазару и отправляет в Иерусалим делегацию во главе с Андреем, начальником телохранителей, и Аристеем. Делегация везет в Иерусалим богатейшие дары: двадцать золотых и тридцать серебряных бокалов, пять сосудов, трапезу для возношения и чаши для возлияния, на которые ушло пятьдесят талантов золота, семьдесят талантов серебра и достаточное количество драгоценных камней, а также сто талантов серебра для принесения жертв и необходимых исправлений в Храме. Под «трапезой для возношения» в данном случае понимался «стол предложений», который устанавливался в Святилище Иерусалимского Храма. Стоит, пожалуй, подробнее остановиться на этом даре Птолемея Филадельфа Елеазару, поскольку трапеза для возношения, подробно описанная Аристеем, чуть ли не единственное описание стола предложений в Храме, не считая упоминания этого стола в Торе.

Различные изображения стола хлебов предложения

Прежде чем заказать трапезу для возношении у своих мастеров, Птолемей поинтересовался у местных иудеев, каковы размеры и устройство уже существующей и стоящей в Иерусалимском храме. Его желание, сделать трапезу в пять раз большую, остановило опасение, что она окажется непригодной для богослужения. Столешница размерами длиною в два локтя, шириною в один локоть и высотою в полтора локтя была сделана из чистого полновесного золота. Треугольный ободок, шириною в ладонь, с витыми бортами, украшенными рельефной плетеной резьбой, одинаково окаймлял столешницу с каждой стороны. В резьбу были вставлены различные драгоценные камни, укрепленные золотыми гвоздями. С каждой стороны столешницы под ободком всё было усеяно драгоценными камнями наподобие яиц и выступало в виде сплошного барельефа. Под барельефом из драгоценных камней художники изобразили венок, изобилующий всякими плодами: виноградными кистями, колосьями, финиками, масличными ягодами и гранатовыми яблоками. Эти плоды отображались драгоценными каменьями, соответствующими цвету каждого плода, и прикреплялись к золотому кольцу вокруг всей столешницы. Украшения ободка выглядели равномерно и симметрично таким образом, что трапеза могла использоваться для служения с двух сторон, с какой угодно. Были также сделаны борта и ободок в нижней части у ножек. Массивную доску из золота в четыре пальца толщиною мастера вставили под столешницей и прикрепили шипами к ножкам. По периметру трапезы был рельефно изображен греческий меандр, в середине которого находилось множество драгоценных камней разных пород: рубины, смарагды, ониксы и другие камни превосходного качества. Под меандром сделана сетка с узором посередине в форме ромба, в который были вставлены горный хрусталь и янтарь. Ножки трапезы были сделаны в форме головок лилий, под столешницей лилии загибались, а с лицевой стороны имели прямые листья. Основание ножек было из рубина толщиной в четыре пальца, а с лицевой стороны имело форму башмака в восемь пальцев ширины. Вырезанный из камня плющ, обвитый тернием и виноградной лозой с виноградными кистями, тоже вытесанными из камня, окружал ножки до верху. Таково было устройство четырех ножек. Всё было сделано настолько искусно, что при дуновении воздуха листья начинали двигаться. Переднюю сторону трапезы сделали из трех частей, как бы в форме триптиха, и по толщине сооружения скрепили одну с другой шипами в форме гусиной лапки, так что соединение скреп не было видно.

Первосвященник Елеазар в ответном письме Птолемею, в частности, написал: «Получив от тебя письмо, мы весьма возрадовались твоему намерению и прекрасному желанию; собрав весь народ, мы прочли ему, чтобы он знал о твоем благоговении к нашему Богу. Мы показали и присланные тобою бокалы, двадцать золотых и тридцать серебряных, пять сосудов, трапезу для возношения и сто талантов серебра для принесения жертв и необходимых исправлений в храме». Таким образом, можно предположить, что стол хлебов предложения, искусно изготовленный александрийскими мастерами в размерах, соответствующих Торе, простоял в Иерусалимском Храме с начала третьего века до 168 года до нашей эры. В этом черном для Иудеи году сирийский царь Антиох Епифан разграбил Иерусалим и Храм. Антиох установил в Храме жертвенник Зевса и на глазах у всех лично заколол жертвенную свинью на этом языческом алтаре. Как написано у Даниэля (Книга Даниила) [11:31; 12:11]:

«Войска им поставлены будут, осквернят они Храм-твердыню, прекратят постоянную жертву, попирая, мерзость поставят… Как жертву постоянную прекратили и, попирая, мерзость поставили, — дней тысяча двести и девяносто».

Антиох IV Епифан умер 28-го числа месяца шебат, через 3 года и 6 месяцев после осквернения Храма. Смерть настигла его после похода в Элимаиду, что в южной области Сусианы над Персидским заливом, с целью ограбить святилище Артемиды. Возле святилища, которого он так и не достиг, местные варвары не допустили его до кощунства, поразило Антиоха Епифана умопомешательство, по словам Полибия, вызванное силою какого-то божеского чуда. В этом состоянии умопомрачения и скончался царь в Парайтакене, области к северо-востоку от Элимаиды. День его смерти известен потому, что имя этого тирана занесено в Мегилат Таанит — свиток дней, запрещенных для поста, также как дни смерти Александра Яная и Ирода Великого.

В апреле 2012 года Национальная библиотека Польши подарила Исламской Республике Иран эту старую карту Персидского залива. При желании на ней можно распознать три области: Ниневия (вверху карты), в центре карты — Суса (Сусиана) и на восток от Сусианы — Парайтакена с центром в Исфагане. Элемаиду, южную область Сусианы, по словам Страбона, населяло племя элимеев. На равнине жили элимеи-земледельцы, а горная часть области, которая была значительно обширнее равнинной, поставляла так много воинов, большей частью стрелков из лука, что местный царь не хотел подчиняться, вопреки остальным сатрапам, царю Парфии. По версии Страбона именно эти лучники-варвары сами по своему почину напали на Антиоха Эпифана, когда он пытался ограбить святилище Баала, и убили его.

Преемники Антиоха Епифана передали часть священных сосудов и другой храмовой утвари в иудейскую общину Антиохии. Так что, не исключено, что драгоценная трапеза, подарок Птолемея Филадельфа иерусалимскому Храму, простояла в великолепной синагоге Антиохии до конца первого века.

Итак, Андрей и Аристей возвращаются обратно в Александрию в сопровождении 72-х толмачей, по шесть от каждого колена, знающих тогдашний иврит и койне, нагруженные многими дарами первосвященника Елеазара. Вот это упоминание о представителях 12 колен Израилевых у некоторых исследователей сильно снижает доверие к историчности «Письма Аристея». Не было, мол, к тому времени в Иудее двенадцати колен, оставалось только два. Остальные исчезли, скорее всего, растворились в людской массе в VIII веке до нашей эры.

Но вполне возможна и другая версия. На самом деле, на то время, начало III века, в Иудее было три колена: Иудино, Беньяминово и находящееся среди них Левино. Также были беженцы из других колен. Из Трактата Кидушин (4.1) известно, что вместе с Эзрой-софером возвратились из Вавилона в Страну Израиля десять родословий, или десять генеалогических разрядов, входящих в еврейский народ, происхождение которых известно. Гемара сообщает также, что Эзра привел с собой из Вавилонии всех мудрецов Торы того поколения. Таким образом, в Вавилоне не осталось никого, кто бы мог выяснить безупречность родословных иудеев. А это могло быть чревато тем, что иудеи, происхождение которых имеет изъян, вдруг замешаются там, в Вавилонии, в семьи с чистыми родословными. Поэтому, на всякий случай, привел с собой в Страну Израиля и все семейства с ущербной генеалогией, под строгий контроль синедриона и мудрецов.

Вот эти десять родословий:

Коэны; Левиты; Исраэли — просто иудеи, не коэны и не левиты; Халалы — сыновья коэна, родившиеся от женщин, не пригодных в жены коэну. Это, например — от вдовы, вышедшей замуж за коэна гадоль, или от разведенной, вышедшей замуж за простого коэна; Геры — мужчины, принявшие гиюр; Вольноотпущенники — рабы, отпущенные на свободу Мамзеры — родившиеся от запрещенных Торой половых связей, по отношению к которым посвящение в жены не имеет силы; Натины — потомки гивонитов (народ такой), которые прошли гиюр при Йеошуа Бин-Нуне. Йеошуа, а позже Давид, наложили на них запрет смешиваться с «общиной Израиля», то есть заключать смешанные браки с иудеями, родословная которых безупречна. Не знающие своего отца; Найденыши.

Последние два разряда находились под подозрением, что они — мамзеры. Коэнам, левитам и исраэлям разрешалось заключать между собой браки. Левитам, исраэлям, халалам, герам и вольноотпущенникам также разрешалось входить в общество друг друга, то есть заключать браки между собой. Коэнам запрещалось вступать в брак с халалами, герами и вольноотпущенниками. Разрешалось  заключать между собой браки герам и вольноотпущенниками, мамзерам и натинам, не знающим своего отца и найденышам. Но левиты и исраэли, а тем более коэны,  не должны были входить в общество мамзеров, натинов, найденышей и не знающих своего отца. В Танахе имеются многочисленные главы, посвященные толдот, или родословию. Известны две родословных Иисуса Христа в Новом Завете, а это уже I век нашей эры, и семья Иисуса — это, по сути, обычная иудейская семья. Если так долго существовала эта традиция о происхождении из определенного колена, то об этом обязательно рассказывали не только детям, но и внутри общины. Переходя от одной общины к другой, иудей нес с собой свое родословие, и ему, наверное, верили. Поэтому нетрудно представить себе возможность отыскания шести мудрецов-толмачей от каждого колена.»   

Трогательным мифом, а также апологетикой иудаизма, выглядит тот запечатленный в «Письме Аристея» факт, что Птолемей сын Птолемея пролил слезы радости, когда из дорожных коробов мудрецы достали свитки Торы. От Афинея известно, что еще прослезился Птолемей Филадельфус от огорчения, было дело, незадолго до кончины: «… он от недолжной роскоши повредился в уме и говорил, будто он единственный достиг бессмертия, и теперь будет жить вечно. И вот, промучившись несколько дней от приступа подагры, он, как стало ему лучше, выглянул в оконце и увидел, как на берегу реки египтяне растянулись на песке за немудреной трапезой. «Несчастный я! — воскликнул он, — почему не могу я быть одним из них!»» Другая черта нового направления литературы, которое начинается от «Письма Аристея», это синкретизм — смешение разных религий. По Аристею, царь Египта и прибывшие иудеи-толмачи говорят об одном и том же Боге. На самом деле, бог у Птолемея сына Птолемея был другой, как и у его отца — возможно, Серапис, который соединял в себе черты египетских и греческих божеств. Вот что говорит о смешении божеств сам Аристей: «Они [иудеи], царь, чтут Зрителя всяческих и создателя — Бога, которого почитают и все, а мы иначе называем Его Зевсом и Дием».

Птолемей II

Птолемей, сын Птолемея — ныне известный как Птолемей II Филадельф (около 308 до н. э. — 245 до н. э.) — царь Египта в 285 — 246/245 годах до н. э., соправитель Египта вместе со своим отцом Птолемеем I Сотером в 285 — 283/282 годах до н.э. Как и у других царей этой династии, у Птолемея-сына отмечалась тенденция к полноте во второй половине жизни. Он был светловолос, европейской внешности. Телесная слабость или, вероятно, хроническая болезнь, которая, по мнению Клавдия Элиана, сделала Птолемея II образованнейшим человеком. В самом начале своего правления, какое-то время совместного с отцом, Птолемей сын Птолемея освободил около 100 тысяч иудеев, плененных и переселенных в Египет еще в правление отца: Птолемея I Сотера. А также организовал, по инициативе и под руководством Деметрия Фалерского, перевод Торы на древнегреческий язык. Был женат дважды, второй раз на родной сестре, за что и получил впоследствии прозвище Филадельф, что обозначает «любящий сестру». Вот что сообщает Павсаний в «Описании Эллады»: «Этот Птолемей, влюбившись в Арсиною, свою родную сестру и по отцу и по матери, женился на ней, совершив то, что у македонян ни в коем случае не дозволяется, но что было в обычае у египтян, над которыми он властвовал».

Царь издал указ, как пишет Аристей, чтобы день прибытия старцев из Иудеи считать великим днем, и этот день отныне должен торжественно справляться ежегодно. Любопытно, что Филон Александрийский сообщает о том, что еще при нем не только иудеи, но и язычники, ежегодно праздновали на острове Фарос день создания Септуагинты. Затем Птолемей устроил пир в честь гостей, и этот пир продолжался семь дней. В большом зале царь посадил иудейских старцев справа от себя в два ряда и, когда пир затихал, спрашивал каждого поочередно о важнейших вопросах бытия. Толмачи отвечали сразу, их ответы были весьма немногословны, от одной до семи фраз. Тем не менее, вероятно из-за богатства пира и обилия яств, опросить за день удавалось не более 10 человек, последние два дня пира он опрашивал по 11 мудрецов. Ответы иудейских толковников в целом воспринимаются читателем как некое тайное учение о власти, как некая часть Устной Торы, не входившей тогда в свитки, привезенные старцами для перевода. Собственно, так воспринимал эти ответы и Птолемей Филадельф. Вот что он сказал толковникам по окончании пира: «Я извлек величайшую выгоду из вашего прихода, я многое получил от мудрого учения, преподанного вами мне об искусстве правления». В то же время, современные исследователи уверенно говорят о том, что ответы иудейских мудрецов почти полностью опираются на эллинскую мудрость — известные греческие тексты и пословицы, имеются лишь слабые намеки на библейские тексты. Интересно, что вопросы царя Птолемея и ответы старцев имеют общие стилистические приемы со «Свитками Когелет» («Книга Экклесиаст»). Цикличность и постоянное возвращение «на круги своя» также присуще обоим произведениям. 

 

Около половины ответов толковников на вопросы Птолемея сына Птолемея схожи с изречениями Экклесиаста, по большей части, почти дословно или же совпадают по направлению мысли. И всего можно насчитать не больше шести из вопросов, заданных Птолемеем толковникам, ответы на которые отсутствуют в «Книге Экклесиаста». Такое совпадение, чисто умозрительно, можно объяснить двумя взаимоисключающими обстоятельствами: либо автор «Письма Аристея» был знаком с «Книгой Экклесиаста» и, грубо говоря, украл идею, либо автором последней является Деметрий Фалерский — вдохновитель, руководитель и редактор Септуагинты. Некоторые особенности биографии предполагаемого автора «Книги Экклесиаста», а именно (1) он — бывший царь, правление которого было успешным; (2) он — мудрец и проповедник, прошедший через потрясения и разочарования; (3) жил он, как и предполагаемая дата написания книги, в III веке до нашей эры. Конечно, авторство Деметрия, так же как и датировка написания книги, весьма сомнительны, впрочем, как и остальные версии. Но они позволяют нам обратиться к личности Деметрия Фалерского, как к вполне вероятному основателю греко-иудейской литературы, апологетической и синкретической, и к самой «Книге Экклесиаста», удивительной 33-й части Танаха, канонизированной не ранее конца первого века нашей эры.

 Считается, что Деметрий Фалерский родился в 350 году до н.э. в семье зажиточного афинянина. Образование Деметрий получал в афинском Ликее, который располагался за городом в помещениях гимнасия, школы борьбы, по соседству с храмом Аполлона Ликейского, от имени которого и стало именоваться это учебное заведение. Ликей находился недалеко от восточных городских ворот Диохара (сейчас это центр Афин) между реками Илиссос и Эридан у подножья холма Ликавит. Основателем и, соответственно, первым схолархом Ликея был Аристотель. Школа была собственностью схоларха, и лично им содержалась. Кроме того в фонд Ликея поступала плата за обучение и пожертвования от меценатов и царей. Ученик Аристотеля Александр Македонский во время завоевательных походов собирал для своего учителя образцы животных и растений. Так был создан ботанический сад и первый в мире зоопарк. В центре школы располагалось святилище с жертвенником, где, помимо статуй Муз, были скульптуры самого Аристотеля и его сына Никомаха. От святилища отходили крытые галереи — главный, малый и нижний портики. Главный портик и аллеи сада были местом для прогулок, во время которых Аристотель беседовал с учениками и читал свои лекции. Эта крытая галерея (греч. Peripatoi) дала еще одно имя Ликею — Перипатос, а выпускников этой философской школы называют перипатетиками. В 323 году до н.э. внезапно умер Александр Македонский, и вскоре положение Ликея резко изменилось. Аристотеля осудили в безбожии, и он бежал в Халкиду на остров Эвбея, в имение, которое ему оставила мать, где вскоре умер то ли от болезни, то ли выпив аконит. Аристотель передал Ликей Феофрасту, который уже фактически руководил школой с 347 года до н.э. со времени отъезда Аристотеля в Македонию для воспитания подрастающего царевича Александра. Таким образом, при поступлении в Ликей Деметрий стал учеником Феофраста. Феофраст считается основоположником метода наблюдения за явлениями природы. Он считал, что единственным источником знаний, в том числе и главного знания — знания начала мира, является информация от органов чувств и опыт. Феофраст считается отцом ботаники: он создал классификацию растений, систематизировал накопленные наблюдения по морфологии, географии и медицинскому использованию растений. Будучи правителем Афин, Деметрий внес некоторые изменения в афинское законодательство, и Феофраст смог выкупить у полиса галереи и окружающий их сад и завещал их ликейской перипатетической школе вместе с картинами в нижнем портике, которые «изображали всю землю в охвате». Известно, что при Феофрасте в Ликее прошло обучение около 2000 учеников.

Деметрий Фалерский

Деметрий Фалерский (350 до н. э. – 283 до н. э.). Древнегреческий афинский государственный деятель и философ-перипатетик. Эпимелет Афин (317–307 гг. до н.э.), пользующийся покровительством македонского царя Кассандра. Один из основателей Александрийской библиотеки и Музейона. Находился при дворе Птолемея Сотера с 297 года, где он был не просто советником, но согласно Плутарху получил важное придворное звание и стал «первым из друзей Птолемея». Собрал и записал басни Эзопа. Как написал Диоген Лаэртский, после смерти Кассандра Деметрий из страха перед Антигоном бежал к Птолемею Сотеру, был советником при нем. Деметрий воспитывал сына первой жены Птолемея Керавна и побуждал царя отдать диадему ему, но вопреки советам Птолемей Сотер облек царской властью Филадельфа, сына второй жены Береники. После смерти Птолемея Сотера Деметрия взяли под стражу, «и он доживал жизнь в упадке душевных сил, пока во время сна его не укусила в руку ядовитая змея, и он не испустил дух. Погребли его в Бусиридском округе близ Диосполя».

Когда македонский царь Кассандр со своим войском осадил Афины, городская экклесия приняла решение договариваться с ним об условиях мира. Довольно длительные переговоры привели к заключению соглашения. Со стороны полиса-государства афиняне сохраняли за собой свой город и иные территории, за исключением Саламина, равно как и все свои доходы. Политические права были предоставлены только тем гражданам, которые владели имуществом не менее как в 1000 драхм. Со стороны Кассандра одним из главных условий соглашения было избрание гражданами Афин наместника города — эпимелета, предложенного Кассандром. Этим эпимелетом, избранным афинской экклесией в 317 г. до н.э., и стал Деметрий, уроженец аттического местечка Фалера, ловкий человек мягкого, приветливого характера и большой учености, искусный оратор и писатель, друг афинского стратега Фокиона. Введение Кассандром новой должности эпимелета Афин не изменило ничего в структуре управления полиса — Деметрий Фалерский за время своего правления избирался на выборные должности стратега и архонта, функционировали в полном объеме как собрания в демах, так и экклесия — общее собрание афинских граждан. По признаниям Демохара, Полибия и Цицерона сочетание «тирании» законов, введенных Деметрием, с его хозяйственной деятельностью и великолепным ораторским искусством привело к небывалому до того росту благосостояния афинских граждан. Государственные доходы достигли 1200 талантов в год, предметы потребления в этом десятилетии продавались в Афинах дешево и «все жизненные припасы имелись в изобилии». Население Аттики согласно переписи, произведенной при правлении Деметрия, достигло 21 000 граждан, 10 000 чужеземцев и 400 000 рабов. Как пишет Диоген Лаэртский, афинскими гражданами «в честь его [Деметрия] были воздвигнуты 360 медных статуй, по большей части представляющих его верхом или на колеснице четверкой или парой, а отлиты они были меньше чем в триста дней — таково было к нему рвение». Блестящее правление Деметрия кончилось внезапно, как укус скорпиона. Другой Деметрий, Деметрий Полиоркет — сын царя македонского Антигона Одноглазого, беспрепятственно вошел в незапертую гавань Пирея и внешним видом своего флота, а также своим красноречием завоевал Афины. Вот как этот чисто театральный трюк описал Плутарх: «Дальновидным планам Деметрия сопутствовала удача, и в двадцать шестой день месяца фаргелиона он появился в виду Пирея, совершенно неожиданно для его защитников, а потому, когда флот стал приближаться, все решили, что это корабли Птолемея, и принялись готовиться к встрече. Лишь много спустя начальники, обнаружив свою ошибку, отдали необходимые распоряжения, и тут поднялось страшное замешательство, естественное и неизбежное в тех случаях, когда приходится отбивать внезапную высадку неприятеля. И в самом деле, Деметрий уже вошел в гавань, найдя проходы незапертыми, и теперь, стоя на виду у всех, приказал подать с корабля знак, призывающий к тишине и вниманию. Все примолкли, и, поставив рядом с собою глашатая, Деметрий объявил, что прислан отцом, дабы в добрый час освободить афинян, изгнать сторожевой отряд и вернуть гражданам их законы и старинное государственное устройство. После этих слов глашатая, большая часть воинов тут же сложила щиты к ногам и с громкими рукоплесканиями стала приглашать Деметрия сойти на берег, называя его благодетелем и спасителем». Положение защитников стало совсем безнадежным, и Деметрий Фалерский через посольство обратился к победителю с изъявлением покорности и просьбой разрешить ему покинуть город. Получив такое разрешение, он немедля покинул родные Афины, как потом выяснилось, навсегда. Следующие десять лет Деметрий провел в Фивах у своего друга философа-киника Кратета и, возможно, в Македонии, и об этом периоде его жизни ничего не известно. Приговоренный к смерти в Афинах, Деметрий не предпринимал попыток вернуться, и после смерти Кассандра в 297/298 г. до н.э. принял предложение Птолемея Сотера обосноваться в Александрии в качестве советника при дворе царя Египта. В Александрии он лишился зрения, и вновь обрел его благодаря богу Серапису, в честь которого и сочинил пеаны. Диоген Лаэртский, который сообщил об этом, утверждал, что эти пеаны пели и в его время, т.е. около середины III века до н.э. Известно, что Деметрий Фалерский был воспитателем наследника престола Птолемея Керавна. Другого царского сына, Птолемея Филадельфа, воспитывал Стратон Физик, прозванный так за интерес к естественнонаучным дисциплинам.

По предложению Деметрия Фалерского в 295 году до н.э. был основан Александрийский Музейон по образцу афинского Ликея. Судя по тому, что активное участие в этом процессе принимал и Стратон, будущий схоларх афинского Ликея, одной из главных задач Музейона являлось обеспечение самого высокого на то время уровня образования наследникам престола, а также подрастающей элите Египта. Само собой разумеется, обучение и воспитание не могло осуществляться без полноценной научно-исследовательской работой в гуманитарной и естественнонаучной отраслях знаний, что отвечало личным пристрастиям Деметрия и Стратона. Первым из них и была выдвинута идея о создании библиотеки для сохранения всей литературы, не только греческой, но и всех заслуживающих внимания произведений. Деметрий говорил даже о немалой пользе этого учреждения лично для царя. Известны слова Деметрия обращенные к Птолемею Сотеру: «В книгах написано то, чего друзья не решаются говорить царям в лицо». Деметрий Фалерский был хранителем Александрийской библиотеки до 284 года до н.э. За десять лет он собрал около двухсот тысяч книг, среди которых находились философские сочинения Платона и Аристотеля, трагедии Эсхила и Еврипида, поэмы Гомера и Гесиода и многое, многое другое. Деметрий наблюдал за приобретением и копированием книг, проверял подлинность приобретаемых свитков, создавал списки хранимых текстов, своеобразную картотеку, руководил охраной библиотечного фонда. И, конечно, сочинял, сочинял, сочинял… Вот абзац об Деметрии из местечка Фалера из книги 5-й сочинения Диогена Лаэртского «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов»:

«Обилием сочинений и количеством строк он превзошел едва ли не всех перипатетиков своего времени, будучи более всех и образован и многоопытен. Среди этих сочинений есть исторические, есть политические, есть о поэтах, есть о риторике, есть речи к народу и речи посольские, есть даже сборники Эзоповых басен и многое другое. А именно: «Об афинском законодательстве» 5 книг, «Об афинском государственном устройстве» 2 книги, «О руководительстве народом» 2 книги, «О политике» 2 книги, «О законах», «О риторике» 2 книги, «О стратегии» 2 книги, «Об Илиаде» 2 книги, «Об Одиссее» 4 книги, «Птолемей», «О любви», «Фенонд», «Медон», «Клеон», «Сократ», «Артаксеркс», «Знаток Гомера», «Аристид», «Аристомах», «Поощрение», «О государственном устройстве», «О десятилетии», «Об ионянах», «К посольству», «О вере», «О милости», «Об удаче», «О великодушии», «О браке», «О метеоре», «О мире», «О законах», «Об обычаях», «Об уместном», «Дионисий», «О Халкиде», «Обличение афинян», «Об Антифане», «Историческое введение», «Письма», «Собрание под присягой», «О старости», «Справедливое», «Эзоповы басни», «Изречения»».

Судя по всему, Деметрий прекрасно знал древний иврит, его «слабые» стороны и непривычность для европейского читателя, так же как и почти полную зависимость понимания иврита от носителя языка, ощущающего его изнутри. Именно поэтому по предложению главного хранителя библиотеки были приглашены мудрецы из Иудеи для перевода Моисеева Закона на греческий язык. И поэтому нетрудно представить, как полагает И.И. Вегеря, что последние в обширном диогенском списке «Изречения» представляют собой сочиненную Деметрием Фалерским с помощью иудейских толковников «Книгу Экклесиаста». Да и «Послание Аристея», вполне возможно, было сочинено одним из учеников Александрийского Музейона.

Вот так зарождалось греко-иудейское направление античной литературы, имеющее немаловажное значение для Иудеи первого века, где древний иврит постепенно замещался арамейским и греческим языками.

Царь, в то время соправитель Египта, Птолемей сын Птолемея был весьма удовлетворен ответами толковников из Иудеи и убедился в великой мудрости гостей. Через три дня Деметрий вновь собрал этих мужей в северном квартале острова Фарос. В весьма красивом и уединенном доме, построенном на дамбе, было приготовлено всё для перевода. Работа старцев над переводом Торы на древнегреческий продолжалась 72 дня. Ранним утром они появлялись во дворце и кланялись царю Птолемею Филадельфу. Затем возвращались в свой дом на дамбе, мыли руки в море и молились Богу. До девятого часа они читали и переводили, сравнивали сделанное каждым и согласовывали между собой. Под руководством Деметрия согласованные части текста немедленно копировались. Надо ли говорить, что всё, в чем нуждались толмачи, доставлялось им весьма щедро. Ежедневно дворцовый распорядитель Дорофей приготовлял для них то же самое, что и для царя. Вероятно, это был очень большой дом, потому что после окончания работы Деметрий собрал в нем всех иудеев Александрии (так пишет Аристей) и прочитал им весь перевод вслух в присутствии толмачей. С большим почетом щедро одаренные иудейские старцы-толмачи вернулись на родину, увозя с собой в подарок первосвященнику Елеазару десять лож на серебряных ножках со всем необходимым к ним, сундук ценою в тридцать талантов, десять одежд, багряницу и великолепный венец, сто штук тончайшей шерсти, кубки и блюда, и две золотых чаши для посвящения Богу.

Рассказ Аристея об истории создания Септуагинты подтверждают и повторяют в общих чертах более поздние авторы.

Иудейский философ-перипатетик Аристовул, написавший для царя Египта Птолемея Филометора (около 175 года до н.э.) толкование книги Моисея, сообщает, что греческий перевод Моисеева Закона, которым он пользовался при сочинении сего труда, был сделан в царствование Птолемея Филадельфа, при участии философа Деметрия Фалерского, 72-мя мужами, вызванными из Иерусалима. Этот Аристовул, вероятно, упомянут во Второй книге Маккавейской: «Аристовулу, учителю царя Птоломея, происходящему из рода помазанных священников…». Потомок первосвященников перипатетик Аристовул, последователь Аристотеля, Феофраста и Стратона, возможно выпускник Ликея и, по времени, ученик схоларха Аристона из Кеоса, сочинил многотомный труд «К Филометру», который дошел до нас лишь в нескольких фрагментах. Аристовул сам обозначил свое произведение как ζητήματα — вопросы, и в этом философском жанре впервые излагает и использует аллегорический метод толкования Пятикнижия Моисеева, за что позже был прозван философом-экзегетом (от др.-греч. ἐξήγησις — истолкование, означает толкование библейских текстов), с целью показать, что основные идеи древнегреческой философии были заимствованы из Закона Моисея. Климент Александрийский в «Строматах» так цитирует это сочинение:

«Аристовул в первой книге своего сочинения «К Филометру» пишет: «Платон также следовал началам нашего законодательства. И очевидно, что он самым внимательным образом вникал во все его подробности. Ведь еще до Деметрия Фалерского и прежде владычества Александра и самих персов существовал другой перевод, включающий в себя повествование об исходе евреев из Египта, обо всех замечательных событиях, очевидцами или непосредственными участниками которых были наши предки, о завоевании земли обетованной, а также изложение всего нашего законодательства. Очевидно, что вышеупомянутый философ, муж весьма ученый, многое позаимствовал из этого источника. Равным образом и Пифагор многое позаимствовал у нас для своего учения»» [Книга первая, XXII, (150,1)].

Итак, Аристовул нигде не упоминает о письме Аристея, но зато говорит о греческом переводе Торы еще до Александра Македонского, доселе неизвестном. В книге «Евангельское приготовление» («Praeparatio Evangelica») Евсевий Кесарийский цитирует несколько фрагментов из трудов Аристовула. В частности, Аристовул пытается иносказательно объяснить применение антропоморфизмов в Торе. Надо сказать, что толмачей при создании Септуагинты должно было немало смущать наделение Бога человечьим обликом и свойствами, которое свойственно образному и предметному языку ивритской Торы. И выражения вроде «глаза Господа», «руки Яхве», «перст Яхве», «лица Твоего» во многих местах в греческом переводе были устранены или заменены более подходящими для недоступного для познания Бога. Аристовул, отвечая на вопрос, как может Господь иметь «руки», «стоять», «сходить» на гору Синай, указывает, что слова Моисея не всегда нужно понимать буквально (κατὰ τὴν ἐπιφάνειαν), поелику они могут «говорить о других вещах» (ἐφ̓ ἑτέρων πραγμάτων). Философ порицает тех, кто «верен только написанному» (τῷ γραπτῷ μόνον προσκείμενοι) и не видит в написанном слове ничего возвышенного (μεγαλεῖον). Согласно этому аллегорическому толкованию Аристовула, «рука» Господа означает Его могущество (δύναμις), а «стояние» Бога — создание Им космоса (ἡ τοῦ κόσμου κατασκευή). «Сошествие» на гору Синай, по мнению Аристовула, есть проявление абсолютного величия Бога.

Следующий фрагмент, приписываемый Евсевием Аристовулу, весьма определенно указывает на использование Платоном и Пифагором Пятикнижия Моисея для своих идей.

«Очевидно, что Платон близко следовал нашему Закону и тщательно изучил содержащиеся в нем заповеди. До Деметрия Фалерского и до завоеваний Александра было переведено и сказание об массовом исходе наших соотечественников иудеев из Египта, и все то, что произошло с ними далее, и обретение как своей земли, так и подлинного Закона; теперь уже ясно, что многие идеи были заимствованы вышеупомянутым философом, насколько известно: также Пифагор воспринял многие наши заповеди и вставил их в его собственную систему доктрин. Но перевод всего нашего Закона был сделан во времена царя Филадельфуса, вашего предка, который проявил большее рвение к работе, организованной Деметрием Фалерским.

 Голос Бога мы должны понимать не как произнесение слов, но как выполнение работы сотворения, так же, как Моисей в Законе говорит о создании целого мира как слова Бога. Точно также он постоянно говорит по поводу каждой работы: «И Бог сказал, и это было так».

 Теперь мне кажется, что Моисей всегда был проводником для Пифагора, и для Сократа и для Платона, который сказал, что они слышали голос Бога, когда они рассматривали расположение вселенной, так точно сделанной и неразрывно объединенной Богом».

Эллинистический философ Аристовул, перипатетик и экзегет, оставался в тоже время верующим иудеем. Там же, у Евсевия Кесарийского, прозванного Памфилом, он, в одном месте, обсуждает астрономические детали даты празднования Песаха, а в другом, толкует субботу, как день покоя «нашего Господа», который «дал нам 7-й день для покоя, потому что жизнь всех трудна», и добавляет, что «7-й» день правильнее называть «первым», поскольку он есть начало «света», которым созерцается вселенная. Точно также метафорически (μεταφέροιτο δ̓ ἄν) он говорит и о мудрости: «всякий свет имеет в ней свой источник». При этом Аристовул ссылается, как на перипатетиков, так и, прежде всего, на «нашего предка Соломона». Соединяя субботу и мудрость, он сообщает, что греческие поэты находят число 7 в основе ритма космических феноменов. И поэтому 7-й день защищает соблюдающих его от «душевного забвения и зла» и позволяет обрести знание истины. Далее Аристовул указывает, что следование субботе обязательно для иудеев как знамение (ἔννομος ἕνεκεν σημείου), и объясняет символизм числа 7 ссылаясь на Гомера, Гесиода и мифического Лина, брата Орфея.

В сочинении Филона Александрийского «Жизнь Моисея», написанном в 37-38 гг., Аристей не упоминается. Всему делу перевода Торы (речь идет о переводе только Закона, то есть Пятикнижия Моисеева) Филон придает характер чуда, сам перевод считает боговдохновенным, а старцев-переводчиков — пророками:

«… после чего, поселившись на острове Фарос, … они принялись за перевод. Здесь, пребывая в полном уединении, они, вдохновенные свыше, пророчески изрекали не различно, но одно и то же, в одних и тех же словах и выражениях, как будто каждому кто-то невидимо нашептывал».

В этом сочинении Филона Александрийского, менее известно другое его прозвище — Филон Иудей, как и в других творениях этого иудейско-эллинского философа, проявляется его безграничная вера в боговдохновенность Септуагинты. Любая мелочь, повторения, нелепости, ошибки переписчиков воспринимаются им всерьез, подвергаются тончайшей интерпретации и становятся, таким образом, источником подчас весьма глубоких философских рассуждений. Из двух характерных черт творчества Филона (1) убежденность в том, что иудейский закон это и есть природный закон, и (2) аллегорической интерпретации должно подвергаться все, что связано с природным законом, в «Жизни Моисея» аллегории почти не употребляются, зато защищается высокая мораль иудейских законов.

Еще в Септуагинте было заложено иное понимание Бога. Это уже не старый иудейский, сугубо национальный бог Яхве. Вызревает идея о единственно истинном, универсальном и всемогущем Боге-творце. На оформление этой идеи у Филона, несомненно, могла оказать влияние греческая философия, в которой существовало что-то похожее на монотеизм, в особенности у стоиков. Единое Парменида или Платона, Ум Анаксагора или Аристотеля, Монада у пифагорейцев — везде в таких случаях выступает попытка философского эллинского ума установить компактно и единично существующие в космосе во множестве закономерные связи. Однако чего не было в древнегреческой философии, так это надмирного принципа в виде личности.

 Экзегет Филон дает обширные аллегорические комментарии на книгу Бытия (Брешет) в Септуагинте. Это сочинение, «Аллегории священных законов», сохранил Евсевий Памфил. Аллегорический комментарий Филона в имеющихся на сегодня рукописях и изданиях представляет собой объяснение избранных мест книги Бытия, начиная со стиха 2.1 и заканчивая 41.24. Существует мнение, что это произведение Филона обнимало собою все Пятикнижие Моисеево. Вероятно, Филон предполагал дать непрерывную историю нравственного развития человеческой души от ее образования до достижения ею высшего совершенства в лице Моисея. На самом деле, имеются первые 7 книг, которые толкуют библейский текст непрерывно стих за стихом, и остальные 2-е, предлагающие объяснения лишь избранных стихов книги Бытия до стиха 41.24. Отдельные выражения в этом сочинении определенно говорят о том, что предполагаемыми читателями его были иудеи, притом не все иудеи вообще, а только наиболее развитые и образованные, могущие понять и оценить аллегорические толкования автора. Только в этой книге читатель мог найти цельное представление Филона о Боге, мире и человеке, его суждения о добродетели, о зле, о разных видах нравственной деятельности. В остальных сочинениях — есть только частичное раскрытие этих взглядов в приложении их к отдельным явлениям жизни и иудейской истории. Особенность экзегетического метода Филона в аллегорических комментариях состояла в том, что для выяснения одного библейского текста Филон привлекал целый ряд других, параллельных текстов. При этом, объем толкования этих последних нередко превосходил объяснение непосредственно интересующего автора места.

Аллегорический комментарий на книгу Бытия начинается с объяснения стихов 2.1-2.6:

«1. Так совершены небо и земля и все украшение их.
2. И совершил Бог в шестой день дела Свои, которые творил, и почил в день седьмой от всех дел Своих, которые творил.
3. И благословил Бог день седьмой и освятил его, ибо в оный почил Он от всех дел Своих, которые начал Бог творить.
4. Сия книга бытия неба и земли, когда оно было, в тот день, в который сотворил Господь Бог небо и землю,
5. И всякую полевую зелень, прежде появления (ее) на земле, и всякую полевую траву, прежде восхода (ее). Ибо Господь Бог не посылал дождя на землю, и не было человека для возделывания ее,
6. Источник же вытекал из земли и орошал все лицо земли».
[Книга Бытия, в переводе П.А. Юнгерова]

Под небом, говорит философ-экзегет, нужно разуметь ум, так как на небе живут духовные существа, а под землею — чувство, которое по своему составу подобно телу и земле. Небо и земля совершены не в 6 дней (Бытие 2.2), и вообще не во времени, ибо время измеряется движением солнца, а потому явилось уже после творения мира. Нет, число «6» указывает на творение Богом существ смертных. Поэтому и выражение «почил» обозначает не полный покой и прекращение созидательной деятельности Божьей, а окончание творения именно смертных существ. После творения их Бог «почил» в день 7-й, ибо число «7» относится уже к вечному и божественному бытию. Между тем, продолжает Филон, значение эвдомады (греч. — Εβδομάδα, неделя) не ограничивается миром духовным. Число «7» присутствует во всех жизненных явлениях. Потому «благословил Бог день седьмой, и освятил его», что духовная природа — свята, а что свято, то и благословенно. Создав, таким образом, идеи ума (небо) и чувства (земля), Божественный Логос далее творит идеи духовного и чувственного. Видно, что здесь у Филона Логос выступает как созидательный атрибут Бога творца. «Полевая зелень» обозначает духовное, как произведение ума, а «полевая трава» — чувственное, которое является пищей для неразумной части души. Согласно этому дальнейшие слова Бытия «Ибо Господь Бог не посылал дождя на землю» указывают на то, что как ум, так и чувство на то время еще не имели приложения, потому как не было еще отдельных видов чувственного, которые давали бы пищу для ума — «не было человека для возделывания ее»… И так далее, от стиха к стиху толкует Филон Александрийский книгу Бытия, заканчивая первую книгу своего сочинения аллегорическим комментарием к стихам 2.16-2.17:

«16. И заповедал Господь Бог Адаму, говоря: «От всякого древа, которое в раю, ты будешь есть,
17. От древа же познания добра и зла — от него не ешьте, а в какой день вкусите от него — смертью умрете»».

Господь Бог предначертал Адаму есть от всякого дерева в раю, таким способом упражняясь в различных добродетелях, причем не просто есть (φαγετν), а есть врозь (φαγετν βρωσι), то есть сознательно и не торопясь, разжевывая пищу-добродетель, чтобы стать более совершенным. Последнее особенно необходимо в виду, с одной стороны, обилия порока и склонности к нему человека («вкусите») и, с другой стороны, скудости добродетели и трудности ее достижения. Наказанием для порочного является смерть. Смерть, конечно, не телесная, а духовная («смертью умрете») — «погребение души страстями и всякими пороками». «Теперь, — продолжает Филон, — когда мы живем, наша душа мертва и погребена в теле, как некоем гробе, а когда мы умрем, душа заживет собственною жизнью и освободится от дурного и мертвого соединения с телом». Этот последний комментарий Филона перекликается с более ранним греческим переводом книги Иова в своде Септуагинты.

 Представления иудеев о посмертной участи человека, в общем, напоминали гомеровские. Умершие, вернее, их тени попадают в вечно темное подземное царство мертвых — Шеол, где ведут призрачное существование. Они не знают ни адских мук, ни райского блаженства, все в одинаково незавидном положении. Еще автор «Книги Экклесиаста» («Когелет») (III век до н. э.) пессимистически утверждал, что:

«19. Ибо участь одна человеку, скоту; участь одна: и тот, и другой умрут, душа одна у всех;
и отличия между человеком и скотом нет, ибо все — ничто:
20. Все движется в место одно, все — из праха, и все — в прах вернется».

Вера в загробное воздаяние и воскресение мертвых, по-видимому, получила распространение у иудеев не раньше II века до нашей эры. Автор «Книги Даниила» («Даниэль») (около 165 года до н. э.) уже твердо верит, во всяком случае, стремится укрепить в своих читателях веру в то, что праведники после смерти воскреснут и получат награду за свою преданность религии Яхве. Злодеи и нечестивцы тоже воскреснут, но их будет ждать суровая участь: «Многие спящие в земном прахе пробудятся, одни — к жизни вечной, на омерзение и вечный позор — другие» (Дан. 12.2).

«Книга Иова», как и некоторые другие книги Танаха, анонимна. О личности ее автора, даже в настоящее время, невозможно высказать хоть в малой степени правдоподобной гипотезы. С древности прослеживается мнение, что история Иова вымышлена, и самого Иова как исторической личности никогда не существовало. Талмуд приводит по этому поводу самые разные высказывания. Мы узнаем, например, что «Книга Иова» принадлежит перу Моисея, а Иов был современником одного из патриархов: Авраама, Исаака или Якова. Там же, в трактате Бава Батра, утверждается, что «Иов никогда не рождался и не существовал, а был всего лишь притчей». А в другом месте этого трактата написано, что Иов жил при Вавилонском пленении или позже, в эпоху Второго храма. Великий еврейский ученый, философ и экзегет, живший в XII веке, Моисей Маймонид также учил, что «Книга Иова» имеет в своей основе выдумку, с целью показать различные мнения, которые имеются относительно Провидения. Современные ученые в большинстве своем не видят в книге Иова никакого исторического зерна и рассматривают ее как своеобразную дидактическую поэму. Так же большинство исследователей считает, что «Книга Иова» в нынешнем виде не является законченным произведением одного автора. Она разделена на несколько частей: ядро книги — дискуссия Иова с его друзьями представлена как самостоятельная поэма и изложена в стихотворной форме, пролог и эпилог даны в прозе. В поэтических главах Иов общается и с Богом, который является для него единственным оплотом и судьей, и которого он, Иов, одновременно, призывает к ответу за свои безвинные страдания. Язык «Книги Иова» — иврит со значительным влиянием арамейского языка. Есть мнение, что эта книга переведена с арамейского или была составлена на севере Эрец Исраэль, где влияние арамейской культуры было особенно заметно. Поэма организована по законам древнееврейской поэтики, присутствуют параллелизмы, тонический метр, повторы, ассонансы. «Книга Иова» не относится к какому-нибудь одному жанру, в ней сочетаются элементы религиозной лирики и гимники, дидактики и эпоса. Автору поэмы свойственны и элегия, и пафос, и горькая ирония, и язвительный сарказм. Отдельные выражения поэмы можно встретить и в других местах Танаха, но, при этом, «Книга Иова» отмечается яркой поэтической индивидуальностью автора. В этой поэме заметны особенности древнееврейского стиха. Яркие и неожиданные образы и метафоры. Например: лучи — «ресницы зари». Заря поднимается над землей и берет ее за края, чтобы стряхнуть с нее злодеев, хозяйничавших на ней под покровом ночи, точно заботливая хозяйка, стряхивающая крошки со скатерти (38.13). Хотя древние иудейские поэты знали и иногда использовали рифму, но, как и древние греки, не считали ее необходимой для поэтической речи. Зато обязательной была ритмичность, причем не только ритмичность звучания, но и ритмичность мысли. Причем если последнюю можно увидеть, то первую можно только представить. Неизвестно, как в действительности звучал стих в древней Иудее, как звучала древнееврейская речь. Неизвестно потому, что мы, наверное, уже никогда не узнаем, как в древности произносился ряд букв еврейского алфавита и, следовательно, как произносились слова, где ставилось ударение. Не было в тогдашнем иврите и букв для обозначения гласных.

Дата перевода «Книги Иова» в своде Септуагинты в точности неизвестна, но в середине II века до н. э. он уже существовал, поскольку цитаты из него можно встретить у иудейского эллинизированного писателя того времени Аристея Экзегета (около 150 года до н. э.). «Книга Иова» на койне не только стала душеспасительным чтением для эллинизированного иудея или прозелита, но и привнесла философские идеи иудаизма в эллинистическую культуру. Интересно, что некоторые ученые разглядели в идеях и манере изложения «Книги Иова» сходство, как с трагедиями Еврипида, так и с диалогами Платона. Первоначальный текст Септуагинты до нас не дошел. Самые древние рукописи с текстом, в значительной степени испорченным, относятся к IV до н.э., и они во многом расходятся. В первоначальном варианте древнегреческого перевода «Книги Иова» не хватало почти шестой части стихов по сравнению с масоретским текстом. Эти недостающие стихи позже были дополнены из греческого перевода Феодотиона. Но и этот дополненный текст в своде Септуагинты в значительной степени расходится с масоретским.

Главная линия «Книги Иова» — страдания праведника, или, как говорили мудрецы: праведник — и ему плохо, злодей — и ему хорошо. В книге 1070 стихов. В отличие от некоторых других книг Танаха святость «Книги Иова» никогда не подвергалась сомнению. Начинается эта книга так:

«Был человек в стране Уц по имени Иов, и был человек этот непорочен и прям, и страшащийся Бога, и сторонящийся зла» (1.1).

Таким образом, в этом стихе перечисляются все традиционные черты праведника. Страна Уц это одна из областей Эдома, который был на крайнем юге Иудеи. Бог наделил Иова большим богатством и детьми, множеством скота и рабов, «…и был человек этот самым великим среди сынов Востока» (1.3). Затем внезапно действие переносится на небо:

«И однажды пришли сыновья Божьи предстать перед Господом; и — пришел Сатан среди них:

И сказал Господь Сатану: «Откуда пришел?» И ответил Сатан Господу, говоря: «Бродил по земле, расхаживал»:

И сказал Господь Сатану, обратил ты внимание на раба моего, Иова: нет такого, как он на земле — человек непорочный, прямой, страшащийся Бога, и сторонящийся зла:

И ответил Господу Сатан, говоря: «Не даром страшится Господа Иов:

Не Ты ли оградил его, и дом его, и все, что у него — кругом: деяния рук его благословил — и скот его распространился по земле:

А простри руку Свою — и затронь все, что есть у него: не в лицо ли хулитьТебя будет»:

И сказал Бог Сатану: «Вот, все, что есть у него — в твоей руке: только на него самого руки не простирай»; и ушел Сатан от лика Господня…» (1:6-12)

«Сыновья Божьи» (בְּנֵי הָאֱלֹהִים) — это ангелы. В тоже время греческое слово «ангел» является точным переводом другого слова «малеах» (מַלְאַךְ), что значит «посланник», и более точно указывает на природу ангела в иудаизме как «посланника», то есть функцию Господа. А «сыновья Божьи» в данном контексте может означать только «боги», так же как «сыны Адама»- «люди». Только «сыновья Божьи»- это божественные существа низшего порядка, с помощью которых главный Бог Яхве управлял миром. Один из «сыновей Божьих» в «Книге Иова» называется «Сатан». На иврите лесатан значит — «в помеху». То есть, изначально сатан означал «помеха, преграда», а значения «ненавистник», «противник» и соответствующие глаголы появились потом. Причем эти значения появлялись исторически последовательно: сначала «помеха», а уже потом — «ненавистник». Сатан появляется в Танахе, кроме «Книги Иова», крайне редко. Так у пророка Зхарии он появляется как обвинитель. В книге Шмуэль (1 29.4) слово сатан употребляется в значении «преграда». В Псалмах корень этого слова встречается в значении «ненавидеть», а также — обвинитель. При этом точно так же, как в пророчестве Зхарии, сатан стоит справа от обвиняемого в Псалмах (109.6):

«Злодея над ним поставь: справа обвиняющий встанет».

В оригинале: וְשָׂטָן, יַעֲמֹד עַל-יְמִינוֹ, дословно: И обвинитель (сатан) встанет справа от него.

Интересно, где же в Танахе происходит персонификация сатана, то есть где возникает имя Сатан? Оказывается таких мест всего два. В Диврей гайамим [Паралипоменон 1] (1 21.1): «И встал Сатан против Исраэля и подстрекал Давида исчислить Исраэль» и в «Книге Иова», где Сатан предстает провокатором. И первым, кого он спровоцировал подвергнуть испытаниям непорочного Иова, был Господь — Яхве. При этом роль провокатора не противоречит роли сатана с маленькой буквы — преграды, преодолеваемой Иовом на пути к Творцу.

Яхве принимает вызов и позволяет Сатану испытать Иова, отнять у него все, кроме жизни. И в один день Иов теряет все свое богатство, дом и детей. Один за другим вестники сообщают Иову о постигших его несчастьях. Но он ни единым словом не возмутился против Яхве и только благословил его имя.

«И встал Иов, свой плащ разорвал, и остриг свою голову, и пал он на землю, и распростерся: И сказал: «Нагим из утробы матери вышел — нагим и вернусь; Господь дал — и Господь взял; да будет имя Господа благословенно»: Так не согрешил Иов; и бесстыдного о Боге он не сказал» (1.20-22).

Но Сатан не отстает от Господа: «Кожу за кожу, и все, что у человека есть, отдаст он за душу свою: Но руку Свою простри — порази кость, плоть его: не в лицо ли хулить Тебя будет?» (2.4-5). И Яхве разрешает Сатану поразить Иова скверной сыпью — от стопы ног до темени. Тогда жена Иова говорит ему: «Ты все еще тверд в непорочности? Прокляни Бога — и умри«. Но Иов с негодованием отвергает этот совет: «»добро примем от Бога, а зла — не примем«; так, не согрешил Иов устами своими» (2:9-10). Услышали трое друзей Иова — Элифаз, Билдад и Цофар — о его несчастии и пришли, чтобы разделить его горе. Ужаснулись они мере его страданий, заплакали, «разорвали каждый одежду свою, и швырнули пепел на головы свои — к небесам». Неделю друзья сидели рядом с Иовом на земле и молчали, слишком велика была боль. Иов заговорил первым, отсюда, собственно, и начинается основная часть книги. Иов проклял день своего рождения — почему он тогда не умер? Зачем Бог дает страдальцу свет, и жизнь — несчастным? Бог преградил ему путь. «Страх, которого я боялся — пришел».

Друзья возражают Иову: каждый по очереди произносит по три речи. Последний из них, Цофар, — две. Иов всякий раз отвечает. После друзей Иова произносит большую речь в защиту Бога некий Элигу сын Барахэля из Буза, из семейства Рам, о котором до этого в книге совсем не упоминалось, и о котором известно только, что он был младше собеседников и «молод годами». Имя Элигу и имя его отца Барахэл, вероятно, литературные. Элигу (אֱלִיהוּא) — может быть прочитано как «мой Бог — Он», а Барахэл (בַּרַכְאֵל) как «благословил Бог». В конце поэмы является сам Яхве и «из бури» отвечает Иову. Бог совсем не объясняет Иову причину его мучений и даже не дает ответа на вопросы страдальца — Яхве сам начинает спрашивать Иова. «Где ты был, когда землю Я основал?.. Ведаешь неба законы? Установишь их власть на земле?.. Ты ли коню силу дал, облек гривой шею его? Ты его, как саранчу, ржать заставил?.. Твоим ли разумом ястреб парит, на юг крылья свои простирает?» и так далее. Общий смысл ответов Яхве вполне понятен: как смеет человек, который так мало знает и так мало может, обсуждать поведение Бога? После речи Яхве Иов прекращает спор. Он объясняет Богу, что до сих пор лишь слышал о нем: «Слышало ухо слух о Тебе, а ныне глаза Тебя видят». Только теперь, увидев Яхве собственными глазами, Иов понимает, что нельзя говорить с Богом так, как он говорил с друзьями: «Разумное от человека сокрыто, непостижимо, говорил я — не понимая, о великом — не ведая».

«Книга Иова» заканчивается небольшим эпилогом в прозе. Яхве после Иова сердито выговаривает Элифазу-тейманитянину: «Гнев Мой воспылал на тебя и на двух друзей твоих, ибо не говорили правдиво вы обо Мне, как раб Мой Иов» (42.7). Яхве велит друзьям Иова принести жертву всесожжения — семь тельцов и семь овнов, и пусть Иов помолится за друзей. И вернул Господь Иову прежнее, а что-то и вдвойне.

«И Господь благословил конец Иова более чем начало: и стало у него четырнадцать тысяч овец, и шесть тысяч верблюдов, и тысяча пар быков, и тысяча ослиц:

И стало у него семь сыновей и три дочери:

И нарек он имя одной — Йемима, а имя другой — Кециа, а имя третьей — Керен Апух:

И не было женщин красивей дочерей Иова на земле. И дал им отец их наследство среди братьев их:

И жил Иов после этого сто сорок лет, и видел он сыновей своих и сыновей сыновей своих — четыре поколения:

И умер Иов — стариком, насыщенным днями» (42.12-17).

Любопытно, что Иов в прологе и эпилоге совсем не тот, что в поэме, в нем нет ни капельки протеста против Божьей воли. В то время как в поэме Иов доходит до осуждения бога, и даже до богохульства, друзья Иова в ходе дискуссии всячески защищают Яхве, а в эпилоге Бог выражает как раз недовольство выступлениями своих защитников, и одобряет речи Иова.

Очевидно, концепция загробной жизни и загробного воздаяния чужда как Иову, так и его друзьям. Иов убежден, что смерть есть конец всему: «А человек обессиливает, умирая: умирает человек — и нет…» (14.10). И всякая надежда уходит вместе с телом в преисподнюю: «Где надежда моя? Надежду мою кто увидит? Сойдет со мной в преисподнюю? Ляжет в землю со мною?» (17.15,16). Выходит, и после смерти невинно страдающему не стоит рассчитывать на справедливость Бога.

При переводе Торы и других книг Танаха на древнегреческий переводчики позволили себе внести много изменений в первоначальный текст. Относительно «Книги Иова» это особенно заметно, и было вызвано различными причинами. Можно считать установленным, что толмачи «Книги Иова» в Септуагинте пользовались оригиналом, частично отличавшимся от того, который лег в основу масоретского текста. Иногда очевидно, что причиной искажения текста некоторых стихов или добавлений к оригинальному тексту было стремление толмача улучшить литературный стиль оригинала, понятнее изложить мысль автора и избежать многочисленных повторений и дублирований смысла в различных стихах, которыми так богат текст «Книги Иова». Некоторые отклонения, несомненно, имели целью проще, понятнее изложить сложно выраженную мысль автора. Ученые находят, что словарь «Книги Иова» богаче, чем любой другой книги Танаха. И по этой причине в тексте этой книги обнаруживается немало так называемых гапакс легоменон (греч. «единожды сказанное»), то есть слов, которые встречаются в Танахе только по одному разу. Значение таких слов можно определить только приблизительно, исходя из контекста или через другие родственные языки: арабский, арамейский или ассирийский. Кроме этого, в «Книге Иова» достаточно много иноязычных форм, особенно арамеизмов и арабизмов. Толмача «Книги Иова», вероятно, не смущала, как при переводе других книг Танаха, священность этой книги, потому что «Книга Иова» была единственной из Писания, точно не канонизированной на то время. Может быть, отсюда такая вольность перевода. Все это позволяло толковникам внести в перевод «Книги Иова» те новые идеи и догмы, которые появились в иудаизме за последние два-три века.

 В первом, дошедшем до нас, полном греческом тексте «Книги Иова» (Ватиканский кодекс, IV век н.э.) имена Бога везде заменены: Эл (Элоах, Элохим) — на Бог (др.-греч. θεός), Яхве (тетраграмматон) — на Господь (др.-греч. κύριος, господин, повелитель), Шаддай — на Вседержитель. Долгое время считалось, что, начиная с первых переводов Танаха на древнегреческий язык, тетраграмматон отсутствовал в тексте перевода и был заменен греческими словами κύριος (Господь) и θεός (Бог). Основанием для этого служили полные тексты Септуагинты IV-V веков н. э. Но находки в разных местах фрагментов рукописей отдельных книг Септуагинты, датируемых II веком до н.э. — I веком, опровергли это общепринятое мнение. В этих фрагментах везде, где в оригинальном еврейском тексте стоял тетраграмматон‎, он сохранялся и в греческом тексте в палеоеврейском или арамейском написании (יהוה), а также греческими буквами в фонетической транскрипции (ιαω, iaō). Обнаруженный в Верхнем Египте Оксиринхский папирус 3522 с фрагментом «Книги Иова» в своде Септуагинты также содержит тетраграмматон вписанный палеоеврейскими буквами в тех же местах, где он был в оригинале.

Оксиринхский папирус

Оксиринхский папирус 3522 (Papyrus LXX Oxyrhynchus 3522, подписанный как P.Oxy.L 3522) — небольшой фрагмент «Книги Иова» (42:11-12) в своде Септуагинты. Фрагмент был опубликован в 1983 году P. J. Parsons в The Oxyrhynchus Papyri, vol. L (50). Палеографически датируется I веком до н. э. Тетраграмматон , вписан в древнегреческий текст палеоеврейскими буквами и «Яхве» — обведены в рамочке.

Весьма заметны в «Книге Иова» Септуагинты и примеры эллинизации Танаха. В трех местах поэмы слово «Шеол», которое употреблялось для названия подземного царства мертвых, толмач лихо заменяет на Та́ртар (др.-греч. Τάρταρος) греческой мифологии. А незнакомое ему слово «тан», которое, судя по контексту, обозначает шакалов: «Братом я стал шакалам И другом — страусам [в масоретском тексте «дочерям страуса», т.е. самкам страуса]», но поняв, что речь идет о каком-то существе, обитающем в пустынных местах, толмач перевел как «сирены». В Септуагинте: «Братом стал сиренам, другом — птицам» (30.29). В греческой мифологии сирены — страшные птицы с человеческими головами, встречающиеся в безлюдных местах и заманивающие своим пением людей, чтобы пить их кровь. Еще один пример говорит о стремлении толмачей «Книги Иова» отразить в своем переводе греческую мифологию. В 14-м стихе последней главы автор поэмы об Иове автор приводит имена трех дочерей Иова: «И нарек он имя одной — Йемима, а имя другой — Кециа, а имя третьей — Керен Апух». Имя третьей дочери переводится с еврейского как «рог с притираниями». Толмач же передал это имя: «Амалтеев рог». Из греческой мифологии известно, что Амалтея была козой, вскормившей своим молоком младенца Зевса, которого мать его, богиня Рея, скрывала от отца младенца — Кроноса. Из благодарности Зевс превратил один рог козы в «рог изобилия» с волшебным свойством: давать его обладателю все, что тот пожелает. Так языческий греческий миф вошел в новое греко-иудейское Священное писание. Значительно позже, в V веке н. э., толмачей Септуагинты вполне резонно за это упрекнул один из отцов церкви Феодор Мопсуэстский: «Можно ли было приписать Иову, человеку святому, но варвару, эдомиту родом, знание языческих басен о Юпитере, Юноне и Сатурне?»

В Септуагинте значительно смягчены наиболее резкие выпады Иова, в том числе места, где он обвиняет Бога не только в личной несправедливости по отношению к нему самому, но также и в несправедливом управлении всем миром.

 

 

Для Иова из оригинального текста книги смерть — это конец всему. Иногда из глубины отчаяния он призывает смерть, видя в ней конец своим невыносимым мукам, чаще ужасается, но во всех случаях нет в его речах, как и в речах его друзей, даже намека на веру в возможность воскресения после смерти. Исключение составляют загадочные стихи 19.25-27, которые, скорее всего, являются последующим искажением первоначального текста. В них Иов как будто бы выражает веру в то, что после смерти он увидит Бога: «И после того, как моя кожа (спадет, я увидел бы его) И, лишившись плоти моей, узрел бы Бога«.

О какой «сирской книге» идет речь — неясно, и среди ученых по этому вопросу нет единого мнения. В сирийском переводе Танаха, который называется «Пешито», этой концовки «Книги Иова» нет. Существующий ныне греческий текст дополнения к последнему 17-му стиху был написан толмачом «Книги Иова» в списках семидесяти двух толковников. Этот же текст находился и в переводе Феодотиона, хотя последний мог его полностью заимствовать из свода Септуагинты. По свидетельству Евсевия Памфила историчность такой концовки признавали Аристей Экзегет и Филон Александрийский. И здесь важен тот факт, что толковниками, а, судя по всему, это был весь цвет тогдашней иудейской религиозной мысли, было сочтено необходимым добавить к переводу священной книги дополнение со словами о воскресении Иова. И это стало дополнительным штрихом к образу праведника. Тем штрихом, которого, по мнению толковников, не хватало Иову в священной книге и который был существенно нужен в ней. В этом новом образе черты бунта против Бога были практически скрыты, зато выдвинуты смирение и покорность воле Господа. Иов в Септуагинте уже не сомневается в справедливости Бога, который, пусть и после смерти, оправдает его и возродит для новой счастливой жизни. По выражению М.И. Рижского, состоялось настоящее преображение Иова. И уже таким преображенным предстал Иов перед раннехристианскими авторами, которые, как сейчас известно, «Книгу Иова» читали именно в своде Септуагинты.

Словарь малопонятных слов

Логос — (от греч. λόγος «слово; мысль, смысл, понятие; число») — в древнегреческой философии означает одновременно «слово» (высказывание, речь) и «понятие» (суждение, смысл). Гераклит, впервые использовавший его, называл логосом «вечную и всеобщую необходимость», устойчивую закономерность. В последующем значение этого термина неоднократно изменялось, но суть понятия оставалась прежней, под логосом понимают наиболее глубинную, устойчивую и существенную структуру бытия, наиболее существенные закономерности мира. У Филона Александрийского Логос — это образ Бога, как бы «второй Бог», посредник между потусторонностью Бога и посюсторонностью мира, а также «божественная мысль», «образ Божества», «перворожденный сын Божий», «царственный первосвященник», «заступник», «первообраз человека», первый ангел. В иудаизме есть понятие «Мемра» (ивр. ‏ממרה‏‎)‎, или «Маамар» (ивр.‏מאומר‎‏‎‎), которое переводится как «Слово» и обозначает творческое начало слова Божьего. Мемра часто и всегда употребляется в Таргуме (перевод Торы на арамейский язык) с целью избежать антропоморфизма и выступает всегда, как выражение Божественной силы и Божьего посланника, вместо Бога, где в словосочетании прилагательное не вполне соответствует достоинству Господа или Его духовному естеству. Так, например, вместо «Он — пожирающее пламя» в Таргуме употребляется выражение «Мемра — пожирающее пламя». В Торе «слово Божье» (דבד ה׳‎) всегда обозначает речь Бога, обращенную к патриархам или к пророку («После этого было слово Господа Авраму в видении…», Брешит: 15, 1; «Сказал: Теперь слова Мои слушайте, если будет у вас пророк Господа, в видении откроюсь ему, во сне буду с ним говорить», Бемидбар: 12, 6; «Вложил Господь слово в уста Билама, сказал: Вернись к Балаку и так скажи», Бемидбар: 23, 5). В книге Юбилеев слово Божье посылается Аврааму через посредство ангелов. О десяти местах в 1-й главе Брешит, которые начинаются словами: «Сказал Бог», Мишна говорит как о десяти «маамарот», посредством которых был создан мир: «От каждого слова Бога («диббур» — речь) происходит ангел».

Меа́ндр — (греч. μαίανδρος); распространённый тип ортогонального орнамента. Представляет собой бордюр, составленный из прямых углов, складывающихся в непрерывную линию.

Древнегреческий меандр

Получил название от извилистой реки Меандр (ныне Большой Мендерес) в Малой Азии (Эфес). В меандровой ленте орнамента древние греки видели глубокий магический смысл, она отражала течение человеческой жизни. Прямизна, прямой путь, только прямые углы символизировали добродетель и возрастание в добродетели.

Мегиллат Таанит — (מְגִלַּת תַּעֲנִית, `свиток [дней, запрещенных для] поста`). В этой хронике 36 радостных событий, касающихся или всего еврейского народа или его лучших представителей, увековечены днями воспоминания. Незадолго до разрушения Храма (70 год) или, во всяком случае, не позднее восстания Бар-Кохбы (134 год), эти дни воспоминания были записаны на арамейском языке. Согласно Талмуду Мегиллат Таанит составили Ханания бен Хизкия бен Гарон и его ученики. В добавлении к Мегиллат Таанит составителем был также Элиэзер сын Ханании, согласно Иосифу Флавию, один из лидеров антиримского восстания. К этому списку дней, частично в талмудический, частично в послеталмудический период, были добавлены глоссы на мишнаитском иврите из Первой книге Маккавейской, примечания и пояснения из Талмуда, а также устные предания. Таким образом, изданный Мегилат Таанит включает в себя три составные части: (1) сам текст; (2) схолии, частично добавленные в талмудическое время; (3) глоссы, прибавленные, видимо в период гаоната (конец VI века — середина XI века). Обо всех этих победных, радостных и полупраздничных днях еще упоминается, кроме Талмуда, в книге Иудифи. Во время вдовства своего Иудифь постилась каждый день, «кроме дней пред субботами и суббот, дней пред новомесячиями и новомесячий, и праздников и торжеств дома Израилева» (Книга Иудифи, 8: 6). Очевидно, что имелись в виду дни из списка Мегилат Таанит. Среди дат этого списка: 3 число месяца Кислев — удаление языческих статуй из Храма, 28 Шебата — день смерти Антиоха Эпифана, 27 Ияра — прекращение уплаты податей сирийским царям, 21 Кислева —разрушение самаритянского храма на горе Гаризим, 2 Шебат — день смерти Ирода, 17 Элула — изгнание римлян из Иерусалима. В III веке запрещение поста в дни, указанные в Мегилат Таанит, было отменено.

Пеан — (др.-греч. παιήων, παιάν, παιών); хоровая лирическая песнь, жанр древнегреческой поэзии. Первоначально пеан — хоровая песнь, адресованная Аполлону, позже — и другим богам (Дионису, Гелиосу, Асклепию).

Псевдоэпиграф — приписываемое другому автору сочинение на библейскую тему, не включённое в канон.

Стоики — философская школа, возникшая в Афинах в 322 году до н. э. и получившая наименование по названию портика Стоа Пойкиле (греч. στοά ποικίλη, букв. «расписной портик»), который располагался вблизи рыночной площади Афин, где основатель стоицизма Зенон Китийский впервые выступил в качестве учителя. Наиболее известны в наше время из представителей этой философской школы: Зенон Китийский, Клеанф, Хрисипп, Сенека, Эпиктет, император Марк Аврелий и Филон Александрийский. Стоики представляют мир живым организмом, управляемым имманентным божественным законом логосом. Человеческая судьба является проекцией этого логоса, посему стоики возражали против идеи спора с судьбой или её испытания. Главное препятствие на пути гармонии со своей судьбой — это страсти. Идеалом стоиков был невозмутимый мудрец. Стоики учат, что всё существующее телесно, и различается только степенью «грубости» или «тонкости» материи. Сила это тоже тончайшая материя. Сила, управляющая миром в целом, — Бог. Вся материя есть лишь модификации, находящиеся в вечном изменении этой божественной силы и снова и снова растворяющиеся в ней. Вещи и события повторяются после каждого периодического воспламенения и очищения космоса (экпиросис). В центре теологии стоиков находится логос. «Логос неразрывно связан с материей. Он находится в смешении с ней; он целиком пронизывает, формирует и образует её, созидая тем самым космос». Взаимосвязь всего со всем понимается как осмысленный порядок, реализуемый божественной волей. Такой порядок стоики называют роком, а предопределенную им цель — провидением.

Стол хлебов предложения — (ивр. ‏שולחן לחם הפנים‏‎, шульхан лехем ха-паним); золотой стол в святилище Иерусалимского храма, на котором помещались 12 хлебов предложения (ивр. הפנים‏‎ לחם, лехем ха-паним). Таргум Ионатан понимает паним как пним (`внутренний`), то есть такой хлеб, который вносят во внутренние приделы Храма; согласно Таргуму Онкелоса, лехем ха-паним — хлеб, который находился в Храме перед Всевышним (лифней — `перед` — слово того же корня, что и паним). Как и остальные злаковые приношения, хлебы предложения изготовлялись из пшеничной муки особо тонкого помола. На золотом столе в храмовом Святилище располагались двенадцать подобных хлебов в два ряда — шесть в каждом ряду; по-видимому, они символизировали двенадцать колен Израилевых подобно двенадцати камням эфода первосвященника. Согласно Торе на изготовление каждого из хлебов шел иссарон муки — около 4 л. Хлебы предложения мазали ладаном. От них ничего не возлагалось на жертвенник. Хлебы предложения лежали на золотом столе от субботы до субботы, а затем, в канун субботы, коэн, приходивший зажечь огонь храмового светильника, сменял старые хлебы предложения на новые. Отслужившие свое хлебы предложения, подобно всем злаковым приношениям, съедали служившие в Храме коэны.

«Сделаешь стол из древесины акации,

два локтя длина, локоть его ширина, локоть с половиной его высота.

Обложишь его чистым золотом,

золотой обод к нему вокруг сделаешь.

Сделаешь к нему раму вокруг в ладонь,

золотой обод вокруг сделаешь к раме.

Сделаешь к нему четыре кольца золотых,

кольца к четырем углам прикрепишь, у четырех его ножек.

Кольца будут под рамой

отверстием для шестов — стол носить.

Сделаешь шесты из древесины акации, обложишь их золотом,

на них стол будут носить.

Сделаешь формы и чаши, и решетки, и покрытия, которыми покрывают,

чистого золота сделай их.

Будешь ставить на стол хлеб предложения предо Мной постоянно». [Имена: 25, 23-30]

«Сделаешь формы и чаши, и решетки, и покрытия, которыми покрывают» — в оригинале: וְעָשִׂיתָ קְּעָרֹתָיו וְכַפֹּתָיו, וּקְשׂוֹתָיו וּמְנַקִּיֹּתָיו, אֲשֶׁר יֻסַּךְ, בָּהֵן. Перевод предположительный. Текст недостаточно подробно описывает устройство стола, разделенного на отсеки, в которых укладывали жертвенный хлеб. Вероятно, нижняя часть стола была разделена на полки, на которых укладывали буханки, а цель перечисленных в стихе предметов состояла в том, чтобы отделять одну от другой и по горизонтали и по вертикали. Чаша, вероятно, служила для благовоний.

«Хлеб предложения» — в оригинале: לֶחֶם פָּנִים. Дословно: хлеб лица; возможно: внутренний (не для еды, освященный) хлеб. Перевод предположительный. Существует множество прочтений этого словосочетания. Перевод передает функцию этого жертвенного хлеба: он постоянно «предложен» Господу.

«Взяв лучшей муки, двенадцать булок из нее испечешь,

в две десятых будет булка одна.

Разложишь их в два ряда, по шести в ряд

на чистом столе пред Господом.

На ряд положишь чистую левону,

будет она на хлебе поминанием Господу — жертвой огнепалимой.

В каждый субботний день всегда будут раскладывать пред Господом

от сынов Израиля, вечный союз.

Будет Аѓарону и его сыновьям, есть будут в месте святом:

это святое святых ему из огнепалимых жертв Господу, вечный закон». [Ваикра: 2, 5-9]

«Лучшая мука» — в оригинале: סֹלֶת. Чистая просеянная пшеничная мука.

«Булка» — вероятно, хлеб круглой формы.

« Две десятых» — две десятых эйфы.

«Чистый стол» — в значении: стол чистого золота.

«Левона» — в оригинале: לְבֹנָה; ладан — дорогая пряность, которую получали из одноименного дерева, растущего на Аравийском полуострове.

Талмуд — (תָלְמוּד, «учение»), свод правовых и религиозно-этических положений иудаизма, охватывающий Мишну и Гемару в их единстве. Талмуд — уникальное произведение, включающее дискуссии, которые велись на протяжении около восьми столетий законоучителями Эрец-Исраэль и Вавилонии и привели к фиксации Устной Торы.

Танах — (תַּנַ«ךְ), название Священного Писания, вошедшее в употребление в средние века. Слово представляет собой акроним названий трех разделов Священного Писания — Тора (תּוֹרָה, Пятикнижие), Невиим (נְבִיאִים, Пророки) и Ктувим (כְּתוּבִים, Писания).

 Тора в узком смысле — это первые пять книг Танаха: Брешит или «В начале» (в русской традиции Бытие), Шмот или «Имена» (Исход), Ваикра или «Воззвал» (Левит), Бемидбар или «В пустыне» (Числа), Дварим или «Слова» (Второзаконие). В более широком смысле Тора означает Танах в целом, а иногда Божественное откровение, еврейский религиозный закон вообще.

 Невиим или книги Пророков — второй раздел Танаха, включает в себя повествовательные исторические книги Ранних Пророков — Иехошуа бин Нуна, Судей Израилевых книгу, I и II книги Самуила и I и II книги Царей, где деятельность отдельных пророков лишь упоминается, и собственно пророческие книги, так называемые Поздние Пророки: Иешаягу (Исайя), Иеремия, Иехезкель, и двенадцать пророков малых — Хошеа, Иоэль, Амос, Овадия, Иона, Миха, Нахум, Хаваккук, Цфания, Хаггай, Зхария и Малахи. Деление на ранних и поздних пророков — послеталмудическое. Законоучители Талмуда называли ранними пророков, действовавших до разрушения Первого храма, а поздними — пророков, живших после возвращения из пленения вавилонского. Завершает раздел Пророков книга Малахи, где намекается, что пророчество прекратилось и, возможно возобновиться только в Конце дней: «Вот Я посылаю к вам Эйлийу-пророка перед наступлением дня Господня, великого и страшного».

 Ктувим или Писания — третий, завершающий раздел Танаха. Писания включают следующие книги: Псалмы, Притчей Соломоновых книга, Иов, Песнь Песней, Руфь, Плач Иеремии, Когелет (Экклесиаст), Эсфирь, Даниэль (книга Даниила), Эзра, Нехемия и Хроник (I и II) книги. Первоначально, еще задолго до вхождения в канон, Писания распространялись не как священные книги в строгом смысле этого слова, а как древние сочинения, которые по той или иной причине не были в свое время включены в раздел Пророков, или сравнительно поздние книги, которые, подобно книге Даниэль, появились уже после канонизации Пророков. Согласно традиции, спустя два поколения после разрушения Храма законоучители Явне постановили, что все Писания священны, и в тот же день включили их в канон Танаха, в раздел Писания.

Та́ртар — (др.-греч. Τάρταρος), в древнегреческой мифологии — глубочайшая бездна, находящаяся под царством Аида, куда после титаномахии Зевс низвергнул Кроноса и титанов, и где их стерегли сторукие исполины Гекатонхейры, дети Урана. Там же были заточены циклопы. Тартар — объятое мраком место в Аиде, удалённое от поверхности земли на такое же расстояние, как земля от неба. Тартар окружали три слоя мрака бога Эреба и медные стены с медными же воротами бога Посейдона.

Тетраграмматон — (греч. τετραγράμματον; от греч. τετρα «четыре» + γράμμα «буква»); четырехбуквенное имя Бога в тексте Танаха, произнесение которого запрещено законом. В тех местах, где оно встречается, при чтении Торы или в молитве, произносят другое имя — Адонай. Четырехбуквенное имя не является словом языка, т. е. не имеет никакой строго определенной семантической нагрузки. Комментарий указывает на то, что оно состоит из тех же самых букв, которые входят в слова hая — «был», hовэ — «есть» и йиhье — «будет». В этом содержится намек на вечность и неизменность Всевышнего. Так же, как имя Эhье Ашер Эhье, тетраграмматон следует понимать не как указание на факт существования, а как декларацию постоянного и неизменного проявления Божественной Воли во все времена и во всем мире. Мудрецы Талмуда говорят, что это имя связано с проявлением милости Творца по отношению к Своим творениям. Для того, чтобы проявилось то или иное Божественное свойство в мире, необходимо, чтобы сначала подобное свойство проявилось в отношениях между людьми. В жестоком мире, апогеем которого была египетская цивилизация, милость Всевышнего не проявлялась явно, и, следовательно, соответствующее ей имя не было известно народам мира. Фараон и его жрецы, знакомые с именем Элоким, указывающим на проявление Всевышнего как Судьи, не знают о существовании четырехбуквенного имени. Только с освобождением еврейского народа и раскрывшейся перед ним возможностью проявить присущие ему качества, основой которых всегда были милость и доброта, раскрывается в мире четырехбуквенное имя Всевышнего, указывающее на милость Творца, неизменно присущую Ему и лежащую в основе всех Его планов. [Сончино].

Фаргелион — (др.-греч. Θαργηλιών) — одиннадцатый месяц аттического года, получивший своё название от праздника Фаргелии (греч. Θαργήλια — афинский праздник, совершавшийся 6-го и 7-го фаргелиона в честь Аполлона и Артемиды). Месяц этот соответствовал второй половине мая и первой половине июня.

Эпимеле́т — (др.-греч. ἐπι-μελητής, ἐπι-μελητοῦ — «попечитель, руководитель, заведующий»); чиновник в Афинах, который отличался от архонта (правитель, высшее должностное лицо в древнегреческих полисах) тем, что он в большинстве случаев назначался только для известной определенной цели, часто не народом, а отдельными общинами. Эпимелет не имел права председательства в суде при процессах и не подвергался обыкновенно испытанию перед вступлением в должность.

(продолжение следует)

Источники

Афиней. Пир мудрецов. Перевод Н.Т. Голинкевич.

 http://simposium.ru/ru/node/868

Вегеря Игорь. Книга Экклезиаста и вопросы царя Птолемея.

http://www.demetrius-f.narod.ru/texts/questions.html#_ednref11

Вегеря Игорь. Письмо Аристея к Филократу.

http://www.demetrius-f.narod.ru/aristeas/text.html

Вторая книга Маккавейская. Ветхий Завет. Синодальный перевод.

http://bibliya-online.ru/vtoraya-makkaveyskaya-kniga-chitat-onl/

Иваницкий И.Ф. Филон Александрийский. Жизнь и обзор литературной деятельности. Киев. 1911. Климент Александрийский. Строматы. Перевод с древнегреческого и комментарии Е.В. Афонасина. Издательство Олега Абышко. Санкт-Петербург, 2003. (в 3-х томах). ISBN: 5-89329-085-7.

https://azbyka.ru/otechnik/Kliment_Aleksandrijskij/stromaty/

Книги Ветхого Завета в переводе П.А. Юнгерова. Учительные книги. Издательство Московской патриархии Русской православной церкви. Москва. 2012. Ковсан Михаил. Книги ТАНАХа в переводе и с комментариями. Учение (Тора). Вначале (Брешит).

http://berkovich-zametki.com/2016/Zametki/Nomer1/Kovsan1.php

Ковсан Михаил. Книги ТАНАХа в переводе и с комментариями. В пустыне (Бемидбар).

http://berkovich-zametki.com/2016/Zametki/Nomer11_12/Kovsan1.php

Ковсан Михаил. Книги ТАНАХа в переводе и с комментариями. Слова (Дварим).

http://berkovich-zametki.com/2017/Zametki/Nomer1/Kovsan1.php

Ковсан Михаил. Книги ТАНАХа в переводе и с комментариями. Шмуэль 2.

http://berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer8/Kovsan1.php

Ковсан Михаил. Книги ТАНАХа. Имена (Шмот).

http://berkovich-zametki.com/2016/Zametki/Nomer5_6/Kovsan1.php

Ковсан Михаил. Книги ТАНАХа в переводе и с комментариями. Воззвал (Ваикра).

http://berkovich-zametki.com/2016/Zametki/Nomer8_9/Kovsan1.php

Ковсан Михаил. Даниэль.

http://z.berkovich-zametki.com/2017-nomer4-kovsan/

Ковсан Михаил. Книги ТАНАХа. Перевод и комментарии. Свитки. Коѓелет (Экклесиаст).

http://berkovich-zametki.com/2010/Starina/Nomer4/Kovsan1.php

Первая книга Маккавейская. Ветхий Завет. Синодальный перевод.

http://www.my-bible.info/biblio/biblija/1makkav.html

Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Деметрий и Антоний. Перевод С.П. Маркиша.

http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Plutar/21.php

Полибий. Всеобщая история.

https://profilib.com/chtenie/154328/polibiy-vseobschaya-istoriya.php

Рижский М. И. Библейские вольнодумцы: Иов. Екклезиаст. — М.: Республика, 1992. — 236 с.

http://xn--b1aafdc1cfcvww.xn--p1ai/рижский-м-и-библейские-вольнодумцы/

Рижский М.И. Книга Иова: Из истории библейского текста. — Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1991. — 248 с. Страбон. География. Книга XI.

http://ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1260110000#s498

Талмуд. Трактат Бава Кама.

http://khazarzar.skeptik.net/thalmud/_tb_ru/baba_qam.htm

Флавий Иосиф. Иудейские древности.

http://www.vehi.net/istoriya/israil/flavii/drevnosti/index.html

Eusebius of Caesarea: Praeparatio Evangelica (Preparation for the Gospel). Tr. E.H. Gifford (1903) — Preface to the online edition.http://www.gproxx.com/http://www.tertullian.org/fathers/eusebius_pe_00_eintro.htm

 

 

Оригинал: http://s.berkovich-zametki.com/2017-nomer4-chevychelov/