О музыке, соперничестве, власти... (продолжение)+1

(окончание. Начало в №12/2017)

17.
Вернусь к Эмилю Григорьевичу. В 1943 году Гилельс дает концерты в Узбекистане и Таджикистане, где, конечно посещает своих друзей, и старается чем-то помочь. Он навещает в Ташкенте Б. Рейнгбальд, а в Душанбе Гешелиных. Сергей Гешелин рассказывает, что Гилельс пришел к ним с двумя контрамарками на его концерт, большим куском конины, рисом, урюком и изюмом.
В 1943 году Эмиль Гилельс давал концерты в блокадном Ленинграде в Большом зале филармонии. Зал был переполнен. Слушатели рассказывали, что они не обращали внимания на канонаду. Гилельс играл «Петрушку» Стравинского, который был в опале в СССР! Его имя было под запретом.
Концерты Гилельса транслировались на всю страну, когда он играл из Дома Радиовещания, часто рано утром, на рассвете. Из репродукторов лилась музыка Бетховена, Шопена, Листа, Рахманинова, Чайковского, Прокофьева. Затем, заряженный оптимизмом народ, слушал «сводки советского информбюро».
В каждый момент Гилельс мог понадобиться Сталину, и молодой пианист должен взвешивать каждое слово в разговоре с ним. Общение со Сталиным, это, как хождение по проволоке над пропастью, кишащей пресмыкающимися.
В 1943 году был принят новый Гимн Советского Союза: «Тэбе нравится гимн?» — спросил Сталин у 26-летнего Гилельса. До наступления Нового 1944 года оставалось несколько дней, уже ничего нельзя было исправить в инструментовке гимна. — «Нравится, товарищ Сталин!» – ответил Эмиль, чувствуя ответственность за благополучие авторов гимна. Сталин немного помолчал и сказал, — «А мне нэт».
Сталину не нравилась «оркестрация» гимна.
В 1944 году гимн переоркестровал репрессированный, находящийся в Ташкенте Сергей Василенко.

Эмиль Григорьевич приложил огромные усилия, чтобы Нейгаузу досрочно разрешили покинуть Свердловск и вернуться в Москву, и довел это дело до конца. Было написано ходатайство о досрочном освобождении и возвращении Г.Г. Нейгауза в Москву. Письмо подписали известные люди. Ходатайство передал Эмиль Гилельс.
Рихтера еще никто не знает в 1944 году. Как «гений» он только плод фантазии Нейгауза. В течение всей войны Святослав Рихтер не сыграл ни одного концерта в Свердловске, ни разу не навестил профессора Нейгауза и не написал письма, но с удовольствием жил в Тбилиси у друзей Генриха Густавовича.
За время войны Эмиль Гилельс исколесил всю страну. С.М. Хентова пишет:

«Иногда, (Гилельс) пропуская воинские эшелоны, сутками сидел на станциях без сна, полуголодный. Его искусство вселяло в солдат веру и поддерживало их».

Эмиль получал от солдат письма с благодарностью.
Г.Г. Нейгауз вернулся в Москву осенью 1944 года. Он пишет:

«С кафедрой встречаюсь регулярно у Мили Гилельса и музицируем рьяно. Бывают: Миля, Яша Зак, Тося Гутман. Слава Рихтер, Толя Ведерников… Из музыкальных явлений и впечатлений в Москве все-таки самое отрадное и крупное — это Слава. Чем больше его узнаю, тем больше его люблю и восхищаюсь им. Это именно то, что потом называют гением, а вначале «стесняются».

Рихтер пишет в дневнике:

«Когда во время войны я исполнил фантазию «Скиталец» Шуберта, меня обвинили в «пессимизме», страшном грехе в те времена. «Когда вы играете произведение, — сказали мне, — остается лишь пойти утопиться в Москве-реке»».

Фантазия написана в до мажоре.
Спустя несколько лет Г. Нейгауз с грустью сказал, что собрания пришлось прекратить, так как они вызывают неодобрение и подозрение у некоторых людей в «групповщине». Опять лукавит Генрих Густавович! Органам было удобно, чтобы компании были большими, ибо так легче выявлять «шпионов и вредителей». Все дело было в Рихтере, который ненавидел конкурентов.
Подтверждением может служить восхищенные записи дочери Нейгауза:

«Устраивались у нас и студенческие вечера. Приходили папины ученики и другие музыканты. Вначале все хотели, чтобы играл Слава, и он играл. Затем начинались забавы: Олег Башнякович с удивительным мастерством свистел, аккомпанируя себе на рояле, а после застолья педагог Консерватории Кира Алемасова плясала на крышках двух роялей под полонез Шопена в папином исполнении (и Рихтера)»

— пишет Милица Нейгауз, дочь Генриха Густавовича. Рихтер, вот истинная причина, по которой закончились музыкальные собрания с участием Гилельса.
Такие же «посиделки» устраивались у Веры Прохоровой. Она пишет, что «стараниями» НКВД у нее в квартире освободилась комната: посадили тетю, дядю и двоюродного брата. Комнату не опечатали. Странно, не правда ли? Потому что, когда арестовали Нейгауза, в его квартире комнату опечатали. Дочь Нейгауза пишет, что Рихтер стал спать в комнате отца с двумя роялями и бабушкой.
В неопечатанную комнату в квартире Прохоровой поселили Рихтера и поставили рояль, взятый им на прокат. Рихтер «скрывшись», фактически не скрывался, почти ежедневно отправлялся на предыдущую квартиру, не проявляя никакого страха. Вера Прохорова пишет:

«Тебя же могут арестовать?» А он говорил
«Нет, я иду спокойно, книжку даже читаю по дороге. Они не будут думать, что я прячусь».

К Прохоровым Рихтер возвращался вечером. Было темно. Так что, открытая книжка, это был условный знак для НКВД?
В той самой квартире Прохоровых «отдыхал душой» писатель Нагибин:

«Из трех смежных комнат было создано пространство, в котором не было тесно. Тут разместился бар со столиком, эстрада — крышка Славиного прокатного рояля, а на крышке поочередно появлялись две лихие певицы-студийки, исполнявшие лихие куплеты под Славин аккомпанемент. Когда одна из них по ходу дела подняла юбку над стройными ногами и показала ноги, посетители кабачка дружно закричали: выше, выше!»

18.
Во время войны Сергей Прокофьев предложил Эмилю Гилельсу исполнить новую, 8-ю сонату, которую он ему посвятил. Гилельс исполнил ее спустя два месяца, 30 декабря 1944 года. Нейгауз потом напишет в частном письме:

«Миля играет 3-ю и 8-ю сонаты Прокофьева так, что лучше пожалуй и нельзя. Софроницкий слушал по радио и так был потрясен, что говорит всю ночь не мог заснуть».

Такое он писал только в частной корреспонденции, чтобы не испортить отношения с Рихтером.

«Это человек кристальной души и настоящего, прирожденного благородства — нет в нем ни одной мелочной и пошленькой черточки».

— пишет Генрих Густавович о Рихтере в феврале 1945 года. А читатель думал, что о Гилельсе, спасшего его от неминуемого расстрела?
В 1945 году была опубликована статья Нейгауза. Он писал:

«Последние пять шесть лет окончательно показали, что Гилельс не только первоклассный «виртуоз» в узком смысле слова, но и настоящий музыкант-художник».

Тема все та же, но с вариациями! Странная забывчивость Генриха Густавовича. Разве Эмиль Гилельс не был признан «настоящим музыкантом-художником» выдающимися музыкантами, членами жюри Брюссельского конкурса в 1938 году?! В него входили Вальтер Гизекинг, Эмиль Зауэр, Артур Рубинштейн, Роберт Казадезюз, Самуил Файнберг, Леопольд Стаковский. А Отто Клемперер? Вряд ли можно усомниться в их компетентности?!
Нет, это профессор, использует свой старый трюк, назойливо, до неприличия, намекая, что во время посещений его Гилельсом в Свердловске, он де вылепил из Эмиля Григорьевича «настоящего музыканта-художника».
В июле 1945 года в Потсдаме проходила Конференция в составе трех держав — СССР, США и Британии. Для проведения «культурного отдыха» членов совещания, главы союзных держав привезли своих музыкантов. Сталин взял с собой Гилельса, Софроницкого и скрипачку Баринову. В одну из ночей Эмиля доставили к Сталину:

«Понимаешь, у Шопена есть что-то такое… с переливом…»,

— вождь не мог вспомнить название этого произведения, и это его раздражало. Он подвел Эмиля к роялю: «Помоги…» Эмиль Гилельс начал наигрывать отрывки из популярных произведений Шопена. Сталин стоял за спиной, и говорил: «Нэт… нэт… нэт». С каждым новым «нэт» положение Гилельса становилось все опаснее. И вдруг, когда он начал ля мажорный полонез, на «проигрыше» Сталин воскликнул «Вот!» «Маладэц! Герой!» Сражение было выиграно. Эмиль Гилельс мог расслабиться. Он думал, что Сталин отпустит его. Ан нет! Принесли закуски, вино. Сталину хотелось поговорить «за жизнь». Вождь говорил Эмилю:

«Ешь, ешь…, ты должен быть сильным… ты должен иметь сильные руки…».

Испытание Гилельса на прочность продолжилось на концерте. Вначале играл американский квартет. Присутствующие сидели как вкопанные, и наградили музыкантов громом аплодисментов. Потом пришла очередь советских музыкантов. Вначале играл Софроницкий. Слушали в пол уха: курили, прохаживались, пили чай… Затем выступала Баринова, аккомпанировал А. Дедюхин – все тоже самое. Вышел Эмиль, сыграл до диез минорный Прелюд Рахманинова. Слушали, но нужного эффекта не было. Полонез Шопена, — объявил Гилельс. И тут вдруг Сталин спрашивает: «Глазунов?» Гилельс снова объявил: Полонез Шопена. — Я понимаю, — говорит Сталин, — но это Глазунов? — вот тут все присутствующие, наслышанные о жестокости Сталина притихли. Чтобы не подвести Сталина и спасти себе жизнь, нужно было сказать: «Глазунов!!». Но Эмиль не сказал этого. И вдруг вспомнил, что Глазунов оркестровал ля мажорный блестящий Полонез. Эмиль Гилельс сказал: «Оригинал». «Теперь понимаю», — сказал Сталин.
Эмиль Гилельс сыграл вначале объявленный ля мажорный полонез, а потом тот, который оркестровал Глазунов. Успех феноменальный! Сталин в восторге, улыбается, аплодирует! Все музыканты были награждены денежными премиями. Эмиль Гилельс как всегда не подвел.

19.
В конце ноября 1945 года начался Всесоюзный конкурс. Желающих принять участие в конкурсе почти не было. Студенты, принимавшие участие в войне, элементарно не успели подготовиться. Для того, чтобы конкурс состоялся, многих пришлось убеждать принять участие в конкурсе. Принимал участие в конкурсе и Виктор Мержанов. Во время войны он попал в Самарканд, в танковое училище. Однажды начальнику училища пришло письмо от профессора Самуила Фейнберга. Профессор просил помочь Виктору Мержанову как выдающемуся пианисту, надежде страны. Полковник оставил Мержанова инструктором при танковом училище, и тот мог немного заниматься. В этом конкурсе принимал участие 30-летний, все еще студент Консерватории Святослав Рихтер.
Рихтер, по его словам, всю войну занимался как зверь. Он обыгрывал программу, ну и развлекался, конечно. Поддержка, оказанная Рихтеру, на Всесоюзном конкурсе была беспрецедентной. Тем не менее, 1-я премия была присуждена Мержанову. Сам Рихтер объяснял это написавшему о нем книгу Б. Монсенжона упоминает, что 1-ю премию жюри присудило Мержанову, но добавляет: потому что он немец, а Мержанов русский. Это в стиле Рихтера, ибо он абсолютно точно знал, что Мержанов армянин. «Выдумал как всегда».
Г.Г. Нейгауз плакал. В мае у него умер старший сын Адик. Генриха Густавовича было жалко. Он любил Рихтера как сына. Решили поделить 1-ю премию между Мержановым и Рихтером. Но для этого было нужно получить санкцию «в верхах» Д.Д. Шостаковичу, председателю жюри и пианисту–композитору профессору Самуилу Фейнбергу пришлось похлопотать.
Они попросили композитора Николая Михайловича Долинского (Скрябина), родного брата Вячеслава Михайловича Молотова, помочь. Жюри и конкурсанты ждали неделю результатов конкурса. Наконец, 29 декабря, с разрешения Молотова, 1-ю премию присудили Мержанову и Рихтеру.
Мержанов пишет, что Рихтер мог получить 1-ю премию и без разговора с Молотовым,

«если бы не финал, где концерт Чайковского он играл неудачно. Знаю это, так как читал протоколы заседания жюри. Копии этих протоколов подарил мне известный ленинградский музыкант, который имел доступ к документам конкурса. Там была критика исполнения Рихтером Концерта Чайковского. Кстати, Концерт Чайковского был роковым в его жизни. Я знаю несколько случаев: во-первых, на конкурсе — неудачное исполнение. Еще был случай с Бернстайном в Нью-Йорке (мне рассказывал сам Рихтер), когда не было согласия в темпах. И была запись этого концерта с Караяном — по-моему мнению, малоудачная».

Восьмая соната Прокофьева была тоже сыграна им неудачно. Рихтеру не стоило ее играть после блестящего исполнения 8-й сонаты Гилельсом, в декабре 1944 года. Исполнение было у всех на слуху.

«Это был сложившийся музыкант и превосходный пианист. Он первый исполнил 8 сонату Прокофьева. Я сидел тогда в зале и нашел его исполнение попросту блистательным. Что касается 3 сонаты того же автора, то его игра была настолько великолепной, что я отказался исполнять ее».

— Записал в дневник Рихтер.
2-я премия на конкурсе не присуждалась. 3-ю премию получил ученик Берты Маранц Юрий Муравлев.
Теперь несколько слов о том, что случилось с Ведерниковым. Я слышала от Арно Бабаджаняна, что Нейгаузу пришлось пожертвовать им в пользу Рихтера.
Ведерников играл «с поразительным совершенством». Он играл всегда ровно, без сбоев, без неожиданностей. Современную музыку, а именно, она исполнялась на 2-м туре, он играл великолепно. Ведерников первый в Москве играл леворучный концерт Прокофьева. Поэтому он был потрясен, когда его не допустили к 3-му туру, и не только он. Такой соперник был опасен для Рихтера.
Нейгауз после конкурса пишет письмо Берте Маранц, в котором поздравляет ее со студентом, который получил 3-ю премию. Ни одним словом Нейгауз не обмолвился о Ведерникове, как будто он вовсе не принимал участия в конкурсе! Это ли не симптоматично?
Теперь читателю понятно, что Нейгауз действительно боялся послать Рихтера на Международный конкурс?
Рихтер, обиженный на жюри, Нейгауза, вряд ли на самого себя, на целый год уезжает в Тбилиси, чтобы у слушателей стерлось воспоминание о его неудачном исполнении Концерта Чайковского, а также, учить новую программу и все полагающиеся по программе обучения курсы марксизма-ленинизма с тем, чтобы закончить, наконец, Консерваторию.
Дочь Нейгауза пишет, что столь долгое обучение в консерватории, было вызвано тем, что Рихтер не мог сдать экзамен по марксизму-ленинизму. До Рихтера никому не удавалось «шутить» с кафедрой марксизма-ленинизма, да еще с такой биографией и в тот момент, когда его профессор–покровитель арестован!
Только в 1947 году Рихтер заканчивает консерваторию, и… попадает на мраморную доску! Кто же покровительствует Рихтеру?!
«Тогда на предметы не так смотрели, было гораздо легче. Я уже был лауреатом Всесоюзного конкурса». Это из той же серии: «Выдумал как всегда».

20.
Знаменитый скрипач Борис (Буся) Гольдштейн родился 25 декабря 1922 года. С началом Отечественной Войны он выступал с фронтовыми бригадами, играл бесчисленные шефские концерты на заводах и фабриках. Несмотря на чудовищную загруженность, Буся продолжал учебу в Консерватории. В 1943 году из-за несвоевременно сданного экзамена по «краткому курсу ВКП(б)», Гольдштейн был отчислен из Консерватории. В это время 20-летнему Борису Гольдштейну пришлось провести на базах Северного флота почти шесть месяцев! Он физически не мог присутствовать на экзаменах! Все обращения Гольдштейна и профессора Цейтлина к высшим чиновникам и директору композитору Шебалину, результатов не дали.
Только в 1948 году, после снятия Шебалина, новый директор МГК Свешников, восстановил Гольдштейна. Он дал ему возможность закончить Консерваторию в 1953 году.
Напомню биографию Бориса Гольдштейна. В 30-х годах не было в СССР профессионала или любителя музыки, который бы не знал его имени. О его поразительном мастерстве восторженно отзывались гиганты музыкального мира: Крейслер, Тибо, Сигети, Флеш, Полякин, Прокофьев, Шостакович. Он был одним из первых музыкантов из СССР, представлявших страну на международных конкурсах. Десятилетним ребенком Буся в 1933 году играл на Всесоюзном конкурсе. Он играл в младшей группе. Буся так понравился Сталину, что вождь сказал ему, «ты играл лучше всех скрипачей». Как награду от Сталина, Буся получил пять тысяч рублей и двухкомнатную квартиру. В 1935 году 12-летним мальчиком, он играл на конкурсе Венявского в Варшаве. Ойстрах тогда получил 2-ю премию, а Буся четвертую. Он был любимцем публики и журналистов. «Маленький Гольдштейн станет великим»!
С 1937 года начинается скрипичный конкурс имени Изаи в Брюсселе. Советский Союз посылает пятерых скрипачей. Четверо из них ученики Столярского.
Вот как описывает Давид Ойстрах конкурс в Брюсселе в письме к своей жене.

«Начался 2-й тур… Я так нервничал, что чувствовал себя совершенно разбитым и больным. <…> Утром я себя так чувствовал, что думал отказаться от дальнейшего участия в конкурсе. У меня буквально ноги подкосились. В таком состоянии я поехал играть. По дороге меня так тошнило и останавливалось дыхание, что я решил приехать и отказаться играть. Кстати, я был бы уже не первым отказавшимся. Многие не выдержали этого сумасшедшего напряжения. <…> Здесь пишут, что это «чудовищный конкурс».

К 3-му туру остается 12 человек. Всех увозят в загородный королевский замок. Для каждого приготовлена отдельная комната: контакты запрещены. Еду приносят слуги, не произносящие ни слова. Конкурсанты один на один с инструментом и нотами неизвестного произведения, которое нужно выучить за восемь дней. Атональный язык, в котором оно написано, свойственно «загнивающему искусству». На подобную музыку в СССР был наложен запрет. Она не исполнялась, и не была «на слуху». Для непривычного уха атональная музыка казалась бессмысленным набором звуков. Помимо «специального» произведения, все восемь дней нужно было держать в руках произведения для 3-го тура.
Итоги конкурса: Давид Ойстрах — первая премия. Елизавета Гилельс — третья, Борис Гольдштейн — четвертая, Марина Козолупова — пятая, Миша Фихтенгольц — шестая.
Борис Гольдштейн с детства был концертирующим скрипачом. Его детство проходило в поездах. В поездках Бусю сопровождала мать и его аккомпаниатор, сестра Генриетта. Борис Гольдштейн всю жизнь служил музыке. Кому служил Святослав Рихтер? А как дело обстояло у Рихтера с анкетой для 1-го отдела?
Приведу примеры.
Анкета Юрия Орлова (будущего физика) при поступлении в Московский университет в 1947 году.
Анкета: Ни я ни мои ближайшие родственники в Белых армиях не служили? В оппозиции не состояли? За границей (за исключением в Красной Армии) не были? Репрессии не подвергались? Из ВКП(б) не исключались? Колебаний по партийной линии не имели?
Александр Локшин в 1947 году преподавал в Консерватории. «Локшин Александр Лазаревич! Отдел кадров Консерватории просит Вас срочно ответить на следующие вопросы: Были ли Вы за границей (где, когда, и кем направлялись)? Имеете ли Вы родственников за границей (где, кто)? Были ли Ваши родственники репрессированы? — личная подпись.
Нет, нет, Генрих Густавович Нейгауз, вы — это только видимая часть «айсберга»! А есть еще и невидимая…

21.
В сезоне 1946/47 года Эмиль Гилельс исполняет труднейший четырехчастный концерт композитора—пианиста профессора Самуила Файнберга.

«Его (Гилельса) первый концерт в Будапеште в 1946 году казалось сверхъестественным явлением. Он прямо-таки ворвался на подмостки консерватории, этот рыжеволосый молодой человек, во внешности которого было что-то от наивности ничего не подозревающего «дикаря» Вальтера и одновременно — сила льва. Он практически смял сопровождавший его оркестр, от его бурного темперамента дрожали стены… Его техника владения инструментом не знала границ и потрясла так же, как самобытность его личности, переменная взрывчатость его эмоций. Он безбоязненно побеждал музыку, и после его выступлений требовалось время, чтобы прийти в себя».

В программе было три концерта: Бах, Бетховен, Чайковский.
Вот как Кабалевский вспоминает о концерте в Будапеште:

«Перед тем мы были с ним в Вене, где он заболел. И вот, больной Эмиль Григорьевич на «Виллисе» проделывает весь путь от Вены до Будапешта, где назавтра у него утром репетиция, а вечером — концерт. Разумеется, ни о каком выздоровлении не могло быть и речи, но концерт состоялся. <…> Я сидел в зале, и мне казалось, что передо мной происходит чудо! Ну как, в самом деле, поверить, что этот человек, заставляющий сейчас своим буйным и солнечным искусством трепетать, радоваться и оглашать зал восторженными криками многотысячную аудиторию, еще утром лежал почти без движения в постели и едва мог разговаривать. Но это было не чудо. Это была победа воли и мужества, таланта и мастерства настоящего художника».

«Первое, что отличает Гилельса, – это мужественность и волевая напряженность игры. Исполнение его совершенно чуждо сентиментальности, манерности, изнеженности. Мужественность покоряет у Гилельса не только в местах подъема, но и в сумеречных, меланхолических эпизодах, всегда у него несколько суровых и нарочито сдержанных. Художественное мышление Гилельса не знает экзальтации и вычурности. Во всем ощущается избыток здоровой энергии, естественно изливающийся из его натуры… Это искусство реалистическое, жизнеутверждающее, искусство крупного плана, энергичных линий и красок».

Это пишет в 1948 году Яков Мильштейн, ученик и ассистент Игумнова.
Придет время, когда ничего подобного писать о Гилельсе будет уже нельзя, просто невозможно. В 1959 году начнутся облавы на гомосексуалистов в Консерватории, и Мильштейн в поисках защиты от преследований отдаст свое перо Рихтеру и Нейгаузу.
Этот рассказ я слышала от Наталии Дмитриевны Шпиллер: В 1950 году Гилельс давал концерты в Праге. В Пражской Опере шла опера «Евгений Онегин». Наталья Дмитриевна пела Татьяну. Зал был полный, свободных мест не было. И вдруг, когда была ее сцена с «письмом» — зал опустел. Но когда началась третья сцена — зал снова был полный. Наконец все прояснилось: оказалось, что рядом с Оперой находился зал филармонии, где Гилельс играл второй концерт Сен-Санса.

22.
К концу 40-х годов Эмиля Гилельса старательно оттесняют на второе место. Еще в начале войны А. Щербаков написал докладную, в которой говорилось о засилье евреев в культуре. Но еще раньше, 3-го декабря 1941 года Сталин сказал генералу Сикорскому — главе польского правительства в изгнании:
«Евреи — неполноценные солдаты, — и подчеркнул, – Да, евреи очень плохие солдаты».
А ведь он прекрасно знал, что именно за личную храбрость и умелое руководство войсками, командир Московской мотострелковой дивизии полковник Яков Крейзер был награжден Золотой звездой Героя Советского Союза. 30 июня 1941 года его дивизия уничтожила 100 танков Гудериана. Спустя несколько недель он стал генерал-майором и командующим 3-й стрелковой армией Брянского фронта. Это была явная установка.
В начале 1944 года, после занятия Киева Советской Армией, Хрущев заявил:

«Евреи в прошлом совершили немало грехов против украинского народа. Народ ненавидит их за это. На нашей Украине нам евреи не нужны. И я думаю, что для украинских евреев, которые пережили попытки Гитлера истребить их, было бы лучше не возвращаться сюда…».

После войны из Московской консерватории были уволены профессора: Теодор Гутман, Мария Юдина… Далее последовало всем известное постановление 1948 года, безродные космополиты. Из Московской консерватории были уволены педагоги Михаил Меерович и Александр Локшин. Уволены за то, что в четыре руки играли студентам «вредную» музыку»: Малера, Берга, Шенберга, и писали «формалистическую музыку». Попытались уволить и Григория Романовича Гинзбурга. Огромные усилия приложил «музыковед в штатском» Константин Саква. Формулировка: «Внешняя показная виртуозность. Неправильное раскрытие содержания произведений». Как ни странно, но за Гинзбурга вступился Сталин, и в 1949 году он был награжден Сталинской премией 2-й степени. Но это антисемитствующее учреждение отыгралось на Гинзбурге сразу после смерти Сталина. Формулировка была та же.
В 1950 году была расстреляна на Лубянке журналистка Маша Железнова, за то, что выдала «государственную тайну». Она опубликовала список евреев, награжденных во время войны. Данные о героях–евреях она получила в наградном отделе ГлавПура на основании документа, завизированного в управлении кадров по официальному запросу Михоэлса и по разрешению начальника кадров генерала-полковника А. Щербакова. 2 апреля 1942 года руководитель ЕАК Михоэлс и Шахно Эпштейн направили в ЦК ВКП(б) записку на имя А.С. Щербакова по поводу отсутствия данных об евреях в статистике награжденных военнослужащих в январском номере «Большевик» за 1942 год. Щербаков не ответил, но в следующей публикации цифры награжденных евреев были опубликованы. На тот момент их было 135 человек.
Муж журналистки Маши Железновой Леопольд Айзенштадт (Железнов), летом 1950 года сумел добиться проведения экспертизы, но это не помогло. Журналистку расстреляли 23 ноября 1950 года. Полковник из наградного отдела, выдавший журналистке официальный документ получил 25 лет ГУЛАГа.

23.
В 1950 году арестовали Веру Прохорову, племянницу Милицы Нейгауз. «В сентябре 1950 года Слава послал ей поздравительную телеграмму по случаю именин. Адрес он написал так: «НКВД. Тюрьма. Вере Прохоровой». Следователь прочел: «Поздравляю. Целую. Слава». Прямо-таки панибратские отношения с Лубянкой!!!
«Помню, как Слава волновался за Веру и очень хотел навестить ее в лагере, но в то время это не разрешалось», – пишет дочь Нейгауза. Но Генриха Густавовича навестить в Свердловске было можно и нужно! Рихтер не написал ему даже письма!

С подачи Рихтера началась травля гениального композитора Александра Лазаревича Локшина. Вот краткая предыстория травли: после ареста Генриха Нейгауза, Рихтер всю войну жил у Прохоровой в комнате, по необъяснимой причине(?!) не опечатанной после ареста ее дяди, тети и двоюродного брата. Интересно, кто был «сексотом»? (из лексикона Прохоровой). Даже наивному понятно, что жучками была напичкана вся квартира. Наивных тогда не было. Мать Веры Прохоровой была переводчицей, она переводила известным иностранным туристам. Отец был в свое время совладельцем «Трехгорной мануфактуры».
Вера Прохорова была внучкой Московского Головы Гучкова. Его брат основал партию «октябристов», и был одним из организаторов Интервенции. Его дочь Вера Гучкова-Трейл была советской разведчицей. Возможно, ей пришлось ею стать, чтобы выжить при сталинском режиме.
Вера Прохорова часто вела разговоры так, будто провоцировала собеседника. Вера была племянницей второй жены Нейгауза Милицы. Наслушавшись восторгов Генриха Густавовича, который иначе как гением Святослава Рихтера, не называл, Вера Прохорова влюбилась в Светика. Но он оказался ей не по зубам. Она столкнулась с непреодолимой преградой: Рихтера не интересовали женщины. От природы никуда не денешься. Вере потребовался другой гений. Она приглашала к себе писателей и поэтов, для начала заманивая их бесплатными уроками английского языка. Будучи родственницей Генриха Густавовича Нейгауза, Вера звала на посиделки музыкантов. Так появились в ее квартире молодые педагоги Московской консерватории композиторы-эрудиты — остроумнейший, Михаил Меерович и Александр Локшин, философ, великолепный знаток поэзии и истории Римской империи. Оба были прекрасными пианистами. Они стали кумирами компании. Александр Локшин к этому времени был признанным гением, и Вера скоропалительно влюбилась в него. Рихтеру, не обладавшему, как он сам пишет, красноречием, такой поворот дела не понравился, так как компания потеряла к нему былой интерес. Тогда Рихтер сказал Вере:

«Зачем этот человек бывает у тебя? Он дурной человек. Он тебя посадит».

Откуда такая «проницательность»? Разве что — с «больной головы на здоровую». Но Вера была влюблена, и думала, что сумеет убедить Локшина жениться на ней. А для этого она всем и каждому рассказывала по «секрету», что она невеста Локшина. И вдруг такой «облом»! Александр Лазаревич женился на Татьяне Алисовой. Второй раз Вера потерпела фиаско.
В 1950 году Веру Прохорову арестовали. Она пишет:

«Следствие у меня по сравнению с миллионами несчастных людей было легким (наверное, в какой-то мере благодаря Шуре (Локшину))».

В лагере, или еще в тюрьме, она решила отомстить Локшину, и написала сестре, что Александр Лазаревич «сексот». По Москве поползли слухи. Жилось Прохоровой, как видно из публикаций, легче, чем другим. О надзирателях она пишет, как об очень хороших и добрых, просто обаятельных людях. Они не заставляли делать ее тяжелую работу, к которой, по ее словам, она была не приспособлена. В бараке было жарко, она не примерзала к нарам, как кому-то пришло в голову. Надо отдать должное чекистам — они умели заботиться о своих информаторах.
Вернулась Прохорова в свою квартиру, и была восстановлена преподавателем в ИНЯЗ. Замуж Прохорова не вышла, посвятив себя тому, чтобы гениальную музыку Александра Локшина не исполняли, а жила она очень и очень долго. Помогал ей в этом и Святослав Рихтер. Оболганный Рихтером и Верой Прохоровой, Локшин был подвергнут остракизму.
Когда художник Татьяна Апраксина написала портрет Александра Лазаревича Локшина, его должны были выставить в выставочном зале. И тогда Татьяне Апраксиной начали поступать угрозы от Рихтера. Вот что она пишет:

«ОН назначает, диктует, ставит условия. Не условия — ультиматумы. ОН демонстрирует власть «Сверхчеловека», иногда сильно смахивающего на власть «античеловека». Недаром он большой почитатель Вагнера. Как видно, он всю жизнь воплощал свою мечту быть его героем. Что же, мир знал еще одного любителя Вагнера. Что стоит за этой демонстрацией? Слепота ограниченности? Бесконтрольность? Уж точно не высота духа. Люди искусства между собой так не общаются. Как эта варварская манера сочетается с именем, окруженным благоговением?… В преддверии своей первой выставки, я стала объектом неожиданного внимания музыкального идеолога. Разговора (диалога) и на этот раз не было. Было постановление, доведенное до моего сведения с помощью другого лица, по телефону. Без сантиментов, намеков на «неприятную репутацию» и доброжелательных советов. Никто не поморщился и не хмурился. Сразу к делу. Мне было обещано милостивое «прощение», допущенной мной ошибки в выборе модели для портрета. Условие — малость: сделать вид, что портрета не существует. Тем более для выставки… В случае невыполнения инструкции меня ожидали карательные санкции, преимущественно направленные на сферу карьерных интересов, особенно в их музыкальной части — практически в планетарном масштабе».

Рихтер свою угрозу исполнил. Как он и угрожал, портрет Д. Шостаковича был вышвырнут из класса Ленинградской консерватории, в котором преподавал Шостакович. Но в роли доброй феи выступил композитор Андрей Петров и повесил портрет великого Шостаковича в Ленинградском Союзе композиторов.
Рихтера советская власть водрузила на пьедестал, и он запретил исполнять музыку Локшина. Пропагандировал музыку гениального композитора Локшина Рудольф Баршай, в основном за границей. Прохорова пережила всех, скончавшись в январе 2013 года.

24.
А в 1953 году вернулся из Караганды математик и поэт Есенин-Вольпин, которому кто-то нашептал, что Локшин его «предал»: якобы он отнес тетрадку с его стихами в КГБ, но, как оказалось, тетрадка оказалась на месте. Уже после смерти композитора, Вольпин признал, что «предателем» Александр Лазаревич не был. Сказал, что простил тех, кто на него донес. Но прощать, на самом деле, ему было некого. Об его сборнике стихов «Весенний лист» органы знали задолго до ареста Есенина-Вольпина, ибо в 1945 году арестовали Николая Вильямса и других студентов университета за чтение стихов из сборника «Весенний лист». Николай Вильямса осудили на пять лет. Самому же Есенину-Вольпину, читать прилюдно свои стихи и возбужденно выкрикивать, к примеру, на демонстрациях: «Смерть Сталину!», почему-то было можно. Вольпина арестовали в 1949 году. Все это наводит на мысль, что недуг Есенина-Вольпина — шизофрению, органы использовали, для провокации. Кстати, этот сборник упоминался в докладе секретаря ЦК КПСС Ильичева, положившего начало гонениям на новые направления в искусстве и литературе при Хрущеве.
В одном из своих писем Р. Баршаю Локшин сообщил, что ему неожиданно позвонил Гилельс:

«Он слышал мою седьмую симфонию и «Песенки Маргариты». Этот молчаливый человек, с которым я никогда не общался, говорил долго и восторженно о седьмой симфонии и кончил словами: «У меня нет слов!» Он попросил посмотреть ноты».

Эмилю Гилельсу хотелось помочь гениальному композитору, который всю жизнь бедствовал.
В эти годы великий композитор Метнер неизвестно почему находился под негласным запретом. Единственное, что приходит на ум, это то, что он жил в эмиграции в Лондоне. Его никто не исполнял. Музыканты, включая Нейгауза и Рихтера, про него, как будто забыли.
Гилельс нарушил запрет и исполнил соль минорную сонату Метнера. Более того, Эмиль Григорьевич опубликовал о нем статью в журнале «Советская музыка». Потом, в статье «О кругозоре», Нейгауз возмущался, что десять лет концертные организации не разрешали исполнять Метнера.

«С этим досадным недоразумением, слава богу, покончено».

А благодаря кому? О Гилельсе в статье не говорится, и у читателя создается впечатление, что это заслуга Рихтера.

25.
В 1952 году было создано Общество англо-советской дружбы. 29 ноября должен был состояться первый концерт, в котором должны были играть Эмиль Гилельс и скрипач Игорь Безродный. Добирались до Лондона четыре дня, ибо над всей Европой был туман, и приходилось совершать вынужденные посадки. Все эти дни музыканты почти не спали, не ели и не занимались. Когда, наконец, самолет приземлился в аэропорту Хитроу, у трапа их ждали устроители концерта. Оказалось, что концерт два раза откладывался. Это была суббота. В зале «Фестиваль-холл» уже час ждали три тысячи лондонцев. Гилельс был первым советским пианистом в Англии. До концертного зала было час езды. Гилельс сказал: «поехали!» Публике тут же сообщили, что Эмиль Гилельс едет. Без репетиции, не зная акустики зала и рояля, попросив, перед выходом на сцену: «Дайте только чашечку кофе!» Эмиль Гилельс вышел на сцену. Первым произведением была «Аппассионата». Концерт прошел блестяще. Публика стоя бисировала 17 минут, не отпуская Гилельса. А дальше были Глазго — Манчестер, Лондон, Бирмингем, Эдинбург, Лондон. Успех абсолютный!
Света Безродная — жена Игоря, двоюродная сестра моей мамы, делилась с нами этими воспоминаниями.
В 1953 году умер Сталин. Помню, как задала отцу дурацкий вопрос: «Что же теперь будет?» Он ответил: «Наконец-то я не буду играть на его банкетах в Кремле!» Но на похоронах ему играть все-таки пришлось.
В 1954 году на первом же концерте Гилельса в знаменитом зале Плейель был невероятный аншлаг. Публика брала зал с боем. Трудно было пробиться даже с билетами. Толпы остались на улице, надеясь что-то услышать. Тех счастливчиков, которые без билетов оказались в зале, усадили на сцене. Гастроли Гилельса во Франции длились больше месяца. Он был признан «Первым пианистом мира». Эмиль Гилельс очень любил играть во Франции. У него было много друзей, среди них Маргерит Лонг, Надя Буланже, Ф. Пуленк и другие. В 1955 году М. Лонг приехала в Москву.
Между Советским Союзом и Америкой продолжалась «холодная война». Хрущев бросал заявления типа: «Мы в муху попадем ракетой, мы их как колбаски выпекаем!»
Однако в 1955 году Хрущев решил начать «заигрывать» с Америкой, и для «потепления» отношений выпустил на гастроли в Америку Эмиля Гилельса.
С октября 1955 года начинаются гастроли Эмиля Гилельса в Америке. Первый концерт должен проходить в Филадельфии. Программа: 3-й концерт Бетховена, З-й концерт Рахманинова и 3-й – Прокофьева. Дирижер — близкий друг Рахманинова Юджин Орманди. Но дирижер очень просит начать свой дебют в Америке 1-м Концертом Чайковского, ибо впервые он был исполнен, именно, в Америке Гансом Бюловым. Затем его концерт играли: Рахманинов, Горовиц, Иосиф Левин, Артур Рубинштейн и другие гастролирующие пианисты. Эмиль Гилельс меняет программу. Первый концерт в Америке Эмиль Гилельс начинает концертом Чайковского. Газеты писали, что Гилельс первый советский музыкант, покоривший Америку.
4 октября состоялся концерт в Карнеги-холл. Перед концертом Эмиль Гилельс получил поздравительное письмо от Иегуди Менухина. Зал Карнеги-холл был переполнен. На «лишние билеты» не было надежды. В зале находилось очень много музыкантов и критиков. Партер встретил Гилельса молча, хлопала в основном галерка. Отзвучали последние аккорды концерта Чайковского. Несколько секунд ошеломленная публика приходила в себя, и вдруг, в едином порыве бросилась к сцене. В зале Карнеги-холл не принято играть «на бис», но Эмиль Гилельс уже шестой раз выходил на поклон, а гром аплодисментов продолжался. Орманди предложил Гилельсу сесть за рояль. Эмиль Григорьевич играет Прелюдию Баха и Скерцо Мендельсона. Публика начала выходить из зала, только после того, как вторично погасили свет и начали уносить со сцены пюпитры.
И снова Филадельфия, в которой Гилельс два дня подряд исполняет 3-й концерт Рахманинова. После концерта заплаканная Ирина Сергеевна Рахманинова, обнимала Гилельса, она просто не могла говорить! Все гастроли описать невозможно.
Но в ноябре 1956 года Хрущев снова заявил американской прессе: «Мы вас закопаем! Мы вас похороним!»
Забегая вперед, напомню, что в 1959 в США он скажет:

«Американская свинья и советская, я убежден, что они могут вместе сосуществовать!» А в СССР, среди своих, он кричит: «Ублюдки! Христопродавцы! Сионисты! Дрозофилы! Дрозофилы-ы-ы! Ненавижу! — будь они прокляты!»

Такова ненависть к евреям.

26.
В июле 1956 года пришло приглашение Святославу Рихтеру принять участие в торжествах, посвященных столетию со дня рождения композитора Роберта Шумана. Но «органы» посылать Рихтера за границу не хотели: «Отец Рихтера в 1941 году был расстрелян органами госбезопасности. Мать, по имеющимся данным переехала в Западную Германию, где проживает и в настоящее время. Сам С. Рихтер фактически является одиноким, детей не имеет, его брак с певицей Н. Дорлиак не зарегистрирован, окружение его не вызывает особого одобрения, ведет замкнутый образ жизни. Органы безопасности замечаний в отношении С. Рихтера не имеют. Его гастрольные поездки в странах народной демократии проходили без замечаний. Тем не менее, КГБ (т. Бельченко) предложение Министерства культуры о направлении в ГДР С. Рихтера не поддерживает». Генерал-полковник Сергей Савич Бельченко был тогда заместителем председателя КГБ. Заместитель заведующего отделом культуры ЦК литературный критик Борис Сергеевич Рюриков, напоминает, что Рихтера много раз приглашали за границу, но под разными предлогами его не пускали:

«Полагая, что государственные учреждения относятся к нему с недоверием, С. Рихтер за последнее время мало выступает в концертах, находится в нервозном состоянии, стал играть хуже, а недавно даже прервал концерт в Малом зале консерватории. Имея в виду выше изложенное, отдел культуры ЦК КПСС считает возможным согласиться с предложением Министерства культуры СССР о направлении С. Рихтера, с тем, однако, условием, чтобы в качестве сопровождавшего был направлен в ГДР один из ответственных работников управления внешних сношений Министерства культуры СССР».

1956 год был ознаменован великим событием: Рихтер представил слушателям «Трансцендентные этюды» Листа.

«Фигура Святослава Рихтера становится подвижной, особенно плечи. Корпус извивается, отбрасывается, стремительно перекидывается из стороны в сторону, поддаваясь экспрессии охватывающей пианиста с ног до головы. Ответом зала был оглушительный стон и вопль восторга».

Рихтер

«…»играет» всем телом, почти как актер, — конечно, совсем ненамеренно, — стихийно, так ему нужно, так хочется…»,

— Г. Нейгауз.
Но это театр, пожалуй, даже цирк. Смешно…
В одной из своих статей о Рихтере Г.Г. Нейгауз писал:

«Слушатели Святослава Рихтера и почитатели его прекрасного таланта, вероятно, не знают, каковы настоящие корни дарования артиста, в чем, собственно, «секрет», его исполнительского творчества. Секрет этот очень прост: он — композитор, и притом превосходный».

И, наконец, еще одна поистине гениальная мысль:

«Пока, к сожалению, вследствие огромной загруженности «чужой музыкой», Рихтер только «потенциальный» композитор, так как писать ему просто некогда».

И далее:

«Совершенно необходимо, чтобы Рихтер стал со временем дирижером, так как в этой области его достижения были бы (или будут) ничуть не ниже пианистических».

Интересно, что, когда музыковед Ципин решился, наконец, похвалить Гилельса, он придумал идиотизм, что Эмиль Григорьевич стал «антивиртуозом».
Для его исполнения характерны благородное чувство меры, стройность, ясность замысла и законченность. Гилельс играл, не загромождая звучностью, не гипертрофируя возможности рояля. Пианистическое достоинство Гилельса — это его способность интонировать каждую мелкую ноту в технически сложных быстрых темпах, даже в мелизмах.
27.
Международный конкурс имени Чайковского был учрежден в 1956 году. Председателем оргкомитета был назначен Шостакович. Состоялся Конкурс в 1958 году, и состязание проходило по двум специальностям. Председателем жюри конкурса пианистов был Э.Г. Гилельс, председателем жюри скрипачей – Д.Ф. Ойстрах. Где-то перед Конкурсом, Г. Когану удалось прорваться в печать:

«Неудержимая сила жизни победно ликует в игре пианиста (Гилельса), расплескивается из-под его пальцев, насыщая электричеством зал: слушатели словно молодеют, их глаза блестят, кровь быстрее обращается в жилах».

Ну, надо же! И это музыковед Г. Коган?!
И так, председателем конкурса пианистов стал Эмиль Гилельс, заместителем Дмитрий Кабалевский. Члены жюри от Советского Союза были: Оборин, Нейгауз, Серебряков, Рихтер. Как известно победителем 1-го Конкурса Чайковского стал Ван Клиберн (Вэн Клайберн).
Клиберн не был новичком. Свой первый концерт он дал в 10 лет, а в 14 лет он играл 1-й Концерт Чайковского в Карнеги-холле. Лев Власенко, окончивший ИНЯЗ, и прекрасно владевший английским языком, прочитал рецензии (а их было много) об игре Клайберна. Его педагог Розина Левина была ученицей В.И. Сафонова, а потом Леопольда Годовского. Кстати, Розину Бесси-Левину можно видеть на «золотой доске» в МГК. Играл Вэн Клайберн вдохновенно, и бесспорно лучше других пианистов. Однако присудить американскому пианисту 1-ю премию было не просто. Эмилю Гилельсу пришлось сломать упрямство Хрущева, который требовал, хотя бы, разделить премию между Клиберном и Власенко, тем более, что на заранее отпечатанных афишах, последний значился, как лауреат 1-ой премии. В личной беседе Эмилю Григорьевичу удалось убедить Хрущева присудить единоличную премию Вэну Клайберну. Но и в работе жюри не обошлось без эксцессов, ибо Рихтер спровоцировал скандал в жюри. В его оценочных листах обнаружилось 13 нолей. В архиве «Дома-музея Чайковского» в Клину, можно убедиться, что все ноли аккуратно зачеркнуты и исправлены на «3». В архиве Музея Глинки лист общего голосования в строке «С. Рихтер» заполнен тройками уже без нолей. Признание Рихтера, что он всем, кроме Клиберна ставил ноли, из серии «как всегда выдумал». По 15 баллов от Рихтера получили: Н. Гедда-Нова, М. Моллова, Н. Штаркман, Д. Поллак. 23 балла он поставил Л. Ши-Куня. 24 — Л. Власенко. 25 — В. Клиберн. На регламент конкурса Рихтер не обращал внимания, и своевольно писал одну и ту же фразу: «Не вижу достойного кандидата на премию». Возмущенный Кабалевский обвинил Рихтера в «индивидуализме». Рихтер вел себя вызывающе. Ему нравилось любым путем обращать на себя внимание, и Гилельсу пришлось извиняться за его «завихрения».
Международный конкурс имени П.И. Чайковского проходил в разгар холодной войны, после опубликованного в Италии романа Пастернака «Доктор Живаго». Конкурс Чайковского был затеян для того, чтобы доказать, что советская школа лучшая в мире, проще говоря это был «наш ответ Чемберлену».
Конкурс не был обозначен, как первый, и о его продолжении речи не было. Только благодаря победе американского пианиста и хорошей организации Конкурс имел продолжение. Участники конкурса писали благодарные письма. Еще бы! Где это видано, чтобы оргкомитет, оплачивал конкурсантам и концертмейстерам скрипачей билеты, лучшие гостиницы, питание в ресторане и т. п. Причем, так было и в дальнейшем. Они питались в композиторском ресторане, а там замечательно готовили. Теперь принято говорить, что Рихтер присудил Клиберну 1-ю премию. На самом деле все было не так.
15 апреля 1958 года в «Советской культуре» под названием «Радостные впечатления» Святослав Теофилович, пишет:

«Клиберна нужно отнести к той категории начинающих артистов, которые играют самих себя, а не замысел композитора, воплощенный в нотном тексте, пока годы упорной работы не приносят с собой зрелости и столь важного качества, как чувство стиля».

Святослав Теофилович имел в виду «Фантазию» Шопена, которую исполнял Клайберн на 2-м туре. Фантазию, как утверждали знающие пианисты, Клайберн играл очень приближенно к Антону Рубинштейну, но как видно, Рихтер возомнил себя единственно правильным интерпретатором, эталоном для подражания. Дирижер Светланов стал автором легендарной сентенции: Рихтеровское прочтение музыки, как «единственно верное». На здоровую голову такое не произнесешь, а в алкогольном помутнении, чего только не ляпнешь. Напомню, Евгений Светланов очень часто выходил на сцену Большого Зала консерватории в красной водолазке и абсолютно пьяный. А жаль, прекрасный исполнитель русской музыки…
Тогда Нейгауз сказал:

«Если бы Клиберн жил у нас, то его бы не выпустили ни на один международный конкурс, прежде чем не сравняли бы с газоном».

Ему ли не знать?! Отчего же Рихтер написал эту рецензию? Он очень боялся Клайберна, как пианиста. И как тут не испугаться, если сам Генрих Густавович, его педагог, был очарован техасским пианистом.
«Я считаю, что это гениальный пианист, другого слова нет!» — писал в статье Г. Нейгауз. Сразу после конкурса Чайковского в Москву приехал главный дирижер Америки Леопольд Стоковский и его выступления не затмили успеха Клайберна. Вскоре в Москву приехал знаменитый Юджин Орманди с Филадельфийским оркестр, но и этот коллектив не сумел привлечь столько интереса и восторгов как уже сложившийся культ Вэна Клайберна.

28.
После Конкурса Чайковского интерес к Рихтеру у меломанов Советского Союза просто исчез. Андрей Гаврилов пишет:

«Рихтер неоднократно высказывал мне свою досаду, что ему пришлось сражаться с Клайберном за умы и сердца людей в СССР. Это его возмущало до самой смерти, настолько он был ранен, взорвавшейся дикой, лавинообразной любовью русских к техасскому парню. <…> Рихтер не находил этому объяснения, часто бормотал сквозь зубы в сильнейшей гневной досаде, когда мы с ним на эту тему говорили. «И ч-чего они в нем нашли? Ч-чего он им дался??!!».

Уже в дни конкурса Клайберн превратился в легенду. Любовь к Клайберну захлестнула СССР. О нем говорили в метро, троллейбусах, очередях незнакомые друг с другом люди. Ему дарили игрушки, а старушки вязали для него рукавички и носки. Вэн Клайберн был раскован, и по-детски счастливо улыбался. Его фамилию и имя перевели, как Ван Клиберн, и называли Ванечкой. Эйфория продолжалась.
Газеты выходили с фотографиями Хрущева и Клайберна в обнимку. В 1959 году Хрущев отправился в Америку.
Вэн Клайберн регулярно приезжал в Советский Союз с концертами. С 1958 года до конца 60-х годов. Рихтеру пришлось «врукопашную» сражаться с одержимой любовью советских людей к техасскому парню. «Чего они в нем нашли?! Быдло!» — гневно восклицал Рихтер.
Не помогала и выпущенная Нейгаузом в 1958 году книга «Искусство фортепианной игры», в которой он, всячески восхваляя Рихтера, сравнивал его, в обычной своей манере, с Эмилем Гилельсом. Нейгауз писал статьи того же плана. Критики упорно долбили мозг читателей выдающимся Рихтером. Но Клиберн вдохнул свободу в умы любителей музыки, а его романтический стиль поведения на сцене и на улицах — любовь всего советского народа. Девушки были пленены им, и всячески демонстрировали ему свое обожание. Они не догадывались, что «Ванечка» совершенно не интересуется их полом.
Близким по стилю к Клайберну был превосходный пианист Наум Штаркман. В 1957 году он стал победителем конкурса в Лиссабоне. Он исключительно исполнял Шопена, а его трактовка произведений Шуберта и Шумана своей интимностью соответствовала стилю композиторов. Такое исполнение импонировало слушателям.
Как видно, Клайберн, затронув душу публики, оттолкнул от нее Святослава Рихтера. Рихтер играл броско. Он напоминал всадника, пришпоривающего музыку Шуберта и Шумана чрезмерной педалью. Внезапные фортиссимо подобно хлысту, били слушателей по ушам. Он сопровождал игру манерными телодвижениями, кокетничая с публикой. На волне любви к Клайберну, публика полюбила Наума Штаркмана, получившего 3-ю премию на конкурсе. Он был последним учеником Константина Николаевича Игумнова, умершего в 1948 году. Штаркман заканчивал консерваторию «от себя», а точнее, «втихую», занимался у Марии Израилевны Гринберг, уроженки Одессы, ученицы Рейнгбальд и Игумнова.
Гринберг близко дружила с Рихтером и Дорлиак, но обладала бескомпромиссным характером, и, зайдя в артистическую, обронила:

«Ты Слава сегодня играл не (си минорную сонату) Листа, а какую-то китайскую музыку».

Вскоре дружба сошла «на нет».
Интересно, что Рихтер отказался быть ассистентом Нейгауза, заявляя, что ненавидит даже само слово педагог. И вдруг, неожиданно для всех, он предложил себя Науму Штаркману в качестве педагога. Как пишет Андрей Гаврилов:

«Когда путем немыслимых ухищрений кому-нибудь удавалось «протащить» юное дарование на прослушивание к нему, он, (по его словам, и с грозной мимикой) «думал, что б скорее что-нибудь нехорошее стряслось» с несчастным играющим, доходя в мыслях до кровавых сценариев».

Беседуя об актерском мастерстве с сыном актера Борисова — Юрием, Рихтер обронил:

«Я очень симпатизирую Сальери. Он говорит правильные вещи: нет правды на земле. Я подпишусь под этим. Как вы думаете, я мог бы сыграть Сальери?.. А мне казалось, что мог бы… Во всяком случае, отравить, например, Гаврилова. Когда он играл соль минорную сюиту Генделя, у меня эта мысль была. Можете это Гаврилову передать».

Андрею Гаврилову он говорил:

«Слишком хорошо иногда играете».
«Я до сих пор сражаюсь с мыслью, что мне не хватило мужества это сделать».

Гаврилов пишет, что никогда не понимал, как на подобное реагировать.
После нескольких консультаций у Рихтера, Штаркман нашел деликатную форму и отказался от предложенных занятий. Ко всем конкурсам Штаркмана готовила Мария Гринберг. Арно Бабаджанян и Яков Флиер считали, что Штаркман играл лучше, чем Власенко и заслуживал 2-й премии.
Но Рихтеру нужно было помогать в возвращении авторитета, и сразу после конкурса началась кампания по борьбе с консерваторскими гомосексуалистами.
Отставной полковник КГБ, разведчик и писатель Михаил Любимов, с голубых экранов телевизоров рассказал, о «голубой разведке». КГБ использовало консерваторскую профессуру для вербовки иностранных дипломатов соответствующей ориентации. Профессора, объятые страхом, ходили под статьей и выполняли задания КГБ. По словам Любимова, лучшей агентурой была консерваторская профессура.
Наум Штаркман был арестован. Мой друг, адвокат Иосиф Моисеевич Кисенишский, рассказывал, что по просьбе Марии Гринберг, составил письмо-ходатайство обращенное к судебным органам. Он рассказывал: «Гринберг обошла многих музыкантов. Письмо подписали Д. Шостакович, Б. Кабалевский, Э. Гилельс, Я. Флиер, И. Козловский и другие».
Арно Арутюнович вспоминал, что «Квартет имени Бородина» побоялся подписать «коллективку», ибо Квартету предстояли гастроли в США. Гринберг перестала с ними выступать и здороваться.
Позже, в 1964 брат Бориса Гольдштейна, известный скрипач и композитор Михаил Гольдштейн женился на немке из Восточной Германии. В 1967 году, расторгнув с ней брак, 22 февраля 1967 года Миша переехал в Израиль. Из Израиля Михаил Гольдштейн довел до сведения Министерства Культуры СССР о том, что квартеты Бородина и ряд других произведений написаны им. Разразился скандал!
На фирме «Мелодия» уничтожались пластинки, аннулировались диссертации, книги в магазинах и библиотеках, в которых упоминалась эта музыка, все данные вымарывались. Квартету Бородина было спущено указание, какие квартеты можно играть, а какие запрещено. Было это перед гастролями. Менять программу было уже невозможно. Квартет поехал с квартетами Гольдштейна, но в программе они числились, как «квартеты Бородина». Тотчас после концерта, в зарубежной прессе появились статьи о прекрасном исполнении квартетов Михаила Гольдштейна.
Просидел Наум Штаркман в тюрьме недолго, ровно столько, чтобы карьера, обещавшая стать блистательной, была сломана. О зарубежных гастролях он не мог мечтать. Двери крупнейших залов страны были для него закрыты. Он ездил по стране, играя в заштатных филармониях и клубах. Изредка его можно было послушать на «малых площадках» Москвы, таких, как Дом Ученых.
О нетрадиционной ориентации профессора Константина Игумнова и некоторых его учеников музыканты знали. Арно Бабаджанян рассказывал мне:
«Узнав, что я поступил в класс Игумнова, мой отец примчался в Москву и следил за каждым моим шагом, пока я не женился».
Ходили слухи о Якове Мильштейне, и он срочно женился на своей ученице. Мильштейн был учеником Игумнова, затем его ассистентом.
— Я знаю с чего это началось! — воскликнул, вбежав в консерваторию, Генрих Нейгауз. — Это началось с того, как Чайковского посадили задом к Консерватории!
Памятник Чайковскому работы скульптора Мухиной установили в 1954 году. Как и все консерваторцы Нейгауз знал о нестандартной ориентации Рихтера, но не мог отказать себе в шутке.
Тандем Дорлиак–Рихтер создавал видимость брака для почитателей его таланта. Слухи ходили о многих, но в тюрьме оказался один Штаркман. Бабаджанян и Флиер — любимые ученики Игумнова, были уверены, что «кто-то» видел в нем слишком сильного конкурента. В этом был уверен и адвокат Иосиф Моисеевич Кисинишский, большой любитель фортепианной музыки. Он удачно защитил педагога Консерватории Б.Я. Землянского, ассистента Игумного. Иосиф Моисеевич много разговаривал со Штаркманом, и был уверен, что его «сдал» Рихтер. Любимов с экрана телевидения рассказал, как надежно защищало КГБ своих агентов. Землянскому предложили быть агентом, но он отказался, а Науму Штаркману такого предложения не последовало.
С того времени Яков Мильштейн перестал концертировать. Он стал критиком. Написал много трудов о музыкантах, и всю жизнь писал хвалебные статьи о Рихтере. Как трудно поверить, что ему, ученику, ассистенту Игумнова, импонировала игра Рихтера! Когда-то профессор Игумнов сказал Рихтеру:

«Молодой человек, вы не любите рояли»!

Рихтер безумно колотил по клавишам. Вера Прохорова во времена своей влюбленности в Локшина, спросила, нравится ли ему, как играет Рихтер. Локшин известный всем своей прямотой сказал, что у него рояль звучит как разбитое корыто. Рихтер мстил Александру Лазаревичу Локшину всю жизнь.
Облава КГБ на гомосексуалистов не затронула Рихтера, хотя из приведенного мною документа от 1956 года, видно, что организация была осведомлена о его ориентации. Кстати, Дорлиак оформила брак с Рихтером, но после его смерти. Ей разрешили…
В конце 50-х Святослав Рихтер подружился с секретарем Чехословацкого посольства Карелом Стареком. Старек писал в декабре 1990 году письмо Милице Нейгауз: «Опять я вместе со Славой и очень счастлив. Он все время думает о других, хочет, чтобы они хорошо жили. <…> Мы заботимся о Вас».
С конца 50-х годов делать какие-то замечания по поводу исполнения Рихтера было уже невозможно, возникло неписаное табу. В книге «Об искусстве фортепианной игры» Генрих Нейгауз преподносит Рихтера, как единственно совершенного пианиста.
Эмиль Гилельс чаще проходит как пример преодоления недостаточной осведомленности в музыкальной литературе, или только блестяще технически одаренный виртуоз. Но с этим невозможно согласиться!
Нейгаузские пассажи вызывают растерянность, ведь он хорошо знал совсем другое!

29.
В воспоминаниях Мечислава Вайнберга рассказывается, что с 1944–48 года, раз в месяц на квартире Г.Г. Нейгауза собиралось 8-10 музыкантов, и Гилельс вместе с ним играл в четыре руки переложения симфоний Шумана, Брамса, почти все симфонии Малера и Брукнера, произведения современных французов, Стравинского и других.
В 1947 году Кабалевский в письме к Н. Мясковскому пишет:

«Сейчас здесь (в ДТК в Иванове) живет Эмиль Гилельс, и мы с ним изредка поигрываем в четыре руки. Вчера играли «Заратустру». (Р. Штраус). Эмиль Григорьевич чаще бывал в Доме Творчества в Иванове. Там было меньше композиторов и тише, чем в Рузе».

В 1959 году публикует книгу о Гилельсе С.М. Хентова. Я обращаюсь к этой книге, ибо за нее пришлось извиняться профессору Баренбойму, так как С.М. Хентова была его ученицей. Она пишет:

«В семье Гилельса не было музыкантов, не замечалось большого интереса к искусству. О музыкальной классике понятия не имели. А ведь именно в детстве закладывается и проявляется то, что определяет всю жизнь и помогает понять характер, творчество, сущность».

Музыковед, критик Давид Абрамович Рабинович пишет:

«Ни в одной из существующих биографий Гилельса нет указаний на то, что в доме его родителей обитало искусство или хотя бы являлось там частым гостем. <…> Музыкальное дарование будущего артиста заметили лишь потому, что в квартире, почти случайно имелось фортепиано (рояль)».

Рояль в семье был не «случайно». На нем играли старшие дети и музицировал отец. Играл он по слуху, а слух у Григория Гилельса был замечательный, абсолютный! Пел он псалмы «на незнакомом мне, непонятном языке». Были то «Псалмы Давида». Нужно ли напоминать, что древнееврейскую музыку в своем творчестве использовали многие композиторы. Вспомним о «Симфонии псалмов» Стравинского.
Григорий Гилельс работал бухгалтером на сахарном заводе промышленников и меценатов Бродских, которые заботились не только о медицине и культуре городов в которых они жили, но, само собой разумеется, о своих работниках. Профессия бухгалтер в то время была престижной, тем более на заводе Бродского. Григорий Гилельс был отнюдь не бедным человеком. Рояль «Шредер» он купил в конце XIX века. И это был прекрасный рояль.
В рассказе «Пробуждение» И. Бабель пишет:

«Все люди нашего круга — маклеры, лавочники, служащие в банках и в пароходных конторах — учили детей музыке… Одесса была охвачена этим безумием больше других городов».

Надо отметить, что Рабинович с молодости писал неординарные вещи. Начинал он свою карьеру в ЧК. Вот несколько, особенно ярких строчек из его статьи, опубликованной в 1930 году в «Комсомольской правде»:

«Классовый враг в партийной ячейке Консерватории»: «Товарищ Блюм (представитель АСМ) в своем письме обвиняет Ассоциацию Пролетарских Музыкантов… <…> Он проповедует вырастание социалистической пролетарской музыки из недр капиталистической…».

Рабинович обвиняет Блюма в «откровенной макдональдовщине». Он бросается такой фразой:

«Это есть самый беспардонный меньшевизм, самый беспардонный социал-фашизм на музыкальном фронте».

Он не чувствует, чем могут Блюму обернуться его сентенции, чувство ответственности для него не существует.
А теперь придется сделать очередное отступление и рассказать о рояле фирмы Шредер.
С 1880 Карл Шредер стал официальным поставщиком роялей для императорских дворов по всей Европе. С 1880 года Шредер становится поставщиком Двора Императорского Всероссийского. Николай II подарил своей жене Александре Федоровне большой рояль шредер за № 17003. Фирма Шредер учредила фонд имени Антона Рубинштейна. Роялем, у которого на внутренней стороне крышки был портрет Антона Рубинштейна, награждали лучших студентов Петербургской консерватории. На рояле Шредер играли Антон и Николай Рубинштейны. Ференц Лист, гастролируя в Европе, возил за собой рояль Шредер. Инструменты фирмы Шредер отличались удивительной выносливостью.
В 1970 году я купила для дачи кабинетный Шредер. Рояль выдерживал лютые морозы. В мае, когда мы приезжали, то удивлялись, что рояль держит строй. Шредер не подвел сына, когда он учил сонаты и концерты Бетховена, Чайковского. Дома у нас стоял новый Ферстер. Но мягкий нежный Бехштейн такого натиска не выдержал бы… Надо сказать, рояли Шредер имели узнаваемое мелодичное звучание. Хочу напомнить, что Эмиль Гилельс родился в 1916 году. Сколько лет жизни отводится роялю, чтобы не считаться презрительно «старым»? А как быть со «старыми» скрипками Амати, Гварнери?… Рояль Шредер Гилельса был «большой», а это значит «концертный». Но еще до рождения Эмиля, на нем играли старшие дети. Так что никакой случайности нет. Рояль был «малоигранным», фактически новым.
За свою жизнь Эмиль Григорьевич дал считанные интервью журналистам. Привожу интервью Эмиля Григорьевича от 1966 года в Париже.

«Должен вам сразу сказать, что Одесса была и есть богата музыкальными традициями. Оперы, концерты, камерная музыка — мы жили музыкой… Мои родители брали меня часто с собой, когда я был еще совсем маленьким. Я открывал для себя необыкновенный мир, который приближался, удалялся, блистал и понемногу исчезал как сон. Я хотел войти в этот мир, открыть двери, находиться в нем с музыкантами и моими родителями, которые все понимали. Вот это желание необыкновенного и заставило меня работать… не будучи профессиональными, мои родители и вся моя семья были музыкантами. Все играли на фортепиано, все горели одной страстью: мои родные, братья, сестры, двоюродные сестры.
— У Вас большая семья?
— Да, очень. Дом просто трещал по швам. Мой отец имел детей от первого брака (трех мальчиков), со своей стороны мама тоже имела детей (двух девочек). Общих детей было двое: моя сестра Лиза (она скрипач, вышла замуж за Когана) и я. У нас было много музыкальных записей, партитуры. Одни из наc пели, другие играли на рояле. Дом кипел и напоминал улей. Мы купались в музыкальной атмосфере.
— Что слушали Вы на концертах в Одессе?
— Программа была богата и разнообразна. Я с восьми до девяти предпочитал Грига и Шопена, но это было в далекие времена. Позже я открыл для себя Баха и клавесинистов, и эта любовь длится всю жизнь. Чем больше проходило лет, тем больше расширялись мои горизонты. У меня был романтический период, тогда я загорелся Листом.
— Привлекала ли Вас к себе опера?
— Да, в юношеском возрасте, что меня поразило в опере, так это сочетание театрального искусства с музыкальным.
Первое чем я был потрясен — это «Вальпургиева ночь», затем я полюбил Верди, позже — Пуччини…
— Любите ли Вы импровизировать, пытались ли сочинять музыку?
— Признаюсь, я прошел через этот грех».

30.
В 50-е и 60-е Г. Нейгауз опубликовал ряд статей в газетах и журналах, в которых культ С. Рихтера достиг апогея. Нейгауз, настолько не обуздан в похвалах, что, наверное, решив, что перестарался, вынужден был объясниться. Он пишет, что учителю не подобает так расхваливать своего ученика, но сам он будет до конца своих дней восхищаться С. Рихтером и учиться у него.
Знаменитая грузинская художница Елена Ахвледиани пишет в письме:

«Я вообще слышать не могу больше — раздражает предельно. Это высказывание будто, все должны играть как Слава… Теперь мода на Славу, и все спятили с ума, конечно я не хочу уменьшить достоинства Славы, он превосходный пианист, но <…>. Я очень не люблю Славиного Шопена, извините, не доходит».

В конце декабря 1963 года Рихтер исполнял последние три сонаты Бетховена в Большом зале консерватории. Нейгауз сидел в ложе и плакал: Генрих Густавович был артистической натурой. Потом он писал, что найти лучшего толкователя этих сонат трудно, если не невозможно.
Нейгауз предлагает поверить ему на слово, так как он очень стар и слышал всех знаменитых пианистов, покойных и ныне живущих. Генрих Густавович Нейгауз, уж очень по-советски, даже не допускает мысли, что его мнение субъективно.
Я несколько раз слушала живое исполнение Рихтером 111 оп. 32 соната. В последний раз видео запись из Японии. На мой взгляд 32-я соната ему ни разу не «подчинилась».
В 1957 году в газете «Правда», органе ЦК КПСС, Нейгауз разразился хвалебной статьей о Рихтере. В рецензии «Замечательный концерт» он дает восторженную оценку исполнению Рихтером Скрябина. Но оказалось, что Рихтер играл во втором отделении, а в первом А. Шацкес с «заслуженным успехом» играл произведения Метнера. Это был не сольный концерт Рихтера! Однако с подачи Нейгауза, Я. Мильштейн упоминает о нем, как о концерте Рихтера.
Бывало и такое. В «Правде» была напечатана хвалебная статья о концерте Рихтера. Причем, по горячим следам, на утро. Критик распинался, как мог. Но это не ново! Оригинальность в том, что концерта не было! Правда, и это стало не оригинальным, ибо музыканты шутили, что Рихтер более известен не своими концертами, а их отменами.
Много фортепианных сборников выходило под редакцией Гольденвейзера. Если Нейгаузу не нравилась аппликатура, он говорил: «Александр Борисович, наверное, проставлял пальцы в ванне!»
Ну а где сочинялась эта статья? Приведу выдержку из статьи Инокентия Попова, опубликованной в 1965 году в № 35 «Советской культуры» «Гениальный Рихтер в захватывающем концерте»:

«Святослав Рихтер утверждает незыблемую ценность вершинных достижений человеческой культуры, их гуманизм, устремление в «светлое будущее». Оно — это искусство, духовно обогащает нас, напоминает о необходимости всеми силами отстаивать ценности гуманизма и социального прогресса в борьбе за мир против империалистов, тщащихся ввергнуть нашу планету в ужас термоядерного апокалипсиса».

О концертах Рихтера печатались только восторженные рецензии. Критики подхватили стиль Нейгауза. Конкретно анализировать исполнение произведений они не пытались.
Но вот однажды я прочитала следующие слова:

«По эмоциональной наполненности, по властной императивности музыкальной речи его почерк напоминает трактовку музыкальных произведений крупнейшими дирижерами современности. Ничего внешнего, никаких нарочитых эффектов, общих мест. Каждая фраза звучит ярко, впечатляюще. Все детали вылеплены скульптурно, и в то же время все они соотнесены с целым, служат выявлению основной музыкально-драматической концепции сочинения. Исполнительские концепции пианиста всегда поразительно просты. Но это — высшая простота, которая диаметрально противоположна примитивности и является ее антиподом… Нет ничего сложнее в искусстве, чем достичь этой высокой простоты, этих вершин мастерства, с которых открываются необозримые образы дали».

Написал их в 1970 году Иннокентий Попов. Оказывается, И. Попов мог писать нормальным языком, и фобии куда-то исчезли. Правда, не знаю, как он прорвался в печать, ведь речь идет об исполнительском искусстве Эмиля Гилельса.

30.
Многие сделали карьеру на Рихтере. А. Золотов был удостоен звания заслуженного деятеля искусств, стал членом Союза композиторов, и заместителем министра культуры, надо полагать, курирующим музыку страны. «Известия» с рецензией Золотова на исполнение С. Рихтером фортепианного концерта Э. Грига, писавшего, в частности, следующее:

«Что же он играл? Какую музыку? Чью? Я не знаю, что ответить. Родилась новая музыка. Куда девался тот, другой концерт Грига, который мы знаем и к которому мы привыкли, милый, красивый, в меру сентиментальный, всегда ласкающий — и все. Нет больше такого концерта».

Вот же ужас! Рихтер похоронил Грига во второй раз.
Как блистательно играл концерт Эдварда Грига Эмиль Гилельс!
Кстати, в фильме Монсенжона есть минутный эпизод из интервью Золотова с Артуром Рубинштейном. В нем великий Рубинштейн восторженно рассказывает об исполнении Рихтером трех пьес Равеля:

«…и вдруг он сыграл три пьесы… чудесный звук <…> слезы».

Но я слышала полный текст, где до «вдруг» Рубинштейн рассказывал, что весь концерт был сыгран Рихтером так… ничего особенного. Играл, как обычно играют. «Но вдруг». И дальше следует восторг Рубинштейна. Вырезал Монсенжон отнюдь не мастерски, ибо стык очень заметен!
Это было в 60-е годы на концерте С. Рихтера в Зале Чайковского. Обычно, как рассказывает Рихтер в фильме Монсенжона, он считал до 30, испытывая терпение публики, и начинал всегда «вдруг». В этот раз, выйдя на эстраду и сев к роялю, Святослав Теофилович очень долго подкручивал высоту банкетки, (обычно это делается заранее). Первый номер программы Рихтер отыграл без настроения, скучно. Закончив играть, он не прошествовал, как обычно неся себя и склонив голову в право, а почти убежал за сцену. Наступила длинная пауза, во время которой публика перешептывалась: выйдет или нет Рихтер на сцену и не пора ли расходиться. Через двадцать три минуты вынесли другой стул, вышел Рихтер, сыграл вторую вещь, и снова без вдохновения. Стул не помог, и Святослав Теофилович вновь удалился за кулисы. Вынесли кожаную подушку, которую водрузили на стул. Опять никакого эффекта, и тут, вскочив, Рихтер швырнул подушку так, что она отлетела в самый дальний конец эстрады. Парень, сидевший с девушкой позади меня, с удовольствием процитировал:

«А вы, друзья, как не садитесь, все в музыканты не годитесь!»

Девушка шлепнула парня по руке, и несмотря на плохую акустику зала, и то и другое прозвучало достаточно громко. Весь вечер Рихтер не исполнял, а отыгрывал программу. Однако публика ожидала вдохновения, ибо она пришла, чтобы стать свидетельницей очередного чуда, а чуда не было. Вместо эмоциональной разрядки, было раздражение. После окончания объявленной программы публика продолжала вызывать Рихтера. Как видно, Святослав Теофилович, не желая потерять почитателей, наконец, собрался с духом, вышел на эстраду и прекрасно сыграл несколько пьес Дебюсси. Публика оказалась свидетелем вернувшегося к Рихтеру вдохновения. Такое не забывается, это сближает публику с пианистом, и она еще больше его любит.
При новой политике Гилельс должен был быть отодвинут на второе место. Это тем более было удобно, так как девять месяцев в году Эмиль Григорьевич гастролировал за рубежом и был не достижим для советской публики.
Министерству культуры это удалось при помощи велеречивого, обращенного к Рихтеру красноречия Нейгауза.

«Мне бы следовало 50 лет писать, набивать руку, чтобы написать о тебе хорошо и верно. Целую, твой, твой, твой Г.Г. январь 1964 г.».

Только музыковед Лев Аронович Баренбойм, был единственным, кто позволял себе возражать Рихтеру, кстати, и Нейгаузу тоже. Другие боялись поплатиться служебным местом, карьерой. Писать можно было лишь подобно этому:

«В отличие от других пианистов, Рихтер умел раствориться в исполняемой музыке. В ней, в полной мере раскрывалась его гениальность».

В 1958 году, после издания книги «Искусство фортепианной игры», Нейгауз пишет покаянные письма Шостаковичу, Гольденвейзеру и Гилельсу.

— Генрих Густавович, я на Ваши похороны не приду, — сказал однажды, в очередной раз обиженный Нейгаузом Гольденвейзер.
— А я на Ваши, Александр Борисович, приду, — ответил Нейгауз.

Много обид нанес он Гольденвейзеру. Может это зависть из-за близости Александра Борисовича к Льву Толстому? Гольденвейзер не только «спал в ночной рубашке графа», но и много играл Льву Николаевичу. Александр Борисович написал книгу «Вблизи Л.Н. Толстова». Гольденвейзер простил Нейгауза.
Гилельс его не простил. Он долго терпел выходки Нейгауза в классе, в газетных статьях, в журналах, но книжка — это уже совсем другое. В ней Нейгауз пренебрежительно отзывается о Берте Михайловне, уничтоженной Советской властью. Он даже не называет ни имени ее, ни фамилии, как будто напрочь забыл ее. В книге Нейгауз называет профессора Рейнгбальд — преподавательницей, и описывает омерзительный эпизод «с соской».
К моменту издания книжки, прошло двадцать лет, как Эмиль Гилельс закончил Консерваторию. Во всем мире авторитет Эмиля Григорьевича непререкаем.
Сколько же можно терпеть?! И Эмиль Гилельс пишет ответное письмо, где просит Нейгауза ни при каких обстоятельствах не называть его своим учеником, ибо у него была педагог Берта Михайловна Рейнгбальд, которой он благодарен.
Впоследствии Эмиль Григорьевич скажет:

«Если в детстве встретили истинного воспитателя, бывает так, что в дальнейшем надобность в педагоге, так сказать, «высшего мастерства» отпадает».

И действительно, Давид Ойстрах учился играть на скрипке только у П. Столярского. Евгений Кисин — у Анны Павловны Кантер.

31.
Яков Мильштейн в своей монографии о Нейгаузе пишет:

«Занятия с Леопольдом Годовским дали чрезвычайно много в музыкальном, так и в пианистическом отношении. В известном отношении они предопределили становление его художественных идеалов. Под влиянием учителя планы на будущее приняли у молодого пианиста, более определенный характер. У Годовского у него началась большая работа над собой, работа «на совесть», которая продолжалась потом много лет».

О Годовском Нейгауз вспоминал с огромной благодарностью:

«Мой несравненный учитель». «Один из великих пианистов-виртуозов послерубинштейновской эпохи».

Спустя десятилетия Нейгаузу задали вопрос:

«Вы имеете внутреннее право называть себя учеником Годовского?»

Он ответил:

«Нет. Но, конечно, Годовский оказал на меня колоссальное влияние. После этих двух лет был перерыв в моих занятиях с Годовским, перерыв в несколько лет, а потом я вернулся к нему гораздо позже… Чтобы это объяснить, нужно заглянуть очень глубоко. Отчасти это было связано с отказом от композиции, от импровизации, с каким-то творческим истощением. Явилась у меня черная меланхолия и убийственное настроение».

Так Генрих Густавович предал своего педагога великого Годовского. Кстати, когда молодому Нейгаузу пришла пора учиться, то его родной дядя Блюменфельд и Александр Глазунов, посоветовали ему ехать к Леопольду Годовскому.
Вся школа Нейгауза основана на педагогике Леопольда Годовского, который говорил и писал:

«Вес, расслабление и экономия движения, свободная и эластичная во всех суставах рука. Релаксация, т. е. расслабление мускулатуры и душевное спокойствие, — вот фундамент техники, интерпретации и механики в игре на фортепиано».

Святослав Теофилович Рихтер пишет, что вскоре после письма Гилельса Нейгауз умер, иными словами Гилельс явился причиной смерти Нейгауза. Письмо было написано в 1958 году за шесть лет до смерти Нейгауза в 1964. («Выдумал как всегда»).
И начался фарс! Рихтер запретил здороваться с Гилельсом, посещать концерты великого пианиста Эмиля Григорьевича Гилельса. Поведение Рихтера ничуть не удивляет: на что только не пойдешь, когда хочешь оторвать публику от великого пианиста Эмиля Гилельса, убрать конкурента с дороги!
Но удивительно, как дружно все забыли, что Эмиль Григорьевич спас Нейгаузу жизнь! А то ведь не по кому было бы ломать копья!

32.
1 октября 1964 года по улице Неждановой в консерваторию шла процессия, состоящая из жильцов дома композиторов на Огарева, 13, консерваторского дома на Неждановой, дома Большого театра.
Музыкальная Москва ждала приезда великого пианиста Артура Рубинштейна.
Консерваторская молодежь сговаривалась «брать» консерваторию с боем. Владимир Емельянович Захаров, главный администратор Большого зала консерватории, выписал мне пропуск заранее, ибо ожидалось, что подступы к консерватории будет охранять пешая и конная милиция.
Я шла на концерт вместе с моим отцом.
Артур Рубинштейн покорил зал в буквальном смысле слова «сходу», еще не сев за рояль. Пианисту было 77 лет. Играл он божественно. В программе звучал Шопен, Шуман, Дебюсси. Помню, как забавно Рубинштейн сказал: «Попросите меня сыграть «Полишинель».
Во время своих гастролей в 1964 году Рубинштейн зайдет в больницу, где находится его друг Гарри. Впоследствии брат Ираклия Андронникова, физик Э. Андроникашвили, лежавший в одной палате с Нейгаузом, вспомнит:

«В это время в Москве гастролировал известный пианист Артур Рубинштейн, пожелавший навестить Нейгауза. Генрих Густавович очень обрадовался, ужасно оживился. Они расспрашивали друг друга о прожитой жизни, но в вопросах и ответах была какая-то светская формальность.
— Ну как вам понравился друг моей молодости? Удивительно способный человек был. Он ведь вам понравился?
— Совершенно не понравился. Неискренний и поверхностный человек.
Нейгауз рассмеялся тихо, но недолго,
— Вы совершенно правы, — тихо проговорил он. — Артур даже в молодости казался мне авантюристом. Все-таки в нем есть что-то авантюристическое. И раньше было, и теперь осталось».

Генрих Густавович Нейгауз скончался 10 октября 1964 года.
После вторжения советских войск в Чехословакию в 1968 году Рубинштейн отменил концерты в СССР и больше не приезжал.

33.
Шли времена Брежнева. Помпезные речи, тоталитарный режим, и его главный пианист Святослав Рихтер. Николай Петров рассказывает:

«Один молодой профессор из Карлова университета в Праге, рассказывал мне, что исполнительская манера Рихтера вызывает у его студентов улыбки «слишком много «пафоса»».

Однажды у Рихтера спросили: почему он не остался на Западе?

«Конечно, я бы мог остаться на Западе, но кто хочет быть вторым?»

Безусловно, на Западе первым был Эмиль Григорьевич Гилельс. Не просто так великий пианист 9 месяцев в году был за рубежом! Рихтер хорошо понимал, что там он не будет и вторым, ибо на Западе гастролировали Артуро Микеланжели Бенедетти, Марта Аргерих…
1 апреля 76 года в Белом Доме состоялась специальная церемония, на которой президент Форд вручил Артуру Рубинштейну самую высокую награду Соединенных Штатов — медаль Свободы.
Советские критики захлебывались и соревновались друг с другом в самых нелепых, бесстыдных похвалах. Это приносило отличный доход и звания. Исполнение Рихтера, стало эталоном для пианистов.
Чиновники из Министерства культуры приходили домой к маэстро, чтобы обсудить с Н. Дорлиак план предстоящих в следующем году зарубежных гастролей Рихтера. Сам он до такой прозы не опускался. В начале 70-х Рихтер получил квартиру на Большой Бронной: целый этаж со звуконепроницаемыми стенами.
Святослав Рихтер стал музыкальной эмблемой и символом СССР.
«Святослав Рихтер, по воспоминаниям его соседей, а не его собственных воспоминаний, занимался день и ночь».
До 1973 года Рихтер жил на улице Неждановой в консерваторском доме, на шестом этаже. Окна квартиры выходили на церковь. Я жила в композиторском доме, мы были соседями. У нас был общий двор с детской площадкой и участком для выгула собак. Поздно вечером детей на площадке не было. Все выводили собак на вечернюю прогулку. Собак было много. Из нашего дома выходил карликовый пудель Бино. Его сопровождал Арно или Тереза Бабаджанян. Из консерваторского выходил пудель с Яковом Флиером или его женой Любовью Николаевной. Сын Андрей гулял с ним утром перед школой. Композитор Миша Меерович выходил с боксером Саксом. Всех собак не сосчитать. Я выводила на прогулку таксу. Наши собаки резвились без поводков. Всем было весело. Домой возвращаться не хотелось, особенно летом. В это время Рихтер занимался. Звуки из его окон были слышны и ночью. В фильме Монсенжона Н. Дорлиак вспоминает о беспрестанных многочасовых занятиях Рихтера… Вслед за этим в кадре Рихтер:
«Никогда этого вообще не было».
В 1970 году Рихтер записывает в дневник:

«Эти Вариации, честно говоря, забыл, как часто (почти как правило), забываю Моцарта. Она (серенада № 17) почему-то (дефект мозга что ли) не задерживается у меня в памяти. Какие-то первые темы иногда помню, но со вторыми частями — беда! Ничего в голове не остается».

Над Эмилем Гилельсом бессовестно посмеивались.
Станислав Нейгауз объяснял сыну за что он не любит Гилельса:
«Гилельс учит пассажи по сто раз, а Слава говорит: «Черт!», и у него сразу все получается».
Дескать, Гилельс столько занимается, что трещины возникают на подушечках. Нет! Эмилю Григорьевичу приходилось заклевать подушечки пластырем. Трещины возникали из-за тяжелого диабета. Слишком много в его жизни было нервных перегрузок и переживаний…
В 1974 году у Рихтера была сильнейшая депрессия. Концерты пришлось отменить. Вместо него играл Андрей Гаврилов, только завоевавший 1-е место на Конкурсе Чайковского. Потом у Рихтера и Гаврилова были совместные концерты за рубежом. Прошло время, и их пути разошлись. Андрей Гаврилов написал книгу. Что тут началось! Какое возмущение! Пианист Н. Петров считал, что нужно убить Гаврилова! Я видела, по телевизору, как он в ярости брызгал слюной, возмущаясь, что гомосексуалисты оккупировали все международные конкурсы. Но почему-то об ориентации Рихтера — ни слова! А ведь Андрей Гаврилов пишет абсолютную правду:

«Холодная жестокость, бешенное себялюбие и самолюбие, доходящее до анекдотических ситуаций. Совершенно женская капризность, желание быть ублажаемым и развлекаемым, постоянно отнимая огромное количество сил. Гордыня, доходящая до иррациональных размеров, мстительность и полная неспособность к базовым человеческим качествам. <…> Полная неспособность к дружбе, теплу и любви, подменяли в его характере страсть, желания, стремление лишь к обладанию, достижению той или иной цели. В фильме Монсенжона он проговаривается: «Я очень холодный человек». Он способен был наслаждаться чужими страданиями. Он имел демонический характер».

Это был крик души Андрея Гаврилова.
Из Рихтера было нетрудно создать идола, он блестяще исполнял эту роль.
С 70-х годов он становится единоличным «властителем душ» любителей музыки. Он был человеком-маской, театрализовал все. Не следует забывать об его ориентации. Он носил маску «блаженного артиста, живущего на небесах», а имел характер скрытный, как у «серийного убийцы». Пишет Андрей Гаврилов.
Всем известно, что Рихтер забывал текст, к слову говоря, его отец испытывал «страх сцены» и боязнь забыть текст.

«Сегодня я путаю ноты, слышу на тон, а то и на два выше, чем в действительности, а низкие звуки воспринимал, как более низкие, вследствие своего рода ослабления мозговой и слуховой активности, точно мой слуховой аппарат разладился. Сущая пытка! Причем нарушалась и координация пальцев. <…> Мне знакомы приступы хронической депрессии, самой жестокой из которых постигла меня в 1974 году. Я не мог обойтись без пластмассового омара, с которым я расставался лишь перед выходом на сцену. Все это дополнялось слуховыми галлюцинациями, неотступно преследовавшими меня на протяжении многих месяцев и днем, и ночью, даже во сне. В ушах начинала звучать повторяющаяся музыкальная фраза из нескольких тактов в восходящем мелодическом движении и с резко подчеркнутым ритмом».

С годами Рихтер мог позволить себе личные причуды — то он пропадал куда-то на несколько месяцев, то отправлялся из Москвы до Владивостока, по пути давая концерты во всех городах Советского Союза. Он играет в маленьких и больших городах, в любых залах и на любых инструментах. Он панически боялся летать на самолете. На гастроли в Америку он вначале доехал на поезде до Франции, а потом плыл пароходом.
В 1960 году у Рихтера были гастроли в Америке. В то же время он встречался там с матерью и родственниками.
На гастролях в Америке, Рихтер увидел красную пожарную машину и купил ее, предварительно выпросив у импресарио Сола Юрока дополнительные деньги. КГБ это проглотило!
Он мог отменить ряд концертов в Америке, руководствуясь своим неприязненным отношением к стране «коктейлей, концертов и музеев». Рихтер не мог приезжать в Америку. Там его сравнивали с Гилельсом, там выступали Горовиц и Рубинштейн. Оба играли без нот.
Рихтер хорошо знал об уникальном слухе Гилельса. Эмиль Григорьевич просил настройщика настраивать рояль в высоком строе, т. е. «ля 444 герц». И, если настройщик настраивал — ля 443, он шутил, что тот «пожадничал». Все это трудно было выдерживать Рихтеру. Вот откуда все страхи и желание мстить, повелевать. Он испытывал невероятный страх, потому что терял аудиторию, а главное власть!

34.
В 1981 году у Эмиля Григорьевича Гилельса в Амстердаме произошел инфаркт. Но Эмиль Григорьевич победил тяжелую болезнь и подарил нам 29 сонату оп. 106 Бетховена. Концерт состоялся в январе 1984 года в БЗК. Многие и многие слушатели плакали. К счастью Эмиль Григорьевич успел Хаммер клавир записать.
Рихтер должен был уступить «лавры» кому-то другому. Перед его глазами маячил Гилельс. Рихтер ненавидел его.
В 1985 году Гилельс дал блистательные концерты в Ленинграде и Финляндии. Вернувшись в Москву Эмиль Григорьевич был вызван на рутинный прием в Кремлевскую поликлинику, где он всегда наблюдался. Естественно, что данные, о том, что великий музыкант болен тяжелой формой диабета, в толстой медицинской карте были в неограниченном количестве. В инъекциях Эмиль Григорьевич не нуждался. Инсулин он вводил себе сам. Тем не менее, ему сделали смертельную инъекцию. Эмиль Григорьевич впал в диабетическую кому, из которой он не вышел. Говорилось о некомпетентности врачей, которые не оказали ему помощь. Никто не был привлечен к суду, или уволен. А может быть был награжден? Рихтер написал в дневнике, что Гилельса убили врачи.
Сразу после освобождения Одессы от немецких войск начальник НКВД Одессы занял прекрасную квартиру Берты Михайловны Рейнгбальд и не хотел ее возвращать. Ее рояль «Бехштейн», подаренный ей после победы Гилельса на Всесоюзном конкуре, забрал себе композитор Данькевич, ректор Одесской консерватории, и тоже не захотел возвращать.
В день рождения Эмиля Гилельса 19 октября 1944 года Берта Михайловна Рейнгбальд, разбилась, упав в пролет с четвертого этажа. Запретили газетам печатать некролог, а потом десятилетиями «органы» разыгрывали возмущение и обиду на Рейнгбальд за то, что она будто бы покончила с собой. Все было шито белыми нитками.
Гилельсу пытались запретить играть концерт памяти Берты Михайловны, совершивший «неблаговидный поступок». Для кого разыгрывало НКВД этот театр? Для Эмиля Гилельса. Слишком близок он был к Сталину. Все в этой «организации» знали, как Гилельс спас Нейгауза от неминуемого расстрела!
Квартирный вопрос был решен.
Теория заговора: нет человека и нет проблемы.
Проблема Рихтера была решена. Обычный расклад: нет человека и нет проблемы. Гилельс больше не стоял у него на пути. Именно тогда, Рихтер окончательно начал играть по нотам. Он сумел найти подоплеку этому, правда, уж очень недостойную для «великого и гениального» Рихтера:

«Прежде всего, играть так честнее: перед твоими глазами именно то, должно играть и ты играешь в точности то, что написано. Исполнитель есть зеркало. Играть музыку — не значит искажать ее. Подчиняя своей индивидуальности, это значит исполнять всю музыку, как она есть, не более, но и не менее того. А разве можно запомнить каждую стрелочку, сделанную композитором? Тогда начинается интерпретация, а я против этого».

Какой вздор! Просто детская ерунда! В авторском тексте не так много нюансов, особенно в классической музыке. Почти все стрелочки — это редакторский произвол, или редакторское предложение. Это лукавое мудрствование Рихтера, потому что их и запоминать не нужно!
Артур Рубинштейн умер 20 декабря 1982 года в Женеве в возрасте 95 лет. В его завещании говорилось, что он хочет быть похороненным в Израиле. Великий пианист никогда не забывал о своем еврейском происхождении. Через год урна с его прахом была доставлена в Израиль и погребена в Иудейских горах под Иерусалимом, а в Израиле был учрежден конкурс имени Артура Рубинштейна.
За несколько лет до этого Рубинштейн играл в Лондоне. Ему было уже 89 лет, и он заметил, что не видит клавиатуру. Оказалось, что так он играл уже несколько лет. Его последний концерт был в Израиле, тогда Рубинштейну исполнилось 90 лет. Я видела этот концерт по телевизору. Он играл 2-й концерт Сен-Санса. Потрясающе! А потом на экране появился портрет 90-летнего Артура Рубинштейна.
Наверное, так бы мог выглядеть Бог.

 

Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer1-ogareva/