Посвящается Елене и Борису Кукловым
Тот год подарил нашей семье две изумительных встречи: с Байкалом и с семьёй Кукловых. Во дворе музея Паустовского после торжественных речей и выступлений мы запросто разговорились с Еленой Кукловой, выражая взаимное восхищение яркими летними нарядами. Первым удивлением было то, что эта красивая, элегантно одетая женщина, с первых же минут проявляла к тебе интерес и дружеское участие. Она говорила и смотрела на тебя так, будто знакомы были всю жизнь.
– Приходи в филармонию на программу о Цветаевой.
– Спасибо, приду обязательно. Кстати, у меня есть песня, посвященная Марине. А ещё мы с мужем лет семь подряд ежегодно бываем в Коктебеле. Он там летает на параплане, а я пою.
«Услышу слово “Коктебель” и дрогнет сердца колокольчик». Не дав мне опомниться, Лена поставила посреди тенистого музейного дворика пластиковое кресло, удобно, не изменяя своей царственной осанке, расположилась и сказала: «Пой». Вокруг сновали люди, но, когда зазвучала песня, все выстроились у Лены за спиной. «Родившаяся не ко времени, с отметинкой на щеке…» – пела я под гитару.
– Спой что-нибудь ещё.
И я пела об Одессе, о любви, о весне… Шелестела зелёная листва, тихонько переговаривались между собой собравшиеся зрители, каркали вороны, шуршали машины, но ничто не могло помешать. В Леночкином взгляде было столько проникновенного внимания, что возникало ощущение диалога. Ещё не зная, какой Елена Куклова интересный человек и серьёзный большой артист, увидела я, какой она чуткий, внимательный слушатель.
– Ибо мимо родилась времени…, – прозвучал её магический голос. Ты помнишь эти цветаевские строки?
Конкретно этих строк я не помнила, ведь песня была написана на одном дыхании, на одной интуиции: после просмотра документального фильма о Марине Цветаевой стихи её вдруг открылись мне и стали созвучны моей душе. С того момента Цветаева стала одним из любимых моих поэтов. И родилась песня.
– Такие озарения приходят только в минуты настоящего творчества,– сказала мне Лена, и это было самой большой похвалой.
Узнав, что мы с мужем собираемся в ближайшее время на Байкал, и меня пугает эта дальняя поездка, Лена словно благословила меня:
– Я с гастролями объездила всю Россию, поезжай, ни за что не пожалеешь, а когда вернётесь, приезжайте к нам на дачу на Хаджибей. Буду ждать тебя, только обязательно с гитарой.
Поездка на Байкал была просто ошеломляющей. Через огромные российские пространства нас несли поезда. За окном мелькали леса, полустанки, большие и малые реки России. Погостили в Новосибирске, где Сергей закончил физ.тех и какое-то время работал в закрытом НИИ. Потом деревянный старинный Иркутск, и наконец, перед нами наша мечта – Байкал. Резко очерченные скалистые берега, хрустальная ледяная вода, которую можно просто так зачерпывать горстями и пить. Кругом разнотравье, опьяняющее сотнями запахов. Вокруг разбросанные (какой?) самовластной силой огромные валуны, покрытые яркими мхами и лишайниками, по красоте и изысканности напоминающие японские гравюры. Каждый лоскуток земли был здесь так красив, что хотелось заключить его в драгоценную раму. Плавая на резиновой надувной лодке вдоль берегов, мы ощущали вибрацию, исходящую от воды. Страх и почтение вызывало это озеро, уходящее глубиной к сердцу Земли. Хотелось с Ним говорить и за что-то просить прощения. Три дня в палатках на берегу с Байкалом пролетели мгновенно. Уезжали с грустью. На обратной дороге нас накрыл сумасшедший ливень. И в это время в моём сознании «потекли» стихи. Учитывая, что за последний год я не написала ни строчки, было ясно, что вдохновение – это подарок от мистического существа по имени «Байкал».
ПРОЩАНИЕ С БАЙКАЛОМ
В Баяндае нас дождь проливной исхлестал.
Так рыдала душа, покидая Байкал!
Нам бы позы поесть, вот тогда б отлегло,
Но и тут горемычным нам не повезло.
Я такого дождя не видала вовек.
– Нету поз? Ладно, тётка, давай чебурек.
Но табличка нам грусть остудила очей:
ПРОСЬБА: НЕ ЗАБЫВАТЬ
СВОИХ ЛИЧНЫХ ВЕЩЕЙ!
Нет, хозяйка, об этом не надо просить.
Ты позволь нам хоть что-нибудь здесь да забыть,
Чтоб вернуться и пить из горстей без конца
Синь воды, растворяющей камни в сердцах.
Когда вернулись, хотелось обо всём рассказать людям, близким по духу. Вспомнилось приглашение Лены Кукловой. И мы с мужем Сергеем, семилетней дочкой Олечкой, захватив гитару, поехали в гости к Кукловым. Тогда же произошла первая встреча с Борисом Степановичем Кукловым. За стёклами очков – внимательный доброжелательный взгляд, а в руках какой-то инструмент. Перед нами был не только врач, учёный, но, на удивление, практичный и мастеровой человек. Многое на их даче было сделано его умелыми руками и дышало их с Леночкой взаимной любовью. Двухэтажный домик на самом берегу Хаджибея утопал в цветах. Оранжевые настурции, красные сальвии, белые и розовые герани теснились в длинных ящиках у самых ног. В подвесных кашпо каскадом вились разноцветные петуньи. Нижнюю веранду окружали зелёные шуршащие камыши, а прямо под полом – у нас под ногами – плескалась лиманская вода. Веранда плавно переходила в длинный металлический мостик на сваях, уходивший далеко в лиман. Маленькие комнатки и веранды, в которых я поначалу совершенно запуталась, были одна уютнее другой. На стенах – гравюры, акварели, предметы палехской и хохломской росписи. Всюду маленькие столики, уставленные фарфоровыми статуэтками, вазочками с живыми и засушенными цветами. На втором этаже две открытые веранды. Диваны – качалки, застеленные уютными пледами, чучело пеликана, старинный шкаф и снова цветы, цветы, цветы. Каждая вещь в этом доме была памятью о Леночкиных гастрольных поездках или о госте, побывавшем здесь. Да, в этом доме гостей любили. Не случайно на нижней веранде, где обычно накрывался стол, были запасены нанизанные один на другой пластиковые стулья в неимоверном количестве и, заботливо заранее надутые для плаванья в лимане, штук пять ярких пляжных кругов. На дни рождения собирались музыканты, поэты, художники, журналисты, врачи и юристы, поклонники, ставшие добрыми друзьями. Застолье не было главным, а бокалы поднимались только для того, чтобы выразить переполнявший душу восторг. Здесь читали стихи, слушали песни, звучали гитара и скрипка. Тихо перешёптывались камыши, а тёплый лиманский ветер, витавший повсюду, давал каждому ощущение полета. Здесь всех объединяла любовь к музыке, поэзии, к самой жизни и друг к другу. Атмосфера этого дома была прямым отражением души её необыкновенных хозяев. Каждая новая встреча с Леночкой и Борисом Степановичем становилась для нас настоящим открытием. Вызвались помочь Кукловым с переездом на зимнюю квартиру, и сразу же были прозваны «юными тимуровцами», а юным тимуровцам было уже под пятьдесят. С нами были ещё два «юных тимуровца» – Люда и Влад Меламед. Чудесные ребята. Родители четырёх талантливых детей музыкантов. Она – виртуозный пианист, Влад – инженер по сооружению мостов. Наша команда физиков и лириков весело таскала в микроавтобус тяжеленные баулы с вещами. Мы снимали со стен и укладывали в коробки расписные тарелки, ложки, картины, при этом боясь что-нибудь нечаянно поломать или разбить. Я периодически пыталась уговорить Леночку оставить часть культурных ценностей здесь до весны:
– Леночка, дорогая, зачем вы везёте с собой всю эту «хохлому»?
– Эти вещи мне дороги, хочу, чтобы они окружали меня и зимой.
– Хорошо, тогда давайте оставим хотя бы часть Бориных инструментов.
– Ну что ты, а если ему нужно будет гвоздь забить?
– Так забьёт вашей расписной ложкой.
В конце концов всё было успешно погружено. Последним бережно выносили в клетке попугая Кукочку.
Зимняя квартира Кукловых потрясла нас количеством книг. Книжные шкафы во всю длину коридора и в комнатах от пола до потолка. Кажется, книги и журналы здесь были везде. Это была специальная литература по медицине, классика, поэзия, редкие книги и литературные новинки. Тысячи драгоценных книг. Хозяева знали им цену. Здесь было много литературы о Пушкине и о поэтах Серебряного века. Восхищению нашему не было предела, т.к. все мы в своё время пережили «книжный голод».
Когда мы с Серёжей уходили, Борис Степанович преподнёс нам драгоценнейший подарок – книги, да какие! Письма Марины Цветаевой, двухтомник «Жизнь Пушкина», «Быт и бытие Марины Цветаевой» Виктории Швейцер. Не могла дождаться утра, чтоб поскорее начать читать. А утром раздался звонок. Борис Степанович, достаточно немногословный в повседневности, в таких изысканных словесных формах выражал нам благодарность за переезд, что мы были порядком смущены. Мы всей душою полюбили Леночку и Бориса Степановича, хотя самое главное открытие – встреча с творчеством Елены Кукловой – ожидало нас впереди. Это были восторг, радость, очищающие слёзы. В Малом зале Одесской филармонии, набитом до отказа, звучали золотые россыпи слов Паустовского, и зрители, смущаясь друг друга, утирали слёзы. Они то вжимались в кресла, страдая вместе со своими героями, то снова расправляли плечи и облегчённо вздыхали, следуя за голосом завораживающим, ведущим, повествующим.
На сцене – Елена Куклова – мастер художественного слова. На любой, пусть даже импровизированной сцене, она – как всегда естественна, величественна и прекрасна.
Я наблюдала за ней и за зрителем, влюблённым в свою актрису. Сколько почитателей с неизменным постоянством приходили на уже виденные ими программы. А Лена словами нежной благодарности одаривала своих зрителей и музыкантов, которые вместе с ней провели программу. Она, как маленькая восторженная девочка, тут же готова была раздарить друзьям всю охапку букетов, подаренных ей поклонниками. Это от неё я впервые услышала: «Какая замечательная профессия “артист” – цветы, аплодисменты, зрительская любовь. Зачем же нам ещё и деньги платить»?
На всех её концертах в первом ряду с камерой, установленной на штативе, неизменно присутствовал Борис Степанович. Он смотрел на неё внимательным любящим взглядом. Мы привыкли видеть его на всех Леночкиных концертах. Мы знали, насколько у них творческий союз, и как велика роль Бориса Степановича в процессе создания этих программ. Но мы не могли и предположить, как быстро его не станет. Его место опустело. Тот год был для Леночки годом мужества. Не сломиться, не сломаться, не сдаться помогли ей преданность слову, людям, профессии.
Как быстро его не стало… Как мало нам довелось дружить. С таким человеком и жизни было бы мало, не то что двух неполных лет. И всё-таки, какой яркой была каждая встреча! Нас память возвращает к этим встречам, и, оказывается, было там немало смешного и забавного. Как здорово, что это было в нашей жизни:
– Помнишь, как в первый приезд к Кукловым на дачу наша семилетняя Оля затихла часа на полтора, обнаружив у Леночки в спальне несколько кукол? Она всех этих кукол переодела, наплела им кос, навязала хвостов, да так, что их узнать было невозможно. В первый момент хозяйка горестно воскликнула:
– Олечка, что ты с ними сделала, это же Верочка Зубарева, выдающаяся поэтесса, подарила, навсегда уезжая в Америку?
– Ну и что, – сказала Оля, – Так им намного лучше.
И Леночке пришлось согласиться.
– А помнишь, как Борис Степанович ненароком отредактировал твоё детское стихотворение?
– Как же не помнить. Тогда меня от стыда в дрожь бросило, а сейчас, через много лет, улыбаюсь.
Дело было на одном из моих концертов. Мои дорогие и любимые Кукловы сидели в первом ряду, искренне радуясь и переживая за меня. Сразу после концерта Борис Степанович подошёл с поздравлениями и очень деликатно заметил:
– Светочка, позвольте мне обратить ваше внимание, что в одном стихотворении у вас получается не совсем приличное слово.
– Не может быть, Борис Степанович, я всё редактировала.
– Ну вот, смотрите, вы же поёте: «Ох, уймитесь вы, лягушки, Не жужжи, комарик, в ушки…»
– Да, – смутилась я, – с лягушками я как-то не досмотрела. Ситуация была, явно, анекдотической. Текст исправила на ходу и стала петь в колыбельной: «Да уймитесь вы, лягушки…». А первоначальная фраза пошла в народ.
Какой это был светлый и чистый человек огромных познаний в медицине, литературе, а главное – в самой жизни. Он выбрал предназначение жить просто и естественно, делать то, что любишь, никого не судить, всем помогать по мере своих сил и оставил яркий немеркнущий свет в наших сердцах. Какого сына воспитал! Анатолий Куклов – выдающийся физик нашей современности, а скромностью и простотой в общении очень напоминает отца. Нам посчастливилось познакомиться и принимать всю их семью у себя дома. Какой восхитительно гармоничной парой были Борис и Лена. Он был для неё всем: соавтором программ, видеооператором, (нас поразили горы отснятых плёнок с её программами и папки с газетными статьями о ней доме). Если нужно, был стилистом, парикмахером, легко мог укоротить новую шубу или платье. Многое мы узнали по рассказам Леночки, которая не уставала восхищаться своим Боренькой. Но то, чему я сама стала свидетелем, поразило особенно:
В наш последний дачный переезд Борис Степанович выглядел неважно, но держался из последних сил. Приехали в квартиру. Серёжа внёс стопку зачехлённых концертных Лениных платьев. Борис Степанович прилёг, обессилевший, на кровать и тихим слабым голосом попросил:
– Серёженька, пожалуйста, повесьте все платья вешалками в одну сторону, иначе Леночке трудно будет их снимать.
Он заботился о ней до последнего вздоха.
Холодным январским вечером мы шли с Леночкой после мужественно проведённого ею концерта памяти Бориса Степановича. Хотелось её как-то утешить, ободрить, но тогда у меня были всего две строчки. Лена, сдерживая слёзы, сказала: «Напиши стихи о Бореньке», – и вот что я позже написала:
В небе от края до края смерть распахнула зонт,
Но солнце не исчезает, скрывшись за горизонт.
Свято пустое место замыслом красоты,
Каждым цветком чудесным будешь казаться ты.
Сжатые губы каждой из твоих тысяч книг
Будут спасать от жажды в руки берущих их.
Знахарь, мудрец, учёный, гением доброты
Воду водой свячёной делал с улыбкой ты.
Будешь и впредь лучистым взглядом нас врачевать,
Из облаков пречистым дождиком проливать,
Преданнейшей из женщин слёзыньки омывать,
Голосом юным, вещим знаки ей подавать.
Скажет: «Совсем одна я» – выдохнут камыши:
– Я ведь с тобой, родная! Слышишь? Живи! Дыши!
Спасибо тебе, судьба, за столь ценный подарок: скрещение наших судеб. Если бы пришлось сравнить этих двух замечательных людей Елену Яковлевну Куклову и Бориса Степановича Куклова с каким-нибудь чудом природы, то сравнить их можно было бы только с чистым глубоким, исцеляющим душу Байкалом.
