ФАЭТ ВОСТОЧНОГО КРЫМА ЗЛАТА АНДРОНОВА
В творчестве Златы Андроновой удивительный образом переплелись мир и миф. Я бы назвала её фаэтический стиль сосуществованием в равных форматах мистификации, мифологизации реальности, повседневности, обыденной жизни лирической героини, и, в равной степени, реализацией архетипических образов-эндемиков. Её фаэзия эндемична. Стремление осуществить миф в пространство-время крайнего востока Крыма – в Керчь. Способность заселить эндемичный мир реалиями скандинавских саг… Мир лирической героини существует в сложной ассоциативной связи образов различных культур и эпох. Кроме того, мы видим, пространственное смещение: «север пришёл на юг». Здесь интересна архитектоника восприятия: культуры прослаивают друг друга не как рождественский пирог, а как тектонический разлом: «здесь – это здесь», и в этом здесь вся специфика мира: «Здесь курган крадется на запад, / Переварив верхового». Здесь языческими капищами усеяны развалины городищ, здесь тектонические сны прошлых эпох являют себя белым днём: «Там грузным мороком, стынью вязкой – дом, дело, / тебя одёрнет, окликнет властно день-демон». Здесь реальность зачастую – сон настоящего, в который незаметными тенями-мороками через тектонические разломы древних городищ захаживают, вплетаясь в явь ли, в сон ли настоящего мифологические образы-эндемики.
Мировосприятие лирической героини сродни восприятию древнего грека ли, древнего ли северного варвара: греки видели своих богов, общались с ними. Это мир мифа – и мир этот обусловлен удивительной точностью восприятия. Так древний аэд писал свои песни, слушая голоса своих богов. Так фаэт сосуществует в реалиях настоящего с образами вне времени и пространства, «здесь – это здесь», в этой ёмкой формуле переплетены реалии и мифы в единую органичную ткань. В этом специфика фаэзии: единство фантастического и реалистического.
Специфика фаэзии Златы Андроновой в чем-то сродни творчеству Кортасара. Она – в умении жить в повседневности, в обыденности, в каждом мгновении дня с сотней мифических образов, «тасуя вымысел и правду, да руны вместо домино», утихомирившись, затихнуть «под защитой мысли, что миф есть жизнь и жизнь есть миф».
В чём-то здесь – элемент личной игры с магическими реалиями, в чём-то – познание этого странного мира, но в каждой секунде, в каждом миге – фаэзия магического реализма.
ЗЛАТА АНДРОНОВА
КЕРЧЬ: КРУГ НОМЕР НОЛЬ
Здесь круг номер ноль. Преддверие. Сумерки
Реальности мнут бока.
Досуг скоротать болтовнею с умершим –
Задача невелика.
Здесь – это здесь. Хлипь муравейников,
Как ряд гнилых покрывал,
Скрипя, прикрывает сквозняк преддверия,
Что тот Киммерийский вал.
Попробуй-ка выйди с открытою кожей,
Брось щит привычных программ!
Только с ним вера возможна,
Что край земли – где-то там.
Здесь – это здесь. Почтение Чуру
Здесь – почти ремесло.
Здесь, как нигде, чураются чуда –
Чтобы в быт не вросло.
Здесь «сейчас» застывшее, прежнее.
Года хватает здесь,
Чтобы сбить с любого приезжего
Христианскую спесь.
Здесь – это здесь. Местных, знакомых
Встретит в дверях отказ –
И чумная горка роддома –
В третий, в тысячный раз.
Здесь лет в пять поздравят с прибытием.
Поздравленья просты:
В каменоломнях крестят рассчитанной
Хваткою пустоты.
Здесь – это здесь. Чёрные воды.
Зрячий бродит впотьмах,
Покуда в сновидных больничных проходах
Не встретит Хозяйка – Чума.
Здесь курган крадётся на запад,
Переварив верхового.
Здесь змеи мускусный запах –
Кислорода основа.
Здесь – это здесь. Знаки на улицах
Сорной растут травой…
Можешь спокойно жить, не волнуясь,
Если ты веришь ещё, что живой…
***
Над парапетом набережной
Мелькает пенистый гребень.
Грейся в привычных образах –
Шкурка-броня хоть куда.
Солнце – тенями, и в каждой
Чудятся древние греки,
В унылом пейзаже варварском
Каждый из них – чудак.
Грейся драконом Сигурдовым,
Хлопай гребнем чешуйчатым,
В противоестественной радости,
Что север пришёл на юг.
Ветрено, сагой, шелестом –
Шторм одиночества Шуберта.
Шубой звени чешуйчатой,
Обобранный Нибелунг!
***
На старой маленькой улице, где дороги
Прочерчены мелом и углем, где – о, Боги! –
Солнце по-сирийски жарит, где степные
Травы так же сухи и ржавы, как небеса над ними.
Как дымок от свечи взлетаешь – вдох-выдох.
Мираж стоокой пятиэтажки хил и зыбок,
Там грузным мороком, стынью вязкой – дом, дело,
Тебя одёрнет, окликнет властно день-демон…
…На старой маленькой улице, где дороги
Белы, как мел, черны, как уголь, где – о, Боги! –
Дышит в холмах языческое капище, где выход
Прямо к морю, синему свитку, синему блюдцу,
Где б однажды остановиться, где б – проснуться.
***
Залив в тумане.
Саги Скандинавий
Заснеженными рифами плывут.
Колокола отзванивают вечность.
К ним паруса приходят за советом –
В безвременье нащупать верный путь.
Туман наполнит
Зябнущие волны
Бесцветными соцветиями звёзд.
Свершится сага о конце дороги.
Там, под крестами, плачет старый Локи,
И Одина из вечности зовёт.
БАХЧИСАРАЙ
Змеи степными закатами замкнуты.
Змеи – колосья,
Трепещут чешуйками –
Зёрнами,
Звёздами,
Смолами,
Знаками.
Змеи – пентакли.
Сказитель прищурился.
Племя шло, читая знаки.
Чтя законы. Одинаков
С нитью пряжи, сном и нервом,
Вел их путь к земному небу.
Племя это знало.
Змеи ведущие,
Змеи парящие
Меж корневищ,
В небе гномьего солнышка.
Змеи – безжалостны –
Правнуки Ящера,
Вольным верны,
Но проклятие – согнутым.
Волей вольных первым назван,
Вёл их вождь, ведомый снами,
Зовом злака, синью пенной,
Меж собой молчало племя –
«Выйдем, раз он с нами!»
Змеи зовущие, змеи заветные.
Жди без движения,
Стань без дыхания,
Навью бесправной,
Равниной безветренной –
Суть приоткроется
Откликом каменным.
Степь сосуды скоро сушит.
Соберут с утра росу шесть
Видов трав. Они целебны.
И снимает капли племя,
Уходя всё глубже.
Змеи иные
Землей коронованы,
Властны дарить,
Наводить,
Поворачивать.
Тело – точёное,
Формы – фарфоровы,
Встретиться с ними –
Подарок удачливым.
Зол закон – убийца тайны.
Видел вождь змеиный танец:
Старшая сомкнула жало,
Но была б кощунством жалость –
Понял вождь, читая.
«Боги щедры. Наша ниша,
Нива, пашня, кровля, пища
Здесь. Построим поселенье»
И вождю кивнуло племя,
И – остановилось.
Змеи – коварны:
Пентакли,
Пророчества,
Дети земли,
Корневища ползущие.
Почве терять
Человека
Не хочется –
Корм для растений, –
В небо идущего.
Змеи завистливы,
Зорки,
Послушны…
РАССВЕТ
Наворковали девять горлиц солнце.
Ещё зимы наследство носят кроны:
Отчётливость и резкость каждой ветки.
Но серый плед, укутывавший плечи,
Разорван в клочья ветром-забиякой.
Змея, случайно встреченная мною,
Заступничество сонно обещала,
В свидетели взяла сырую землю,
На чёрном ручейке – на чешуе –
Играло солнце девятью лучами.
Я знаю, что змея меня запомнит.
